Книга 7. Глава 25. На ступенях мироздания

Мэтт вне времени...

Голос Лины звучал монотонно, как будто на фоне размеренного звука метронома, отсчитывая убегающие секунды. Мэтт расслабился, закрыл глаза и ощутил под собой прохладную зелень молодой сочной травы, каждой порой впитывая ее жизнетворную энергию, наполняясь бодростью и силой. Однако все попытки подняться ни к чему не привели, он словно приклеился к распростертому под ним зеленому ковру, собственное тело ему не подчинялось, мало того, он его не чувствовал.

В панике Мэтт открыл глаза и с ужасом увидел в треснувших зеркалах, лестницей поднимающихся ввысь, свое разорванное на множество кусков тело и стекающую в местах разлома кровь. Как будто вместе с зеркалами раскололся и он сам. Ощущение было настолько сильным, что Мэтт чувствовал невыносимую боль во всем своем раздробленном теле, то, как кровь покидает его сосуды, наполняя всю глубину разлома, рекой стекая вниз, обагряя все пространство вокруг него.

Мэтт, стараясь прогнать из памяти это кровавое месиво, снова сомкнул веки, и страшное видение отступило. А перед мысленным взором возникли дивной красоты малахитовые ступени, завораживающая магическая зелень которых дополнялась необычным рисунком из разных оттенков зеленого. Мэтт попытался встать и обнаружил под рукой что-то твердое.

— Возьми самородок, — услышал он голос Лины. — И не выпускай из рук, что бы ни случилось. Малахит — лесной самоцвет, именно лес наделил его силой матушки-природы, и он с лихвой поделится ею с тобой.

Мэтт слышал пение птиц, шелест листвы, вдыхал аромат смятой травы, хвои и наполнялся животворной силой матери-земли. Лесной самоцвет вел его между мирами, он медленно, но уверенно ступая, поднимался на следующий уровень, когда вдруг резкий толчок заставил открыть глаза, и... страх, сбивая с ног, навалился с новой силой...

Он снова распался на куски, и изодранные окровавленные части его тела вновь отражались во всех зеркалах, как и расширившиеся от ужаса глаза. Мэтт пытался их закрыть, но ничего не получалось, как и отвести взгляд. И... тонул, размазывая густую кровавую теплую жижу, явственно ощущая ее тошнотворный запах и мерзкий солоноватый вкус. Еще немного, и... захлебнется в собственной крови…

И тут на него взглянула Эмили, та самая, из проклятого зеркала.
– Где мое тело! – кричала бабка, продолжая кромсать, превращая в фарш то, что когда-то было Мэттом Дареллом. Окровавленный топор мелькал в ее руках, заливая кровью зеркала, благодаря чему Мэтт потерял свое отражение из вида, смог закрыть глаза, и ему стало немного легче. Похоже, бабулька перестаралась, промелькнуло в его измученном сознании.

Мэтт снова почувствовал прохладный, гладкий, словно бархатный, малахит под ногами, силы понемногу возвращались. Он стоял там, где прервал свой путь, посредине малахитовой лестницы, сжимая в руке магический самородок, оставалось совсем немного до следующего уровня. Однако налитое тяжестью тело все еще с трудом ему подчинялось, и каждая ступенька давалась ценой невероятных усилий.

*****

Чем выше Мэтт поднимался, тем легче было идти, тем прохладнее и влажнее становился воздух, слышался крик чаек и рокот прибоя. Как он любил безграничный морской простор. Море простиралось перед его мысленным взором, пробуждая противоречивые чувства – неодолимый страх и безмерное восхищение пред необузданной водной стихией.

Бурлящие волны несли его, словно песчинку, и, поддавшись мощному потоку, Мэтт не заметил, как преодолел расстояние до следующего лестничного пролёта. Он не сразу сообразил, что под ногами не морская вода, а отливающий бирюзой аквамарин — самоцвет морского бога Посейдона, наделенный душою моря. Камень, меняя оттенки от тёмно-зелёного до светло-бирюзового, казался живым, подобным морской волне, и чем светлее становился оттенок, тем светлее и легче было на душе Мэтта.

Внезапно он поскользнулся и, чтобы найти, за что зацепиться, невольно открыл глаза. И снова ужас навалился с еще большей силой. Аквамариновая бирюза превратилась в кровавое море, оно наступало, вздымая окровавленные волны, грозя накрыть с головой.

Его преследовал сладковатый запах разложения, возрождая в памяти жуткие картины из прошлого. Мэтт медленно разжал правую руку – на ладони лежала та самая злосчастная пуговица. Попытался стряхнуть ее, но та кровавым пятном намертво впечаталась в ладонь.

– Посмотри на меня, – услышал Мэтт скрипучий голос и уперся взглядом в разлагающийся труп ведьмы из проклятого коттеджа, вперившей в него мертвые глаза. Отраженные в треснутых зеркалах, они множились и преследовали, загоняя все глубже в кровавое море самых жутких кошмаров.

Мэтт уже захлебывался, когда ясно услышал голос Ариадны. – Ничего не бойся, стряхни с себя морок, иди вперед и не оглядывайся.

Он почувствовал прохладные пальцы, прикрывающие глаза. И как только веки сомкнулись, аквамариновая бирюза снова вернулась, ограждая от зла и унося в море все страхи. И там, в прозрачной глубине, Мэтт увидел своего ангела-хранителя с изумрудными глазами Ариадны. Ангела, посветившего его в таинство Астрального мира.

Мэтт снова полной грудью вдыхал свежий морской воздух, бодрящий аромат моря и, подобно Посейдону, уверенно шел по упругим аквамариновым волнам, что бархатной дорожкой стелились под его ногами, лесенкой вздымаясь ввысь. В руке он сжимал прохладный круглый камешек, отливающий бирюзой, внутри которого волновалось море.

*****

Когда Мэтт преодолел последнюю ступеньку, у него словно выросли крылья, он парил в небесной синеве, чистый прозрачный воздух обнимал его, придавая уверенности и сил, сердце рвалось из груди ему вдогонку. Он взбирался всё выше и выше, не чуя под собою ног, крылья порхали за спиной, а внутреннему взору открывался чудесный вид. Казалось, будто небо стелилось под ним, не давая упасть, яркая синева тонула в солнечных переливах и снова воспаряла ввысь, увлекая за собой, и он летел на крыльях неописуемого восторга.

Внезапно свет померк, и небесную синь заслонили иссиня-черные крылья, и слух пронзило оглушительное воронье карканье, рвущееся откуда-то изнутри:

– Теперь ты наш, наш, наш!!!

Мэтт остановился на полном ходу и камнем рухнул с небес. В лицо хлестал безжалостный ветер, неумолимо ускоряя и без того головокружительное падение. Широко раскрытые глаза прощались с синевой и слепли от непроглядной черноты.
Как вдруг грудь обожгло огнем, он прижал руку к больному месту и почувствовал пульсацию. «Огонек?! Огонек!» — беззвучно кричал Мэтт, с облегчением закрывая глаза. Верный партнер полыхал, прогоняя черноту, возвращая небесную синеву.

Мэтт то ли шел, то ли летел, он одновременно уперся во что-то твердое и в то же время увидел небо под ногами. Наконец понял, путь наверх прокладывает кусочек неба. Небесный камень, избавляя от прошлых тревог, обид и бед, наполняя доверху небесной чистотой, справедливостью и мудростью, открывал перед ним богатство и красоту Духовного мира.

А встречал гостя тот, в чьих глазах утонуло небо, Мэтт сразу узнал Хранителя, несмотря на вздыбленную шерсть и воинственный рык, он видел его таким, каким знал и любил.

— Кирилл!

— Узнал, чертяка.

Их руки встретились в дружеском рукопожатии, и Хранитель неба, прежде чем обнять, вложил в руку друга небесный самоцвет, в котором таилась частичка неба и его магическая сила.

— Верни самоцвет на его законное место, Мэтт. Иди вперед и не оглядывайся. И запомни, только с чистой душой можно достичь высшего, самого тонкого уровня мироздания. Тебе придется пройти сквозь благодатный огонь. Если достоин, наполнишься благодатью и продолжишь путь, если нет — сгоришь вместе со своими греховными помыслами и бесследно сгинешь с лица Земли.

*****

Мэтт продолжал восхождение под прицелом пронзительного синего взгляда, такого же синего, как небо под ногами. И чем выше поднимался, тем чище и легче становилось на душе, но Мэтт не знал, настолько ли чисты его помыслы, чтобы выдержать испытание и удержаться в мире живых. Потому последние ступени дались нелегко, отсветы огня уже золотили небесную синь, звали за собой, и он откликнулся на зов, преодолев последнюю ступеньку.

И замер, сердце как будто остановилось, дыхание сперло. Что это, сон или явь?.. Прямо перед ним в ослепительном белом свете, окруженном стеной огня, стояла… Лада. Струящиеся по плечам золотистые локоны, как и свободно ниспадающее белоснежное одеяние, сливались с волшебным светом. Лада улыбалась и протягивала к нему руки. «Это любовь, Мэттью… Ничего не бойся, иди ко мне».

Ничто теперь не могло остановить его, он не заметил, как миновал стену бушующего огня. Рубиновые искры вблизи волшебного света превращались в золотое сияние, источник которого, будто осколок солнца, сиял на ладонях Лады и притягивал Мэтта как магнит. Когда их руки соединились, он почувствовал, как приятное тепло, растекающееся по всему телу, раздувает и без того неистовое пламя в его сердце.

– Это любовь… Она живет здесь, – выдохнула Лада, вкладывая в руку любимого солнечный камень, и потянулась к его губам, чтобы гореть вместе с ним.
Их сердца соприкасались и ярко полыхали, сливаясь в одно, потому им не нужны были слова, как и всем влюбленным и в этом, и других мирах. Это любовь… Пока она горит в нас, мы будем жить, продолжаясь в наших детях, внуках, которые понесут этот священный огонь в вечность.

Там, в этом таинственном белом свете, живут и те, кого мы потеряли, смотрят на нас, переживают, молятся за нас, и солнечный камень поможет их услышать, открывая дверь в мир высшего разума. Там влюбленных встречала и вела по млечному пути Хранительница тонкого мира, мира любви и благодати, с медовым взглядом, излучающим золотое сияние, и огненными локонами с рубиновыми всполохами. Да, это была она – Жар-птица тонкого мира, что в миру звалась Прасковья.

Продолжение следует...