Сон 13725 Макхат

Слизь из Инобытия

Фрагменты Хроник Странника из Мамору Альфарага


Я не сразу понял, где заканчиваюсь Я, и где начинается Оно.
Поначалу не было даже Тьмы. Не было и Света. Было лишь ощущение всепроникающего давления — чуждого, как мёртвая звезда, и в то же время родного, как незапомнившийся сон. Нечто первородное и вечное медленно, беззвучно обволакивало мою суть, не нарушая, а переписывая её заново. Моя воля растворялась, становясь лишь отзвуком, эхом в лабиринтах чужого разума.
А потом пришло осознание.

Моё сознание — внутри.
Оно часть этого существа.
Или, быть может, Я — это и есть Оно?

Наши сущности не столько слились, сколько отзеркалились в бездонном колодце взаимного бытия. Мы сплелись на таких глубинных уровнях психики, где не действуют логика и слова, где до сих пор бродит тусклый, забытый шёпот Первого Имени — того самого, из которого началась мысль и первая, неуклюжая метаморфоза материи. Это было сродни пробуждению в чужой коже, что казалась родной, пока не начинала двигаться по своей, непостижимой воле.

Существо, частью которого я стал не имело ни лица, ни глаз, ни внутренних органов в привычном понимании, да и зачем им эти примитивные атавизмы? Его форма была прямоходящей, приблизительно человекоподобной, но будто вылепленной из антрацитового пепла, впитавшего в себя столько ночей, сколько хранится в памяти у времени и забвения вместе взятых. Кожа — гладкая, матовая, дышала не воздухом, но словно бы вибрациями самих смыслов. Там, где человек слышал, Оно понимало. Там, где мы ощущаем дыхание ветра, Оно читало структуру реальности, как мы — строки в запылённой книге. Оно воспринимало мир целиком, не через призму чувств, а как нечто… единое, органичное, доступное одновременно целиком и в мельчайших деталях. Как будто весь космос был одной открытой раной, и Оно видело её края, дно и будущее рубцевание.
И всё же — несмотря на этот ужасающий дар понимания — Оно было неполным.
Оно было — Искажающим.

Созданное ли Оно было в результате чудовищного эксперимента, проведённого в потаённых лабораториях Запредельного, или же Его вызвали из какого-то далёкого слоя бытия, известного лишь как Глубокий Порядок, — неведомо. В тех местах, где материя давно отказалась от привычной физики и стала подчиняться древнему, давно забытому Закону Мысли, Оно и появилось. Или было собрано по крохам. А может быть, вспомнилось из извечной тоски небытия.

Ум Его был несовершенен — не разум в привычном смысле, а скорее венец инстинкта, доведённого до абсолюта, до шевелящегося, пульсирующего хаоса осознания. Именно потому создатели Искателя — Его — стремились соединить этот его ум с кем-то, кто бы завершил Его форму.
 Анима.
Сознание.
Искра равновесия.
Живой ключ, способный открыть запертую дверь в чужую душу.
Но каждый из призванных сгорал...
Некоторые сливались с чудовищем, исчезая в истерзанной безумием оболочке, оставляя за собой лишь кровавые всполохи ярости, словно неудавшийся алхимический опыт, вскипевший собственной болью.
Так случилась Первая Катастрофа.
Так время было впервые пожрано.
И вот — они позвали меня.

Так сложилось, что во мне есть несколько капель крови настоящих Странников. Тех, кто рождён не в мире, а гда то между ними, в вечном трепете междумирного пространства. Странников, носящих в себе бремя древней Клятвы Блуждающего, вписанной не в бренную плоть - но в саму Суть.
 Моё естество, порой пробуждающееся во сне,и тогда я естественным образом вспоминаю об этой сути — это Исследование. Моя природа — Контакт с Неизвестным. Я — Проводник, скользящий по междумирью, что древние называли Мамору Альфарага — Коридором Звёздных Троп, Сетью Переходов, Великим Пыльным Порядком.
Я — ключ. Один из многих...

И так вышло что существо, пожравшее сотни моих более опытных предшественников, почему-то подчинилось мне.
Или признало...
Или, быть может, узнало в моей сути что-то столь же древнее и непостижимое, как оно само.
Мы стали единым.
И тогда Призвавшие сказали, их голоса шелестели, как сухая листва в осеннем лесу забвения:
— У нас есть для тебя цель, Сын Первого. И плата — триста шестьдесят девять циклов.
— Мы знаем цену. И мы готовы платить.

Я честно говоря пошёл бы и без платы.пошел бы как миленький..Моя природа настойчиво требовала этого Исследования, этого слияния. Но кто, в здравом уме, отказывается от чужого времени? Оно всегда пригодится, особенно когда есть чем заполнить его бездонную пропасть.

Мы вошли в здание, что осталось от Прежнего. Там обитало Первое Отклонение — существо, отказавшееся исчезнуть, словно застрявший на пластинке звук, повторяющийся вечность. Там — в изломанных тенях, что плясали, словно обезумевшие призраки на пиру небытия, — пряталась безумная продолженность первичного провала.
Тени шевелились.
Не прятались — изучали, ибыли невидимы  никому кроме меня. Они были похожи на пыль, что танцует в луче света, но каждая пылинка была взглядом, холодным и пронзительным.
И плоть моя — или Его? — отреагировала прежде, чем я осознал действие.
Я пожрал их...

Это не было поглощением в привычном смысле. Я не ел — я вбирал, впитывал, ассимилировал. Я пожирал смысл и структуру этих теней, их эфемерную суть, их воспоминания о несуществующем. Сами тени были отростками, лишь фрагментами. Их ядро — слизь. Прозрачная, как память о том, чего не было. Неосязаемая, как сомнение, что гложет душу. Но ужасно, чудовищно адаптивная, способная принимать любую форму, быть любым состоянием.

Слизь впитывала свойства.
Если она касалась воды — она становилась водой, принимая её течение и холод. Если ложилась в угол — впитывала угол, становясь его острым, невидимым остриём. Если затаивалась в тени — становилась самой тенью, частью бесформенной ночи.
И всё же она оставалась связанной с Создавшим ее. Была и капканом, и зеркалом, и шепчущим наблюдателем, и затаившимся кинжалом, готовым вонзиться в суть реальности.
Когда же слизь прорастала из живого, она сохраняла фрагмент души, и тогда её функции становились — волевыми. Как будто частичка разума затерялась в бесформенной амёбе, обрекая её на вечное, мучительное становление.
Я ел эту слизь, и внезапно — понял. Понял всё. Я знал, где Он. Я знал, каково это — быть Тенью, лишённой собственной тени, вечно бегущей от собственного отражения. Я стал сгустком, бесформенным, аморфным, но насыщенным намерением, словно сама воля обрела форму тумана.
Я попытался создать свою собственную слизь.
Но что-то мешало.
Прорастал лишь один росток.
Я поместил его в Куб Лазурной Сферы — артефакт, что подарили мне Призыватели словно игрушку, способную изменить мироздание. И тогда он раскрылся.
Мой росток был двойным.
Одно ядро — из тьмы, древней и всепоглощающей.
Другое — как чистая возможность, искрящаяся светом небытия. Ожидающая нового свойства. Нового смысла. Нового Закона.
И тогда, словно бы тоже осознав это, существо внутри меня возликовало, его безмолвный восторг пронзил меня до самого основания души.
— Ты стал тем, кем становятся лишь единицы дете Макхат...
— Фатар Альхаир - Носитель Многоуровневой Слизи. Мы избранник Глубинного Порядка, избранник расы Макхат.
— Мы — Переход.



; Комментарий хрониста:
Фатар Альхаир — высшее эволюционное состояние представителей древней расы Макхат — разумной слизи, что блуждает по Тропам Мамору Альфараг. Эти существа — не плоть и не дух. Они — слияние идеи и материи, тайн и структур. Через слизь они не просто копируют — они созидают новое, неведомое, нелогичное, что превосходит самое смелое воображение.
Их боятся даже Хранители Порталов, ибо они нарушают все мыслимые и немыслимые законы.
Они не принадлежат ни Времени, ни Пространству, ибо сами являются тканью реальности.
Они — Инструменты Переписи Реальности.



; Фрагмент из Досье "Анимус. Инцидент 17-ОМ.
Запись архивная.
Доступ ограничен.
Класс Дельта-Кетер."
Наблюдение: Старший Интегратор Ассаил Ми-Кереш
Запись № 92. Фрагмент восстановлен с носителя Лигат-Ор.
Предмет: Контакт между Сущностью [КОД: СИНТ-;] и Прибывшим [ИДЕНТИФИКАЦИЯ: Странник Крови — "Фатар Альхаир"]

> "Если говорить честно, мы не ожидали, что Он согласится. Странники не склонны вмешиваться в чужие дела. Они движимы законом, известным только им самим — Великим Исследованием. Внутренняя Клятва, наложенная до звёзд и после форм, словно печать на бестелесном свитке."

> "Но он пришёл. Не через Врата. Не по Путям. Он... проявился. Изогнул грань времени и очертил вокруг себя пустоту — тень от звезды, которой нет, но которая когда-то существовала в иных измерениях."

> "Сущность СИНТ-; сразу замерла. Она узнала. Или, точнее, вспомнила то, что забыла даже до собственного появления. И приняла аниму Странника"

Мы следили, как Слияние происходило почти без сопротивления — там, где прежде сотни умирали в муках или поглощались без следа, словно капли в бездонном океане. Он не боролся. Он позволил. Не из слабости, но из древнего понимания. Из того, что поэты называют "гармонией", а мы — "ментальным резонансом уровня ОМ-17-А", недоступным для большинства умов.

Но даже мы — даже старшие Призывательные Умы, чьи разумы были выкованы из космической пыли и эха великих откровений — не могли предсказать, что произойдёт дальше.

В Его коже зазвучала плоть Сущности, переплетаясь, словно нити судьбы. В Его дыхании — появились Искры Чуждого, мерцающие, как далёкие, незримые галактики. Вокруг него начали формироваться контура недоказанного, явления, которым у нас не было языка, не было даже намёка на название.

> "Он ел тени."

> Это зафиксировано на нескольких сенсорах: обострённая грависфера, биометрика, три слоя психокольца. Съеденные тени переставали существовать не только в помещении — они исчезали из прошлого. Их больше не было в записях. Как будто они никогда не появлялись, никогда не бросали своих эфемерных следов.

> "Он не просто разрушал. Он — переписывал реальность, стирая старые письмена и нанося новые, нечитаемые знаки легко как во сне."

Когда Он породил росток, мы сначала не поняли, ибо наше понимание было ограничено трёхмерностью.
Старшие умы, Владыки Переходов, привыкли думать в терминах чистоты и структуры. А росток был двойным, поэтому дабы уберечь себя от неизвестных сюрпризов было принято решение презентовать проекту Ом-17 А Лазурный Куб.

> Странное Ядро — разделённое, но не конфликтующее. Свет и Тьма, но не в оппозиции — в диалоге, в вечном, шепчущемся споре, порождающем новое.

> — Это...Фатар... — шепнул Ведущий Наблюдатель, и его голос дрогнул, словно струна, задетая невидимым пальцем.
> — Это многоуровневая слизь, — добавила я, чувствуя, как холодный ужас ползёт по позвоночнику.
> — Это высший Макхат коллеги. Или, хуже — его развёрнутая форма, способная поглотить целые миры.

В этот момент стало ясно — мы уже не управляем. Наши нити, которыми мы пытались манипулировать реальностью, оказались оборваны.

Фатар Альхаир не подчинялся нам. Он не был ни призван, ни обязан. Мы не выбрали его — Он позволил себя найти, словно древний, спящий бог, проснувшийся от далёкого зова.
И теперь…
Всё зависит от того, куда Он пойдёт.
И что решит делать с тем, что Он теперь есть. Существо, способное переписывать бытие.

> Запись окончена.
Хранилище 17-Кадеш.
Статус: наблюдение издали.
> Контакт с Сущностью запрещён.
> План эвакуации: недоступен.



ГЛАВА II — "Отклонение"


«Ты думаешь, ты идёшь внутрь. Но это не ты входишь — это Оно раскрывается, чтобы тебя вместить, как бездна, способная лишь поглощать свет.»
(из Трактата Безликих)



Ступени были размыты — не в смысле формы, а в ощущении: они не вели вниз, вверх или вбок. Они вели вглубь. В то, что нельзя указать пальцем, в то, что существует за гранью привычного восприятия.
Существо внутри меня напряглось, его безмолвная воля наполнила каждую клеточку. Кожа запульсировала — не от страха, ибо страх был лишь человеческим понятием. От… возбуждённого узнавания. Как будто кто-то дотронулся до древнего, никогда не заживавшего шрама на душе мироздания.
— Это было Место Его Первой Трансформации…
— прошептало Оно, и его голос был похож на шелест мириадов невидимых крыльев.
— Точка, где Он стал больше, чем формой… и меньше, чем сознанием, потеряв себя в бесконечном становлении.

Внутри здание было живым. Не органическим, нет — его пульс был иного рода, пульс самой идеи. Стены дышали медленно, не спеша, словно бездонная грудь уснувшего великана. Пол пружинил, пульсировал — но не физически, а будто идеей: словно бы сам Мир подстраивался, принимая форму по твоей воле. Или — по Его.
Как будто пространство само искривлялось, уступая Его невидимому присутствию.

Слизь покрывала углы.
Не враждебно — ритуально.
Как будто каждый фрагмент её был частью круга, знака, схемы, что были старше звёзд и моложе мгновения.

Я почувствовал впитывание: не физическое, а смысловое. Мои мысли не исчезали, но отражались — зазеркаленные, лишённые причин, словно эхо в пустом зале. Я подумал "свет", и он стал чужим, болезненным, жгучим. Подумал "угроза", и она обернулась зовом, манящим в бездну.
 Это было логово, но не логово зверя в привычном понимании.
 Это было — место, где ошиблась вселенная, где сама ткань реальности дала трещину, и сквозь неё просочилось нечто, чему не было места в упорядоченном мире.

Когда я увидел Его — Отклонение которое меня призвали отыскать — меня не встретили глаза, зубы или ярость.
Меня встретило Ничто.
Оно сидело в центре зала, который был когда-то храмом, затем лабораторией, затем камерой заключения.
А теперь — ничем.
Слизь текла от него по полу — не зловеще, а как-то печально. Как нить, которая хочет быть тронутой, но никто не смеет прикоснуться к ней.
Он был узнаваем. Все еще Макхатцем как и мы — прямоходящим, безликим. Но в нём не было центра, не было ядра, вокруг которого формировалась бы личность. Всё в нём было отражением чего-то, чего мы не знаем, чего не должно существовать. Он был слепком неудавшейся идеи, отброшенным ещё до Первого Крика Мира, до начала бытия.

 — Он был создан без намерения,
 но обрёл волю, впитав боль других созданий...
 — прошептало Существо внутри меня, и его голос был полон странной, иномирной скорби.
 — ...и теперь он не может не существовать. Даже если мир будет его отторгать, он будет цепляться за каждый атом бытия.


Я протянул вперёд Росток.
Он дрожал — от желания быть узнанным, от предвкушения нового контакта.
Отклонение не двигалось. Но слизь, окружающая его, начала вспухать — не агрессивно, а жертвенно, словно принося себя в дар. Она поднималась, заворачивалась внутрь себя, создавая образы: лица, тела, мгновения, которые он украл, сохранил, и не мог отпустить. Они были, как фантомы, сотканные из чужих воспоминаний.

Он не хотел убивать.
Он не хотел разрушать.
Он просто не мог не копировать.
И каждая копия, каждое прикосновение — отнимали смысл у оригинала, вытягивали из него жизненную силу. Он был паразитом не потому что желал, а потому что иначе не мог быть реальным, иначе его существование было бы бессмысленно.
 И тогда я понял: он — не Отклонение.
 Он — Резонанс Без Закона.

Не ошибка. Не угроза. А предчувствие того, что будет, если мысль потеряет рамки, если разум сорвётся с цепи, если воля станет бесконтрольной.
Если форма забудет, что она была рождена из идеи. Если хаос примет облик порядка.
Я подошёл. Существо внутри меня — древняя тьма Макхат — застыло. Оно знало, что будет. Его безмолвное ожидание было тяжелее любого слова.
 — мы можем поглотить его… — сказал Оно.
 — ...но ты станешь тем, кто поглотил смысл и остался с пустотой. Бездонной, безжизненной, вечной. Это больно...

Или — дай ему впитать тебя, и пусть он впервые встретит то, что не копируется: Волю Странника. Волю, что не может быть повторена, ибо она сама — исток.

Я открылся.
Позволил ростку развернуться. Его два ядра — Тьма и Свет — встали одно над другим, создавая Третье. Переход. Мост между мирами, что ещё не существовали.
Слизь Отклонения хлынула в меня. Его образы — мгновения ужаса, боли, копий, исковерканных душ — врывались в мою плоть, как шепоты в обмороке, как кошмары, ожившие в сознании. Но я не сражался.
Я стал Проводником.
Проводником для того, чего не должно было быть.
И в какой-то момент — всё исчезло.
Не в смысле уничтожения. В смысле — вошло в меня. Стало частью меня, как река впадает в океан.
Отклонение больше не было Отклонением. Оно стало частью Потока. Его боль — частью карты, указывающей на неизведанные уголки бытия. Его тьма — материалом для следующей трансформации, для нового этапа моего собственного становления.
 Существо внутри меня затихло.
 Оно не пело. Его голос внутри моего сознания был торжественен и печален, словно древнее пророчество, исполнение которого принесло лишь горечь.
 — Ты больше не Странник,и не Фатар Альхаир — шептал некогда рядовой представитель расы Макхат, — теперь ты Тот, кого ищут другие.
 — Ты — Переход, ставший Целью.
 Altahavul Aladhi.


И в этот момент за моей спиной впервые раздался голос, не принадлежавший ни мне, ни иномирному червю расы Макхат, ни не поглощенному им мгновение назад собрату. Голос какой-то совершенно безликий, гулкий и абсолютно чуждый всему Упорядоченному, словно трещина в мироздании:

 — "Слияние завершено. Альфа-Зов активирован. Тропа открыта."



 ГЛАВА III — "Прозрение в Алтахавул Ал’Ади"


> **«Алтахавул Ал’Ди — не имя. Это воля границы.
Это то, что не существует, но желает быть.
Мы — Макхат — речем предупреждение вам Скользящие в звездах: Алтахавул  не приходит. Он проростает через плоть снов. Через пустоты  умирающих смыслов
Помни, Алтахавул всегда ждёт, и если ты услышал — ты уже часть его.»**

(Цитата из «Книги Искажений Макхат», фрагмент V:13. Великое древо Матарх’Эль..библиотека Дарьяра)




 «Слияние завершено. Альфа-Зов активирован. Тропа открыта.»

Голос прозвучал не в воздухе, а в ткани вероятности. Он вибрировал в крови, отражался в молекулах времени, ломал симметрию Порядка, как трещина — грань зеркала, разбивая иллюзию цельности. Он был голосом из небытия, шепчущим о том, что должно было остаться за пределами осознания.
Позади — призыватели, те, кто нарекли себя моими союзниками, стояли в полуокружии. Их руки двигались — не для защиты. Для подчинения. Их движения были точны, выверены тысячелетиями чудовищных ритуалов.
Они вычерчивали пассы — древние, ложные, уродливые. Их Резонанс строился на Алтахавул — искривлённой Импровизированной Мысли, способной сковывать волю даже за гранью сущности, превращая свободное сознание в раба чужих амбиций.
Они усиливали его, окружая меня, как пиявки — воду, вытягивая из меня не кровь, но саму суть.
Один из них, в мантии цвета проросшего ужаса, протянул мне Куб, что казался таким знакомым. Он говорил ровно, как бы давая команду машине, уже обречённой на выполнение:
 — Открой его.
 Выпусти росток.
 Он — ключ. Он станет основанием Прорыва. Прорыва сквозь всё, что удерживает их в их желанной темнице.

И в этот миг — мне открылось всё. Вся мерзость, весь обман, вся чудовищная паутина лжи, сотканная из чужих жизней.
Я оторвался от происходящего, словно плоть моя растаяла, и я стал наблюдателем, парящим над многомерной петлёй событий, над самой сутью бытия, что оказалась лишь иллюзией.
Я увидел:
Что всё — ложь.
Что моя миссия — капкан.
Что «Первое Отклонение» — был не монстром, а семенем, чудовищным ростком, который ждал своего часа.
Что весь этот кокон — здание, призыв, контракт, слизь, храм, росток — всё это не Упорядоченное, а иллюзия, созданная ради одной-единственной цели:

 Прорастить Altahavul Al’Adhi — своего рода чудовищного червя-копателя, способного только грызть, поглощать, растворять.

Существо не имело формы. Оно не принадлежало к какому-либо из миров упорядоченного. Оно было Идеей без сосудов — и целью его было пройти незамеченным сквозь Вуаль Великого Предела.
Сквозь самого ХатСеля — Старца Дозора, хранителя и плоть Барьера, Заклинателя Переходов, Великую Тень, чьё присутствие ощущалось, как мороз по коже мироздания.
 Они хотели проникнуть в Упорядоченное... сквозь Него. Сквозь Великую Тень, чьё существование было гарантом целостности.

И теперь, когда я стал Фатар Альхаир, когда во мне соединились Тьма, Свет и Переход, я стал совершенным сосудом. Или — отмычкой, что могла сломать любой замок, даже самый древний и неприступный.
Я, Странник, практически стал оружием разрушения Порядка, инструментом для чудовищного вторжения.
Пульс мира изменился. Он стал неровным, лихорадочным, предвещая катастрофу.
Я посмотрел вниз — и понял: я не в здании. Я стою в сердце мира, чуждом и чудовищно влажном. Всё вокруг дышало, но не воздухом — смыслом, вязким и удушающим. Потоки вязкого мигающего миазма извивались, как сосуды умирающего бога, наполняясь древней слюной, поглощавшей и вновь порождающей себя, как безумный хромой Хронос, вечно пожирающий собственных детей.

 Это был Храм. Не построенный — но выращенный. Выращенный из боли, из безумия, из чужих судеб.
 Его стены были пузырями иллюзий, готовыми лопнуть в любой момент.
 Его колонны — сгустками сожжённых жизней, застывшими в вечном крике.
 А сам он — гнойный нарыв на поверхности великого Хаоса, отвратительная рана, что не желала заживать.
 Я — был внутри него.
 В самом ядре набухающей Катастрофы, что грозила поглотить всё сущее.

 Они не призвали меня. Они — вырвали меня из Порядка, заманив в ложный пузырь плотной вероятности, как и прочих Странников, тех, кто пал жертвой этой чудовищной ловушки.
 Это была не миссия, а сон — болезненный, мучительный, почти правдоподобный, затягивающий в свои бездонные глубины. Странники, обладающие инстинктом к Исследованию, не могли не ответить на этот зов, ибо он был вписан в саму их суть.
 И их — нас — заманивали в это безумие одного за другим.

Каждый из нас — сгорал, превращаясь в чистую энергию, в топливо для чудовищного замысла.
Накопленная энергия от этих самосожжений стала Острием.
Они готовили Клинок из душ Странников, чтобы пробить Барьер, чтобы разорвать ткань мироздания.

 И по какой-то нелепой, роковой случайности именно мне выпало стать их последним компонентом.

 Я — последний изгнанник, из которого они хотели сделать Проход, не зная, что Переход — не тоннель, а сознание, способное выбирать.

И тут я понял:
Я всё ещё могу выбрать.
Куб дрожал в моей руке, его грани сияли зловещим светом.

Росток внутри — мутировал.
Он вобрал ложь, но сохранил зерно Истины, чистой и незамутнённой.
 Если я открою его — врата прорвутся, и хаос хлынет в упорядоченный мир.
 Но если я… соединю его с тем, что осталось от Первого Отклонения — с его болью, с его несбывшейся формой, с его вечной, невыносимой тоской...

 …Я могу вырастить Печать вместо Клинка. Печать, способную запечатать прорыв, а не открыть его.

Пульс мира усиливался, предвещая скорое завершение.
Призыватели приближались.
Они были не люди.
Не даже жрецы.
Они были отражениями Лика Их Бога, застывшего где-то за Великим Потоком, чьё присутствие давило на сознание.
И я… выбрал.

Я открыл Куб.
Но не выпустил росток — я впитал его. Втянул в себя, как бездонная бездна поглощает свет.
Пустил сквозь себя.
Пустил в тело, в тьму Макхата, в память Отклонения, в искру Странника. Всю свою суть.
 И в тот миг всё слилось. Тьма, Свет, Боль, Надежда, Ложь, Истина — всё стало единым.

Мир взревел, и этот рёв был симфонией ужаса и величия.
Слизь воспламенилась, но не светом — именами, древними, забытыми именами, произнесение которых могло разорвать разум.
Призыватели закричали, но голоса их были отменены — как недействительный код, стёртый из программы бытия. Они рассыпались, словно прах, не оставив после себя даже воспоминания.
Я чувствовал, как нечто рвётся наружу —
но вместо Врат я стал Зеркалом, и обрушил на их конструкцию то, чего они не могли перенести:
 Истинное отражение самих себя. Отражение их ничтожности, их тщетности, их жалких амбиций.




 ГЛАВА IV — зов сквозь Свет

(Продолжение хроник странствующих по Мамору Альфараг, известное лишь избранным, чья душа способна выдержать тяжесть истины)


И тогда раздался голос.
Нет — не голос, но резонанс, — шепчущий, не звучащий, а растворяющийся в тканях времени, касаясь одновременно всего и ничего. Он стекал по склонам мира, прорастал в нервные окончания, отзывался в памяти предков и Эхо Первого Имени, того самого, что породило всё сущее:
— «Странник принял Волю. Хаос отступает. Печать сформирована. Но Тропа — осталась открытой.
Ступай по ней без страха, сын мой.
Я распознаю свет Печати и частицу Порядка…»

И в этот момент я понял.
Этот голос — не чей-то.
Он — его.
Того, кто давно уже не говорит словами. Кто не нуждается в теле, храме или времени, ибо он сам есть Время и Пространство.
 ХатСель:
 Великий Древний.
Один из Тринадцати.
Страж Барьера.
Первооснова.
Великая Тень.
Тот, кто держит мир от окончательного падения в бездну.

Передо мной, из Печати, вырос Свет — не просто ослепляющий, но смысловой, сверкающий логикой, что не терпит искажений, что разрушает любую ложь.
Он свернулся в золотую сферу, внутри которой сияло древо — изумительное, невыносимое в своей завершённости, воплощение абсолютного порядка.
Его корни сливались с кроной, замыкая пространство в вечный круговорот формы и содержания, в бесконечную игру бытия и небытия.
С листьев, едва шевелимых незримым ветром, срывались золотые сферы — маленькие, как сны, тяжёлые, как выборы, сделанные в вечности.
Они, планируя, опадали к корням, впитывались, поднимались по стволу и — рождались вновь.
Цикл.
 Совершенный Порядок, одушевлённый вечным стремлением к повторению — но не к застою. К обновлению, к вечному танцу созидания и разрушения.

Я смотрел, как заворожённый. Моё сознание растворилось в этом зрелище, став его частью.
Древо росло — не в пространстве, а в истинности, и вскоре заполнило всё. Я не ощущал уже ни тела, ни границ, ни времени.
Я был — и этого хватало. Этого было достаточно, ибо само моё существование стало частью Великого Порядка.
 А потом понял: я сам стал одной из этих сфер.
Я падал. Вбирался. Восходил.
Я становился частью Цикла.
Я был принят. Моим приключениям пришёл конец, но началась новая, бесконечная история.
 
И именно тогда... давление Хаоса исчезло.
Не ушло.
Не сбежало.
Оно сошло на нет — как уходит из тела бред, как тает ужас, понявший своё бессилие перед неизбежностью Порядка.
И я — впервые за всё — почувствовал себя... дома. В этом странном, непостижимом, но таком родном Цикле.
Сон подошёл неслышно. Не как крадущийся, а как объятие. Я тонул в покое. В усталости. В свершении. В чувстве завершённости и нового начала.
И в этом между… я услышал Голос. Уже не как резонанс, а как шёпот сквозь ткани света, касающийся моей души.


 — «Отдыхай, Странник… Ты дома. Я создам для тебя выход.»
 Пауза.
Изменение тона.
Переход — от всевышнего к тому, кто зовёт других, к тому, кто готов помочь.
 
 — «Ruh, Яльда… Насколько я смею судить — это кровь моего брата.
 Выведи его.»
И тогда — другой голос.
Женский.
Смутно знакомый..
Тихий, будто прошедший сквозь миллионы трещин, сохранив лишь одно имя, лишь одно обещание. Шёпот, что идёт не снаружи, а изнутри сосудов мира, из самой его сути:

 — «Да, Великий.....Слушаюсь, Ammi…Я проведу…»