Русский Cпартанец

“...мы пали здесь, верные своему долгу!”

Шла третья неделя летнего, жаркого, не только по погодным условиям, но и по жестоким боям начала Великой Отечественной войны.

Вторая танковая армия “быстроходного”, как звали в Вермахте генерал-полковника Гудериана, (состоящая из трех моторизованных и двух армейских корпусов) всё наступали и наступали, они обхватывали с флангов сопротивляющиеся части Красной Армии.

“Быстрый Хайнц”, “Хайнц-ураган” — так звали его танкисты. Он первым применил тактику блицкрига, его танки словно нож в масле прошли по странам Европы.
Гусеницы его танковой армии уже знали земли Австрии и Чехии, Польши и Франции, теперь они после взятия Бреста и Смоленска рвались к Москве.
Оторвавшись от своих тыловых подразделений, они проходили маршем по десяткам километров в сутки.

В ставке Гитлера была разработана стратегия быстрой молниеносной войны — “блицкриг”. Важную роль в этой стратегии отводили танковым соединениям Вермахта, которые должны были быстро обходить обороняющегося противника и на больших скоростях прорываться в глубь территории СССР.
Для гусеничных бронированных машин с мощным вооружением практически не было преград на поле боя.

Шестая стрелковая дивизия Красной Армии с боями отходила за реку Сож, соединяясь с такими же, как и она, отступающими дивизиями. Вечером части дивизии вошли в белорусскую деревню Сокольничи и расположились там.
Артиллерийская противотанковая батарея Николая Сиротинина уже две недели располагалась в деревне Сокольничи. 17 июля поступил приказ полку отступать, а колонны танков остановить на время, давая возможность полку отступить. Для этого надо было как можно дольше не давать танковой немецкой колонне переправляться через единственную у деревни Сокольничи переправу — дощатый мост через речку Добросить.

Старший сержант Николай Сиротинин вызвался добровольно вместе с старшим лейтенантом, командиром батареи, прикрывать отступление полка, имея на вооружении всего одну 45-мм пушку образца 1937 года. Это орудие модернизировалось почти каждый год и было основным противотанковым оружием в стрелковых частях Красной Армии, бойцы называли её “сорокопятка”.
Жители села Сокольничи вечером видели Николая Сиротинина, сидевшего на дощатой скамеечке на окраине села, рядом с конюшней.

О чём думал он — щуплый, небольшого роста, согласно медицинской карте райвоенкомата ростом 164 см и весом 53 кг, девятнадцатилетний старший сержант Николай Владимирович Сиротинин, мы не узнаем никогда. Может, о своей семье: матери — домохозяйке и отце, всю жизнь проработавшем на железной дороге, или о сестрах с братом, о своём городе Орле и заводе “Текмаш”, где он работал после окончания пяти классов; или о том, как в 1940 году он был призван в Красную Армию и отправлен в белорусский город Полоцк, где начинал службу сперва наводчиком, а потом и командиром артиллерийского орудия, получив звание старшего сержанта.
Может, о том, как он встретил начало войны в окрестностях Брестской крепости, где их полк, рывший окопы и строившийся укрепления, был атакован с воздуха немецкими самолётами, и где он получил лёгкое ранение в руку прямо у своего артиллерийского орудия. После чего он остался в строю и отходил на восток с остатками своего полка.

Полк дошёл до деревни Сокольничи, где располагался около двух недель.
В селе помнили Николая, так как он был приветлив и общителен — то молоко купит, то блиндаж поможет сельчанам вырыть, то воду женщинам с колодца набрать. Жители деревни Сокольничи вспоминали всегда его натруженные, не по возрасту, руки.

А может, просто ни о чём не думал, а любовался вечерним летним закатом и аистами, которых в тех местах было много, ещё не сильно напуганных грохотом боёв.
С вечера с командиром батареи, старшим лейтенантом его тёзкой Николаем, оборудовав артиллерийскую позицию для своего единственного орудия на холме в зарослях густой ржи у конюшни и вырыв там два небольших окопчика для снарядов, он разместил в них ящики с осколочными и бронебойными снарядами и снарядами с картечью для пехоты.

Крышки верхних ящиков он открыл для экономии времени перезаряжания орудия, хоть скорострельность пушки и была двадцать выстрелов в минуту, нужно было учитывать недостаток времени для перезаряжания и ведения прицельного огня.
Позиция ему понравилась — с холма было хорошо видно и шоссе, и речку, и мост через неё, а заросли густой ржи скрывали её от обнаружения противником. Он отдыхал на скамеечке — нескладный худой белобрысый паренёк с тоской смотревший на мост через речку Добрость и пыльную дорогу, называемую Варшавским шоссе, от моста до Москвы — 475 км.

И ему надо было хотя бы приостановить движение танковой колонны немцев.
Он знал, что, вызвавшись добровольцем остаться прикрывать отход своего полка, шансы выжить у него невелики. Знал ещё по первым боям, что армейская статистика говорит о том, что после отражения танковой атаки в артиллерийских батареях остаётся лишь четверть личного состава. Что может его “сорокопятка” против танков? Орудие, которое обычно предавалось стрелковым дивизиям, могло пробить броню немецкого танка только прямым попаданием и с небольшого расстояния.
Такое расстояние бойцы называли “кинжальным”, и если с такого расстояния не поразить цель и не остановить движущийся на позиции танк, тот врывался на позиции и своими гусеницами просто сминал артиллерийское орудие, иногда вместе с находящимся возле него артиллерийским расчётом.

Николая при первых боях ещё под Брестом приходилось видеть эти последствия неудачного промаха артиллерийской батареи, и поэтому он хорошо знал важность и цену первого выстрела из орудия по танку.

Здесь, как говорили артиллеристы, главное — поймать момент, ведь по сути между орудием и танком происходила дуэль. А в его случае дуэль была неравная, так как против него будет не один танк в колонне, и из всей защиты против мощного огня танковых орудий была только его “сорокопятка” с броневым щитом толщиной 4 миллиметра.

Ранним утром его разбудил гул летящих в сторону Москвы немецких самолётов “Юнкерс”.

На рассвете они сперва услышали треск мотоциклетных двигателей, а потом и увидели по другую сторону моста немецких мотоциклистов, выехавших сперва на холм, затем спустившихся к мосту на переправе, изучающих противоположный берег.

“Видимо, разведка”, — наблюдая за действиями немецких мотоциклистов в свой бинокль, произнёс старший лейтенант.
Мотоциклисты долго оглядывались в мощные полевые бинокли, пытаясь обнаружить хоть какое-то движение военных в селе, но кажущаяся тишина их успокоила. Выслав троих автоматчиков, они обследовали мост через речку, видимо, на предмет минирования, так как тщательно осмотрели покрытие и сваи моста, и, развернувшись, уехали.

“Хорошо, что немецкая разведка не сунулась в само село, иначе бы они могли обнаружить нашу огневую точку!” — сказал старший лейтенант Николаю Сиротинину.
Но, видимо, уверенность в блицкриге и уже прохождение без всяких препятствий переправы, так как отступающим частям Красной Армии уже было не до минирования мостов, успокоила их.

Теперь надо ждать основную танковую колонну немцев. Самое тревожное чувство — это ожидание боя, казалось, время замедляется.

Николай одел на пилотку каску, застегнул её ремешок, карабин со снаряжённым магазином на четыре патрона и два подсумка с патронами, и шесть противопехотных гранат положил справа от орудия.

В прицел своего орудия Николай видел клубы пыли, стелящиеся по знойному июльскому воздуху, которую поднимала танковая колонна немцев.
Старший лейтенант тоже, надев каску, вглядывался в свой шестикратный командирский бинокль на мост и переправу через речку.

О чём думал командир танковой роты 4-й танковой дивизии Гудериана, оберлейтенант Фридрих Хенфельд, рассматривая в цейсовский бинокль мост через реку Добрость и село Сокольничи, где по данным войсковой разведки войск противника не было?

Его танк, с башни которого он, облачённый в чёрную танковую двухбортную куртку, на которой выделялся серебряный знак “За участие в танковых атаках”, вручённый ему лично командиром дивизии ещё во Франции, и штаны в серой рубашке с чёрным галстуком и чёрной пилотке, гордо наблюдал, стоял у деревьев на холме, ожидая завершения его танковой ротой начала переправы.

Эта чёрная форма танкистов, происходящая от формы чёрных Лейбгусаров Пруссии, разработка, которая приписывалась самому Гудериану, должна была возвеличивать немецкую армию перед другими армиями. Она сыграла злую шутку — немецких танкистов, принимая за чёрную форму эсэсовцев, часто не брали в плен.

Но это уже было позднее, после первых поражений на фронте, а сейчас уроженец старинного города Бремена, выпускник танкового училища в Вюнсдорфе, служивший с самого начала своей офицерской карьеры в танковых частях под командованием знаменитого Гудериана, оберлейтенант Фридрих Хенфельд горделиво смотрел на движущую к мосту его танковую роту.

Их танковая колонна батальона, состоящая из 59 средних и лёгких танков, бронеавтомобилей и десятков автоматчиков на мотоциклах с пулемётами, приданных для сопровождения танковой колонны, выехав к переправе, начала движение по крепкому деревянному мосту через речку Добросить.

Задача танковой колонны — пройти через село Сокольничи и войти в составе 4-й танковой дивизии в город Кривич, расположенный от села в пяти километрах. Это расстояние колонна может покрыть за несколько минут.
Но оберлейтенант Фридрих Хенфельд не думал, что преодолевать это небольшое расстояние им нужно будет два с половиной часа.

Первым двигался передовой средний танк Т-3, за ним — два бронеавтомобиля марки “Хорьх”, следом ещё один, но уже лёгкий танк, и так по всей колонне. Колонну, въезжающую на мост, замыкали пехота на мотоциклах BMW с колясками, по бокам которых слева и справа были закреплены сумки с боекомплектом, а спереди на коляске — пулемёт MG-34. Командиры танков, высунувшись по пояс из башни своих машин, победно осматривали местность.

Удивительным образом судьба этих двух людей переплетается в дальнейшем. И благодаря записям в дневнике одного станет известно о подвиге другого.

Утопив предохранитель и открыв затвор, Николай вложил снаряд в ствол орудия и закрыл затвор.

“Спокойно, Коля, не спеши, пусть колонна пройдёт больше середины моста!” — как-то не по-уставному сказал старший лейтенант Сиротинину. Он знал, что решают все первые два-три выстрела, от их результатов зависит, пусть в данном случае не исход боя, а его продолжительность.

Здесь главное — не спешить. Совместив в прицеле вертикальную и горизонтальную линии разметки на уровне башни передового немецкого танка и прикинув расстояние до появления головного танка на мосту...

Головной средний танк, как бы нащупывая деревянный настил моста через речку своими широкими гусеницами, тихо на первой передаче двигался, грозно ощетинившись своей семидесятимиллиметровой пушкой и танковым пулемётом.
Дав возможность пройти танку чуть больше середины моста, Николай Сиротинин решил произвести свой первый выстрел.

Сколько раз до войны Николай стрелял с учебного орудия в своём полку на полигоне по фанерным мишеням с нарисованными на них танками и обозначениями мест, куда нужно было попадать, чтобы вывести танк из строя, а здесь не фанерная мишень, которая не выстрелит в ответ, а грозная стальная машина, уверенно движущаяся по мосту, ведя за собой всю танковую колонну.

Прильнув к оптическому прицелу своего артиллерийского орудия, Николай, дождавшись необходимой дистанции до головного немецкого танка, нажал колпачок механического спуска затвора.

Первый выстрел! Его орудие чуть дернулось, и Николай увидел, что снаряд пролетел рядом с башней передового танка и взорвался на другом берегу реки у дороги. Видно было как блеснули за деревьями и рассыпались по кустам осколки.

“Промах! Наверное, всё-таки надо было бить по гусеницам, так будет надёжней!” — с досадой подумал он, но решил повторить выстрел под башню и прицелившись под низ основания танковой башни нажал на крючок.

Выстрел! Танк остановился, проехав ещё по инерции около метра, запахло гарью, и из танковой башни повалил густой дым. Через открытые люки механика-водителя и башни танковый экипаж стал эвакуироваться.

Николай видел, как их чёрные мундиры лихорадочно, пригнувшись, бежали от своего танка. Через минуту раздался взрыв, и башня танка поползла в сторону — видно, сдетонировал боекомплект в башне.

Но Николаю Сиротинину было не до созерцания победного выстрела, наведя прицел по замыкающему на мосту танку, он произвёл выстрел.

И снова удачное попадание, танк задымился, экипаж спешно покидал боевую машину. Первый и замыкающий немецкие танки плотно закупорили танковую колонну на мосту, превращая её в лёгкую мишень.

Теперь главное — не спешить. Снарядов у него достаточно, теперь надо методично уничтожать неподвижную бронетехнику и скопление немецкой пехоты.
Уничтожать как можно больше прицельным огнём, пока не израсходует весь оставшийся в наличии боекомплект, а потом, вытащив затвор орудия и выбросив его в реку, можно уходить к своему отступившему полку.

Чёрт! Что за наваждение — оберлейтенант Фридрих Хенфельд пристально вглядывался в свой бинокль, пытаясь понять, откуда ведётся артиллерийский огонь.
Ему казалось, огонь по ним ведёт невидимая батарея! Подбитые танки перекрыли движение на мосту, из их башен валил густой чёрный дым.

Пехота залегла на берегу, испуганно поднимая головы, пытаясь понять, кто по ним ведёт огонь. Остальные танки стали пятиться задним ходом за холм, лишь бы уйти от непонятного прицельного артиллерийского огня. В своих наушниках, одетых поверх пилотки, Хенфельд слышал напуганную речь экипажей своей танковой роты.
Он дал команду открыть огонь из пулемётов мотоциклистов и башен танковых орудий по всему прибрежному противоположному им берегу, пытаясь подавить артиллерийский огонь смельчаков, а после организовать эвакуацию подбитой бронетехники, обеспечив дальнейшую переправу колонны через мост.
Столпы земли с глиной вздымались по всему берегу и возле орудия Сиротинина вместе с трассирующими пулями от пулемётов мотоциклистов.

«Плохо дело, здесь не до прицельного огня, так они даже не дадут как следует прицелиться, да и трассирующие пули могут поджечь густую рожь, укрывающую их позицию и здание расположенной рядом конюшни», — мелькали мысли у Николая.
Но под ураганный и беспорядочный огонь немецких пулемётов и орудий танков Николай Сиротинин, вновь прильнув к артиллерийскому прицелу, поймав в перекрестие прицела колёса бронеавтомобиля «Хорьх», следующий за подбитым передовым танком, снова произвел артиллерийский выстрел.
Бронеавтомобиль дёрнулся от полученного снарядом удара назад. Второй выстрел заставил экипажи соседнего с ним бронеавтомобиля в спешке покидать свои машины и бежать через мост, мимо застрявшей в пробке бронетехники назад.

Остальные танки в колонне у моста пытались развернуться и уйти от артиллерийского обстрела, но берега реки Добрость были заболочены, и гусеницы танков вязли в грунте, представляя лёгкую мишень.

Каждый танковый батальон немцев располагал до роты автоматчиков, но они тоже растерянно метались по противоположному берегу.

У Николая не было времени выбирать цель, он бил по тем целям, которые успевал поймать в перекрестие своего прицела: то по танкам, развернувшись к ним боком, то по мотоциклам, то по немецкой пехоте.

Бой продолжался уже больше часа, немцы усилили орудийный и пулемётный огонь по позиции. Один из снарядов немцев попал в бронещиток орудия, оставив в нём сквозное отверстие, куда спокойно могла войти три пальца руки.

Вдруг сзади Сиротинина вскрикнул старший лейтенант. Николай, обернувшись, увидел, что тот держится за левую свою руку в районе предплечья, и бурая кровь уже проступает сквозь пальцы зажимающей рану руки.

«Бегите в село, попросите оказать вам помощь, я не сумею, нет времени отвлекаться!» — сказал Николай.
И старший лейтенант побежал, пригнувшись, прижав рану перевязочным бинтом, в село, к ближайшему дому.

А Николай продолжил выцеливать в артиллерийский прицел бронетехнику противника и поражать её. Два немецких танка пытались с помощью тросов стащить подбитый головной танк с моста, освободив движение остальной колонне.
Но прицельными выстрелами бронебойными снарядами из орудия Сиротинина они были подбиты и остались стоять на своём месте с закреплёнными, но уже бесполезными тросами. Один из бронеавтомобилей немцев, пытаясь пройти речку Добрость вброд, завяз в её илистом дне и, также представляя отличную неподвижную мишень для Николая, был подбит.

Вернувшись назад на позицию через полчаса, с перевязанной бинтами рукой и предплечьем...
— «Как вы?» — спросил Сиротинин, хотя ему было ясно, что командир сейчас ему не сильный помощник.
— «Нормально, но руку не чувствую, и слабость, видно, крови потерял много!» — ответил старший лейтенант и продолжил:
— «Вот что приказ, командир, мы уже выполнили: колонну задержали, но ещё снаряды есть, да и немец пока переправиться не может, так что отходи к нашим, а я ещё здесь останусь немного, прям что-то азарт меня взял, да и снарядов с десятка два ещё есть, жалко бросать!»
Старший лейтенант осмотрел переправу и позицию, кивнул головой и приобнял свободной рукой Николая, похлопав его по мокрой от пота спине.
— «Знаешь, Коля, а мы с тобой молодцы, как спартанцы в сражении у узкого прохода в горах в Греции!» — сказал старший лейтенант.
— «Какие спартанцы?» — недоумённо спросил Сиротинин командира.
— «Не слышал о таких? Нам про их сражение на уроке тактики в военном училище рассказывали! Ничего, вернёшься в полк — расскажу!» — ответил старший лейтенант.

Потом, пригнувшись, побежал в сторону леса. Николай лишь мельком взглянул вслед старшему лейтенанту и снова прильнул к прицелу орудия.

Прицел! Выстрел! Прицел! Выстрел! Иногда в спешке он бил по пехоте не картечью, а осколочными снарядами. Вверх летели куски одежды и человеческих тел. В ответ на его выстрелы с противоположного берега не прекращали бить танковые орудия и пулемёты.

Развязка боя наступила к третьему часу. Немцы, думая, что напротив них стоит артиллерийская батарея, группами мотоциклистов обошли мост через дальние переправы мостов соседних деревень Поклады и Охарь и, зайдя с тыла на оборудованную позицию Николая, открыли шквальный огонь с двух сторон. Николай пытался отстреливаться из своего карабина, но что мог сделать карабин против пулемётов, бьющих по его позиции, не жалея патронов?

Сиротинин в последний миг бросился к орудию, пытаясь вытащить затвор и выбросить его, повредив тем самым орудие. Последнее, что почувствовал он — это сильная боль в спине и то, что его гимнастерка стала прилипать к его спине — нечто от пота, не то от его крови.

Пули прошили насквозь спину Сиротинина, превратив его гимнастерку на спине в рваное, кровавое месиво.

Он и упал, сражённый пулями, на свою «сорокопятку», как бы приобнял её и пытаясь заглянуть напоследок в её прицел.

Страшная картина предстала перед немецкими мотоциклистами и прорвавшимися через переправу моста танкистами Гудериана: на лафете орудия лежал убитый русский солдат с сержантскими нашивками, рядом валялась его пробитая пулей каска — видно, пуля прошла, не задев голову, в первые минуты боя — и алюминиевый котелок с незаконченной надписью гвоздём фамилии.

Щиток защиты орудия имел три пробоины, а рядом с орудием заботливо лежали на земле последние три артиллерийских снаряда и пустые ящики от боеприпасов.
По гильзам снарядов было подсчитано, что за время боя Сиротинин выпустил 57 снарядов, уничтожив четыре танка и десять бронеавтомобилей, и свыше пяти десятков солдат немецкой пехоты.

В изумлении они смотрели на него — молодого парня, не достигшего и двадцати лет, щуплого и небольшого, примерно 164 см роста. В окровавленном левом кармане на груди красноармейца немцы нашли солдатский медальон в виде прямоугольной оцинкованной коробочки, в которой на маленьком листе бумаги были написаны данные его владельца. Такие коробочки, солдатские медальоны, называли «смертниками».

Вызвав с деревни жителей, которые перевели содержимое медальона, где говорилось, что сержант Сиротинин с города Орла и указан адрес.
Высокий, худой немецкий полковник, протянув медальон переводившей ему женщине, сказал: «Возьми и напиши родителям, как погиб их сын геройски». Но женщина, испугавшись, отказалась, но данные медальона запомнила.
Полковник грубо выругался и приказал своим солдатам приступить к захоронению. По приказу немецкого полковника Николай Сиротинин был обёрнут в свою плащ-палатку и захоронен немцами со всеми почестями.

На его могиле был поставлен берёзовый крест, на который была надета его простреленная каска. Трижды из винтовок немцы салютовали у могилы.
Чем запомнился в истории Отечественной войны этот день — 17 июля? Листая её тома, мы найдём, что в этот день генерал-полковник Гудериан за взятие Смоленска был награждён дубовыми листьями к рыцарскому кресту вместе с генералами Готом и Рихтгофеном, став пятнадцатым награждённым этой высокой наградой в сухопутных силах и двадцать четвёртым в вооружённых силах Вермахта.
Звезда такого теоретика и его армии сверкала в то время ярко, как никогда, до лета 1942 года, где в сражениях под Тулой померкнет и главный теоретик блицкрига уйдёт в отставку.

Про бой у переправы через речку Добрость близ небольшого белорусского села Сокольничи стало известно лишь летом 1942 года при обнаружении у убитого под Тулой танкиста оберлейтенанта Фридриха Хенфельда дневника, где была сделана запись:
«17 июля вечером хоронили русского солдата. Он один, стоя возле пушки и ведя бой в одиночестве, расстреливал колонну танков и солдат. Казалось, бою не будет конца! Храбрость его была поразительна! Все удивлялись его героизму! Полковник произнёс перед строем немецких солдат речь, сказав, что если мы, немцы, будем сражаться как этот русский солдат, то мы завоюем весь мир! Трижды произвели залп из винтовок отделением солдат. Нужны ли такие почести? Всё-таки он русский?»
Дневник был передан нашими военнослужащими военному журналисту, и много лет, лишь в 1958 году, прочитав о подвиге своего брата Николая Сиротинина в журнале «Огонёк», сестры добивались награждения брата Николая орденом в райвоенкомате.
Писатель Симонов в шестидесятые годы, узнав о подвиге Николая Сиротинина, ставил его в один ряд с Александром Матросовым и инициировал награждение Николая Сиротинина званием Героя СССР, но везде был получен отказ. На то была веская причина: к столь высокому званию должно было писать представление непосредственное военное командование, но этого сделано не было.
Сейчас прах Николая Сиротинина перенесён в город Кривич, где в бывшем Потемкинском дворце открыт его музей. Среди экспонатов музея находится и солдатский алюминиевый котелок с выцарапанной не до конца гвоздём фамилией Сиротинина.

Сам Сиротинин был награждён массовым орденом «Отечественной войны 1 степени» посмертно.

Захоронение Николая Сиротинина, сделанное немцами, перенесли в город Кривич в братскую могилу, где покоится прах ещё тридцати девяти воинов Красной Армии. Мы не знаем фамилию тёзки Николая — командира артиллерийской батареи, который был вместе с ним первый час сражения у моста.
Но мы знаем дальнейший путь дивизии, в которой служил Николай Сиротинин.
Отступив через реку Сож и соединившись с другими оступившимися полками, вместе с десантным корпусом генерала Жадова они вели ожесточённые бои за город Кривич, куда так стремительно рвалась танковая колонна оберлейтенанта Фридриха Хенфельда.

Потом на протяжении всей Великой Отечественной войны, где бы ни приходилось сражаться, дивизия проявляла стойкость и храбрость, которую проявил Николай Владимирович Сиротинин.

Войну с немецкими захватчиками дивизия закончила в боях с 6 по 11 мая, принимая участие в наступательной операции в Чехословакии.

28 мая 1945 года дивизия была награждена орденом Суворова 2-й степени.

1 августа она была переброшена на Дальний Восток и до 3 сентября принимала участие в Хингано-Мукденской операции.

9 августа 1945 года дивизия в составе Забайкальского фронта перешла в наступление и, пройдя маршем 159 километров, вышла к отрогам Большого Хингана.

23 августа 1945 года дивизия получила почётное наименование «Хинганская».

В Греции, на месте сражения царя Леонида и его спартанцев с огромным войском персов, стоит памятник в Фермопильском ущелье.

Концовка надписи на памятнике звучит так: «Мы пали здесь верные долгу своему!»
Так пал в бою и Николай Владимирович Сиротинин, верный долгу своему и опровергнувший пословицу «Один в поле не воин!» — и пусть рассказы о подвиге не дожившего до своего двадцатилетия русского солдата будут лучшим ему памятником.