Истории Марты. После урагана

          
история одиннадцатая

     Вечер стоял невыносимо жаркий. Казалось, весь дом выбрался во дворик в поисках спасительной прохлады. Все скамейки были заняты.
     Знакомая компания в полном составе собралась в беседке, той, что ближе к сиреневым зарослям.  Близнецы Давид-Демид вернулись из лагеря, Марта с Элей всё ещё так и не уехали, поэтому все дружно и наперебой обменивались  новостями.
     Лагерная жизнь не впечатлила близнецов. А вот история про потоп в квартирах Марты и баб Томы  вызвала острую завить: такое пропустили!
     – Эх, только время  в лагере потеряли, – с досадой проговорил Давид, традиционно топча  собственный развязанный шнурок.
     Между тем, сумерки потихоньку сгущались, и над зарослями сирени, в проёме между соседним домами, медленно взошла абсолютно круглая,  до странного алая луна.
    – Марта, давай домой,  – проговорил подошедший Юра.  –  Мама  звонила. Пора.
    Расставаться сегодня почему-то особенно не хотелось.  Но вот Альф звякнул ошейником, энергично зачесав за ухом, и Эля тоже поднялась:
    – И нам пора. До завтра.
    – До завтра, – эхом повторили близнецы, направляясь за Элей в сторону своего подъезда.

     Стук хлопнувшей створки окна  и раскатистый громовой удар ворвались в сон одновременно. Сквозь закрытые веки Марта ощутила яркую вспышку.  Порыв ветра, пахнувший в лицо, резко утих.  Это мама торопливо закрыла окно.
    – Гроза? –  спросила Марта.
    – Да, – с беспокойством в голосе проговорила мама. –  Что-то страшное надвигается, детка.
    Едва она закончила фразу, как хлынул дождь. Он забил прямо в стекло.
    – Ветер в нашу сторону,  – встревожилась мама.  Марта встала, подошла  к окну, и в это время очередная вспышка озарила комнату, сопровождаемая новым раскатом, от которого дом, кажется, подпрыгнул, словно на гигантском батуте,  и вдруг наступила кромешная тьма.
    – Электричество, – коротко прокомментировала мама.
    Тьма прорезалась теперь только вспышками страшных, угловатых, ломаных, пляшущих во всё небо молний. Различить что-либо за окном было невозможно.  Будто кто-то невидимый опрокинул громадный кувшин молока, и оно заливало теперь белым весь чёрный свет, непрерывно, с гулом, сплошными потоками  изливаясь на стёкла. Затем по стеклу и подоконнику заколотили сотни белых камешков.  Горошины запрыгали, отскакивая прочь.  Град,  не долгий, торопливый,  вновь перешёл в сплошной белый ливень. 
    Сквозь непроглядную стену молока, при очередной вспышке,  Марта рассмотрела вдруг, как гигантская берёза, её любимица, совершая страшные, невозможные, невероятные какие-то поклоны, ложится  до самой земли, то в сторону окна, то –  в обратную. Едва разогнув свой гибкий стан, она снова и снова припадет  макушкой к самой земле.  Она словно умоляет  обезумевший ветер: «Пощади меня! Пощади!»
    – Хоть бы не сломалась! – тихонько взмолилась про себя Марта.
    – Отойдите-ка от окна, – тревожно попросил возникший рядом папа. – В гостиной подоконник потёк. А лоджию залило совсем.
    – Да что ты! – огорчённо вскричала мама.   
    Марта прижалась к маме и так,  вздрагивая от каждого удара грома, они простояли вместе, как им показалось, невероятно долго. Папа с Юрой, вооружившись в темноте шваброй, пытались осушать палубу лоджии. На самом деле, прошло всего каких-то десять минут. И стихия, громыхая и сердито посверкивая, огрызаясь, стала откатываться за дом, в чужие дворы. 
    Наконец всё стихло. За окном, разрушая тьму, лихорадочно замелькали белые лучи  – это вышли проверить свои автомобили их владельцы. А Марта с мамой отправились обследовать лоджию.  И тут, глянув вниз, Марта обмерла: на совершенно черном газоне, извиваясь,  резко белели беспорядочно разбросанные, странные  длинные белые полосы. Берёза! Она лежала, уткнувшись макушкой в самое подножие дома.  Сердце Марты оборвалось. Весть о её падении сразила всех. Но взрослым было пока не до дерева. Под ногами плескалась вода.
    Пока управлялись с ней на ощупь, потом – при свете появившегося электричества, за окнами стало светать.  Марта снова подошла к распахнутым уже створкам лоджии, ещё раз убедиться, что берёза, её берёза! –  повержена. Не верилось!  Не хотелось верить!  Но тут Марта ощутила странную пустоту напротив окна и поняла, что берёза – не единственная утрата. Груша! Большая четырёхствольная красавица груша, ростом и размером  вполнеба, со своей невероятной, пышной шапкой, подобно берёзе, лежала на футбольной площадке… 
    Марта так и не уснула до утра. Просто лежала, и беззвучные слёзы тихо катились по щекам. Когда рассвело и снова вышли на лоджию, стало ясно, что город изменился до неузнаваемости. Чудесным образом открылись дали, дома, крыши, лента проспекта – всё то, чего никогда летом не было видно.  Деревьев не стало.
    У подножия дома  вместе с берёзой и грушей лежал вповалку почти весь старый яблоневый сад. Огромная, благоухающая накануне цветом липа переломилась ровно пополам, верхушка её валялась  у собственных ног. «Всадник без головы», –  вспомнилось Марте. Славный двухэтажный жёлтый дом по соседству слева стоял без своей зелёной крыши. Когда позже спустились во двор, сомнений не осталось – ураган уничтожил всё: клёны, рябины, липы, тополя – всё превратилось в сплошную свалку. Больше всего пострадали берёзы.  Скамейки, опоры фонарей, ограждения газонов – всё было изувечено, искорёжено, скручено… 
    Марта не ела весь день и непрерывно плакала: о берёзе, о груше, обо всех и обо всём.
    Тётя Поля приехала лишь к обеду, сообщив, что в городе «всё лежит».

    Через день был объявлен субботник (Марта расспросила тётю Полю, что это за штуковина), но никто на субботник  не вышел. Понурые и грустные, друзья сидели на уцелевшей скамейке у подъезда. Не  хотелось говорить,  и делать было нечего.  Всем было запрещено близко подходить к поверженным деревьям, к огромной яме, зиявшей под вырванным корневищем берёзы: корневище это с громадным комом земли, в три или четыре Мартиных роста, горой возвышалось  над ямой.  Из-за дома раздавались громкие мужские голоса и стук молотков. Второй день крыли крышу жёлтого дома, но уже не весёлым, зелёным, а самым обыкновенным.
    Во двор въехала машина. Несколько мужчин вышли из неё и принялись пилить электропилами стволы, сучья, постепенно разбирая завалы у детской площадки, снося  с дорожек и складывая в стороне  всё,  что осталось от деревьев.
    Никак не верилось, что ещё два дня назад они сидели в беседке, в тени старой разлапистой груши,  стройной, горделивой белоствольной берёзы, тонких, весёлых рябинок.  Здесь берёза устояла, но ровно наполовину: переломленная  посередине, она уткнулась верхушкой в газон. И совсем не важно, что плоды старой груши были мелкие и несъедобные (то ли дело та, громадная, что рухнула перед Мартиным окном – там груши были слаще мёда!). Просто деревья здесь всегда защищали от дождя и солнца, служили пристанищем и кормушкой для шустрых воробьёв, и ласково перешёптываясь между собой на своём таинственном языке,  делали дворик уютным.
 

   – А знаете, что? – решительно проговорил Тима. – Давайте и мы убираться!
   – А как? – удивилась Марта. – У нас же сил не хватит. Стволы во-он какие толстые!
   – А мы не стволы. Мы ветки и сучья. Сук можно вдвоём тащить.
 
 – Точно! По парам! – оживилась Эля, сразу кинув взгляд на Давида.
   – А ещё можно  позвать папу и Юру! – добавила Марта.
   – И мы – папу! – поддержал Демид.
   Спустя время двор ожил, задвигался,  закопошился, словно муравейник.  Чья-то мама появилась с дачной  метлой, чей-то папа –  топориком обрубал сучья. Даже совсем малыши, путаясь под ногами у большого Юры с товарищами и у совсем взрослых, подбирали веточки.  Детская площадка заметно преобразилась, дорожки освободились от сучьев, и вот уже застучал колёсиками детский самокат.
    – Марта! Не иначе, ты всех подняла,  – улыбнулся дворник, заметая опилки.
Но Марта была не только деловая особа, но и справедливая.
    – Нет, дядя Витя.  Это Тима первый предложил.
    – А мы поддержали, – не преминула отметиться Элька.
    – Все хороши,  – подытожила баб Тома.  На этот раз  без привычного «А что это вы тут делаете?» она наблюдала за суетой с заметным удовольствием, деля скамейку с баб Надей.
    – Надо позвонить в зеленхоз. Пусть срубят и эту вон берёзу, – указала пальцем  Раиса Рамизовна, препротивная тётенька с первого этажа, в цветастом платье и неизменной вязаной панаме. Она только что вышла из подъезда и придирчиво озирала фронт работ.
    Повисла тишина. У Марты сжалось сердце.
    – Ага. А ты  её сажала?  Последняя берёза во дворе. Пусть стоит,  – решительно вступилась за берёзу баб Тома. Баб Надя закивала в знак согласия. У Марты внутри радостно ёкнуло. 
   – Ну, так пусть она на Ваше окно и упадёт!
   – А и упадёт – цела буду. Не твоя печаль,  – парировала баб Тома.
   Словом, никто Раису не поддержал. Она обиженно поджала губы и юркнула в подъезд.
    Пока сообща работали, многие перезнакомились. Те, кто раньше не здоровались, впредь стали здороваться. Те, кто раньше не замечал друг друга, стали замечать и улыбаться при встрече.
    Дворик не сразу, не в один день, но постепенно очистили. Как и весь город.
    А потом настанет пора сажать новые деревца. И дом дружно выйдет на новый  субботник...
 
    13.07.2025

иллюстрация Александра Калама