Сын Солнца Карна

Повесть: Сын Солнца — Карна.

«Карна был проклят и предан множество раз»
— мудрец Нарада, «Махабхарата»

Глава I. Колыбель на реке.
«Сынок, о твоём благе заботятся жители неба, и суши! Да много увидишь ты дней светозарных, в пути да не встретишь дурных и коварных!»
— прощальные слова Кунти новорождённому сыну.

Над тихой рекой в предрассветном сумраке стояла одинокая фигура молодой женщины. Свет бледной луны еще серебрил гладь воды, но на востоке уже занималась заря. Юная принцесса  Кунти, укутанная в тонкий шелк, прижимала к груди плетёную корзину. В корзине тихо посапывал младенец. Его кожа едва заметно светилась в полумраке – сказалось божественное происхождение ребенка. Кунти смотрела на спящего сына глазами, полными слёз: в этих глазах смешались безмерная материнская любовь и глубокое горе. Еще до рассвета ей предстояло совершить самое трудное в своей жизни – расстаться с новорождённым младенцем.
Кунти дрожала то ли от утренней прохлады, то ли от отчаяния. Она вспомнила события последних месяцев. Могущественный мудрец Дурваса даровал ей мантру призыва богов, и из девичьего любопытства она решилась опробовать её – так в её покои явился сам бог солнца, лучезарный Сурья. От союза с богом родился чудесный мальчик – ее первенец. Но радость материнства обернулась страхом: Кунти не была замужем, и в строгом мире царских законов такая дерзость грозила бесчестьем ей и роду. Ни отец, ни окружающие не должны были узнать о тайне рождения этого ребёнка.
Малыш тихо зашевелился, словно чувствуя тревогу матери. Кунти погладила его щёчку кончиками дрожащих пальцев. «Сыночек мой…» – прошептала она срывающимся голосом. К глазам подступили слезы, но она сдержалась. Няня, единственная посвящённая в тайну, уже приготовила корзину, выстлав её мягкими тканями. Тяжёлое сердце Кунти рвалось на части – как оставить своё дитя на произвол судьбы? Но иного выхода не было. Юная мать решила доверить своего сына самим богам и священной реке Ямуне, ведь и его отец был богом – быть может, небеса смилостивятся над ребёнком.
Ночь клонилась к концу. Кунти опустилась на колени у самого берега. Вода мирно плескалась у её ног. В отдалении прокричала первая птица, возвещая о близком восходе солнца. Принцесса медленно положила корзину с малышом на воду, удерживая её до последнего. Она ощутила, как её сердце словно рвётся на части вслед за корзиной. Губы сами собой зашевелились, произнося напутственные слова, рождённые любовью и болью: «Пусть боги неба и земли хранят тебя, мой сын!  Пусть дорога твоей жизни будет светла, и зло обходит тебя стороной. Варуна да обережёт тебя в водах, Ваю – в ветрах, а твой небесный отец – всюду, где бы ты ни был…» Голос её дрогнул. Слёзы скатились по щекам, сорвались вниз и упали в реку.
Едва заметный солнечный луч коснулся лиц ребенка и матери. Словно услышав благословение, младенец открыл глаза – огромные, тёмно-золотистые, наследие самого бога Сурьи. Он тихонько улыбнулся во сне. Возможно, ему привиделся добрый свет. Кунти поняла, что миг настал. Она толкнула корзину вперёд – вода подхватила её и понесла прочь от берега. «Прости… прости…» – шептала Кунти вслед удаляющемуся свёртку, прикрывая лицо руками.
Корзина со спящим ребёнком медленно поплыла по течению реки. Кунти, рыдая, скрылась в зарослях, не находя сил смотреть, как вода уносит сына – своего первенца, рожденного от солнечного бога. В ту же минуту над горизонтом показалось солнце. Золотистые лучи озарили тёмную воду, точно проводив маленького отпрыска небесного светила в путь. Казалось, сам Сурья наблюдает с высоты за тем, как его сын начнёт свою земную жизнь.
Плавно покачиваясь, корзинка миновала изгиб реки. Младенец не плакал – быть может, божественная кровь давала ему необыкновенное спокойствие. Река становилась шире, на берегах тянулись деревни колесничих и возничих – людей низшей касты, чья жизнь была скромна и трудна. Одним из таких людей был возничий по имени Адхирадха. Он служил при дворе царя Хастинапура, славился своей верностью и добрым сердцем. Но не было у Адхирадхи и его жены детей, и дом их оставался бездетным и тихим.
В то утро Адхирадха вышел к реке – набрать воды и напоить лошадей. Его жена Радха собиралась стирать бельё неподалёку. Внезапно он заметил плывущий по течению предмет. Приглядевшись, возничий увидел корзину. Сердце подскочило – ведь сверху была видна крошечная ручка! Адхирадха бросился в воду, зайдя по пояс, и перехватил плетёный сундучок.
Когда он раскрыл находку, его взору явился прелестный мальчик, завернутый в богатые ткани. Глаза ребёнка открылись, и Адхирадха ахнул: глаза младенца сияли, как два утренних солнца. А на крошечной груди младенца блестел золотой нагрудник – панцирь, приросший к телу, точно чешуя. На мочках маленьких ушек сверкали золотые серьги необычной красоты. Возничий был изумлён и смятён. Подоспевшая Радха всплеснула руками, увидев дитя. Супруги переглянулись: чьё же это дитя и почему боги принесли его им?
Ребёнок тихо агукал, протягивая к ним ручонки. В груди Радхи вдруг проснулось материнское чувство – ведь столько лет она молила богов о сыне. Она бережно взяла младенца на руки, и малыш сразу успокоился, уткнувшись ей в плечо. Адхирадха поклонился небесам. Он верил: раз судьба послала им это дитя, значит таково высшее провидение. Быть может, сами боги пожалели их и подарили сына.
Ни минуты не колеблясь, добрая чета решила воспитать мальчика как своего собственного. Они назвали его Васушена – «дарованный богатствами», ведь в корзине с ребёнком лежали драгоценности и знак царского рода. Но для Радхи и Адхирадхи настоящим богатством стал он сам. Радха ласково приложила малыша к груди, и тот доверчиво закрыл глаза. Она тихонько заплакала от счастья. Адхирадха обнял жену и сына – их сына! – чувствуя, как его сердце наполняется любовью и гордостью. В тот миг над их хижиной ярко встал солнечный диск. Лучи солнца будто бы играли на золотом панцире ребёнка. Адхирадха прищурился, взглянув на небеса: ему почудилось, что в ярком сиянии он различил одобрительную улыбку.
Так сын бога Солнца Сурьи получил приемных родителей, чьё тепло окружило его с первых мгновений жизни. А Кунти, укрывшись вдали, через верного слугу узнала: её мальчик найден добрыми людьми и не погиб. Скрыв горькие слезы, она поклялась хранить тайну. Душа её разрывалась между сожалением и облегчением. Той же ночью она покинула родные места, чтобы судьба снова свела её с сыном уже много лет спустя. А пока над тихой деревней колесничего сияло солнце, и смуглая женщина по имени Радха убаюкивала божественного отпрыска– не зная, какая великая судьба ему предназначена.

Глава II. Сын колесничего.
«Никто не уважал мою силу и способности. Люди смеялись над моими мечтами. Все унижали меня, называя сыном колесничего.»
— Карна (о своём детстве).

Годы шли. В семье возничего Адхирадхи рос мальчик, названный Васушеной, но чаще зовущийся просто Карна – «Сияющий». Имя это дали ему сельчане, поражённые его удивительными серьгами и золотым панцирем, с которыми он родился. Карна рос крепким, живым ребёнком, и с малых лет проявлял недюжинные способности. Он бегал быстрее всех сверстников, был ловок, смел и необыкновенно сообразителен. Приёмные родители души не чаяли в мальчике и воспитывали его в лучших добродетелях – честности, щедрости и трудолюбии.
С раннего утра Карна помогал приемному отцу на конюшне: чистил коней, чинил упряжь, смазывал колёса колесниц. Маленькие мускулистые руки старательно работали, и Адхирадха с гордостью думал, что из сына выйдет отличный колесничий. Но сам Карна мечтал о другом. Едва ли не с колыбели его притягивало оружие. Подрастая, он часами слушал рассказы странников о великих битвах, о подвигах легендарных воинов. В ночной тишине, лёжа под открытым небом рядом с отцом, мальчик всматривался в россыпь звёзд и представлял, будто стрелы летят по небу. Его сердце горело желанием стать лучником, стать героем – не хуже, чем царские сыновья, о которых слагали сказания.
Однако реальность ежедневно напоминала ему о его положении. Стоило Карне появиться возле школьного двора, где благородные юноши, сыновья кшатриев, обучались воинскому искусству, как на него косо смотрели. «Иди-ка прочь, сын колесничего!» – бросали злобные мальчишки. Учителя не разрешали Карне присоединиться: по рождению он не принадлежал к воинскому сословию, и потому дверь искусства войны была закрыта для него. Однажды, не стерпев, Карна попытался возразить наставнику, что талант и усердие должны значить больше, чем происхождение. За дерзость его выпороли прутом у всех на глазах. Убегая, униженный и злой, мальчик плакал не от боли, а от обиды. В тот день он поклялся себе, что всё равно станет великим воином – назло всем насмешникам.
С той поры Карна начал тренироваться самостоятельно. Рано утром, до работы в кузнице и конюшне, он уходил в лес с самодельным луком и стрелами. Он учился метко стрелять, целясь в стволы деревьев. Он подбрасывал в воздух сухие плоды и поражал их стрелами на лету. Вечерами, при свете заходящего солнца, Карна упражнялся в фехтовании, размахивая деревянным мечом, вырезанным им же из старого колеса. Никто не наставлял его, но будто сама природа шептала мальчику советы. Временами казалось, что солнечный свет играет вокруг него, направляя движения. И действительно – любая наука давалась Карне с поразительной лёгкостью, стоило лишь увидеть однажды.
Соседи сначала с усмешкой смотрели на странные забавы сына возничего. Но когда четырнадцатилетний Карна голыми руками усмирил разъярённого быка, чудом освободившегося со двора, многие призадумались. А когда на ежегодном сельском празднике юноша, до того не державший в руках настоящего лука, внезапно выиграл состязание лучников, сбив стрелой все цели, толпа рукоплескала. Адхирадха и Радха ликовали: весь посёлок увидел, какой замечательный у них сын. Но среди зрителей нашлись и завистники. «Да кому он нужен, этот выходец из хижины?» – брюзжали некоторые. «Выскочка,» – шептали другие и открыто называли Карну нахалом за то, что посмел превзойти молодых кшатриев. Юноша лишь сжимал зубы и старался не замечать обидных слов. Он уже привык к горькому вкусу несправедливости, но решимость его крепла.
Тем не менее, душа Карны не ожесточилась. От приемных родителей он унаследовал доброе сердце. Стоило в деревне кому-то попасть в беду – Карна приходил на помощь. Он относил еду беднякам, чинил покосившиеся заборы одиноким старухам, за собственный счёт покупал лекарство больному мальчику соседа. Денег в семье было мало, но как ни странно, Карна никогда ни в чём не испытывал недостатка. Казалось, чем больше он отдавал другим, тем больше сами небеса посылали благодати в их дом. Слава о щедрости Карны начала выходить за пределы деревни. Проезжие странники, вкусившие его гостеприимство, рассказывали потом, что в доме колесничего живёт сам Бог милосердия под видом юноши. Услышав такие речи, Карна лишь смущённо улыбался и старательно отворачивался, чтобы никто не увидел его горьких слёз. Потому что никто не знал, какая боль пряталась в глубине его собственного сердца.
Иногда ночами Карна выходил на крыльцо и тихо глядел в звёздное небо. В такие минуты он чувствовал себя бесконечно одиноким. Ему снился иной мир – где его признают, где он сражается бок о бок с великими героями, где за его плечами реет знамя с гербом солнца… Проснувшись, он порой ловил себя на мысли, что родился не на своём месте, будто чужак среди сверстников. Почему он так тянется к оружию? Почему в груди пылает огонь воинской доблести? На эти вопросы не мог ответить ни он сам, ни приемные родители. Радха лишь цокала языком, ласково трепля сына по плечу: мол, пройдет время – и перебесится, станет смирным возничим. Адхирадха иногда серьёзно говорил: «Сын, довольствуйся судьбой. Нам не бывать царями, но и на нашем веку много чести – верно служить своим господам». Карна внешне соглашался, но сердце его не унималось.
Однажды в деревню приехал старый брахман – странствующий учёный. Он провёл несколько дней в доме колесничего. Карна усердно ухаживал за гостем, а по вечерам слушал его рассказы о священных книгах. Брахман говорил и о воинской науке – о великом оружейном искусстве, о небесных астрах, подвластных лишь избранным. У юноши горели глаза. Он спросил, где можно выучиться всему этому. Брахман назвал имя – Дрона, царский наставник в столице, обучающий юных принцев и знатных воинов. Карна вздохнул тяжело: он знал, что Дрона не примет сына возничего. «Ну а другие учителя? – не унимался Карна.
– Быть может, есть мудрец, готовый принять всякого искателя знания?» Брахман задумался и ответил тихо: «Есть Парашурама – могучий отшельник, лучший из владевших оружием. Но он принципиально учит лишь брахманов, а кшатриев ненавидит. За ложь же – страшно гневается».
Ночью Карна почти не спал. Им овладел дерзкий план. Если великий Парашурама обучает только брахманов, то он, Карна, назовётся брахманом! И скроется в лесах под видом странника, станет учеником мудреца. Грудь молодого человека то сжималась от страха – обмануть учителя, святого человека, великий грех, – то вспыхивала от надежды. Ведь вот она, его мечта – в пределах досягаемости! Что важнее – правда или стремление к цели? Под утро Карна принял решение.
Простившись с родителями, он сказал лишь, что отправляется странствовать и искать свою судьбу. Адхирадха сдержал слезы и благословил сына. Радха, плача, обняла Карну и вложила ему в руку медный амулет – на удачу. Юноша низко поклонился приёмным родителям, затем, сорвав с головы любимый ученический локон-шикху, перекинул его через ухо (такова была причёска бродячих брахманов). Он надел простую одежду отшельника и отправился в путь. Никто и никогда не узнает, чего стоило ему оставить отчий дом – единственный тёплый угол в холодном мире. Но зов великой судьбы гнал Карну вперёд.
Через несколько недель скитаний Карна нашёл Парашураму. Мудрец жил в заросшем лесом уединённом месте. К этому времени о смелом юноше уже шла слава: по дорогам ходили слухи о молодом брахмане, что один побеждает разбойников, защищая слабых. Возможно, и сам Парашурама что-то слышал. Так или иначе, отшельник согласился принять Карну в число учеников. Он поверил, что перед ним действительно юный брахман, горящий жаждой знаний. Карна благоговейно склонился перед знаменитым воином-мудрецом, чувствуя, как исполняется его заветное желание. Он дал себе обет стать лучшим учеником, чтобы учитель гордился им.

Глава III. Проклятие учителя.
«В твоей жизни наступит миг смертельной опасности. Тогда все твои знания покинут тебя: ты забудешь всё, и не сможешь применить своё оружие.» — проклятие Парашурамы Карне.

Начались годы упорной учёбы. Карна поселился в лесной обители Парашурамы среди других учеников. С рассвета и до заката они изучали священные писания, боевые искусства, постигая тайны богов и людей. Парашурама был строгим, но справедливым учителем. Он славился вспыльчивым характером, но к Карне проникся симпатией. Юноша быстро выделился средь остальных – усердием, скромностью и, главное, талантом. Ни один из сверстников не мог сравниться с ним в стрельбе из лука или метании копья. Карна словно заново раскрылся: все прежние лишения и обиды закалили его волю, и теперь он впитывал знания как сухая земля живительную влагу.
Парашурама обучал избранных искусству владеть божественным оружием – астрами, способными призывать стихии. Карна постигал мантры управления огнём, ветром, молниями. Впервые в жизни он чувствовал себя на своём месте. Учитель хвалил его успехи, товарищи-брахманы уважали его силу. Никто здесь не поминал, кем он был рождён – для всех он был талантливым брахманом. Иногда по ночам Карна просыпался в своей келье, и сердце его сжималось от стыда: ведь он обманывает всех. Но затем он успокаивал себя: ведь делает он это во имя благой цели – стать выдающимся воином. «Я не для себя стараюсь, – повторял себе Карна, – а чтобы доказать миру: даже простой человек способен быть героем». И сознание успокаивалось, а яркая звезда, мерцающая в прорехе соломенной крыши, казалось, мигала ему в знак согласия.
Так минуло несколько лет. Из неопытного юноши Карна превратился в стройного сильного юношу с проницательным взглядом. Он знал себе цену, но гордыня не затмила его сердце – он всё так же был добр и внимателен к ближним. За годы учёбы он не раз тайком покидал ашрам, чтобы помочь окрестным жителям: то исцелял ребёнка снадобьем, составленным по ведическим рецептам, то отгонял дикого тигра, терзавшего скот деревенских пастухов. Однажды, услышав плач, он вытащил из горящего хижины старую женщину. Об этих подвигах мало кто знал, Карна не искал славы. Но Парашурама догадывался о милосердии своего ученика. «Будет из тебя толк, брахман Карна», – говорил он, поглаживая длинную седую бороду. Карна только кланялся в ответ, скрывая смущённую улыбку.
Однако судьба вновь уготовила ему испытание. В один знойный полдень Парашурама и Карна отправились гулять в рощу неподалёку. В густой тени старых деревьев стояла спасительная прохлада. Учитель, утомлённый жарой, захотел отдохнуть. Он сказал Карне: «Подставь-ка мне колени, сынок, я вздремну немного». Карна с готовностью сел под деревом, позволив Парашураме устроиться головой ему на коленях. Отшельник почти сразу погрузился в глубокий сон – сказывались годы и долгий путь, пройденный с утра.
Карна сидел смирно, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить учителя. Солнечные пятна играли на траве вокруг. Вдруг из ближайшего куста выполз крупный чёрный жук или шершень. Злобно жужжа, она кружил вокруг Карны. Юноша наблюдал за насекомым краем глаза, продолжая неподвижно сидеть. Неожиданно жук села ему на оголённое колено и в тот же миг больно ужалил. Карна вздрогнул от резкой боли: казалось, будто раскалённый гвоздь впился в плоть. Кровь тонкой струйкой потекла из раны. Но Карна даже не шевельнулся и не издал ни звука. Лицо его побледнело, под горячей кожей напряглись мышцы, но он терпел. Парашурама спал, и Карна не желал потревожить отдых дорогого учителя какой-то ерундой.
Ядовитый жук впился ещё глубже, причиняя нестерпимое жжение. Карна чувствовал, как кровь ручьём стекает по ноге. От боли глаза его застелила пелена, – но молчал. Так прошло, быть может, несколько минут. Наконец насекомое улетело, удовлетворённое. И почти сразу Парашурама очнулся. Он привстал, потягиваясь, но вдруг почувствовал влагу на своей щеке и одеждах. Глаза мудреца расширились: то была кровь, обильно текущая с бедра Карны.
– Что это? – вскричал Парашурам, подскакивая на ноги.
Карна молчал, зажимая рану ладонью. Он всё ещё не пришёл в себя от боли, да и растерялся – что сказать? Но кровь говорила сама за себя. Старый отшельник побагровел от гнева.
– Объясни мне, ученик! – прогремел он, сверкая глазами.
– Разве может брахман вынести такую боль молча? Нет, мой дорогой. Только кшатрий – воин способен терпеть такие муки и не вскрикнуть! Выходит, ты обманул меня! Ты не брахман, Карна. Кто же ты на самом деле?!
Карна медленно поднялся, пошатываясь. Сердце его упало в пятки. Он понял, что обман раскрылся самым унизительным образом. Капли крови падали на траву. Лицо Парашурамы было искажено яростью – и болью от предательства. Ведь любимыи; ученик оказался самозванцем.
– Прости меня, учитель… – прошептал Карна, опуская голову. Он почувствовал, как по щекам покатились горячие слёзы – слёзы стыда, раскаяния и отчаяния.
– Я родился в семье колесничего, и мне закрыли путь к знаниям… Я солгал лишь затем, чтобы научиться воинскому искусству. У меня не было дурных умыслов. Прости…
Парашурама гневно вскинул руку, прерывая оправдания. Вокруг мудреца, казалось, заклубилась невидимая сила. Он был известен страшным нравом – некогда в приступе ярости этот отшельник перебил множество кшатриев за их прегрешения. Сейчас в нём проснулся тот давний дух.
– Обманул… Меня… Кшатрий! – воскликнул он, сверля Карну взглядом. Ученик стоял на коленях, склонясь к земле, умоляюще сложив ладони. Но ничто не могло остановить разгневанного мудреца.
– Ты получил священные Знания нечестным путём. Ты недостоин того, чему я тебя учил!
– Учитель, прошу… – Карна попытался схватить Парашураму за край одежды, но тот отпрянул.
– Проклинаю тебя, Карна! – громовым голосом провозгласил Парашурам.
– Запомни мои слова: в твоей жизни наступит миг смертельной опасности – именно тогда все твои знания покинут тебя. Ты забудешь всё, и не сможешь применить своё оружие!  Такова тебе кара за ложь и дерзость!
Эти слова, сказанные в сердцах, повисли в раскалённом воздухе, словно зарницы. Карна застыл, побледнев. Он понял, что страшное проклятие пало на него. В решающий момент – а ведь вся жизнь готовилась ради решающего момента! – ему изменит память и навыки, данные учителем. Какая ирония судьбы! Юноша хотел возразить, умолить Парашураму взять слова назад, но встретил лишь гневный взгляд. Лицо мудреца побелело, губы дрожали – видно, в ту же минуту в его душе с яростью боролась жалость. Карна почувствовал это и припал к ногам учителя, проливая слёзы покаяния.
Парашурама тяжело дышал. Постепенно гнев его остывал, сменяясь горечью. Он взглянул на дрожащего юношу у своих стоп и наконец произнес устало:
– Ты причинил мне боль, Карна. Но понимаю и твою боль. Видно, велика твоя судьба, раз ты пошёл на такие жертвы ради знаний.
– Мудрец помог подняться Карне. В его глазах уже не было ярости, только сожаление.
– Проклятие моего слова неизменно – таковы законы мироздания. Но я дам тебе и благословение. Ты прославишься как великий воин. Слава твоя прогремит по всей земле. И хотя моя наука изменит тебе в самый критический миг, до того ты сможешь вершить подвиги, равные героям прошлого.
Карна низко поклонился, слёзы всё ещё текли по его лицу. «Спасибо… благодарю…» – только и мог вымолвить он. Парашурама печально улыбнулся и обнял ученика. Так они простились – с болью, но без вражды. Учитель знал: вина Карны не от чёрного сердца, а от отчаянья, рождённого несправедливым миром. А ученик понимал: он сам навлёк беду на себя. Они расстались, и Карна понуро пошёл прочь из обители, унося с собой плоды учения и клеймо проклятья.
Когда Карна покидал лес, над его головой тревожно кричали птицы. Словно предвещая беду, налетела чёрная туча и окатила его проливным дождём. Карна брёл по грязной дороге, не разбирая пути. Всё потеряно? Нет, у него остались полученные знания – кроме того, что Парашурама запретил. Но смысл ли в этих знаниях, если в решающий миг они испарятся? Юноша не знал, где тот миг его ждёт – завтра или через много лет. Он сжал кулаки, гневно глядя на хмурое небо. Луч молнии зигзагом рассёк горизонт. «За что?!» – закричал Карна, и голос его утонул в раскатах грома. Никто не ответил ему – ни боги, ни люди.
Вскоре дождь иссяк, и ослабевший Карна присел отдохнуть на камень у придорожного ручья. Ему вспомнились ласковые глаза приёмной матери и тёплый очаг. Но возвращаться домой он не хотел – с чем? С клеймом неудачника? Нет, надо двигаться дальше. И он двинулся, как только сумел встать. Впереди мерцали огни какого-то поселения. Карна направился туда, надеясь найти кров на ночь.
На его беду, в этот же вечер случилось новое несчастье. Подходя к деревне, Карна услышал крики. На окраине у хижины брамина толпился народ – случилось горе: любимая корова хозяина лежала мёртвая. Брамин рвал на себе волосы и проклинал невидимого стрелка, чья стрела убила бедное животное. Карна подошёл ближе – и остолбенел: в боку коровы торчала именно его стрела. Оказалось, за несколько часов до того Карна видел в чаще леса неясную тень, приняв её за дикую антилопу, и пустил стрелу. Он не знал, что стрела долетит до околицы и поразит чужую корову.
Раскаиваясь, Карна подошёл к разъярённому брамину и упал перед ним на колени, признавая свою вину. Но горю хозяина не было предела. «Ты убил кормилицу моей семьи! – кричал брамин, всматриваясь в лицо коленопреклонённого Карны.
– И ты кшатрий, признающий свою вину?!» Брамин принял Карну за воина (юноша не стал объяснять про своё происхождение). В ярости священнослужитель воззвал к богам: «Как колесо колесницы застревает в грязи, так и колесо твоей судьбы увязнет в решающий момент! Проклинаю тебя – когда будешь в бою с самым опасным врагом, пусть колёса твоей колесницы войдут в землю, и ты станешь беспомощен, как была беспомощна моя корова!»
Карна вздрогнул. Ещё одно проклятие – прямо в сердце его воинской мечты! Он попытался искупить вину щедрой компенсацией: предложил брамину всё золото, какое имел при себе, умолял о прощении. Но брамин был неумолим. Отшатнувшись, он плюнул в сторону  Карны и прогнал его прочь, повторяя слова проклятья. Под хмурым небом Карна покинул те места, чувствуя, как невидимый рок всё туже смыкает над ним кольцо. На хрупкие плечи молодого героя легла тяжесть, непомерная для простого смертного: два страшных проклятья нависли над его будущим. И всё же Карна не сломался. Вытерев мокрое лицо и подняв голову, он двинулся вперёд по дороге. Далеко впереди, за тёмными равнинами, его манил огнями великий город Хастинапур – столица царства, где вершились судьбы мира и где вскоре должна была раскрыться судьба самого Карны.

Глава IV. Арена.
«Нет уз крепче, чем дружба, скреплённая честью.» — древняя пословица

Хастинапур гудел, точно улей. В этот день на главной боевой арене столицы устраивали показательные состязания юных принцев и воинов. Народ стекался толпами – от многолюдного базара до мраморных ступеней арены несся возбуждённый гул. Все хотели увидеть умения прославленных Пандавов – пятерых братьев, сыновей покойного царя Панду, и их двоюродных братьев Кауравов – ста сыновей царя Дхритараштры. Особенное любопытство вызывал третий из Пандавов, юный Арджуна, которого учитель Дрона превозносил как лучшего ученика. Знатные горожане и простой люд с нетерпением заполнили амфитеатр арены, предвкушая зрелище. Высоко в царской ложе восседали слепой царь Дхритараштра и мудрый старец Бхишма, державший руку на пульсе царства. Рядом сияли золочёными доспехами наставник Дрона и герой Бхима, другие известные воины. Все взгляды обратились к распахнувшимся воротам арены.
Под ликующий рёв толпы на песчаный круг вышли ученики царского гуру. Во главе шли сыновья Панду – пятеро статных юношей в блистающих доспехах. Особенно хорош был средний брат, Арджуна: стройный, с горящим взором, он величаво кивнул на приветствие толпы. За Пандавами важно шагали Кауравы во главе со старшим, принцем Дурьодханой – крепкого телосложения воин с надменным лицом. Дурьодхана поглядывал на Пандавов с раздражением, но, заметив приветствия публики, выдавил на лице улыбку. Соперничество между двоюродными братьями было ни для кого не секретом: в воздухе арены повисло напряжение.
Начались показательные выступления. Ученики демонстрировали владение оружием: стреляли в мишени, метали копья, фехтовали на мечах. В пылу дружеского состязания Пандавы и Кауравы старались превзойти друг друга. Арджуна поражал мишени без промаха, вызывая гром аплодисментов. Его стрела сбила деревянную птицу, укреплённую на высоком шесте, – прямо в глаз, точно по легенде об испытании, что некогда дал им учитель. Публика ахнула от восхищения. Дурьодхана с остальными Кауравами показывал силу в бою на палицах – своими сокрушительными ударами он поверг братьев Пандавов Бхиму и Юдхиштхиру, чем немало порадовал часть зрителей. Общий счёт выступлений шёл на равных, но все с нетерпением ждали главного – индивидуальных поединков лучших учеников.
Дрона, выйдя на середину арены, объявил: «Теперь вы увидите поединок моего сына Ашваттхамы с Арджуной!» Однако не успели соперники сойтись, как с места поднялся принц Дурьодхана. Он воскликнул: «Учитель, позволь и мне испытать доблесть лучшего из Пандавов!» Арена загудела: Дурьодхана открыто вызывал Арджуну на бой. Тот горделиво вскинул подбородок: «С радостью приму вызов брата, если таков приказ наставника». Дрона кивнул, подумав, что зрелище обещает быть славным. Ашваттхама обиженно отступил – его выход отложился.
Дурьодхана взял в руки тяжелую железную палицу, его личное коронное оружие, а Арджуна приготовил лук и полный колчан стрел. Бой обещал быть неравным – один с ближним оружием, другой – лучник, но тем интереснее. Началась схватка: Дурьодхана, прикрываясь щитом, бросился к Арджуне, пытаясь сократить дистанцию и ударить. Арджуна, легко двигаясь, обсыпал кузена градом стрел, вынуждая того обороняться. Толпа ревела: каждый болел за своего. Дурьодхана, разъярённый, отражал стрелы палицей, но никак не мог достать проворного противника. В конце концов Арджуна выбил щит из рук Дурьодханы метким выстрелом, а затем прицелился принцу прямо в горло – и замер. Дурьодхана тоже застыл, тяжело дыша, понимая своё поражение. Арена взорвалась ликованием – триумф Арджуны был очевиден.
В сердцах смущённого Дурьодханы родилась чёрная злость. Опустив оружие, он потупился, не взглянув даже на Арджуну, и пошёл прочь. Арджуна победно поднял руки, вызывая новую волну восторга зрителей. Казалось, всё решено – никто уже не сможет затмить героя дня. Но именно в этот момент судьба Карны сделала решительный шаг ему навстречу.
Когда гул одобрения немного стих, с дальнего конца трибун послышался шум и возгласы удивления. Зрители расступались, глядя на высокого молодого воина, шагавшего к арене. Одетый в простые доспехи без эмблемы, он уверенно двигался вперёд. Шлем скрывал часть лица, но светлые медно-рыжие волосы выбивались наружу. Воина сопровождал лишь один человек – старенький слуга, смахивающий пыль с его плаща. Подойдя к ограде арены, незнакомец легко перемахнул через неё и оказался на песке площадки. Зрители ахнули: как он посмел ворваться на царское состязание?!
Незнакомец поклонился учителю Дроне и высоким зрителям царской ложи с должным уважением, но без раболепия. Затем громко, на весь амфитеатр, произнёс:
– Прости дерзость, о великий наставник! Я пришёл издалека, привлечённый слухами о мастерстве твоих учеников. Позволь мне принять участие в состязании. Я тоже обучен воинскому делу и желал бы помериться силой с лучшим из твоих учеников.
Все взгляды мигом переместились с Арджуны на чужака. Арджуна побагровел: кто смеет бросать ему вызов? Дрона нахмурился, не узнавая в воине никого из знакомых принцев. Растерянный гул пронёсся среди публики: люди с интересом разглядывали смельчака. Тот снял шлем, и многие ахнули: лицо молодого мужчины сияло необычайной притягательной силой. Казалось, сам бог солнца осенил его красотой. Но вместе с тем это было лицо человека из простонародья – смуглое, с открытым честным взглядом. Отвага читалась в каждом его движении.
– Кто ты и как осмелился нарушить царский турнир? – холодно спросил Дрона, не привыкший к подобным неожиданностям.
– Меня зовут Карна, – твёрдо ответил он, – и я сын Адхирадхи, возничего из царства Куру.
Над ареной пронёсся смешок. «Сын возничего? Ты слышал? – шептались придворные.
– Парень, видно, спятил, раз лезет к аристократам». Лицо Дроны стало презрительным:
– Юноша, здесь состязаются царские дети и знатные ратники. Тебе нечего здесь делать. Уходи с миром, не позорь себя.
Арджуна усмехнулся и отвернулся, считая эпизод исчерпанным. Но Карна остался стоять, сжимая в руках свой лук. Его щеки запылали. Сколько раз он уже слышал подобное в своей жизни! И вот снова – у него отнимают шанс лишь потому, что он “недостаточно знатен”. Сердце Карны кипело, но он взял себя в руки. Поклонившись Дроне, он твёрдо сказал:
– О учитель, разве арена не место, где проявляется доблесть? Разве не силу рук и меткость глаз испытывают здесь, а не знатность рода? Позволь мне показать, чего я стою. Если я не сумею повторить подвиги твоих учеников, уйду сам. Но если сумею – почему же мне не заслужить права на поединок?
Эти смелые слова произвели впечатление на народ. В толпе послышались одобрительные возгласы: «Дело говорит парень! Пусть попробует!» Даже некоторые придворные закивали. Дроне же такой тон не понравился. Он только собрался ответить резко, как вдруг заговорил другой человек – наставник Крипа, старый брамин при дворе. Он вышел на край помоста и властно взмахнул рукой:
– Назвавшийся Карна, – проговорил Крипа громко,
– по нашим законам только равный по рождению может бросить вызов царевичу Арджуне. Назови, из какого ты царского рода. Кто твои родители по крови? Какое имя носил твой отец?
Карна смолк. Он открыл рот, но слова застряли. Что он мог ответить? Приёмный отец – простой возничий. Имя родного отца ему не было ведомо вовсе. Он никогда не знал своего истинного происхождения – Кунти не оставила даже знака, кроме доспехов. Вокруг стихло: публика ждала ответа. Карна почувствовал, как холодом сдавило грудь. Неужели и тут его происхождение – непреодолимая стена?
Стоя посреди арены, он остро ощутил своё одиночество. С высоких трибун на него смотрели сотни глаз – с презрением, с жалостью, с любопытством. Кожа Карны стала пунцовой. Губы дрогнули. И он опустил голову, еле слышно проронив:
– Мой отец – Адхирадха, скромный возничий… Матушка – Радха, его жена… Других родителей у меня нет.
На трибунах поднялся хохот. Молодые Кауравы прикладывали руки ко рту, чтобы скрыть усмешки. Арджуна презрительно фыркнул:
-«Ха, сын кучера смеет тягаться со мной! Брахман Крипа, да как мы позволим эту дерзость?»
Близнецы Накул и Сахадев из Пандавов переглянулись с улыбкой, а богатырь Бхима и вовсе грубо рассмеялся:
-«Эй ты, сынишка колесничего! Возьми-ка кнут да лошадей гони – туда тебе и дорога!»
Толпа подхватила грубый смех. Кто-то швырнул на арену комок грязи, задев ногу Карны.
Карна молчал, опустив глаза к земле. Сколь знакомо ему было это глумление… Но каждый раз оно ранило словно заново. Он крепко сжал лук, стараясь не выдать унижения. Что он мог поделать? Законы общества неумолимы – сын возничего не ровня царевичам. В голове его звучали обидные прозвища: «низший… пария… выскочка…». Карна был готов бросить всё и уйти прочь с этой проклятой арены, прочь из города, где благородство меряют родом, а не душой.
Но в этот миг произошло нечто неожиданное, изменившее ход истории. Принц Дурьодхана, до сих пор стоявший с мрачным видом после поражения в поединке, вдруг оживился. Он заметил, с каким мастерством Карна держал себя, и, главное, – каким опасным противником мог бы стать этот странник для ненавистного Арджуны. Идея, молнией мелькнувшая в уме коварного принца, вызвала на его лице улыбку.
Дурьодхана поднялся со своего места и громко объявил:
– Почтенные! Я вижу, что перед нами доблестный воин, которого судьба лишила знатного происхождения. Но ведь мы, кшатрии, чтим доблесть превыше крови. Если проблема лишь в титуле – это легко исправить!
Все умолкли в изумлении. Дурьодхана решительно спрыгнул с возвышения и быстро подошёл к Карне. Тот поднял на него недоуменные глаза. Принц же, разгорячённый, воздел руки и обратился к царской ложе:
– О дядя, отец, царь Дхритараштра! Прошу твоего разрешения. Я хочу пожаловать этому юноше царство. Пусть Карна станет царём Анги, что лежит на границах наших владений. Тогда он будет равен любому царевичу по положению и сможет драться с Арджуной, как равный с равным!
Зал ахнул. Никто не ожидал от Дурьодханы такой выходки. Сам Дхритараштра, не видя происходящего, растерянно спрашивал советников, в чем дело. А толпа уже начала ликовать: зрелище принимало новый оборот, да ещё какой!
-«Царя ему! Царём сделать парня!» -закричали самые азартные. Мудрый Бхишма хмурился, Дрона покачивал головой, но слова Дурьодханы уже были произнесены. Слепой царь, ничего не видя, но чувствуя настроение толпы, махнул рукой в знак согласия – ему доложили, что племянник желает наградить воина.
Дурьодхана, довольный, обнял Карну за плечи. – «Ну что же ты, – прошептал он, – -поворачивайся к народу, будущий царь!»
Карна стоял ошеломлённый. Всё произошло так быстро, что он не сразу осознал смысл предложенного. Он – царь? Не хижина колесничего, а трон и корона? Он оглядел Дурьодхану, пытаясь понять скрытый умысел. Но лицо принца сияло открытой радостью. Карна невольно почувствовал симпатию к этому смелому и щедрому жесту. Его сердце, распятое унижением минуту назад, вдруг переполнилось благодарностью.
Один из слуг уже несёт золотой лоток с царским венцом и знаками власти. Дурьодхана собственноручно взял венец и водрузил его на голову Карны.
-«Прими от меня этот знак, о Карна, – торжественно произнёс он, – ныне по моей милости ты – царь страны Ангина!»
Толпа не сразу отреагировала – народ не знал, что и думать. Но потом разразились бурные аплодисменты: зрелище было великолепное, а люд всегда на стороне того, кого притесняют. Воины Кауравов ударили оружием о щиты, приветствуя нового царя. Карна смутился, кровь бросилась ему в лицо. Он опустился на одно колено перед Дурьодханой:
– Принц… Дурьодхана! Ты оказал мне честь, о которой я не смел и мечтать. Чем я могу отплатить тебе?
Дурьодхана поднял Карну и крепко обнял, как брата:
– Дружбой своей, Карна. Будь моим верным другом – вот и всё, чего я желаю.
Карна, не веря своему счастью, стиснул руку Дурьодханы. В его глазах стояли слёзы: впервые в жизни его не просто признали – его возвысили. И сделал это человек царской крови! При всех – когда остальные только унижали. В душе Карны зажглось пламя преданности. Он твёрдо решил: всю жизнь быть опорой и союзником этому принцу, который в него поверил.
Так на глазах у изумленной публики возникла великая дружба. Сын колесничего и царевич заключили братский союз. Арена ревела: одни кричали от восторга новизны, другие – от негодования. На возвышении Арджуна злобно кусал губы: триумф его был омрачён. Учитель Дрона озабоченно гладил бороду: он понимал, какую опасную силу заполучил теперь Дурьодхана против Пандавов. Лишь старый Бхишма печально вздыхал – ему сердце подсказывало, что всё это станет началом большой беды.
Но Карна и Дурьодхана не думали сейчас о бедах. Они радостно, плечом к плечу, шагали к выходу с арены под гул голосов. Поединок между Карной и Арджуной так и не состоялся – наставник Крипа объявил, что солнце клонится к закату, пора расходиться. В глубине души Карна жалел: ему так хотелось сразиться с гордецом Арджуной и доказать, чего он стоит! Но он сдержал пыл – ещё будет время.
Когда друзья вышли за пределы арены, красное солнце висело над горизонтом. Карна остановился, снял с головы венец царя Анги и вдруг опустился к ногам Дурьодханы, преклонив колено. Принц удивился. Карна горячо заговорил:
– О благороднейший из людей! Ты сегодня вернул мне честь и подарил имя. Я был никем – ты сделал меня царём. Знай же: отныне нет у меня цели выше, чем служить тебе. Пока в моих жилах кровь, я не забуду твоей милости. Моя жизнь – твоя, мой меч – твой. Клянусь перед заходящим солнцем: Карна навеки остаётся верным другом и слугой Дурьодханы!
Слова эти шли из самой глубины истерзанного сердца. Дурьодхана, растроганный, поднял Карну и обнял его.
– «Верю твоей дружбе, – сказал он, – и сам клянусь: никто не посмеет обидеть тебя безнаказанно, пока я жив».
Так скрепилась клятвами одна из самых прочных дружб, воспетых в преданиях. Карна нашёл, наконец, признание и братство, о которых мечтал долгие годы. И хотя придворные всё ещё смотрели косо – мол, странный союз царевича с сыном возничего – но время расставит всё по своим местам. А пока Карна и Дурьодхана вместе ушли дворцовым путём, беседуя, точно старые друзья. За их спинами догорал алый закат, будто кровь на песке арены – предвестие грядущих бурь и битв, о каких они тогда ещё не думали.

Глава V. Честь и бесчестье.
«Гордость предшествует падению.» — Притчи.

Время неумолимо летело вперёд. Карна, став царём небольшой, но богатой области Анга, обосновался при дворе Дхритараштры. Его дружба с Дурьодханой окрепла: они были неразлучны, точно родные братья. Принц доверял Карне все тайны и планы. Карна же, будучи человеком прямым и благородным, порой смущался хитростями и кознями, которые затевали Кауравы против своих двоюродных братьев Пандавов. Но он давал слово верности Дурьодхане и старался быть достойным другом. Кроме того, глубоко в душе Карна всё ещё носил обиду на Пандавов, прежде всего на Арджуну и его брата Бхиму – тех самых, кто на арене высмеяли его «низкое» рождение. Дурьодхана умело подогревал эту обиду: говоря о Пандавах, он напоминал Карне о том унижении.
-«Они всегда будут смотреть свысока на таких, как мы, – шептал принц коварно.
– Разве не справедливо лишить их власти, которую они так не ценят?» Карна мрачно кивал. Вражда между двумя кланами одной династии крепла, и он неизбежно становился всё более вовлечён в неё.
Меж тем, годы шли, и каждый из героев достиг расцвета сил. Пандавы с помощью Дхритараштры получили отдельное княжество Индрапрастха и процветали там. Карна нередко сопровождал Дурьодхану в визиты к соседям и видел богатство и славу, окружающие сыновей Панду. В особенности его поражала красота и мудрость общей жены Пандавов – царевны Драупади. Она блистала, словно богиня, рядом с пятью своими мужьями. Карна никогда не забывал первый раз, когда увидел ее.
То было на церемонии сваямвары Драупади – обручения через состязание женихов. Дурьодхана, услышав о несравненной дочери царя Друпады, решил посвататься и прихватил Карну с собой – как друга и как великую опору в случае поединков. На той сваямваре собралось множество царей и героев, среди них под видом брахмана присутствовал инкогнито и Арджуна. Невеста Драупади должна была выбрать мужа по итогам состязания: требовалось попасть стрелой в вращающуюся мишень, глядя на её отражение в воде. Задача трудная – лишь великий лучник мог с ней справиться.
Карна помнил, как тогда, в зале дворца Панчалов, он уверенно вышел вперёд. Вокруг все замерли – по мужественному облику и золотому панцирю многие узнали царя Анги, сподвижника Дурьодханы. Карна подошёл к луку, лежащему на подушке, и без усилия поднял тяжёлое оружие. В его руках лук издал звук, словно радуясь сильному хозяину. Карна готов был пустить стрелу – и, несомненно, поразил бы цель. Но внезапно раздался голос прекрасной Драупади. Её слова, звонкие и безжалостные, словно хлыстом полоснули Карну: «Я не выйду замуж за сына колесничего!»
Зал замер в шоке. Карна почувствовал, будто земля уходит из-под ног. Горячая волна гнева залила его лицо. Он молча опустил лук на место. Красавица-царевна даже не взглянула на него – её тон был презрителен. Карна медленно отошёл назад под смешки некоторых соперников. В тот миг его сердце наполнилось горькой желчью. Снова это проклятое клеймо – «сын колесничего»! Она отказала ему не потому, что он не мог выполнить задание, а потому что «недостаточно знатен». Карна с трудом сдержал ярость. Он предпочёл промолчать и сесть рядом с Дурьодханой, который тоже был оскорблён за друга. В конечном счёте Драупади досталась Арджуне, выигравшему состязание, а фактически – всем пятерым братьям Пандавам. Но память о том унижении запала Карне в душу. С тех пор он питал к Драупади неприязнь, как бы несправедливо это ни было – ведь царевна просто защищала свои взгляды. Однако Карна видел в её словах лишь эхо той гордыни высшей касты, которая всю жизнь лишала его счастья.
Спустя годы после сваямвары Дурьодхана затеял коварную игру, чтобы погубить Пандавов. Карна знал об этом плане и, хотя не одобрял обмана, всё же поддержал друга, помня обиду. Дурьодхана пригласил двоюродных братьев на игру в кости, имея намерение обманом выиграть всё их царство. Само по себе приглашение на дружескую игру было ничего не предвещающим, и Пандавы явились со всей семьёй. Карна стоял рядом с троном Дурьодханы во время роковой партии. Коварный Шакуни, дядя Дурьодханы, ловко подменял кости и обеспечивал выигрыши Кауравам. Один за другим Пандавы проиграли свои богатства, земли, армию… лица их мрачнели, но, связанные честью, они не могли отказаться играть. В зале становилось всё душнее от накала страстей.
Карна молча наблюдал, как доблестные сыновья Панду теряют всё. Внутри него боролись чувства. С одной стороны – жалость: он всегда втайне восхищался Пандавами, особенно младшими, за их благородство. Но с другой – тайное злорадство: вот она, гордыня благородных, повержена удачей Шакуни! Когда Юдхиштхира, старший из Пандавов, наконец поставил на кон самого себя, своим братьев  и… собственную жену Драупади – Карна не выдержал, протестующе сдвинул брови. Это было против правил чести. Однако Дурьодхана, злобно ухмыляясь, позволил ставку. Кости выпали – и Юдхиштхира проиграл себя, братьев и супругу.
Раздался леденящий душу хохот. Дурьодхана вскочил: «Всё! Пандавы – наши рабы! А прекрасная Драупади – теперь наша служанка!» Карна увидел, как побелели лица пятерых братьев. Бхима сжал кулаки до хруста, но старший Юдхиштхира жестом велел молчать – долг чести не позволял оспаривать проигрыш. Тогда Дурьодхана жестоко распорядился привести Драупади, чтобы она предстала перед победителями в зале и поклонилась им. Карна почувствовал укол совести: втягивать женщину в эти дрязги – низко. Он тихо сказал Дурьодхане:
-«Может, хватит? Они и так повержены…» -Но принц, опьянённый триумфом, и слышать ничего не хотел.
Вскоре один из братьев кауравов Духшасана грубо втащил за волосы в зал Драупади. Она шла, спотыкаясь, с распущенными волосами – знамение горя замужней женщины – и слёзы струились по её щекам. Бросившись к мужьям, она в отчаянии спросила, как могли они поставить её на кон. Юдхиштхира не смел поднять глаз. Шум вокруг стоял жуткий: победители хохотали, побеждённые горели от позора.
Дурьодхана велел усадить Драупади себе на колени. Он схватил ее, наслаждаясь беспомощностью гордой царевны. Бхима вскипел, но Пандавы были разоружены и числом уступали охране. Затем Дурьодхана, желая окончательно унизить врагов, скомандовал сорвать с Драупади роскошное царское платье – мол, пусть рабыня не носит царских одежд. Духшасана, оскалившись, потянулся к горлу женщины, хватаясь за её одежду. Драупади закричала пронзительно, взывая к небесам о пощаде.
Многие, кто был свидетелем этой сцены, потом скажут, что никогда не видели зрелища ужаснее. Карна стоял в стороне, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Он чувствовал, как всё благородство восстаёт в нём против этого бесчестия. Но в тот же миг вспомнил тот далекий день сваямвары, её презрительный голос: «Не хочу мужа низкого рода». Эта память отравила сердце Карны. Вместо того чтобы вступиться, как подсказывала совесть, он вдруг процедил громко: «Чего стесняться? Перед нами лишь служанка, потерявшая честь, раз сидит на коленях чужого мужчины публично! Разве у неё осталась хоть капля достоинства? Раздевайте её – какая разница теперь?»
Эти жестокие слова, сорвавшиеся с языка Карны, шокировали даже Кауравов.
-«Ха-ха! Правильно, – подхватил Дурьодхана,
– эта женщина – не более чем общая жена пятерых, неужто о чести может говорить?!» – Он зло рассмеялся. Пандавы посмотрели на Карну с ненавистью. Для них он переступил последнюю черту. А Карна… Карна сам не верил, что сказал такое. Но гнев и старые обиды затмили его разум. Он продолжал бросать оскорбления Драупади, называя её бесстыжей, насмехаясь над ее участью. Внутри него будто какой-то тёмный голос нашёптывал: «Вот теперь ты им отплатил за всё сполна».
Однако долго это безумие не продолжалось. Драупади, рыдая, принялась умолять богов защитить её честь, раз люди утратили совесть. И случилось чудо: когда грубый Духшасана потянул с неё сари, ткани не закончились – они разматывались и разматывались без конца, укутывая царевну всё новыми слоями. Сколько он не тянул – он не мог обнажить её. Наступила тишина, исполненная трепета: сама божественная сила вступилась за невинную.
Карна замер, всё ещё держа руку на рукояти меча. Чудо отрезвило и его. Он вдруг всей душой возненавидел себя за сказанные минуту назад подлые слова. Что он наделал? Какой демон толкнул его выступить против униженной женщины? Ведь он всегда чтил женщин как мать. Карна почувствовал тошноту. Он бросил быстрый взгляд на Драупади: она, затуманенная слезами, смотрела куда-то вверх, вознося молитвы Кришне, своему покровителю. Ни одним взглядом она не удостоила Карну. Но это было и не нужно – Карна и так понял, каким ничтожным он показал себя в её глазах и в глазах многих присутствующих.
Между тем, мудрые старцы при дворе, возмущённые происходящим, вмешались. Они уговорили Дхритараштру одуматься. Слепой царь, услышав о чуде и осознав, наконец, до чего довёл ситуацию азарт сына, испугался проклятья богов. Он велел остановить безобразие, он приказал отпустить Драупади и Пандавов, возвращая им свободу. Но было поздно: пламя ненависти запылало между двумя семьями. Пандавы поклялись отомстить за оскорбления, особенно Бхима – сломать  бедро Дурьодханы, по которому тот высокомерно похлопывал, насмехаясь над Драупади, а также убить Карну за его глумливые слова. С этими клятвами они ушли в изгнание (таков был их обязательный штраф по уговору – 13 лет изгнания и отшельничества). Кауравы торжествовали – мнимо. А Карна… он стоял один в тени колонны опустевшего зала, не зная, куда деться от угрызений совести.
После того случая Карна старался не показывать виду, как терзают его сомнения. Он всё так же был рядом с Дурьодханой – вместе они оттачивали воинские навыки, затевали военные походы против непокорных соседей, делили славу. За годы, пока Пандавы скитались, Карна прослыл одним из сильнейших витязей на земле. Никто не мог состязаться с ним в стрельбе из лука или в управлении боевой колесницей. Он совершил подвиг, покорив непокорные царства для Дурьодханы, – после победоносного похода вернулся с триумфом и был награждён почётным титулом. Однако Бхишма и Дрона – два великих столпа рода Куру – по-прежнему относились к нему холодно. Они не забыли сцену с Драупади. Иногда в пылу раздора Бхишма в лицо называл Карну «скверным сыном Суты, который опозорил кшатриев». Карна кипел от злости, но терпел – ради дружбы, ради чести, ради собственной гордости. Он не позволял себе отвечать почтенному старцу грубостью. Только глаза его чернели от боли при каждом таком выпаде.
Бывало, поздней ночью, вернувшись в свои покои, Карна подходил к зеркальному лоту с водой и, глядя на своё отражение, вспоминал юную женщину с гордым лицом, униженно молящую о пощаде… Тогда он принимался яростно скрести с себя украшения, как будто они жгли ему тело. Бросался на ложе, стискивая голову руками. Но наутро вновь вставал с холодным твёрдым лицом – другом и первым соратником наследного принца престола. Никто, даже близкие, не знал всей бури, что клокотала у него внутри. Возможно, лишь солнечные лучи, что ежедневно будили его на заре, видели слезы, украдкой блестевшие на его ресницах.

Глава VI. Доспех и копьё.
«Благородство сердца проверяется ценой, которую оно готово заплатить». — народная мудрость.

Тринадцать лет изгнания Пандавов истекли. Наступил решающий миг, когда должно было решиться – быть миру или войне между двоюродными братьями. Пандавы, отбыв свой срок, потребовали у Дхритараштры вернуть им законное царство. За эти годы Дурьодхана настолько вкусил власть, что и думать не хотел делиться ею. Старые мудрецы видели надвигающуюся катастрофу и советовали компромисс, но Дурьодхана упрямо стоял на своём:
-«Не отдам и игольного ушка земли этим нищим!» Карна как друг поддержал его:
-«Ты – законный государь, не уступай слабовольному Юдхиштхире». Хотя, честно говоря, Карна понимал, что война с такими героями, как Пандавы, чревата. Он знал их мощь: за время изгнания их слава не померкла – один Бхима чего стоил, а Арджуна, по слухам, и вовсе заручился милостью самого бога Шивы и получил дивное оружие. Но честь дружбы требовала стойкости, и Карна готовился к бою.
Последнюю попытку предотвратить братоубийственную войну предпринял Кришна – правитель соседнего царства, двоюродный брат Пандавов и друг Арджуны. Кришна прибыл в Хастинапур послом мира и долго увещевал гордого Дурьодхану:
-«Отдай братьям хотя бы пять деревень – пусть не льётся кровь за целое царство». Но Дурьодхана был неумолим. Переговоры провалились. Грозная буря уже нависла над полем Курукшетра, где решили встретиться армии.
Однако незадолго до начала битвы случилось несколько загадочных событий, свидетелем которых стал Карна. В ту пору каждое утро перед восходом он имел обыкновение совершать омовение и молитву богу Солнца – своему незримому покровителю. После молитвы Карна непременно раздавал щедрую милостыню любому, кто бы что не попросил. Этот ежедневный обет он выполнял неукоснительно и славился на всю округу как самый великодушный благотворитель. Даже за день до войны он, находясь в лагере Кауравов, вышел на речной берег в тишине предрассветного часа, чтобы, как обычно, вознести приветствие восходящему светилу.
Солнце едва золотило край неба, когда к Карне потянулась вереница просителей – в основном жрецы и бедняки из окрестных селений. Карна, облачённый лишь в набедренную повязку, сияющий от священного масла после омовения, принимал каждого с лаской. Одному дарил мешочек золотых монет, другому – корову, третьему – отрез парчи. Просители благословляли его и отходили счастливые. Когда очередь подошла к последнему нищему, Карна почувствовал некое странное беспокойство. Перед ним стоял не слишком опрятный брахман с котомкой. Старик низко поклонился и произнёс: «О славный царь, наслышан я о невиданной щедрости твоей. Не откажись исполнить мою просьбу».
Карна мягко улыбнулся:
– Проси что угодно, почтенный, и я дам тебе это.
Брахман поднял голову, и Карне почудилось, будто в глубине чужих глаз блеснул хитрый огонёк. Старец указал дрожащим пальцем… прямо на грудь Карны:
– Подари мне твой золотой панцирь и серьги, о герой. Слышал я, что они неотделимы от тела твоего, ибо сами боги даровали их тебе. Потому и хочу получить этот дар, невиданный по своей редкости.
Карна опешил. Сердце его ёкнуло – кто-то будто предупреждал:
-«Осторожно!». И впрямь, доспех и серьги были не обычные украшения – это была его защита, дарованная его небесным отцом, самим богом солнца Сурьей. С ними он был неуязвим в бою с любым смертным. Накануне великой битвы лишиться их – немыслимо! Карна даже подумал: может, это сам Индра, отец Арджуны, явился в обличье брахмана? Ведь говорили ему, что боги могут пойти на хитрость, чтобы ослабить его перед боем .
Карна взглянул на сияющий краешек солнца над горизонтом – так и есть, отец Сурья вовсю горел, предупреждая. Но… отказывать просителю – бесчестье для кшатрия, а уж для Карны – это и вовсе немыслимо. Он дал обет: не будет проситель уходить от него с пустыми руками. И слово своего обета он не нарушит, даже если на кону его собственная жизнь.
Карна спокойно кивнул:
– Хорошо, уважаемый. Я исполню твоё желание.
Вокруг воцарилась напряжённая тишина. Просители и слуги, оставшиеся неподалёку, потрясённо смотрели, как Карна, не моргнув глазом, достаёт кинжал. Одним резким движением он вспорол кожу на груди – золотой панцирь был приросшим к телу, его нельзя было снять иначе как не отрезав плоть. Ярко-алая кровь брызнула на землю. Некоторые ахнули и отвернулись. Карна же даже не поморщился – он резал себя с той же стойкостью, с какой сносил боль когда-то на коленях у Парашурамы. Полоса за полосой он отделил чудесный доспех от своего тела. Светило дня тем временем полностью поднялось над горизонтом, обливая место жертвоприношения золотым светом.
Израненный, окровавленный, но с торжественно-спокойным лицом Карна положил панцирь к ногам ошеломлённого брахмана. Затем дрожащими руками срезал от собственных ушей те самые золотые серьги. Кровь тонкими ручейками заступилась по его шее. Карна приложил серьги к панцирю и склонился:
– Бери, почтенный. Этот дар – твой.
Вдруг облик старика замерцал, словно мираж, и исчез. Перед Карной предстал могучий бог – Индра, царь небес. Он сиял великолепием доспехов, а в руке держал чудесное копьё. Лик божества был взволнован: видно, Индра не ожидал подобной решимости смертного. Он с благоговением поднял панцирь и серьги, принятые у героя.
– Великий Карна, – громко произнёс он,
– ты поразил меня своей жертвой. Никто не сравнится с тобой в щедрости. Я – Индра, отец Арджуны. Хитростью я хотел обезоружить тебя, опасаясь за сына. Но теперь чувствую стыд… – Бог склонил голову, признавая свою неправоту. – В знак уважения к твоей добродетели прими от меня этот дар. Это небесное копьё Васави Шакти – поражающее любого врага. Пусть оно послужит тебе в грядущей битве. Но запомни: метнуть его можно лишь однажды.
Карна выпрямился во весь рост, принимая тяжёлое копьё, что протягивал ему Индра. Заострённое древко приятно легло в ладонь, будто оно было создано именно для него. Оно пылало скрытым огнём, казалось, даже кровь стекавшая по груди Карны, касаясь наконечника, зашипела. Карна воздел копьё в небо в знак благодарности.
– Благодарю тебя, владыка небес, – сказал он твёрдо.
– Я приберегу это оружие для одного врага.
Индра молча кивнул. В его всевидящих глазах Карна прочёл и восхищение, и печаль – быть может, сам бог предвидел судьбу героя. Индра бросил последний взор на залитую кровью землю и исчез в утренних лучах.
Когда всё завершилось, Карна почувствовал слабость. Слуги подбежали к нему, принялись перевязывать раны. Но на душе героя было легко. Он выполнил свой обет щедрости даже перед лицом смерти – а значит, честь осталась с ним. Новый дар – копьё – давал ему надежду, что Арджуна все же будет повержен, пусть и столь высокой ценой. Карна спокойно удалился в шатёр, чтобы подготовиться к битве: залечить свои раны, чтобы надеть обычный доспех (теперь уже простой, без божественной защиты). Выйдя позже к соратникам, он с полузакрытой улыбкой отвечал на недоуменные расспросы:
-«Маленький инцидент, ничего особенного». Лишь Дурьодхана, узнав о случившемся, был потрясён:
-«Зачем же, друг?! Ты поставил себя под удар…» Но Карна только положил руку на плечо принца:
-«Не тревожься. Теперь у меня есть копьё, что не знает промаха. Завтра ты увидишь, какую цену заплатит за мою кровь наш враг Арджуна».
Дурьодхана обнял Карну, тронутый до слёз. Всякий раз, видя благородство друга, принц удивлялся: за что боги поставили такого великого человека на его сторону? Не он ли, Дурьодхана, должен быть слугой у Карны, а не наоборот? Но колесо судьбы вертелось без остановки, и каждый должен был сыграть свою роль.
Так Карна вышел в финальную прямую перед великой битвой: уязвимый как никогда телом, но духовно ещё более возвышенный своим подвигом самопожертвования. Впереди его ждала ночь, полная тайн и откровений, которые перевернут всё, что он знал о себе. И лишь безмолвные звёзды на небе знали, что сейчас, на закате дня, бог Солнца со скорбью смотрит на раны своего сына и молит вселенную даровать ему силу пережить грядущие испытания.

Глава VII. Материнская просьба.
«Нет ничего тайного, что не стало бы явным…»
— Махабхарата.

Сумерки опустились на лагерь Кауравов у Курукшетры. Огонь войны уже пылал в сердцах воинов, но той ночью было удивительно тихо. Звёзды мерцали холодно и ярко, как будто небеса особенно близко склонились к земле, предвкушая рассвет битвы. Карна сидел у своего шатра, задумчиво глядя на ровное пламя масляного светильника. Тень от огонька плясала на его благородном лице с твёрдыми чертами. Его утренние раны были аккуратно перевязаны, но глухая боль отдавалась в груди. Карна её почти не замечал: душевная тревога перевешивала телесное. Перед мысленным взором великого воина проносились образы прошлых лет – длинный путь, приведший его к этому рубежу, за которым либо вечная слава, либо бесславная смерть.
Внезапно в тишине послышались осторожные шаги. Карна встрепенулся, положив руку на меч. Из темноты показалась высокая женская фигура, укутанная плотным покрывалом. Незнакомка явно шла именно к нему – не к шатру Дурьодханы или кого-то другого. Карна нахмурился, но поднялся навстречу: воин или нет, а женщине он всегда окажет почёт.
Дама приблизилась, остановилась прямо в круге света от его лампы. Затем дрожащей рукой опустила капюшон покрывала. Карна от изумления застыл: перед ним стояла царевна Кунти – мать Пандавов. Её красивое лицо было бледно, глаза покраснели от недавних слёз. Карна мгновенно склонился: несмотря на вражду между её сыновьями и Дурьодханой, Кунти пользовалась глубоким уважением в Хастинапуре.
– Матушка Кунти, – проговорил он почтительно, – зачем вы пришли в наш лагерь в такой час? Это опасно… Если вас заметят люди Дурьодханы…
– Мне всё равно, – тихо ответила она, и голос её дрогнул.
– Можно нам поговорить, сынок?
Карна насторожился: «сынок»? С чего бы это царственной Кунти называть его – чужака – таким ласковым словом? Сердце сделало непонятный скачок. Он жестом пригласил гостью присесть на скамью. Сам остался стоять – уважение превыше удобства.
Кунти несколько мгновений молча смотрела на лицо молодого воина перед собой. В мерцании огня глаза её блестели от навернувшихся слёз. Карне становилось всё более неловко. Наконец она заговорила хрипло:
– Карна… Ты, конечно, знаешь, кто я. Я пришла просить тебя… защитить моих сыновей.
Карна откинул голову, удивлённо нахмурившись:
– Ваших сыновей? Пандавов? Матушка, но я друг Дурьодханы… Разве я могу изменить ему?
Кунти болезненно сморщилась от этих слов, но продолжила горячо:
– Нет, прошу: не воюй с ними! Остановись, перейди на их сторону. Я… умоляю, спаси их и себя. Ещё не поздно. Кровь не пролита. Переходи к Пандавам – они примут тебя, я знаю! Сам Кришна обещал тебе славу и царский трон, если ты выступишь под знаменем Пандавов…
Карна не верил ушам. Он шагнул назад, пристально глядя на Кунти: лицо её горело волнением, она почти бросалась к нему со сложёнными в мольбе руками. Он почувствовал смутную тревогу – слишком странной была эта сцена. Почему мать Пандавов, коих он столько лет считал врагами, так обеспокоена именно им?
– Матушка, – медленно сказал Карна, – ваши речи непонятны мне. С чего бы Пандавы приняли меня? Они много лет видят во мне слугу своего врага. Да и что значу я для вас или для них?..
Кунти сдавленно вскрикнула, словно от боли в сердце. Она внезапно шагнула вплотную к Карне, так что он почувствовал запах жасмина, исходивший от её наряда. Она подняла обе руки и, к изумлению Карны, робко коснулась пальцами его щёк.
– Ты много значишь, сынок, – прошептала она, заглядывая ему прямо в глаза.
– Больше, чем ты думаешь… Потому что… ты – мой первенец.
Карна замер. Мир качнулся. Сердце гулко ударило в груди – один раз, другой, третий, будто боевой гонг. Он судорожно сжал плечи Кунти, отстраняя её чуть от себя, чтобы видеть лицо:
– Что вы сказали? Ваш… первенец? Как это… Возможно?
Кунти вся дрожала. Слёзы потоком хлынули у неё из глаз, но на губах появилась облегчённая улыбка – улыбка человека, наконец сбросившего камень с души, пусть и с риском.
– Да, Карна… – произнесла она едва слышно. – Ты мой сын. Твоё рождение – тайна, которую я хранила долгие годы. Ты старше Юдхиштхиры, старше всех моих Пандавов. Ты – их старший брат.
Карна пошатнулся, словно от удара невидимого молота. Вся его жизнь в единый миг перевернулась вверх дном. Кровь бросилась к лицу. Он смотрел на Кунти широко раскрытыми глазами, не находя слов. Она – его мать? Он – первенец рода? Он, презираемый как сын колесничего, на самом деле царский  отпрыск? Нет, это невозможно… какая-то дикая уловка…
Карна отступил ещё на шаг, выпустив плечи Кунти и прижимая руки к вискам. Голова раскалывалась. Кунти продолжала говорить, захлёбываясь переживаниями:
– Я совсем юной испытала дар мантры… призвала бога солнца… И ты явился на свет от Сурьи. Я испугалась… бросила тебя в реку… Адхирадха и Радха нашли тебя , я знала через слуг, что ты вырос живой, сильный… О, сын мой! Сколько раз я хотела открыть правду! Но боялась – слишком велика была моя вина… А теперь судьба свела нас друг напротив друга на пороге войны! Нет, я не вынесу, если вы, братья, убьёте друг друга, не зная родства!
Она говорила, а Карна словно остолбенел. Казалось, душа отделилась от тела и наблюдает со стороны драму, слишком невероятную, чтобы быть правдой. Но сердце… сердце откликнулось. Стоило Кунти упомянуть бога Сурью и корзину на реке, как внутри Карны будто что-то зазвенело. Он вспомнил, как в глубоком детстве видел во сне колыбель на воде и плакал безутешно, сам не понимая отчего. Как подростком любил встречать рассвет у реки, чувствуя смутную связь. Всё вдруг стало на свои места. Родная кровь узнала истину раньше разума.
Губы Карны задрожали. Он прерывисто вздохнул, и глаза его наполнились влагой. Перед ним, бледная и униженная, стояла его мать – та самая, что подарила ему жизнь и… бросила. Сердце бросалось то в жар, то в холод. Он не знал, что сказать – буря чувств подавила слова. Наконец он выдавил сипло:
– Почему… Почему сейчас?..
Кунти поняла вопрос. Она склонила голову:
– Я виновата перед тобой… И перед Пандавами. Я молчала из страха. Не смогла признаться… А теперь, когда вы все на краю гибели, совесть сжигает меня. Я не могла позволить вам пролить братскую кровь, не узнав правды.
Карна слушал, и гнев поднимался в нём, смешиваясь с горечью и жалостью. Вот оно – долго желанное признание высокого происхождения, но с каким великим  опозданием оно пришло! Всю жизнь он страдал вдали от своих настоящих родителей. И теперь мать стоит перед ним… просить не о нём, а о тех пятерых, кого любила все эти годы, пока он рос, не зная её ласки!
Эта мысль больно ужалила Карну. Глаза его холодно блеснули. Он выпрямился, как струна, и заговорил сдавленно, но твёрдо:
– Ты пришла, чтобы я пощадил твоих любимых сыновей, верно? Прийти же ко мне с лаской матери ты не потрудилась за все эти тридцать с лишним лет. Ни в детстве, когда меня гнали как безродного пса, ни в юности, когда я искал хоть намёка на свое происхождение… Где ты была тогда, матушка?
Каждое слово его было пропитано болью. Кунти закрыла лицо руками, рыдая:
– О Карна, не суди строго! Я была молода и пуглива… Я искупаю свою вину сейчас, раскрыв тебе истину.
– Истину? – горько усмехнулся Карна.
– Да, это многое объясняет. Теперь я понимаю, почему у меня всегда сердце рвалось к Пандавам, почему я их…
– Он хотел сказать «ненавидел», но осёкся, осознавая, что говорит о родных братьях.
– Старая шутка судьбы: я ненавидел их за высокомерие, а они не знали, что я один из них.
– У тебя есть шанс всё исправить, сынок, – торопливо проговорила Кунти, хватая Карну за руку.
– Перейди к ним! Юдхиштхира уступит тебе царский трон, как старшему брату – по праву рождения ты первенец . Пандавы будут боготворить тебя, ведь ты пролил столько крови и пота, живя в разлуке с ними. Я… я буду рядом, чтобы загладить перед тобой все упущенные годы. Только откажись сражаться против них!
Карна вгляделся в лицо матери. Искреннее ли её раскаяние или страх потерять своих пятерых  сыновей толкает на эти щедрые обещания? Он почувствовал, как остывает горячка в груди. Мысли прояснились. Он бережно снял руку Кунти со своей, отступил на шаг и покачал головой:
– Слишком поздно, госпожа. Я благодарен за откровение. Правда важна для меня – теперь я знаю, кто я. Но то, о чём ты просишь, уже невозможно.
Кунти широко раскрыла покрасневшие глаза:
– Почему, сын? Разве ты не рад узнать, что твоя кровь царственна? Что Пандавы – твои братья, а не враги?
Карна грустно улыбнулся:
– Рад… и в то же время огорчён. Всё стало слишком запутанным. Да, эти пятеро – мои кровные братья. Но знаешь, кто стал мне братом души? Дурьодхана. Он подставил мне своё плечо, когда никто не протянул руки помощи. Он верил в меня, тогда как ты, моя родная мать, страшилась даже признать меня… Как же я могу предать его сейчас? Как могу отвернуться от друга ради братьев, с которыми меня никогда ничего не связывало?
Кунти молчала, глотая слёзы. Карна продолжал всё твёрже:
– Кроме того, есть люди, которым я обязан больше, чем тебе или даже богам. Это Адхирадха и Радха – мои приёмные родители. Они вырастили меня, дали любовь и имя. Если я внезапно сменю сторону, что станет с ними? Их будут презирать как родню изменника. Нет, я не причиню им такой боли. Они воспитали меня честным человеком, и я не перебегу к врагам своего благодетеля.
– Но братья – не враги тебе! – вскричала Кунти. – Ты им родной!
– Родной… – горько протянул Карна.
– Слишком поздно звать меня родным, матушка. Всю жизнь вы с ними видели во мне лишь соперника. Как вдруг им меня принять братом? Неужто Арджуна обнимет меня как старшего, забыв все пощёчины взаимной ненависти? Он горд, как и я. Ему это  будет невыносимо.
– Арджуна уступил бы, – пробовала возразить Кунти, – ради спасения семьи…
Карна мягко положил ладонь на плечо матери – впервые позволяя себе столь близкий жест:
– Давай не будем себя обманывать матушка. Слишком много крови и обид между мной и твоими младшими сыновьями. Повернуть назад колесо судьбы невозможно. Дурьодхана – мой друг и брат по духу. С ним я делил радости, с ним пойду и в смертный бой. Это – мой долг чести.
Кунти опустила голову. Тихие рыдания сотрясли её плечи. Карна почувствовал, как сострадание переполняет его. Он долго стоял молча, борясь с собой, затем бережно приподнял Кунти подбородок, заставляя посмотреть на него:
– Однако, матушка… – в голосе его прозвучали тёплые нотки.
– Я обещаю тебе исполнить часть твоей просьбы. Завтра на поле брани я пощажу четверых из твоих сыновей. Никто из них, кроме Арджуны, не падёт от моей руки . Я не буду нападать ни на Юдхиштхиру, ни на Бхиму, ни на близнецов. Пусть живут – они не оскорбляли меня лично так, как третий брат.
Кунти подняла глаза, полные надежды и ужаса:
– Только… Арджуна? Вы будете биться? Но… один из вас погибнет! И всё равно мать потеряет сына!
Карна сжал челюсти. Взор его метнул искру:
– Да. Либо я убью Арджуну, либо он убьёт меня. Иного исхода не будет. Ты родила шестерых сыновей, но пять – из них останутся жить, такова судьба. Если Арджуна падёт – примешь меня вместо него, старшего. Если паду я – ну что ж, останутся твои пятеро. В любом случае у тебя будет пять сыновей, матушка.
Кунти залилась слезами вновь. Карна опустил руки. Он понимал её горе, но сердце его было непреклонно – слишком далеко зашли все события. Он чувствовал также странное облегчение: тайна происхождения перестала гложить его. Отныне он готов встретить свою судьбу с честью и открыто.
– Не горюй излишне, – тихо сказал он Кунти.
– Такова наша карма. Видно, не случайно бог Сурья дал мне жизнь от тебя, но судьба развела  меня с братьями. Значит, так нужно миру. Я не держу зла на тебя: ты дала мне жизнь и теперь дала истину. Я прощаю тебя, мать. Надеюсь, и ты простишь меня, если завтра исполню свой долг в бою.
Кунти всхлипнула и вдруг крепко обняла Карну, прижавшись щекой к его окровавленной груди. Он замер, затем осторожно заключил её в объятия. На одно бесконечно долгое мгновение он почувствовал себя маленьким мальчиком, нашедшим давно потерянную маму. Сердце Карны сжалось от нежности. Но миг материнской  любви прошёл – впереди был холодный рассвет.
– Прощай, сын… – прошептала Кунти, отстраняясь.
– Пусть всевышний проведёт тебя путём чести.
Карна кивнул. Кунти поправила покрывало, снова закрывая лицо, и медленно растворилась в ночи. Карна ещё долго стоял недвижимо, глядя в сторону её исчезновения. Затем поднял голову к небу. Там, среди созвездий, ярко сиял диск луны – бледного отражения солнца. Карна тихо вздохнул. Боги дали ему узнать правду, но изменить судьбу уже было нельзя.
В душе его, однако, воцарилось странное спокойствие. Он сел у погасшего к тому времени светильника и зажмурился. Перед мысленным взором возникли лица – приёмной матери, жены (Карна давно женился и имел детей, хотя хроники почти о них умалчивают), сыновей, спящих сейчас далеко. Он молился про себя, чтобы завтра, если он не вернётся с поля боя, судьба была к ним милостива. И ещё возник лик Кунти – молодой, плачущий над корзиной в реке… Он простил её, как и обещал. Все узлы кармы, кажется, развязались в эту ночь. Осталось последнее – принять рассветный вызов судьбы.
Неизвестно, долго ли сидел так Карна. Но когда первые бледные полосы утреннего света легли на востоке, он поднялся навстречу новому дню – своему последнему дню в этом бренном мире.

Глава VIII. Битва на Курукшетре.
«Время Я — мира извечный губитель.»
— «Бхагавад-гита», 11:32

Наступило утро, какого ещё не видела земля. Солнце поднялось над равниной Курукшетры ало-кровавым кругом, точно предзнаменование великой битвы. Со всех концов поля зрения простирались две несметные рати: с запада – войско Кауравов во главе с Дурьодханой, с востока – армия Пандавов под знаменем Юдхиштхиры. Призывные раковины великих воинов протрубили, возвещая начало сражения. Земля вздрогнула под грохотом тысяч колесниц, топотом конницы и шагом пеших колонн. Многоголосый рёв воинов смешался с боевыми кличами, и две людские волны устремились навстречу друг другу.
Карна выехал на поле боя не сразу. В соответствии с изначальным планом, пока главнокомандующим у Кауравов был старый Бхишма, Карна уступил ему первое место и не вступал в битву . В глубине души он чувствовал уважение к этому благородному старцу, хоть тот и третировал его. Но когда на десятый день войны непобедимый Бхишма пал под стрелами Арджуны, пронзённый хитроумно (он был буквально усыпан стрелами как дикобраз и сражён ), Карна примчался к ложу умирающего, чтобы получить его благословение. Бхишма, умирая, раскаялся и примирился с Карной, признав, что тот – великий воин . Это придало Карне сил и решимости.
С одиннадцатого дня он, наконец, вступил в бой. Дурьодхана назначил Карну временно главнокомандующим после падения другого наставника, Дроны, на шестнадцатый день. И вот – семнадцатый день войны, когда решалась судьба героев, Дурьодхана официально назначил Карну главнокомандующим своей армии. Поле Курукшетры было сплошь покрыто обломками оружия, телами павших коней, сломанными колесницами. Запах крови и дыма от погребальных костров стоял густой пеленой. Но сражение не утихало: остатки войск Кауравов и Пандавов с ожесточением рубились друг с другом.
Карна мчался в своей боевой колеснице, которой правил опытный возничий Шалья – царственный воин, принужденный быть его колесничим (ирония судьбы: Карна, сын колесничего, имел возницу-царя). Шалья, тайно симпатизируя Пандавам, исподтишка отпускал едкие насмешки, стараясь поколебать боевой дух Карны. Но Карна, сосредоточенный на цели, не поддавался на провокации. Он высматривал вдали крылатую колесницу Арджуны – их решающий поединок был близок.
Вокруг Карны в тот день кипели поединки. Никогда ещё он не сражался с таким вдохновением. Кровь его пела – будто бы от знания о родстве с противниками или от осознания, что вся его жизнь ведёт к заключительному финалу. Он встретился лицом к лицу с могучим витязем Бхимой – своим братом по крови, которого прежде презирал за грубость. Но вспомнив обещание матери, Карна лишь обезоружил Бхиму, сломав его палицу стрелой, и прошёл мимо, не принеся ему смертельного удара. Бхима, несмотря на ярость, был пощажён . Затем Юдхиштхира – мудрый старший брат – тоже оказался на пути Карны. Тот легко разбил колесницу Юдхиштхиры и выбил его оружие, но, увидев испуг на лице праведного царя, не стал добивать, позволив ему отступить и спастись. Даже близнецы Накула и Сахадева – младшие из Пандавов – были раз за разом в поле зрения Карны. Он встречал их удары, но намеренно не направлял смертельных стрел, а лишь легко  ранил, либо разрушал их колесницы. Четверо из пяти братьев остались живы, хотя именно Карна имел все шансы положить конец их жизням.
Союзники Дурьодханы диву давались: отчего главный герой Кауравов милует этих основных врагов? Но Карна никому не открывал своей тайны и обета. Он без устали искал лишь одного – Арджуну. Того самого, кто стоял за многими унижениями Карны, того, с кем должна решиться великая распря.
Судьба хранила встречу братьев до самого вечера семнадцатого дня битвы. Перед этим произошло несколько ключевых событий. Накануне ночью Пандавы при помощи хитрости призвали несокрушимого воина Гатоткачу – могущественного сына Бхимы и ракшаси. Гатоткача обрушивал чародейство на Кауравов, и Дурьодхана, в отчаянии видя, как гибнет его армия, уговорил Карну применить своё неотразимое копьё Индры. Карна тяжко раздумывал – копьё береглось лишь для Арджуны, – но долг перед другом перевесил. Он метнул небесное оружие, и Гатоткача, осветив ночное небо вспышкой, пал, разорванный на куски. Армия Кауравов ликовала, а Карна с печалью смотрел на опустевшую руку – смертельного копья Индры не стало. Отныне ему предстояло биться с Арджуной без решающего козыря.
Затем, уже в полдень семнадцатого дня, от руки Арджуны пал сын Карны – храбрый юноша Вришасена. Прямо на глазах Карны Арджуна пригвоздил его стрелами к боевой колеснице и обезглавил одним ударом. Карна увидел, как голова его первенца падает в пыль, и издал крик, полный боли. Горе всколыхнуло в нём безумную ярость. Он поклялся ценой своей жизни отомстить. Страдание и гнев сжигали его: Пандавы уже отняли у него честь, покой, а теперь – и сына. Правда, он не знал, что Арджуна, убивая Вришасену, мстил за своего юного сына Абхиманью, которого накануне именно Карна (вместе с другими) убили на поле боя общими усилиями. Карма мести ходила по замкнутому кругу.
Наконец к вечеру, когда солнце клонилось к закату, долгожданные противники сошлись. Карна повстречал колесницу Арджуны на западном конце поля. Сопровождающие разошлись – все понимали, что это дуэль титанов. Дурьодхана, раненный, с замиранием сердца наблюдал издали. Пандавы и их союзники также остановились, окаменев. Наступила зловещая тишина, в которой слышен был только стук копыт двух колесниц да посвист вечернего ветра.
Карна и Арджуна молча взглянули друг на друга. Оба многое могли рассказать – о многолетней ненависти и зависти, о взаимном воинском уважении и о личных счётах. Но слова были лишними. Они всё скажут оружием. Взмах рук – и по обе стороны взметнулись облака пыли. Колесницы рванулись, закручиваясь вокруг друг друга. Карна и Арджуна взметнули луки одновременно и послали тучи стрел. Началась величайшая дуэль двух непревзойдённых лучников, равной которой не знало даже старое поколение. Стрелы со скоростью молнии рассекали воздух, сталкиваясь на полпути и рассыпаясь искрами. Казалось, два урагана сошлись лицом к лицу. Каждый миг оба героя были на волосок от смерти, но каждый раз невероятным мастерством отбивали удар ударом.
Карна пустил стрелу, наделённую силой змеи – та огненным жалом метила в голову Арджуны. Но тот чудом отклонил её, и она лишь сорвала корону с его головы. Арджуна взамен метнул три стрелы, целя Карне в сердце, – Карна срубил их одну за другой прежде, чем они коснулись груди. Возничие едва успевали править удила, спасая своих господ от ударов. Возница Арджуны – сам Кришна – направлял колесницу столь искусно, что колеса выписывали восьмёрки, избегая летящих дротиков. Возница Карны – Шалья – хоть и нелюбя, но тоже правил безукоризненно. Коней обоих колесниц уже ранили, те ржали от боли, поливая красной пеной удила.
Дурьодхана, не моргая, следил за схваткой. Сердце его то падало, когда Карна чуть уступал, то взлетало, когда друг перехватывал инициативу. Кауравы подбадривали криками своего героя, Пандавы – своего. Но силы были равны, и казалось, нет этой дуэли конца.
Долго длился поединок – солнце уже разменяло золотой свет на багрянец заката. Неожиданно судьба вспомнила о проклятиях, висевших над Карной всю его жизнь. В тот миг, когда он выпустил особую стрелу, дарованную ему учителем Парашурамой для убийства Арджуны, разум Карны на мгновение помутился. Он забыл священную мантру, что должна была активировать оружие . Ошеломлённый, Карна с ужасом понял: сбылось проклятие учителя – память изменила ему в критический миг. Стрела сорвалась с тетивы пустой, как обычная, и безвредно отскочила от доспеха Арджуны. Карна побледнел. Арджуна же громко выкрикнул: «Что, кончились твои фокусы, Карна?» – принимая заминку соперника за слабость.
Вслед за первым проклятием тут же исполнилось второе. Колесо колесницы Карны внезапно глубоко увязло в мокрой земле ровно на том месте, где когда-то на привале Карна застрелил корову брахмана. Лошади рванули, но ось тяжело кренилось – колесница накренилась, увязнув в земле до половины колеса. Карну охватил ужас: этого ещё не хватало! Колдовство или простое болото – но бой остановился. Колесница Арджуны по инерции пронеслась мимо. Воспользовавшись секундой, Карна спрыгнул вниз и изо всех сил начал тянуть колесо из грязи.
– Стой! – выкрикнул он пронзительно, обращаясь к Арджуне.
– Подожди немного, враг мой! Моя колесница увязла – это против правил нападать! Дай мне поднять колесо, продолжим на равных!
Арджуна действительно придержал коней. Он видел, как Карна, отчаянно упираясь плечом, пытается высвободить тяжёлое колесо. Шалья тоже спрыгнул и нажимал рычагом – безуспешно. Карна бросил лук и уперся двумя руками о землю, пытаясь всей мощью вызволить колесо – напрасно. Взмыленная каша грязи засосала колесо словно то было проклятие самой земли.
Кришна – возничий Арджуны – вдруг громко обратился к своему воину:
– Не теряй момент, Арджуна! Стреляй! Пока он безоружен и беспомощен!
Арджуна опешил:
– Но, о Кришна… Разве можно? Это не благородно – убивать лишённого оружия.
Кришна взмахнул поводьями, подъезжая ближе, и воскликнул гневно:
– А разве Карна думал о благородстве, когда шестеро воинов вместе убивали твоего сына Абхиманью? Когда оскорбляли Драупади? Когда подлостью выманили тебя на эту войну?! Нет, Арджуна. У противника сейчас преимущество (и Кришна бросил взгляд на низкое солнце). В честном бою Карна практически непобедим . Если ты не поразишь его сейчас, потом, быть может, не сможешь. А вспомни все зло, что он сделал, – разве он заслужил жалость? Стреляй же!
Арджуна сжал лук. Он и сам кипел от жажды мести за сына, за жену, за все горести. Этот Карна причинил им столько бед… Хотя он едва ли был хуже других, но сейчас – выбора нет. Арджуна натянул Тевию. Мощная стрелa с огненным наконечником замерцала, направленная прямо в широкую грудь Карны.
Карна услышал слова Кришны, обернулся к Арджуне – и понял всё. В этот миг, кажется, время для него остановилось. Закатное солнце било ему в глаза, заливая всё вокруг кроваво-красным. Он разглядел лицо своего брата-противника: на нём были и ярость, и скорбь, и бешеное напряжение. Карна вдруг ощутил покой. Он выпрямился, перестал суетиться с колесом. Понял, что час его настал. Достойный сын Солнца встретит свою смерть лицом к лицу, а не склонённым над колесом спиной.
Он расправил плечи, лёгким движением поправил сползший шлем, вновь обнажив яркий золотистый оттенок волос – примета Сурьи. С его лица сошла всякая злоба и страх. Карна посмотрел прямо на Арджуну – не со враждой, а с чем-то вроде печального уважения. Может быть, в эту секунду он наконец признал в нём брата.
Арджуна не дрогнул. Стрела сорвалась с тетивы, звеня как сама смерть. Карна успел за долю секунды заметить её полёт – и всё. Ослепительная боль пронзила грудь: наконечник пробил доспех, прорвал сердце насквозь и вышел из спины. Карна качнулся. Меч выпал из рук, глухо стукнув об обод злополучного колеса.
Ветер донёс торжествующий клич Пандавов и отчаянный вопль Дурьодханы: «Карна!!!» Всё это стало для умирающего словно далёким эхом. Он рухнул на колено, затем на бок, хватаясь рукой за землю. Горячая кровь прилила к горлу, наполнив рот солёным вкусом. Карна медленно повалился навзничь на залитую закатным светом колею.
К его тихо угасавшему сознанию доходили смутные картины. Он видел как будто со стороны, что Арджуна – потрясённый содеянным – отвернулся, не празднуя победы. Как Дурьодхана, рыдая, пытается прорваться к нему, но Кауравы уводят своего повелителя подальше от места гибели друга. Как Кришна с печальным поклоном прикладывает ладонь ко лбу, прощаясь с великим Карной.
А Карна уже был между мирами. Последние звуки утихли для него. Он почувствовал лишь, что лежит на спине, и небо над ним невероятно высоко и хорошо. Солнечный шар – его отец – как раз наполовину скрывался за горизонтом. И в косых лучах золотистого света Карне померещился чей-то облик, склонённый над ним. Это была прекрасная женщина в царственном убранстве – Кунти. Она плакала, склонившись к его груди, а рядом стояли пятеро молодых мужчин – Пандавы – с горем и раскаянием на лицах. Карна хотел сказать им, что рад видеть их вместе, но губы его не шевелились.
Вместо этого он увидел вдруг другое видение: бог Сурья сам спустился, окружённый ореолом сияния. Он улыбался, глядя на сына, и протягивал ему руки. Карна почувствовал невероятную лёгкость, словно сбросил тысячи оков. Боль исчезла, тело – будто стало невесомым и прозрачным. Он поднялся – но уже не как раненый смертный, а как луч света, отделившийся от закатного солнца. Вокруг послышались негромкие голоса – то, казалось, приветствовали его души великих воинов, ушедших раньше. Среди них Карна видел и учителя принцев Дрону (его благословляющий дух), и враждебного некогда царя Драупаду (кивающего с уважением), и даже юного Абхиманью, сына Арджуны, который улыбался, прощая.
Карна поднялся ещё выше. Снизу, с поля битвы, донёсся последний луч солнца – и угас: наступили сумерки. Душа героя устремилась к небесам. Все муки, унижения, тяжкие долги остались внизу, на истерзанной земле. Здесь же, наверху, царил покой и великая любовь. Карна ощутил, как на него проливается чистый свет Сурьи, смывая всю кровь и боль, освящая его подлинную сущность – благородную, гордую, страдальческую душу, исполнившую своё предназначение до конца.

Эпилог. Новое начало
«Душа не рождается и никогда не умирает. Она нерождённая, вечная, постоянная и древнейшая. Она не погибает, когда убивают тело.» 
— «Бхагавад-гита», 2:20

Война окончилась через день после гибели Карны – полным поражением Кауравов. Победители Пандавы, хоть и вернули своё царства, не испытывали радости. Слишком велика была цена: многие родные и дорогие пали в этой войне, и правда о Карне отравила им триумф. После битвы Господь Кришна сам открыл Пандавам тайну рождения Карны. Для братьев это было потрясением. Юдхиштхира, узнав, что убитый ими великий воин – их старший брат, пришёл в ужас и скорбь. Он страшно обвинил Кунти за сокрытие правды: будь всё известно раньше, скольких бед удалось бы избежать! В ярости Юдхиштхира даже проклял всех женщин мира – отныне ни одна не сможет держать тайну, как держала их мать, ибо её молчание разрушило их семью навеки.
Пандавы с честью и почестями предали тело Карны огню, как старшего брата по царской крови. Огромный погребальный костёр пылал на берегу Ганги, озаряя ночное небо. Сам Юдхиштхира зажёг погребальный огонь, омывая слезами своё лицо. Кунти, истощённая горем, стояла рядом с сыновьями и шептала молитвы об упокоении первенца: «Прости меня, Карна…» . Пламя жадно охватило тело героя – тело, израненное проклятиями и стрелами, но ушедшее из жизни непобеждённым в духе.
Когда костёр догорел, Кришна велел собрать оставшиеся останки Карны и бросить их в священную реку. Но случилось чудо: по преданию, воды Ганги отвергли прах героя, ибо при жизни он был слишком щедр, даже после смерти – его кости были сделаны из золота. Так сама природа признала необыкновенность Карны, рожденного от бога Солнца. Пандавы совершили все погребальные обряды, чествуя Карну как старшего. Юдхиштхира отказался после этого носить золотую корону, говоря, что недостоин золотой славы Карны. Братья поровну разделили власть, но радость царствования была отравлена вечным сожалением о пролитой крови старшего брата.
А что же душа Карны? После смерти великие боги вознесли её в солнечные чертоги. Там, гласит сказание, Карна обрёл новое рождение в высших планах бытия. Он поднялся к своему отцу Сурье и соединился с вечным светом. Перед ним преклонились даже боги войны – такими были доблесть и жертвенность его жизни. Душа Карны, очищенная страданием и верностью, поднялась на уровень, где больше нет места кастам, зависти и обидам – туда, где царит истинная Дхарма.
В тех высях Карна постиг смысл своего трагического пути. Он увидел, что все страдания его жизни были уроками – испытания гордыней, жадностью, предательством. Он понял, что каждый его выбор, даже ошибки, привели его к высшей цели – духовному освобождению. Простив всех своих обидчиков, Карна обрёл внутренний покой. Он больше не держал зла ни на Кунти, ни на Пандавов – все они были орудиями судьбы, ведущей его к просветлению.
Говорят, в миг гибели Карны небеса пролились  дождём небесных цветов, приветствуя возвращение великой души домой. Люди этого, может, и не видели, ослеплённые горем, но на тонком плане духа Карна был встречен ликованием праведников. Там, за гранью смерти, он перестал быть «сыном колесничего», «царским отпрыском» – он стал чистой душой, исполнившей до конца свой долг чести и мужества.
Прошли годы. Раны живых затянулись. Пандавы правили мудро, стараясь строить справедливое государство, где не будет места унижению простолюдинов и не будет высокомерия членов царских сословий – чтобы не повторилась трагедия Карны. Имя Карны вошло в легенды как образец героя, благородного и неприкаянного. Народ слагал о нём песни – о том, как сиял он на поле брани, как никогда не отказывал просящим, как верен был слову и другу даже ценой собственной жизни.
В конце своих дней братья-Пандавы отправились в последний путь к вершинам Гималаев, отрекаясь от царства. Говорят, на одной из снежных вершин Юдхиштхире явился дух Карны в облике огненного столпа. Сын Дхармы бросился на колени и попросил прощения у старшего брата за всё, но сияющий образ только улыбнулся и растворился в небе. Юдхиштхира понял, что Карна давно всё простил и пребывает теперь в высшем свете. С того момента сердце праведного царя обрело долгожданный мир.
Так завершилась земная история Карны – сына Солнца, отверженного героя, чья жизнь была полна страданий и великой славы. Его смерть не стала концом: она стала началом легенды и переходом души к высшему плану бытия. Карна доказал своим примером, что истинная честь не зависит от касты рождения, что благородство измеряется поступками, а не титулами. Он пал жертвой предначертаний, но поднялся над ними своей верностью Дхарме – пусть даже понятой по-своему.
Вечно будет память хранить образ Карны: стоящего на колеснице в лучах заходящего солнца, гордого, щедрого и одинокого. И если прислушаться, сквозь шум веков можно услышать тихий голос, которым он, умирая, благодарил богов за переход в иную жизнь. Ведь для великой души смерть – не конец, а лишь новый рассвет. И там, за горизонтом, Карна, сын солнечного бога, обрёл наконец то сияние и свободу, которых искал всю свою жизнь.

С уважением и поклонами к великому герою Карне, Благомир.