Пчёлка

Владик ходил по деревне ну как хозяин, не то что хлева своего, или поля придорожного, да что там поля, ватник отцовский надел нараспашку, ушанка тесёмками болтается,  ухо одно по ветру гуляет, идёт в сапогах резиновых, не дать не взять хозяин страны, а ему-то всего двадцать один, а мне девятнадцать, школу кончила, на курсы кройки и шитья сразу записалась, приодеться хотелось, а достатка особого не было. Вот мама мне и говорит:

- Пойди Ксюша пару лет отучись, ремесло в руки получи, а потом иди учиться по воле душевной…

А тут и курсы, и черемуха, и с ним так вольготно, словно дыхание общее, ничего с ним не страшно… С ним хоть куда, хоть на север крайний… 

На север ехать не понадобилось, а в Уфу родной брат его отца с семьёй позвал, на заводе специалисты требовались. Продали свой домик в Озерках и поехали. И я с ними. Мама валерьянку пьёт, но жизнь мою кроить по своему разумению не смеет, переживает, но молчит… Эту боль я впоследствии на себе испытала… Старым принять молодую горячность трудно, а у молодых, чувство родительской боли ещё не проснулось…

Ну куда ж я без него, он же мне такие нежные слова говорил ночами лунными и стихи сочинял, прямо, как Есенин, и читал их нараспев:


В сарафане из поля льняного,
С васильковым отливом во взоре,
Посажу на коня вороного,
И умчу тебя в Белое море…


Как же я могла не согласиться...

А когда приехали в Уфу всё, как обещал и квартиру, как пряник сделал, и на берег к белой реке отвёл, когда-то там на горе, возле реки находилась Уфимская крепость, у самого основания стоят две розовые гранитные женские фигуры, символизирующие Башкортостан и Россию, напоминающие формой мечи, закопанные рукоятями в землю. Трогательно и необычно.
 
И если смотреть с этого пригорка в простор, то открывается поистине великолепный вид на реку серебристо-белую и на мост. Мы сбежали по широкой лестнице к воде, подошли к пристани, и он сказал:

— Это твоя пристань, а ты моя, - нагнувшись зачерпнул полную ладонь прозрачной воды, обтёр наши лица, словно святой водой окропил и добавил, - в церквях окропляют святой водой перед важным делом, а у нас с тобой самое важное дело, жизнь прожить без сучка и задоринки. 

Так началась моя светлая полоса жизни. 

В двадцать родился Максик, хороший, покладистый, тихий и спокойный мальчик…, любознательный, полюбил мою пристань, особенно летом подолгу играл с корабликами и даже сам их мастерил. Влад пошёл на тот же завод, работал с папой в разные смены. Его семья ко мне относилась хорошо, но в задушевную дружбу не стремились, хотя Максимку на выходные приглашали часто. 

Что касается моей мамы, её Бог не миловал, после моего отъезда через пару лет она слегла с тяжёлым недугом, я к ней ездила каждые два месяца, сиделку взяла и лекарства были, но победить болезнь не удалось. Рада была, что успела познакомить маму с внуком, это единственное, что она попросила и я с радостью выполнила её последнюю волю.

В двадцать четыре я закончила Уфимское училище искусств, получив диплом “Дизайнер одежды”. Так что волю моей дорогой мамочки я выполнила, получив ремесло и душа моя ликовала все годы учёбы.

У Влада тоже всё с работой сложилось и с коллективом сладилось. Он в тридцать два года получил должность начальника цеха, неслыханное повышение… 

Жизнь спокойно протекала, я все успевала, конечно веселья не было, гуляния тоже, но семья была ухоженная. Как раз перед Рождеством, купив и украсив ёлку, развесив призывно подмигивающие гирлянды, я накрывала на стол, готовились отметить десятилетие Максима, ждали к шести двух мальчиков из класса и папу. 
 
Влад пришёл в пять и принес ему в подарок огромную коробку с игрушками, размер её был настолько неожиданным, что я непроизвольно спросила:

- Куда ж столько…

И он спокойно ответил, что это и на следующие года, и что он вообще нам всё оставляет, и старую пристань, подаренную в день приезда, и квартиру, и сына, а сам совершенно с пустыми руками уходит…   

Потому что нашёл другую пристань... 

Его голос был бездушный, холодный, бессердечный. Десятилетний Максим, давно уже не маленький, глубоко обиженный горячо сказал: 

- Мне эти игрушки не нужны, я к этой коробке даже не притронусь, мне отец был нужен, - и вышел из комнаты.

Эти двое мужчин маленький и большой меня как будто не замечали, а я и слова не могла вымолвить, ком, величиной с грецкий орех застрял в горле и не давал возможности произнести ни слова, кстати, он так и не прошёл с тех пор, а наоборот, словно грыжа время от времени ущемлялся, лишая меня дара речи.   

Родители Влада нас тоже, как отрезали, меня заменила другая, а на Максима они обиделись за папу и выбрали удобную для себя форму, отсутствие нашего присутствия в их жизни. У меня в голове это не укладывалось, но как потом выяснилось, у меня много чего не укладывалось в голове. Ходили слухи, что вся их семья переехала в Ижевск, там открылся филиал Уфимского завода…

А я себя чувствовала безжизненно, словно опавшие листья потерянного сада…

Не так всё плохо, говорила я себе каждое утро, у меня есть сын и я ему нужна, родная кровь, он-то никогда меня не предаст. У меня есть любимая работа и независимый заработок, спасибо мамочке, и квартира, хотя бывший пряник изрядно почерствел и раскрошился.

Что за эти годы ещё изменилось, так это подаренная мне пристань, она похорошела, расширилась как-то, а весной её серебристая вода, обнимая небо, захватывая зелень берегов, создавала волшебную игру красок. 

Постепенно горе оседало и через пару лет легло на дно души, правда я стала меньше улыбаться, реже ходить гулять и любоваться когда-то подаренной мне пристанью.

Максим подрастал и к тринадцати годам выглядел на все пятнадцать, он рано начал готовиться в университет, и мы вместе прорабатывали сложную программу. Он, конечно, скрадывал моё сердечное одиночество, но неожиданно на моём горизонте замелькал ухажёр, это был полковник, вдовец, постарше меня. 

Максим как-то вечером, когда я вернулась с прогулки, спросил:

- Мама, нам разве плохо вдвоём… 

- Нет, конечно, нет, почему ты спрашиваешь...

Он, не слыша моего вопроса, сказал:

- Давай не будем никого впускать в нашу жизнь, зачем нам неизбежные страдания или ты забыла какую боль нам преподнёс папа…

- Но почему ты так думаешь…
 
- В нашей школе ни у кого нет полноценной семьи, и классная руководительница сказала, что эта жизнь...

И Ксения не стала травмировать сына...   

В сорок, сделав косметический ремонт, побелив потолок и освежив стены, её замкнутая и одинокая жизнь не изменилась. Максим поступил в университет, пропадал целыми днями, на выходные компанией гуляли на пристани, устраивали там вечера под гитару и романтические песни, а Ксения с Александрой Марининой разделяла детективы.

Как-то мама спросила Максима:

- А давай куда-нибудь вместе сходим…

- Мама, да ты что, у меня совсем нет времени, ты скучаешь, может тебе собачку завести…

И опять вернулся тот пресловутый ком…
 
В сорок пять у Ксении появились две морщины на переносице и первые седые волосы, а у Максима первая девочка и с ней лунные ночи…

В двадцать пять он, окончив институт, поехал в Германию на практику на два месяца, что-то было связано с нефтяными трубами, непосредственно с его профессией, на этом же предприятии познакомился с молодой женщиной, немкой, она была немного старше его с пятилетним ребенком, который жил в интернате. Через два месяца Максим позвонил и сказал матери, что подписал контракт с этим предприятием и останется там жить, и работать, и добавил: 

- Я женюсь мама, её зовут Хельга, мы приедем, я вас познакомлю, ты только поучи немецкий, а то Хельга по-русски не понимает, а я уже экстерном даже сдал экзамены на вождение, мы купили машину, ну всё пока…

Сколько раз подкатывался непроходящий ком, постоянный гость в её выцветшей жизни…

Следующий раз он позвонил спустя полгода и сказал, что они через неделю приедут на десять дней.

Ксения, словно проснулась от литургического сна, намыла полы, выстирала шторы, нагладила бельё, из своей спальни сделала салон красоты, в вазах дышали гвоздики, ванильный запах пирогов спускался к подъезду… 

Они зашли, Хельга пожала Ксенину руку, как здороваются мужчины на партбюро…, Ксения пыталась что-то сказать по-немецки, но Максим сказал:

- Да ладно, мамочка, не парься.

Ксения показала приготовленную для молодых комнату, но Максим сказал:

- Мы в отеле остановились, сейчас устали с дороги, мне нужно взять кое-какие бумаги институтские, и мы завтра улетаем в Москву, потом в Петербург и Тбилиси, Хельга составила маршрут…   

- А мы-то, сынок, мы-то когда…

- Потом мама, потом, на обратном пути…

На обратном пути Максим позвонил и сказал:

- Мам, прости, ну у нас рейсы поменяли и единственное, как мы можем попрощаться, если хочешь, приезжай к такому-то рейсу на Ганновер, мы из Тбилиси летим, и я специально из-за тебя делаю пересадку…

Ксения поехала с утра, боясь что-то перепутать, нашла злополучный рейс, остановка была, но очень короткая, она только успела дать Хельге баночку башкирского мёда в деревянном бочоночке, с крышечкой, на котором сидела пчёлка. Максик сделал этот бочонок сам, своими маленькими пальчиками.

Она передала ему надежду на встречу с детством и попрощавшись ушла, но что-то кольнуло и заставило её обернуться, наверное, хотела ещё раз взглянуть ему в глаза, но увидела, как Хельга безразлично поставила баночку у мусорного ведра и брезгливо отряхнув руки, как от проказы, быстрым шагом догнала Максима... 



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.