У тебя гормональный бунт? Ты прямо как с куста...

За пару остановок до города я подумал, что на вокзале меня вполне могут ждать, и, не мудрствуя лукаво, сошел на ближайшей станции. Несколько раз пересаживаясь с автобуса на автобус, я добрался до той самой арки, у которой позавчера утром столкнулся с омоновцами.
Неподалеку оказался телефон-автомат. Выклянчив в ближайшем киоске жетон, я решил тотчас услышать голос любимой девушки.
– Алло, говорите, – вкрадчиво произнесла она. – Я слушаю.
– Это я, Натали...
– Тебя где носит, стахановец?
– После расскажу. – Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, я продолжил: – В квартире все в порядке?
– Ну, если не считать грязи и пыли на подоконниках... А что стряслось-то?
– Ты когда приехала?
– Вчера вечером. За сутки, как полагается, послала телеграмму... Звонила Черкасовым, Авраменко, никто ничего толком не знает...
– Я тебя встречал позавчера... – заторможенно пробормотал я.
– Ты всегда отличался особым видением мира, Эдичек... У тебя что, вчера дежурство было внеочередное?
– Никак нет. Ты вот что... Собирайся. Через час... – я посмотрел на часы, – встречаемся на квартире... Сереги Осокина. Смотри, чтоб «хвоста» не было!
– Слышь, Мегрэ, ты без меня тут случайно умом не двинулся? Я понимаю: недостаток этого самого...
– Через час! – оборвал я ее. – Помнишь, где это? Там все обсудим.
– Осокин? Осокин... Где это?
– Да напротив памятника Ленину... Черная панельная девятиэтажка. Не помнишь, разве?
– Я только что из Питера, не ориентируюсь...
– Захвати ключи с брелоком... В серванте, в хрустальной вазе лежат.
Повесив трубку, я вышел из кабинки и, не оглядываясь, направился к троллейбусной остановке. На душе почему-то не было радости, словно в телефонном разговоре проскользнула какая-то фальшь.
Через час я сидел в Парке культуры на скамье, с которой отлично просматривался вход в подъезд, где жил мой одноклассник Серега Осокин. Сейчас он гостил в Польше у какого-то сверхдальнего родственника.
Вечер выходного дня набирал обороты: резвилась детвора, тусовалась молодежь, бомжи не успевали собирать освободившиеся из-под пива бутылки.
Серега проживал в доме «брежневского» типа. Вспомнив номер квартиры, я без труда отыскал балкон, на котором не так давно мы с Наташкой целовались.
Минут за десять до назначенного времени явилась та, которая последний месяц занимала все мои мысли. Что-то изменилось в ее облике. У меня даже мелькнула шальная мысль, что какая-то чужая девушка юркнула только что в подъезд. Посидев еще немного и убедившись, что никто в радиусе пятидесяти метров не проявляет активности, я не спеша двинулся следом за ней.
– Ну, здравствуй! – выдохнул я и накинулся на Наташку, едва захлопнулась входная дверь подъезда.
– Здравс... – Договорить у нее не получилось, поскольку ее рот я закрыл поцелуем.
У меня было ощущение, словно я вернулся с войны, чудом уцелев в мясорубке. Наташка была в таком открытом платье, что обсуждать проблемы, спокойно глядя на него, я не мог.
– Что за прикид, Эдик!.. У тебя гормональный бунт?.. Ты прямо как с куста... – успевала вставлять она в короткие промежутки между поцелуями. – Давай хотя бы в квартиру поднимемся.
Мыча и дыша, словно марафонец после тридцатого километра, я не отвечал на ее вопросы. Оказавшись в квартире Сереги, я возобновил свои попытки...
– Чем от тебя пахнет, Миклухо-Маклай? – отстранилась она от меня. – А ну-ка в душ! Бего-ом ма-арш!

Подставив голову под холодные струи, я с удовольствием крякнул. После душного майского дня тело требовало декабрьского морозца.
– Простудишься, Аполлон! – прозвучало неожиданно сзади. Я резко повернул голову и, потеряв равновесие, едва не поскользнулся в ванне. Наталья застыла в проеме дверей с махровым полотенцем в руках.
– Ты что, чувствуешь на расстоянии температуру воды?
– У тебя кожа гусиная по всему телу!
– Вот оно что!
Изрядно замерзнув, я врубил горячую воду и повернулся к Наталье полностью. Ее взгляд «прилип» к тому, что она видела уже не один раз.
– Ты... ты... – забормотала она.
– Я, я, – невозмутимо вскрывая флакон с шампунем и плеская себе на ладонь зеленоватую вязкую жидкость, закивал я. – Уже тридцать восемь лет, кстати!
Она прервала никчемный монолог, повесив полотенце на вешалку и захлопнув дверь.
Когда я вышел из ванной, на кухне пахло жареным мясом, перцами и какой-то незнакомой мне южной приправой.
– Ты никогда не фаршировала перцы! – удивился я.
– В Питере научили, – облизывая деревянную лопаточку, с которой капал жир, пояснила Наташа. – Вкуснейшая вещь между прочим! И в полном соответствии с наукой о раздельном питании: перцы и мясо, белок и зелень.

После ужина я, наконец, поведал Наташке о злоключениях, свалившихся на мою голову подобно метеоритному дождю.
Наталья прихлебывала чай и щурилась от сигаретного дыма, который, как я ни пытался направлять в форточку, почему-то уплывал в обратную сторону.
Смуглая кожа, слегка скуластое лицо с огромными голубыми глазами – все говорило о том, что в жилах Натальи смешались несколько кровей, и в настоящий момент все они не верили ни единому моему слову. В глазах как бы застыла усмешка: «Кончай полоскать мне уши, стахановец!»
– Эд, если ты придумал все это, чтобы оправдать свою неявку вчера на вокзал, так я давно тебя простила и не мучайся понапрасну.
– Ты мне не веришь... – Я выбросил сигарету в форточку и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по кухне взад-вперед. – Что ж, примерно этого я и ожидал.
– Если следовать твоему сюжету, то за квартирой должна вестись слежка. Как это в детективах называется? Технический контроль, во!
– Скажи лучше, неверующая. – Я опустился на табурет напротив нее и скрестил на груди руки. – Может, в мое отсутствие были телефонные звонки?
– Никаких звонков, никаких угроз... Ни по телефону, ни по факсу, ни по Интернету.
– Хм, просто они были уверены, что оклемаюсь я не скоро, – почесал я затылок. – Зачем им попусту светиться!
– Вот именно! А ты накинулся на бедную девушку с расспросами, с подозрениями...
– Чем раньше ты мне поверишь и начнешь относиться серьезно, тем...
– Тем раньше мы вернемся в свою квартиру? – перебила она меня. – Ты это хочешь сказать?
– Не передергивай! Думаю, что и здесь мы не в полной безопасности. – Я встал и, обойдя кухонный стол, обнял ее за плечи. – Пойми, я о тебе беспокоюсь. Пока для себя окончательно все не проясню, уходить с этой квартиры нам не следует.
– А как же с работой?
– Позвоню сейчас Трунову домой и возьму за свой счет несколько дней.
– И что за эти дни ты намереваешься сделать?
– Не знаю пока, Натка!
– Вероятно, ты возомнил себя крутым авторитетом или банкиром, – продолжала она гнуть свое. – Ну кто, прикинь сам, может охотиться за хирургами? И зачем хирургов в мусорные баки складывать? Кому нужна твоя жизнь... кроме меня?
– Так, значит, ты и устроила охоту! – решил я все свести к шутке.
Она не сразу нашлась, что ответить.
– Естественно. Ты куда-то исчез, вот я и решила...
– Ладно, – сдался я. – Мне не помешало бы хорошенько отдохнуть... Между прочим, – я взглянул на часы, – уже половина одиннадцатого.
– Пора укладываться?
– Погодь. – Я снова взял ее за плечи, повернул к себе. – Я даже не поинтересовался, как там Питер? Как твоя конференция? Где побывала, что увидала?
– В Эрмитаж так и не успела, – вздохнула она. – Перерывы короткие между лекциями. К тому же у нас в группе такие убежденные клиницисты попались – решили, что дополнительный материал не повредит. Каждый день по очереди кто-нибудь из нас просиживал допоздна за компьютером, конспектировал сайты Интернета. А наутро докладывал всей группе...
– Да, не повезло, – рассеянно заметил я.
– Мне-то что! Я все равно в компьютерах ни бум-бум. Отказалась наотрез.
И снова я не дал Наталье договорить, закрыв ее рот поцелуем. Кое-как отстранившись от меня, она закашлялась:
– Ты и впрямь решил перед смертью надышаться? А если... друг твой приедет? Он ведь про нас не в курсах...
– Как это не в курсах! Ты что, не помнишь? К тому же он парень свой в доску трусы в полоску, поймет.
Мы в обнимку поплелись в гостиную. Там я усадил ее в кресло, а сам присел перед ней на корточки и попытался щеками раздвинуть ее колени. Она ворошила руками мою шевелюру, которая, если принюхаться, еще хранила неповторимые ароматы мусорного бака далекого Борщевска. Неожиданно я наткнулся на ее забинтованный палец:
– Где поранилась?
– Цап Цапыч взбесился, изувечил, – объяснила она. – Не знаю, что на него нашло!
– Этот твой кот имеет характер... питбуля. Честное слово.
– Ничего, до свадьбы заживет, – улыбнулась она и повернула разговор в производственное русло. – Ты-то ладно – позвонишь заведующему, а мне с утра в клинику, отчет о специализации отдавать.
– Натка, я неделю тебя не видел! – на секунду оторвавшись от ее коленей, прошептал я.
– И что, насмотреться не можешь? Куда я денусь?
Внезапно меня пронзила догадка. Чтобы не выдать себя, я вновь уткнулся в ее колени. Но она, что-то почувствовав, отстранилась и встала.
– Наташ, я вчера утром, – стараясь не выдать голосом клокотавшее внутри негодование, начал я «зондирование почвы», – рыбок не покормил...
– Я покормила, не волнуйся, – ответила она так, словно речь шла не о вытекшем аквариуме, а о заведенном будильнике.
– Ну... и... как... они? – из последних сил сдерживая дыхание, выдавил я.
– Кто? Рыбки? А что им станет? Плавают себе...
Больше сдерживаться я не мог. Память внезапно прояснилась, и я вспомнил, почему остался недоволен телефонным разговором с Натальей пару часов назад: она заикнулась про грязь и пыль. Но ни того ни другого просто не могло быть: к ее приезду я сделал генеральную уборку.
Ринувшись за ней, я попытался схватить ее за плечи, но поймал... пустоту. Словно увидев меня затылком, Наталья резко развернулась, сгруппировалась и, схватив меня за воротник, перебросила через себя.
Протаранив лбом кухонный табурет, я ткнулся подбородком в собачью миску с водой. Разлеживаться не было никакого резона. Я вскочил, развернулся, но защититься от Наташкиной пятки не успел. Жесткий удар в левую бровь высек у меня из глаз искры. Вся кухонная утварь куда-то поплыла...
– Сука! Мерзавка!!!
Следующей ее мишенью стал мой пах. Откуда-то из-под диафрагмы у меня выпорхнуло судорожное «кхо!», и колени сами начали подгибаться. Последнее, что я увидел словно в замедленном повторе, был Наташкин разворот на 360 градусов с красивым полетом загорелой ноги, завершившимся где-то в районе моей левой скулы.
«Лучше притвориться вырубленным!» – мелькнуло в затуманенном, но невыключенном мозгу. Грохот падающего шестипудового тела сотряс кухню.