Очевидное - Невероятное

               
      
                I


Кто не слышал о скульпторе Шарле Лансере, да, да, того самого, родом из тех Лансере, чей прадед был выдающимся скульптором, известным своими бронзовыми анималистическими скульптурами. Шарль унаследовал талант прадеда, но без должной усидчивости талант растекался по кутежам и утехам. 

Вместе с тем, доподлинно неизвестна степень его родства со знаменитой фамилией, из мало значительных доказательств, о которых он открыто говорил, это любовь к бронзовым лошадкам и старые кавказские эскизы.

Жаклин пыталась держать его на длинном поводке, потому что на коротком держала мужа, а Шарль был согласен и на длинный поводок, и на того, кто на коротком, только бы быть с ней рядом. Французские нравы, Бог им судья. Сердца, как цветы – их нельзя открывать силой, они должны раскрыться сами. Его сердце распахнулось, как дышащий мак в её петлице.

Шарлю пошёл двадцать пятый год, не так давно он вернулся из Италии, в которой закончил престижную Флорентийскую школу живописи ваяния и зодчества, известная художественная школа, созданная в итальянской Тоскане. Он привез свои новые работы, бронзовые лошадки, сделанные по старым кавказским зарисовкам своего прадеда.

Музей искусств и ремёсел, не самое престижное место для первой выставки, но, когда у тебя нет денег, то даже с учётом известной фамилии, тебе никто не предоставит ничего лучшего, чем самый старый музей Европы. Шарль с лёгкостью согласился на этот небольшой зал, тем более что музей взял на себя приглашения и рекламу.

Итак, ему двадцать пять, глаза распахнуты миру, в белой блузе с чёрный бантом, в чёрных шароварах и в чёрном бархатном берете, желание подражать великим мастерам эпохи Возрождения – да Винчи, Рафаэлю, он, приветливо улыбаясь встречал гостей.
Даже в этом старом музее выставка проходила в обстановке торжественности…

Жаклин Требьен, полностью оправданная фамилия, она действительно была прекрасна настолько, что через полчаса ею больше интересовались, чем бронзовыми лошадками. Шарль видел, но его это нисколько не омрачало, он и сам не мог оторвать взгляда от таинственной вампирской дамы в чёрном трико, в мужском чёрном пиджаке, похожим на фрак, чуть укороченный спереди и с длинными узкими фалдами по бокам, а в петлице её пиджака ощущалось свежее дыхание красного мака.
 
Она не ходила по залу, не проявляла интерес к лошадкам, нет, она стояла в самом светлом углу зала, окруженная мужчинами, и курила душистый сандаловый табак, но насколько элегантно она держала эту длинную, чёрную трубку Grace, передать невозможно. Она представляла собой тип женственности, запрещённый в глазах патриархата. Страстные отношения женщины-вампира со смертью рисуют её как агента Дьявола.  Жаклин была независима и эротична, бросая вызов условностям и моральным кодексам, установленным западными религиями.

Шарль не мог оторвать от неё взгляда, ему безудержно хотелось её писать, ваять и тайная мысль, совсем запретная, ею обладать… 

Для начала он попросил устроителя выставки Жан Поля Татьё представить его даме в трико, что тот незамедлительно сделал, поскольку с Жаклин был дружен много лет. Она была известной журналисткой, острой на язык и многие стремились с ней дружить, опаснее было быть её врагом, ему не позавидуешь…

Не знаю была ли она левша, всё может быть, но, когда мы приблизились и Жан Поль меня представил, её трубка была в левой руке, а правая не дотронулась, а фамильярно похлопала меня по щеке, шутливо назвав малышом, и чтобы она в этом усомнилась, я тут же выпалил:

- Рад был бы написать Ваш портрет…

Она усмехнулась и повторила:

- Очаровательный малыш…

Ей тогда шёл тридцать пятый год, ещё свежестью дышало её точёное тело, но радости в агатовых глазах не было, было понятно, что всё, что можно было взять у этой жизни, она легко взяла, а что не могла взять, то вырывала. Про неё говорили: злое перо, надменная бестия, удар ниже пояса, но при этом, всем хотелось бывать в её литературном салоне.
 
В любое время года красные маки стояли в чёрном стекле, в чёрных огромных вазах переплетались с чёрным виноградом тёмно-красные гранаты и было похоже, что её настольная книга тоже “Красное и Чёрное”, и она главная героиня романа “Госпожа де Реналь” (Луиза де Реналь).

Шарль чем-то ей напомнил Жюльена Сореля, героя романа. Себе же она отвела роль госпожи де Реналь, скорее всего исходя из такой же разницы в годах…

- Но, если этот малыш влюбился, так тому и быть, его я от себя не отпущу, длинный поводок да, но без поводка ему не жить…

Так рассуждала она втайне от своего мужа, с котором она живёт от своих шестнадцати лет…, некоторые даже называли её пиявкой, но она никогда не обращала внимания на толпу.

Очень скоро Шарль получил приглашение в их дом на литературный вечер, чему был искренне рад, Жан Поль предупредил его:

- Будь осторожен, у неё не только острый язык, она уничтожает непреклонных острым пером, а подобострастные никогда уже из её сетей не смогут выбраться, она паук с шёлковым брюшком.

Но Шарля несло, как шмеля на нектар.

Он быстро понял, что плюгавый муж Жаклин имеет вес во всех направлениях и этот маленький француз, еврейского разлива, близок ко всем правительственным верхушкам, но какое в сущности ему дело до него, она предмет его вожделения, в неё он влюблён, как тапочки в ножки хозяйки и когда она надевая наспех сминает их пяточки, они сминаются, но продолжают греть её драгоценные ножки…



                II


Дверь её спальни никогда не закрывалась, поначалу Шарля это беспокоило, он испытывал неловкость, а она, смеясь говорила:

- Да пусть заходит, если ему нравится, иди сюда малыш, - и держала двумя руками его голову, пока он целовал её все тело, заглядывая язычком во все скрытые щели.
 
Их медовый месяц длился долго, не пересказать всех штучек и женских потайных ходов, с которыми она знакомила Шарля, влюбившегося в неё до бесконечности. Большего счастья в его скучной жизни до неё не было никогда, даже в Тоскане, где имея двух миловидных простушек и меняя их каждый день, никакому сравнению не подлежало. Это золотое сечение…, это ночь разбросанных звёзд и каждая звезда – это она…, манящее сладострастие…

А под утро, словно шёлк измятой простыни разглаживался, и она кошачьим голосом говорила:

- Малыш, сбегай за ветчиной, свежими круасанами и не забудь купить сыр, Сэм любит бри, он скоро присоединится к завтраку втроём.

Да, где-то к одиннадцати входил Сэм, словно ничего не подозревающий, подходил к Жаклин и целовал её в обе щеки, он давно принял отведенную ему этой женщиной роль и никогда не забывал своего места, не забывал и как французская семья прятала в подвале их еврейскую, а маленькая Жаклин потихоньку его подкармливала и потом там же в подвале отдалась. Он тогда поклялся, что навсегда запомнит её сердоболие, он умел быть благодарным и никогда не нарушал границ дозволенного. Шарль был не первый и он смирился с этим, видя её положенный на Шарля глаз. Он его не жалел, но и не ревновал, знал, что все они-её малыши, временное удовольствие, как халва, много не съешь, приедается, а он её “мяу”, всегда рядом.

Полгода он продержался, а потом в самый неподходящий момент, без стука вошёл Сэм, позже Шарль догадался, эту мизансцену срежиссировала сама Жаклин. Без ссор и объяснений, но не элегантно, точно не вспомню слова, с которыми он вошёл, но очень похоже на совершенное бесстыдство, типа пора подвинуться…

И куда унеслись вуалевые облака, где та жантильность, аромат жасмина, женское кокетство, атласный блеск манер. Похоже, игра закончилась и началась жизнь, да жизнь втроём, не завуалированная действительность, как будто он был полгода на стажировке и теперь его впустили в дом, в семью. 
 
- Да, да, Шарль, теперь ты должен больше работать, создавать новые шедевры, наш дом дорогой и требует много денег. И меня в конце концов надо приодеть, я давно у Givenchy не была и Сэм, мой дорогой тихий и покорный, его тоже нужно благодарить за тихое ожидание, а ты как думал, я его брошу и на тебя поменяю, не смеши, я с ним огонь и воду прошла, а он чистит мои медные трубы. Так что пора начать обеспечивать семью…

Шарль оставался влюблённым, понимая всё, но ничего не мог с собой сделать…

- Паук с атласным брюшком, - вспоминал он слова Жан Поля…

Теперь он позволял себе кутить в кабаках, любить простушек, потому что дамы, хорошо знавшие Жаклин, не хотели попасть на её язык.

Шарль много работал, но ничего нового, выдающегося он так и не сделал, не вылепил. Оказалось, не похож он на влюбленного Родена, не то таланта не хватало, не то любовь была удушлива…

Тридцать пять, так и провисло его десятилетие в бездарном угаре, он по-прежнему нёс деньги в дом, который уже вместе с любовью его тяготил, нёс, как пёс косточку, возвращая хозяйке, забыв за что должен…

Так прошло их семейное десятилетие, ей сорок пять, что, что, а ум у неё отнять нельзя, позже оказалось, что у неё вообще ничего нельзя отнять. Она всё ещё хорошо выглядит, малозаметные морщинки ещё не старят, держится и стройная фигура, так что она ещё способна вызывать у мужчин опасный интерес…, вот только ни Сэм, ни Шарль ревность не испытывали. Сэм ко всему давно привык, а Шарль, похоже, притомился, денег катастрофически не хватает, Жаклин требует всё больше и больше, да так умело, что кажется, это ты сам хочешь положить мир к её ногам.



                III


Зима в Париже была особенно пушистой, лёгкие снежинки вальсировали в воздухе, не желая упасть, чтобы тотчас растаять. Зима завораживала своей сказочностью и первозданной белизной и даже небо не казалось серым и унылом, позволяя иногда высунуться и залучиться солнцу.

- Завтра, - подумал он, - хорошо бы навестить друзей в Нормандии и по снежному полю пройтись, забыв усталость повседневной жизни…

Но в шесть часов утра Шарля разбудил звонок, он вышел в коридор, чтобы не разбудить весь дом. Звонил приятель, Эрнст Неизвестный, выдающийся русский скульптор. Он спросил не хочет ли Шарль с ним поработать на одной скале, по типу, как на горе Рашмор, в ней высечены огромные скульптуры четырех американских президентов.

- Мне одному такой заказ не потянуть, моему поколению на скале висеть и работать уже не по силам. 

Шарль в пять минут почувствовал свободу, словно ему удалось сорвать с шеи заскорузлую удавку и, не спросив ни на какой срок, и ни за какие деньги, быстро проглотив удачу, сказал:

- Вылетаю завтра, спасибо друг, ты моя нечаянная радость.

Возвратясь в комнату на цыпочках лишь для того, чтобы взять вещи и черкнуть:

- Малыш отправился в длительную командировку, завтракайте без меня и справедливости ради, пусть нынче завтрак ляжет на могучие плечи Сэма.
 
На самом деле и Сэм, и Жаклин были субтильными, а вот Шарль напротив, был высоченный и сам напоминал высеченную глыбу…

Покидая пушистую белоснежную французскую зиму, он к обеду приземлился в двадцатиградусную холодную обледеневшую столицу. Решено было доехать до отеля, кинуть вещи, принять душ и спуститься в кафе-ресторан отеля Националь, превосходный образец имперской архитектуры в двух шагах от легендарной Красной площади Москвы. Когда смотришь на это величие, тебя переполняет восторг и становится неважно ни до костей пробирающий мороз, ни тротуары с горами грязного снега, сваленного у обочен дорог…

Мы сидим у окна, скорее у стеклянной стены, такое оно огромное, зал просторный, уютный, столы круглые, кресла голубым бархатом обтянуты, официанты вышколены, любезны безмерно, улыбаются, советуют…

Я заказал себе судак Орли, любопытно, как много русские заимствовали у французов, например моя фамилия, мои предки русские, я даже знаю больше десятка русских слов, оливье, абажур… 

- Ну, тогда я за тебя не боюсь, заведёшь подружку, язык войдёт в твою печень…

- Почему в печень…

- Потому, что русские говорят — это у меня уже в печёнке, значит надоело.

- Смешное выражение. В России много смешных выражений, например про даму в возрасте говорят, что она в соку или, что она опять ягодка...

- Ну не заморачивайся на этот счёт, найдёшь подружку, ещё как заговоришь.
 
За разговорами и едой я не заметил, как вошла в ресторан группа девушек, высоких, стройных и все, как на подбор...

- Посмотри какие у нас красивые девушки, вон в том углу, - сказал Эрнст.

В углу действительно сидела группа, похожая на баскетбольную команду, все чересчур высокие, особенно для толстенького, как шарик Эрнста.

- Да уж, эти девушки все, как на подбор под мой рост.

Особо Шарль отметил одну, которая была выше всех, в её глазах, прозрачных, как спрятанное от людей озеро, в очаровательном рисунке бледно-розовых губ играла улыбка, сверкая блестящими, как жемчуг зубками…

Девушки громко смеялись, кого-то обсуждая, но Тата заметила высокого молодого человека, смешно одетого для этого светского ресторана, хотя это было днём, но всё равно не комильфо в белом лыжном свитере, с чёрными оленями.

- Как будто из тундры сбежал и в ресторан Националь за пирожками забежал, - так потом со смехом рассказывала Тата о своём первом впечатление, глядя на Шарля…

Шарль, ловя взгляд официанта, поднял руку и когда подошла милая девушка, он шарманно сказал:
 
- Закажите пожалуйста два букета цветов, один для Вас, а второй для вон той девушки, самой высокой, - и передал официантке деньги и конверт, в котором был рисунок, очень похожий на Тату, номер телефона и надпись, - если ты мне откажешь, я застрелюсь. Шарль Лансере.

Букетик был милый и нежный, с тонким ароматом, в России его называют, смешно сказать, цветным горошком. На языке цветов, душистый горошек означает благодарность за приятно проведенное время…

Тата позвонила исключительно для того, чтобы сказать:

- Надо Вам отдать должное, рисуете Вы лучше, чем одеваетесь, у нас в свитерах только на лыжах ходят и то предпочитают специальные куртки.

Но не мог же Шарль объяснить, что бежал от возлюбленной, как от чумы и взял тот свитер, в котором собирался в Нормандию, в глухую деревню, поэтому сказал:
 
- Займитесь моим туалетом, у нас с Вами долгая жизнь впереди…
 
- Мне только девятнадцать, и я не хочу с первого дня знакомства строить с Вами планы на то, как мы вместе будем стариться.

Шарль достойно ответил и получил комплемент:

- Стариться буду только я, а Вы будете моё украшение.

С такой театральной перепалки начался этот скоротечный роман.

Днём он висел над огромной скалой в люльке, перевязанный ремнями, работал над барельефом, а в сумерки они уезжали за город, любоваться чистым полем, белым, словно прикрытым искрящимся облаком в свете зажжённого фонаря.

Шарль снял бревенчатый домик до конца зимы с русской печкой, в ней они пекли картофель, в ней же стояло топлёное молоко. При домике была банька, в которой они парились и до изнеможения любили друг друга сумасшедшей любовью со слезами еженощной радости. Им хотелось быть вдвоём, хотелось смотреть в глаза и целовать руки.

В середине марта барельефы были закончены, Шарль получил огромную сумму денег и спросил:

- Тата, я хочу тебя увезти отсюда, но у меня в Париже ничего нет, единственное, где мы можем быть вместе, это в России, ты этого хочешь…, ты согласна выйти замуж за меня…

- Да мой родной, - сказала она по-французски, ей оказалось легче было выучить французский за это время, чем ему русский...

Они прощались, рыдая горько, как будто предвидели дурной конец; ничего не предвещало дурного конца, но что-то так печалило обоих, что ни тот, ни другой не могли успокоиться...

Последним вечером они расстались, Тата пошла в свою московскую родительскую квартиру, а Шарль в гостиницу, сна не было, боль и тяжесть лежала камнем на сердце. Утром он пошёл в банк, положил все деньги и дал распоряжение:

- Два раза в месяц вплоть до моего возвращения, передавать Наталье Арбениной корзины с цветами изысканной красоты…

Он надеялся закончить все дела в Париже меньше, чем за месяц, но на всякий случай так написал, - вплоть до моего возвращения…


                IV


Шарль уехал, когда зима только входила в свои права, мягко радуя тебя своим лёгким, пушистым снегом, а вернулся он в парижскую весну, в прозрачные, промытые небеса, в цветущую вишню и в спускающуюся сиреневую вуаль глицинии.

С приходом весны Париж преобразился, как и все весенние краски преобразуют твою душу, как раскрываются чаши мартовских магнолий, чаши переполненного дурманного счастья. А если ещё у тебя в душе весна и твоя душа ликует, то…

То это непростительно, её никто никогда не осмелится бросить, она не позволит и не простит.

Жаклин иначе как паршивец, дрянной паршивец, без всякого оттенка добродушия его не называла…

Когда он вошёл с кучей, подарков, которые купил прямо в сувенирном магазине внутри отеля, она, покрывая ногти чёрным лаком, лениво сказала:

- Вместо этого хлама, мог мне машину купить, а не с девкой по деревне бегать. У Сэма руки длинные, он не позволит Жаклин обижать, он растопчет тебя и на свалку выбросит вместе с твоими лошадками.

Весна в его душе похолодела, нет он не за себя, за Тату взволновался, как бы Сэмовские руки его девочку до беды не довели…

- Я-то ладно, я всё вытерплю, - самонадеянно подумал Шарль.

Он был далёк от префектуры, от полиции, вообще он был далёк от власти сильных и могущественных людей…

А Сэм далёк был от белых снегов, от цветущей вишни и вообще от всякой этой черёмухи, он жил псом, верным псом с бульдожьей хваткой и за Жаклин мог кому угодно горло перегрызть.

У Жаклин к малышу и злость пропала, и влечение, она не терпит непослушания, фаза безразличия ещё страшнее, это когда Сэм может чинить самосуд, а она не вмешивается, не останавливает его.

Следующий день его приезда был мрачнее предыдущего, Жаклин сказала, как бы невзначай:

- Оставь ключи на комоде, а то ходят всякие с ключами, спаса от вас нет…
 
Этой ночью он искал какой-нибудь недорогой отель от трёх звёзд, ни на что лучшее денег не было.

На следующий день, уже в префектуре, он был задержан за нарушение паспортного режима, о котором он понятия не имел…

Ну, а про визу в Россию ему следовало забыть, так что ни через месяц, ни через два в Россию он попасть не смог. Он звонил часто, но обиженная девочка, получив письмо от Сэма с подробностями их тройной жизни, сделала свой вывод. И цветы, преподнесённые в первую неделю, её несказанно радовали, а после полученного письма, она их перестала принимать…

Однажды он всё же дозвонился, когда у неё уже прошла обида и была назначена свадьба с богатым, немолодым, овдовевшим банкиром и она, подняв трубку, спросила:
 
- Вы звоните меня поздравить с тем, что я замуж выхожу…

- Нет, - сказал он, - прочитайте мою первую записку, я уверен, что Вам понравился рисунок и Вы его не выбросили, переверните и на обратной… прочтите несколько строчек…, - короткие гудки оборвали незаконченный роман.

Тата достала из ночного столика рисунок и повернула листок обратной стороной, и прочла номер телефона, и надпись, - если ты мне откажешь, я застрелюсь. Шарль Лансере.

Шатаясь, он дошёл до своего трёхзвёздочного отеля, сел в кресло, уставший и осунувшийся за эти несколько напряженных дней, достал револьвер и выстрелил в висок…

Обе женщины прожили долгую жизнь, Жаклин написала о скульптуре Шарле Лансере роман, получив Гонкуровскую премию, самую престижную литературную премию Франции за лучший роман и огромное денежное вознаграждение…

Тата, ещё долгое время получала из банка изысканные свежие цветы и гордясь перед друзьями говорила:

- Французы всё таки… charmant.



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.