Глава 8. Пауэрлифтинг. Искра. Пепел. Воздух

Одни дают искру. Другие оставляют пепел. А третьи — просто дают дышать.


---

Первый тренер. Искра

Когда младшему сыну исполнилось полтора года, я пошла в зал — похудеть и привести себя в форму.
Он был первым тренером, которого мне предложила администратор, но тогда я выбрала девушку.
Сотрудничество с ней не сложилось — возможно, из-за старой травмы: я не терпела давления со стороны женщин.
И я вернулась к нему.

Теперь понимаю: он был ещё довольно молодым тренером — не всегда отвечал на вопросы и часто раздражался, когда я начинала их задавать.
Но я не могла иначе — дисциплина была во мне, а жажда разобраться в том, что зацепило, — слишком сильна.

Он сам занимался пауэрлифтингом и однажды просто сказал:
— Пробуй.
И я попробовала. Присед. Жим. Тягу. Я влюбилась. В холод грифа, в тяжесть дисков, в компрессию бинтов, в запах аммиака...

Он не был достаточно опытен, чтобы объяснить технику, но сумел зажечь во мне страсть к железу.
Я держала в руках штангу и чувствовала, как она нагревается от тепла моих ладоней, становясь продолжением моих рук.
Пусть криво, косо — но первые подходы были сделаны. Этого хватило, чтобы появились мозоли и зародилась мысль:
хочу поднимать много.

Он разбудил во мне то, что дремало. Показал путь — и я пошла.
Тогда я ещё не знала, что это не просто увлечение. Это станет моим способом выжить, восстановиться и проявиться.

До сих пор пересматриваю первые подходы и помню восторг, когда штанга отрывается от земли.

Помню не тяжесть на плечах — а первый страх:
«Как я с этим ещё должна встать?»

Помню первую травму — промахнулась мимо стоек скамьи при жиме. Было много крови, но, к счастью, кисть не пострадала.

Помню подготовку к первым соревнованиям, на которых так и не выступила.
Потому что в один момент у него резко поменялись планы.
Спустя полтора года совместной работы он пришёл и спокойно сказал:

— Этот спорт не приносит мне ни здоровья, ни денег. Меняю сферу деятельности.
С тобой позанимаюсь ещё полгода — в другом зале, потом пойдешь тренироваться сама.

Это был мой день рождения.
И этот «подарок» стал самым запоминающимся.

За две недели, пока он дорабатывал в зале, я поняла: образ тренера ненадёжен, доверие подорвано.
Я ушла, написав слова благодарности. В ответ получила сухое:
— Понятно.

Наши дома стоят рядом, но если он встречает меня во дворе — отводит глаза и проходит мимо.
Не знаю почему.
Но я благодарна ему за ту искру.
За то, что приоткрыл мне дверь в мир пауэрлифтинга.


---

Второй тренер. Пепел

Он первым увидел во мне то, что я только начинала угадывать —
упорство, умение терпеть и делать, даже когда невыносимо.
Он называл это характером. Смотрел с уважением.
А я — верила всему, что он говорил.
И продолжала верить даже тогда, когда он целенаправленно ломал мне ногу.

Я не знала тогда, что он не выносит женщин, но обожает власть над ними.
Он считал себя судьёй. Вызовом. Учителем.

И он действительно многому меня научил.
С ним я стала мастером спорта WRPF.
С ним же сделала первые шаги как тренер.

Но когда я отказалась склониться —
он попытался сломать то, чем восхищался:
мой характер. Мои принципы. Меня.

Два с половиной года совместной работы, общих целей и моего доверия — как к отцу —
были растоптаны его ботинками за десять минут.
И превратились в пыль, которой я дышала — лёжа на грязном полу зала.

Он сжёг всё, что раньше заставлял гореть, оставив после себя серый, липкий пепел.
И я задыхалась...

Потом я долго собирала себя по кускам.
Не кричала. Не мстила. Просто ушла. Ковыляя. И морщась от боли.
Но не остановилась.

Он был испытанием.
Если я и выросла — то не благодаря ему, а вопреки.
Не он сделал меня сильной.
Я сама выбрала ею быть.

Я стала учить старшего:
— что чужие могут быть опасны, даже если улыбаются;
— что не стоит открывать дверь и доверие каждому, кто хочет войти;
— и что человек, который ломает женщине ногу, не вправе называться мужчиной.


---

Третий тренер. Воздух

Я сидела на кухне и плакала.
Нога в гипсе лежала на стуле.
Рядом стояли костыли.
Перелом шейки малоберцовой кости.

Я не верила, что снова смогу приседать и тянуть — хотя врачи утверждали обратное.
Но ведь сломано было не только тело —
сломано было и доверие к самой фигуре тренера.

Когда стало совсем невмоготу — я написала ему.
И он приехал.

Тренер, который не спасал, не уговаривал, не лечил словами.
Я предупредила:
— Со мной будет тяжело. Но отнеситесь ко мне терпеливо, как к своей дочери.

Он просто был рядом.
Не шумел. Не поучал. Не навязывал ритм.
Просто советовал, когда нужен был совет.
Приводил примеры, если я спрашивала.
Объяснял технику движений и показывал их варианты.

Не мешал собираться перед тяжёлым подходом —
просто стоял рядом, позволяя мне прожить момент.
И этого было достаточно.

Он принял ту, что пришла: со шрамами, со щитом, с упрямством —
и оставил мне пространство, в котором можно слышать себя и дышать.

Рядом с ним я могла размышлять, анализировать, ощущать, учиться.
Он не мешал моему росту и не ускорял его, признавая моё право на собственную скорость.

Перед особенно тяжёлыми подходами я подолгу сидела на скамье в наушниках.
Он не торопил.
Когда я была готова — просто включал камеру, чтобы потом разобрать движение.

История наших побед ещё пишется.
Но я надеюсь, что когда придёт время —
мы расстанемся, как зрелые и уважающие друг друга люди.

А внутри по-прежнему живёт та спортсменка,
что крепко сжимает гриф и челюсть перед подходом —
и знает:
каков бы ни был вес — она всё равно его поднимет.