12 сон - Апология невидимости

Номер двенадцать, как приговор или билет в один конец.
В двенадцатом сне я — горилла.

Не в пышных дебрях Конго.
Не за решеткой зоопарка, пахнущего попкорном и тоской.
Нет.
Кажется, я внутри чужих лёгких.
Или — внутри холодного, стерильного кошмара...

Тишина стоит мёртвая, прерываемая лишь шипением и скрежетом, а затем голосами — будто из другого измерения.
Белое помещение.
Слишком белое, как выбеленная кость.

Воздух гудит низко, монотонно — машинами-циклопами, перемалывающими реальность в тонкие слои.
Повсюду — трубы. Застывшие, будто кишки металлического Левиафана.
Мерцающие лампы отбрасывают резкие, безжалостные тени.

Я стою...
В полный свой, внезапно обретённый, нелепый рост. Ощущение... мучительное. Тяжесть. Невероятная, давящая тяжесть костей, мышц, этой грубой, мохнатой плоти, натянутой на каркас.

Я чёрно-белая.
Не как фотография, а как сама суть контраста.
Каждый волосок на моих огромных руках – тень, каждый изгиб рёбер – резкий переход от угольной черноты к мёртвенно-белому.
Я будто силуэт, вырезанный из реальности и вмонтированный куда-то... не туда.
Как опечатка в священном тексте анатомии.

Их много.
Людей.
В белых, хрустящих халатах.
Двигаются, как муравьи — с хладнокровной целеустремлённостью. Планшеты в руках. Пальцы — по экранам, по кнопкам, по схемам.
Лица — сосредоточены.
Глаза — не глаза. Инструменты.
Сканируют невидимое.
И проходят сквозь меня.
Не метафорически.
Буквально.

Я чувствую, как поток воздуха от их движения обтекает мою мохнатую грудь, но их взгляды... их взгляды скользят сквозь, как сквозь пыль.
Я словно пустота.
Призрак в собственном теле.
Я слышу обрывки: "...повышенная плотность в нижней доле...", "...аномалия сосудов сегмента S4...", "...размером не более трёх миллиметров...".
Фасолинки. Они ищут фасолинки смерти.

Я попыталась закричать.
Издать хоть какой-то звук из этой новой, чужой глотки – низкий рёв, стон, предупреждение. Но ничего. Горло сжалось в тисках немоты.
Подождите...
Что?
Кто я?
Что я?
Почему такие ощущения?
Я... изображение?
Плоское... Двумерное...
Заключённое в холодный монохром КТ-снимка... чужих лёгких.

Я хочу ударить себя огромной ладонью в грудь.
Пытаюсь...
Глухой, беззвучный удар.
Он отдается только внутри — как эхо в невидимой клетке.
— Посмотрите же! Я здесь! Я есть! Я — горилла!

И тут – удар молнии во сне. Вспышка памяти.
Знания.
Не просто чувство – знание, влитое в сознание, как контрастное вещество в вену. Эксперимент. Тот самый.
Brigham and Women's Hospital. Бостон. 2013 год.
Детали мелькали, как сбой в матрице, которая ты и есть:
Двадцать четыре радиолога. Высококвалифицированных. Опытных.
Им показали КТ-снимки легких.
Сказали: ищите узелки. Рак. Фасолинки смерти.

Их взгляды, острые как скальпели, сканировали ткань на предмет микроскопических угроз и пропускали меня... ГОРИЛЛУ. Во весь рост. Размером с полоску Alpen Gold. В 48 раз больше тех узелков, что они искали.

Итог?

83%

Восемьдесят три процента этих зорких охотников за раком... проморгали меня.
Пропустили.
Не увидели.

Их взгляды фиксировались на мне – трекеры позже это доказали! – но их сознание отказывалось регистрировать меня.

"Не может быть".
"Глюк".
"Ищи узелки! Ищи рак!".
Я была невидимой переменной — запертая в снимке и в их слепых умах.

И это была я. Прямо сейчас. В этом сне.
В этом холодном аду белых халатов и шипящих машин.

83%!
Цифра горела у меня на сетчатке, как клеймо.

Прозрение было ледяным и всеобъемлющим.
Во сне я поняла механизм.
Как работает этот проклятый фильтр.

Как наш мозг – этот надменный цензор, этот великий редактор реальности – вырезает все, что не вписывается в сценарий. В ожидание. В задачу. В "привычное".

Мы видим только то, что желаем увидеть.

Остальное – даже самое живое, дышащее, кричащее – стирается. Как я сейчас. Как горилла на снимке лёгких.
Слепота по заказу.
Наша врожденная, позорная слепота...

И тогда сон... провалился.
Не в бездну, а в лицо.
В плоть.
В саму ткань моей настоящей жизни.

Лаборатория растаяла, как снимок в темной комнате, если кто-то случайно включает свет.

Я – в отношениях.
Сижу напротив человека, которого люблю, но чьи глаза и действия я так тщательно сканирую в поисках микротрещин неверности, нелюбви, крошечных фасолинок охлаждения.
И совершенно не замечаю гориллу – огромную, чёрно-белую гориллу его немой мольбы о простом внимании и заботе.
Она стоит между нами, бьёт себя в грудь – а я лишь внимательно считаю пасы его слов.

Я – в дружбе.
Человек не пишет. Не отвечает. Пропал.
Я сканирую это молчание, как снимок — ищу узелок: обиду, холодность, предательство.
«Ну вот, исчез. Забыл. Я ему больше не нужен».
А за кадром — горилла.
Огромная, нелепая, грустная. Сидит, обняв колени.
У его отца диагноз. Он спит по четыре часа, и держится, как может.
У него перегруз, когда даже любимые люди становятся весом.
И он не может ничего никому сказать.
Он несёт это всё один, тихо и без жалоб — слишком занят тем, чтобы не развалиться.
Но я этого не вижу.
Я вижу только его остранённость. Только пустой экран.
Делаю свой вывод и закрываю диалог.

Я — перед зеркалом.
Ищу изъяны — те самые узелки несовершенства.
И не вижу гориллу.
Целую, живую сущность за этим отражением —
с её страхами, мечтами, этой нелепой, прекрасной сложностью.
Я сканирую пиксели. И теряю образ.

Везде.
На вечеринке, в метро, в тишине собственной комнаты.
Гориллы.
Неузнанные.
Неуместные. Проигнорированные.

Иногда – это я сама, невидимая для других.
Иногда – другой человек, невидимый для меня.
Иногда – чувство, слишком огромное, чтобы его признать. Иногда – простая, кричащая правда. Стоит посреди кадра. Бьёт себя в грудь. И все смотрят – мимо. Считают пасы. Ищут фасолинки. Никто не смотрит на контекст, на полную картину.

И тут я проснулась.
Не от крика, а от тишины.
От оглушительной тишины этого осознания.

Комната знакомая.
Утро.
Свет за окном.
Мир – тот же.
Но теперь я знаю.
Где-то здесь, в этой самой реальности, стоит моя горилла.
Чёрно-белая.
Огромная.

А я... я листаю снимки своей жизни, высматривая микроскопические узелки, пока она, нелепая и очевидная, стоит посреди кадра и бьёт себя в грудь.

P.S. И если вы, прочитав это, лишь пожмете плечами: «Ну, сон и сон. Странный» –
Поздравляю.
Вы меня не увидели.

С уважением (и тенью шерсти, прилипшей к душе),
Горилла.

___

Послесловие автора:

Всё, что вы только что прочитали, — не просто метафора.
Горилла действительно была.
Не одна, а как минимум две.

1. Первая.
1999 год. Классический психологический эксперимент Саймонса и Чабриса.
Участникам показывали видео с двумя командами, передающими мяч, и просили сосчитать количество пасов.
На видео посреди кадра появляется человек в костюме гориллы. Он проходит через сцену, останавливается, бьёт себя в грудь — и уходит.
Результат:
Половина участников не заметили гориллу.
Не потому что видео плохо видно. А потому что не на это был «отдан приказ» вниманию.
_
Я не поверила и лично повторила этот эксперимент, немножко иначе:
Взяла 10 людей - разного возраста от 22 до 54 лет. Высшее образование, нормальный интеллект.
Я пообещала 500 рублей за правильный ответ количества передач — чтобы было максимальное внимание.
Из десяти человек семеро не увидели гориллу.
Хотя она — по центру. Во весь рост. И даже бьёт себя в грудь.
Люди внимательно смотрели видео — но не увидели гориллу.

2. Вторая. Та самая, из рассказа.
2013 год. Brigham and Women’s Hospital, Бостон.
Ссылка на исследование:
https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/23863753/

___
Такие страшные дела.

Управлять этой слепотой можно. Но сложно.

Мозг как охранник с фонариком: светит только туда, куда приказали.
И всё остальное — как будто не существует.

Нет волшебной таблетки.
Есть только один рабочий способ - развитие критического мышления и осознанности:
— намеренно менять фокус в ситуациях.
— осознанно искать то, что не бросается в глаза.
— задавать себе вопрос: “Что я сейчас не вижу? Что выбрасывает мой мозг за кадр?”