Покаяние. Роман. Глава 6

VI

Привычный ранее, многолетний режим Фёдоровича изменился, и изменился коренным образом. Уже месяц прошёл, как он должен был выйти из длинного, двухмесячного трудового отпуска и приступить к должностным обязанностям преподавателя, но не тут-то было. Категорический отказ от педагогической нагрузки был адекватно воспринят руководством, что даже сильно удивило его. Ведь несколько лет подряд, приходя к директору с заявлением, руководитель филиала несколько раз клала его в «долгий ящик», а однажды даже на глазах порвала. Просто уже хорошо знала слабость Кирилла Фёдоровича в том, что, если ему немного поплакаться, что замены нет, ну ещё поработайте, хоть не на полную ставку, а когда тот соглашался, хоть и неохотно, со временем ещё добавлялись часы рабочей педагогической нагрузки.
Казалось бы, зачем, если работа нравилась, стаж педагогический около 30 лет, и очень хорошая прибавка к небольшой пенсии, даже чуть превышающая её, но был для того, чтобы отказаться от работы один очень важный для этого повод. С учётом того, что он к тому же ещё человек творческий, то работа и время на занятия своим творческим увлечением, занимали всё свободное, после работы, время. Здоровье в его годы могло быть и лучше, а коли приходилось смириться с тем, что имелось, то было желание, доходившее до навязчивой идеи – «во чтобы то ни стало постараться успеть, поддержав и даже пожалев своё здоровье, успеть сделать как можно больше. А на первом месте в списке неотложного – покаяние, душевное очищение.
Прочитанные в библии главы, по неписанному правилу Мельника, должны были переночевать в голове и, если не вызвали каких-либо сновидений, с участием персонажей Святого Писания и его самого или даже бредовых видений, ту чаще после полудня наступало осмысление «устаканившегося», хоть и небольшого объёма, в пару глав, но по сути ёмкого и важного для понимания по элементам, по эпизодам странствования Сына Божьего, обучения учеников, с помощью притч и объяснения их сути. И сразу, как «дважды два» нельзя было объяснить самому, что Иисус предполагал сказать в иносказательной речи или возможно, но не до конца.  А важна полная картина происходящего, так как во многом, это жизненные каноны, заповеди Божьи. Хотя до настоящих заповедей, данных Богом Моисею, который должен был их уже передать народу, в описании ещё дело не дошло, но многие учения, притчи удивляют умудрённостью их сочинивших.
Из вечернего прочтения в 12-й главе, сильно заинтересовали и сейчас моментально всплыли в сознании две вещи. Первое, это стихи (Мф.12:47), где Христос, услышав непонимание Его: «И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобой», – на что Он ответил (Мф.12:48-50), – «… вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь.»
Иначе говоря, Он ничем не выделял даже Матерь, родившую Его, то есть Богородицу от другого народа, так как и они исполняют волю Отца. Сильно! Если бы сейчас все беспрекословно выполняли волю Отца Небесного, на Земле был бы Мир и божья благодать.
А второе, это притча, которая врезалась и глубоко в сознание правоверного (думается, что, хоть и с «натягом», но уже можно так называть человека, решившегося, даже не решившего, а именно решившегося на такой ответственный шаг), и он несколько раз внимательно перечитал стихи в главе тринадцатой, где Иисус рассказал притчу о сеятеле. Возможно, ещё и потому, что самому Мельнику, как бывшему труженику сельского хозяйства приходилось и не один год и сеять, и потом убирать урожай. И в этих стихах (Мф.13:18-23), в широком понятии говорилось о посеве веры в Бога и Ему служения, и распространения слова Божьего народу, как посев доброго и благодатного в души их. И далее же была рассказана притча о том, как избавиться «от сорной растительности», на примере плевелы (сорняк, дикой овёс, растущий среди пшеницы), видя в этой сорности соблазны и беззаконие, которые от лукавого (Мф.13:41-43): «пошлёт Сын Человеческий Ангелов Своих, – объяснял Иисус суть притчи, – и соберут из Царства Его все соблазны и делающие беззаконие, и ввергнут в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их…».
«Да, мне бы ту силу, что была лет в двадцать пять, мудрость, которая появилась после пятидесяти и ту силу духа, которая есть сейчас, но без рассеянного склероза и букета физических недугов – я бы с этим лукавым, пожалуй, потягался. А, что сейчас? А сейчас, в моём-то возрасте, даже погибнуть в смертельном бою с сатанинской нечистой силой – это уже героизм, заслуживающий почестей, при похоронах. Но, всё же хочется надеяться на лучшее». – Фёдорович глубоко вздохнул, мотнул головой и вслух уже произнёс: – Хорош на сегодня «муштры и штудирования домашнего задания», пора заняться и мирскими делами, а их тьма-тьмущая, но под силу что, с десяток и-то за полдня, да и за день не переделать. А раньше, как вспомнишь 90-е, порой время не мог выкроить, чтоб прикорнуть на часок… Э-хе-хе!

Как говорят: «Смена рода занятий – это отдых», – как-то так, вроде. Таки Фёдорович кое-что сделав из повседневного, привычного и, главное, физически-нетяжёлого и вовсе умственного труда, не упустил возможность уделить время вопросу, который он так назвал – «Вопрос №1».
Подходили две даты, обойти которые мог только полный невежда – день земного рождения мамы и через три дня, но двадцатью годами ранее, смерти отца. И сейчас пришла мысль, начать свои, так называемые не в шутку, а всерьёз – покаяния. Первым делом нужно было написать душевные посвящения. Маме он писал почти каждый год, это был уже девятый. А отцу тоже старался по вдохновению писать, но не всегда оно было. А сейчас, «кровь из носу», бати 30 лет, как нет рядом. Грех большой не посвятить, если более-менее сносно это получается.
«Вот сим и займусь». – Сам себе дал указание Мельник и стал думать, с чего начать.
Лучше всего и эффективнее шла работа, если она была «авральная», делалась «на абордаж» времени, с его дефицитом, порой даже за полчаса до часа «Х», как было с днями рождений коллег. Не шло в голову на работе, тогда прибегал на полчаса на перерыве домой, дом под боком, и за 10-15 минут ода готова. Просидев с полчаса и ничего из пустоты «не выдавил», отложил на завтра.
Бате посвящение написал в день смерти, ещё в этот день всегда был праздничным, День Рождества Пресвятой Богородицы. Видимо, с Её помощью и родились стихи, не шедевр, но, как всегда, от души и любящего сыновьего сердца.
И вот все, кто смог: сын и невестка с правнуками на кладбище
– Сегодня родно 30 лет, как тебя не стало. И также, как в тот день, этот праздничный и, одновременно траурный день, также прекрасен, солнечный, но ... без тебя. Покойся с миром, дорогой отец! А память, насколько позволили мои способности, во многом по наследству переданные от тебя и мамы, конечно, будет жить, надеюсь, что ещё долго. Кто стихи прочтёт? Стесняетесь? А у меня слёзы глаза застилают. Мой грех перед тобой самый большой и прошу тебя, прости меня за всё.

Памяти отца

Ты был, отец, меня моложе,
На небе тридцать лет душа.
Мне были с мамой всех дороже,
А позже и она к тебе ушла.

Был балагур, как мы все, грешен,
Избач, короче, сказано всё сим.
Так рассудителен, неспешен,
Взрывной и в книгах пилигрим.

Сегодня снова я к тебе приду,
Не буду плакать, посижу немного,
Курить с тобой не буду – не курю...
Я буду жить, коли дано так Богом.

Пока живу, я не забуду
Тебя отец и всё, чему учил
И в душу не пущу Иуду,
Ты флаг фамильный мне вручил.

Покойся с миром! Ты, отец,
Примером был и им остался.
Пока мне на чело не лег венец,
Как ты учил, я жить старался.

И пусть твои потомки знают,
Кем был ты, батя, для меня.
Я, правнукам, что подрастают,
Поведаю, как есть, всё про тебя.

Пусть они знаю, кем был прадед,
Он – не артист и не герой,
Примером жизни им нагляден,
Гордиться будут все тобой.

– Прости, отец, за все обиды, прости! Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Ивана и всех православных христиан, – Кирилл Фёдорович повернулся в пол-оборота, где в четырёх метрах от могилы отца были захоронены бабушки, мама отца и его тёща и продолжил, –  рабу Твою Анастасию и рабу Твою Варвару, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.
Внуки молчали, старшая, взрослая внучка знала всех родных на многочисленных кладбищах и на малой родине, и на трёх кладбищах посёлка, а меньшие плохо ориентировались и меньший внук спросил:
– Дедушка, а кто эти бабушки?
– Мои бабушки, внучок, а твои про-прабабушки. А это – мне отец, а тебе прадедушка. Уяснил?
Внук гукнул, а это значит, что запомнил. Память у него, дай Бог всем и надолго.
 Всё было замечательно, меньшие внуки больше радовались поминальным конфетам, хоть и дама этот товар у бабушки с дедушкой не выбывал никогда. Воскресенье «бабьего лето» тоже было по-летнему прекрасно, хоть и всех хотелось дождя. За всё лето не выпало настоящего дождя и в начале осени «божья роса» прибила пыль на потрескавшейся земле. А в воскресенье, дед Кирилл, чего-то захерел, голова разболелась, ломать начало. Сколько не вспоминал, где мог чего-то «прихватить», но не смог. Даже на сквозняках, больной теме Фёдоровича, не был. Сезон ОРВИ, гриппа, да и коронавируса набирал силу, хоть на дворе настоящее лето. Но зараза, она ведь ни жары, ни холода не боится, по большому счёту.
Поползла температура. Жена с дочерью отца взяли «в оборот», сразу начали пичкать пилюлями, а вечером даже положили под иглоукалывание, а проще говоря, сделали укол. Но на утро не было особо легче, а после обеда болезнь прогрессировала. Во вторник съездил в поликлинику на приём к врачу, сделал флюорографию и взяли мазки на ковид. «Война войной», а мать проведать нужно было, а потому с супругой традиционно и с букетом цветов отдали знак памяти. И здесь Фёдорович, из-за не бойцовского самочувствия, не стал говорить вслух, а проговорил примерно тоже и также, но без стихов. Впервые, пожалуй, не вдохновился. Обидно, но это тоже к чему-то могли б дать предсказания более старшие люди.
Вечером жена по рекомендации дочери делала какую-то блокаду или фиг знает что. Но в результате того, высокая температура стало плавно снижаться.
«Вот завтра поедем на кладбище, цветы повезём, – как мамы не стало, Кирилл с женой Любавой, часто в течении года навещал её могилку и памятником занимался и после, то убраться, то полить надгробные цветы в засушливое время лета и всегда ставили в воду только живые цветы, – жена конфет купит, проведаем, немного помянем, вспомним маму и, глядишь, оно и придёт, это вдохновение-то».
Что другое можно было отложить и-за болезни, но нельзя было, при условии, что жив пока ещё и не поехать в день рождения мамы к ней на могилку. В противном случае, какой же ты сын?! Поехали и помянули, и цветочки, и конфетки, только часовня была закрыта, чтоб свечки поставить, не получилось. В храм сейчас, больным идти никто не собирался: «как только, так и сразу помянут нужно будет», – подумал Фёдорович. 
И после этого, Мельник, с чувством вины, всё же выполнил, как он считал, свой сыновий долг. Поучилось как-то так:

Тебе, моя родная
       
Мама, прости! Я не пью за здоровье –
Мир твоей нужен покойной душе.
Преклонюсь на колено у изголовья,
Помяну тебя молча, со слезой в купаже.

И ты поймёшь меня, и ты простишь,
Что я тебя с визитом нечасто тревожу,
Но часто в памяти ты у меня гостишь.
Что я тебя люблю и посвященья множу.

При жизни мне бы говорить и без печали,
Как дорога ты мне и как теперь мне жить.
Ты от меня ушла, полжизни, как украли,
Я не успел всё досказать и долюбить.

Я очень скуп был на любовь – на слёзы
Сейчас я не скуплюсь уже, реву.
Осенние цветы любила ты – не розы,
Их в день рождения несу я посему.

Опять сегодня ничего не скажешь,
А я, который раз скажу тебе: «Прости!»
Известно нам, судьбу, что не обманешь,
Но как мне жаль, что я не смог тебя спасти.



Пришли результаты с лаборатории анализа мазков, результат – «положительный». Вот ещё один повод, скорее предупреждение о том, жизнь имеет свойство делать сюрпризы, и они не всегда приятные. Так Кирилл потерял старшего брата Андрея в декабре 2020-го года. Не спасли даже в городской больнице. А дочь Кирилла, работающая в инфекционном отделении тогда столько «ужастиков», насмотрелась и в изолирующем скафандре «космонавтов» ходила и одной из первых испытала на себе эту гадость, запущенного на людей, не иначе, как лукавым. И лукавый, как предполагал Мельник, обитает за океаном. Видимо тот, кто это все устроил, думал, что эта тварь, под названием коронавирус, будет избирательно губить людей, оставив лишь золотой миллиард избранных. Перед этой заразой деньгами не откупишься. Им они ни к чему, они довольствуются картиной результата их труда. Кирилл, когда хоронил брата в конце декабря, уже ковидников хоронили в дальнем углу кладбища в закрытых гробах. И сам Кирилл Фёдорович после этого, дня через два свалился и болел довольно тяжело, в отличие от супруги. А потом было вакцинирование одно, второе. Повторный ковид и третий раз, хоть и в разных мутациях и полегче. И вот, когда о нем стали забывать, он опять начал показывать свой дьявольский оскал.
Лишний раз педагог на пенсии понял, что это уже, как минимум третье предупреждение ему, где первым был острый инфаркт, второй – первый и самый грозный, давший серьёзные осложнения и на голову, и на суставы и вот тебе – «Здрасьте! Вы меня не ждали – встречайте!» Спешить, нужно спешить, если ещё не поздно, сделать ровно то, что планировал и уже не раз убедился в правоте принятого решения.
Состояние здоровья не позволяли сильно придерживаться того графика, который уже во многом стал привычен. И ещё один аргумент в пользу того, что решил сделать. В январе 2021 года, когда болел и не было точной уверенности, что выкарабкается, тем более что дышать было трудно и не спалось, Кирилл, на черновиках писал по 15-20 страниц романа, боясь не успеть и успел, так как была поставленная цель. И, конечно, Господь помог. Без Его помощи ничего бы не получилось. Это не стоить забывать и не ставить свои успехи высоко, быть скромнее, так как есть тот, без чьей воли и, зачастую, помощи, ничего не происходит.
Сейчас также, цель поставлена, желание есть, а сила духа поможет справится и на этот раз с болезнью. «По крупинке курочка клюет», – так говорили старые люди или, – «Капля камень точит». По крупинке, по капельке, по пять-десять минут, а когда и по полчаса заниматься делом, и оно не остановится, медленно, но будет двигаться. А дай себе слабину остановиться, тогда уже можно и не сдвинуть с места – Первый закон Ньютона вступает в силу.

Сколько мы родительской кровушки выпиваем, сколько их нервишек бросаем на «жернова» воспитания, мы понимаем во всей красе только тогда, когда сами становимся родителями наши дети выкидывают что-либо такое, что не входит в рамки «льзя» и пытаемся сначала объяснять, потом внушать, а далее может доходить «до торга», типа, «если ты будешь себя дальше так вести, то не получишь того-то…».
Не только в траурные, поминальные субботы, но и в обычные дни, Мельник задумывался, сколько он в своей юности принёс маме слезинок, а порою и потока слёз. А, что касается детства, то был, если и не паинькой, то, как большинство сельской босоногой пацанвы, беззаботным шалуном. На отце эти «косяки» отражались меньше, он переживал в себе, был сдержанней, часто тет-а-тет устраивал такие доверительные беседы, что хотелось из шкуры просто вылезть, оставив свою оболочку на месте «словесной экзекуции», а самому пойти к пруду и утопиться от стыда. Мама, конечно, по-женски воспринимала все близко к сердцу. А как иначе, если все три сына у нее под сердцем ношенными были. Какое оно, материнское сердце?
И Фёдорович вспомнил то время, когда он, шестнадцатилетний неизбалованный ничем паренёк, жил у своей родной бабушки, Татьяны Николаевны, в райцентре и учился в средней школе, вдали от семьи и родителей. Обоих родителей заменяла бабушка. Суетливая, заботливая, приучающая к труду и дающая жизненные уроки, ей, проживающей долгие годы одной и, для того, чтобы было веселее, да и финансовый вопрос, когда пенсия была мизерная, был не последним, она старалась все доброе, душевное передать и внуку.
И, когда однажды, в тихий зимний вечер, коротая время и, желая заполнить тишину в комнатке маленькой хатёнки, телевизора-то у неё не было, она начала читать стихи, Кира сразу понял, что этому произведению лет-лет. Тогда он, конечно, не знал, что это стихи Дмитрия Кедрина «Сердце», написанное в далёком 1935 году. Его ещё стали называть «Баллада о сердце матери». Но, когда она с дрожащим голосом дочитывала последние строки, вместе с тем, у неё, если бы можно было увидеть, дрожало и разрывалось сердце, такая там боль была по поводу сыночка, погибшего в Германии незадолго до победы. И эту боль прочувствовал, принял, как личную боль, он с трудом унимал дрожь губ и желание разреветься, так как всегда близко воспринимал чужую боль.
Бабушка затихла, вытирала платочком скупые, из-за того, что за 25 лет после войны, выплакала уже их целую цистерну. Кир сидел на высоком табурете напротив, положив на колени сжатые «в замок» руки, не моргая и боясь шелохнуться.
Бабушка, увидев оцепенение внука, заговорила, чтобы привести его в чувства:
– Вот так, Кирюша, вырастешь, влюбишься, красавицу жену в дом приведешь, а она… – снова вздрогнули её плечи, ещё раз промокнула глаза, глубоко вдохнула и продолжила, – вот также и ты, ради прихоти, смог бы мать, носившую тебя под своим сердцем, не только лишить жизни, но и это же, любящее тебя сердце, вынуть и бросить к ногам любимой, бессердечной… ой, не знаю, как назвать эту…? 
– Ба! Вы, что?! – вспылив, сидевший неподвижно внук и вскочив на ноги, добавил, – я вообще жениться не буду! – Резко повернулся и вышел во вторую небольшую комнаты хаты, где он проживал, спал и готовил уроки.
Чтобы как-то отвлечься от того стрессового переживание, сел за стол и накрутил на всю громкость динамик одноканального радиоприёмника.
– Кира, прикрути. Пошёл бы лучше, перед сном, свежим воздухом подышал. Сидишь днями, то в школе, то дома. Шо, у тебя и девочки нет? В кино бы сходил. Семнадцатый годик пошёл, кавалер, почти.
– Не хочу! – Буркнул Кира и для вида взял верхний в стопке на столе учебник, сделав вид, что учит уроки.
«Больше пятидесяти лет прошло, а как вчера это было, – вздохнул, вспоминаю жизненный эпизод Мельник, – а я ни разу не встречал больше текст этих сильных смыслом стихов, нужно найти».
Забил в поисковик компьютера и без проблем, сразу комп выдал десяток предложений с разных сайтов, где были размещены стихи. Открыв текст, стал внимательно и вдумчиво читать:

Сердце матери.
Дмитрий Кедрин

Дивчину пытает казак у плетня:
– Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я саблей добуду для крали своей
И светлых цехинов, и звонких рублей! –

Дивчина в ответ, заплетая косу:
– Про то мне ворожка гадала в лесу.
Пророчит она: мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесет.

Не надо цехинов, не надо рублей,
Дай сердце мне матери старой твоей.
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь – и тебя полюблю! –

Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путь.

Он сердце её на цветном рушнике
Коханой приносит в косматой руке.
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.

И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»

«Кого может оставить равнодушным такая история?! – Пожалуй и такие найдутся, – но почему так с годами очерствело мое сердце к маме? Сколько мама наплакалась из-за меня, а началось всё года через полтора после того, как впервые услышал от своей бабушки эти стихи: поступил в военное училище без проблем – передумал учиться; мама с трудом, с нервами и без проблем, но уговорила и помогла с зачислением в ВУЗ – через три года бросил; да и после службы проблем много доставлял той, чьё сердце – не каменное.
Мама, мамочка, прости меня за всё! Прости меня, дорогая! Мир душе твоей мама! Сколько тепла излучало твоё сердце, обогревая детей, как наседка своих цыплят, даже тогда, когда эти самые цыплята стали ого-го на сколько больше самой наседки. Мамочка, прости! Тебя нет теперь, а, я, сам уже, пень трухлявый, как и моя жена, получаем «благодарности» от своих детей. И, уверен, как нас не станет, так же будут «скулить», как я сейчас, клясть себя за, ничем не оправдывающие, запоздалое покаяние. Каюсь, каюсь и каюсь! Прости, моя дорогая мамочка! Прости!» – больное сердце Мельника и впрямь закололо, – «Стало быть, не каменное. И то уже хорошо, хотя, что тут хорошего… когда болит, и в тоже время – замечательно, что болит по родному человеку, его утрате. А, как иначе?!»
Наш долг перед мамами неоплатен, нет того, чем можно отплатить ей за жизнь, дарованную нам ей, хоть мы и говорим, что даровал её нам Бог и это правильно, но испытывает тяготы ношения ребёнка и боли, испытываемые, при родах она, мама. По большому счёту, по велению Всевышнего и благодаря Пресвятой Богородице появился наш Спаситель, Сын Человеческий, но чаще мы говорим, Сыном Божьим, так как Отцом Его и сам Господь Иисус называет Самого Бога. А выносившая его, не просто, Господи прости за такие сравнения – не «инкубатор» для вынашивания чужого ребёнка, как уже стало модно в нашем современном мире, а порой ввиду невозможности самой женщине выносить ребёнка, по медицинским показания, – она Матерь с большой буквы и Пресвятая Богородица.
Почему именно сейчас, чтобы не обижать его возрастом, не говоря старый, хоть он и не женщина и «его года – его богатство», Кирилл Фёдорович так основательно начал изучать писания мудрейших, копаться в себе, разбираясь с своих мыслях и чувствах? Время пришло, созрел для этого?! Да, можно и так сказать.
Почему все эти верные умозаключения не приходили раньше, когда мама жива была и, возможно, положительными эмоциями мы бы продлили ей жизнь, а нам радость того, что она с нами и нам с ней также тепло и уютно, как и птенцам, укутанных заботливо в пух – одеяния плоти материнского тела, в утробе которого они из зародыша развивались в яйце – символе жизни на Земле, символом Воскрешения, как и Господа Иисуса Христа. И потому мы должны, не просто любить мать свою, а боготворить её. Но многие, как и этот интеллигентный человек, многознающий как бы человек и всё равно  имеет такой грех, увлёкшись работой, и тем, чтобы улучшить личное и семейное благополучие, забывают ту, которая-то и не требует от вас ничего, но ей бы хотелось, хоть немного вашего внимания и душевного тепла. Вот сейчас вы готовы поделиться теплом, но самому дорогому человеку в жизни, маме, оно уже и непотребно, ведь душа неприхотлива к нему там, в Царствие Небесном, но помнить нужно, молиться за её упокой, чтобы наступил мир душе и вечный покой.
«Мама-мама, мамочка, родной мой человек! Ты ушла и только сейчас я позволяю называть тебя на «ты», потому что в семье, из поколения в поколение было принято всех старших называть только на «вы», с уважением и почитанием. Ты ушла и в моей жизни появилась большая пропасть, пустота. Никто, как ты, не мог выслушать меня, разделить: трудности, посоветовать в преодолении проблем, оказать материальную помощь, экономя на всем, собирая с пенсии, радости успехов и побед. – Думая об этом, Фёдорович впервые с того момента, как он бросил курить, захотелось, как раньше было, присесть с батей во дворе или в доме за журнальным столиком, где у него всегда лежали газеты, журналы, сигареты и пепельницы, часто заполненная под завязку и поговорить по душам и ему вылить эту горечь, а он поймёт, обязательно, мы друг друга понимали с полуслова. – Но нет мамы, нет отца, не будешь же ты своим детям или внукам жаловаться да пусть на то же здоровье или ещё на что. Для них и твои успехи – что-то обыденное, как – «сегодня, после недели дождей солнышко!
И чего обижаться, сам же был таким, забыл, что ли? Да, нет же, не забыл, только опомнился поздно, очень поздно. Спешить нужно, спешить. И того, что ты родил сына, построил дом и посадил дерево – это не всё, это тот мизер, по которому определяют вообще, ты человек или только пытаешься им стать. А вот какой ты человек и что ещё, кроме «обязательного минимума» ты после себя оставишь. Можно оставить после себя и не добрую память, да ещё и такую, что в десятках поколений и не только твои родные, весь мир с ужасом будет вспоминать. Сейчас многие молодые люди и не только, поддавшись модным течениям, идут на сделку с лукавым, который недолго их искушает, они быстро сдаются и отдаются в объятья демона, дьявол поселяется в их душе. Тогда даже изгнание диавола в Церкви не всегда может гарантировать результат. А что тогда? Костер инквизиции, может быть? Ой, не хотелось бы, но некоторые и правда, как «с катушек слетели». Так, всё! Шабаш, ты чего это, а, дед? Куда-то тебя в ту степь понесло, видно «мысли в воду нужно опустить», перегрелись. Всё, мамочка, поговорил с тобой, порассуждал. Ты всегда гордилась мной и верила, даже тогда, когда у меня в жизни были срывы и неурядицы. И благодаря тебе за то, что я стал тем, кем стал. Заслуги отца не отрицаю, ему особая, мужская благодарность. А ты, когда двадцать лет отца не было, все эти годы «нянчила» и оберегала меня от всего, от скверны, от лукавого, от тех соблазнов, которые посуду «жизненный рай», особенно в 90-е и 2000-е годы, пока я прочно не стал на ноги».
– Царствие Небесное тебе, мамочка дорогая! – закончил, долгий диалог и рассуждения Мельник, крестный знамением.