Казачество не спокойного Дона

Многомиллионный народ, населяющий в настоящее время берега Дона, Кубани, Терека, Урала, Нижней Волги, Иртыша, Амура, Уссури и другие места великой России, как-то: Забайкалье и даже Камчатку и с гордостью называющий себя в течение многих веков «казаками», едва ли может правильно понимать носимое им имя, а тем более объяснить его значение.
В русской исторической литературе хотя и были многократные попытки к объяснению этого слова, но они, как увидим ниже, не привели ни к какому положительному результату. Задача действительно нелегкая, тем более что название народа «казаки» тесно связано с вопросом о его происхождении.
Если мы станем на точку зрения российских историков, объясняющих, хотя и бездоказательно, происхождение казачества от гулящих, бездомных людей и беглых преступников из разных областей Московского и Литовско-Польского государств, «искавших дикой воли и добычи в опустелых улусах орды Батыя» (Карамзин), то название «казак» будет происхождения сравнительно недавнего, явившееся на Руси не ранее XV века и данное этим беглецам другими народами как имя нарицательное, с отождествлением со словом «вольный, никому неподвластный, свободный». (Отождествление это будет объяснено ниже.) Но тогда явится на сцену совсем необъяснимый вопрос, а именно: почему беглецы эти, скопившиеся на Днепре и Дону и по низовьям Волги, стали сами себя в XV и XVI вв. именовать казаками – названием чуждым, для них совсем непонятным, и с гордостью носят это имя в течение четырех веков, совсем отрицая какую-либо связь с московскими и литовскими областями, кроме связи по религии.
Русские и все славянские народы издавна называют германцев немцами, французы аллеманами, англичане, как и древние римляне, – германцами, шведы и норвежцы – по-своему и т. д.; сами же немцы, считая эту кличку для себя обидной, называют себя дейтш, а страну свою Дейтшланд3.
Арабы, русские и южные славяне турок называют: турки, тюрки и турци, от арабского слова «туркур», разбойник, следовательно, прозвищем бранным, которое турки не любят: сами же себя они именуют османами (османли) от султана Османа и оттоманами.
Подобных примеров можно привести тысячи, и все они будут свидетельствовать, что каждый народ носит с гордостью только то имя, которое он сам себе дал, а не то, каким его называют другие народы, часто даже в насмешку или как бранное.
Освобожденные от рабства американские негры в 1821 году основали на западном берегу Африки самостоятельную республику и назвали ее Либерия (от лат. слова liber – свободный): почему же русские и литовские беглецы, почувствовав в южных степях вольную волю и свободу от гнета бояр, не наименовали свою общину и себя одним из этих названий, а каким-то неведомым им словом «казак», объяснить которое лингвисты до сего времени не могут, и все это происходит оттого, что все историки стоят на ложной дороге в вопросе о происхождении этого, как будто бы всем известного, но на самом деле загадочного народа – казаков. Были ли когда в истории примеры, чтобы бежавшие в одиночку холопы и преступники за тысячи верст от своей родины, среди чуждого и враждебного им народа могли основать особое государство, составить сильную демократическую, свободолюбивую и религиозно-идейную общину, целый народ, с его своеобразным правлением, где старшого не было, а младший равен всем, с особыми воинскими приемами, с особенным говором, другими нравами и обычаями, а главное – рыцарской идеей лечь костьми за обиженных и угнетенных, за свои родные земли и православную греческую веру, на удивление всему миру и на славу своим потомкам. Пример в истории редкий, если не сказать – единственный. Исключительным его назвать нельзя, так как в истории подобного рода исключений не было и быть не может.
Казаки отстояли для России весь юг, покорили Сибирь, проникли на Амур за 200 лет до его присоединения (в Албазине), открыли Берингов пролив за 100 лет до Беринга (казак Дежнев) и даже проникли до островов Новой Сибири, в Ледовитом океане4.
На покоренных и отнятых у татар и турок землях они стали твердой ногой по Дону, Тереку, Кубани, Уралу, Иртышу, Амуру, даже до Камчатки, сохраняя повсюду свои особенные, мало понятные историкам, нравы, обычаи и своеобразное воинское устройство. Сделали ли что-либо подобное прославленные западом алжирские пираты и итальянские бандиты, существовавшие, как известно, более тысячи лет? Ничего подобного.
Казаки-некрасовцы, ушедшие от гнева Петра Великого, в числе 600 семей, с атаманом Игнатием Некрасовым, сподвижником Кондратия Булавина, в 1708 году на Кубань, а потом – в Турцию, в течение 200 лет неизменно сохраняют древний общинно-казацкий строй, старинный казачий говор, нравы и обычаи XVI в., выбирают, как и прежде, атаманов и есаулов и решают все свои общественные дела казачьим кругом.
Могли ли так поступать потомки всякого рода беглых из разных мест, случайного, как думают некоторые историки, сброда, не имевшего общих традиций и не соединенного одним идейно-рыцарским духом, если бы все это им не было передано издревле от славных предков. Мы думаем, что случайно или поневоле попавшие в степи беглецы скоро ассимилировались бы в среде чуждого им народа и в течение веков утратили бы свою национальность, так что от них не оставалось бы и следа.
Не то мы видим в среде казачества, разбросанного волею судеб по всем окраинам обширной России. Везде мы видим одну общую казацкую идею, один мощный казацкий дух.
Западное средневековое рыцарство, прославившееся грабежами, насилием и угнетением мирного земледельческого люда, ничего общего с идеей казачества не имеет. Казачество стояло за свою свободу, за права обиженных и угнетенных, за свои земли и за свою веру, никому не навязывая ее и насильно не обращая в нее неверных, между тем как в западном рыцарстве цель была совсем другая, а именно – порабощение мирных и беззащитных граждан и распространение католицизма мечом среди славян и литовцев, т. е. цель отрицательная.
Казаки прежних веков, как это ни странно звучит для историков, не считали себя русскими, т. е. великороссами или москвичами; в свою очередь и жители московских областей да и само правительство смотрели на казаков, как на особую народность, хотя и родственную с ними по вере и языку5. Вот почему сношения верховного правительства с казаками в XVI и XVII вв. происходили чрез посольский приказ, т. е. по современному – чрез министерство иностранных дел, чрез которое вообще сносятся с другими государствами. Казацких послов или, как их тогда называли, «станицы» в Москве принимали с такою же пышностью и торжественностью, как и иностранные посольства; об этом нам подробно говорит русский публицист XVII в., современник царя Алексея Михайловича, Григорий Котошихин.
С Петра Великого, с 1721 года, войско Донское перешло в ведение военной коллегии. С этого времени, вместо Царских грамот, адресованных «на Дон, в верхние и южные юрты, атаманом и казаком и всему великому войску Донскому», и отписок казаков прямо к Царю, на Дону стали получаться приказы коллегии и указы Сената.
Если же смотреть на казаков, как на исконных обитателей берегов Азовского и Черного морей, Дона и Нижнего Днепра, о чем мы будем говорить в следующих главах, то происхождение имени «казак» объясняется очень легко, и значение этого слова было понятно как для самих древних казаков, так и для соседних с ними народов.
Но прежде чем приступить к этому объяснению, которое тесно связано с вопросом о происхождении казачества, мы здесь приведем мнения по этому предмету некоторых историков, а мнения эти, как увидят читатели, иногда доходят до крайней нелепости, если не сказать – до смешного.
Фишер, в своей Сибирской Истории, изданной нашей Академией наук в 1774 году, слово «казак» относит к языку татарскому. «Оно означает, по его мнению, такого человека, у которого нет семьи или который не имеет постоянного жилища. Название это первоначально приписывалось собственно казачьей орде, т. е. ордынским казакам, жившим в начале XVI в. по Нижней Волге, ныне киргиз-кайсаки, которые своими набегами и наездами славились перед прочими народами. Название «казак», продолжает Фишер, от татар перешло к русским и полякам6.
По мнению Сталенберга, слово «казак» означает вольный, живущий на границе и всегда готовый служить за деньги.
Но ни Фишер, ни Сталенберг не указывают, от каких именно татарских корней они производят это слово. В современных же наречиях татарского языка слова «казак» нет; следовательно, оно не татарское, а заимствованное ими от другого народа и отождествлено по характеру и исторической жизни казачества с понятием – вольный, никому не подвластный, служащий за деньги, и другими проявлениями военного быта пограничных стражников, подобных древним нашим предкам.
Болтин в примечании к истории Леклерка, в 1788 году писал, что «в отдаленные времена на юге России жили татарские, сарматские и славянские племена; что от них отделились разные толпы в степи, разбойничали там или питались звероловством. Татары называли их казаками, т. е. сбродом. Люди эти, увеличившись, стали известны в нашей истории под именем половцев, существовавших до нашествия татар».
Вл. Броневский, в своей «Истории Донского войска», составленной, как известно, по чужим рукописям и изданной в СПб. в 1834 г., каковой труд серьезного исторического значения не имеет и притом репутация этого автора сильно пострадала от критических статей известного донского историка В. Д. Сухорукова (Донск. вест., 1867, №№ 27–29), ничтоже сумняшеся, высказался о казаках так, что будто бы царь Иван Васильевич, видя размножение по Руси бродяг и разбойников, приказал, выражаясь просто, отворить южные заставы государства и турнуть их вон из отечества на Дон.
В. Д. Сухоруков в составленном им в двадцатых годах прошлого столетия, при участии других авторов, «Историческом описании земли войска Донского» говорит, что «слово казак известно было в России гораздо раньше этого времени: оно, по мнению некоторых, на языке монгольском означало пограничного стража и вообще военного человека; но, рассматривая наши летописи тогдашнего времени, видим, что казаками назывались и такие люди, кои не только вовсе не составляли стражи, но даже разоряли Украйну. По смыслу слов, в летописях и современных актах встречающихся: «На поле ходят баловни-казаки… живут своим казачьим обычаем» и т. д., нельзя не согласиться, что имя «казак» применялось однозначительно разбойнику, но в отношении ремесла оно не было столько поносным и преступным, как разбойник, ибо этот род жизни и поведение были в духе тогдашнего времени. Таким образом, думать надобно, что слово «казак» означало отважного наездника, живущего набегами и войною, не привязанного к земле и домовитости»7.
Известный наш журналист, критик, беллетрист и историк Н. А. Полевой говорит: «Кажется нет уже сомнения, что имя казаков есть азиатское название легкого конного воина. Тут не нужно прибегать ни к Косогам и Казахии Константина Багрянородного (X в. по Р. X.), ни к косе, ни к козе, ни к козявке, от чего выводили имя казаков Гербинии, Пясецкие, Зиморовичи и др. В Азии доныне целая орда турецкая называется казаками (киргиз-кайсаки). Татары и русские принимали в XV в. имя казака в смысле бездомного, странствующего удальца-воина. Так разумел и Иоанн III в ответе хану Зинебеку в 1477 году. Но то, чем порицали казаков неприятели, составляло их славу, и имя казаков осталось именем собственным целого народа, ибо они гордились им. Некоторое число сих народов, избегшее меча монголов и не хотевшее соединиться с ними, сделались «казаками».
Барон Брамбеус (О. И. Сенковский), знаток восточных языков, в 1834 г. (т. VI «Казаки») писал: «Мы не думаем, чтобы можно было рассуждать о происхождении слова «казак» без пособия ориентализма и его исторической критики… Слово «казак» есть собственное имя народа, который мы ныне называем киргизами. Кажется, что это поколение, издревле известное в Азии отвагою, хищничеством и ловкостью всадников, с давнего времени придало имя свое отрядам легкой конницы, употребляемой восточными властелинами для разных воинских назначений, подобно тому, как народное имя швейцарцев превратилось в Европе в наименование известного рода служителей. То верно, что у монголов, завладевших Россией, оно означало, кроме киргизов, еще вооруженных всадников, не приписанных ни к какому улусу, не составлявших собственности никакого хана, ни бека, бежавших от своих кочевых владельцев, коротко сказать – «вольных воинов» из разных поколений, соединявшихся в летучие отряды. Слова «казак» и «вольный» были как бы однозначащие, и поэтому первое из них, соединяющее в себе притом понятие о войне, так нравилось беглецам из России и Литвы, поселившимся на Днепре и на Дону. Вот все, что при нынешнем состоянии ориентальной исторической критики можно сказать с некоторою достоверностью о происхождении слова «казак»; оно, по-видимому, ничего не имеет общего с именем Касогов. Не должно, однако ж, думать, чтобы понятие «казачества» не было известно на севере гораздо раньше слова казак. Оно, кажется, очень древнее и в некотором отношении может быть названо коренным обычаем северных народов, проявившихся в разные времена под разными именами. Здесь мы позволим себе одно сближение. Хотя слово «казак» есть собственное имя огромного народа, но оно очень давно сделалось уже нарицательным и притом имеет правильное производство от известного корня. Как нарицательное в восточнотурецких языках оно означает – бесприютный, скитающийся, никому не подвластный, вольный. Бабер часто употребляет в своем джигатайском наречии слова «казаклык, казакламак» в этом смысле. Как производное оно происходит от «каз» – гусь и значит гусак – «свободный, как дикий гусь», говорят турки.
Название черкесов, которые сами себя именуют «адигами», происходит от персидского слова «серкеш», испорченного грубыми устами горцев, и тоже значит – «неподвластный, бунтующий, вольный»8.
Новгородцы, еще до нашествия монголов, славились своею «вольницей». Присовокупите к тому венгеро-славянское: гуса, гусар – «свободный всадник, бродяга, разбойник», происшедшее от слова гус (гусь), с его производными – «гусарити», т. е. разбойничать на море, «гусарица» – разбойничья лодка и т. д., и вы получите четыре однозначащих названия, четыре разных перевода одной и той же идеи. Вот почему донские и малороссийские казаки назывались попеременно то черкасами, то казаками, вольницей, то даже, как напр. новосербские их соседи и нередко товарищи, – гусарами9.
Остатки ордынских казаков, не присоединившиеся к киргизам – своим соплеменникам, образовавшим новое ханство, могли быть первым ядром, около которого копились русские беглецы. Скоро это ядро могло исчезнуть от безженства, преобладавшего в скопище, и русское поколение, беспрестанно умножавшееся новыми пришельцами, остаться хозяином союза. Таким образом, говорит в заключение Сенковский, первоначальное соединение двух разнородных племен нисколько не мешает нынешним донцам быть сынами славянских предков».
Устрялов в своей «Русской истории» говорит, что донцы составляют чудную смесь разноплеменных народов; что язык их состоит из разных элементов; что в чертах их лица есть нечто азиатское и что казаки гордятся своим происхождением от черкесов и даже сами называют себя черкесами10.
Д. И. Иловайский в «Истории Рязанского княжества» (Москва, 1884, стр. 203) пришел к заключению, что «в XV в. с одной стороны образуется в Рязанском княжестве особый класс служилых людей из передовой украинской стражи, а с другой – в Придонских степях собирается вольница из русских беглецов – разбойников».
То же самое о донских казаках говорит и Костомаров, признавая их не более как беглецами, а не какой-либо партией, стремившейся сделать изменение или переворот в обществе (Русская История, гл. XXI, Ермак Тимофеевич). Как тот, так и другой не делают серьезной попытки к объяснению этого загадочного для них слова «казак». Впрочем, Иловайский в своих «Розысканиях о начале Руси» (Москва, 1882, стр. 242), цитируя соображения проф. Бруна, помещенные в Записк. Од. Общ. Ист. и Др., т. XII, приходит к заключению, что название «казаки», вопреки всем попыткам объяснить его из татарских языков, есть, вероятно, то же, что казары, с его вариантами: «казахи» у Константина Багрянородного (X в.) и касоги в нашей летописи».
М. О. Коялович, известный исследователь по истории Западной Руси (ум. 1891 г.), высказался вообще о казаках, что это испорченные силы русского народа, питомцы неестественно натянутой русской жизни времен Иоаннов III и IV, негодные (?) люди, испорченные «злыми началами управления»11.
Мнения историков Забелина, Соловьева и Ключевского о происхождении казачества я приведу после, а также попутно укажу и на взгляды по этому вопросу историков малороссийских и донских.
Историограф Карамзин, мнение которого я нарочито привожу после других, как более полное, говорит (т. V гл. IV), что «летописи времен Василия Темного, в 1444 г., упоминают о казаках рязанских, как особенно легком войске… Казаки были не в одной Украйне, где имя их сделалось известным в истории около 1517 г.; но, вероятно, что оно древнее Батыева нашествия и принадлежало торкам и берендеям, которые обитали на берегах Днепра, ниже Киева. Там находим и первое жилище малороссийских казаков. Торки и берендеи назывались черкасами, а также казаками12. Вспомним касогов, обитавших, по нашим летописям, между Каспийским и Черным морями, вспомним и страну Казахию, полагаемую греческим императором Константином Багрянородным в сих же местах; прибавим, что осетинцы и ныне именуют черкесов казахами. Столько обстоятельств, вместе взятых, заставляют думать, что торки и берендеи, называясь черкасами, назывались и казаками; что некоторые из них, не хотев покориться ни монголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, огражденных скалами, непроходимым тростником и болотами, принимали к себе многих россиян, бежавших от угнетения, смешивались с ними и под именем казаков составили один народ, который сделался совершенно русским, тем легче, что предки их с X в. обитали в области Киевской и уже были почти русскими… В истории следующих времен увидим казаков ордынских, азовских, ногайских и других; сие имя означало тогда вольницу, наездников, удальцов, но не разбойников, как некоторые утверждают, ссылаясь на лексикон турецкий: оно, без сомнения, не бранное, когда витязи мужественные, умирая за вольность, отечество и веру, добровольно так назывались».
Далее (т. VIII, гл. IV) Карамзин собственно о донских казаках говорит:
«…но важнейшим страшилищем для варваров и защитою для России между Азовским и Каспийским морями сделалась новая воинственная республика, составленная из людей, говорящих нашим языком, исповедующих нашу веру, а в лице своем представляющих смесь европейских с азиатскими чертами, людей, неутомимых в ратном деле, «природных конников и наездников», иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами усердия и доблести изгладивших вины свои, – то были донские казаки, выступившие тогда (в половине XVI в.) на театр истории».
Карамзин прямо не называет этих «природных конников и наездников» российскими беглецами, а лишь говорит, что «они считались таковыми», т. е. кем-то, по ходячему мнению, не основанному ни на каких серьезных исторических данных, а это обстоятельство имеет много шансов к более вескому утверждению его первого положения о том, что казачество на южной окраине нынешней России было известно ранее Батыева нашествия, что оно выступило в Х в. на театр истории то под именем торков и берендеев, то черкасов и просто казахов или казаков.
Этот взгляд Карамзина, с нашей точки зрения, надо считать более правильным.
В следующих главах мы постараемся доказать, с приведением подробных исторических данных, что казачество как лихие конники, с копьями и саблями – на суше и отважные мореходцы – на море, представляя передовой оплот великого славяно-русского племени, было известно, под тем или другим именем, в глубокой древности, за много веков до Р. Х.; что оно обитало почти в тех же местах, которые занимает и ныне; что оно в XII в. до Р. X. на 30 кораблях с берегов Дона, Днепра и Днестра ходило на защиту Трои, потом часть его проникла в Италию под именем гетов-руссов, а впоследствии основало Рим; что начиная с VI в. до Р. Х. и до XIII в. по Р. Х. оно наводило страх на персов и мидян, на греков и арабов; боролось с татарскими ордами и в конце концов осталось победителем над всеми своими многочисленными врагами, на славу великих свободолюбивых предков и в назидание грядущему, несокрушимому и гордому потомству.

Вельтман (Дон. Москва, 1866) слово «дейтш» производит от славянского племени даков или дациан, живших в IV в. по среднему Дунаю, а потом постепенно поднявшихся в его верховья и в VIII в. смешавшихся с жившими там германцами, обновив это полудикое племя и дав им некоторую культуру, заимствованную от греков. В это же время у немцев появилось и название их укрепленных мест – замков – бург, от греческого «пургос» – башня.
  Название немец у нас принято производить от слова немой, т. е. не умеющий говорить по-славянски, не-умец. Основанием к этому послужило древнее греческое название иностранцев непиос (nepios), от на – нет и эпос – речь, т. е. неговорящий, бессловесный, замененное впоследствии словом варвар. Это едва ли верно. «Немец» или «неемец» произошло от славянских слов «не» и «имать», т. е. неимеющий, бездомный, грабящий других и главным образом славян. Об этом грабительстве свидетельствует и вся история Дейтшланда. Следовательно, название народа «дейтш» впервые появилось в истории только в VIII в. нашей эры.
  Латинские названия германцы (germanus) и Германия немцам (кимврам и тевтонам) искони не были известны. Их так называли римляне (Цезарь, Тацит, Страбон и др.) в смысле нации (natio), в отличие от племен (gentes), т. е. союзом, братовщиной (Тацит). И действительно, германцы, разделяясь на многие независимые племена, во время войны всегда соединялись в один общий союз, в одну духовно сплоченную массу, братовщину.
4.Близ Иркутска и теперь еще видна крепость-острог, построенная казаками, сподвижниками Ермака, в 1622 г. из гигантских стволов лиственницы.
5.Даже позднейшие историки, А. Филимонов в «Очерках Дона» в пятидесятых годах прошлого столетия и В. Ф. Соловьев в своей брошюре «Особенности говора Донских казаков» в 1900 г. писали, что казаки, несмотря на то, что стоят за Русь, что полки их оберегают ее окраины и что все имеют рвение постоять за Царя, сами себя не считают русскими; что если любому казаку предложить вопрос: «разве ты не русский?» Он всегда с гордостью ответит: «Нет, я казак!» (Филимонов и Соловьев не были казаками).
6.У киргизов есть особый род, который исключительно носит название «казак», подобно тому, как есть другие роды «кипчак», «чайман» и др. Эти киргизы называют себя не «кайсак», как многие пишут, а «кхазак». Это потомки омагометаненных и смешанных с другими восточными народностями древних казаков. Среди них часто попадаются лица с чисто арийским красивым профилем и веселым взглядом. В языке киргиз-кхасаков встречается много очень характерных слов и выражений, свойственных говору Донских казаков прежних веков, как то: кублюк – кубилек (женский наряд из шелковой материи ярких цветов на Дону), чекмень – кафтан, казан – котел, тумак – шапка с верхом, шальбары – шаровары, юрт, мерин, башка, таган, чугун, серьги, чулги – чулки, кун – выкуп, чекан – оружие, тала – тальник, камыс – камыш, чушка – свинья, карга, беркут, драфа, сазан, уран – ура, карбуз – арбуз, каун – дыня, тыква, бахча, канжар – кинжал, чумичка, малахай и др. Многие лингвисты склонны думать, что эти и многие другие слова заимствованы русскими и в частности казаками от татар и киргизов. Это неверно. Славянский язык настолько богат словами, что, как увидим ниже, не нуждался в этом заимствовании и многие тысячи своих названий навязал всем соседним народам востока и запада. Сталенберг и Рубруквис отличают киргизов татарского историка Абул-Газа от киргиз-кайсаков и называют последних кергезы или черкесы – казаки, вернее – черкасские казаки, что, как увидим ниже, очень правдоподобно.
7.2-е издание Областн. войска Донск. Статистического комитета, 1903.
8.Черкес или серкеш в буквальном переводе означает «головорез». – Авт.
9.По-словацки гусь-самец называется гусер, по-сербски – гуссар, по-чешски – hauser, husak, по-польски – gensior, по-древнеэтрусски – гас, по-осетински – газ.
10.Казаки называли себя «черкасами», а не черкесами. Это ошибка историка. – Авт.
11.Напротив, в степи могли бежать только с сильным и свободным духом люди, а не негодные и испорченные управлением. Последние остаются на своих старых местах и с покорностью переносят гнет и унижения. Ведь все американские колонии основаны беглецами, бежавшими от гнета метрополий.
12.О том, что черные клобуки назывались черкасами, говорят Воскресенская и Киевская летописи: «И сконя свою дружину пойде, пойма с собою Вячеславль полк весь и вся черные клобуки, еже зовутся черкасы».
Казаки придавали большое значение словам. Они серьезно относились к обетам и обещаниям и бурно реагировали на оскорбления в свой адрес. Некоторые из этих оскорблений в наше время могут даже показаться похвалой. К примеру, мужиками современные русские называют настоящих мужчин.
Не казак
Изначально казаками называли вольных людей, живших в степи и не подчинявшихся законам государства. Нередко казаками становились беглые крепостные крестьяне. А вообще, казаком мог стать любой человек, независимо от национальности. Казак должен был отличаться смелостью, воинственностью и готовностью подчиняться законам Запорожской Сечи, которая считалась центром казачества. Согласно одному из таких законов, например, в Сечь не допускались женщины. Существование определенных правил было обусловлено тем, что казачество являлось аналогом западноевропейских рыцарски орденов. Недаром запорожцы нередко называли себя «лыцарями». Поэтому неудивительно, что гордое имя казак мог носить далеко не каждый. По этой же причине сказать казаку, что он не казак, было одним из самых страшных оскорблений.
Мужик
Не менее оскорбительным считали казаки и обращение «мужик». Дело в том, что прежде мужиками называли представителей крестьянства. Возможно, став воинами, бывшие беглые крепостные больше не хотели вспоминать о своем прошлом. Кроме того, мужики-крестьяне занимались земледелием, а казакам, согласно традиционному войсковому праву, это было запрещено. По крайней мере, как утверждает автор издания «Древняя история казачества» Евграф Савельев, грамота Войскового круга, отправленная в 1690 году по хоперским и медведицким городам, запрещала пахать землю и сеять хлеб: «...а если станут пахать и того бить до смерти и грабить». Дело в том, что считалось, что наличие собственного хозяйства и заботы о нем (равно как и заботы о семье) будут отвлекать казака от его прямых обязанностей. К тому же владение землей могло отразиться на отношениях казаков между собой, вызвать ненужные распри.
Сволочь
Намного позже оскорбительным в том числе и среди казаков стало считаться слово «сволочь». На самом деле первоначально «сволочь» не имела ругательного значения. Слово образовалось от глагола «волочить», поэтому раньше, как писал Владимир Даль, оно означало «мусор, собранный в одно место». Впрочем, по другой версии, это слово пошло от рыбаков, которые промышляли на реке Волочь. Когда у них спрашивали: «Откуда рыба?», они отвечали: «С Волочи». Однако «волочь» еще и ткацкий термин, поэтому сволочью называли еще и обрывки пряжи, которые волочились за ткацким станком. Как бы то ни было, сволочами на Руси именовали многих. Среди таковых были и люди, которые сволакивали трупы во время эпидемий и сжигали их, а также тех, кто рылся в могилах или выносил трупы с полей сражений в поисках наживы. Понятно, что для казаков подобное поведение было неприемлемым.
Отказ от данного слова
Вообще казаки всегда придавали огромное значение словам. Так, тяжким преступлением у казаков считалось нарушение обета в отношении женщин, которые не имели права находиться на территории Сечи. Если казак задумывал жениться и обзавестись детьми, он должен был уйти. Многие несчастья, которые обрушивались на человека, казаки связывали с нарушением обещаний. К примеру, во время «азовского сидения» казаки дали обет построить храм, однако поначалу его не выполнили. Чума, которая открылась осенью 1649 года, была воспринята воинами как кара за нарушение обета. Тогда они вновь поклялись построить храм по окончании «азовского сидения». В декабре 1649 года язва прекратилась, и вскоре церковь была построена. Даже слово, данное во время застолья, считалось нерушимым. Марина Куракеева в своей книге «Верхнекубанские казаки: быт, культура, традиции» пишет о том, что отказ от данного слова после пропоя расценивался другой стороной как оскорбление, за которое полагалось возмещение ущерба.
В конце марта 1611 года Первое ополчение попыталось освободить Москву, но сил для этого не хватило. После неудачи ополчение распалось из-за противоречий между дворянством и казачеством. Возник конфликт между казаками и дворянами, в ходе которого дворяне утопили 28 казаков, а казаки в отместку убили Прокопия Ляпунова.
После гибели Ляпунова дворяне покинули ополчение, и власть перешла к Ивану Заруцкому, стремившемуся упрочить положение казачьей верхушки. Под Москвой образовалось правительство «казачьих таборов», которое желало передать престол сыну Марины Мнишек. Но дворянство и значительная часть народа не желали видеть на престоле «Ворёнка».
Нелегко складывались отношения у казаков из подмосковных таборов с народным ополчением Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского. Руководители Второго ополчения настойчиво привлекали казаков на свою сторону, и с конца весны 1612 года отдельные казачьи отряды стали присоединяться к ним. Это вызвало новый раскол в казачестве. Чувствуя, как крепнут позиции Ополчения, и как теряет авторитет правительство «казачьих таборов» под Москвой, Иван Заруцкий вступил в тайные переговоры с польским гетманом Яном Ходкевичем. Но большинство казаков не одобрило переговоров с поляками. Тогда в июле 1612 года Иван Заруцкий с частью казаков бежал из-под Москвы на юг.
С августа по ноябрь 1612 года казаки в составе Второго ополчения участвовали в тяжёлых боях с поляками за Москву.
Польско-литовское войско великого гетмана литовского Ходкевича подошло к Москве утром 21 (31) августа 1612 года. Общая численность войск гетмана Ходкевича составляла около 12 тысяч человек. Причём основу войска составляли примерно 8000 запорожских казаков. В Кремле в этот момент находился 3-х тысячный польский гарнизон, под командованием полковников Струся и Будзилы, с которым Ходкевич поддерживал связь и старался координировать действия.
На рассвете 22 августа (1 сентября) гетман Ходкевич начал прорыв к Кремлю, чтобы доставить туда огромный обоз с провиантом для осаждённого гарнизона. Сражение началось с боя конницы на Девичьем поле (у Новодевичьего монастыря). В решающий момент битвы, когда поляки стали теснить русских, четыре казачьих отряда атаманов Афанасия Коломны, Дружины Романова, Филата Можанова и Макара Козлова самовольно отделились от войска князя Трубецкого и, форсировав реку, присоединились к изнурённому войску Пожарского. С помощью прибывших казаков натиск польско-литовских войск удалось отбить, и гетман Ходкевич отступил, понеся большие потери.
Сражение возобновилось через день, 24 августа (3 сентября). Теперь Ходкевич наносил удар через Замоскворечье. Бои вновь приняли упорный и ожесточённый характер. Потеснив русских, поляки ввели в пределы Москвы огромный обоз. До Кремля было уже совсем близко. В ходе боя казаки князя Трубецкого ушли в свои «таборы». Вернуть их на поле битвы смогли лишь уговоры келаря Троице-Сергиевой лавры Авраамия Палицына и призывы Кузьмы Минина. Уже под самый вечер Кузьма Минин, взяв три резервных конных дворянских сотни и отряд польского перебежчика ротмистра Хмелевского, переправился через Москву-реку и у Крымского двора решительно атаковал польский заслон. Поляки обратились в бегство, которое стало в гетманском войске общим.
Поражение войска Ходкевича на подступах к Москве предопределило падение польского гарнизона Кремля. Поляки, перед лицом голодной смерти и решающего штурма, умерили свою спесь и пошли на переговоры. И 26 октября (5 ноября) 1612 года остатки польского гарнизона покинули Кремль и сдались. При этом полк Струся, вышедший в лагерь князя Трубецкого, был почти полностью истреблён казаками. Полк же Будзилы в ходе капитуляции в целом уцелел, поскольку князь Пожарский не допустил кровопролития.
27 октября (6 ноября) 1612 года русские войска торжественно, под колокольный звон вступили в опустошённый и осквернённый захватчиками Кремль.
Значимая роль казаков в разгроме польских интервентов и освобождении Москвы предопределила их активное и решающее участие в Земском соборе 1613 года, на котором 21 февраля (3 марта) был избран новый царь Михаил Фёдорович Романов, и, соответственно, стала править новая династия Романовых. По легенде, один из казачьих атаманов на Земском соборе, глядя в упор в глаза остолбеневшим боярам, решительно положил на стол письменную «атаманскую отписку» с требованием утвердить в качестве единственного претендента на престол отрока Михаила Романова, а поверх неё небрежно швырнул обнажённую саблю.
Впрочем, избрание шестнадцатилетнего отрока на царский трон Московии «божией волей» казаков никак не способствовало авторитету новой династии. Так, например, канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега презрительно сказал пленённому митрополиту Филарету (в миру Фёдору Никитичу Романову): «Посадили сына твоего на Московское государство казаки мещеры и донцы».
О решающем влиянии казаков на приговор «Земского собора» сохранились и другие свидетельства. 13 апреля 1613 года шведские лазутчики сообщали из Москвы, что казаки избрали Михаила Романова против воли бояр, принудив Трубецкого и Пожарского дать согласие на эту кандидатуру после осады их дворов. Жак Маржерет в 1613 году в письме английскому королю Якову I, призывая его к интервенции, писал, что казаки выбрали «этого ребёнка», чтобы манипулировать им, и что большая часть русского общества с радостью встретит английскую армию, поскольку живёт в постоянном страхе перед казаками. Холоп новгородского дворянина Бобарыкина, бежавший в Новгород из Москвы в июне 1613 года, утверждал, что царя выбрали «московские простые люди и казаки» без общего согласия. Наконец, так называемый Хронограф Оболенского второй половины XVII века упоминает, что за избрание Михаила Романова высказался на соборе «славного Дону атаман». 
Атаман Иван Заруцкий не принял решение « Земского собора» 1613 года, на котором на царство был призван Михаил Фёдорович Романов. Новая власть, в свою очередь, объявила Заруцкого врагом государства. Для борьбы с казаками Заруцкого в Москве было спешно сформировано войско под командованием воеводы Ивана Одоевского. Сподвижники Заруцкого начали колебаться. Ряд городов, которые ранее контролировал Заруцкий, присягнули избранному царю Михаилу.
Не видя возможности для возведения на престол своего ставленника – «царевича» Ивана, Заруцкий со своими казаками в апреле 1613 года отступил к Воронежу. Здесь его настиг Одоевский и бился с ним два дня. Потерпев поражение под Воронежем, Заруцкий и Марина Мнишек переправились через Дон, и ушли к Астрахани, где были поддержаны волжскими, донскими и яицкими казаками.
В 1614 году казанский стрелецкий голова Василий Хохлов осадил Астраханский кремль и вынудил Заруцкого вместе с Мариной Мнишек бежать на Яик. В 20-х числах июня 1614 года стрелецкие головы Гордей Пальчиков и Севастьян Онучин осадили Заруцкого в городке яицких казаков на Медвежьем острове и после продолжительного и упорного боя заставили казаков выдать его и находившуюся с ним Марину Мнишек с ребёнком. Пленники были отправлены в Астрахань к воеводе Одоевскому, который немедленно отправил их под сильным конвоем в Казань, а оттуда в Москву. В Москве Иван Заруцкий был посажен на кол, трёхлетний «Ворёнок» повешен, а Марина Мнишек впоследствии умерла в тюрьме.
После восшествия на престол царь Михаил Фёдорович начал наводить в стране необходимый порядок. В 1613 году был создан особый Казачий приказ, или Казачий разряд, во главе которого встали незнатный дворянин Колтовский и дьяк Матвей Сомов, служивший в 1607 году у Лжепетра, а позднее – у Лжедмитрия II и считавшийся «специалистом» по казачеству. Казачий приказ ведал личным составом «вольных» казаков, их обеспечением, в том числе распределением приставств, верстанием казаков поместными и денежными окладами. Параллельно с Казачьим приказом некоторые из этих функций исполнял Челобитный приказ, основной обязанностью которого было рассмотрение челобитных, поданных лично царю. Более того, именно после Смуты и восстановления монархии обязательства государя в отношении служилого войска Донского были зафиксированы специальными грамотами 1615 и 1618 годов. Казаки были весьма довольны новым царём, особенно на первых порах. Михаил Романов щедро наградил донцов, ввёл для казаков Войска Донского право беспошлинной торговли во всех русских городах, направил на Дон богатый государев отпуск (ружейный и орудийный порох, деньги, хлеб, сукно) и даровал донским казакам их первое официальное знамя, на котором был изображён двуглавый орёл.
Начиная с 1614 года годовое жалованье неверстанных атаманов составляло 7 рублей, есаулов – 6 рублей и казаков – 5 руб. Помимо этого казакам выплачивалось ежемесячное или ежедневное «кормовое» содержание.
В 1614 году под Новгородом атаманы получали на месяц по 20 алтын, рядовые казаки – по полтине.
Царская политика по отношению к казачеству отличалась противоречивостью.
С одной стороны, любое правительство, выражавшее интересы дворянства, стремилось поставить казачество под свой контроль, ликвидировать казачье самоуправление, запретить или упорядочить казачьи приставства, прекратить приток в казачьи станицы феодально-зависимого населения и даже вернуть часть казаков прежним владельцам; с другой – и царь Василий Шуйский, и руководители ополчений, и правительство Михаила Романова были заинтересованы в привлечении «вольного» казачества на свою сторону и в сохранении его как значительной военной силы. При этом степень правительственного нажима на казацкие вольности во многом определялась текущей военной ситуацией. Когда она позволяла, правительство «разбирало» казаков, назначая жалованье лишь «лучшим» из них и исключая со службы и возвращая в феодальную зависимость казаков, вступивших в станицы незадолго до «разборов». 
Таким образом, царское правительство, начиная с Михаила Фёдоровича, стало проводить последовательную и решительную политику подчинения казачества.
Следует также отметить, что на вторую половину XVII века в общественно-политической и социально-культурной жизни Русского государства появилось другое явление, которое осложнило процесс подчинения казачества царской власти. Это церковный раскол. Изменения в обряде Русской церкви, которые непосредственным образом повлияли на устройство церковного быта как духовенства, так и других слоёв общества и простых верующих людей, не могли не вызвать возмущения. Известно, что церковная реформа была предложена и начата патриархом Никоном, но реальное её воплощение стало возможным только после её поддержки и реализации государственной властью в лице царя Алексея Михайловича. Поддержка реформы напрямую стала связываться с проявлением лояльности к власти. Отказ же от принятия нововведений рассматривался как сопротивление властям. Среди казаков возобладали идеи неприятия церковной реформы Никона.
 «Отпадение Московского царя от православия» давало право казакам ему не подчиняться. Представление о том, что именно они являются носителями «истинной веры» предоставляло им возможность консолидироваться и создать крепкую политическую силу, которая объединила бы всех казаков. Однако реальность была другой:
• постоянные притязания различных атаманов на лидерство и отсутствие собственной экономики делали социально-политическую обособленность казачества невозможной.

Тем более что оно уже находилось в «тисках» жёсткого давления со стороны государства. Единственным способом отстаивания политических прав и социально-культурной самобытности были восстания, которые теперь шли не только под лозунгами «наивного монархизма», но и защиты «старой веры».

Степан Разин

В годы войны с Речью Посполитой (1654—1667) и Швецией (1656—1658) в ответ на усиление налогов последовало массовое бегство крестьян и посадских людей на окраины государства. Под давлением дворянства правительство, претворяя в жизнь нормы Соборного уложения 1649 года, с конца 1650-х годов приступило к организации государственного сыска беглых. Меры по возвращению беглых крестьян вызывали массовые протесты в южных районах, особенно на Дону, где издавна существовала традиция – «с  Дона выдачи нет».
Тяжёлые повинности и характер землепользования сближали с крестьянами служилых людей по прибору, охранявших южные рубежи.
Предвестником восстания Степана Разина было движение казачьих отрядов Василия Уса к Москве в 1666 году. К казакам, требовавшим жалованье за службу, во время похода примкнули крестьяне и холопы Южного Подмосковья. Весной 1667 года на Дону собралась ватага голутвенных казаков и беглых людей во главе с донским казаком Степаном Разиным, который повёл их на Волгу и Яик. Поскольку царские воеводы имели приказ задерживать казаков, действия разинцев нередко принимали бунтарский характер. В конце лета 1667 года они захватили Яицкий городок (Гурьев) и остались в нём зимовать.
Весной 1668 года разинцы вышли в Каспийское море. Ряды их пополнялись казаками, прибывшими с Дона, а также черкасами и жителями русских уездов. На Каспии вблизи персидского города Решта у казаков произошёл бой с шахскими силами. Бой был тяжёлый, и разинцам пришлось вступить в переговоры с персами. Но прибывший к шаху Сулейману I посланник русского царя Пальмар привёз царскую грамоту, в которой сообщалось о выходе в море воровских казаков. В грамоте также предлагалось персам, чтобы они «побивали бы их (казаков) везде и смертию уморяли без пощады». Переговоры с казаками были прерваны. По приказу шаха послов Разина заключили в тюрьму и вскоре казнили.
В ответ на эти действия разинцы разорили персидский город Фарабат (Ферахабад) в провинции Мазендеран. Причём в этот город они вошли, всем говоря, что они, дескать, купцы, привезли кавказские товары и хотят обменять их на персидские. Персы охотно покупали у казаков их товар, тем более что казаки продавали все вещи по очень низкой цене. Шесть дней они торговали так на базаре. Сам же Разин гулял между ними, и казаки зорко поглядывали на своего атамана. На шестой день Разин стал так, чтобы его было видно со всех концов площади, обернулся и вдруг взял шапку и сдвинул её набок. Это и было условным знаком для казаков. Казаки мгновенно бросились на персов, грабя торгашей и убивая всех, кто оказывал им хоть малейшее сопротивление. Пощадили казаки лишь православных купцов, которые с криками «Христос», «Христос!» выбегали им навстречу, а также освободили всех русских пленников. В Фарабате был дворец шаха, в котором находилась сокровищница фарфора, китайских ваз, чаш из сердолика, агата, коралла, янтаря, посуды из горного хрусталя и другие бесчисленные редкости. Казаки же разграбили и подожгли этот дворец. Ограбили и сожгли они также расположенный неподалёку городок Астрабат. Всю свою огромную добычу казаки погрузили в струги и отплыли недалеко от Фарабата. Там, на полуострове Миян-Кале между Фарабатом и Астрабатом Разин заложил свой стан.
Весной 1669 года казаки выдержали несколько боёв в «Трухменской земле», где в одной из стычек погиб ближайший сподвижник Разина атаман Сергей Кривой. Затем у Свиного острова, близ Баку, казаки подверглись нападению большого шахского флота под командованием Мамед-хана. Причём персы сцепили свои суда цепями, чтобы окружить казачий флот. Казаки воспользовались этой ошибкой и пустили ко дну флагманский корабль противника, после чего уничтожили и весь его флот. Именно в этом сражении в плен к разинцам попали дочь и сын командующего персидским флотом. Кстати сказать, по версии некоторых историков, дочь и была той самой персидской княжной, которую впоследствии Степан Разин, как поётся в известной народной песне «Из-за острова на стрежень…», сгрёб в охапку, как медведь, и швырнул со струга в воду, то бишь подарил её Волге-матушке.
Однако и после этой победы положение казаков оставалось сложным. Следовало ожидать подхода новых сил персов. Поэтому разинцы отправились к Астрахани. Вступив в переговоры с астраханскими воеводами, Степан Разин добился того, что его с почётом принимал главный воевода князь Иван Прозоровский и пропускал на Дон, а казаки за это должны были отдать пушки, пленных и часть своей богатой добычи. Но разинцы уклонились от выполнения своих обещаний и в августе – сентябре 1669 года прибыли на Дон.
В Кагальницкий городок, где обосновался Разин, стали стекаться казаки и беглые крестьяне. На Дону резко обозначилось противостояние разинцев и донской казачьей старшиной. На Дон был срочно послан царский посол Герасим Евдокимов с поручением выведать местонахождение Разина, состоят ли в сговоре с ним низовые атаманы и казаки «и куды его на весну чаять походу». Евдокимов прибыл в Черкасск в апреле 1670 года и был хорошо принят «домовитыми» казаками и войсковым атаманом Корнилой Яковлевым, крёстным отцом Степана Разина. В ответ на прочтение царской грамоты «атаманы и казаки на его, государской, милости челом ударили». Однако на другой день в Черкасск неожиданно прибыл Степан Разин со своими молодцами. Яковлев собрал новый круг для выбора «станицы» сопровождать Евдокимова до Москвы. Воспользовавшись этим, Разин вошёл в круг с верными ему казаками и открыто бросил Евдокимову обвинение в том, что он прибыл на Дон в качестве боярского лазутчика и «учал ево, Герасима, бранить и бить, и, бив до полусмерти, бросил его в воду в Дон реку». Вместе с Евдокимовым были убиты и многие из «домовитых» казаков. Попытка войскового атамана осудить убийство царского посла вызвала ярость и угрозу со стороны Разина в адрес Яковлева и гордый ответ: «Ты владей своим войском, а я владею своим войском!» Таким образом, сопротивление «домовитых» и их атамана было сломлено. 61
Разин становится полновластным предводителем казачества на Дону. Он организует новый поход на Волгу, который принимает ярко выраженный антиправительственный характер. Повстанцы убивали воевод, помещиков и их приказчиков, создавали новые органы власти в форме казачьего самоуправления. Повсеместно выбирались городовые и крестьянские старшины, атаманы, есаулы, сотники. Активными участниками восстания были казаки, служилые люди «по прибору», народы Поволжья, жители Слободской Украины.
Разин обещал народу волю и призывал к поголовному истреблению бояр, дворян, думных и всяких приказных людей. Также он объявил, что в его войске якобы находится царевич Алексей Алексеевич 62 , сын царя Алексея Михайловича, который идёт на Москву по указу своего отца, чтобы наказать бояр, дворян, воевод и торговых людей «за измену». Примерно в это же время в повстанческом лагере появился боевой клич – «Нечай, Нечай!». По всей видимости, это означало, что лже-Алексей появился в разинском окружении нечаянно, «нежданно-негаданно». Специально для него изготовили струг, покрытый красным бархатом.
В мае 1670 года восставшие казаки овладели Царицыном. В это же время к городу подплыли московские стрельцы под начальством Ивана Лопатина, но они были разбиты повстанцами.
В Царицыне состоялся военный совет. На нём вожаки восстания решили идти на Астрахань. Оборонявшие Астрахань стрельцы, недовольные тем, что начальство выплачивало им жалованье с крайне большим опозданием, были настроены позитивно по отношению к Разину. Весть о том, что Разин идёт на Астрахань, испугало власти.
Против повстанцев был выслан отряд стрельцов. Однако при встрече с разинцами стрельцы, арестовав своих начальников, перешли на сторону восставших. После этого повстанцы двинулись к Астрахани и в ночь на 22 июня штурмовали её. При этом стрельцы и посадские люди не оказали им должного сопротивления. Взяв город, разинцы первым делом казнили воеводу Ивана Прозоровского и стрелецких начальников. В Астрахани, как и в Царицыне, было введено казачье устройство: население было поделено на тысячи, сотни, десятки с выборными атаманами, сотниками и десятниками. Высшим органом власти стал круг, а вместо воеводы, был назначен городовой атаман.
После взятия Астрахани на сторону восставших добровольно перешло население Среднего Поволжья (Саратов, Самара), а также чуваши, марийцы, татары, мордва. Такому успеху повстанцев способствовало то, что Разин объявлял каждого перешедшего на его сторону свободным человеком.
В сентябре 1670 года разинцы взяли часть Симбирска и осадили Симбирский кремль. Но осаждённый гарнизон под командованием князя Ивана Милославского и при поддержке присланного из Москвы воеводы Юрия Барятинского отразил несколько штурмов. Чтобы помешать царским войскам прийти на помощь симбирскому гарнизону, Разин направил небольшие отряды к городам правобережной Волги с целью поднять на борьбу крестьян и посадских людей.
Также в сентябре при поддержке примкнувшего местного населения разинцы захватили Алатырь, Саранск, Пензу, осадили Цивильск и спровоцировали волнения в Галицком, Ефремовском, Новосильском, Тульском, Тамбовском и других уездах.
Для подавления восстания были собраны значительные правительственные силы. В конце сентября из Мурома выдвинулось войско во главе с князем Юрием Долгоруковым, которое в конце октября разбило отряды Разина у села Мурашкино к северу от Арзамаса, затем освободило Саранск и Пензу.
В начале октября 1670 года под Симбирском царское войско под командованием воеводы Юрия Барятинского нанесло повстанцам жестокое поражение. Потери повстанцев были огромны. Вражеская пуля пробила ногу Разина, а когда он упал с лошади, то получил удар саблей в голову. В таком состоянии ему угрожало пленение, но верные соратники вызволили его из рук врагов, схвативших бесстрашного атамана. Он был вывезен на Дон, где со своими сторонниками укрепился в Кагальницком городке, из которого год назад начал свой поход. Разин рассчитывал вновь собрать своих сторонников. Однако домовитые казаки во главе с войсковым атаманом Корнилой Яковлевым, понимая, что действия Разина могут навлечь царский гнев на всё донское казачество, 13 (23) апреля 1671 года взяли штурмом Кагальницкий городок. На следующий день после жестокого боя они пленили Степана Разина и его брата Фрола и впоследствии выдали их царским властям.
2 (12) июня Степан и Фрол Разины были доставлены в Москву. После четырёх дней допроса, в ходе которого были применены пытки, 6 (16) июня Степан Разин был четвертован на Болотной площади. Причём палач сперва отрубил ему правую руку по локоть, потом левую ногу по колено. Его брат Фрол, видя мучения Степана, испугался и закричал: «Я знаю слово и дело государево!». «Молчи, собака!» – прохрипел в ответ Степан. Это были его последние слова: после них палач спешно отсёк ему голову. Руки, ноги и голова Разина были воткнуты на пять специально установленных кольев, а туловище брошено на съедение собакам.
Несмотря на разгром основных сил восставших, пленение и казнь лидеров, волнения ещё продолжались. В начале лета 1671 года отряд Фёдора Шелудяка предпринял поход из Царицына на Симбирск, осадил его. Однако три попытки штурма оказались неудачными, и осада была снята. До августа 1671 года на Среднем Поволжье оказывал сопротивление царским войскам казачий отряд Максима Осипова. Последним же оплотом восставших была Астрахань, сдавшаяся в конце ноября 1671 года.

Кондратий Булавин

Казаки до реформ Петра I жили на Дону своим особым, отдельным от Москвы казачьим миром. Эта жизнь была отнюдь не похожа на жизнь Московского царства, даже несмотря на присягу на верность, которую дали казаки царю Алексею Михайловичу в 1671 году. Присяга эта ни в коей мере не коснулась распорядка Войска Донского, прав народного собрания (круга). Донцы на своём Присуде продолжали жить по старому, на основе своих древних адатов (обычаев). Донское казачество представляло из себя военно-демократическую республику, которая существовала отдельным государством от Московского царства. Оно имело свою территорию, свой народ, свой язык и свою власть. При этом жизнь на Дону в то время слишком разнилась от жизни в Москве. Это было два противоположных полюса. На казачьей земле не было ни родовитых бояр, ни богатых купцов, ни холопов-рабов. Все казаки были равны между собой, а казачество являлось вольнолюбивым братством. Управлялась Донская земля по всем законам древнего народоправства, она имела свой «парламент» – Войсковой Круг, который устанавливал законы, выбирал Атамана и других должностных лиц из своей же казачьей среды. Был у казаков и свой суд – скорый и равный для всех казаков, без всяких пыток, правежа, застенков и прочим, чем особенно отличался тогда московский суд. Да и жизнь крестьян в Московском государстве была тогда тяжёлая и ужасная особенно после Соборного уложения 1649 года, по которому они были окончательно закреплены за помещиками на положении бесправных рабов. А после церковного раскола, вызванного реформами патриарха Никона, к тому же началось жестокое преследование приверженцев старой веры. И тем, кто продолжал держаться старых церковных обрядов, кто молился «двуперстием» и совершал молитвы по древнеславянским церковным книгам – рубили пальцы, резали носы и языки; их сжигали на кострах как «еретиков».
Весьма жуткую картину можно было наблюдать тогда и на верху московской церкви во главе с кощунственным «Синодом» Петра I.
Народ не взлюбил царя и считал его Антихристом за то, что после потери всей артиллерии под Нарвой в 1700 году он пустил на пушки церковные колокола, и за то, что он богохульствовал и подвергал священнослужителей едким насмешкам на сборище собутыльников – Всешутейшем, всепьянейшем и сумасброднейшем соборе, в котором сам состоял в сане протодиакона под кличкой Пахом Пихайх.. Михайлов. Устройство «собора» кощунственно копировало всю тогдашнюю церковную иерархию. В его состав входили: «князь-папа», «архидиаконы», «диаконы», «иподиаконы», «посошники», «лампадники» и прочие. Особыми членами «собора» были женщины. Иерархия среди них была такой: высшим титулом являлся «княжна-игуменья», затем шли «архиигуменьи», «игуменьи», «диаконисы» и «монахини». Всем членам «собора» были пошиты особые одеяния, которые представляли собой пародию на облачения христианских священнослужителей: к примеру, вместо архиерейской панагии они носили фляжку с вином, а на митре «князя-папы» был изображён Бахус 63 , сидящий верхом на бочке с водкой. Пьянство, среди «соборян» именовалось «Ивашкой Хмельницким» или просто «Ивашкой», а разврат – «Ерёмкой».
Проводимые Петром I реформы повлекли за собой ужесточение в жизни народа, обложение податями и повинностями, приписку к занимаемым территориям. Это вместе с усилением крепостничества подвигало крестьян на массовое бегство в казачьи области. Но и там началось ограничение казачьих привилегий и самоуправления.
Восстание на Дону началось с запрета царского правительства казакам самостоятельно добывать соль и ультиматума – выдать беглых крепостных крестьян. Оба эти требования казаками были отвергнуты. После чего донской казак Кондратий Булавин, собрав отряд численностью около 300 казаков, напал на занятые солдатами Изюмского полка казацкие солеварни и отбил их. Присланный в октябре 1707 года против восставших отряд князя полковника Юрия Долгорукова был полностью уничтожен, а сам князь и большинство офицеров были убиты казаками. По некоторым данным, убийство полковника и разгром его отряда Булавин совершил в тайном сговоре с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым, желавшего ослабить вмешательство царской власти в донские дела. Однако вскоре восстание было подавлено царскими властями, и Булавин со своими соратниками бежал в Запорожскую Сечь.
После возвращения Булавина на Верхний Дон весной 1708 года восстание вспыхнуло с новой, более яростной силой. К восставшим теперь присоединилась масса казаков, ранее стоявших в стороне от восстания, в том числе запорожцы. К апрелю 1708 года восстание охватило Козловский, Тамбовский, Верхнеломовский и Нижнеломовский уезды, распространилось на Слобожанщину и Левобережье, а также Поволжье. Войско Булавина двинулось к Черкасску и в сражении на реке Лисковатка (у городка Паншина) разбило войско атамана Максимова. После этой победы восставшие двинулись к войсковому центру – городу Черкасску. В ходе недолгой осады Черкасска  Булавин взял в заложники двух старшин – братьев Поздеевых, и потребовал выдать ему войсковую верхушку с атаманом Максимовым. Часть черкасских казаков, в том числе брат заложников, схватили атамана Максимова и близких к нему старшин и выдали их Булавину. После занятия повстанцами города атаман Максимов и старшины были казнены, их имущество разграблено, а Черкасск стал форпостом восстания.
В начале мая 1708 года Булавин был избран атаманом Войска Донского, а часть его тайных сообщников, предавших Максимова, получила войсковые должности. Все это серьёзно обеспокоило царя Петра I, который для подавления восстания направил на Дон 32-тысячное войско во главе с майором лейб-гвардии Преображенского полка князем Василием Долгоруковым, братом убитого казаками Юрия Долгорукова.
Булавин, чтобы привлечь к себе народ, рассылал по казачьим землям и южным областям России «прелестные» письма с призывом постоять за казачьи права против изменников бояр и дворян. Своё войско он разделил на три части:
– На волжском направлении действовали отряды атаманов Игната Некрасова, Ивана Павлова, Лукьяна Хохлача (3,5 тысяч человек). В середине мая 1708 года они взяли Дмитриевск (Камышин), в конце мая осадили Саратов, но овладеть им не смогли и двинулись на Царицын, который захватили в июне. При этом царицынский воевода Афанасий Турченинов был казнён.
– На северском направлении действовали отряды атаманов Драного, Голого и Беспалого. Эти силы казаков выдвинулись на Северский Донец и Слободскую Украину и в начале июня на реке Уразовой (недалеко от города Валуйки) разгромили Сумский слободской казачий полк. Именно эта группировка повстанцев первой встретилась с превосходящей по численности армией Долгорукова. В начале июля отряды Драного и Беспалого потерпели серьёзные поражения под местечком Тор и в урочище Кривая Лука на Северском Донце. В одном из боёв атаман Драный был убит пушечным ядром, и казачьи отряды возглавил Никита Голый.
– Азовское направление возглавил лично Булавин. Его войско насчитывало около 2000 человек. В начале июля Булавин подошёл к Азову и начал его штурмовать. Однако при атаке крепости повстанцы попали под сильный огонь крепостной и корабельной артиллерии, подверглись контратаке гарнизона и были вынуждены беспорядочно отступить к Черкасску. Причём отступление было тяжёлым и неудачным: преследуемые царскими войсками, около 400 казаков утонули в Дону и в реке Каланче. 60 казаков попали в плен – их судьба была страшной: вначале им вырвали ноздри и языки, а затем повесили за ноги на крепостных стенах.
Воспользовавшись неудачей под Азовом и опасаясь царской расправы, группа домовитых казаков составила заговор против Булавина. 7 (18) июля 1708 года заговорщики под руководством старшины Ильи Зерщикова окружили дом, где жил Кондратий Булавин с одиннадцатью сохранившими ему верность казаками, и пошли на штурм. Силы были неравными, Булавин вынужден был укрыться в доме от заговорщиков и вскоре погиб. Впоследствии его труп доставили в Азов, где гарнизонный лекарь отрезал и заспиртовал голову отважного атамана, чтобы её представили царю, а тело повесили за ногу над городской стеной. Потом труп был разрублен на 5 частей, которые насадили на шесты и возили по городу. Голова же Булавина хранилась в спиртовом растворе на протяжении 9 месяцев, после чего Пётр I лично привёз её в Черкасск и приказал насадить на кол.
После смерти Булавина восстание ещё продолжалось, однако боевые действия велись разрозненно. В верховьях Дона действовал отряд Никиты Голого, на Волге – отряды Некрасова, Беспалого, Павлова и других атаманов. Пётр I направил против них регулярные воинские части, и к концу лета 1708 года выступление казаков в основном было подавлено. Лишь отдельные очаги восстания ещё сохранялись вплоть до марта 1709 года.