Ток совести

Персонажи:
Владимир Крагельский: Генеральный директор ООО «ЭнергоСистема Регион». Холодный, расчётливый, верит только в цифры и власть.

Ирина Сомова: Зам. директора по работе с населением. Мастер манипуляции, сладкоголосая в телефонной трубке, ядовитая в реальности.

Дмитрий Волков: Начальник отдела взысканий. Бывший «решальщик», грубый, привык запугивать.

Антон Лебедев: Главный инженер. Технарь, равнодушный к людским страданиям, видит только схемы и показания.

Тьма: Нечто, пробудившееся в сети. Голодное. Обиженное.

Владимир Крагельский привык начинать день с ощущения власти. Его кабинет на последнем этаже «ЭнергоСистема Регион» (ЭСР) напоминал командный центр. Панорамные окна открывали вид на город – море огней, питаемых его империей. Его империей. Он щелкнул выключателем дорогой настольной лампы – свет вспыхнул мгновенно, послушно. Как и все в этом городе должно было быть послушно. Неплательщики? Проблема решаема. Простота решения – красота системы. Отключить. Перерезать провода. Поставить пломбу страха. Люди – слабаки, они согнутся под грузом темноты и холода. Крагельский потянулся к кнопке кофемашины.
И тут свет в лампе моргнул. Едва заметно. Почти игриво.
Крагельский нахмурился. Перебои? В его здании? Недопустимо. Он резко нажал кнопку внутренней связи.

– Волков! Что за халтура? Проверьте подачу! Сейчас же!
Голос начальника взысканий прозвучал хрипло, с непривычной ноткой неуверенности:
– Владимир Петрович… У нас… странности. В щитовой на первом. Лампы… они…
– Что «они»? – рявкнул Крагельский.
– Мерцают. И… гудят. Как-то не так. Будто… стонут.
– Чушь! Проверьте контакты! И чтобы к десяти часам отчет по квартальным отключениям был на столе! Особенно по тем, кто судится. Надавить!

Он отключился. Мерцание? Гудение? Ерунда. Старое здание. Нужно вкладывать в новую штаб-квартиру, а не латать эту развалюху. Он сделал глоток кофе. На вкус он показался… металлическим. Как будто лизнул оголенный провод. Крагельский поморщился и отставил чашку.

Ирина Сомова вошла без стука, ее обычная сладковато-ядовитая улыбка была напряжена. Лицо бледнее обычного.
– Владимир Петрович, абоненты… они звонят. Не переставая.
– И что? Пусть звонят. Это их проблема.
– Нет, вы не понимаете. – Ирина прикусила губу. – Звонят… отключенные. Те, кого Волков… ну, вы знаете, вчера и позавчера. Особенно те, кто судится. Но… по нашим данным, у них нет связи. Телефоны отключены за долги вместе со светом. Или… или они… – она осеклась.
– Они что?
– Они… шепчут. Одно и то же. Сквозь помехи. «Темно… так темно…». И еще… «Пломба… сгорела…».
Крагельский почувствовал, как по спине пробежал холодок. Но он тут же подавил его волей.
– Глупости! Кто-то балуется. Волков разберется. Пригрозите им новым отключением! Не платят – пусть сидят в темноте и помалкивают!
– Я… я пыталась. – Голос Ирины дрогнул. – Но когда я говорю «отключим», в трубке начинается… вой. Такой… электрический. Или смех. Я не знаю. У меня… – она показала на ухо. На мочке краснел маленький, словно ожог от искры, волдырь.

В кабинете главного инженера Лебедева пахло горелой изоляцией. Антон нервно перебирал бумаги, на столе перед ним лежал расплавленный калькулятор. Его лицо, обычно спокойное и погруженное в схемы, было искажено страхом.
– Это невозможно! – бормотал он, глядя на экран монитора, где прыгали бессмысленные цифры. – Сопротивление… оно отрицательное! Нагрузка растет там, где ее нет! Трансформаторы на подстанции №7… они… они пьют больше, чем отдают. Как? Как?!
Он ткнул пальцем в план города на стене. Там, где накануне его бригады под руководством Волкова провели «массированное воздействие» на должников из списка судебных исков, горели тревожные красные метки. Но не просто горели – они пульсировали, как язвы на карте. Антон поднес руку к одной из меток. Пластик карты под пальцем был горячим.
– Крагельский требует объяснений… – прошептал он. Какие объяснения? Что сеть… живая? И злая?

Тьма пришла с наступлением сумерек. Не обычная ночная тьма, а густая, маслянистая, вытекающая из розеток, сочащаяся из-под плинтусов. Она не просто поглощала свет – она его пожирала. Фонарики на телефонах сотрудников, застрявших в здании из-за внезапного "технического сбоя" во всем районе, светили жалкими пятнышками, которые тьма сжирала за пару метров. И в этой тьме зашевелились звуки. Не гул трансформаторов – знакомый, почти родной. А скрежет – будто кто-то зубами грызет медный провод. Шипение – как от короткого замыкания в сырости. И шепот. Множество шепотов, сливающихся в леденящий кровь хор: «Темно… так темно… Верните свет… Пломба… пломба сгорела…»

Волков, этот гроза должников, спрятался в своем кабинете. Его трясло. Он запер дверь на все замки, подпер стулом. В руках он сжимал монтировку – оружие, которым он любил «убеждать» строптивых. Но против тьмы и шепота монтировка была бесполезна. Внезапно погас его телефон-фонарик. Волков замер. В полной, абсолютной темноте он услышал, как что-то скребётся о дверь. Не ключом. Скорее… когтями? Или оголенными проводами? Шелестящий, металлический скрежет.
– Уходи! – прохрипел Волков. – Я прикажу… прикажу отключить тебя навсегда!
В ответ дверь вздрогнула. Не от удара. Как будто от мощного электрического разряда. Замок оплавился с треском. Дверь медленно поползла внутрь. В проеме стояла не фигура, а сгусток мрака, пульсирующий слабыми, больными вспышками – как умирающая лампочка. Внутри сгустка что-то шевелилось, обугленные очертания, напоминающие… человека? Но исковерканного током. Из тьмы протянулось нечто – не рука, а сплетение обгоревших проводов, светящихся тусклым зловещим синим.

– Нет! – взвыл Волков, замахиваясь монтировкой.
Провода коснулись его груди. Не было сильного удара. Был жгучий холод, пронзивший все тело, сковывающий мышцы. Волков рухнул на пол, дергаясь в беззвучном крике. Он чувствовал, как что-то высасывает из него не кровь, а… энергию. Жизнь. Тепло. Свет его собственных глаз померк. Последнее, что он услышал, был тот же навязчивый шепот, но теперь он звучал изнутри его черепа: «Темно… так темно… Где мой свет?» А потом – только тихий треск, как от сгорающего предохранителя. И запах горелого мяса и пластика.

Ирина Сомова металась по своему роскошному кабинету, натыкаясь на мебель в кромешной тьме. Ее телефон был мертв. Шепот становился громче, он был повсюду – в стенах, в потолке, в ее собственной голове. «Отключим… мы отключим… свет… пломбу… сожжем…» Это были ее слова. Ее угрозы, сказанные тысячам, теперь возвращались к ней, искаженные болью и ненавистью.
– Заткнитесь! – закричала она, закрывая уши ладонями. Но шепот проникал сквозь кости. – Я исполняла приказ! Система! Это система!
В зеркале, висевшем на стене, мелькнуло слабое мерцание. Ирина замерла, подойдя ближе. В темном стекле отражалось не ее лицо. Там плавала тень, изможденная, с впалыми щеками и огромными, полными ужаса глазами – глазами женщины, сидящей месяцами в холодной темной квартире без надежды. Женщины, которой Ирина когда-то сладким голосом пообещала «решить вопрос», зная, что решение будет только одно – ножницы по проводам.
– Нет… – прошептала Ирина. – Это не я…
Тень в зеркале открыла рот. Но вместо звука из него повалил чёрный, вонючий дым. Ирина вскрикнула и отпрянула. Дым клубился уже не только в зеркале – он валил из розетки, из вентиляции. Густой, едкий, пахнущий гарью и отчаянием. Он обволакивал ее, лез в нос, в рот, в легкие. Ирина закашлялась, падая на колени. Она задыхалась, но не от дыма, а от чужого, навязанного ужаса. От темноты, которую она сама рассылала по городу. Теперь она была внутри нее. Навсегда. Ее последний хриплый вдох смешался с шепотом: «…темно…»

Антон Лебедев нашел Крагельского в серверной. Генеральный директор сидел на полу, обхватив колени, и монотонно стучал головой о металлический шкаф. Рядом валялся разбитый ноутбук. На экранах серверов прыгали безумные строки кода, сливающиеся в мерзкие узоры.
– Она… она здесь… – бормотал Крагельский, не поднимая головы. – Сеть… она не хочет слушаться… Она хочет… есть.

Антон подошел к главному щиту. Стрелки приборов бешено метались. Температура зашкаливала. Он попытался отключить рубильник главного ввода. Ручка не поддавалась. Будто ее держала невидимая рука. Антон налег изо всех сил. Ручка поддалась – и в тот же миг его пронзила дикая, всесжигающая боль. Тысячи вольт ударили через металл. Он не закричал. Его тело выгнулось в неестественной дуге, застыв на мгновение в свете синих адских искр, вырвавшихся из щита. Потом оно рухнуло, обугленное, дымящееся. Запах озона и жареного мяса заполнил помещение.
Крагельский поднял голову. Он видел смерть Лебедева. Видел, как тьма сгущается вокруг, наполняясь голодными искорками. Он чувствовал ее ненависть. Личную. Не к компании. К нему. К его приказам. К его уверенности, что он – бог света и тьмы для маленьких людей.
– Я… я не хотел… – выдавил он. – Это бизнес… Система…

Из тьмы перед ним выплыло нечто. Не монстр. Не призрак. Это была пустота. Абсолютная, всепоглощающая. Но в ней горели две точки. Как перегоревшие нити накаливания. Холодные. Немигающие. И они смотрели прямо в него. В его душу. И в этой пустоте Крагельский увидел всё. Все темные квартиры. Все перерезанные провода. Все слезы и страх. Все свои приказы. Они пронеслись перед ним с чудовищной скоростью, врезаясь в сознание, прожигая его.
– НЕТ! – заорал он. – Я ВАМ СВЕТ ДАЛ! Я ВЛАСТЬ! Я…

Пустота двинулась к нему. Медленно. Неотвратимо. Крагельский попытался отползти, ударился спиной о серверный шкаф. Пустота коснулась его ботинка. Не было боли. Был… холод. Ледяной, проникающий в кости. Исчезновение. Его нога ниже щиколотки просто… пропала. Растворилась в небытии. Без крови. Без звука. Только ровный срез, как будто отключили питание самой материи.
– Остановись! – взвыл Крагельский, глядя на культю. – Я заплачу! Включу! Всем! Навсегда! БЕСПЛАТНО!
Пустота не реагировала. Она скользнула выше, коснулась колена. Холод. Исчезновение. И выше… Крагельский бился в истерике, царапая пол обрубками рук. Он молил, проклинал, обещал золотые горы. Пустота была неумолима. Она пожирала его по кусочкам. Бедро. Таз. Живот. Грудь. Холодное молчание было страшнее любой боли.

Последним, что увидел Владимир Петрович Крагельский, прежде чем тьма поглотила его глаза и мозг, были те самые две холодные точки в пустоте. И ему показалось, что в них на миг мелькнуло… понимание. Понимание того, что значит быть отключенным. Навсегда. Не осталось даже искры.

Аварийные бригады ЭСР обнаружили здание обесточенным. Не просто без света – мертвым. Ни один прибор не работал. Внутри царил хаос: оплавленные компьютеры, обугленные следы на стенах, странный запах озона и тления. Тела Волкова и Лебедева нашли быстро. Сомову – задохнувшейся в своем кабинете, с лицом, застывшим в вечном гримасе ужаса. Крагельского не нашли. Вообще. Только его дорогой костюм, аккуратно сложенный на кресле в серверной, и обугленный срез ножки кресла, будто отпиленный чем-то невероятно горячим и точным. На столе перед креслом лежал последний лист бумаги с квартальным отчетом об отключениях. Напротив каждого адреса из «судебного списка» кто-то вывел жирным, угольным следом одно слово: «ОПЛАЧЕНО».

А в городе, в тех самых квартирах, которые значились в отчете, свет зажегся сам. Без заявок. Без квитанций. Просто включился. Ярко и ровно. Как будто сеть… вздохнула с облегчением. В щитовых тихо щелкали реле, и где-то в глубине кабелей, под землей, что-то огромное и темное, насытившись, снова погрузилось в сон. Пока его снова не разбудят. Несправедливостью. Тьма, однажды рожденная от боли, никогда не спит крепко. Она лишь ждет своего часа. И своего должника.