1619 Сильнее тщеславия, таланта и грёз

           Британский посол сэр Томас Роу был обескуражен. Прогнозы изменения сфер влияния Индии и Ирана достигли ушей посла. Длинными, неведомыми (нам) путями он получил мутные сведения о подготовке агрессии могольского падишаха против Персии. Это было возмутительно!
          Прежде всего, потому, что «британский лев», в отличие от «португальской лисы» прибыл в Индию не с побрякушками и бусами, над которыми в голос и досыта издевательски нахохотались индийские раджи. Их-то богатства нередко превышали унылый бюджет португальского короля. Но не жадность португальских колонизаторов. Британия же прибыла с серьезными торговыми намерениями. И за спиной «льва» стояла Британская Ост-Индийская компания, королева Елизавета и нынешний король Яков!
          А во-вторых, задачей Роу были не только торговые переговоры, но и формирование антипортугальского союза во всей Азии! Английский флот уже набирался сил и наглел от нечаянных успехов в Персидском заливе. И до чего же сладко дышится на его просторах. Особенно, когда освобождён Бендер-Аббас, что в Ормузском проливе между Персидским и Оманским заливами занимает стратегическое положение. После победы над португальцами в морском сражении возле Ормузского пролива при поддержке британского флота шах Аббас превратил город в крупный порт. И Британия уже с удовольствием примеряла на себя шкуру «морского льва». Будущий морской лев не на шутку разыгрался у самого носа индийского тигра, не боясь потрогать за кончики его усов - в прайде, как в гареме, может быть только один вожак - двум хищникам в одном стае не жить!
          Это были первые звоночки «большой игры», что уже прозвучали в индо-иранском пространстве. И мутные потоки лжи, столь бурные, что сметают на своём пути все преграды и указатели истины, уже застилали азиатские небеса.
          Наконец, в-третьих, Ост-Индийская компания прорабатывала очень перспективный путь транзита индийских товаров в Европу через Персию  и далее Турцию. И вот теперь это могло всё рухнуть!
          Сэр Томас прибыл в Индию ещё в 1615 году для того, чтобы исправить ошибку этого дурака Уильяма Хоукинса, который, не обеспечив долгосрочные гарантии, навлёк недовольство со стороны местных торговцев. Конкуренты оказались беспощадны к выскочкам из Британии. Тесно связанные семейными узами с двором падишаха, гуджаратские купцы буквально заставили Джахангира закрыть факторию и изгнать англичан из Сурата.
          Дурнее Уильяма оказался не только Генри Миддлтон, капитан одного из судов Ост-Индской компании, который повёл поистине пиратские действия над кораблями с индийскими товарами, и даже набрался наглости написать Джахангиру письмо с унизительным предложением! Позже также повёл себя другой британский капитан в Персидском (ныне Аравийском) море.
          И падишах, в конечном счёте, пошёл на соглашение с англичанами. Только их попытки  получить особые привилегии в торговле обернулись ничем.
          И вот теперь, когда сэр Томас уже почти достиг исполнения своей задачи, скандальные новости рушили все его надежды. Раздосадованный дипломат вернулся в Англию, посоветовав директорам Ост-Индской компании не тратиться и  не отправлять  в Индию английских дипломатов. «Торговый консул за 1000 рупий в год принесет вам больше прибыли, чем десять послов", - писал он им.
          А сам отправился ко двору османского султана в Турцию. Вот там ему удалось добиться льгот для британских купцов. Турция всегда была более послушным и понятливым учеником Запада.
          Но, что же произошло? Настало время познакомиться с Женщиной падишаха.
          Джахангир – повелитель Индии, в строгом соответствии с каноном этикетного поведения монаршей особы на Востоке был мудрым правителем, покровителем искусств и наук, бесстрашным полководцем, удачливым охотником, бравым наездником и как знаток искусств, трактовал свои сны так, чтобы быть всегда безусловным победителем, оправдывающем свое тронное имя*.
          В его гареме было, по разным сведениям от 20 до 40 жён и наложниц. Но любимая (старшая?) жена Нур Джахан умело управляла этим гарнизоном - женщины стояли в очередь и были безмерно счастливы за её великодушие. Они знали безусловные мотивы поведения своего повелителя.
          Практичная Нур Джахан, в отлитие от венценосного мужа, не страдала болезненной манией тщеславия. Ей исполнилось 35 лет, когда она стала женой Джахангира, но и в этом возрасте (и позднее!) она оставалась ему интересной как женщина.
          Но если для мужа она была соблазнительна и притягательна, то окружение не могло сопротивляться её чарующему обаянию, она их околдовывала. И…коварно брала в свой  плен!
          Да! Такой женщине самое место при троне. Или на костре. Побить бы её камнями! Завистники были…
          Джахан была умна как визирь, привлекательна, как первый весенний рассвет, то есть была заманчива и интересна и возбуждала симпатию всем своим внешним видом и поведением. Словом любима как богиня Кришна. И это в 35 лет! В семнадцатом веке! Даже юные содержанки признавали это (как будто у них были иные возможности!).
          Еще одно качество – Нур Джахан была очень настойчива Причиной того была её природная любознательность – а вот это уже редкое свойство  женщины! -  все начинания и требования её всегда завершались убедительной победой. Она одинаково хорошо говорила на арабском и персидском языках, разбиралась в искусстве, литературе, музыке и танцах Индийский историк, поэт и писатель 20-го века Видья Дхар Махаджан восхвалял Нур-Джахан как обладающую пронзительным умом, изменчивым нравом, но здравым смыслом. Это и позволило ей стать хитрой интриганкой и коварной правительницей при падишахе.
          Прибавим ещё один штрих, завершающий! Очаровательная Мехр-ун-Нисса («Солнце среди женщин» - перс.) - именно такое имя она получила при появлении на свет - родилась в Кандагаре и была дочерью перса мирзы Гийас-Бека – великого визиря при дворе падишаха. 
          Вот и сейчас она убеждала Джахангира, что пора разрешить притязания на Кандагар со стороны шаха Персии, отправить к Аббасу посольство, достойное нашего величия:
          -Селим, - наедине она позволяла себе называть его по имени, данном ему при рождении, - тебе нужно отправить к нему лучшего из лучших, такого, чтобы твой «брат»** не скучал в его дружеских объятиях. И, кстати, как зовут этого портретиста, чьи работы с восторгом принимает мечтатель Ака Ризи?
          Уже тогда Афган стал ключом для развития юго-восточной Азии.
          Ничего не ответил Джахангир. В его душе уже рождалась новая аллегория.
          Можно понять и представить, что чувствовал Джахангир, когда ему был показан этот сухо очерченный абрис будущей миниатюры. Позднее, после одобрения, появилась акварель. Но и по наброску можно было понять, как замышлялась общая картина.
          А пока перед нами хорошая копия той аллегории Абу-ль Хасана. На ней изображены шах Аббас, хрупкий, насильно прижатый к груди своего «брата» шахиншаха Джахангира, и оттого кажущийся сгорбленным. Меньший масштаб фигуры Аббаса, его заискивающая поза, подобострастно поднятые глаза и несколько глуповатое выражение лица выдают потаённый смысл миниатюры.
          Два небесных существа (путто), похожие на ангелов, поддерживают сияющий солнечными лучами нимб вокруг головы падишаха. Эта солярная мотивика подчёркивает истинное представление могольского владыки о себе: только на него с небес может нисходить излучаемый великим светилом божественный свет. А его «младший брат» - он благосклонен к нему! - может погреться отражёнными от шахиншаха лучами его славы!
          Джихангир неодолимой глыбой нависает над ним, скорбным взглядом смотрит выше его, вдаль, он видит и знает больше своего «младшего брата». И не осуждает его. При этом Джахангир твёрдо расставил свои ноги на поверженном льве, в то время как шах скромно поджимает свои ступни на ягнёнке, испуганно косящего глазом на грозную морду соседа.
          Если эту сцену увидел сэр Роу, то мы должны его понять и простить ему его горячность! Для него мир должен был бы застыть в ожидании.
          Ведь на картине лев покрывает собой не только территорию Могольского государства,  но и бо́льшую часть Ирана! Овце же доступны лишь северо-западные области, откуда изначально и пришли Сефевиды - предки Аббаса. Правда ей позволено занимать ещё и территории Османской империи!
          Нам неведомо попала ли эта миниатюра в руки персидского шаха. Но все понимали, что если Аббас согласится и обратит свой гнев против «серых волков» Турции, то все стерпят. Европа скорбеть не станет, переживёт, согласится, Избалованные чужими смертями «серые волки» были слишком пресыщены безоблачной жизнью. Они густо мазали на сладкую пахлаву масло лжи и мёд яда, ничего не желая знать о их губительном влиянии в других странах. Но при этом османский султан был прост и понятен Аббасу: у него из столовых приборов был только ятаган и кинжал, а в неимоверной подлости меню входили лишь давшие слабину пожиратели его отравы.
          Хуже, если на их вой отзовутся козлобородые шакалы Европы. Вот тогда туманы британских интересов заволокут весь северо-запад Иранского нагорья.
          Потому что с английским королём всё было сложнее. Яков I (VI) Стюарт, пришедший к власти после королевы Елизаветы, вероятно был ей благодарен за казнь своей матери на плахе в Фотерингей Кастл. Ей и Уильяму Сесилу, 1-му графу Бёрли - это те люди, которые с помощью министра Уолсингема спровоцировали шотландскую королеву, предали её и довели сфабрикованное против Марии Стюарт дело до смертного приговора. Этот король знает цену и приторно-сладкий запах измены!
          Джахангир (а может Нур Джахан?) отдавал отчёт, понимал, что ещё хуже будет, если в Персидском заливе обоснуются враги всей Европы – англичане! От королевских приватиров нет защиты. Даже папский престол разведёт руками и прикроется очередной буллой. Вот когда горизонт затянется  тучами войны!
          Одно обнадёживало. Аббас прекрасно понял бы аллегорию «дад-у-дам» («дикое и домашнее»). которая в персидской поэзии символизирует мирное (под дланью совершенного правителя) сосуществование и перерождение божьих тварей. Убогая овечка легко могла быть замещена на белого барана, а лев вполне мог быть заменён тигром. С племенем «Белого барана» (Ак-Коюнлу) состояла в родстве династия Сефевидов – предков Аббаса, а тигр (babr) этимологически отсылал к имени основателя могольской династии Бабура.
          И Аббас обязательно заметил бы, что лев смотрит по-отечески сурово на барашка. Ну, ясно, что тому нечего бояться! Его охраняет и пестует царь зверей. «Брат» должен также быть покоен, пока он под покровительством такого величия.
          Но кто его знает, этого блеющего зверя? Что кроется под  его безобидной, на первый взгляд, шкурой? Не потому ли хищники Востока при виде этой «овечки», если не удирали от неё  без оглядки, то присылали ей свои скромные подарки. Уж на что лют тигр или лев, но и тот обходил стороной пастбища «белых баранов», чтобы не попасться им на глаза и избежать их острых рогов и беспощадных копыт. Ну, как возьмёт и затопчет бедного индийского тигра. Все ближайшие соседи - правители сильных мусульманских государств осторожничали.
          Но «волки» всё-таки рискнули! Плохо это для них кончилось! Удар в 1618 году был неизбежен и беспощаден. А всё потому, что никогда не следует недооценивать противника. Особенно, если «овечка» осмеливается смотреть на тебя в упор немигающим взором змеи, как на обречённого кролика.
          Только увидел ли шах, как из благородного героя его превратили во второстепенный комический (и даже отрицательный!) персонаж?
          И уж совсем не утешал приведённый вверху картины бейт, сочинённый под впечатлением от ночных грёз самим Джахангиром:

          «Шах наш явился во сне и тем осчастливил меня.
          Тот, кто нарушил мой сон, – враг грёзы моей».

          Было одно место, куда Джахангир не допускал даже Джахан. Это его китабхане***.
          Их было самых близких пять человек. И каждый из них занимал свою нишу, не пытаясь пересекать натоптанную к повелителю тропинку.
          Утром, с трудом раздвинув свинцовые веки, Джахангир видел яснокрылые стаи муз. Они, наряду с дивными певчими птицами возвращали его к жизни. Имперская китабхане всегда была готова к встрече со своим покровителем. Она была тем местом, где он возрождался и чувствовал себя живым и цельным. Иное дело – в китабхане порхали не только музы, но и склоки, зависть – словом всё то самое, что есть в гнёздах современной богемы.
          Нам, нынешним почитателям музейных выставок, не дано понять до конца, что значит погружение в мир грёз, сказочных и призрачных, но таких очевидных автору. Ещё не было сегодняшних изысков для достижения колористики в изображениях, влиянии на зрителя организацией пространства и перспективы. Цвет, оттенок, насыщенность, яркость и гармония – вот, что создаёт эстетику восприятия, привлекает внимание и создаёт эмоциональную реакцию. А у него были сподвижники, то есть единомышленники, близкие по духу, те, что сочувствуют и участвует вместе с ним в таком важном и трудном деле. В его китабхане были товарищи одинаковых и близких с ним мыслей, взглядов, убеждений, вполне разделяющие его мнение.
          Художественные решения его китабхане были наивны, но понятны и доступны даже неискушённым. Очевидность замысла всегда опережает художественную образность. Веяние времени?  Или каприз повелителя?
          Сегодня настала очередь Абу-ль Хасана****. Настроение Джихангира было таково, что мастеру пришлось напрячь всю свою фантазию, чтобы понять чего хочет хозяин.
          Абу-ль Хасан родился в семье придворного живописца Ака Ризи Мешхеди, тот возглавлял китабхане ещё в те времена, когда император Джахангир был принцем Селимом. Нисба «Мешхеди» прямо указывает, что отец Абу-ль Хасана был родом из персидского местечка Мешхед – ныне второй по величине и численности населения (после Тегерана) город в Иране.
          Он сумел научить ремеслу и привить своему сыну не только персидскую живописную традицию, но вполне европейские  приёмы передачи объема и перспективы. Это особенно сблизило его с Джахангиром. Тот также был воспитан на персидском понимании красоты: золотые фоны, плоские пейзажи, орнаментальная растительность, что так подчёркивала значимость близко обозреваемых фигур. Ещё будучи подростком, Абу-ль Хасан стал фаворитом падишаха, а позднее будет назначен главой императорской китабхане, сменив на этом посту своего отца.
          Могольская живопись изначально строилась на синтезе двух традиций, иранской и индийской, но позже с приходом Абу-ль Хасана  стала включать в себя и европейскую составляющую.
          Несмотря на своё обеспеченное положение, Абу-ль Хасан уже с 12-ти лет проявил завидное упорство. Он был неприхотлив к житейским невзгодам, не следил за своим видом и потому был малопривлекателен и, вероятно,  неинтересен женщинам. Эта сторона его жизни, его отношения к женщинам, никак не прослеживается ни исторических нарративах, ни в его миниатюрах и картинах.
          Его халат, руки и даже волосы всегда были окрашены и испачканы красками, смесью золотистой охры (персидское понимание красоты, Джахангир настаивал на золотом фоне) и зелени – это уже европейская традиция передачи живописи, к которой всегда стремился художник. Этот левша стал фаворитом падишаха
          И только одна женщина смогла заиметь над ним власть. Это была жена падишаха. И что к ней особенно располагало - это её любопытство. Редкое качество зрелой женщины всё понять и узнать, всё то, что не лежит на видном месте, на поверхности обыденных суждений. С ней Абу-ль Хасан обсуждал свои мысли и построения миниатюр.
          Сэр Томас, как опытный дипломат был принят ею и тоже покорён, но, нет, не её умом - её гибкостью и умением влиять на своего владыку. Ему не составило труда узнать о назревающем конфликте между Джахангиром и шахом Персии. Но в той форме, которая была нужна ей! И если сэру Томасу, надо полагать христианину, довелось увидеть миниатюру, то его сомнения вполне могли развеять ангелочки, путто и нимбы, что всегда присутствуют в церковной символике истинности событий.
          На самом деле придворные миниатюристы, зная интересы Джихангира, умело использовали и внедряли традиционные образы и символы ренессансного искусства (форма нимба, земной сферы, короны, облик ангелов и т. д.).
          Тут следует сказать, что Джахангир, страдавший запоями, был непомерно высокого о себе мнения и полагал, что к нему должны ездить не только послы, но и правители-конкуренты соседних государств. Но их властители лидеры и главари увёртывались от такой чести, и Джахангир переносил, а художники отражали, его мечтания в аллегорических этюдах.
          Такова акварель Бичитры, ученика Абу-ль Хасана, «Джахангир предпочитает суфийского дервиша правителям». 1615–1618 гг. На ней изображён падишах, беседующий с шейхом. Тот на полусогнутых ногах, припадая, падишах передаёт ему книгу – священный Коран. Джихангир благосклонен к нему. Сам он, в изыскано дорогом одеянии, преувеличено огромен на фоне золотого гало из солнца и луны, символизирующих имя его правления (Нур ад-Дин - Свет веры).  занимающего небесную полусферу, и в окружении четырёх упитанных ангелочков. Двое из них порхают в небесах и не смеют взирать на повелителя, им не по силам выдержать духовную мощь падишаха, исходящего от него божественного сияния. А те, что внизу, в ногах, одеты наглухо в костюмы и исполнены лукавства. Именно здесь, на песочных часах, подчёркивая вечность и неизменность правления падишаха, ими начертана надпись: «Аллах велик! О шах, да продлится твоя жизнь тысячу лет!». Обилие драгоценных украшений по полю картины зрительно акцентирует Джихангира в центре картины.
          Но всего примечательнее присутствие на поле полотна венценосных гостей, которые предстоят перед возвышающимся на троне (это песочные часы – падишах сильнее времени!)   Джихангиром. Собственно, в этом и суть всего изображения. На первый взгляд композиция воспринимаются как восхваление падишаха: Джихангир снисходительно принимает одаряет шейха, при этом присутствуют значительные исторические лица – король Англии, султан Турции!
          И … некое третье лицо. В левом нижнем углу миниатюры запечатлён сам автор живописного произведения – художник Бичитр! Его фигура в уменьшенном масштабе, зато он в одном ряду с такими значительными лицами как английский король, турецкий султан и  суфийский шейх. А следовательно его талант невольно сравним с ними!
          Прославляя свой талант и творческую незаурядность он словно говорит: «такому господину, как ты, приличествует хвала такого, как я».
          При более углублённом рассмотрении это насмешка - английский король Яков I и турецкий султан стоят не просто ниже трона падишаха, они казались, они выглядят просителями в его прихожей! 
          Важно! Король стоит (не сидит – стоит!) на ступень ниже султана - на одном уровне с падишахом мог быть только приближенный к Аллаху суфийский шейх!
          На Востоке применялись различные приёмы осмеяния «недостойных» и «неравных»: через неприметные с первого взгляда нюансы и детали (композиционные приёмы, цветовую символику, соотношение масштаба фигур, их местоположение, атрибуты и др.). Но здесь всё утрировано и ярко! Здесь же, на одном уровне с королём (!) - подставка для ног в форме шайтана, чтобы падишах мог унижать  и попирать его своими ногами. Англичанин должен понимать какое положение при падишахе он занимает!
          Это вполне иранский приём, очень часто применяемый как в искусстве, так и в жизни. Восхваляемый осознано ставится выше «недостойного», и невольно с ним идет сравнение, тем самым, предпочтение отдаётся единственному и неповторимому «Светочу вселенной».
          В произведениях живописцев нередко слышен дух других искусств. Вот почему перевод вербальных образов на живописный язык предполагает верную их расшифровку, ровно настолько, чтобы фразеология темы и ономастика имён становились панегирическими (в данном случае похвальными, посвященные могуществу). В отношении могольской аллегорической миниатюры эта проблема всегда актуальна.
          Тут важны акценты! В своих видениях падишах неизменно рисовал такие картины: В могольских вербальных (особенно в его стихах) и визуальных (под его контролем) топиках падишах Джахангир позиционируется как не имеющий себе равных в мире, «лучший из правителей по облику и по сути. И это согласуется с принятым титулованием «Царь царей» (шах-ан-шах или шах-и-шахан).
Джахангир был уверен, что вся его жизнь строилась вокруг этого утверждения, что он является средоточием политической и духовной жизни Востока. Только он способен управлять, а окружение, в том числе и соседи должны быть исполнены восторга, веры и любви к нему!
          По свидетельству современников Джихангир был несомненно талантлив в своих суждениях.
          Только талант с вином не совместим! Ибо вино всегда сильнее таланта. И пусть опийные грёзы сильнее вина, но тяга к женщине ещё сильнее. Всех же сильнее и непобедимо человеческое тщеславие. А может эта цепь действует и в обратном направлении?
          После длительного и тяжёлого запоя падишах неизменно находил поддержку у Нур Джахан. Она единственная была готова выслушать, а главное правильно объяснить его ночные грёзы. Остальные под страхом скорой и неизбежной кары не позволяли себе такой вольности.
          И пусть Джахангир редко бывал трезв, его суждения даже ранним утром расшифровывались не в пользу искателей лёгкой наживы. Индия с её пока ещё неразведанными богатствами как тёплая навозная куча привлекала утончённых любителей. Возбуждающий запах её прелестей манил и завораживал даже римского папу! Устоять не мог никто! Правда джентльмен, вляпавшись в коровью лепёшку, всегда стыдливо помалкивает, не признаваясь, что это именно от него попахивает.



* Абу-ль-Фатх Нур ад-дин Мухаммад Джахангир: перс. Абу-ль-Фатх  - «победитель», Нур ад-Дин – «Свет веры», Джахангир - «Повелитель мира»
**»Брат» - обращением того времени к равному по статусу правителю.
*** китабхане араб., и перс.. – библиотека и художественная мастерская в средневековых странах ислама.
**** кунья Абу-л-Хасан дословно значит «отец Хасана», но элемент «абу» понимается не как «отец», а как «обладатель». Например, Абу-л-Хайр — «обладатель добра», то есть «добрый». Но кто такой Хасан, которым он «владел» неясно. Возможно ученик или сын. Алам, то есть личное имя, даваемое при рождении осталось неизвестным и это наводит на мысль, что художник может быть гораздо ближе к Джихангиру. По возрасту он мог быть незаконным его сыном. В его имени отсутствует элемент «насаб»: «ибн», «бен» или «бну» (сын), обозначающий имя отца, деда, прадеда и т.д.. Сегодня насаб используется только в официальных документах и юридических взаимоотношениях, но в те времена насаб в имени был обязателен! Именно потому в арабских странах помят и знают своих предков до 10-го колена. Так полное имя пророка (мир Ему и благословение) Аллаха: Мухаммад ибн Абдуллах ибн Абдуль-Мутталиб ибн Хашим ибн Абд Манаф ибн Кусай ибн Киляб ибн Мурра ибн Ка‘б ибн Луайй ибн Галиб ибн Фихр ибн Малик ибн на-Надр ибн Кинана ибн Хузайма ибн Мудрика ибн Ильяс ибн Мудар ибн Низар ибн Ма‘адда ибн ‘Аднан, т.е. сын Абдуллаха, внук Мутталиба, правнук Хашима, праправнук Манафа и т.д.