Выходцы Пушкарской слободы в пушечном дворе Казани

ВЫХОДЦЫ ПУШКАРСКОЙ СЛОБОДЫ АРЗАМАСА В ПУШЕЧНОМ ДВОРЕ КАЗАНИ.

СЕРГЕЙ ПИСАРЕВСКИЙ.

Летом 1950 года капитан Писаревский, рожденный в Пушкарке (бывшей Пушкарской слободе Арзамаса) получил назначение в Казань, в артиллерийский полк. Мама и я, рождённые в той же деревне, обрадовались: как ни как расстояние до родных мест сокращалось вдвое. (Предыдущее — г. Энгельс под Саратовом)
Казань прибывших встретила хмуро, дождливо и холодно; да и жить было негде, т.к. ушлый предшественник не торопился освобождать жилплощадь. Долгие недели пришлось куковать в клубе воинской части, расквартированной в Кремле, в здании бывшего Юнкерского училища. Удобств никаких; из плюсов: престижный центр города и частый просмотр фильмов для солдат: советских, зарубежных, трофейных, иногда 16+... А у нас на этаже выход на балкон...
Без портфеля (он плыл снизу по Волге), с жалким свёртком тетрадей, перепачканных чернилами, я был втиснут во 2-й русский класс начальной русско-татарской школы N 55 в приспособленном доме N7/1 по ул. Чернышевская (ныне Кремлёвская). Должен отметить, что татарские классы отличались лучшей дисциплиной и уважением педагогов и взрослых.
Наконец долгожданная двадцатиметровая комната освободилась; родители побелили стены, потолок и печь-плиту; вставили замок и расставили мебель.
Впервые в жизни я поднялся на немыслимую высоту 4 - го этажа, коридорного типа, с 20- ю такими же контурами...
Это была надстройка Северного корпуса бывшего Пушечного двора. В стародавние времена тут располагалась ханская гвардия; с Ивана Грозного стали лить и ремонтировать пушки. В начале 50- годов ХХ века квартировало нечто вроде «Учебки...» стрелковой бригады. В окно было видно, как на плацу маршируют и строятся солдаты-молодцы, чем снижали желание служить в таком же чине. Почти азиатское солнце с юга дарило теплоту и оптимизм: часы на Спасской башне торопили в школу.
Утром глава семьи уезжал на трамвае в полк, в Ягодную слободу. Я мимо Спасской башни без особого энтузиазма брёл на урок; мама, в качестве участковой медсестры в центральные кварталы, где её ждали доверившиеся пациенты.
Вскоре выяснилось, что среди одноклассников, есть много соседей по дому. Через дверь на этаже — Ринат: благовоспитанный, аккуратный, начитанный, безупречно пишущий, скромный отрок... Он глотал книги в читальном зале «Грот» в доме Ушаковой. Жаль парня: отец его погиб в 1941 году... Командира татарского батальона на белом коне выследил немецкий летчик, истребитель-разведчик.
На 2-м этаже благоденствовал Женька-баловень судьбы... Его отец, полковник, занимал отдельную просторную квартиру. Нам дозволялось там резвиться, стрелять из пугачей и лука, лепить из пластилина выдумки, играть в «морской бой»; смотреть диафильмы на стене. Мылся и плескался Женька в просторной ванне с душем.
Населённость в семье Рината была самая плотная: мама — хрупкая, но волевая, образованная женщина; отчим — старшина-интендант; сводная младшая сестра; болезненная тетя и бабушка...
На этаже были два холодных крана, один туалет, поэтому мытьё — проблема. В воскресенье отец вёз на троллейбусе меня и Рината в ближайшую баню на Бауманской. Опекать мальчонка было некому... Подружившись, мы и гулять старались вместе (безопаснее). С верхнего этажа не надо было топать: ложись животом на перила — « вжик»— и ты уже на нижней площадке... Оба подъезда выходили на застроенный состарившимися сараями двор, четко ограниченный северной стеной с зубцами крепости; Тайницкой башней и высокой железной оградой с кирпичными столбами, на широкое навершие коих мы без особых усилий забирались посидеть... За оградой в садике Совнаркома (ныне президента Татарстана) кренилась на бок высоченная  башня Сююмбекки, потчевала прихожан Введенская дворцовая церковь, ставшая столовой, красовался дворец, сохранявший черты былой роскоши. Через ёмкую, гулкую Тайницкую башню, как древние витязи, мы выходили на берег Казанки, к стучавшей кузнице, к деревянному мосту на дамбу в Козью слободу.
Математически точное переплетение брёвен-свай моста зарождало желание что-нибудь сконструировать. За 5 копеек допускался вход в башню Сююмбекки... С высоты 70 метров из окон шестигранной комнатушки открывалась панорама города с видами на Волгу, по которой шлёпали колёсами пароходы и буксиры, тащащие баржи; и на гладь таинственного озера Кабан...
Неразлучные и вездесущие, мы обследовали все закоулки Кремля, остатки тайных ходов. С высоты северной стены заглянули на прилепившуюся тюрьму, прошлись по бывшим Присутственным местам, по постройкам монастырей заселённым семьями эвакуированных и беженцев от войны. Через ворота Спасской башни осуществляли вылазки до Чёрного озера, до к/т« Пионер» в Александровском пассаже, до Университета и музея-пекарни М. Горького.
Идучи мимо Гостиного двора (в народе «бегемот») наблюдали саморазрушение восточной части из-за надстроек. Любопытства ради, не мешало глянуть в археологические раскопы тайного водоснабжения и кинуть туда подкову или кость.
Зима щедро одаривала утехами катания с крутых склонов кремлёвского холма на лыжах, санках, гнутых трубах, на спине...
К вольным дням каникул прибавлялись дни «Памяти Ленина», карантин из-за морозов, так, что потом галопом надо было нагонять школьную программу.
Весной к событиям добавлялись: подрыв льда перед мостом (так, что глыбы залетали во двор), ледоход в величии и стихийной мощи, безбрежный разлив до Козьей слободы с ночным купанием столбов света фонарей оттуда до стен крепости с приглашением отправиться как Садко в дальнее плавание.
Однажды наше внимание привлекла необычная возня на берегу... Кузница сломана.... И влево, и вправо устанавливаются чередой 3-хметровые столбы, на них висит труба... Через некоторое время хлынула грязная вода, оставляя песок. Это земснаряд намывал дамбы будущего Куйбышевского (Самарского) водохранилища. Менялась жизнь и география...
Ну, как не рассказать про одноклассницу, чей образ подростковый восторг довёл до идеала.
Галя, дочь педагогов (один в погонах), помимо милых черт лица была скромна, опрятна, нарядна в белом фартуке с бантами в косах. Ее «священное» жилище было на первом этаже.
Достоинство ее было лишено зазнайства. До отличницы не дотягивала. Все в купе делало ее доступной для словесного общения. Да, сохранился в памяти день, когда я намеренно проиграл ей в классики на асфальте у остатков Благовещенского собора... И, если в дразнилках «отщепенцев», посещающих ещё и музыкальную школу, и хихиканьях над девятиклассницей Нелей, распевающей до вечера «Рос на опушке рощи клен...», я принимал участие, то на защиту чести Гали, тоже замеченной в ношении нот, был готов драться до последнего...
К десятилетнему возрасту в нашей среде под влиянием семьи, школы, улицы, кино, радиопередач книг и журналов довольно четко сформировалось представление о добре и зле, о друге и враге, о чести и коварстве, о патриотизме и предательстве...
Уж, конечно, герой не носил коротких штанов, девчачьих чулков и туфель...
Подпоясанный пулемётной лентой, вооруженный 24-хзарядным маузером, он мог быть одет в тельняшку с бушлатом, брюки - клёш... Не плохо, если во всё кожаное, в сапогах, в шапке-кубанке, звенеть при этом шпорами, поправляя револьвер, носить шашку и гранаты на поясе... Ещё бы чёрную бурку — да где тут в тесноте?
Пионерская организация нанесла укол самолюбию зачатками иерархии... Я удостоился звания звеньевого без перспектив занять что-либо выше. В раздумьях самооценки пришёл к выводу, что роль лидера и вожака не для меня. Даже стенную газету от начала до конца, с красочным оформлением писал сам, поскольку, выпросить заметки и повлиять на массы, оказался слаб.
Долгожданное лето расщепляло дворовую команду: я с мамой (ниточка за иголочкой») следовали в воинские лагеря (между прочим, бывшие Юнкерские у озера Верхний Кабан); Ринат к деду в деревню; Женька неожиданно, навсегда в Тирасполь.
Пребывание в военных лагерях требовало неприхотливости. Печь, кран, туалет на улице; как назло холод, дождь и комары; свет до 23-00. Но зато, коль распогодится: велосипед, искусственный пруд 50х50м, стадион, спортплощадка, кино под небом, журналы в клубе, лазание по деревьям с оборудованием тарзаньего гнезда и с гортанным криком, посещение берега озера Кабан со сбором ягод и грибов, проба углубиться в архиерейский лес через Оренбургский тракт... Как  же без дёгтя? В самый-самый интересный момент вдруг раздаётся мамин глас: «Серёженька, давно не писали диктантов... Нет ручки — пиши карандашом...».
Но и бочка мёда была — месячный отпуск отца в благословенной Пушкарке, насыщенный встречами, разговорами, воспоминаниями, новостями, пикниками, ярмаркой, катанием на лодке под Ивановку, вкушением пищи, знакомой сызмальства, посещение к/т «Искра» и клуба фабрики Будённова, отдание почестей на печальном погосте.
Время, как свойственно ему, текло... Отец с блеском окончил философский факультет Университета, получил звание майора и как верный сын партии и народа (так писалось на агитационных плакатах) был избран от блока коммунистов и беспартийных в районный совет депутатов трудящихся в Ягодной слободе. Родительский прессинг на мою учебу возрос до Грамот за отличную учёбу и примерное поведение.
Новый 1953 год чета Писаревских отправилась встречать в Дом офицеров: майор в новом мундире, супруга в прозрачном чёрном платье на чехол, похожий на комбинацию. Волочащийся шлейф требовал внимания и комфорта. Красный цветок - пышная роза дополняла украшения. Ни дать ни взять артистка или генеральша.
Возвратившись пешком, с надорванным шлейфом, родители застали меня спящим, одетым, вооружённым самодельным копьём, возле листка со стихами. Утречком им надо идти на работу.
В марте из окна комнатушки я рассматривал на плацу Пушечного двора в скорбном строю, с приспущенным знаменем полка, с траурными лентами, своего отца...
Полк отдавал последние почести скончавшемуся вождю...
Осенью офицер получил назначение в Саратов...
Лишь несколько памятных недель, как пятиклассник, я проучился в мужской школе на ул. Карла Маркса, под суровыми взорами мужчин - педагогов, одетых в чёрные гимнастёрки, брюки – галифе и грубоватые сапоги. Лень, нарушение дисциплины обличались и подвергались коррекции.
В Саратове жилище дали в Пролетарском районе. Директор школы, поговорив с мамой, направила меня в 5-"Е", (а был и 5 "Ж" класс). В туалете получил удар кулаком — «Привет суровой правды жизни».
Становясь старше, я не упускал возможность навестить Казань. Увидел переросших меня сверстников, но институт, ранняя женитьба разметали судьбы одноклассников,
Ныне Казань похорошела. Кремль на 9 метров спустился в воду. Пушечный двор отреставрировали. Главный корпус Северный (мой родной) превратился в фешенебельный 3-хэтажный дворец с парадным входом, релизом, вмещающий представительство администрации президента Татарстана.
Во дворе Юнкерского училища красуется, отливает голубизной мечеть Кул Шариф.
Благовещенский собор обрел главки и мечтает о колокольне. Во Введенской церкви музей. Башня Сююмбекки прекратила падать. В бывшем Губернаторском дворце резиденция Президента Татарстана.
Пушечный двор Кремля Казани повлиял на судьбу выходцев Пушкарской слободы Арзамаса: потомки стрельцов оставили свой след в Казани в 50тые годы ХХ века.