Мандариновый язык

Мандариновый язык

К завершению шёл тяжёлый 1942 год. Зимняя стужа сковала землю, засыпала дороги снегом, сделала фронт неподвижным. Все привыкли жить ожиданием, ждать новостей, надеяться на чудо.

Городок *N*, расположенный неподалёку от западных границ, медленно погружался в панику: бомбёжки участились, железная дорога оказалась перерезана, поезда задерживались, запасы продовольствия таяли на глазах.

Военный госпиталь оказался переполнен ранеными. Новые отделения открывались буквально повсюду: районная больница не справлялась с наплывом пациентов, и потому просторное здание медколледжа тоже превратилось в госпиталь, предназначенный для лёгкобольных и выздоравливающих.

— Вот скука... — монотонно произнёс солдат с перевязанной рукой, развалившись на железной кровати, где некогда пружины сменились простыми деревянными досками и потертым полосатым матрацем. Он с раздражением отбросил подушку и попытался устроиться поудобнее.

— Бои уже близко, — вздохнул сосед по палате, перелистывая страницы потрепанного журнала. — Утром особенно отчётливо слышны взрывы.  Новенький… Эй, новенький! Спишь что ли? Немец близко уже? Или еще стоим?

- Да не трогай его, - проговорил солдат с койки без пружин. - Это ж надо было умудриться обморозить себе лицо. Говорят, на посту уснул в обнимку с орудием. Вот и прилип на морозе-то…

- Поди и сейчас спит…

- Спит, точно спит.

- Эй, малой, - неожиданно в окно закричал четвертый солдат на костылях. - Слышь, малой, иди сюда… Да, не боись, иди.

Под окном стояла шайка ребят, внимательно, со знанием дела осматривавшая окна нового госпиталя. Важно засунув руки в карманы, они протаптывали тропинку под окнами. Дети не боялись солдат. Да и чего бояться-то - они свои же. А вот подзаработать - милое дело.

- Чего хочешь, дядь? - подпер боком кирпичную стену возле окна тощий подросток и, как в фильме про разведчиков, натянул кепку на глаза, оголив покрасневшие на морозе уши.

- Курить хочу… Вот деньги, мотнись щучкой до магазинчика, купи папирос… - солдат на костылях просовывал в форточку мятую купюру.

- 5 копеек сверху, лады?

- Лады… Ты только бегом, а то обход скоро. Покурить не успею.

- 5 копеек за пачку, - добавил, щурясь, пацаненок.

- Э… - оторопел солдат. - Ты не наглей. Десять за все с тебя хватит.

- И мне возьми мороженого, - вмешался в переговоры солдат с обмороженным и обезображенным лицом. - Можно без сдачи, - Резво вскочил с кровати и сунул целый рубль в окно.

Однако сделке не было суждено состояться - в этот момент совсем рядом раздался взрыв. Грохнуло так, будто земля ухнула и провалилась сразу в ад. Деревянная оконная рама не выдержала и вывалилась наружу. Завыла сигнальная сирена. Мальчишки, забыв про деньги и доходную работу, разбежались кто куда. Новенький воспользовался моментом и выпрыгнул в окно, мягко и пружинисто приземлившись в пушистый снежный сугроб.

- Куда ты? В магазин? - засуетился солдат на костылях.- Курева купи…

Однако странный новенький исчез и больше не появлялся. Сбежал? А может и того хуже – погиб во время очередной атаки на город. Про солдата как-то быстро забыли, не до него было. На подступах к городу уже четвертый день велись ожесточенные бои, спешно проводилась эвакуация.

И вот в воскресное утро 23 декабря на главной улице городка раздались тяжелые шаги множества ботинок. Жители выглядывали из-за ставен и дверей квартир, испуганно смотря на подъехавшие черные мотоциклы и машины с крестами на бортах.

Вторжение проходило агрессивно и нагло. Голоса немецких офицеров звучали лающе резко и повелительно, команды отдавались коротко и сухо. Колонна автомобилей, бронетехники и пеших солдат выстроилась на центральной площади, как театральная декорация для постановки беспощадного спектакля.

Майор фон Гельдер, высокий, седоволосый мужчина с острым взглядом и твердым подбородком, вышел вперед и официально провозгласил на немецком языке. Его голос звучал беспрекословно властно. Переводчик на ломанном русском отстраненно, без каких-либо эмоций пытался донести информацию оставшимся напуганным жителям, согнанным на площади:

— Отныне территория объявлена зоной ответственности вермахта. Любой нарушитель закона немедленно подлежит аресту и суду. Порядок и дисциплина — основа нашей миссии.

Немецкие военнослужащие энергично принялись устанавливать новый порядок. Дома, ранее служившие жильём гражданам, превращались в административные пункты и казармы. Людей выселяли грубо и решительно, выбрасывая личные вещи на улицу. Запрещалось ходить по улицам после девятнадцати часов, запрещалось хранение продуктов и оружия. Еду следовало сдавать властям, сопротивление карать немедленным арестом.

Некоторые жители пытались сопротивляться, но … разве могли они что-то противопоставить безумной машине Третьего Рейха? По сценарию требовалось провести показательные расстрелы, но преддверии Рождества фон Гельдер проявил невиданное благородство: объявил о помиловании бунтовщиков с надеждой на благоразумие и сотрудничество жителей. Новая власть приступила к исполнению своих обязанностей.

На следующее утро в город N вошла итальянская пехота. Громкоголосые, улыбчивые солдаты шагали бодрым шагом по улицам городка. Они расквартировались в частных домах, бережно относились к имуществу хозяев и старались поддержать дружественный контакт с местным населением. Для лейтенанта Сантини приготовили добротный дом с огромной деревянной печкой-лежанкой, уступавший только временному жилью фон Гельдера.

— Хорошо разместились? — вместо приветствия скупо поинтересовался фон Гельдер, входя в теплый дом, подготовленный для приема гостей. Потрескивание дров в русской печи наполняло комнату уютом и запахом дыма, а небольшая лампочка тускло освещала деревянный стол. - Нам надо обсудить дальнейшие планы. Наедине.

Лейтенант Сантини тепло приветствовал старшего офицера, пригласив его присесть:

— О, бесспорно! Но прежде позвольте отведать это божественное блюдо а-ля Феррони. Этот восхитительный молодой человек слишком долго скрывал свои таланты. 

Фон Гельдер слегка скептически посмотрел на блюдо, пахнущее сладостью цитрусов и дымом:

— У меня нет времени. Нас оставят одних? - его взгляд переместился на молчаливого солдата в дальнем углу комнаты, лицо которого было частично скрыто чёрным шерстяным шарфом. Лейтенант, заметив любопытство генерала, пояснил:

— Позвольте представить моего личного помощника, Феррони. Мы уже пол России прошли, а я только узнал, что у меня такие кадры ценные. Он родом из южных районов Италии, занимается земледелием и садоводством. Семья Феррони присылает ему свежие мандарины. Представляете, в этой глуши мы имеем возможность насладиться солнцем Италии.

Фон Гельдер внимательно изучал капитана, задавая прямой вопрос:

— Почему он держит лицо закрытым? Трудности с дыханием?

Сантини деликатно объяснил:

— Три дня назад, в одном из ожесточённых боёв на берегу быстрой русской реки, Феррони проявил чудеса храбрости. Под сильным обстрелом он смело ринулся навстречу атакующей группе русских, оттолкнув меня от удара ножом и получив собственное ранение. Упал в снег и получил обморожение. Сейчас его лицо выглядит просто ужасно, я попросил прикрыться его шарфом.

Фон Гельдер задумчиво рассматривал Феррони, чувствуя неясное беспокойство.
Немец неуверенно коснулся края шарфа, намереваясь проверить повреждения лица:

— Надо убедиться, что ваши рассказы соответствуют действительности.

Сантини не возражал, а Феррони терпеливо подставил лицо, позволяя снять ткань. Под шарфом открылся свежий красный шрам, расчерчивающий левый уголок рта и затрагивающий линию челюсти. Щеки и губы были покрыты багровыми пятнами от повреждений тканей.

Фон Гельдер презрительно махнул рукой:

— Пусть останется…

Обсуждение заняло от силы около получаса. Да и какое-то обсуждение: Сантини просто выслушал указания фон Гельдера.

- Вы не отведаете утки? - гостеприимно суетился Сантини, провожая немца. - Сегодня Рождество и мы хотим устроить вечеринку.

- Расточительно живете, Сантини. Я не позволяю Вам использовать армейские запасы для своих гулянок. Хотите праздновать - возьмите продовольствие у русских.

Феррони отправился к русским, чтобы обменять мандарины на провиант для рождественской вечеринки итальянцев. Яркие оранжевые плоды сияли на белом снегу, словно лучи солнца. Он останавливался у разграбленных домов, обменивая мандарины на кусок хлеба, яйца или молоко. Всегда молчаливо, немногословно, словно иностранным языком изъясняясь исключительно жестами. Не сразу, но нашлись люди, готовые совершить обмен. Феррони прежде, чем отдать мандарин, ногтем оставлял простой знак. Неожиданно итальянец встретил знакомого нам мальчишку, поставлявшего курево в госпиталь.

- Малой, иди сюда! - прошептал на чистом русском языке Феррони. - Помнишь меня?Солдат приоткрыл шарф, демонстрируя обезображенное лицо.

- Ты свой! - пронзительно громко закричал мальчишка, но тут же смолк, испуганный осознанием невероятной истины.

- Си, си, - словно дурачок заулыбался Феррони и протянул мандарины. - Найди на берегу реки возле слияния сторожку. Там Иваныч будет. Отнеси ему мандарины. Скажи: я поменяю свои 5 мандаринов на три наших яблока. Один мандарин с гнильцой, но три дня еще продержится… а эти два зеленых будут здесь лежать, созревать. Остальные готовы завтра в путешествие… Понял?

- Угу… - кивнул мальчишка. - Это партизанский мандариновый язык…