Marco preto. Глава 4

СИДЕНИЕ ПЯТОЕ

И только к  следующей субботе стало понятно,  куда   надо было смотреть.  Все же в магическом деле нет мелочей.  Уехал Биркин в Москву – и его   дилетантский бред  сразу потерял силу. Акция-шмакция я имею в виду.  В прошлом сидении я написал стих  и камлал  над первыми шестью пунктами, а нижний, последний, влезший в жизнь неотменяемым абсурдом в поле внимания не попал -  о нем же не вели речь в офисе. Но  Биркин вернулся, и во вторник снова «оживил»   невидимую кудель зла на волшебной прялке моих дней.  Первыми словами, когда мы сели друг напротив друга за его желтый  прямоугольный аэродром под насмешливые взгляды телефонисток, были слова об акции.  Что, дескать, привез доказуху, как она не нравится людям? И ухмыльнулся, вальяжно при  том растекаясь на подлокотниках, выставляя пузо в синей рубашке, сверху которого змеился узкий синий же галстук.
Это была чистой воды провокация.  Я помнил, как он обвинил меня во вранье – и он тоже, по всему видать, это помнил.  И точно просчитал   дальнейший сценарий, когда я собираю претензии  к его детищу, а он потом публично меня обвиняет во-первых, в нарушении его распоряжения, во-вторых, в подрыве репутации фирмы.  Что ж, он был прав. Но промолчи я в ответ – обвинение   во вранье осталось бы  висеть. Я бы в глазах офиса был лгуном и шлангом. Но вытащи пачку листов с «возмущениями» - раскрутится бы  сценарий, что я предатель конторы. Поэтому,    я приготовил один     конструктивный отзыв. Его дал Сашка Джавадов, врач и аптекарь из Быльцево, написавший под мою диктовку   вполне вменяемый текст:  «Формула премирования нерабочая, так как на фоне ценовых колебаний увидеть вознаграждение  сложно».
«Вот, можно же русским языком изложить, а  не орать , «не пойдет, не пойдет, люди отказываются»  «Кто орал? Я тебе разве не это же говорил?» «Нет! Видишь, люди пишут – что не устраивает форма скидки! Форма! Значит, они будут брать товаром!» «Да не будут они брать товаром!» «Почему?!» «Да мало полтора процента! Дай  хотя бы пять!»  «Но он же ясно написал – форма скидки! Не сумма, а форма!» Я едва не крикнул, что это он под мою диктовку писал – чест гря, аптекарям и дела-то нет до нашей кухни  - но сдержался. А Биркин   тут же свернул нашу беседу и начал нащелкивать на телефоне   номер московского главка. После чего послал бумагу факсом в коммерческий отдел, выдав ее за свою.  «У меня есть обратная связь! – вопил кикимор начальству, - я ведь говорил, что ценовой вариант не прокатывает! Почему бы нам уже не позволить проводить скидки   товаром как в других филиалов?  Филиалу уже больше полгода, а мы связаны по рукам!  Финансовая у нас только для ЛПУ.  А   по частникам лимит…  А товаром им   интересно!  Хорошо, я напишу докладную»
Хм…
То есть, я удачно поработал на идиота, который сам не знает, что ему надо. И может только беситься  и изматывать людей в заданных рамках.  А покуситься на рамки, попробовать их оспорить – ни-ни.  Впрочем, и    плагиат меня устраивал. Ведь он начнет ждать высочайшее решение, а до тех пор притормозит активность. А поскольку там люди опытные, то дальше мусорки  телега его не пойдет.  Словом, есть плюс.
Но зря я надеялся.  Кретин на следующем же собрании опять взялся за рекламу своего дебилизма. Только теперь он потрясал уже моим сочинением, и,   припечатывая ладонью по желтой столешнице,  вопил:  продвигайте акцию! Будем давать скидку товаром! Пускай ее еще не подтвердили, но подтвердят, я уверен! Я убежден!
-  О,  Господи!
Господи! То, что дело не в товаре, не в цене, не в самой скидке, а в ее мизерности и ничтожности, опять от него ускользнуло! Как так?! Что у него на глазах или где?! Ну ладно, хотя бы Москва расставит все по местам.
Но  бред снова вернулся на свое место. И сулил очередные конфликты. Прислали же   дурака на нашу голову…
***
Бензин                V
Гостиница              V
Маршрутники   -   V
Скидки                - V
Чеки                - V
Заявки                -  V
Фенька                - V
Бред    Акция          V Бред Бред Бред Бред Бред!!!!!!  Бред!!! Бред!!!
Еще раз, что ли, тебя написать?!
                Бред! Бред! Бред! Бред!
***
-  Люди добрые! Вселенная! Услышь меня! Думал ли дембель советской армии, выходя за ворота воинской части,  что через двенадцать лет будет страдать  не от грозящей взбучки, не от ночных подъемов, не от нарядов по столовой, а от чужой дурацкой выдумки? До чего я дошел… Что мне грозит? Безработица? Ага. Боюсь, что вдрызг разосрусь  и придется писать заявление. Его, конечно, все равно однажды придется писать…  Но пока рано. Надо терпеть. Не было у вас такого, ребят, не было.  Не жизнь, а спектакль, где один выдумывает глупость, а другие даже сказать не могут, что это глупость. Потому что такого слова нет в пьесе. Сюжет один – ты начальник, я дурак.  Но как же это достало! Юрий Алексеевич! Ну, почему у вас была нормальная жизнь, а у нас вот эта?  Почему ваша жизнь прекратилась? Почему к звездам хотели летать, подвиги совершать? Почему порядки были нормальные? Все называлось как выглядело? Портфель, бл..дь, менеджера… Дядя Юра,   куда все пропало?
Так   скулил я  в полумраке гостиничной харчевни, в уютном баре со стеклянными стенами и  шестью столами, с изогнутыми типовыми бра на панелях в кожзаме, что горели фиолетовым светом,  и узкой  зеркальной столешницей у большого окна. Его подсвечивали фары, кружащие по кольцу, а  бронзовый исполин, раскинув руки, опять звал судьбу к небу.  На   поставив ноги на упор высокого стула на ножке, и чуть подавшись прямо к витрине окна я как бы тоже отрывался от земли… Я был  с ним на одной волне…  Но памятник  молчал.  В этот раз  молчал.  Вообще-то, он иногда отвечал. Но в этот раз – ни звука. А почему?  А потому что надоели ему мои жалобы.  Повторялись они  из раза в раз. И я никогда не ждал внятный ответ, но теперь разозлился. Передо мной стоял бокал с крепким пивом, обычно, я оставлял его недопитым.  Делю соплеменником и земляком  воображаемую трапезу. И  вот – обиделся и не оставил.  Выпил все.
-  Мог бы и снизойти! – пробормотал я с угрозой в спину Первопроходцу, -   корона бы не упала. А раз молчишь,    съем пиво сам.
Что  и сделал. Зацепил белой пластиковой вилкой последнюю шпротину,  широким жестом, долго держа над губами, напоказ,  влил в глотку из зеленой банки «баварию» питерского розлива,  забрал пустую картонку  из под рыбы. Картонку выкинул в корзину на выходе, бокал поставил на столик у кассы – зачем-то произвел самообслуживание. Купил еще одну банку и вяло поплелся по лестнице, подтягивая себя вверх рукой за перила, словно за веревку, или за потолстевшую нить из гадкой кудели.  Уморился я сегодня.  Обычно  не объезжаю зараз  свои города, оставляю некоторых клиентов на заключительный день. Но сегодня   объехал всех. Захотелось завтра быть абсолютно свободным, и   на трассе, на ее дорожной тетиве, в блаженном   вождении снова попытаться   связать «портал» в Усладово с неизвестным, загадочным механизмом, что явно наклевывался в субботних сидениях.   Оставалось догнаться и заснуть.  Легчайшая задача! Чего проще?  Выпил и на боковую.  А оказалось – нет.  Я еще не дошел по коридору до двери своего номера, а в голове уже зудело:  «ниточка перил… ниточка перил»…  «Перил… п-ерил… п-п»
Зашел в номер, сел на кровать, собирая силы   раздеться и лечь, как тут же был неприятно  обескуражен бубнящей радиоточкой. Из  желтой коробочки  над дверной перекладиной   говорили… о  чем бы вы думали? Ну конечно, о Боге.  Как обычно. Институты закрыли, заводы развалили, банды наплодили,  работы нет ни… я, зато проповедей о любви к ближнему  хоть завались. Я решил  вырубить передачу, встал, взялся за черный барашек, но даже прикрученный до упора   он  говорящего не заткнул. Из пластиковых прорезей  продолжалось экзальтированное, с иностранным акцентом втюхивание в гостиничный номер благой вести.  Тут я вспомнил про банку с пивом, быстро открыл ее и выдул из горла в один присест.  Привалился к стене. В голове зашумело, по телу разлилась благодать, в полумраке на площади разгорались огни, а Первопроходец  по прежнему стоял ко мне затылком.  А   радиоточка продолжала и продолжала бубнить о смирении и терпении…
Я нагнулся  к спортивной сумке , порылся в вещах и достал зеленый пластик с вложенной тетрадью. В прошлый раз она явила волшебство и без понимания, может, и сейчас?   Взял в руки и замер…    В глаза бросились неровные строки с пляшущим, и все же четким почерком, не похожим на  докторский   «курицелап»
***
 «Начало – Белый свет. Следом – Правь. Правь  -   рубеж,  плоскость соприкосновения  с явью,  прослойка – но не среда! Правь – производное!    Среда – белый свет.     Белый свет – что?  Как же сформулировать?  РАССЕЯНННОЕ ЦЕЛОЕ?»
Разве здесь что-то можно понять?  Или вот
 «Смысл быть обязан»- вот что везде ощущали люди общины. Вот что было центральным их занятием - придание смысла окружающему миру».   
Ну,  это еще куда ни шло.  А дальше?
Мир не утилитарен у наших предков, он не мастерская, но храм! Он сакрален,  и вещи ровно также несут на себе часть этой сакральности. Они украшены заклинательными узорами, орнаментами, отображающими центральное устройство мира - Круг, круговорот, прохождение светила через четыре фазы – восход, седьмое небо и хляби небесные, Роду подвластные, закат и подземный мир, как писал академик Р...
Как писал Академик! Гурий  бородатый тоже профессор! А я – просто дембель советской армии с 12-летним стажем! И вы хотите, чтобы я что-то понял в  их абракадабре?!
Материи даны обязательные программы, но все они направлены на человека. Мир – активен по отношению к нему  - вот что твердо знали предки. А также знали, что ему дана  свобода верить или не верить в возможность осмыслить мир к своему благу. И как же  он ей распорядится? Мне кажется, наши предки воспользовались ей в высшей степени разумно! «Что кажется - то и есть»? Это как? А вот: овраг смотрится  язвой -   пусть он  ей и будет, язвой на теле матушки-земли. Неблагополучно, неестественно ушел из жизни человек – утонул, сгорел, ошибку совершил и сгинул в лесу, значит - стал навью-упырем, заложным покойником. Праведно жил и умер на руках у детей  – станет пращуром, к кому за помощью обратиться не грех.  И чтобы снова не мудрствовать и обращаться -  строгали чурочку-Чура,  и ставили на границе  владений и от  невзгод защиту словом пытали.   Вера в разумность мира! Не нужно многого, просто считай, упорно, неотменимо считай, что наделение вещи  именем держит с   праведным   предком надежную связь! И не в этом ли суть явления установки памятников? Ведь вместе с  каменной или бронзовой плотью, открытой нашим глазам, неким духовным зрением мы можем    разглядеть и ценностное поле, и пространство осуществленного высокого смысла, привнесенного – по плану, по модели, существующей    до рождения  судьбой великого человека – им - в белый свет!
Так давайте правь-ильные имена!   Примите любимые памятники как обереги, если смысл их жизни родственен вам!»
- Достаточно! Хватит!
Я с силой закрыл тетрадь, словно она была огромным фолиантом – в моем воображении при ударе половинок должна была взлететь пыль веков, скрутил ее в жгут и сунул в сумку. Зря я туда полез. Опять чувствую себя идиотом. Хотя с каким   волнением и страстью выговаривался учитель на  дубовой аллее, в парке «лепрозория», на скамейке, в тени дубов, обступивших двухэтажные здания, где обитали в разной степени «прокаженные». Тогда у  невысокого человечка в белом халате и штанах в серую полоску, в желтых мокасинах,  с   кудрявой   как одуванчик, головой, притом – черный одуванчик! и дикой черной бородой, под мышкой впервые появилась эта тетрадка.  Накануне я ему рассказал, как однажды попал в белый свет  где сознание не пропало, а словно расширилось и  было чувство покоя и всезнания – и его это просто поразило!  И он смотрел на меня с ожиданием и восторгом!
«Так где же находится белый свет? За океаном боли и   страха, за пространством инстинктов. Причем слово «свет» можно заменить на слово «мир». Белый мир, да? Это если подходить в плане географии. Только у него своя география, не так ли? Там одна гора, одна река, один лес, один океан, один остров Буян.  Но человек при жизни   от него надежно отделен своим телом   – и это предки знали. И их задача была провести юношей через страх,  поставить «за страх», чтобы ученики коснулись  берега белого света…»
  - По всей видимости, - помолчав, сказал тогда профессор,  - в тот ужасный момент вы причастились родовому духовному началу, Роду, которое только и есть НАЧАЛО ЧЕЛОВЕКА, если под человеком понимать не руки-ноги-голова, но разум и готовность   к выбору  в смеси начал.   Начало духа – победа над страхом, что есть  попадание в точку до-страха. До-плоти. И  белый свет, вами виденный,  есть свидетельство     оборимости    этих пугалок, которыми  наряду с плотскими  слабостями   пользуется Князь тьмы.  Пугает и соблазняет.
Глаза  Гурия черные, влажные    блестели чуть ли не безумно. Казалось, что из них, словно из маленьких, светящихся колодцев начнут выскакивать светлые плясуны, мальвины и глашатаи милостей жизни... Собственно, для него они и выскакивали. А я был только одним из глупых болванов,  ем самым «чуром», чурбаном-пращуром, поставленным на границе засеянного поля. Да, надо сказать из той лекции  я вынес  то самое  – с памятниками можно общаться.     Они слышат и как-то могут подсказать ход.    И искать ответ следует  в том, в чем ты ответ слышишь.  Просто слышишь, как ответ – значит, это и есть ответ. Что  тебе сейчас отвечает? – я покрутил головой, привстал с дивана, подошел к окну. Но ничего, кроме бурчания радио над палевым, деревянным наличником я не услышал. «Ну вот, - подумалось тут, -  Это он. Отвечает проповедник в желтой коробочке!   О чем же он говорит? Я подошел к радио и выкрутил   кругляш   на максимум. Тут же на уши навалился уверенный в себе, чуть подвывающий на гласных баритон. «Жертвуя и отдавая небу, вы на самом деле приближаете момент благого воздаяния себе самому».  Короче,  оратор толковал о жертве, возвращающейся к нам, если мы чисты душой  и что необходимо не просто жертвовать, думая, что тебе воздастся, но жертвовать не думая, что тебе воздастся и тогда непременно воздастся…
Я отвел рукой синюю гардину посмотрел на уходящий в сумерки Первополетск, одноэтажный городок, где только на периметре прямоугольной площади и примыкавшим к ней улицам солидно кургузились двух-трехэтажные лепные дома. А в центре, на круговом движении площади    кружили «жертвователи». Вон их сколько и на каких тачках!  А может быть, и в прямь это были честные самаритяне? И сейчас – вон, чувак   попердывает на остромордом черном «Порше-кайен», стоящем, как три моих квартиры - они живут на воздаянии от неба…     Потом   стало смешно: чтобы первый космонавт, военный летчик и инженер,  отвечал мне через убитую радиоточку голосом заморского чудика? Да ладно!
И тут же почувствовал забытый зуд в пальцах. Снова зазвучало «тетива дороги»… «ниточка перил»…  Стал озираться в поисках бумаги. Бросился к тетради, чтобы вырвать лист – и с ужасом – не святотатствуй! -  отпрянул. Потом обнаружил на дне сумки желтый квадратный стикер с узкой, клейкой полоской, на которую налипла грязь. С одной стороны были фамилии клиентов – что-то когда-то они значили, а другая сторона была чистой. И хотя  я клялся себе не писать стихи – тут был особый случай.  В воздухе зудел ответ! Ладно, будь что будет!
Перо  забегало по бумаге.
«И вечером, у людной стойки бара, последние гроши опять пропил, мгновение – и ниточку перил  наматываю, поднимаясь на верх. Но в тесном номере я тоже не один,  по радио о боге мне вещает очередной задвинутый кретин,  незнамо кто - мулла или раввин… «Ау, ну как ты?»  «Бог с ним», - отвечает.    Послушаю кретина,  может быть, благая со стены раздастся новость.  И слушаю, и продолжаю пить, и чувствую – вот-вот, и невесомость, потом   по плану ухожу в отрыв, проходит час, и  я уже как парень, под потолком летаю, все допив. И грустно и тоскливо одному. «А кто со мною, а?» «С тобой – Гагарин». «Но почему он встал ко мне спиной, и почему молчит, отлившись в  бронзе?» «А потому, товарищ дорогой, что  первым среди всех первопроходцев, он  лично убедился – Бога нет, там бородатый дядька не летает, в ладонях не удерживает свет и звезды по ночам не зажигает. Там только Тьма и круглая Земля висит с Луной безжизненно и строго.   И если хочешь жить начать с нуля, забей на все, будь прост, как три рубля, и,   лазя по орбите в «жигулях», не ожидай вернуться полубогом» « А как же он, Гагарин? Он летал!» Но он – не ты. Ты продолжаешь гнуться, ты продолжаешь прятаться в подвал,   как напоказ бы  громко ни орал, как ни кричал и как ни обещал      когда-то  также «улететь-вернуться»
Я положил ручку и с минуту молча смотрел на желтый стикер.
-  Значит, я прячусь в подвал.    Не жизнь накрывает, а я – продолжаю прятаться. Нормально.    Ну, спасибо!
«А может быть, мне говориться, что   ответ   под носом, а  ты не хочешь увидеть? Потому что боишься?»
-  Да чего я боюсь?  Я очень хочу увидеть!  Покажите мне выход!  Я только в тетрадку боюсь смотреть, потому что чувствую дебилом себя!
Так я снова потеряв сон,  бесился поздним вечером в гостинице  Первополетска.
***
Потом была ночь, утро, пробуждение,  продолжение командировки, бесплодные попытки что-то додумать, славная гонка по трассе до Усладово, легкий страх, что сегодня наплыв  сорвется – и торжество, когда  он опять возник со своими эйфориями и перспективами…  И возврат в город, и послед ощущения… тихое его угасание в пятницу и окончательное – сегодня.
Бред! Бред! Бред! Бред!
Теперь между разговором с Биркиным и последующим нервяком уже не лежала перспектива разгадки,  не жила надежда, что в этот-то раз портал точно укажет мне на связь.     Будущее было печальным и незавидным: в понедельник приду в офис, сяду за комп и полдня буду сочинять отчеты. Оставшееся время займет препирательство с бухгалтерией из-за чеков и оформление авансового листа. Во вторник же – опять сойдусь на желтом прямоугольном ристалище с нашей   нечистой силой с чеховской бородкой. И снова окажусь нагружен бредом Биркина. ББ.   
Бензин                V
Гостиница              V
Маршрутники   -   V
Скидки                - V
Чеки                - V
Заявки                -  V
И    
 Фенька                - V
И                Бред! Бред! Бред! Бред!
Что с этим делать? Теперь есть    указивка пращура, если верить, что это указивка:  ты прячешься. Отчего же я прячусь. Отчего?! Только от того, чтобы снова почувствовать себя дураком. Я прячусь только от тетради.  Я не хочу чувствовать себя дураком.     В свое время я читал ее со слепой верой в наставления Гурия – и составил себе, не понявшему в ней ни бельмеса, выводы,  основанные только на вере.  «Так как я живу – можно жить»  «С памятниками можно разговаривать» «выдумывайте свои порядки жизни».    И много других таких же общих выводов. Но они сложились в систему, и система позволяла мне побеждать.  Что же теперь?
А ничего.  Пусть это и ответ пращура, мне наплевать. Я ничего не понимаю, а стих – просто блажь!  Если здесь что-то значительное, пусть оно скажет о себя весомо и зримо!
Как говорили умные люди в  страданиях смысла нет. И памятуя о прошлой субботе и  благоприятном развитии, едва начал умильно размышлять о портфеле, и приступил,  разместившись на стульчике у своего «жигуля». Достал из пакета цветастый термос, бутерброды с колбасой и сыром, несколько карамелек, разложил это все на капоте,  свинтил пробку термоса, налил в дежурящую под торпедо чашечку «люминарк»  горячий цейлонский с лимоном и чабрецом и  отдался трапезе.  Да, пусть ответ  сам придет. Я больше не хочу ломать голову. Возьму  сейчас темно синий томик с золотыми буквами «Бунин» и почитаю про   жизнь правильных пацанов. 
Я потянулся к салону,  стащил с полочки книжку с торчащей из нее белой кассовой лентой. Положил на колени и открыл на закладке. И снова задумался.
Вообще-то я ненавижу Бунина. Терпеть не могу  его беззаботных парней. И все же     читаю. Но – про них ли? Нет, я пытаюсь прочесть про себя. А как бы я поступал. А вот если бы это был я – на балах, скачках, в имениях. То есть, - обрываю поток ЭТОЙ жизни с биркиными, хатой-хосписом, нищетой и прочим.  У Гурия, помню,  это тоже по особому называлось, этот обрыв потока неприятностей. Он как-то говорил…  преподавал   науку жизни, и подробно о нем рассказал, об этом эффекте обрыва. Он  говорил, что надо возвращаться к своей норме.  И называл это как-то по-церковному.  А!  Причастие, вот! И, кстати,  тогда же случился самый значительный момент в моей жизни! Мне объяснили ее устройство – да, вспомнил! Притом, он объяснял в такой пресыщенной, барской манере, будто эти самые главные правила написаны на каждом заборе! Я помню, изумлялся: чел говорит о самом главном, о смысле жизни, как его найти и как ей управлять – а для него это словно безделица!   
Шесть лет назад я был в полной заднице.  Беда накрыла по всем фронтам. Бабы, родные, работа, призвание – все рухнуло. И главное,  непонятно почему. Я не знал, что делать. Потерял веру в  себя, начал всего бояться – разговоров, прогулок, просто выходить на улицу не мог.  И по совету одного умного человека «залег на дно». Устроился по знакомству «пациентом» в типо «санаторий», сменить обстановку, окружение и отдохнуть на природе. И чуть не совершил катастрофическую ошибку. Санаторий едва не стал «лепрозорием».  Профессор потом улыбался и говорил, что я не туда пошел за «нормой».   И большая удача, что он, Гурий, тоже  оказался здесь.  Потому что тут никому ни до кого нет дела. Мало ли, что тебе обещали:.  Заведут карточку, влепят диагноз и будешь куковать с клеймом прокаженного до самой смерти. Нет, про «куковать» он мне не говорил. Это  потом само собой случилось.  А тогда я только спросил, почему же, когда   люди хотят жить нормально,  жизнь не может устроиться? Гурий   глянул на меня с хитрым прищуром:   «а вы знаете, что ей руководит? Думаете, здравый смысл?  Нет. Как правило, жизнью руководит глупость, и зачастую чужая». Я тогда не дослушал,  воспринял на свой счет,  с жаром стал доказывать, что мой   приход сюда и есть боязнь совершить глупость, потому что я хочу сначала понять, как жить, а потом уже жить без ошибок. Поэтому я здесь с установкой, что,  если я сломался, пусть меня починят! Чего мне бояться? Я дембель советской армии! Я… На что он снова   посмотрел на двери двухэтажного корпуса, куда зашла  рыжая коренастая дама с тяжелыми, полными икрами   под белым халатом и  с усмешкой добавил: «сколько бы вы не следовали  вашему  кредо,    ошибки неизбежны даже тогда, когда,  как вам кажется, вы все поймете. Дело не в том,  чтобы не делать ошибок. Важно постулировать норму, от которой вас по  глупости  - и не обязательно вашей - вас отклоняет жизнь.  Причащайтесь норме,  и    одолеете все злые чары»
Вот!
Глупость ломает нормальную жизнь! Глупость! Бред!  Биркинский бред поломал мою жизнь!  И Бунин – вот  почему!
Я вскочил со стула и заходил туда сюда вдоль автомобиля.
- Ну и что? Да то! Была норма.  И пришел бред!  И он ее поломал!   Погоди – а чего он у тебя поломал? У  тебя же есть  только это:
Маршрутники   -   V
Скидки                - V
Чеки                - V
Заявки                -  V
…
-   И теперь  еще бред.
Я не помню, сколько я в ту субботу шлялся на стоянке туда сюда до тех пор,  пока разум снова не вернулся к рифмованному «ответу», полученному в гостинице – «подвал». Я все время прячусь в «подвал». Не живу, а прячусь в подвал. Да. Подвал. П-отдвал. Пе! Опять «Пе»!  И что?
-  Блин, да то, что тетрадка у меня лежит  в самом нижнем ящике стола! Это и есть подвал! И «П»! Нить! Нить продолжает тянуться! 
Да, я точно понял, что опять ухватился за нить. Нырнул в салон,  схватил тетрадь, что с той недели ездила со мной в командировки,    и страницы лихорадочно зашелестели под пальцами…
***
Не буду прибегать к наукообразным цитатам. Хотите верьте, хотите нет, но пусть лучше прозвучит кусок нашей беседы.  И не привести это нельзя, как бы заковыристо она ни звучало.  Потому что после этого воспоминания покров тайны упал,  и я увидел весь рисунок. Весь рисунок того, что должно было стать обрядом – я еще не понимал каким, но только точно знал, что в открывшемся узоре заложены спасительные действия, процедуры, точные жесты, ведущие к великой Силе.  Недаром в руки снова попала «путеводная нить». «Подвал!» - бывают такие совпадения?  Словом, вот она, наша беседа:   
- Что придает жизни смысл? Что есть основные ее вещи? Архетипы? Эти юнгианские определения,  низменные  «русла психики». Нет, здесь не «русла» а если и русла, то русла небесные, до них еще попробуй дотянись. Не догадываетесь? Да это же очень легко, вот эти вещи: кров, любовь, дружба служба, добро и «конь», он же «сивка-бурка», конек-горбунок,  он же волшебный помощник, совершающий за нас ту работу, что мы не можем сделать.  Даже техническое средство. Автомобиль у кого-то, у кого-то американское ЭВМ. У кого-то японский  фен! – Гурий ухмыльнулся, -   Еще старик Пропп натолкнулся на них, исследуя сказки.  Эти вещи мы создаем деятельностным существованием.  Или – НЕ создаем, будучи неспособными   к настоящей дружбе, к любви относясь потребительски,  или  свой быт   строя в старом гнезде, порождая  конфликты с родными. Это ваш случай, не так ли?  А я бы добавил  еще одно слово:  причастие.  Это не цель жизни, а сторонний привлекательный образ. Раньше это было церковным священнодействием, ритуалом единения грешной души с очищающей божественной сущностью.  «Тело христово, кровь христова». Ей причащались. А  теперь иные причастия. Так, например, мещане   страсть как падки на   относящиеся к дворянскому образу жизни вещи, повадки, привычные «высшему обществу». Они подражают «рабыням изаурам», обязательно шагающим из своего сословия в высший свет…  О чем вы задумались?
-  Да просто в голове у меня это… не помещается. 
-  Не переживайте. Я лишь  возвращаюсь к вашему вопросу о «норме». Вы  же просили ответ «как жить»? Где лекала? Вот вам   «как жить». Конечно-разумеется,  на все нужно усилие. Но мало ли усилий уже совершено безо всякого адреса? А здесь  план: вещи жизни.   Заведите их у  себя: добро, конь,  кров, любовь, дружба-служба, причастие. Есть еще смерть, но о ней точно говорить пока не надо. До тех пор, пока не возьмете жизнь этими семью вещами, в надежный оборот.   Зато   с самого начала непременно ответьте себе на вопрос о добре, что оно, чем оно для вас является.
-   Добро?
-   О, нет,  не сейчас.  Пока   двух мнений  быть не может – вам надо срочно и как можно незаметнее покинуть местный пейзаж.   А уж потом возвышайтесь до абстракций,  ищите свои формулировки. Но помните,  добро на первом месте.   И  не забудьте прочие: кров – дом и старая семья, конь – то, что вам помогает, служба-дружба, тут я, надеюсь, нечего пояснять, а также любовь и причастие.  Заведете эти вещи в жизни своей, взяв   понятия    на вооружение, проведите  «полевые испытания» .    Полевиков, на самом деле,   воз и маленькая тележка, можете на свои испытания и не тратиться, на чужой опыт смотреть…
- Дружба-служба, кров-любовь, помощник..
-  Добро и причастие. Причастие – последнее в списке. Даже больше скажу –  можно  и без него, если остальное устроено. Но такое бывает нечасто. Главное,  помните - все опирается на добро. И если в жизни все хорошо, то  причастие  служит  мостиком к новому, еще большему добру, собственно, тогда и служба своему делу  и есть то самое причастие. Но... это если вы нашли дело по душе.  – Гурий помолчал, перевел взгляд на больничные корпуса,  - и если вам дают им заниматься…  как вы хотите.
-  У меня голова лопается.   Я не знаю, смогу ли…
-  Сможете-сможете. Только не застревайте в рутине. Помните, жизнь состоит из рутины, но и рутина может быть жизнью, если она любима! Если она часть любимого дела, службы, часть любви, часть добра, часть работы по улучшению крова.   Но ведь часто рутина не имеет к этим вещам совершенно никакого отношения! И тогда ее нужно менять! Искать что-то новое!  Не ломайте себя, не подстраивайтесь, если она вам не нравится.   А через что искать?
-  Через… п..
-  Да, именно через причастие.  Основанное на знании о своем добре.
Гурий помолчал.
- Если на данном этапе для вас слишком много информации, если вас пугает запутанность кажущаяся... Не пугайтесь. Живите постепенно. Степ бай степ, как говорится.  Жизнь, как говорил Мамардашвили, слишком невнятна. Может быть, в этой невнятности  гарантия ее существования?  Представьте что было бы, если бы ключи от жизни в отчетливой ясности лежали бы перед абсолютным большинством? Пожалуй, человечество,  встав в эту очередь, давно бы себя извело. Это не за курицей стоять, что выкинули в конце месяца в центральном универсаме.   
-  И не в кино на «Пиратов двадцатого века»! Помните эти очереди, когда в три кольца вокруг кинотеатра?!
Наконец, я услышал нечто понятное и был рад о нем потрепаться. Но собеседник снова «пошел в темноту», «за ключами».
-  Человеческая глупость руководит жизнью. Не своя, так чужая. Не исполнителя, так начальника. Именно она портит вещи жизни, именно она создает дурную рутину, от которой хочется убежать, но зачастую это уже невозможно. 
Гурий вытянул ногу и кончиком желтого мокасина начертил на песке крест. У креста боковые «руки» были сильно короче длинной черточки. Потом быстро стер его, и нарисовал  треугольник, поверх него – еще один треугольник, только его вершина была уже внизу. И быстро стер снова.
-   Вы знаете, в той древней культуре, к которой мы по крови принадлежим,  есть   понятие «седеры»… Раввины завели железные порядки на все случаи жизни. На свадьбу, на похороны, на сев, на жатву.  Мало того, и записали их, в отличие от славян, а еще  и придали им священный характер. Каждый из седеров по сути, бытовых ритуалов включен в духовную жизнь. Понимаете?
Когда Гурий обращался ко мне с этим вопросом,  он на меня не смотрел. Как правило, это его и не интересовало. Да и я что-то блеял невнятное. Но когда меня прилепили одним словом к «древнейшему народу» я протестующе пискнул.
-   Да  я не принадлежу «к народу»
-   Неужели?
-  Бабушка Фая в Ленинграде  была, но я ее даже не знал.
-  Возможно, - рассеянно ответил профессор. – И вот, седеры.  Ты не просто растишь хлеб или ухаживаешь за женщиной, ты при этом еще и благословляешься небом. Ты, в конце концов, прав! Потому что любое действие твое, если живешь по  седерам,  имеет высшую санкцию, высшее одобрение. По нор-ме!  И   в этом есть  большой здравый смысл. Человеку не нужно искать. Не нужно путаться, разгребать хаос, создавать для себя «порядок».  Кров-любовь, дружба-служба, добро и конь и причастие  в каждом бытовом обряде. Понимаете меня?
Я кивнул, хотя ничего не понял.
-   А   у нас? Неинтересная служба, заполненная рутиной, и закрывающая нас от счастья господствующая   ее величество глупость.   Тем, кто поет ей «оды», а я бы навсегда запретил подавать голос вообще.    
Помолчал и добавил в завершение.
-  На самом деле люди должны жить в своем лесу, в своем пейзаже.  Бытовые обряды должны соотноситься с высшим смыслом. И это есть общая духовно-бытовая материя жизни, единая, неразрывная. Отражение нашей психики в ее самом здоровом варианте.  Но для этого нужно  жить  с родными душами в своей локализации. А где же ее взять?
Тут-то наконец, профессор посмотрел на меня и сказал с грустной серьезностью.
-   И я вам скажу так: выдумывайте, не бойтесь. У вас получится…
И потом заговорил про типы сознания
-  Есть два типа сознания – магический и рациональный…
И дальше он начал говорить про обряды, что нужно создавать свою магию  и не париться.
И я начал  создавать  и не париться. Хотя  толком ничего не понял.  Только    в голову постоянно лезло его рассуждение про глупость.  Про «вздор». «Необязательно твой вздор помешает. Чужой поведет. Чужого хватит. Есть закон выравнивания ситуации по глупости как по общему знаменателю. И выходит в жизни не как хотят лучшие, а  как получится у худших.    С которыми ты в связке, как с отстающими в классе».      
Потом я понял, что выдохся. И надо идти позвонить Пашке и пойти бахнуть пива.  Было уже 2 часа и могла позвонить бывшая с просьбой куда-нибудь ее отвезти, и стоило стать выпимшим.  Не хотел я сегодня с ней встречаться.   А уходя, подумал,  что в следующую субботу что-то надо сделать с этим таинственным списком.  Как минимум, те же «галки»   начертать напротив заветных слов, вещей жизни. Но  прежде   что-то   сделав, собрав, найдя…  хрен знает что  и фиг знает как. И будет – сила. Иначе я не знаю… На этом я   закончил с сидением, вдохновленный, что оно – пятое, а  следующее будет шестым, а за ним – и седьмое, магическое, и значит – финальное.
По любому развязка приближалась.  Но вот только про второй, учительский список я сразу забыл, едва накинул на столбик забора проволочную петлю.