Мужчина в телогрейке

               
                Time travel fantasy*
Предрассветный туман стелился над посевами, будто сизый пар. Под ним, едва различимый в густой белёсой дымке, трепетал красный лоскут. «Заминировано! — негромко заметил Хан. — Парни знают своё дело».
Группа штурмовиков обошла опасное место и направилась в лесопосадку. Их силуэты, причудливые из-за рюкзаков и оружия, то появлялись, то исчезали в пелене тумана, словно призраки. Воздух, пропитанный гарью, постепенно наполнился пряным запахом прелой листвы и раздавленных ягод.
       Пошла вразнос пехота аккуратно,
       часов войны последних нервный тик,
       разносим в пух и прах большой курятник,
       пока горластый самый не притих...**
Хан зашагал в такт рифмованным строкам. Какие-то стихи всегда всплывали в его памяти, когда наступал ответственный момент, особенно перед боем. Опорный пункт противника явно находился поблизости, на расстоянии одного рывка.
Скоро стук автоматных очередей разорвёт тревожную тишину, и загрохочет иная музыка — обжигающая, как хард-рок. Крики людей смешаются с разрывами гранат и свистом пуль, а лесопосадка станет сценой жестокого спектакля, где жизнь и смерть закружатся в танце…
В наушнике Хана щёлкнуло: «Вперёд! Вы в пяти метрах от окопа!» Это скомандовала «птичка», наблюдавшая за действиями штурмовиков.
Опорный пункт взяли за несколько минут боя, и тишина была восстановлена в своих правах. Заодно приобрели временное укрытие. Хан, прижавшись к стене окопа, с недоумением наблюдал за невесть откуда взявшейся бабочкой-крапивницей. Вот она, уцепившись за ткань камуфляжа, сомкнула кирпично-красные крылышки, это напомнило ему молитвенно сложенные ладони: аминь!..
Хан вспомнил, что надо поблагодарить «птичку», и вытянул над головой руку с оттопыренным большим пальцем: «Спасибо!» Этим жестом он вспугнул бабочку, после чего с интересом наблюдал за её прихотливым полётом: крапивница дёргалась и качалась, изменяла направление и высоту, делая невозможным прогноз, куда же она двинется дальше. Почему бабочки не могут летать по прямой линии? Над этим хотелось размышлять вечно…
«Пора и нам! — скомандовал Хан. — Вперёд, парни!»

# # #

Ильдар сразу обратил внимание на странного человека, стоявшего у эскалатора торгового центра «Кольцо». Сначала подумал, это очередной фрик, коих нередко можно встретить на пешеходной улице Баумана. Но, присмотревшись, понял — не тот случай: бауманских фриков ничем не смутишь, а этот какой-то растерянный, будто с луны свалился.
Тем не менее Ильдар, будучи врачом-терапевтом, мог с уверенностью сказать, что тип в стёганой телогрейке — вряд ли клиент психиатрической клиники: слишком осмысленным был взгляд его голубых глаз. Однако в них угадывалось столько мольбы о помощи, что в необходимости остановиться и расспросить не осталось никаких сомнений.
— Вы потерялись? — первое, что пришло на ум.
— Н-не знаю, — ответил, заикнувшись, человек в телогрейке.
— Пойдёмте, я покажу вам выход.
Ильдар слегка тронул собеседника за плечо, отчего тот вздрогнул и так шумно выдохнул, что, казалось, сдулся в объёме и стал меньше ростом.
— Так вы идёте? Вам показать дорогу?
— Д-да…
Они вышли через боковой вход на улицу Петербургскую. Заметив свободную скамейку, Ильдар усадил на неё «потеряшку» и сам устроился рядом.
— А теперь расскажите, что с вами случилось, — возможно, я вам помогу. Для начала — как вас зовут?
— Сейчас, — ответил мужчина в телогрейке. — Дайте минуту, и я вам всё расскажу…
Мужчина снял кепку-восьмиклинку, обнаружив чёрные волосы с проседью, энергично протёр ладонями лицо и стал оглядываться по сторонам, внимательно изучая городской пейзаж. На его лице то и дело вспыхивали радостные искорки узнавания, а иногда панически темнели и щурились глаза от неопределённости.
— Скажите, а какой сейчас год? — спросил внезапно мужчина, не отрывая взгляда от колокольни Богоявленского собора, возвышающейся доминантой на улице Баумана.
— С утра был двадцать четвёртый, — ответил с улыбкой Ильдар.
Его всё больше и больше забавляла ситуация, и он решил немного посвятить себя изучению этого феномена, тем более что сегодня смена в клинике уже закончилась, планов особых не было.
— Двадцать четвёртый?! — не то подтвердил, не то спросил мужчина в телогрейке, переведя взгляд на гостиницу «Татарстан». — А какой век?
— Двадцать первый!
— То есть сейчас две тысячи двадцать четвёртый год?
— Да, весна двадцать четвёртого года.
Мужчина в телогрейке снова перевёл взгляд на Ильдара.
— Вы можете подумать, что я сошёл с ума, но…
— Что «но»?
— Нет, извините! — спохватился он. — Ничего, ничего… Не подскажете, автовокзал на прежнем месте?
— Который? Их в Казани три или четыре, точно не помню. Уже забыл, когда пользовался автобусом.
— Тогда мне нужен центральный, наверное. Я смогу оттуда уехать в Брежнев?
— Куда-куда? — переспросил Ильдар. — Какой Брежнев? Я знаю только бывшего генерального секретаря Брежнева…
— То есть я хотел сказать: Набережные Челны. Насколько помню, в восемьдесят втором году его переименовали в Брежнев.
— Ах да, вспомнил. Но, знаете ли, я в том году только родился. Городу давно вернули прежнее название.
— Так я смогу уехать в Челны? — спросил мужчина повторно.
Ильдар достал из нагрудного кармана смартфон и, набрав в «Яндекс-картах» Набережные Челны, стал ожидать загрузки.
— Интересный у вас калькулятор, — заметил мужчина в телогрейке. — А что вы там считаете?
— Нет, вообще-то, это смартфон. У вас разве нет?
Мужчина не ответил, а Ильдар, сделав ещё несколько касаний, вывел необходимые сведения на экран.
— Так, уважаемый, вам надо сейчас сесть на троллейбус номер пять или три. Через десять минут будете на автовокзале. Здание прежнее, правда, там сделали ремонт и всё такое… В любом случае узнаете, если раньше бывали в Казани. Вы, наверно, издалека приехали? Вижу, растерялись.
— Да, издалека… из другой страны, можно сказать. Спасибо вам! Действительно, я немного удивлён и расстроен. Спасибо вам ещё раз. До свидания!
Мужчина в телогрейке встал и неуверенным шагом направился в указанную Ильдаром сторону. Он шёл, словно сомневаясь в твёрдости брусчатки под ногами, а Ильдар, провожая его взглядом, испытывал жгучее чувство вины. Так он всякий раз расставался с маленькой дочерью на пороге детского сада: испытывал тревогу за беспомощного человечка и чувство бессилия от невозможности изменить сложившийся ход вещей.
Ильдар поспешил на парковку, но и там, уже в салоне автомобиля, неотвязно размышлял о незнакомце. Сначала утвердился во мнении — это сиделец: наверное, недавно освободился, и ему невдомёк, что изменилось за время пребывания в «местах не столь отдалённых». Хотя в колонии есть и радио, и телевизор, да и с воли новости доходят… Опять же, непохож потеряшка в телогрейке на зэка. Да, одет странно. Но кого сейчас удивишь какой бы то ни было одеждой: хоть рваньём, хоть от-кутюр… У незнакомца здоровый цвет лица, он худощав, но крепок телосложением. Когда Ильдар вёл его к выходу из торгового центра, придерживая за плечо, даже через телогрейку почувствовал твёрдые мышцы.
Любопытство взяло верх, и Ильдар, выключив двигатель, вышел из машины. Как он и предполагал, мужчина в телогрейке топтался у подземного перехода, не решаясь спуститься. Кому-то могло показаться, что он слушает уличного музыканта, который распевал на табуретке татарские песни под баян. Но Ильдару было ясно: его подопечный вновь оцепенел от растерянности и не может ступить и шагу в сторону подземного пространства, похожего на растревоженный муравейник.
Ильдар, как и в первый раз, легонько тронул его за плечо:
— Вам помочь?
Мужчина опять вздрогнул и неловко улыбнулся.
— Я не могу…
— Что не можете?
— Не могу спуститься туда.
— Не волнуйтесь, я помогу вам.
— Нет, так же было в прошлый раз…
Мужчина посмотрел на Ильдара с такой мукой во взгляде, что он не выдержал и, решительно взяв за локоть, потащил того в кафе быстрого питания при гостинице «Татарстан». Людей там оказалось немного, укромный уголок нашёлся без труда, и через несколько минут они уже сидели друг против друга со стаканчиками кофе.
— Рассказывайте! — потребовал Ильдар. — Если хотите есть, я принесу.
— Потом, — ответил мужчина в телогрейке. — Сначала я расскажу вам свою историю. Вижу, вы хороший человек. Пожалуйста, не думайте, что я сумасшедший, просто выслушайте.
Мужчина немигающим взглядом уставился на поверхность капучино, словно решил гадать по розетке из молочной пены о своей дальнейшей судьбе.
— Понимаете, ещё утром я был в Казани, почти на этом же месте… — произнёс он наконец. — Но это была Казань одна тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. Я спустился в подземный переход и… оказался там, где вы мне встретились.
По мере рассказа собеседник обретал всё большую уверенность, взгляд становился твёрже, на щеках появился румянец. Ильдар отметил про себя, что мужчина, не будь на нём дурацкой телогрейки, выглядел бы довольно импозантно: на вид ему лет сорок, аккуратная стрижка, правильные черты лица, которое ничуть не портит лёгкая скуластость, лишь выдаёт наличие татарской крови. Немаловажная деталь — мозоли на костяшках узловатых пальцев: собеседник Ильдара, несомненно, был приверженцем боевых искусств.
— Сначала я подумал, что действительно сошёл с ума, — продолжил мужчина в телогрейке. — В тот день, то есть сегодня… в общем, прежде чем очутиться здесь, я сильно поругался с женой… Кстати, какой сегодня день?
— Двадцатое апреля, — ответил с улыбкой Ильдар.
— Двадцатое апреля… — повторил мужчина. — Вот вы смеётесь, а я, пожалуй, смогу доказать, что говорю правду.
Он сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармана паспорт с гербом СССР и, открыв вторую страницу, протянул собеседнику:
— Вот, это я… Ханов Виль Арсланович, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения.
Ильдар с интересом взял в руки советский паспорт и стал перелистывать. На четвёртой странице задержал взгляд на фотографии: длинноволосый кудрявый юноша, в котором при пристальном рассмотрении можно признать собеседника.
— Там мне двадцать пять лет, — подал голос мужчина.
— В семьдесят четвёртом году, — заметил Ильдар, — вам должно было быть двадцать восемь лет, уважаемый.
— Совершенно верно! — подтвердил мужчина. — Тогда как раз проводилась замена паспортов. Раньше они были зелёного цвета, потом стали красного… А фото сделано, когда мне исполнилось двадцать пять.
— Хорошо, — сказал Ильдар, отложив паспорт. — Предположим, вы именно тот человек, за которого себя выдаёте. И вы действительно из прошлого века. Сейчас много книг и фильмов про «попаданцев»... Но то — фантастика. Может быть, вы этих книг начитались?!
— Вы мне не верите! Впрочем, я так и предполагал. Если бы кто-то мне такое рассказал, тоже не поверил бы… Собственно, я и сам себе, своим глазам не верю…
Мужчина наконец решился сделать глоток кофе и, с сожалением отметив исчезновение молочной розетки, продолжил:
— Я понимаю теперь: раз такое явление существует, сколько людей, подобных мне, находится в психиатрических лечебницах. Но я туда не хочу!
— Успокойтесь! — Ильдар вскинул ладони в останавливающем жесте. — Никто вас не собирается отправлять к психиатрам, если только сами этого не захотите.
— Не хочу! — твёрдо заявил мужчина. — Я должен разобраться во всём этом. И… понять… что мне дальше делать.
— У меня сегодня день свободный. Давайте попробуем разобраться вместе. Тем более что я сам вызвался вам помочь. Будем исходить из того, что вы говорите правду, как бы фантастично для меня это ни звучало. Прошу вас, расскажите всё с самого начала. Где вы были «сегодня», что делали, с кем встречались и так далее… В общем, всё подробно!

# # #

Виль начал свой рассказ с детства, вернее, с того, что ничего не знал о своих родителях. Как попал в детский дом, ему тоже было невдомёк. Правда, остались какие-то смутные воспоминания: человек в военной форме с орденами на груди подкидывает маленького Виля в воздух, отчего у него захватывает дух. И всё… Кто это был? То ли отец, то ли случайный прохожий...
В детдоме, как ни странно, мальчик чувствовал себя вольготно: не давал в обиду ни себя, ни своих друзей. Не в последнюю очередь благодаря самообладанию, которое пришло к нему с того самого момента, как он начал осознавать себя. Грех жаловаться, детдомовский период был не самым плохим в жизни Виля. Питался без изысков, но сытно, носил не самую модную, но добротную одежду; воспитатели были пусть не «макаренки», но дело своё знали: дали образование, понятие о добре и зле, многих вывели в люди…
После детдома Виль пошёл на завод, откуда, проработав восемь месяцев токарем, был призван на срочную службу. Ему повезло: попал не просто в погранвойска, а в спецподразделение по сопровождению военных грузов. Благодаря этому повидал многое — от Калининграда до Камчатки.
Но однажды во время смены младшего сержанта Ханова случилась беда. Обезумевший солдат в замкнутом пространстве тесного вагона расстрелял караул — молодого лейтенанта и двух рядовых. От неожиданности Виль не успел предотвратить трагедию: ни помешать безумцу, ни защитить сослуживцев. Так две короткие очереди отправили в небытие ни в чём не повинных людей, а жизнь убийцы одиночным выстрелом прервал заместитель начальника караула. После расследования всех свидетелей трагедии раскидали по разным частям.
 Виль попал на одну из застав Иманского погранотряда. Там он, не успев оправиться от пережитого, попал в настоящую передрягу. Обстановка на границе с Китаем день ото дня становилась тревожней из-за постоянных провокаций. Дошло до того, что китайцы по льду реки Уссури проникли на территорию Пожарского района, и тогда начальник заставы отдал команду выдвинуться им навстречу. Стрелковое оружие не применяли, за исключением нескольких предупредительных выстрелов в воздух, было приказано драться врукопашную. И длилась эта заварушка часа полтора: китайцы хотя и выглядели мелкими в сравнении с рослыми сибиряками и волжанами, но поражали вёрткостью. Еле-еле пограничники заставили желтолицых братьев убраться подобру-поздорову.
Настоящий бой начался на следующий день. Ханов, не успевший толком ознакомиться с должностными обязанностями, в составе сводного отряда выдвинулся в сторону соседней заставы. Там запросили помощь. На маленьком островке Даманском, вообще исчезавшем в пору весеннего половодья, завязался ожесточённый бой. Виль, сидя в бронетранспортёре вместе с другими пограничниками и начальником заставы, из крупнокалиберного пулемёта выкосил на льду роту китайцев, спешивших на подкрепление к своим. Но они всё же успели подбить БТР, и пограничники, спешившись, начали действовать, сообразуясь с обстановкой. Бой шёл с переменным успехом, лишь к полудню китайцы отступили.
 Затишье длилось почти две недели, после чего с китайского берега снова предприняли вылазку. Виль уже не участвовал в этом боестолкновении — стоял на своей позиции у заставы, куда доносились отдалённые звуки стрелкового боя и рёв пролетавших над головой реактивных снарядов засекреченных до того времени установок «Град».
Надо сказать, что и там, на острове Даманском, Виль Ханов чувствовал себя уверенно. Нет, он, конечно, полностью осознавал опасность, видя, как погибают и получают ранения сослуживцы, но сопричастность к чему-то великому, доселе небывалому вызывала в душе молодого человека чувство сродни восторгу. По-другому он не мог выразить свои ощущения. Возможно, его состояние объяснялось мощным выбросом адреналина.
Виль многократно рвался туда, где шёл бой, но приказ держать позицию у заставы никто не отменял. Именно тогда, в томительные минуты бездействия, он начал осознавать, что война — это то, благодаря чему он наконец сможет реализоваться как личность. Ведь многие страдают от ошибочного выбора профессии, а вместе с тем и самой судьбы… У кого-то в голове звучат пленительные мелодии, другой рисует удивительные картины на воображаемых холстах, третий с детства мечтает о сцене и зрительном зале, полном восторженных зрителей, но жизнь вынуждает их закапывать свой талант в землю. Преград вокруг огромное множество, и все они тоже воображаемые: отсутствие поддержки, страх осуждения, ложный стыд за свою непохожесть на других. Вот и влачат эти несостоявшиеся композиторы, художники и артисты жалкое существование в повседневной рутине. Зачастую им остаётся только одно — мечтать. Впрочем, к Вилю это не имело никакого отношения, он умел ставить перед собой цели и стремиться к их достижению.

# # #

— А что было потом? — спросил Ильдар, заинтересованный рассказом. При этом он «гуглил» на смартфоне по каждому фактическому случаю в истории собеседника.
— Потом? Я демобилизовался… Приехал в Набережные Челны, там начиналась грандиозная стройка.
— Почему не стали поступать в военное училище, раз почувствовали тягу к армейской службе?
— Почему же, пробовал, — ответил мужчина. — В Казанское танковое меня не взяли из-за роста, там не более ста семидесяти пяти сантиметров, а у меня на один больше. В артиллерийское сам не захотел — не моё это…
— Можно же было в другой город поехать!
— И через это прошёл… — сказал сокрушённо мужчина. — На следующий год попытал счастья в Голицыно. Там наше пограничное училище. Потом — в Рязанском десантном. Не взяли. После этого оставил свои потуги…
Ильдар в очередной раз пробежался пальцами по поверхности смартфона.
— Что вы там считаете всё время? — спросил мужчина в телогрейке.
— Не считаю, а читаю, — ответил Ильдар с нажимом на последнее слово.
Он развернул смартфон и показал экран с изложением событий 1967 года на острове Даманском. Мужчина попытался взять в руки гаджет, но случайно задел пальцем экран, и текст исчез.
— Пропало. Извините.
— Ничего страшного, это легко восстановить, — успокоил Ильдар. — В общем, здесь написано, что остров Даманский в девяносто первом году официально отдали Китаю. Кстати, сейчас жители Поднебесной — наши лучшие друзья.
— Вот оно как! Мне бы, конечно, засесть в какую-нибудь библиотеку и разузнать, что происходило все эти годы.
— Сейчас любую информацию можно узнать по Интернету на компьютере, — заметил Ильдар. — Во всяком случае, сведений там столько, что, наверное, ни одна библиотека не сравнится.
— А что такое компьютер? — спросил мужчина с удивлением. — Электронно-вычислительная машина, что ли? А Интернет? Тоже какое-то устройство?
— Сейчас ЭВМ есть в любой квартире, — ответил с улыбкой Ильдар. — А Интернет — это мировая сеть. Если вы действительно не притворяетесь, приготовьтесь многому удивляться.
— Вы же обещали хотя бы делать вид, что верите мне.
— Извините! Прошу вас, продолжайте свой рассказ.

# # #

Поработав некоторое время на стройке, Виль приехал в Казань и подал документы в педагогический институт, на факультет физической культуры. Любовь к спорту и навыки, приобретённые в погранвойсках, определили выбор. Поступив довольно-таки легко, он обнаружил, что учиться в высшем учебном заведении ему тяжеловато. Видимо, мозг успел перейти в спящий режим за время работы на стройке.
Но Виль сумел напрячь душевные силы и вернул былое ощущение непоколебимой уверенности в себе. Окружающим казалось, что он живёт на «расслабоне». Но нет, Ханов стремился к душевному равновесию, а не к умственному и физическому бездействию. Проще говоря — к устранению ненужной тревоги, которая мешает жить, творить и радоваться жизни. Любую работу, любое задание, любое упражнение он старался выполнить так, чтобы впоследствии уже не думать, почему не смог.
Встретил Ханов и любовь, так ему тогда, во всяком случае, показалось. София, или — на татарский манер, с ударением на последнюю букву — София;, училась на историческом факультете курсом старше, хотя была на год младше Виля. Она выделялась среди сокурсниц не только красотой: те старались выглядеть модно с помощью мам и бабушек, которые их обшивали, а София щеголяла в недосягаемых заграничных «шмотках» и смотрела на окружающих свысока. Причиной тому отчасти был её отец — заведующий кафедрой этого же института. София не желала выглядеть «блатной» профессорской дочкой и всячески подчёркивала свою независимость: занятий не пропускала, отвечала на зачётах и экзаменах по существу, на семинарских занятиях не «плавала». И это тоже было причиной, по которой ни у кого из парней, обучавшихся в «педине», не возникало желания за ней приударить.
Однажды поздним летним вечером, после студенческого фестиваля, Виль, возвращаясь пешком в общежитие, услышал приглушённый крик. Недолго думая, он подбежал к скверу и увидел среди зарослей Софию в немыслимо жалком положении. Она отчаянно брыкалась, мычала, потому что один из насильников зажимал ей рот и вкрадчиво уговаривал не сопротивляться, а второй задирал подол платья и спешно приспускал собственные штаны.
Первым отлетел в сторону любитель поворковать, второго Виль яростно ударил ногой прямо в лицо. Даже через ботинок почувствовал хруст ломающейся кости. Этот точно уже не соперник и нескоро натянет свои треники. Тем временем первый очухался и выхватил из кармана брюк нож. Но Вилю ли, ходившему врукопашную против китайского спецназа, бояться такого противника?! Ложный выпад вправо, отбить руку с перочинным ножом влево, встретить левым апперкотом в подбородок, и вот мерзавец уже валяется в траве, не подавая признаков жизни. Ничего, очухается, этого он бил вполсилы…
София к моменту расправы почти привела себя в порядок, только бретелька платья порвалась, и плечо никак не удавалось прикрыть.
Виль снял пиджак и накинул на плечи девушки, но благодарности не услышал. Впрочем, девушка была так напугана, что он не стал обращать на это внимание. На предложение вызвать милицию девушка категорически отказалась, более того, взяла с него слово, что он никому об этом не расскажет. А вот пожелание проводить до дома приняла с радостью. Они медленно пошли по вечерним улицам, в воздухе витала лёгкая прохлада, а фонари освещали их путь мягким светом. София шла рядом, её лицо было бледным, а глаза — полны страха.
Виль старался говорить с ней о чём угодно, лишь бы отвлечь от случившегося, но каждая его попытка наталкивалась на тишину. Девушка лишь изредка и односложно отвечала, будто пыталась собраться с мыслями. Когда они подошли к её дому, Виль заметил, что София тяжело вздохнула, обернувшись к нему. «Спасибо, что проводил», — тихо сказала она. Её голос был еле слышен, но в нём звучала такая искренность и благодарность, что Виль почувствовал, как его сердце сжалось.

# # #

Ильдар, дождавшись паузы в рассказе, всё же заказал пару бургеров.
— Пожалуйста, угощайтесь. Вы, наверное, голодны?
— Сорок лет не ел! — пошутил мужчина, недоверчиво рассматривая круглые булочки, начинённые котлетами.
Ильдар рассмеялся и на время избавил Виля от своего пристального внимания — пусть спокойно приноровится к поеданию бургеров, ведь они гораздо толще привычных советскому человеку бутербродов. К тому же пора было проверить сообщения в смартфоне. Как Ильдар и предполагал, их скопилось предостаточно. Успел ответить на наиболее важные, в том числе супруге, и продлил ей парковку машины у торгового центра.
— Очень вкусно, спасибо! — поблагодарил Виль, вытирая губы салфеткой. — Никогда не ел такого.
— Тут, в Казани, очень много мест, где можно вкусно поесть. Поверьте, это заведение не самое лучшее... На каждом шагу кофейни, бургерные, рестораны.
— Мы обычно ходили в «Акчарлак».
— Этого ресторана уже нет, да и здания — тоже. Кажется, сейчас там строится жилой комплекс.
Через панорамное окно Ильдар указал рукой в сторону улицы Баумана:
— Там сейчас пешеходная улица, можно сказать, туристическая. Вот где реальный шанс устроить пир животу.
— Да, там был Дом татарской кулинарии.
— Он и сейчас есть… Давайте продолжим ваш рассказ.

# # #

Родители Софии долго не давали согласия на замужество. Подумать только, какой-то босяк хочет забрать у них единственную дочь. Для этого сироты, что ли, они её растили? Но София заупрямилась и настояла на своём. Какие побуждения двигали девушкой? Явно не всепоглощающая любовь к Вилю. В нём её привлекала разве что знатная фамилия. А ещё, может быть, роль беззаветно преданного пажа, которую парень старательно исполнял при ней до самого окончания института.
После свадьбы Софочка быстро забеременела и без особых проблем родила замечательную дочь. Вот тут-то Виль и потерял себя. Забыл, что такое уверенность, душевное равновесие, покой. Он души не чаял в ребёнке, все его помыслы, свободное время и планы на будущее сосредоточились на Алине. По сути, бывший детдомовец впервые понял, что такое настоящая любовь. Теперь ему было с чем сравнивать своё чувство к Софии: оно появилось из сострадания к её унижению и перетекло в великодушное покровительство, ставшее привычкой. Не без того, конечно, что Вилю льстило быть особой, приближённой к профессорской дочке: умнице, моднице и просто красавице…
София, в отличие от мужа, к появлению дочери отнеслась с плохо скрываемым раздражением — как к помехе в научной карьере. Едва оправившись от родов, она начала писать диссертацию, намереваясь защитить её без отцовской помощи в Москве: постоянно моталась в столицу, заводила нужные знакомства и часами просиживала в Ленинской библиотеке. Кормить ребёнка грудью ей было некогда. Бессонные ночи, пелёнки, слюнявчики и походы в молочную кухню за смесями — всё это было возложено на Виля.
Надо отдать должное бабушке и дедушке, родителям Софочки, они не забывали про новорождённую. Помогали всем, чем могли: и деньгами, когда с ними было туго, и продуктами с рынка, и подарками для внучки. Даже в детский сад её устраивать отсоветовали, на этом настояла бабушка, она же нашла замечательную тётушку, воспитавшую не один десяток малышей. Так что днём за Алиной смотрела няня, а всё остальное время — Виль. Самое главное — тесть и тёща не позволяли себе в его отношении презрительного «пришёл в примаки», как это было принято в народе, не попрекали однокомнатной квартирой, подаренной молодой семье. Со своей стороны Виль и сам пресёк возможность таких упрёков: устроившись в школу учителем физкультуры, он немедленно встал в очередь на кооператив и планировал обмен двух однушек на трёхкомнатное жильё.
Алина росла здоровым, жизнерадостным ребёнком. Ханов любил гулять с ней по улицам Казани, ликуя оттого, что прохожие головы сворачивают в сторону красивой девочки с большим белым бантом на голове. Отец рассказывал ей обо всём, что попадалось на пути: «Вот здесь останавливался Пушкин», «Сюда молодой Лев Толстой пришёл на светский бал», «В этом доме жил и работал Владимир Ильич Ленин». А той нравилось всё, что говорит отец, лишь бы говорил. По мере взросления Алины Виль начал тщательно прорабатывать маршруты: так в их расписании появились день известных людей, день старинных зданий, день памятников, фонарей, мемориальных досок, чугунных оград… Алина приходила в восторг от этих экскурсий и каждое утро, проснувшись, первым делом спрашивала: «Папа, а куда мы сегодня пойдём?»
Виль не мешал Софии жить своей жизнью. Защитив кандидатскую диссертацию, она принялась за докторскую и не вылезала из поездок на научные конференции. Иной раз Виль не мог вспомнить, сколько дней он не видел свою жёнушку дома. Не воспротивился он и её желанию научиться водить машину. Правда, не очень понимал, зачем это Софочке надо. Наверное, жаждала скорости под стать своему бешеному ритму жизни. Уговорив отца отдать ей ярко-красный «Москвич-412», простаивавший в гараже, она рьяно принялась за дело. Договорилась с инструктором из ДОСААФ, и тот начал ежедневно увозить её на занятия по вождению. Не прошло и месяца, как София самостоятельно подъехала к дому. Более того, с первого раза правильно припарковала автомобиль у тротуара.
К тому времени они уже жили в просторной сталинке на Большой Красной. Алина готовилась пойти в первый класс. Виль загодя купил ей прописи и любовался тем, как маленькая ручонка дочери выводит палочки и крючки.
В один из таких дней, а именно 27 августа, София приехала домой чуть раньше обычного и приказным тоном заявила, чтобы собирались. Мол, их пригласили друзья за город. Ни Виль, ни Алина особого желания не изъявили. Более того, дочь начала плакать, умолять маму оставить её с няней дома. Она хотела научиться красиво писать букву «А». Но София была неумолима, заставила-таки дочь нарядиться красиво, в лучшую одежду. Ей непременно хотелось похвастаться перед подругами дочерью. Матери не было дела, что там дочь надумала, главное — надо ехать. Что кукла, что дочь — всё одно. Чтобы не доводить до скандала, пришлось Вилю успокоить Алину ласковыми словами и пообещать взять тетрадку правописания с собой.
Вопреки ожиданиям, поездка удалась. Хановы довольно быстро доехали до Обсерватории по свободной дороге, хозяева дачи их встретили радушно, разожгли мангал прямо на берегу Волги. А Алина, не вспомнив про тетрадку, сразу умчалась играть со своими одногодками на соседний участок. С доцентом Виль с полуслова нашёл общий язык, так как тот неожиданно оказался заядлым любителем боевых искусств и был начисто лишён чопорности. Они проговорили при свете костра до самых сумерек. Когда пришло время возвращаться в город. Алина захныкала уже от нежелания уезжать.
На обратном пути заморосил противный мелкий дождь, и дорога, пролегавшая вдоль железнодорожной насыпи, стала скользкой. «Москвич» то и дело вилял задом, рискуя уйти в занос, отчего София нервничала: ей ещё не приходилось водить в такую плохую погоду. Виль молчал, чтобы не накалять и без того напряжённую обстановку, лишь крепко прижимал к себе безмятежную дочь…

# # #

Мужчина в телогрейке скорбно замолчал, не решаясь продолжить рассказ. Было видно, как тяжело ему даётся воспоминание о том дне. Впрочем, Ильдару и так было ясно: случилось непоправимое.
— Понимаете, моя дочь, моя Алиночка…
— Погибла? — спросил Ильдар участливо.
— Нет, нет, что вы! — встрепенулся мужчина. — Почти год находилась в коме, потом пришла в себя, но, по словам врачей, надежды, что она поправится, нет. Уже четыре года, как она в инвалидном кресле.
— Кто её смотрел? В какой больнице восстанавливалась?
— Кому только не показывали её… И в Москву ездили, и в Ленинград, в Военно-медицинскую академию. Все в один голос утверждают, что нужны время и хороший уход, реабилитация…
— А в Германию или Турцию не пробовали? Там в этом направлении неплохие успехи.
Мужчина посмотрел на Ильдара недоверчивым взглядом.
— Кто ж нас туда пустит? Вы что?!
— Ах, да! Простите! Вы знаете, сейчас границы полностью открыты. В Германию тяжело в связи со СВО, но Турция с удовольствием принимает таких пациентов. Впрочем, у нас тоже сейчас делают успехи. Есть много клиник и в России.
— А что такое СВО?
— Специальная военная операция на Украине. Но об этом — позже. Скажите, какого характера травмы получила ваша дочь? Что пострадала голова, я понял. А имелись ли другие повреждения?
— Нет, если не считать ушибов… — ответил с дрожью в голосе мужчина. — Она вылетела через лобовое стекло.
— То есть травмы позвоночника не было?
— Я понимаю, о чём вы. Спинной мозг не повреждён.
— Какие-нибудь вмешательства проводили?
— Да, делали трепанацию черепа, убрали гематому.
— Понятно. Я, конечно, не специалист в этой области. Тем более что тяжело судить, не видя самого пациента, не изучив медицинскую документацию, результаты МРТ.
— А что такое МРТ? — спросил мужчина. — Я уже изучил все медицинские термины за это время, но такого слова не слышал…
— Магнитно-резонансная томография. Это новый метод компьютерной диагностики. Он позволяет получать изображения с большей чёткостью и детализацией, чем другие методы, в том числе, когда ткани прикрыты костями. В вашем случае это — головной мозг.
— Ах, если бы всё это было тогда! — воскликнул мужчина.
Ильдар встал и потянулся, чтобы размять затёкшие мышцы.
— Хотите ещё что-нибудь съесть? — спросил он. — Я могу принести.
— Нет, спасибо! Если можно, ещё стаканчик кофе.
Ильдар заказал два латте и пирожки с вишней.
— Скажите, а почему вы при первом разговоре изъявили желание уехать в Брежнев?
Мужчина горестно усмехнулся:
— Это по инерции. Я ведь был в событиях того дня в восемьдесят четвёртом году.
— Да, вы говорили о ссоре с женой…

# # #

Виль не обвинял Софию в случившемся. Но у неё вдруг проснулся материнский инстинкт. Даже после аварии не чувствовавшая своей вины женщина вдруг решила, что она должна ухаживать за дочерью-инвалидом. А чтобы заглушить муки совести, начала перекладывать вину за случившееся на самого Виля: якобы трагедия имеет духовную причину, сирота Виль передал дочери плохую карму, и вообще он ничего не понимает в медицине и сознательно мешает лечению Алины — не хочет, чтобы она поправилась. Ему нравится, что ребёнок всё время в коляске, в таком состоянии дочь целиком принадлежит ему.
Дальше — больше, София связалась с какими-то странными личностями: гомеопатами, йогами и даже со старушками-абыстай, лепетавшими чудодейственные молитвы, — он частенько заставал их в комнате Алины по приходе с работы. Видя его недовольство, они быстро исчезали из квартиры, но за этим неизбежно следовал скандал. Виль утверждал, что это мракобесие — верить всяким шарлатанам и что он обязательно найдёт хороших врачей, чтобы вылечить любимую дочь, а София в ответ срывалась на крик, топала ногами и била посуду. Стыдно сказать, соседи несколько раз стучали Хановым в дверь, призывая соблюдать тишину.
Несмотря ни на что, Ханов продолжал гулять с дочерью. Перед выходом из дома он надевал телогрейку: во-первых, тепло, во-вторых, не жалко, если испачкаешься. Ведь приходилось сначала относить коляску вниз, потом подниматься за дочерью, а по возвращении — наоборот: сначала — дочь, потом — инвалидное кресло. Обычно гулял неподалёку от дома, в Фуксовском саду, и по старой доброй привычке рассказывал дочери обо всём, что встречалось на пути, будь то каркающая ворона или лужица талой воды. Понимала ли его Алина или хотя бы слышала, определить по тусклому взгляду дочери было невозможно. Но постепенно Вилю это стало не столь важно. Главное — он всегда рядом со своей кровинкой, он — её ноги, глаза и уши…
В тот злополучный день София воспротивилась прогулке. Уверяла, что ещё холодно, что Алина простудится. Перешла на крик и преградила путь к двери. Виль не выдержал и одной рукой (другой держал Алину) оттолкнул её. Не так уж и сильно, но этого было достаточно, чтобы истеричка отлетела спиной в угол прихожей и, сопротивляясь падению, упёрлась растопыренными ногами в пол. Тут он второй раз в жизни увидел Софию жалкой и некрасивой, особенно нелепыми ему показались её костлявые щиколотки. Многолетний морок развеялся как дым.
Скандал имел продолжение. После прогулки Виль, с Алиной на руках, обнаружил на лестничной площадке делегацию. Среди собравшихся были соседи, тесть с тёщей и участковый милиционер. У последнего было безучастное выражение лица, ему явно не хотелось разбираться в семейной склоке. Опыт показывал, что вызов с требованием успокоить мужа-дебошира, как правило, заканчивается отказом женщины писать заявление и просьбой не привлекать благоверного к ответственности. Но тут, похоже, дамочка была намерена идти до конца, да и соседи подтвердили наличие частых ссор в семье. Поэтому участковый предложил Вилю пройти с ним в опорный пункт милиции для дачи объяснения, а Софии указал на необходимость зафиксировать побои в травмпункте. Услышав это, она раздражённо (в наличии синяков были большие сомнения) вырвала Алину из рук мужа и сама понесла в комнату. Откуда только силы взялись.
В опорном пункте участковый придвинул Ханову лист бумаги и коротко сказал: «Пиши, что рукоприкладства не было», — ему не хотелось начинать административный процесс и обременять себя лишней писаниной. Возможно, под напускным безразличием он прятал неподдельное сочувствие Вилю или узнал в подозреваемом тренера спортивной секции, куда его сын ходил обучаться приёмам самбо. Как бы то ни было, Виль последовал совету. Впрочем, если бы страж порядка велел ему признаться в жестоком избиении супруги, он бы и этому подчинился, настолько бессмысленной представлялась дальнейшая жизнь. Остаться под одной крышей с Софиёй было невозможно, но и расстаться с ней и бросить дочь — тоже. Хотелось отмотать жизнь назад, до того самого момента, когда мужчина с медалями подкидывал его вверх, к синему безоблачному небу…
Солнце в зените не по-весеннему нещадно пекло, на небе не было ни
единого облачка. Озабоченные своими делами прохожие сновали мимо
мужчины, недовольно огибая, а изредка задевая плечами. Ханов поёрзал,
разгоняя неизвестно откуда взявшиеся мурашки на спине и решил
спуститься в подземный переход.
Но в переходе никого не было. Вообще никого. Пустой гулкий зал, как будто в ночное время, хотя он собственными глазами видел, как вместе с ним в переход спускались люди. Он обернулся, но и там никого не обнаружил. Ещё заметил, что будто исчезли все запахи и звуки. Увидев впереди светящееся пятно, направился туда, к большим распашным стеклянным дверям. Он раньше не видел здесь таких. Неужели недавно установили?
Ханов толкнул одну из створок… И вдруг… на него обрушились звуки и запахи метро. Как будто он очутился в Москве. Поездов он не увидел, но появились люди, много людей, намного больше, чем на улице… И одеты они были как-то не по-нашему. Да и вели себя странно, как лунатики. Вот прошёл молодой человек, громко разговаривая сам с собой. Рядом семенила девушка, прижимая к уху предмет, напоминающий плитку шоколада. Бородатый мужчина в наушниках качал головой в такт одному ему слышной музыке.
Вот так, в растерянности, Ханов попал в толпу людей, которые и
вынесли его на встречу с Ильдаром. Вернее сказать, занесли, потому что он оказался в вестибюле огромного светлого многоэтажного дворца. Обратил внимание на большой экран телевизора, висящего над эскалатором, но
растерянное сознание не дало уловить, что за исчезающие надписи там были
вместе с изображением девушки с белозубой улыбкой.

# # #

— Я вот что подумал, — сказал мужчина, с надеждой посмотрев на собеседника. — Может, меня провидение привело на встречу с вами, чтобы спасти мою дочь?!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Почему я хотел уехать в Набережные Челны? — переспросил он. — Да потому что там живёт мой знакомый. Работает в прокуратуре города. Надеялся, что он мне поможет. Сейчас понимаю, что его, наверное, нет в живых. Ему уже тогда было лет пятьдесят.
— Давайте уточним, — Ильдар включил смартфон. — Назовите его имя и фамилию.
Мужчина продиктовал, и его покровитель провёл пальцем по экрану. Полистав открывшиеся ссылки, заявил:
— Действительно, такой человек работал в прокуратуре Челнов, но его в девяностые перевели в Казань, а больше информации нет...
Затем Ильдара осенило набрать в поисковике «Ханов Виль Арсланович».
— Почему я сразу не догадался?! — сказал он вслух.
— Вы о чём?
— Тут есть информация и о вас. Вот, смотрите: год рождения… совпадает… Так… призёр чемпионата по самбо, учитель… Всё верно пока… Объявлен в розыск. Причина не указана.
— То есть из вашей вот этой штуки можно узнать про всех людей? — спросил удивлённо мужчина. — Как в справочном бюро?
— Ну да, про всех, о ком есть хоть малейшая информация. Многих можно найти в «Одноклассниках», во «ВКонтакте» и других соцсетях, если они зарегистрировались.
— А нельзя ли узнать про мою дочь? — загорелся внезапной идеей мужчина.
— Вы уверены? — охладил его пыл Ильдар. — Вы точно хотите узнать судьбу вашей дочери?
— Нет, не сейчас, наверное, — ответил тот, смешавшись. — Если так случилось, что я смог попасть в двадцать четвёртый год, получается, так нужно было. Значит, я каким-то образом могу повлиять на её жизнь.
— Хорошо. А что вы планируете сейчас делать?
— Не знаю!
Мужчина мотнул головой и, запустив пальцы в волосы, так крепко их сжал, будто хотел вырвать клок.
— На меня сегодня свалилось столько, что я не в состоянии трезво оценивать ситуацию. На улице уже стемнело, вы не знаете, где можно переночевать? Может, мне на вокзал поехать?
— А у вас деньги есть?
— Да, есть немного. Вот!
Мужчина вытащил из кармана брюк прямоугольный коричневый кошелёк и, щёлкнув тугой застёжкой из шариков-«поцелуйчиков», легко высыпал содержимое на стол. Сначала выкатились трёх-, пяти- и десятикопеечные монеты, вслед за ними упали бумажные купюры, свёрнутые пополам. Ильдар взял зелёную трёхрублёвку и, хмыкнув, положил обратно.
— К сожалению, на это вы ничего купить не сможете. Разве что нумизматы заинтересуются.
Мужчина стал расстроенно собирать деньги со стола. На поверхности кошелька Ильдар заметил наполовину стёртый рисунок и надпись «Рига».
— Сувенир из туристической поездки в Прибалтику, тёща привезла в 1977 году, — пояснил Виль.
Ильдар не стал его расстраивать тем, как чудит начиная со времён перестройки некогда гостеприимная Латвия. Его в тот момент волновало другое: супруга вряд ли одобрит, если он приведёт незнакомца домой, но помочь человеку всё же надо. Он вновь обратился к поисковику на смартфоне и выяснил, что рядом сдаётся посуточно несколько недорогих квартир. Выбрав одну, созвонился с владелицей жилья и заверил, что будет с гостем через пятнадцать минут.
Хозяйка квартиры потребовала документ, удостоверяющий личность, под залог.
— Какой-то странный у вас паспорт, — сказала она Ханову, окинув подозрительным взглядом фигуру в телогрейке. — Не зек?
— Нет, нет, что вы?! — ответил за него Ильдар. — Он из Средней Азии, приехал по программе переселения. Ещё не успел получить российский паспорт.
— Ну, смотрите! — пригрозила беззлобно хозяйка. — Не баловаться тут. Телевизор работает, постельное бельё в шкафу, полотенце в ванной.
— Хорошо!
— Если продлевать не будете, завтра приду за ключами, верну паспорт. Как платить будете? Наличкой или переводом?
— Переводом.
— Тогда на Сбер, пожалуйста, номер телефона привязан.
— Отправил, вот! — сказал Ильдар и, развернув экран, показал хозяйке.
Ханов, открыв рот, прислушивался к сказочному диалогу. Надо же, как быстро нашлась съёмная квартира! Он-то помнит, насколько тяжело было найти хотя бы угол для проживания в Казани. Верх счастья, если давали комнату в общежитии. А как находчив Ильдар! Ловко он придумал про переселенца из Средней Азии. Надо запомнить. Самое чудесное — конечно, безденежный способ оплаты. Причём мгновенный, за несколько секунд.
— До чего дошёл прогресс! Прям как в песне…
— А? Что? — спросил рассеянно Ильдар, занятый перепиской с супругой.
— Я говорю, что попал в удивительный мир.
Ильдар извинился и, отойдя к окну, набрал номер жены. Поговорив еле слышно несколько минут, вернулся к собеседнику.
— Вы вот что, — сказал он. — Ложитесь спать, телевизор не включайте, иначе не уснёте от обилия новостей. Завтра я во вторую смену, поэтому приеду за вами с утра.
— Хорошо, так и сделаю. Надеюсь проснуться в этой же квартире, а не где-нибудь в девятнадцатом или двадцать втором веке.

# # #

Попытка уснуть не удалась. Мысли роем носились в голове Виля, и не было никакой возможности их отогнать. Подумать только, сколько впечатлений за день: скандал в семье (как там Алиночка?), привод в милицию (теперь он числится пропавшим без вести) и, как венец всему, перемещение на сорок лет вперёд. Даже малая часть того, что он узнал и увидел в обновлённой Казани, может свести с ума любого человека из восьмидесятых.
Виль встал с постели и, хлебнув из чайника воды, попытался найти упомянутый хозяйкой телевизор. Обнаружил на стене лишь большой экран, но без тумблера и кинескопа сзади. «Просто муляж, — решил Виль, — видимо, для красоты в интерьере». Успокоив себя таким выводом, Ханов снова лёг на кровать — он наконец-то обрёл способность обдумать своё положение: стоит ли ему вернуться обратно в восемьдесят четвёртый год? А если стоит, то как это сделать? Ведь возвращение назад столь же немыслимо, как перемещение в двадцать первый век. Что ж, видимо, придётся выживать в незнакомой среде! С осознанием этого к Ханову вернулось благостное состояние уверенности в себе, присущее ему до рождения Алины.
Как бы парадоксально это ни звучало, но Виль пришёл к открытию: любовь делает человека слабым. Именно любовь к дочери сделала его мягкотелым, вот из-за чего он не смог защитить и уберечь её от неминуемой опасности, позволив жене вести машину в плохую погоду. Ведь, прояви Ханов твёрдость, мог бы запретить дальнейшее движение или сам бы сел за руль, несмотря на протест Софии.
Ханов решительно вскочил с постели и стал одеваться. Не больше получаса занял пеший путь до улицы Большой Красной. Свой дом он узнал сразу, несмотря на неизбежные изменения, причём не в лучшую сторону. Стены в прошлом солидной сталинки теперь были, как бородавками, сплошь усеяны какими-то ящиками, а балконы с гипсовыми балясинами напоминали скворечники, причём каждый застеклил их на свой лад: одни — с использованием деревянных рам, другие — металлических. Радовало одно: несмотря на позднее время, в одном из окон его квартиры горел свет…
Пытаясь унять яростный стук сердца, Виль сделал несколько кругов по придомовой территории. Затем подошёл к подъезду и дёрнул ручку входной двери — она не поддалась. Тогда его осенило воспользоваться магнитным ключом — «таблеткой», как назвала его хозяйка съёмной квартиры перед уходом. Но это не помогло, хотя «таблетка» идеально подходила к круглой выемке. Затем Виль попробовал нажимать светящиеся цифры на домофоне.

# # #

Ильдару снилось, что он с мужчиной в телогрейке летит над циклопическими сооружениями древности, потом резко снижается и попадает в скальный лабиринт, нескончаемо длинный и многоярусный, стены его покрыты таинственными начертаниями на неведомом языке, а ниши заполнены диковинными предметами старины и толстыми полуистлевшими фолиантами…
Пронзительная трель звонка, настроенная на номер директора клиники, разбудила Ильдара в самый интересный момент, когда на нижнем ярусе лабиринта он с новым другом обнаружил зеркально гладкое озеро…
— Доброе утро, Ильдар Хамитович! Не разбудил?
— Доброе утро! Нет! — соврал спросонья Ильдар.
— Ильдар Хамитович, большая просьба выйти сегодня в первую смену, — попросил директор. — Ваш напарник, Андрей Николаевич, заболел, а пациентов много…
— Я же не успею.
— Ничего, ничего. Приезжайте хотя бы к девяти ноль-ноль.
— Ну хорошо…
— Вот и ладненько. Спасибо, Ильдар Хамитович!
Пришлось встать, умыться и, наскоро попив кофе, поехать на работу. Позавтракает там, улучив время. Благо в клинике работает повар. Попросит её что-нибудь приготовить. Наталья хоть и строгая, но добрая.
В этой суматохе Ильдар вспомнил о мужчине в телогрейке, только когда после очередного телефонного звонка, уже в полдень, женский голос спросил:
— Вы квартиру продлевать будете?
— Ой! Здравствуйте! Я совсем забыл.
— Добрый день! Так что?
— Я сейчас на работе. Давайте так, в любом случае ему надо где-то жить. Сейчас перекину вам ещё на сутки.
— Ну смотрите, если на длительный срок, то будет дешевле.
— Хорошо, мы решим сегодня. Спасибо, что позвонили.
После смены Ильдар приехал на съёмную квартиру, но дверь ему никто не открыл. Расспросы соседей ничего не дали. Пришлось ещё раз набрать номер хозяйки жилья.
— Добрый день, Дина!
— Да, слушаю! — раздалось в смартфоне.
— Вы извините, пожалуйста! Я не могу попасть в квартиру, очень беспокоюсь за квартиранта. Вы его не видели сегодня? Не заезжали сюда?
— Нет.
— Наверное, у вас есть другой комплект ключей?! Не могли бы подойти сюда?
— Я сейчас в Азино, по делам… Смогу приехать только через час.
— Хорошо, я вас подожду во дворе.
Ильдар так настойчиво просил приехать Дину потому, что мужчина в телогрейке мог оставить записку в квартире. Если он, конечно, ушёл из дома. А если с ним что-то случилось? Может, он сейчас лежит на полу в гостиной или ванной, нуждаясь в помощи? Если ушёл, то куда направился? Что могло его заставить уйти? Ведь они договорились, что он обязательно будет ждать Ильдара на месте. Не желая стоять на лестничной площадке, доктор начал спускаться.
Дойдя до второго этажа, он услышал пиликанье входной двери и устало шаркающие шаги. Это был Ханов. Бледный, осунувшийся и настолько погружённый в себя, что не заметил Ильдара, столкнувшись с ним лоб в лоб.
— Хм-м-м! Уважаемый, вы откуда? — спросил доктор, от удивления закашлявшись.
— А? Что?
Ханов обернулся и, сделав над собой усилие, узнал Ильдара.
— Здрасте! — выдавил он. — Пойдёмте скорее в квартиру, иначе я не выдержу и упаду прямо здесь.
Когда Ильдар помог ему раздеться и прилечь на диван, Виль наконец признался:
— Я ходил проведать свою дочь! — и надолго замолчал, закрыв глаза.

# # #

Ханов проскользнул в подъезд вслед за мужчиной с собакой. Знакомый запах родного подъезда бальзамом лёг на душу, хотя и отдавал затхлостью. Ну вот, опять оставили открытой дверь подвала! Как тогда, в восемьдесят четвёртом. То ли сорок лет назад это было, то ли всего лишь полдня…
На дрожащих ногах он поднялся на второй этаж и остановился напротив своей квартиры. Больше всего боялся услышать от Софии, что дочь находится в интернате для инвалидов, повторяя тем самым его, Виля, судьбу, только в несравненно худшем варианте. Дверь он не узнал: вместо деревянной, обитой дерматином, стояла другая, металлическая, но поблёскивала прежней латунной восьмёркой. Её изготовили на сороковом заводе специально по его заказу. Мужчина погладил гладкую поверхность с небольшой знакомой щербинкой в нижнем овале цифры и решительно постучал в дверь костяшкой среднего пальца.
Как ни странно, за дверями зашуршало тотчас. Только тогда Виль обратил внимание на то, что глазок на двери отсутствует. Приглушённый женский голос потребовал: «Отойдите на шаг от двери! Я не вижу вашего лица!» Ханов подчинился, не понимая, кто и каким образом за ним наблюдает — вряд ли в замочную скважину. Он не успел заметить зрачок камеры видеонаблюдения, установленной сбоку, так как щёлкнул замок и распахнулась дверь. В ярко освещённой прихожей Виль увидел женщину средних лет в инвалидном кресле, удивительно похожую на него: такую же скуластенькую и голубоглазую.
Виль упал перед ней на колени и, протянув руки, воскликнул: «Доченька!» Женщина отпрянула, боясь дотронуться до человека, напоминающего ей любимого отца. В её глазах читались ужас и неверие, радость и восторг, обида и любовь. Наконец она неуверенно коснулась кончиками пальцев сначала его руки, затем лица, будто проверяя, не мираж ли — мужчина в телогрейке. Осмелев, женщина сняла с головы плачущего мужчины кепку, провела по волосам дрожащей рукой, смахнула большим пальцем его слёзы и вслед за этим разрыдалась сама... Забыв о неприкрытой входной двери, заревела, с надрывом, по-бабьи, прижимая голову отца к коленям. «Папа! Папочка! — причитала женщина. — Я знала… я надеялась… я чувствовала, что ты живой!»
В этот момент Виль понял, что любовь вовсе не делает человека слабым. Наоборот, это сила, которая выводит его за пределы физического мира и материальных ограничений. Она побуждает к поступкам, которые зачастую невозможно объяснить разумом. Любовь пронизывает мироздание, преодолевая любые преграды, будь то расстояния, предрассудки или физические лишения, и в конце концов соединяет родные сердца.
Разве не было чудом то, что Алина пришла в себя именно в тот момент, когда Ханов ушёл из дома с сотрудником милиции?.. По её немощному телу тогда словно пробежал электрический импульс. Она уловила истерический тонкий голос матери, примирительный бас деда и ворчание бабушки, недовольные возгласы чужих людей. Прислушалась, но самого родного и такого успокаивающего голоса папы не дождалась. Между тем пробуждение принесло ей боль. Она ощущалась в правой руке, которую Алина с невероятным усилием поднесла к лицу. «Папа!» — попыталась крикнуть девочка, но с губ сорвался лишь шёпот. Тогда Алина самостоятельно повернула голову вбок и увидела рядом с кроватью на тумбочке стакан с водой. Она потянулась к нему, чтобы ещё раз ощутить острую боль в руке, подспудно понимая: это признак выздоровления! Она чувствует и управляет хоть какими-то частями своего тела!
Мама Алины, услышав звук разбитой посуды, вбежала в комнату с недовольным возгласом: «Ну что там ещё…» — и запнулась, увидев удивительную картину: Алина лежала на кровати и осмысленным взглядом рассматривала свои тонкие полупрозрачные кисти, выпростав их из-под одеяла…
«Мама умерла от онкологии в прошлом году, — сказала Алина Вильевна печально, закончив рассказ о своём чудесном пробуждении. — На самом деле я благодарна ей, папа. Эту сцену с разбитым стаканом она рассказывала каждому встречному, как заходила речь обо мне. Когда ты вдруг исчез, мама очень долго искала тебя. Мы искали… Даже подали в суд на участкового».
Потом настал черёд Виля рассказать невероятную историю своего путешествия во времени. Алина Вильевна выслушала его серьёзно и ни разу не усомнилась в сказанном, разве что слегка улыбнулась, когда узнала, где именно произошёл переход из восемьдесят четвёртого года в сегодня — в «храме потребления»! Она презирала бездумный «шопинг». Это слово Виль услышал впервые, как и множество других, которые прозвучали в ходе дальнейшей беседы: «удалёнка», «ай-ти-сфера», «программное обеспечение». Из всего этого он понял одно: его дочь — ценный работник, сотрудничает с многими крупными компаниями, в том числе в военной области.
Уснули они далеко за полночь. А ранним утром в комнате Алины уже светились мониторы и мерно шумели компьютеры. На кухне отца ждала яичница с ветчиной и чашка американо из кофемашины. Общение по душам они продолжили урывками, потому что Алина Вильевна постоянно отвлекалась на деловые разговоры по телефону. Чтобы не мешать дочери, Ханов решил сходить на могилу Софии. Она была похоронена на Арском кладбище, расположенном в получасе ходьбы от дома.
А вечером, освободившись от дел, Алина вызвалась проводить отца до площади Свободы. Виль протестовал, но она самостоятельно оделась и, выкатившись на лестничную площадку, вызвала подъёмник. Казалось, надо было радоваться тому, что взрослая дочь уже не нуждается в отце, толкающем инвалидную коляску за её спиной, и уверенно передвигается сама на умном устройстве с удобными широкими шинами. «Могу ехать без подзарядки сорок-пятьдесят километров», — похвасталась Алина во дворе дома и лихо выписала на коляске круг около Виля. А он сделал над собой усилие, чтобы изобразить восторг.

# # #

— Понимаете, — произнёс Ханов, — хотя я очень доволен тем, что моя дочь жива и относительно здорова, но чувствую себя чужим в этом мире.
— Это понятно, — сказал Ильдар. — Нужно время, чтобы привыкнуть.
— Нет, я не об этом. Я провёл почти весь вечер рядом с ней и чем больше находился, тем сильнее чувствовал свою никчёмность и бесполезность.
— Зачем вы так?! Каждому есть чем заняться по душе.
— Вы не понимаете! — воскликнул мужчина. — Она… она уже не нуждается во мне. У Алины интересная работа, она востребована. Вы бы видели, как горят у неё глаза, когда речь заходит о её деятельности.
— Уважаемый, дети имеют обыкновение взрослеть. Надо только радоваться, что она такая самостоятельная.
— Понимаю, но тогда зачем я здесь?
Ханов вскочил на ноги и стал возбуждённо ходить по комнате. Ильдар помолчал, давая человеку высказаться.
— Ведь я думал, — произнёс Ханов, остановившись посреди комнаты, — что переместился в это время для того, чтобы помочь дочери. Но сейчас приходит понимание, что это не нужно Алине. Она взрослый человек, обеспеченный, много зарабатывает, даже по возрасту старше меня и мудрее, так получается. Рядом с ней я чувствую себя ребёнком. И это меня угнетает, не даёт покоя, словно я здесь случайно, по стечению каких-то нелепых обстоятельств.
Ильдар смотрел на этого человека и понимал: то, что происходит с ним сейчас, — это последствие той «роли», которую он взял на себя. По сути, Ханов жил с ощущением, что его нет... нет вне жизни дочери. И он хотел бы остаться внутри этой роли до конца своих дней, сковать себя ею по рукам и ногам. Но ситуация требовала от него иного — жить своей жизнью…
Неожиданно прозвучал Nokia Tune, один из самых узнаваемых рингтонов в мире. Ильдар удивлённо посмотрел на Виля. А тот осторожно вытащил из кармана телефон и, посмотрев на светящийся маленький экран, нажал кнопку приёма.
— Алло!
— Привет, папа! — послышалось в трубке. — Ты где ходишь?
— Я, вот… Зашёл попрощаться с другом.
— О! У тебя уже и друзья есть? Круть! Я рада!
— Я скоро приду… доченька… извини…
Ханов нажал отбой.
— Вот, — сказал он, показывая кнопочный телефон, — Алина дала свой старый аппарат.
— Отлично! — воскликнул Ильдар. — Дайте я забью в память свой номер. Звоните, если потребуется помощь.
— Скорее всего, потребуется, — согласился Виль. — Спасибо! Я решил пойти добровольцем на СВО.
Удивлению Ильдара не было предела. Не пробыл даже дня в этом мире, а уже принял такое судьбоносное решение. Нет, он, конечно, понимает, когда местные ребята подписывают контракт с Министерством обороны. Они идут туда осознанно: кто по велению сердца, кто в поисках себя, кто по приглашению друзей, а есть и такие, которых привлекают хорошие выплаты. «Но как этот мужчина в телогрейке, — подумал Ильдар, — успел понять, что к чему?»
— Вижу, вы удивлены? — спросил Ханов.
Ильдар развёл руками.
— Мне Алина всё подробно рассказала, — сообщил Виль. — Просто вы не дослушали меня.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Говоря о том, что моя дочь уже не нуждается во мне, — произнёс виновато мужчина, — я покривил душой. Нет, она меня просила помочь ей.
— И в чём же?
Ханов рассказал, что Алина, помимо основной работы, занимается фондом помощи бойцам СВО. Так как она сама не может контролировать доставку грузов на фронт, возникло подозрение о недобросовестности некоторых людей. Вот и просит, чтобы отец съездил туда, но он хочет не просто поехать, а остаться там.
— Месяц назад вообще произошёл из ряда вон выходящий случай, — добавил Виль. — Убит человек, который усиленно помогал Алине с фондом. Вроде как преступника поймали, и он утверждает, что убийство произошло на бытовой почве, но Алина уверена, что всё связано с её фондом.
— Да, я слышал, — подтвердил Ильдар. — Резонансный случай.
— Так вот, мне нужна ваша помощь в прохождении военно-врачебной комиссии. Если есть такая возможность, конечно. Алина обещала поговорить непосредственно с командиром части, чтобы меня приняли.
— Я попробую обсудить этот вопрос с коллегами, — ответил задумчиво Ильдар. — Но, учитывая ваше отменное здоровье, не должно быть проблем.
— Я не за это беспокоюсь! — сказал Ханов, вытащив паспорт. — Вот в чём может быть загвоздка. Там ведь ограничения по возрасту.
— А вы, уважаемый, подкованы!
— Мне Алина помогла понять основные моменты. Из всего, что мне рассказала, больше всего заинтересовали тема СВО и мобильная связь. Я, конечно, был шокирован тем, что идёт война между братскими народами, но не сильно удивлён, что именно Украина стала той республикой, которая пошла против СССР… извините, России.
Ханов наконец перестал мерить шагами комнату и сел на стул. Нервно барабаня по столешнице ногтями, вопросительно уставился на собеседника.
— Вы не одобряете моё решение?
— Ну что вы?! — воскликнул Ильдар. — Кто я такой, чтобы одобрять или не одобрять? Каждый принимает для себя это решение самостоятельно. Многие мои коллеги уехали туда. Кто по мобилизации, кто добровольно. А сам я…
В этот момент снова зазвонил телефон Ханова, и он прервал ответ собеседника. Звук был установлен на максимальный уровень, поэтому Ильдар слышал голос Алины.
— Папа, я тебя потеряла. Ты же сказал, что скоро будешь.
— Да, доченька, извини, мы тут заговорились.
— Давай, я тебя жду на ужин. Заказала доставку из ресторана.
Выключив телефон, Виль, смущённо потупившись, обратился к Ильдару:
— Пожалуй, я пойду. Вы уж извините, что у вас столько времени отнял.
— Всё нормально. Это был интересный опыт общения с человеком из другой эпохи. Давайте я вас подвезу, моя машина стоит во дворе.
Пока ехали, Ханов воодушевлённо пытался объяснить причины решения ехать в Луганск, время от времени дивясь подсветке салона автомобиля.
— Понимаете, — произнёс он, — в моём случае всё сошлось как нельзя лучше. Во-первых, повидался с дочерью. Понял: смогу помочь, а не сидеть на её шее. — Мужчина заёрзал в кресле, затем, поправив ремень безопасности, ослабил воротник телогрейки: — Всё-таки я чуждый элемент этого мира и вряд ли смогу приспособиться к современности. Во-вторых, хочу реализовать себя как военный. Питаю надежду, что это моё. Уверен на все сто, у меня получится. В-третьих, что немаловажно, я смогу легализоваться уже как гражданин Российской Федерации.

# # #

…Штурмовики шли осторожно, стараясь не нарушать тишину, окутавшую лес. Обманчивую тишину, насквозь пронизанную скрытым напряжением. Хан, сжимая в руках автомат, не мог избавиться от ощущения, что за ними следят.
— Командир, кажется «баба-яга»! Слышь, как шумит?
Хан посмотрел в тепловизор, установленный на АК-47. Он выбрал это оружие как напоминание о срочной службе в погранвойсках.
— Мимо летит! — сказал он, бросив взгляд на снайпера, выцеливающего дрон. — Не шуми, Затон.
— Я достану, командир! Она кому-то несёт смерть. Разреши!
Снайпер медленно поднял винтовку, наведя прицел на трясущуюся в тепловизоре цель.
— Давай! ПСБ накрутил?
— Обижаешь…
Лязгнул затвор, выплёвывая отстрелянную гильзу, а прибор бесшумной стрельбы, выполнив работу на отлично, погасил звук выстрела. Хан, наблюдавший за полётом дрона, заметил, как «баба-яга» перевернулась в воздухе и упала на пашню боком. Взрывное устройство не сработало.
Хан бросил взгляд на ближайшего бойца, который, не выдержав напряжения, протянул руку к красной тряпке, привязанной к дереву, словно хотел проверить его на прочность.
— Не трогай, — прошептал Хан, — пусть лучше остаётся на своём месте.
Листва под ногами штурмовиков предательски шуршала, оставляя в окружающей природе единственного союзника — кромешную тьму. Каждый шаг, каждая секунда могли решить судьбу. Внезапно в отдалении раздался оглушительный звук — один, второй, третий, — это были выстрелы передового дозора. «Молодец Татарин!» — подумал Хан. Он уже на слух мог определить, кто из бойцов стреляет. Да и кто ещё может быть, кроме Татарина?! На дозоре он да Интер.
— К бою! — крикнул Хан, ощущая прилив адреналина
Он бросился вглубь леса, следом за ним помчались остальные. Звуки боя становились громче, складываясь в лихорадочный, но тем не менее упорядоченный ритм. В унисон ему звучали стихотворные строки в голове Хана:
      Здесь раньше вставала земля на дыбы,
      А нынче — гранитные плиты.
      Здесь нет ни одной персональной судьбы —
      Все судьбы в единую слиты.**
Он остановился, дав бойцам, которые следовали за ним, рассыпаться веером и уйти вперёд. Каждого мысленно благословил: «ночники» на их шлемах помогают предвосхищать действия врага, но каждое движение всё равно чревато угрозой, потому как противник непрост. За спинами врага раздались отрывистые команды, и они один за другим начали укладываться на землю, готовясь к отражению контратаки.
Хан поднял автомат и, посмотрев в тепловизор, прислушался. Прибор высветил красно-оранжево-жёлтые силуэты. Но совсем рядом, с другой стороны, в кустах, внезапно мелькнула тёмная фигура. Хан, не раздумывая, в падении нажал курок — длинная очередь полоснула темноту. Затем звенящая тишина вновь окутала лес. Обманчивая, по обыкновению: только он высунулся из-за дерева, как раздались выстрелы с вражеской стороны. Одна из пуль чиркнула по шлему, заставив учащённо забиться сердце.
Последним аккордом в какофонии звуков стали взрыв гранаты и два одиночных выстрела из винтовки Дегтярёва.
Через несколько секунд рядом на землю шлёпнулся Затон и выдохнул:
— Ну ты, Хан, в рубашке родился. Укропы в тебя почти в упор стреляли.
— Моя любовь меня бережёт, — прошептал Хан, ощупывая повреждённый шлем. — Алиночка, я для тебя живу!
— Что?
— Я говорю, спасибо тебе, Затон!
— Всё нормально, командир!

Ахмет Янов, 2024 год.
*Фантазия о путешествии во времени.
**В повести использованы стихи казанского поэта Алексея Остудина и Владимира Высоцкого.