Грудь

Встать утром и почувствовать всю тяжесть крыльев за плечами, которые после снотворного вихря никак не могли поднять свои перья со стакана, чтобы собраться ростками у позвоночника воедино и обветриться. Жёлтое солнце с пристальным сиянием в одну только точку двора, превратилось в синеющий цветок, у которого отняли лепестки и с ветром пустили вниз по ленте, где все завершающиеся кадры бились о луч в объективе и бросались на простынь кляксами. Девушка смущённо шла по вишнёвой аллее и приблизившись к калитке останавливалась, чтобы держаться за плечико забора вытянутой рукой и не присаживаться рядом на скамейку, пока луна не засветит сочный куст и не изобразит её поднятую в белоснежной майке грудь с косточками.

Тусклые шины под глазами и этот худой отшельник не становясь на землю, измучает изворотливыми прыжками колёс беспозвоночную раму велосипеда, который невозможно будет выкатить из его объятий в целостности. Всю ночь о луну будет стучаться форточка и я проснусь, чтобы с бутылкой воды стоять у часовни и следить за прыжками засовов с текстом, который уплывёт далеко за полосы балкона и перевернёт все страницы кухонного бассейна.

Птицы неслись мимо школы и я остановился у лестницы, которая разбрасывала свои крылья с глубокими ранениями, куда после дождя должна была собираться нержавеющая пыльца и дробь в ямке между ступеньками. Мы тихо шли по тропинке через пыльную ладонь с вьющейся полосой ржи, когда мяч из рук падал перед ногами и свистел на всём пути, чтобы понести нас к дому и не сбиться со счёта звёзд на табло. Матч не окончен, потому что все местные владельцы поля разошлись по домам и спрятав проценты прижались к одному колодцу, когда ведро грохотало в кольце и уже поднималось с цепью к груди первого пьющего или обанкротившегося. Я не выйду к девушке из класса и задрожу на изъезженном порожке, когда она с подружкой прижмётся к кнопке коридора, чтобы подавать мне аварийные знаки и возвращать свои перекрашенные флюиды обратно, когда на повторе прозвенит сердце и все стороны сольются с магнитной бездной в одну раскрученную молитву.

Я уйду из парикмахерской под огнём и последний ждущий не проводит меня взглядом, а только ощупает своё же еле теплящееся пламя за горелкой нимба, когда я уже развернусь у входа с маячком, чтобы выпорхнуть приторможенной звездой в летний ручей из кислого кофеина. Держаться в столовой за одну лишь вилку и когда на встречу двинется пациент с сервизом переставленного за ночь кашля, ужаться сердцем и затаить дыхание перед прыжком ему на не опрокинутую грудь. Он размашисто откроет мою входную дверь, чтобы женщина за ним могла осмотреть палату и меня вместе с койкой, которую пронесут по коридору с крёстным падением в лужу с тряпкой, куда обычно забирается лишь уборщица, когда пристально смотрит себе в лёгкие и не просыпается от хлопка шарика со спиртом о ветвь пятизвёздочного дурдома. Человек с воображаемым топором будет ехать по бровке общей палаты и уже готовиться к удару о жертву, чтобы заполучить её крик и последние слова перед жаждой к сюжету с глотком высосанной бессонницы. Достать бинт из-под кровати и пьяно улыбаясь санитару после привязи, взять ещё один узел, который был крепче остальной череды созвездий на буйной полосе с мёртвыми бутонами после встряски сада.