Наследие Арна. Время Вдов. Гл. Третья. Ч. Вторая

     Встав до рассвета с первыми пробудившимися слугами, Биргер спустился в конюшню. Он нашел время поговорить со своим жеребцом Ибрагимом, погладить его по морде и поделиться своей тревогой. Им двоим сегодня днем и ранним вечером придется напрячь свои силы и утереть нос всем этим парням Эриков, ребятам Ульв и северным свеям, показав, что такое Фолькунги. Он сам оседлал Ибрагима и покрыл его спину цветами клана. Надеть на жеребца великолепное покрывало было несложно, этим искусством владели конюхи даже далеко к северу от Тиведена. Но Ибрагиму не нравилось, когда ему закрывали глаза даже на мгновенье, поэтому иногда  он начинал брыкаться и дергал за плащ.

     Подготовив коня, Биргер отправился в кладовую, где остался их с Кнутом багаж. Он достал щит, меч, шлем для верховой езды и копье, окрашенные в серебряный цвет с синими полосками, порылся в седельной сумке, отыскивая копченое мясо, заботливо завернутое матерью, и засунул его за пояс под кольчугу. У него редко наутро после пиршества и пива появлялся аппетит, но, зная себя, он подумал, что после нескольких часов езды его желудок будет требовать пищи.

   Вернувшись в конюшню, он обнаружил там несколько конюхов и слуг, готовых приняться за работу. Вместо этого они оставили дела и собрались вокруг Ибрагима. Те из них, кто считал себя знатоком лошадей, уверяли, что этот черный жеребец с серебряной гривой самой дорогой вестготской породы. Биргер подтвердил быстрым кивком — этих лошадей называют Аназа. Он нежно взялся за  поводья Ибрагима, вывел его из конюшни и вскочил в седло.

     В то утро он задумал подняться пораньше, прогнав свое утреннее раздражение прогулкой верхом, а после вернуться в Агнесхус ко времени, когда все будут готовы сесть на лошадей и отправиться в свадебного шествия. В этом случае он пристроится в конец процессии к  незнакомым всадникам. Он не хотел бы знать ничего из того, что, как он подозревал, Кнут рассказал своим друзьям накануне ночью.

    Однако, план его провалился. Вернувшись на ферму, он застал господина Агне, восседающим посреди двора на широкой и жирной верховой лошади. Тот отдавал приказания, указывая и грубо командуя, где и кому встать. Увидев Биргера на великолепном жеребце, укрытом дорогим плащом — такой могли позволить себе лишь самые значительные люди королевства — со щитом Фолькунгов, золотой лев на котором переливался в ярких лучах восходящего солнце, он немедленно приказал этому Фолькунгу удостоиться особой чести  и одним из немногих возглавить процессию.

   Таким образом, Биргер оказался во втором ряду позади знаменосцев, самого господина Агне и его сына, жениха Йона. Рядом с ним скакал не кто иной, как Кнут, ближайший друг Йона.

   Процессия покинула Агнесхюс, но они еще долго скакали бок о бок в полном молчании.

— Вчера  вечером ты сказал обо мне что-нибудь такое, что мне следует? — наконец, жестко спросил Биргер.

— Может и сказал, но о главном я промолчал, — неохотно ответил Кнут.

— В таком случае, я слушаю тебя. Лучше узнать неприятное сразу, чем тянуть до последнего, — отрезал Биргер, не глядя на него.

— Я лишь упомянул, что мы близкие друзья, познакомились в королевском Нёсе и с тех пор неразлучны. И что мы часто охотились вместе, — после недолгого размышления ответил Кнут, при этом лицо его мучительно исказилось.

— Мы неразлучны. Что верно, то верно, — усмехнулся Биргер. — В таком случае никто не знает, что конунг приказал нам целый год улучшать твои боевые навыки. И, я полагаю, ты не хочешь, чтобы кто-то узнал об этом.

 — Но ведь ты никому не расскажешь?  Мы же с тобой друзья.

   Разговор  иссяк. Биргеру казалось омерзительным иметь дело с человеком, боявшимся сказать правду, но поскольку он ожидал чего-то похуже этой невинной полулжи,  он немного расслабился. К тому же он был доволен, что неловкие слова произнесены, и в очередной раз подтвердилось то, что так часто повторял его любимый дедушка: лучше выложить все и сразу, а не после мучительного ожидания. Поэтому он совершенно оторопел, когда Кнут заговорил вновь и на очень тревожную тему. Ему потребовалось время, чтобы понять, к чему тот клонит.

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, но говорить об этом нелегко, — начал Кнут, прерывая длительное молчание. — Мы вернемся в Агнехюс и разопьем пиво перед началом игр чести. Времени на отдых почти не будет — игры нужно закончить до наступления темноты. Так что у нас с тобой проблемы.

— Из-за игр? — удивился Биргер.

— Здесь никто не знает, что ты мой наставник — пробормотал Кнут после недолгого раздумья. — Никто не знает, что ты из Форсвика, и вообще что это значит быть форсвикером, кроме того, что несколько слуг понимают, насколько ценен твой конь. Я сам слышал, как они шептались об этом.

— Я не понимаю, о чем речь и тем более, в чем проблема с играми, — с раздражением выпалил Биргер.

— Родичи и друзья, все до единого, ожидают, что выиграю я, — продолжил Кнут после короткого, но гнетущего молчания. — Это обрадует всех и пойдет на пользу дружбе между нашими кланами. Если бы у господина Агне хватило разума не приглашать тебя участвовать, то победил бы я. Вот в какое мы попали затруднении.

— Я не умею метать ни топор, ни копье. Это забава для фермеров, а в Форсвике мы практикуем другие навыки, — ответил Биргер и отвернулся. Ему было стыдно. Не за свое неумение в деревенских играх, а за поворот который принял их разговор, чего он и боялся.

— Ты сам знаешь, что будут три заезда верхом — нерешительно вымолвил Кнут. — Мой дорогой родич конунг Эрик намекнул, что ты на лошади так же хорош, как и с мечом.

    Он замолчал, словно не находил сил попросить то, о чем должен. Биргер ехал с мрачным лицом, устремив взгляд вперед, и не собирался помогать ему. Кнут видимо страдал  из-за необходимости высказаться, и когда, наконец, выдавил свое истинное предложение, его слова прозвучали вовсе некрасиво.

— Предлагаю тебе ферму в южной части Западного Гёталенда с двадцатью коровами и пятнадцатью рабами, с местами для рыбалки и охоты на оленей, только позволь мне победить сегодня.

Он говорил  быстро и его язык заплетался.

— Честь  Фолькунга не может купить даже претендент на престол из рода Святого Эрика, — тихо ответил Биргер. — Твое предложение не пойдет на пользу нашим отношениям, пока мы выполняем приказ конунга. Постарайся победить и сохранить честь.

— Как я могу победить тебя, когда три игры  будут верхом! — почти выкрикнул Кнут, так что господин Агне, скакавший впереди, обернулся и окинул их притворно строгим взглядом, пошутив, что сейчас главная обязанность юнгеров — встретить невесту.

— Конечно не сможешь, — прошептал Биргер через минуту. — Но четыре игры не на коне, и ни в одной не будет поединка с мечем и копьем. Посчитай и поймешь, что если выиграешь в четырех играх, победа в любом случае останется за тобой.

— Если бы ты знал как мне нужна эта победа, она стала бы самой большой радостью в моей жизни, — пробормотал Кнут.

   Наконец, они добрались до Стрэнгнесса. Биргер погрузился в мрачные мысли, а Кнут не возвращался к неприятному для обоих разговору. При ярком солнечном свете он разглядывал синий плащ Биргера с золотым львом на спине, сожалея о своем давешнем предложении. Один такой плащ стоил той фермы, которую он предложил ему в обмен на победу. Он бы не добился большего успеха  и с более дорогой приманкой.

    Биргер размышлял. Это были его первые юношеские игры чести, и когда господин Агне предложил ему поучаствовать, он испытал дикую, необузданную радость, потому что давным-давно мечтал победить в них. Он знал  нескольких молодых людей, уже опробовавших себя в играх, и все они в один голос утверждали, что мужчина из Форсвика  не может проиграть, даже несмотря на то, что начинаются игры с метания топора и копья. Биргер не продаст свою победу никому. Но, возможно, у него появятся причины подарить ее? Осталось более десяти месяцев навязанной  ему жизни с Кнутом. Если  грядущее сулит  борьбу за власть, а предсказать заранее это не может никто, то, вероятно, его отношения с Кнутом будут иметь решающее значение. Будут ли они на одной стороне? Этот вопрос, достойный Биргера Бросы, который мог спокойно и хладнокровно принять самое мудрое решение, был не под силу восемнадцатилетнему парню, он стремился лишь к своей мечте — выиграть первые в жизни юношеские игры, тем более у диких воинственных шведов. Плащ Фолькунга казался ему  теперь еще более значимым и ценным.

  В конце концов, любопытство перед Стренгнесом вытеснило его невеселые мысли. Город был  меньше Линчёпинга и значительно чище, по крайней мере,  та вымытая улица между низкими деревянными домами, по которой проезжала  процессия. Его жители, стоящие длинными рядами  вдоль украшенной зелеными ветками дорожки к собору, казались  скромными и любопытными. Только сейчас Биргер заметил, что приветствие жениха происходило совершенно иначе, чем в Западном Гёталанде. Сам он никогда не слышал, чтобы невесту забирали из церкви, а не из дома. Он спросил Кнута и тот с облегчением начал свое объяснение.

— Гости съедутся издалека, из самой темной части Упленда, а добраться оттуда очень даже непросто. К тому же в Фугдё, как здесь, в Стренгнесе, нет большой церкви, а епископа тем более.

   Перед деревянными дверьми церкви епископ благословил невесту, закутанную в вуаль с головы до ног, и юнгера Йона сына Агне в плаще клана Ульв.  Молодые обменялись свадебными подарками, но когда невеста откинула вуаль, чтобы все смогли увидеть ее лицо, Биргера поразила одна странность. Невеста Бригида дочь Хельге оказалась стройной и молодой девушкой, но с таким округлым животом, который даже он, зеленый и неопытный мальчишка, не мог истолковать иначе, как признак наступившей беременности. Выходит, она шлюха. А если виновником разврата был жених, грех становился тяжелее в два раза.
 
    Он набрался смелости и шепотом спросил об этом Кнута, на что тот,  широко улыбнувшись, тихо ответил, что невеста, должно быть, родит к Рождеству, но самое главное -  на брачном ложе. Так что никаких проблем, тем более, что епископ только что благословил молодых, превратив черное в белое. За что наверняка потребовал бесстыдно богатую мзду.

   На обратном пути процессия резко замедлилась, поскольку невеста и епископ не сели на коней, как все нормальные люди, а поехали в повозке, застревавшей в грязи и собравшей на дороге все корявые корешки и каменья. Биргер вновь опустился на дно своих мрачных мыслей.

   Насколько он знал историю своей семьи, его отец Магнус был зачат Сесилией Россой и Арном сыном Магнуса до того, как их благословили и отвели на брачное ложе. За этот грех их приговорили к двадцати годам искупления: его дед Арн воевал на Святой земле, а бабушка  Сесилия жила в монастыре. Вот почему прошло более двадцати лет, прежде чем его отец Магнус был признан законным ребенком с правом наследования.

И здесь тот же грех был очевиден по огромному животу, и сам епископ не осудил его ни одной хмурой гримасой. Удивительно, насколько разными могут быть законы в другой стране, даже если эта страна находится всего в нескольких днях пути. Однако он не взялся судить, чьи законы хуже.

     Поскольку эта тема была ему до крайности интересна, а весь его гнев улетучился, Кнут с большим удовольствием поведал ему о всевозможных законах Свеаланд, которые Биргеру казались непонятными.

    Сам Кнут прижил трех незаконных детей — двух девочек и сына. Скорее всего, он женится на той, что родила ему мальчика, ребенок рос здоровеньким и ладным.

   Новые знания о языческих обычаях севера поразили Биргера. На обратном пути до Агнесхюса ему в голову пришло множество вопросов, но лишь немногие из них он мог задать, не покраснев, как женщина. Его больше всего мучил вопрос, как появляются эти дети; по крайней мере, он знал точно - для этого требовалось, чтобы мужчина и женщина сблизились. Но сколько бы он не ломал голову, никак не мог понять, как такое возможно до помолвки и свадьбы.

   По приезде в Ангехюс, они, как положено, выпили  пива. Там уже собралось около сотни гостей и в связи с тем, что свадьба была срочной, праздновали ее необычайно поздно в конце года, когда  дни становились совсем коротки и рано темнело. По этой причине с юношескими играми чести не стоило затягивать.

      Пока они меняли доспехи на мягкую одежду из оленьей шкуры, белого льна и шаяка в меньшем из длинных домов— состязания ни в коем случае не проводились  с острым оружием,  кровь и смерть не должны случиться на свадьбе — Биргер   опасался худшего: Кнут вновь опозорит себя  и захочет купить победу, а он не найдет достойного ответа.

   Несмотря на позднюю осень, свадьбе повезло с погодой, и  это было счастливым знаком для молодых, собиравшихся возлечь на брачное ложе. Сделать это нужно было в тот же вечер, а не по обычаю, на второй, поскольку отец невесты лагман Хельге из Готсунда и господин Агне одинаково стремились поторопиться с самым важным, чтобы следующие несколько дней провести в спокойной обстановке.

  За поместьем с краю обширного  расчищенного двора слуги соорудили большую платформу для невесты и ближайших родичей, а так же  несколько рядов скамей, возрастающих друг над другом. Такое же строение, стоящее рядом, возвели для родичей жениха, главного участника этих игр.

    Под звуки барабанов и свист сопелок  рабы с фермы притащили большую телегу почерневшей прошлогодней репы — нынешний урожай еще не был собран — и  зрители издевательски насмехались и выкрикивали оскорбления; никому не нужна была такая дрянь, тем более порядочному человеку. Потом принесли семь корзин для репок, помеченных гербами семи молодых участников, хотя некоторые из гербов были раскрашены лучше других. Не могло быть сомнений в рисунке с тремя коронами на синем фоне на двух корзинах —  Кнута сына Хольмгейра и его родича из Уппланда Бутольфа. Красная волчья голова на черном фоне клана Ульв и желтые козлы на черном фоне северных свеев также были совершенно четкими. Но то, что должно быть львом Фолькунгов с тремя серебряными полосами, больше походило на курицу за решеткой и вызвало одобрительные возгласы злорадства и ликования.

   Правила были просты.  Победитель игры получает в свою корзину одну репу. Тот, кто останется последним — семь. В конце нужно просто пересчитать репы в каждой корзине, определить победителя и юношу, занявшего второе место, а так же того, кто удостоился позора оказаться последним. По радостному предвкушению зрителей, это должен был быть не кто иной, как курятник из Западного Гёталенда.

   Господин Агне громко и неодобрительно высказался, что  его собственные родичи и гости с севера проявляют бесстыдное неуважение к единственному Фолькунгу. Он счел это не только не разумным, но и порочащим его гостеприимство. Но когда семеро юношей вывели своих лошадей из конюшни и сделали несколько кругов по двору, показывая себя зрителям и приветствуя невесту щитами, господину Агне показалось, что одинокий Фолькунг вряд ли удостоится позора.  Глядя на то, с какой грацией тот сидит в седле, пожилой хозяин Агнесхюса в который раз вспомнил Лену и Гестилрен, где именно всадники Фолькунги дважды сметали поле битвы и до крови соскребали датское войско, прежде чем в бой хлынули пехотинцы из Свеаланда, потрясая топорами. Если этот юнгер Биргер всадник того же уровня, он не посрамит чести своего герба.

    Однако начало для молодого Фолькунга получилось неудачным до отчаяния. Когда жених Йон и его ближайший друг Кнут  сын Хольмгейра тянули жребий, решая, кто из них начнет состязание по метанию топоров, и Йон вытащил  длинную соломинку, Кнут наклонился и что-то прошептал ему, указывая на Фолькунга.

     Каждый должен был три раза метнуть в бревно по два топора с расстояния десяти шагов. Редко можно было увидеть столь неумелого металу, как Биргер, который не смог не только бросить, но и правильно ухватиться за древко. Таким образом он остался последним, а слуги, громко отсчитав семь реп, сложили их в его корзину, при этом кудахтали как куры, вызвав  безудержное веселье зрителей.

      Господин Агне ненадолго отвлекся от неудачи своего гостя Фолькунга, когда за топор взялся его сын Йон, известный как лучший метальщик. Он без труда победил  остальных молодых людей, пока, наконец, не настала очередь Кнута. Борьба между ними была оспорена, им пришлось метать дважды, и в конечном итоге победил Кнут, положив одну репу в свою корзину, а в корзину Йон — две.

    Как победителю первого соревнования, Кнуту выпала честь открывать состязание по метанию копья, и он тут же, широко ухмыляясь, направил свое копье на Фолькунга, который тяжело поднялся и нехотя, почти безразлично, пошел навстречу быстрому поражению. В этот раз он был не столь безнадежен, но и копье метнул не как настоящий мужчина.

   Беспокойство господина Агне усилилось — насмешливые  крики и дьявольское кудахтанье зрителей могли привести к ссоре, что, несомненно, навредило бы свадьбе. Многочисленной группе самоуверенных парней, сидевших на трибунах и орущих громче других от обиды, что не им досталось место среди семи молодых людей, наверняка было бы трудно держать язык за зубами в  вечер, когда пиво льется рекой. Для мужчин, поживших достаточно долго, чтобы накопить некоторую мудрость, по крайней мере, существовала четкая грань между дружескими шутками на пирах и оскорблениями, серьезно задевающими честь. Всего несколько неосторожных слов и уже показались остро отточенные мечи, которые уже не остановишь. На юге ходила поговорка, что убивший Фолькунга, не доживет до третьего заката. Наверняка, подобные разговоры велись в основном для  хвастовства, да и Фолькунги были самыми разными, от влиятельных и богатых до мелких и ничтожных -  их действительно было много.


   И тут господин Агне словно прозрел, с нарастающей тревогой разглядывая коня и доспехи, щит и копье этого Фолькунга, драгоценных настолько, что могли принадлежать лишь юноше из знатной семьи. Как он был глуп, не узнав полного имени Биргера, а должен был сразу  сделать это. Он в самом деле ужаснулся, когда подумал, что этот Биргер  может происходить из Бьёльбо, Форсвика, Ульвосы, Имсеборга, Арнеса или одного из знатных домов Фолькунгов на юге. Если унижения будут продолжаться, а так и будет, это ясно как божий день, после стрельбы из лука ему следует первым делом позаботиться о том, чтобы быстро, без особого шума и кровопролития, отослать гостя-Фолькунга со свадьбы.


    Его тревога усилилась, когда его сын Йон, сумевший, наконец,  победить Кнута, стоял на раскачивающейся балке с дубиной в руке и вновь указывал на Биргера. К тому времени все зрители освоились с кудахтаньем, насмешки потоком лились на Фолькунга, который с готовностью схватил  дубину и шагнул к качающейся балке, где его ожидал жених Йон, уверенный в своей победе и весело махавший рукой невесте.  С его стороны это было не очень остроумно, поскольку в следующее мгновение он оказался в воде.

     Йона, выползающего из ямы, вырытой специально для игр наподобие защитного рва, зрители встречали полным молчанием. Кто-то предположил, что падение было случайным, но господин Агне строго заявил, что случайные падения не исключены в любой игре и  учитываются так же, как и искусные удары, удача и отсутствие таковой. Сказав свое слово, он строго указал на корзину сына, в которую ошеломленные рабы нерешительно отсчитали семь реп.

   Однако Йон, с довольным видом выжимавший свою мокрую одежду,  не считал это нечестной игрой. Он бодро шагнул к Кнуту сыну Хольмгейра, который стоял, опустив голову, и, казалось, смеялся над  другом. Зрители могли понять его, поскольку именно Йон и Кнут больше других желали победы, и если один из них получал семь реп в какой-то из игр, ему трудно было бы догнать другого.

— А ведь это ты сказал мне, что нужно выбирать Фолькунга первым,  он вроде слабее всех нас, — обратился Йон к Кнуту. — Ты, должно быть, доволен, что я не успел моргнуть глазом, когда он скинул меня.

— Сбил он тебя и правда неплохо, — спокойно ответил Кнут. — Только я предупреждал, что мой друг Биргер безнадежен с топором и копьем. О другом я не упомянул ни словом, это ты сам додумал.

   А в это время Биргер, стоя на шаткой балке, медленно помахивал дубинкой, с обоих концов обмотанной кожей, чтобы не ранить соперника в кровь. Унижения закончились и он вздохнул с облегчением.  Хотя в голову и ударил гнев, он взял себя в руки, прежде чем решить, кто будет следующим противником. Для него стало полной неожиданностью, что Фолькунга можно поливать столь отборной бранью, какую он  услышал здесь. Раньше ему не приходилось сталкивался с таким злорадством из-за неудачи другого, и он просто не знал, как это воспринимать. Ему говорили, что Фолькунгов не особенно почитают на севере. Но если они ненавидели его самого и его родичей, а именно это звучало в самых непристойных оскорблениях и язвительном кудахтанье, то с этого момента свадьба становилась опасной. Кнут должен понимать это, как никто другой, и в таком случае ему вряд ли захочется спокойно смотреть, как острые шутки сменяются острыми мечами. Что бы он выигрывал от этого?

     Биргер решил позволить играм идти своим чередом, но тщательно считал репу в своей корзине и в корзинах Кнута и Йона. Возможно шутки и насмешки скоро утихнут. Он указал на северного свея, чьи насмешки казались ему самыми грязными. К нему подошел молодой человек с козлом на гербе, сам удивительно похожий на такого же козла из-за своей длинной светлой бороды.

   Похоже, Козел был уверен, что жениху Йону просто не подфартило, и он широко шагая, с наглой улыбкой направился к балке, остановился, повернулся к остальным и прокричал что-то о купании Фолкунги и тут же  быстро развернулся, поставил ногу на балку и нанес  сильный  внезапный удар, не заметив, как плюхнулся в ров. Биргер не сдвинулся с места и вместо того, чтобы принять удар противника, отклонился в сторону, а Козел, сбитый с ног собственной инерцией, теперь бултыхавшемуся в луже.

   Молодые люди, один за другим ступая на балку, проявляли максимальную осторожность, однако, им это не очень  помогало. Зрители напряженно молчали. Вскоре остался последний противник — Кнут.

— Ты оказываешь мне честь, оставив меня на сладкое, — пробормотал он, осторожно наступая на балку и сжимая обеими руками дубинку.

— Не будь так уверен, что я буду столь же великодушен и в следующей игре, хоть мы и друзья, — ответил Биргер.

— Для начала победи меня, а потом и будешь решать, кто следующий, — отрезал Кнут.

— Я вижу страх в твоих глазах, — усмехнулся Биргер. — Я  уже победил тебя.


Кнут сделал то, что он и предполагал — яростно кинулся на него, показывая, что вовсе не боится.

— Гнев — не самый лучший друг, думаю, в этом ты со мной согласен, — прокричал он Кнуту, барахтавшемуся в воде и побежал в конюшню, чтобы забрать Ибрагима. Три оставшиеся игры пройдут верхом, поэтому сейчас настало время для короткого перерыва с кружкой пива — молодежь должна  набраться сил перед конными состязаниями.

    От радости и облегчения  господин Агне на одном дыхании опорожнил целую кружку. То, с какой легкостью незнакомый Фолькунг разделался на балке с остальными, заставило поутихнуть оскорбления и кудахтанье. А теперь, наблюдая как семеро выехали на площадку, поправляя сбрую и уздечки и успокаивая словами своих буйных жеребцов, ему не стоило быть знатоком, чтобы понять: сейчас произойдет что-то необыкновенное. Краем глаза он уловил, как все слуги и конюхи Агнехюса собирались вместе, сформировав свою группу поддержки неизвестного Фолькунга  несколько в стороне от избранных зрителей, сидевших на скамьях. Господин Агне решил сделать вид, что не замечает лености слуг, что до него - они могли оставаться там, сколько  их душе угодно.