Тайна ведения и знания

Рассказывают старые хасиды — те, что еще помнят времена, когда небеса были ближе к земле, — историю удивительную о святом рабби Леви-Ицхаке из Бердичева, защитнике Израиля, чья душа пылала огнем любви к каждому еврею, даже самому заблудшему.

Случилось это в те дни, когда рабби Леви-Ицхак был еще молод годами, но уже стар мудростью, когда жажда познания жгла его сердце, как неугасимый светильник в Храме. Взял он посох странника и отправился в долгий путь — в славный город Никольсбург, где восседал на престоле учения рабби Шмуэль Шмельке, ученик самого Великого Магида из Межирича, да защитят нас их заслуги.

Дорога была долгой и трудной. Через леса дремучие, где каждое дерево шептало тайны творения, через реки бурные, где воды пели песнь времен — от дней Потопа до прихода Машиаха. Но рабби Леви-Ицхак шел, не ведая усталости, ибо душа его рвалась к источнику мудрости, как олень — к потокам вод.

И вот, после недель странствий, предстал он пред святым рабби Шмельке. Три дня и три ночи провел он в тени учителя, впитывая каждое слово, каждый вздох, каждое движение святых уст. А на исходе третьего дня благословил его рабби Шмельке благословением особым — тем, что передается лишь от души к душе, минуя уста и уши.

Вернулся рабби Леви-Ицхак в Бердичев иным человеком. Лицо его светилось тем внутренним светом, что бывает у вернувшихся из дальних странствий паломников. Но тесть его, рабби Йосеф — человек ученый, но приземленный, из тех, что меряют мудрость числом изученных трактатов, — встретил его с усмешкой едва скрываемой.

Сидели они за субботним столом, когда тесть, отведав от рыбы, приготовленной с перцем и имбирем по обычаю бердичевскому, промокнул губы и спросил с той небрежностью, за которой скрывается колкость:

— Ну что, Лейвик, поведай нам: что за великие тайны открыл тебе рабби из Никольсбурга? Неужто нечто такое, чего не найти в наших святых книгах? Или, быть может, он поведал тебе новый закон, неведомый нашим мудрецам?

Рабби Леви-Ицхак поднял глаза — те самые глаза, что позже будут видеть добро даже в самом закоренелом грешнике, — и ответил просто:

— Я узнал у моего учителя, что у Мира — ха-Олам — есть Творец — ха-Боре.
Тесть расхохотался так, что задрожали стекла в окнах, выходящих на рыночную площадь.

— Ради этого ты тащился через пол-Польши? Ради этого терпел холод и голод, ночевал в придорожных корчмах, где клопы размером с финик? Постой-ка!

Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошла служанка Милка — девушка простая, из тех, что знают молитвы, но не понимают их смысла.

— Милка, — обратился к ней рабби Йосеф с лукавой улыбкой, — скажи-ка нам: есть ли у мира Творец?

Девушка удивленно подняла брови — что за странный вопрос задает хозяин? — но ответила без колебаний:

— Конечно, есть Творец! Это каждый ребенок знает. Разве не говорим мы каждое утро: "Модэ ани лефанеха, Мелех хай ве-каям"?

— Вот видишь! — торжествующе воскликнул тесть. — Простая девка знает то, ради чего ты проделал такой путь! Может, в следующий раз спросишь у нее, прежде чем отправляться за тридевять земель?

Но рабби Леви-Ицхак не смутился. Он смотрел на служанку с той особой нежностью, с какой смотрят на дитя, лепечущее слова, смысла которых не разумеет.

— Она говорит, — произнес он тихо, — но не знает. Есть разница между "йедиа" — знанием разума и "даат" — познанием сердца. Она повторяет слова, как попугай — красиво, но без понимания. Я же узнал не слова, но суть.

— И в чем же эта суть? — тесть уже не смеялся, заинтригованный серьезностью зятя.
Рабби Леви-Ицхак помолчал, словно взвешивая, сколько можно открыть непосвященному. Наконец, он заговорил:

— В слове "ха-Боре" — ;;;;; — сокрыта вся тайна творения. Видишь ли ты, тесть мой, что буквы эти пляшут и переставляются? Вот они образуют "Берешит" — ;;;;;; — "В начале". Ибо Творец и Начало — едины. Он не просто сотворил мир когда-то давно. Он творит его каждое мгновение заново, и каждое мгновение — это новое Берешит.

Он взял со стола хлеб и поднял его к свету свечей:
— Буква Бет в слове "Боре" — это Байт, дом. Весь мир — это дом Его присутствия. Но также Бет — это начальная буква Торы, ибо сказано: "Взглянул Святой, благословен Он, в Тору и сотворил мир". Тора была чертежом, по которому строился дом мироздания.

— Буква Реш, — продолжал он, и глаза его горели все ярче, — это "рош", голова, разум. Но не простой разум! Это тот Высший Разум, та Хохма Илаа, что предшествует всякому бытию. И заметь — "рош" сокрыто в "берешит"! Ибо прежде всего творения был Замысел, была Мысль о мире в Разуме Бесконечного.

— А Алеф... — тут голос его стал едва слышен, — Алеф указует на Эйн Соф, на Того, Кто выше всех имен и определений. На то самое "Айн" — Ничто, из которого возникло всё. Это тайна из тайн, о которой сказано в святой книге Зоар: "Когда Сокровенный из сокровенных пожелал раскрыться, Он сначала сделал одну точку..."

Тесть слушал, раскрыв рот. Служанка давно удалилась, но он этого не заметил.
— И это лишь первый слой, — прошептал рабби Леви-Ицхак. — Рабби Шмельке открыл мне, как каждая буква содержит в себе целые миры, как в перестановках букв — тайна всех превращений, всех гилгулим души, всех путей Провидения. Он показал мне, как медитировать на эти буквы, пока они не начнут светиться внутренним светом, пока не раскроют свои тайны...

Он умолк и добавил:
— Но о самом сокровенном позволь мне умолчать. Ибо сказано: "Слава Божия — в том, чтобы таить что-либо" (Талмуд, трактат Хагига 16а) Есть знание, которое опасно для неподготовленного, как огонь опасен для мотылька. Довольно и того, что я сказал.

С того вечера тесть перестал подшучивать над зятем. А рабби Леви-Ицхак стал тем великим цадиком, чье имя произносят с трепетом все, кто ищет путь к сердцу Небес. И когда годы спустя к нему приходили ученики с вопросом: "Ребе, научи нас, что Бог есть!", он отвечал им:

— Я могу научить вас не тому, что Он есть, но тому, что Он есть во всём. И это знание изменит не только ваш разум, но и ваше сердце, вашу жизнь, каждый ваш вздох. Готовы ли вы к такому знанию?

И только те, кто отвечал "да" всем своим существом, удостаивались услышать от него тайны букв и перестановок, тайны Творца и Творения, которые передал ему некогда святой рабби Шмельке из Никольсбурга, в те благословенные три дня, которые изменили его навсегда.

Так учат нас мудрецы: есть знание и есть знание. Есть те, кто знает о свете, и есть те, кто сам становится светом. Благословен Различающий между ними!