Легенды старой Риги - 2. Змея

Легенды старой Риги – 2.
1. Змея.
История эта произошла при бургомистре Улдисе Думпилсе.
Жил тогда на улице Детлава, что в Пурвциемсе, башмачник Йоган Лелис. Небогато, надо сказать, жил: заказов только-только хватало, чтоб оплачивать за квартирку и еду. А кормить надо было жену, Айю, да трёх охламонов непоседливых и беспокойных: старшего сына, Эжена, среднего – Яна, да младшенького: Карлеса. Плюс ещё какую-никакую, а одежду надо было покупать на быстро растущего Эжена, поскольку одежду после него донашивали Ян да Карлес.
Ну, Эжен-то, как вошёл в возраст, сравнялось ему тринадцать, так – глаз не оторвать стало. Этакий красавчик! Всё при нём: и рост, и стать, и плечи широкие, и лицо гладкое да красивое… Одно слово: гроза девок!
Да и характерец, надо отметить, был очень даже приятный во всех отношениях: любого человека, будь то торговка овощами, или статс-дама, или лакей, или даже помощник бургомистра, умел он… Уболтать!
Уж такой прямо был весь обходительный, да «мягкий и пушистый»! Всегда знал, кому что сказать! Находил для любой дамы комплимент, а для мужчин – похвалу. Да не простую, голословную, а – по делу. То есть – за какие-то конкретные поступки да прецеденты. Потому что благодаря общительности знал он буквально про всех в Вецриге – всё.
Прочили ему поэтому большое будущее, и даже сам бургомистр подумывал, благодаря советам своих приближённых – помощников Генриха Шеля, да Арнольда Скара, а не взять ли ему такого всеобщего любимца – секретарём. Благо, что читать и писать Эжен умел с девяти лет.
Однако этого не случилось. По очень простой причине: в четырнадцать женился Эжен. Как, поначалу думали – очень выгодно. На дочери торговца пивом, Зигриде Рутиня.
Правда, тут вышел казус. Отец её, Ансис Рутиня, буквально через полгода разорился. Если говорить простым языком – задавили конкуренты. Потому что норовил он продавать пиво только зарубежное – чешское да австрийское, и продавал дорого. А вот конкуренты его – базировались на местном продукте. Который варили с качеством, не хуже импортного! А всё благодаря тому, что сейчас называется «промышленным шпионажем»: выведали, где подкупом, а где – хитростью, или банальным воровством, у производителей-то зарубежных их секреты фирменные!
А поскольку само производство им обходилось теперь куда дешевле, чем перевозка-транспортировка, а качество напитка от привозного не отличалось, (Фирменное же по факту!) то и цены у них были куда ниже.
Словом, прогорело дело Рутиня.
И кто бы мог подумать, что буквально через пару месяцев после разорения тестя, остался юный ещё Эжен вдовцом! Поскольку умерла во сне его супруга Зигрида. По словам Эжена уж так она переживала, так убивалась за отца, рыдая дни напролёт, что не выдержало её маленькое слабенькое сердце!
Об этом и сказало её посиневшее лицо как-то наутро, когда вопли Эжена перебудили всю прислугу в доме тестя, и сбежались слуги наверх, где им мёртвую хозяйку и продемонстрировали.
Доктор Аристид Кукайн, которого позвали освидетельствовать бедняжку, констатировал смерть от разрыва сердца, но вскрытия не делал. Безутешный отец, который два месяца как не вставал с постели, поскольку его парализовало, тоже долго не продержался: умер спустя месяц… И тут тоже доктор Кукайн констатировал посиневшее лицо, и смерть от разрыва сердца, как тогда называли обширный инфаркт.
Злые языки тогда пустили слушок, что уж больно подозрительны эти две смерти! Поскольку – ну ладно, старый человек, да ещё подкошенный болезнью и разорением, и смертью дочери, но молодая, пятнадцатилетняя, девушка, с цветущим здоровьем – невероятно!
Однако никаких вопросов у магистрата или полиции не возникло. Или, даже если они и возникали, всё быстро уладил говорливый и обходительный Эжен, правда, оставшийся после этого фактически без денег.
Однако он не растерялся: переделал двухэтажный особняк тестя в доходный дом, да и стал пускать квартирантов! А от желающих отбоя не было, потому что дом стоял очень выгодно: почти в центре старого города: недалеко и до рынка, и до магистрата, и до причалов, и до набережной…
Сам Эжен переехал жить снова к родителям, но там долго не задержался. Ещё бы – «выгодный» же жених, обладатель «элитной» недвижимости! Да ещё и красавчик писаный! (А у нас это – редкость!)
«Подгребла» его тогда «под своё крылышко», повенчав с дочерью старшей, Мирдза Шмитхене, супруга Старшины рыбаков, Вильгельма Шмитхене. Потому что парнишка – обходительный, статный, красивый – такого не стыдно и людям показывать. Правда, пока не очень богатый, но это дело поправимое: жильцы живут, денежки идут!
Одного только не учла хитрая Мирдза: доченька её, Кристина, хоть и была приятна с лица, да и фигуркой Бог не обидел, но обладала уже тогда, в шестнадцать, отвратительным характером. Чуть что не по ней – в крик, вой, ругательства! А если не помогает – так и в слёзы! Да и царапаться лезла, нацелившись модно налакированными ноготками! И уж так вопила: на всю улицу Вациетиса…
А с молодым Эженом, несмотря на его «коммуникабельность», и выдающиеся внешние данные, скандалила она часто. То ревновала (Не без оснований, надо полагать: потому как ну очень «любвеобильным» был её муженёк!), то пеняла происхождением бедным, то ещё чего выдумывала.
И всё никак ей Бог не давал детей. Возможно, это можно было воспринимать, как намёк.
Потому что через три года после женитьбы поехали они как-то с Эженом кататься: погодка была – мечта! Весна, тепло, лёгкий ветерок, солнышко, чайки, запах соли, ни малейшего волнения в рижском заливе.
Отплыли они тогда дальше, чем планировали. Во-всяком случае, когда вдруг откуда ни возьмись налетел шквал, да задул штормовой устойчивый ветер, уносивший лодку в море несмотря на все старания Эжена, стёршего тогда руки на вёслах, никто не был к такому готов!
Эжена ранним утром следующего дня подобрали рыбаки возвращавшегося из Копенгагена торгового судна, а вот лодка его пошла ко дну. Наполнившись водой, перевернувшись, и затонув вместе с крикливой Кристиной. Эжен и сам был чуть жив, но рассказал, что жена его держалась за лодку до последнего, и только когда та пошла ко дну, отчаялась, и перестала бороться. Ну а он – продержался благодаря тому, что плавал отлично. Хотя с окровавленными стёртыми руками это было непросто.
Разумеется, никто Эжена тогда в убийстве сварливой и бесплодной жены не упрекнул. Вслух.
За спинами же двойного вдовца и его осиротевших тестя с тёщей многие шептались: дескать, с чего бы молодым отправляться на вёсельной лодке гулять да кататься, когда могли они спокойно нанять парусный баркас с командой, раз уж им приспичило «подышать свежим воздухом» для укрепления здоровья!
А особенно подозрительно это выглядело после того, как доктор Кукайн, сражённый тяжким недугом, оставил своему поверенному запечатанный конверт, приказав вскрыть сразу в случае своей насильственной смерти, или через пять лет после его «смерти от естественных причин».
Многие тогда говорили, что «облегчил» свою душу в этом послании к потомкам и согражданам доктор, покаявшись в том, что, дескать, не устоял перед соблазном, и за немалые деньги подделал свидетельства о смерти первой жены Эжена и его тестя. А на самом деле коварный супруг и зять якобы просто удушил тех с помощью подушки: так, что никаких следов борьбы не осталось…
Ну, в доме второй жены Эжену взять ничего не удалось: её отец, Вильгельм Шмитхене, оказался предусмотрительным: заставил зятька подписать брачный контракт. Где специально оговаривалось, что в случае преждевременной, насильственной, или от несчастного случая, кончины его дочери – не получит зятёк ничего!
Ну, Эжен долго в трауре не пребывал: через год взял в жёны богатую вдову помощника бургомистра, Инес Тонс. Правда, была она его на двадцать лет старше, но кого интересуют такие мелочи, когда у «молодых» - любовь!
Правда, тут нашла коса на камень: поговаривали, что занимается тёмными делишками да колдовством вдова Тонс. Дескать – это она и свела в могилу своего муженька, в последние годы пристрастившегося к бутылочке, да портовым шлюхам. Вот, мол, и подтравила она его одним из своих «фирменных», и не обнаружимых, ядов-зелий!
Ну, в первый-то месяц всё у молодых шло весьма мило. А на публике они вообще глаз друг с друга не сводили: этакие два голубка! Прямо – идиллия!
Зато вот на второй месяц, когда, по слухам, дала Инес своему муженьку некое зелье-правдодел, заставившее того во сне выболтать все свои тайны, идиллией у этой пары и не пахло!
Только вот не из таких был Эжен, чтоб сдаваться: как-то в один из особо мрачных и дождливых понедельников кое-кто из слуг слыхал, как он поклялся страшной клятвой во время очередного скандала, что сможет и не побоится заткнуть рот своей не в меру любопытной старой ведьме!
Ну, на такое заявление и оскорбление «ведьма» просто взбеленилась, потому что вовсе не считала себя старой!
И, забыв обо всём на свете, и ругаясь, побежала в подвал. Где разожгла огромный очаг, поставила туда котёл, и накидала в него разных порошков да снадобий!
И начала выкрикивать какие-то заклинания!
Причём так громко, что их слышно было и на улице!
Эжен не поленился и не испугался: спустился к супруге. Якобы посмотреть, что она там делает, и не навредила бы она себе же.
Только вот напрасно он это сделал!
Потому что вылезшая из котла огромная, толщиной в ногу, чёрная змея, с горящими глазами, чешуйчатым телом, и вообще - выглядевшая как подлинное порождение ада, мгновенным броском оплела всё его тело! И начала сдавливать кольца…
Уж Эжен так орал, так ругался! Боль, наверное, была неописуемая: многие знают, как действуют удавы да анаконды, и что испытывают их жертвы… Каких только богов и чертей он тогда не упоминал – богов, чтоб помогли ему, чертей – чтоб забрали живьём в ад его колдунью-жену! Супруга же на это только смеялась, подойдя вплотную, и глядя муженьку прямо в глаза, да поминала первую жену Эжена, да вторую, да его тестя. Припомнила и двух девушек, которых тот ещё до женитьбы испортил да обрюхатил. И одна якобы «утопилась» с горя, а другая – повесилась.
Собственно, многие подозревали тогда Эжена – да только кто же серьёзно будет относиться к тому, что молокосос двенадцати лет отроду может стать и любовником, и расчётливым хладнокровным убийцей!
Словом, когда прибежали, посланные оповещённым неравнодушными горожанами, бургомистром, двое приставов, застали они в подвале безутешную вдову Инес, да повесившегося Эжена.
По её словам, они действительно, ругались.
Да только посчитала она недостойным тратить перлы своего красноречия на презренного плебея, приказала ему убираться из своего дома навсегда, да ушла наверх, в свои комнаты. А спустя несколько минут всё же решила вернуться – когда она уходила, Эжен, дескать, крикнул, что без неё ему и свет не мил, и лучше повесится он, чем будет жить без неё! Вот и закралось сомнение в её чуткую и всё ещё любящую душу: а ну – как не пугает он её? А и действительно – наложит на себя руки?!
Да только опоздала она уже!..
Ну, пристава всё, конечно, осмотрели в подвале. Подозрительным им показалось только то, что хотя Эжен и висел на крюке для окороков, на прочной и тонкой верёвке, но подставки, с которой он мог бы прикрепить конец этой верёвки к крюку, и потом спрыгнуть с неё – нигде не нашли.
Но у вдовы нашлись в кармане (А точнее – в кошельке!) такие аргументы, что на такую мелочь быстро закрыли глаза.
А когда хоронили Эжена, гробовщик, укладывавший тело в гроб, подивился: словно не было у того в теле ни одной целой косточки! И напоминал он не обычный труп, а этакое желе. В человеческой оболочке.
Похороны вдова провела по высшему разряду. Словно хоронила какого-нибудь дворянина, а не выходца из грязи. А уж рыдала над могилой!..
После чего около года оставалась «безутешной», ходя везде в траурном наряде, с чёрным платочком, коим поминутно вытирала слёзы.
А ещё спустя несколько месяцев после положенного годового траура…
Снова вышла замуж!
На этот раз – без сюрпризов. За пятидесятилетнего Старшину жестянщиков города Лиепая. Куда и отправилась, продав свой и Эжена дом, жить навсегда.
И больше никто её в Риге не видел.
Но, по слухам, иногда в подвале её дома слышат жильцы, купившие её дом, шелест чешуек по камням, да громкое шипение! Но – никто ни разу не отважился отпереть подвал, да проверить: что это там шуршит…