Я здесь хозяин

               

Первая ночь в пустой квартире, в которой за последние два десятилетия жили призраки обитавших здесь поколений одного или нескольких семейств и тени прошлого, казалась экстравагантной выходкой не одному мне.

«Где будешь спать? На полу? На чём? На пыльных досках? – перебивая друг друга, говорили сёстры и зятья. – Что будешь есть? Пить воду и жевать сухари? Одумайся, здесь пыли на всём лежит на два пальца и больше! Да наконец, электричества нет, обрезали счётчик при царе Горохе за неуплату! Что, зажжёшь свечи или несколько? Что за бред!»

В шесть пополудни я закрыл дверь за последним посетителем из родни. Задвижка, смазанная маслом, легко вошла в паз. Я ещё подпёр дверь, открывавшуюся внутрь найденной на улице доской на всякий случай, хотя примеров хулиганства не было, но надеющийся на авось теряет лошадь.

Ванная комната выглядела неважнецки: местами отлетела плитка на стене и отшелушилась краска. Кракелюры напоминали встопорщенные торосы и напоминали жуткий пейзаж чужой планеты. Под тонкой струйкой ледяной воды тщательно вымыл руки с розовым мылом. Вытирая их полотенцем следил, как вода с тихим плеском исчезала в отверстии слива ванной, требующей незамедлительной замены после подписания всех документов купли-продажи.
 
Взяв в руки банку из-под абрикосового джема с пивом, другой тары пока нет, решил заново обойти квартиру в шуршащем тенями загадочном полумраке.
Начал с кухни. Продавец-посредник, дальний родственник хозяйки квартиры, не расхваливал квартиру, как положено. Он всячески, полунамёками и округлыми поворотами речи старался отговорить от покупки жилья. Демонстрируя его, он всякий с показной выразительностью упоминал нелитературное русское слово, коему есть прекрасная замена в художественной речи – афедрон.

Так вот, продавец тыкал пальцем в прихожей в стены и в потолок и указывал на деревянный пол, эти манипуляции старательно повторял в каждой комнате, и приговаривал, округлив глаза, посмотрите, это же полный афедрон! Объектом пристального внимания стало окно на кухне, забитое кусками ДСП. Листы в такт ветру хлопали по раме и вносили музыкальное разнообразие в абстрагированную пустоту кухни. Если продавец мог сломать палец о воздух, он непременно добился бы результата, в ажитации он тыкал на окно и с возмущением разводил руками и говорил, мол, а это как вам, это же глубокий афедрон! Стёкла, бог мой, выбиты хулиганьём или кем-то ещё! А полы, посмотрите на полы, хорошо, хоть покрашены и не скрипят, но это же… простите, тот ещё афедрон!

Недлинный коридорчик продавец проигнорировал. В нише стоял холодильник, – сказано вскользь, – рядом самодельный книжный стеллаж, хозяин тот ещё мастер на все руки, – добавлено походя.
Первая дверь из коридора направо – ведёт в спальню. И снова из уст продавца та же заупокойная песнь нибелунгов об афедроне. Посмотрите на стены – жуткий афедрон (по мне так выглядят прилично, без трещин, без осыпавшейся штукатурки, выбелены давно, зато без следов потёков и разводов плесени). Окно – афедрон (хорошее деревянное окно, аутентичное, краска выгорела, дому недавно исполнилось семьдесят лет, недостаёт двух стёкол – не беда).

Дверь прямо – в большую, пеналом комнату в два окна. Не могу объяснить почему, именно из-за этих двух окон я по уши влюбился в квартиру ещё на стадии дистанционного знакомства. Когда рассматривал на ноутбуке отснятые фото квартиры. Пройдя за продавцом в залу, – так её окрестил, – сразу отстранил его. Приложил палец к губам. Дал понять, что с его афедронами покончено. Прикоснувшись пальцами к стене, медленно пошёл по периметру посолонь, на ходу прикидывая, где что будет стоять. Остановился возле первого окна, стёкла его заклеены старыми газетами до половины. Внимание что-то привлекло на улице. Или показалось, или кто-то промелькнул перед окном, бросив в него загадочный взгляд. Провёл пальцами по стеклу. Остались четыре следа. Перешёл к второму окну и снова посмотрел на улицу, невдалеке от дома растёт куст сирени и в его густой листве воробьи устроили птичье вече.

Всё время продавец пристально следил за мной и моими манипуляциями, чувствовал затылком. Когда посмотрел на него, по его лицу, по глазам, по жестикуляции рук и изгибу губ понял, он что-то хочет сказать с непременным упоминанием афедрона.
Для себя я решил без посторонних объяснений всё. Просматривая снимки плохого качества. Пятясь от окон отошёл на два шага. Вдохнул воздух, пропитанный сухостью и пылью, выдохнул и сказал: – Ну, здравствуй, дом! Это я. Кончилось долгое расставание.
Продавец, возражая, выразил удивление: – П-позвольте! Н-не припоминаю, чтобы вы здесь раньше жили! – После панибратского «ты» он перешёл на уважительно-нерешительное «вы». – Вот это т-точно, – он потряс головой, – н-нет, не жили.
– Я этого не утверждаю, – объясняю и заканчиваю: – Но теперь обязательно буду жить. С документами всё в порядке? Доверенность на руках? Можно оформлять сделку? Вот и чудесно. Тогда, до понедельника.

Потрясённый продавец поспешно вложил в мою руку связку ключей с бирками: от входной двери, от кухни, от комнат и быстро ретировался.
Стоя в полной гармонии в кухне, прихлёбывая пиво, мысленно расставлял мебель после мысленного ремонта. Мойка. Стол для готовки. Плита для готовки с духовкой. Холодильник. Обеденный стол и стулья. Взгляд вверх: люстру под старину заприметил в одном магазине, карниз для фисташковых штор и обязательно светлой гардины. Замечтавшись, сделал большой глоток пива. Оно пошло не туда. Поперхнулся и закашлялся. В носу заиграли пузырьки напитка. Чихнул со всем великолепием грудной клетки и чуть не окаменел. «На здоровье!» послышалось за моей спиной и подумал, неужели не закрыл дверь. Повернулся вокруг себя. Никого. Эхо от чиха отразилось в пустом помещении и сознание быстренько его сформировало в привычную форму пожелания.
В коридоре проявилась прежняя неловкость – запинаться на ровном месте. Еле-еле удержал равновесие и немного расплескал пиво.

Погода между тем за окном быстро портилась. Далеко пророкотал гром. Раздался оглушительный треск. Следом новый разъярённый рык, похожий на скрип проворачиваемой ржавой шестерни. Затем вступили в противостояние невидимые небесные артиллерийские установки. Небо наполнилось шумом и грохотом. Налетел ветер. Взволновал листву. Примял траву. Закружились пылевые змейки. От земли вверх потянулись землисто-песчаные щупальца из грязи и мусора. Небесная лазурь окрасилась в тёмные тона. Небо насупилось. Серые тучи набежали со стороны Адриатики. Я стоя в комнате ощутил солёный вкус брызг морской волны. Что-то неопределённо родное внезапно прошло по телу. Почувствовал защиту стен ещё необжитой, требуемой ремонта квартиры. Толстые кирпичные стены здания, почти как высокие стены средневековых фортификаций, создавали уверенность полной безопасности.
Ветер усилился. Кроны деревьев вместе ветвями мотало в разные стороны. Срывалась листва. Стелилась трава. Послышался протяжный медный звон небесных литавр. Встала непрозрачно-жёлтой стеной, почти цвета охры, пыль и заслонила небесную сферу. Напряжение и сила ветра передались мне. Всеми клеточками тела вошёл в резонанс с порывами и вместе со стёклами и рамами окон вибрировал под натиском стихии.

Ударила молния. Её потусторонний свет изменил окраску окружающей среды. Преобразился экстерьер. Листва и травы приобрели вспыхивающий электрический цвет с мутирующим мрачно-зелёным оттенком. Молния ударила ещё раз и потом посыпался целый рой молний, будто некие лучники слаженно пускали смертельные стрелы в затаившегося врага с целью устрашения и наказания. В промежутке между ударами молний я непроизвольно приблизился к незанавешенному голому окну и резко отпрянул. Яркая вспышка высветила тонкую женскую фигуру в лохмотьях. Чудовищно искажённое морщинами старческое лицо смотрело из темноты взбунтовавшейся ночи узкими, прищуренными глазами. В неподвижных зрачках отражались новые вспышки молний. Холодная волна страха зародилась в макушке и обрушилась вниз. Налились тяжестью ноги. Острая горечь бессилия перед неизвестным едва не окунула меня в пучину безысходности.

– Не бойся Марту. Она безобидна, – послышалось за спиной. – Её нашли в подвале разрушенной комендатуры местного концлагеря, когда прогнали фашистов. Вся в крови, в синяках, ссадинах, голова в нескольких местах пробита. Думали, не выживет. Оклемалась. Только с тех пор ни с кем не разговаривает и ходит по городу ночью хоронясь. Будто от фашистов скрывается. Да ты обернись, не бойся. 
Подбадриваемый мужским ещё крепким, но чувствуется, старческим голосом, повернулся спиной к чёрному провалу окна с безумной Мартой и беснующимся снаружи ненастьем. В старомодных брюках тёмного материала и рубашке апаш рядом стоял мужчина лет за шестьдесят. Он крепко стоял, раздвинув ноги в матерчатых сандалиях. Круглое, бритое лицо с усами искривила добродушная улыбка. «Новый сосед?» – спросил он. – «Хозяин», – отвечаю ему. Мужчина рассмеялся, тряся головой с большой лысиной и длинными седыми прядями вокруг неё. – «Ну как же, хозяин, я-то сразу и не догадался, – с каким-то скрытым намёком и как-то неопределённо произнёс он. – Да ты не бойся. Это я по старой памяти. Шуткую». – «Я и не боюсь», – говорю, понимая, что что-то неправильное происходит в этой мизансцене. Будто совместили две плёнки с разными фильмами и пустили через проектор. Отвлекли детский радостный смех и топот босых ступней. «Внуки, шельмецы, озоруют, – с добротой сказал мужчина. – Зови меня дядя Митя». Рефлекторно хотел протянуть руку, да осёкся. Только взял банку с пивом в левую руку. Дядя Митя махнул рукой, усмехаясь в усы, мол, обойдусь. Чуть погодя понял причину. Детский топот прозвучал из залы в кухню. Детей я не видел, но неразборчиво слышал их голоса и кожей ощущал присутствие. «Да знаю, кто ты. Когда беседовал с продавцом, поблизости стоял».

Я не поверил своим ушам. С продавцом мы были одни и беседа соответственно протекала тет-а-тет, без посторонних. В голове снова что-то щёлкнуло. Хорошо так, что откуда-то из глубин подсознания потянул ледяной сквознячок атавистической примитивной фобии. Что-то роилось в черепушке и решаюсь проверить догадку.

– Пиво будете, дядя Митя? Гостей не ждал, вот водкой и не запасся. – Протягиваю мужчине банку с пивом.
– Пиво? Можно и пиво. Отчего же нельзя, – странным голосом произнёс мужчина. – Я здесь хозяин и гостем, запомни, никогда не буду, – от услышанного у меня спина покрылась противными нервными пупырышками. Затем протягивает крепкую руку с большими пальцами. Она проходит через мою, – звучат фанфары, догадка подтвердилась, – сжимает банку и… Дядя Митя возвращает руку с банкой к себе, из моей руки банка с пивом никуда не делась. Пещерный страх барабанными палочками зубов выбил мелкую дробь.

Дядя Митя отхлебнул добрых полбанки напитка. Вытер тыльной стороной руки рот. «Плохое пиво. В моё время было вкуснее. Вить, ты чего застыл? Пей, раз ничего лучше нету». Возражаю ему, мол, это самый лучший сорт пива. Дядя Митя усмехнулся. Допил пиво. Банка исчезла из его руки. «Самое хорошее пиво, на заметку, – Донецкое. Раньше, бывало, привезут его в павильон на рынке. Мы называли его клетка. И сразу вокруг павильона собирается несметная орда любителей пенного напитка. Стоят, волнуются. Ждут открытия. Продавец, баба Шура, успокаивает: мужчины, успокойтесь, пива привезли достаточно. Всем хватит. Буду работать хоть всю ночь, если останется кто-то, кому не досталось. И ведь она, не поверишь, работала! До утра! Пиво, конечно, всегда разбавляли. Но баба Шура не наглела, разбавляла в самую малость, начальству пару канистр оставить надо и мужу домой принести обязательно. Другие продавцы наглели, лили воды столько, что не понять, то ли пиво пьёшь, то ли воду по цене пива. Вот такие люди и пиво были в наше время». Заступаюсь за своё время: «У нас тоже много чего хорошего». Дядя Митя поднимает указательный палец, дескать, погоди. «Слышишь, посуда звенит?» – «Где?» – «Там, – указывает головой в сторону зала, и я слышу мужские и женские голоса, кто-то шутит, звучит смех, звенит посудное стекло. Выделяется звонкий красивый женский голос, почти меццо-сопрано: – Митенька, почему гостя томишь в прихожей?» – «Жена, – дядя Митя, чувствуется, гордится супругой, – готовит божественно, а хлебосольная и гостеприимная, ужас просто. Ну, Витя, мы теперь на этой жилплощади с тобой соседи. Проходи. Отведаешь такой вкуснятины…»

                ***
Квартиру эту купить не посчастливилось. Ни свет, ни заря заявился продавец-посредник с радостным лицом и прямо с порога ошарашил пренеприятнейшей вестью: хозяйка передумала продавать жильё, будет жить сама.

На следующую весну жильцов расселили. Добротный двухэтажный дом оперативно снесли. На его месте с поразительной скоростью возвели панельную пятиэтажку.
В летние дни я прихожу к новому зданию. Сажусь на лавочку в тени сирени или осенью в беседке и вспоминаю ту, единственную ночь в квартире, покорившей моё сердце и влюбившей в себя длинной комнатой с двумя окнами.

Как-то раз, случайно увидел женщину в летнем прекрасном лёгком платье, удивительно похожую на Марту. Через полчаса на улицу из центрального подъезда вышел мужчина с двумя внуками, поразительно похожий на дядю Митю. В какое-то мгновение наши взгляды встретились. Он приветливо улыбнулся. Махнул рукой. Я ответил ему тем же. И тотчас вспомнились, всколыхнув грусть, слова дяди Мити: «Я здесь хозяин и гостем, запомни, никогда не буду».
                п. Глебовский, 14 июля 2025 г.