Spiritus vini

Историйка эта, не особо, может, и затейливая, но однако же имеющее место быть в действительности, произошла в одной из московских городских больниц, в начале 2000-х годов.

В ту пору покорный ваш рассказчик подвизался там на ниве медицины, в качестве санитара приёмного отделения. Те граждане, которые хоть раз в городские больницы попадали, те представление, конечно, имеют, что там за атмосферка, в этом учреждении. Ну, то есть про шум-гвалт там, неразбериху и трёхчасовое ожидание врачебного приёма нужды нет, очевидно, распространяться? Понятно всё и знакомо, что называется, до боли.

И по простому-то разумению посетителям (заболевшим, и прочим, которые с ними) без возмущения там или криков обойтись порой совсем невозможно. То доктор нужный никак не объявится, то рентген-излучением повторно, без нужды, для порядка тебя обласкают, то санитары историю болезни пивом зальют. Опять же, контингентик в приёмном покое самый, что ни на есть, разнообразный подбирается. Так бывает, что тут, скажем, дамочка на сносях дурнотой исходит, а с другого бока — гражданин какой-нибудь, сильно не трезвый, храпит, с разбитой физиономией, и пиджак у него, пардон, рвотными узорами изрисован. Тут с боку старушонка на каталке стонами жалобит, кардиограммы дожидаясь, там — какие-то, агрессивного вида, на охранников больничных наседают, с шумными разговорами. За стенкой плачут-рыдают, в коридоре падает что-то, телефоны разрываются, персонал снуёт туда-сюда…

И за час-два ожидания своей судьбы в этом натуральном бедламе нормальный человек, конечно, звереет, руками размахивает, и требует к себе хотя бы внимания, не говоря уж о сострадании. А ему в ответ, человеку-то, вполне резонно отвечают, что больница у нас, папаша, общегородская. Общая, то есть. Для, значит, всех. И какие в этом городе существуют жители — таких лечиться и привозят. И порядки здесь соответствующие. Доктора нужного дождаться не можете? Так не одни ж вы у доктора-то, смотрите сколько народу к нему высиживает, не меньше вас болявые, между прочим. Потерпеть надо, и не нервничать, вы ж не помираете, слава Богу. А что история болезни ваша в пиве искупалась, так оно может даже и к лучшему. Лужицу-то начали на столе вытирать, пивную-то, так её и нашли как раз, историю вашу. А то под другими-то бумажками и не углядели б. Сидели б вы тут до вечера! А что ожидать прискучило — потерпите. Бог терпел — и нам велел. Вон бабуся-то терпит. Верно, бабуся?

Одним словом, всяко-разно объясняют пациенту, что система есть система, годами она обустраивалась, и не нам её под каждого конкретного гражданина переделывать. И для пациента, морально обнадёженного такой нотацией, дальнейшие часы ожидания тянуться, согласитесь, веселее. Недаром говоря: слово медика — лучшее лекарство. И в момент, когда судьба пациента, наконец, решилась, и болезнь его диагностирована, он покидает приёмный покой даже неся в душе, порой, некоторую благодарность к медперсоналу.

Таким вот порядком, сутки за сутками, и движется этот процесс работы приёмного отделения. Персонал безостановочно сортирует народонаселение, привыкнув воспринимать недуги человеческие отвлечённо, как нечто разумеющееся. И процесс этот — обычная рабочая рутина для медиков. Но бывают случаи, из общей рабочей рутины выделяющееся. Да вот, собственно.

Началась эта катавасия аккурат с утречка, в обычный, знаете, погожий зимний день. Город проснулся, хвори его обострились, и начала «Скорая помощь» больницу народом заполнять. Повезли и увечных, и припадочных, и избитых, и сердечников… Кого — с перепоя, кого — рожать, кого — помирать… Какая, словом, кому планида выпадет. И всех болящих, понятное дело, перво-наперво в приёмное отделение доставляют. Приёмное-то — оно навроде фильтра. Там пациента, известное дело, оформят, честь по чести, историю болезни ему заведут. Потом анализы возьмут всякие, посмотрят-послушают, по исследованиям поводят, да и выносят своё квалифицированное медицинское заключение. Если хворает человек нешуточно — того дальше лечить принимаются, госпитализируют, стало быть, в профильное отделение. Кто, по счастью, для стационара не годится — тому лечение выписывают, справку выдают, и иди домой, милай, долечивайся по листку нетрудоспособности. Ну, а кто бомж-бродяга — того в ванну, на купание первым делом. После — каши наложат в миску,от больничных щедрот, фуфайку дают казённую про запас, да и отправляют обратно на улицу, в привычную для него обстановку. До следующего раза, когда его снова «Скорая» на улице подберёт и в больницу по-новой доставит.

С бомжами завсегда такой круговорот вещей происходит. Потому как быть их, бомжей этих, в местах людского присутствия никак не должно. Распоряженьице такое, сверху дадено. Дескать, нету у нас в городе такого позорного явления, бродяжничества, а с остатками его — боремся. .А в больнице лечиться, меж тем, без документов не дозволяется, никаким образом. Особо представителям такой вот антисоциальной среды. А где ж ей, скажите, этой среде лечиться от своих часоток да туберкулёзов со вшами? Вот и везут их, бедолаг, раз за разом в больничный приёмный покой. Тут им и баня, и столовая с парикмахерской. А потом опять — на улицу.

Ну вот. Погожий такой, стало быть стоит денёк. Приёмное отделение, как обычно, гудит, двери хлопают, тут — плач, там — ругань, всё честь по чести, как всегда. И доставляют тут, в числе прочих заболевших, классического, знаете ли, бомжа. Бомжару. Волосищами зарос так, что Карл Маркс перед ним — юнец бритоголовый. Одет, понятно, как капуста: два пальто, пять свитеров, носков без счёта… Да всё от грязи задубевшее, заскорузлое, месяцами не снимаемое... Вши по одежде бомжа этого строем маршируют, и в грязнющей бороде на квартиры располагаются. Вдобавок ко всему амбре от него — ещё то, ибо обхезался, сердечный, по самые уши.

Ну, и лежит это человекообразное в коридоре на каталке, хрипло матерится, и дожидается себе медицинской помощи. Полчаса лежит, час лежит… Народ мимо ходит — шарахается, все носы затыкают. Уж сами медики, на что люди привыкшие — и тех с души воротит. А те кто такие картины в повседневной жизни совсем не привык наблюдать — те вообще нервничают чрезвычайно. И пациенты, недообследованные пока, и родственники их сопровождающие — все недовольны до крайности. «Что это за больница такая! — кричат. — Не больница, а светопреставление какое-то! Поувольнять вас всех к чёртовой матери!». Один важный дядя, из сопровождающих, так прямо и говорит: «Не желаю я рядом с этим калом соседствовать! Я сюда жену свою припадочную привёз! Немедля позвоню в прокуратуру если вы меня от этой дряни сей же секунд не избавите!» Это он про бомжа. А может и нет… Чёрт его знает.

В общем, шумит народ, недовольство выражает. Тут, наконец, процесс обследования бомжа сдвигается с мёртвой точки, и перво-наперво берут у него анализы. Чтобы узнать — какому доктору его сплавить. Берут, стало быть у него анализы, и отправляют в лабораторию. А в ожидании результатов начинают потихоньку санитары с него одежду его стягивать, готовить, так сказать, к банно-прачечным процедурам. Маски бы, говорят, неплохо одеть, марлевые, а то запах шибает больно уж. Глядь, а маска-то одна только в наличии и осталась, закончились маски, бывает. Ладно, говорят, к медикам зараза не липнет. Да и для работы маска — одна помеха, дышать в ней парко. Ну, натягивают перчатки, начинают работать. Бреют бомжа этого, купают… Тут звонок. Из лаборатории. Батюшки светы! У бомжа этого, по анализам — чума!

Тут, надо сказать, у персонала приёмного начинается лёгкая паника. Чума — это, надо вам сказать, дорогие мои, не грипп какой-нибудь. Это… Словом вероятность летального исхода при заражении настолько высока, что и думать об этом не хочется. Тут, конечно, срочно оповещают о происшествии администрацию больницы, и начинаются дела.

Для таких случаев заранее инструкция прописана, как и что. И вот по этой самой инструкции всё и стало делаться. Перво-наперво запечатывают оба входа-выхода приёмного отделения. Намертво запечатывают. То есть абсолютно никтошеньки ни войти ни выйти не может. Всех, кто в этот момент в приёмном находился — всех как в камере тюремной запирают, без права переписки, как говорится. У дверей внешнюю охрану выставляют, замки — на ключ. И объявляют официально: «Товарищи! У нас в отделении — подозрение на чуму. Мы в карантине».

Народу, надо сказать, на тот момент находилось в приёмном достаточно. Четыре медсестры, санитаров трое, медрегистратор, двое врачей (нейрохирург с терапевтом), рентген-лаборант, с десяток пациентов по смотровым палатам, да ещё бригада «Скорой помощи», фельдшер и шофёр. Ну, и источник заразы, конечно, упомянутый бомж.

Тут, ясное дело, ор поднялся в отделении несусветный. Все шумят, кто во что горазд. Кто-то требует, чтобы их выпустили, кто-то желает скорее из очага заражения в другую больницу переместиться скорее, кто — что. Охранники двери не открывают,тоже орут в ответ почём зря. Персонал телефоны обрывает, кто домой звонит, кто ситуацию выяснить пытается. Те двое тёток-санитарок, что бомжа заразного от одежд разоблачали — те вообще сидят цветом серые, как сухая галька, с жизнью прощаются.

Важный дядя (который прокуратурой всё грозился) — тот сразу себе единственную оставшуюся марлевую маску вытребывает, для защиты от чумы. Получает он эту маску, надевает, и ходит среди прочих, как дурак. Потому как во-первых, согласитесь, стыдновато немного одному-то в маске среди всех, кому маска не досталась. А во-вторых — какая уж тут теперь защита… В общем, снимает он эту маску, и громко заявляет, что кому надо, дескать, тот пусть берёт маску и пользуется, не жалко. Никто, конечно, к нему по этому поводу не обращается, да в таком шуме, который стоит в отделении, вообще хрен чего услышишь. Так блажут и орут, что у одной дамочки от визга прям тут что-то вроде приступа сердечного случилось. «ЭКГ мне, — кричит, — доктора мне!» Какой там…

Короче говоря, в первые полчаса после нахождения в описанной ситуации никакого конструктива в действиях невольных узников не просматривается, одни эмоции. А примерно через час, когда основной гвалт несколько стих ( по причине своей бесполезности) наблюдают эти узники следующую картину. .

Открывается дверь, и входят в приёмное отделение два человека, неузнаваемые в зелёных костюмах химзащиты. Как позже выяснилось были это заведующий отделением и заместитель главного врача по ГО. Входят они, обводят стеклянными противогазными глазами враз примолкшую толпу, и сообщают следующее. Зачумлённого бомжа увезут в инфекционную больницу, но машина спецперевозки приедет за ним только через несколько часов. До приезда специалистов чумной останется здесь же, в приёмном, в одной из смотровых комнат. Контакты с ним желательно поддерживать минимальные. После того как бомжа экстрадируют всем присутствующим возьмут соответствующие анализы, а затем отправят вслед за бомжом, в инфекционную больницу. Госпитализируют, поместят в карантин, на месяц минимум. И это при лучших, прямо говоря, исходах. Про худшие лучше пока и не заговаривать пока.

По-понятному оглушённая такими новостями аудитория выслушивает сказанное, в испуге таращась на одетых в зелёную резину гостей, помахивающих хоботами противогазов. Тут заведующий отделением и говорит: «Тут ещё такое дело. При чуме первая профилактика — спиртование. Вот вам складской спирт, высшей очистки, 96%. Хоть пейте, хоть лейте, хоть стирайте. А лучше — всё вместе и сразу. Всем разрешаю и даже приказываю. Надо будет — принесут ещё. Лечитесь».

С этими словами оставляют зашедшие две 10-литровых канистры спирта, и уходят. Уходят они, а народ новости переваривает. Перво-наперво все на телефоны сели, родных предупредить. Потом, понятно, к лекарству потянулись. Умываются все, на одежду брызгают... Ну, что делать, теперь надо пить, обязали же. И организовывается на медицинском посту, так сказать, пикник. Закуска, сами понимаете, та ещё: шоколадка, горсть конфет, баранок упаковка. полбуханки чёрного, два литра газировки и упаковка жевательной резинки «Орбит без сахара». Словом, что в карманах и пакетах у присутствующих нашлось — клади на стол. Посуда у всех есть? Ну, вздрогнули!

Дальнейшее понятно из разговоров, которые развивались примерно таким образом: «Ну, по первой!»- «Эх, крепка, зараза!» — «Дайте-ка заесть…» — «Ещё по чуть-чуть?» — «Можно!» — «Эх!» — «Что, баранок нет больше? Дай хоть конфетки укусить кусочек…» — «Да наливай, чего там!» — «Вода кончилась? Из под крана тащи!» — «Да, влипли мы ребята…» — «Ну, дай-то Бог… От винта!» — «А спиртик-то ничего!» — «Ну, за дам! Стоя!» — «Оп-ля!» — «Да ладно, зажуй жевачкой, маленький что ли?» — «О, кстати, анекдот!» — «Ха-ха-ха!» — «Да у меня лучше, слушайте!» — «Хорошо идёт!» — «А я чистого выпью!» — «Посмотри на себя, умора!» — «Да сам-то…» — «На брудершафт?» — «Идёт, давай!» — «Оставь покурить немного…» — «А где этот-то, чумной, бомж-то? Давайте ещё махнём и заглянем к нему? А то чего он там один…» — «Может и ему налить?» — «А чего, налить!!».

Одним словом, в непродолжительное время три с лишком десятка человек разом напиваются, самым капитальнейшим образом. Про приезд спецперевозки с инфекционистами все и думать забыли. Приезжает спецперевозка — мама дорогая! В приёмном — Содом с Гоморрой! Музыка во всю орёт («Чего в тишине сидеть-то, правда?»), в телефон кто-то кричит-надрывается («Не приезжай! Ни в коем случае я говорю, опасно! Мы в третьем корпусе, от ворот — направо!»), у туалета парочка взасос целуется… Важный дядя, знакомый прокурора, в азбуку Морзе с охранниками через закрытую дверь играет, пытается ногой «SOS» отстучать, на второй «S» всё сбивается… Двух женщин (была там одна мамаша с дочерью) с непривычки, от перепоя, рвёт прямо себе на колени. На стуле, у поста медицинского, какой-то мужчина храпит, торс оголив. Одно окно разбито начисто (даром, что стеклопакет), и чьим-то пальто заткнуто. Другое окно в принципе цело, но в трёх местах ногой проломано. В рентген-кабинете своя пьянка, «Варяга» поют, кто громче. Всюду лужи спирта, в них окурки сигаретные в изобилии плавают. Короче — Гитлер капут.

И тут приехавшие инфекционисты пробираются сквозь эту угарную обстановку к своему подопечному-бомжу. Берут ему экспресс-анализ, и выдают диагноз. А это, говорят, не чума. «Как это?!» — их спрашивают. «Да вот так, не чума, — говорят. — Что мы, чумы не знаем?. Сейчас, — говорят, — повторную пробу возьмём, конечно, и к нам, в инфекционку отправим, но нам и так ясно. Не чума это!».

Отправляют они тут же автомобилем повторный анализ в свою клинику, оттуда, по телефону, ответ: точно, не чума. Разновидность крупозной пневмонии. Тоже, конечно, не сахар, но, согласитесь, совсем другой коленкор. Тут все, на радостях, пуще прежнего как заорут! И орут, и орут! Никто никого не слышит, никто никого успокоить не может. Веселье началось. В рентген-кабинете толпа уж собралась, в бутылочку играть, ухарится народ. Двери в отделении давно уж отперли, выходи кто хочет, да куда там! Никто не расходится, все знай наливают да чокаются. Это те, кто на ногах стоит, конечно. Ну, или хотя бы сидит уверенно.

Ну, суть да дело, начальство медицинское утихомиривает, конечно, этот карнавал. Лже-чумного отвозят куда ему положено, публику лишнюю охрана удаляет (а кого-то даже — и милиция). Тут появляется в приёмном отделении заведующий и заявляет: карантин снят, больница открыта на приём пациентов, персонал — на рабочие места! А у персонала все места — куда качнёт. Стоят они как неваляшки, падать — не падают, но шатаются непрерывно. Какая уж тут работа!

Заведующий тут говорит: «Я с вами останусь. Буду вам помогать. А то мало ли чего?». Садится он за стол, тут начинает «Скорая» пациентов в приёмный покой доставлять. Заведующий смотрит на происходящее, и понимает, что никакого лечебного процесса не происходит вообще. Одна медсестра фамилию пациента в компьютер никак занести не может, буквы путает. Другая сестра кровь пациенту взять не в состоянии, всё мимо вены попадает. Рентген-лаборант в своём кабинете заперся, телефон напрочь игнорирует, видать спит наглухо. Больше из рабочего персонала в обозримом пространстве никого не наблюдается. Кроме медрегистратора, который за стенкой смотровой с кем-то нудно матерно ругается.

Заведующий отправляется искать остальных, и находит двух медсестёр и всех троих санитаров, которые в закутке около лифтов распивают заныканный спирт. А тут, вдобавок, уже с других отделений стал народ подходить, на запах спиртовой халявы. Новое дело!

Тогда заведующий отпускает всю смену спать на пять часов, а приёмное отделение закрывает, под свою ответственность. Пьянющие сотрудники отправляются по лежанкам, а заведующий садится у телефона на посту, и беседует с охранниками о профилактике инфекционных заболеваний. Говорят, что с тех пор у охранников всегда в каптёрке спирт резервный хранится. Ну, не знаю, не проверял.

Такая история,хотите — верьте, хотите — нет. А бомжу-то, между прочим, так никто спирта и не плеснул, во время пьянки. Это дармового-то! Вот жлобы, ну я не знаю!