История одного убийства

Мы все убили её.

И я в том числе.

Я не был с ней той ночью злым или равнодушным. Не отмахивался от неё, не позволял грубости. Не я давал, в конце концов, ей этот проклятый дегоксин. Не я спал равнодушно, когда она жила последние секунды.

«Я хочу жить! Спасите меня!!»

Не я это услышал.

Не я не спас.

Меня просто не было рядом с ней той ночью.

Меня не было рядом с ней той ночью.

Меня не было рядом.

Мы все убили её.

И я в том числе.

С этого всё и началось…



Собственно, началось это, конечно, чуть раньше. С другого совсем случая. Ну, это уж совсем другая и история. Это может быть когда-нибудь потом…

Появилась у нас на работе, короче, девчонка. Она мне сразу понравилась. Я вообще люблю таких. Смугленькая такая, волосы как...ну, как говорят «как воронье крыло». Как смоль. Носик такой… В общем всё по уму, всё при ней. Красивая.

Ну, я, короче, замутился с ней. Она классная была, действительно. Руки мне целовала, прикиньте? Мне немного девчонок руки целовали. Да было бы за что! В данном случае — уж точно не за что. Просто такая она была. Прикольная.

Ну вот. А потом как-то раз звоню на работу. Ну, узнать как там дела, что нового произошло, пока я на выходных был. У меня день рождения как раз прошёл, тридцатник. Звоню, а мне говорят: «Помнишь Олю?» Какую, говорю, Олю?. Там Оль-то много работает. Ну, говорят, с ЭКГ которая, помнишь? Представляешь — умерла. Завтра похороны. И у меня ещё мысль не сформировалась, не оформилась даже, что, дескать, умерла Оля-то, а мне тут ещё вдогонку: «С собой покончила».

Я вот просто охуел у телефона. Трубку положил, что делать — не знаю. Сижу и втыкаю только: «умерла, умерла...». Ну, наверное каждый знает, как это обычно бывает, не доходит сразу. Не осознаёшь, что потерял. Потом выпил крепко — скрутило, тоска взяла.

Надо, думаю, её повидать. Последний раз. Узнал в каком морге, поехал прямо пьянющий, посреди ночи. Приезжаю, а в морг не пускают. Ну, ясное дело, инструкция у охранников, ночью посещений нет. Я и так и так с ними, денег предлагал, все, что были, до копья, на колени становился, плакал — ни хера толку, не пускают и всё. Толкают они меня на выход из больницы, а меня мысль долбит, уничтожает прямо: никогда её больше не увижу, никогда… Я им толкую, охранникам: «ребята, ну не могу я ждать утра, и на похоронах быть не могу, ну будьте вы людьми, впустите хоть на минуточку, на несколько секунд! Я гляну только на человека, и уйду, я ведь ни о чём больше не прошу! Вот деньги, говорю, возьмите, я должен её увидеть, я никогда её больше не увижу, никогда, никогда!!»

И рыдаю, заклинаю их, просто истерика какая-то у меня случилась. Ну, у меня бывает это. А охрана — ни в какую. Вывели меня, суки, за ворота, назад не пустили. Был бы пистолет, так вот прям в этот момент, клянусь не вру, расстрелял бы их, сук! Не то, чтоб обязательно насмерть убить, а пораскидал бы пулями просто, дорогу бы себе расчистил.А и убил бы кого, к чертям собачьим — не жалко. Это не люди. Суки, одним словом.

Так я Олю и не увидел…

Ну, переживал, конечно, страшно после этого. По больнице всё хожу, думаю: «Вот тут Олечка проходила, тут мы с ней целовались, тут — то, тут — сё...». Как потерянный, короче, ходил. А на то место где она себя забабахала вообще заходил как на собственный эшафот, аж дрожь пробирала. Она ведь, короче, на смене, на сутках, выпила с расстройства, чересчур. Ну, неприятности у неё, короче были, вот и выпила. И склинило её. Пошла, спросила у медсестёр в отделении дегоксин (это сердечное) в ампулах, пришла к себе (ну, где обитала на сутках, в кабинетик свой), и вкатала себе по вене четыре смертельные дозы. Прям наверняка чтобы. Узнала, сколько нужно. Когда обнаружили — ещё жива была, шприц рядом валяется, ампулы пустые… Её на каталку — и в реанимацию. Там на время она в себя пришла и говорит: «Я хочу жить! Спасите меня!!». То ли осознала, что глупость сделала, то ли просто страшно стало, не знаю… В общем, умерла прям там же, в реанимации. Не откачали.

Потом много разных слухов ходило об этом деле. Записку её всё предсмертную искали, не нашли, была или нет — неизвестно. О причинах судачили, прикидывали… Кто что говорили, разное. Ну, это неважно. Потом прошло недели две — забыли потихонечку. А я всё тоскую хожу. Вот, думаю, вот так вот. Олечка, Олечка умерла, погибла, и всё. Ну, в общем да, жизнь продолжается. Надо думаю, и мне отходить потихоньку. А то с ума, чего доброго, сойду. И всё меня мысль гложет, что не увидел я её, Олю свою, и что это — навсегда.

И тут привозит, короче, как-то раз «Скорая» к нам в приёмное перца одного. Алкоголика какого-то. Ну, городская больница, везут всякой швали до хера. Привозят среди прочих этого алкаша, осматривают, и доктор говорит: «Госпитализация в отделение». И надо этого вонючего алкаша раздевать и мыть. Приводить, как говорится, в божеский вид. Ну, такая вот работа у нас, у санитаров приёмного.

Обтираю я его, короче, тряпкой какой-то, шмотки с него сдираю его, грязнющие… А он лапами своими размахивает, всё норовит мне по роже заехать. И такая тут меня злоба взяла, вы не представляете! Ах ты, думаю, сука, пьяная свинья! Олечка в могиле, молодая, красивая, а ты сволочь, ещё сто лет жить будешь в говне своём, никакой чёрт тебя не возьмёт!

И, короче, как садану его со злобы кулаком по роже, а потом — ещё сильнее. Он завозился, всё встать пытается, чтоб меня, значит, тоже ударить. А я уж осатанел от этого, на полшага отошёл, и ногой со всей дури как шарахну его, с пыра прямо! Как по футбольному мячу. Как с него голова не слетела — удивляюсь. Стена, наверное, помешала, об которую он черепушкой приложился.

Ну, и затих он. В смысле того, что ничего членораздельного не говорит, и руками не размахивает. Ворочается только и бормочет, мычит там чего-то. У меня остервенение прошло вроде, я — на каталку его, и готовлюсь в отделение везти. Беру его историю болезни, гляжу на диагноз, просто мельком… Мама дорогая! А у этого алкаша — закрытая черепно-мозговая травма, ЗЧМТ. Она, конечно, травма эта, разная бывает, ну, разной степени тяжести. Но бывает и такая, с которой прямиком в нейрореанимацию кладут. И не факт ещё, что вылечат…

Ну, вот. А я его, с этим-то диагнозом, ногой по голове! Везу его, а сам про себя думаю: «Конец. Не дай Бог помрёт». Привёз его, переложил с каталки на кровать. Он всё мычит, вроде как стонет что-то или ноет. Еду обратно в приёмное, а сам думаю: «Что делать-то, если впрямь помрёт?» А потом думаю: «Ну, помрёт — так не расскажет, что это я его угробил». Чего, думаю, дёргаешься?. Но переживал потом всё равно ещё несколько дней.

И ничего, выжил мужик этот! Я узнавал потом. Выписался и домой (или куда там, не знаю) уехал. Он и не помнил, наверное, что с ним было-то. А я переживал всё. И мысль тут мне эта в голову запала, что мол убил бы — и всё тихо. Хорошо, думаю, что не умер, а умер бы — тоже вроде как ничего. Так и запала мне эта мысль.

Так, что деда этого я сознательно уже захерачил. Тоже, привезли мудака какого-то. Весь грязный, вшивый, в блевотине… А его мыть, брить, ****ь, раздевать и — в операционную. Тоже какая-то ***ня у него с головой приключилась, гематома субдуральная, или что там, хз. Ну, вот. Раздел я его, короче, и занимаюсь всей этой хернёй, помывкой там, обработкой… А он тоже спокойно не лежит, всё встать норовит, бубнит чего-то, ругается… И всё время двигается, всё время. А ему голову надо побрить, мать его! Налысо. И, по-возможности, не совсем уж изрезать. Поаккуратней, в общем. А какой тут аккуратнее, если я просто даже приноровиться не могу, со своей опасной бритвой, чтоб срезать, сбрить волосы-то ему! Плюс ко всему у него ещё волосьев на башке — целая грива, и волосы все грязные, спутанные, слипшиеся… В общем, ****ец, намучился пока брил. А ещё и день был неудачный, наслучалось всякого. Да ещё и этот мудлан впридачу.

Я и думаю: «вот, сука, старый пидор, ебись тут с тобой, спасай тебя! Олечку не спасли, девочку молодую, а ты, козёл, её переживёшь, да уже пережил! Да чтоб ты сдох, сука!» И такая у меня к нему злоба появилось, ненависть просто! Я и решил: хрен тебе, чувачок, а не праздник!. В общем, решил помочь ему уйти. Пришло, думаю, его время.

А ковырялся я с ним в комнате санитарной обработки, в «санобработке». Один ковырялся. Народу в больничке недокомплект, рук не хватает, вот и пришлось в одиночку санитарствовать. Короче, ноги ему, козлу этому, с каталки спускаю, сажаю его, в общем, на ней. А он всё двигается разнообразно, руками ворочает… Я его с каталки спускаю, ставлю на ноги, и поддерживаю, чтоб не грохнулся. Он на ногах, конечно, херово стоит, но с моей помощью стоит, виснет на мне. А в «санобработке» этой вокруг и всюду — одна керамическая плитка. На стенах плитка, на полу плитка. Ну, чтоб мыть, убирать легче было. А в углу — ванночка такая, низенькая, в пол вмонтирована, для стоячей душевой кабины. Ванночка чугунная, тоже плиткой обделана. Ну, стоящий душ видели, понимаете.

Мы с ним, с дедком этим, полшажочка к ванночке делаем, подтаскиваю я его, короче, стоймя, поддерживаю… Расстояние прикинул, вроде подходит, должно выйти. Чёрт, думаю, надо ему голову обвязать. Усадил его на пол, голову ему его же футболкой заблёванной обмотал, приподнял снова, поддерживаю… И как толкану его головой вперёд, да подножку ещё подставил! И толканул-то ещё со всей дури. Он головой о бортик ванночки этой и шарахнулся. Но не совсем, правда, как я рассчитывал, чуть развернуло его в полёте. Не очень уж точно получилось у меня. Короче, снова его поднимаю, он замолк, на руках у меня обвис… Примерился я, и — по-новой его!

Теперь-то уж как нужно получилось.Хряснулся он прям тем местом, где гематома у него. Как бы не помер раньше времени, думаю. А то «врежет» прям сейчас, не дай Бог!. Поднял его быстро, на каталку уложил, футболку стащил с башки… Он всхрапывать начал (они все всхрапывают характерно так, тяжёлые нейрохирургические), но вроде дышит пока. Историю его — в карман, и попёр в операционную, на седьмой этаж. Пока в лифте с ним ехал — всё смотрел на него, прислушивался, как он там? Вроде дышит. Короче привёз, на операционный стол переложил, и — ходу.

Работаю, ну, на смене-то, а сам всё думаю: как он там?. И жалко уже, что сделал-то так, и не знаю уж чего и желать-то: чтоб выжил или чтоб помер. И боязнь берёт, и раскаяние, и интерес, и всё вместе. В общем, распереживался. А сделать-то ведь ничего уже нельзя. Ну и думаю: «будь что будет!». Часа через два поднимаюсь в операционный блок, вроде как сигаретку стрельнуть, девчонки-то знакомые есть там. Стрельнул, курим, то-сё, базар-вокзал… Ладно, говорю, побегу вниз, к себе. Работы, говорю, до ***. И все больные — один другого хлеще, достали. Как этот, которого к вам на трепанацию подавали. Заебались брить!. А он, говорят, помер всё равно. Там гематомища была — с такой не живут. Так что зря старались вы там, в приёмнике . ****ь, говорю, дармоеды вы! Спасти, что ль не могли? Всю работу нам запороли!. Ну, всё в шутку, типа. Ну, дескать, помер больной на столе, не бывало что ль такого? На то и больница. Вниз по лестнице в приёмное иду и думаю: главное теперь, что б не попалили....

Не попалили.

А тогда чего мне было с этой бабкой церемониться, скажите на милость? Она, в общем-то, и так была возрастом под восемьдесят, ну, то есть пора уже было старушке. А ещё и мысли всякие у меня в голове, да и ситуация такая, подходящая… Ну, в общем, как на грех всё.

Вёз я, короче, бабку одну, из корпуса в корпус. По переходу там, через коридоры и повороты всякие, из лифта — в лифт, туда-сюда… Поздно было уже, среди ночи где-то. Народ по больнице не шатается, все уж спят, короче. И лифтёры тоже спят, так что одному приходится с этой каталкой канаёбиться. И лифты ещё тяжёлые, грузовые, с двойными дверьми. Ну, *** с ними. Завожу, короче, бабку эту в лифт, двери закрываю, еду… А лифты эти чем хороши: в любой момент внутреннюю дверь у лифта открываешь, и он в шахте останавливается, и никакой чёрт тебя не достанет и не увидит: что там в шахте, в лифте происходит? И пока сам ход лифту не дашь — так и будешь стоять в этой шахте.

Ну, вот. Еду я с этой бабкой в лифте, смотрю на неё. Древняя такая бабуля, с тяжёлым инсультом. Смотрю и думаю про себя: «Ах, ты, шлюха старая! Спасай тут тебя, суку полудохлую! На *** ты кому нужна, даже родственникам своим! Что б ты сдохла, думаю. Тут молодые на раз погибают, а ты всё скребёшься!». Короче, как с тем дедком у меня было… И тут уж, сами понимаете, мысли мои по одному руслу побежали, всё в секунду буквально обдумал, всё решил. Не было шансов, короче, у бабки. У неё и в принципе-то шансов не много оставалось, ну, инсульт, 79 лет…

Примостился я, одним словом, на каталке, навалился на бабку эту. На одну руку ей сел, вторую к каталке простынёй привязал, ну, что б не рыпнулась, если что. Хотя, надо сказать, она на мои действия, понятно, вообще никак не реагировала. Рот ей плотно запечатал, ну, закрыл. И нос, соответственно. И держал. Так она, представьте, даже не дёрнулась. Тихо-тихо отошла, просто дышать перестала, и всё. Ну, один разок только дёрнулась, в самый, наверное, миг, и всё. Я только чувствую по запаху — обосралась. Перед смертью многие обсераются, я знаю. Значит, думаю, аллес, сеанс окончен.

Прислушался — вроде не дышит. Ну, ладно, думаю, дело сделано, а раздышится бабка — ну и хер с ней. Руку ей отвязал, хотел покурить ещё постоять, да говном очень уж воняло. До этажа нужного доехал с ней, каталку вывожу, и — на пост к медсестре. Поступление к вам, говорю. Она мне: «Как бабка-то, ходит? Сама до туалета дойдёт?». Я говорю: «Это вряд ли. Древняя бабка, до туалета сама не ходит. Клеёнку ей постелите, что ли, на кровать». Ну, всякое такое говорю, что обычно говорят когда «тяжёлый» пациент поступает. Медсестра глянула да и говорит: «Да она ж у тебя мёртвая!».

Да ты что, говорю, быть не может!. Медсестра мне: «Да точно мёртвая, не дышит! Не приму, вези обратно в приёмное!» А я ей: «Да ты с ума, что ль, сошла среди ночи, какое приёмное?! Она только что живая была, в лифте всё стонала». Медсестра и говорит: «Так хули ты стоишь здесь, если вот-вот умерла? Вези в реанимацию, живо!». Я бегом в реанимацию, бабульку привожу. Так и так, говорю, такие дела. Ну, реаниматологи тоже заявляют: «К себе мёртвую не примем, вези обратно». Ну, в общем да, порядок такой, труп никто, конечно, не примет. Я поскандалил, для понта, типа «работать не хотите, а ещё реанимация!», ну и всякое такое. Потом в приёмное к себе отзвонился по местному телефону, ситуацию обрисовал. Умерла, говорю, бабка по пути. Чего делать-то?

Ну, врачи по телефону пообщались с приёмным, то-сё, аспирация-хренация… Бабку эту поспасали чуть-чуть, но так, без охоты. Нет, говорят, кранты. Вези обратно. Я в приёмник бабку притаранил, по-новой всё объяснил. Ладно, говорят, обрабатывай, оформим, да вези в морг. Что ж попишешь?. Ни хрена, говорю, не попишешь, «врезала» бабуля. Да ей и лет-то было уж порядком, да ещё инсульт...

Ну и всё. Оттаранил бабку до морга, а сам думаю: «А если докапываться будут?». Бабка-то не реанимационная была. Только что древняя, но это не показатель за летальность. Как бы вскрытие чего не обнаружило...». Поигрывает очко-то, конечно. Да вроде родственники не очень над ней тряслись, одета бедно. Не одета даже, а в одеяло просто завёрнута была когда привезли. А родственники её (или кто там они ей), кто с ней был поначалу, так они сразу же ноги сделали, как только скинули бабку свою нам. Даже не стали дожидаться, чтобы узнать в какой палате лежать она будет. Остаебала она видно им. Так что, думаю, всё в порядке должно быть. Это, думаю, вроде взнос мой, за Олечкину смерть. А раз так, то всё будет спокойно. Должно быть.

И покатило, действительно, не было вскрытия. Ну, или может было, да не показало ничего такого, никто ничего не узнал. До меня не докапывались, по крайней мере. Ну и ладно, думаю. И ведь больше не рассчитывал такой ерундой заниматься, не Чикатило ж я, в самом-то деле! Да и отходить вроде начал, ну, после Оли-то. А тут…

Короче, спалили меня. Доктор один спалил, сука. Сука.

Дело так было. Привезла к нам «Скорая» парня молодого, в сопровождении дружков, человек пять. Выяснилось, что попал он в ДТП, в котором сам же и виноват. И теперь суд ему грозит, как переломы его зарастут. Потому как пьяный сел за руль, и на превышенной скорости сбил пешехода. Насмерть — не насмерть, неизвестно, но сбил.

Пока «Скорая» это дежурному врачу рассказывала дружки этого парня-то всё по отделению нашему шараёбились. То в смотровую заглянут, то в процедурную вопрутся без приглашения, то покурить сбегают. И всё обсуждают меж собой что-то, негромко. Потом один, в рыжей кожанке, подходит, значит, ко мне, отзывает в сторонку и говорит: «Слушай, лепила, бабок заработать хочешь?». Ну, я, понятное дело, головой киваю. Он мне: «Значит так. Нашему товарищу медсестра ваша анализ крови взяла, на предмет алкоголя. А обнаружить алкоголь в крови у него нежелательно. Нельзя ли как-нибудь кровушку его подменить?».

Я прикинул сразу как и что можно сделать, и говорю: «Можно кое-что придумать. Но, сами понимаете...». Этот, в рыжей кожанке, обрадовался и говорит: «Лавандой не обидим, братан! Только сделай, и чтоб всё надёжно было!». Я говорю: «Ладно, договорились. Ждите».

План-то у меня сразу созрел, мы такие штуки уже проворачивали. Взял я шприц приготовленный, с кровью этого водителя пьяного, направление взял на исследование, и понёс, типа в лабораторию, на второй этаж. . А по пути зашёл по-тихому в процедурную, сам у себя кровь в новый шприц набрал, а его кровь просто вылил в раковину, а шприц выбросил. И понёс. Принёс, направление и шприц с кровью лаборантке отдал, иду обратно. Прихожу, а компании этой нет, и пациента нет. «Куда, говорю, они делись?» Мне отвечают: «В отделение повезли, в токсикологию». Ну, из корпуса один только выход, ночью, через приёмное. Ничего, думаю. Выходить будут — мимо меня не пройдут. Бабосы-то я с них должен был стрясти.

Минут пять проходит — доктор в приёмном появляется, дежурный токсиколог. И — ко мне. Пойдём, говорит, на улицу потолкуем. Выходим с ним, он меня тут же за грудки хватает и говорит: «Ты куда, сявка, нос свой суёшь? Ты чего, совсем?!». Я только тут понял, что компашка эта доктору проболталась зачем-то обо мне, о договоре нашем. Дескать, договорились мы уже, всё на мази. А они, доктора-то в токсикологии, сами с подобных штук калым имеют, вот этот и взбеленился. Прёт на меня, слюной брызгает… Ну, я толканул его в плечо, он — меня. Потолкались с ним, пошипели друг на друга, да он ушёл. Ладно, думаю, сорвался навар, хрен с ним. Ну и спать пошёл, устал, да и время уж позднее было.

Ну и всё, последствий это никаких больше не имело для меня. Отношения испортились только с доктором этим, да мы с ним и раньше-то не особо общались. Да и на *** он мне нужен был, с ним общаться. Время прошло, эмоции у меня притупились, да и у него, думаю, что тоже. А тут как-то столкнулся с ним на смене (мы с ним редко в одну смену попадали, ну не приходилось просто), я и подумал: «Убить его, суку, что ли?». Не то чтобы он рассказал бы кому про этот случай, просто от греха подальше, как говорится. Мало ли что.

И решил я его захерачить.

Можно сказать, что я всё продумал до тонкостей. Хотя тут и думать-то особо было нечего. План был такой... Хотя что вам мой план? Он всё равно не удался ни ***.

Вот как на самом деле было.

Он работал на сутках, и я работал на сутках. Он по приёмному дежурил, и ходил из своего отделение к нам в приёмное со второго этажа. Через коридорчик, по лесенке, вниз. Придёт, посмотрит, что ему там «Скорая» привезла, насчёт больного распорядится, историю болезни напишет, и снова к себе, на второй этаж. По лесенке, по коридорчику, в отделение… Так всю ночь и ходит. На токсикологов ночью обычно больные поступают, пьянь всякая.

Я и решил в коридорчике этом, перед отделением токсикологии, его и пришить. Там рядышком закуточек такой есть, всегда тёмный. Маленькое помещеньице, перед аварийным лифтом. Лифтом никто никогда не пользуется, в закуток этот никто не заходит, особенно ночью. И в самом коридоре, перед входом в токсикологию, ночью ну редко кого встретишь.

Я и думаю: «Доктора этого, ебучего, к нам в приёмное вызовут, а я — на второй этаж, к двери. Минуты две-три у меня будет времени до места добежать, доктора к «Скорой» ночью уж всё-таки не бегают. Он выйдет из отделения, я его — ножом, в комнатушечку эту затащу, и пусть там лежит. Отсутствия моего никто не заметит. Ну, ушёл туда, пошёл сюда… Я не обязан в приёмном на посту сидеть, скорее наоборот. А пока его найдут, я ножик спрячу, кровь, если будет, с себя смою, а и заметит кто на мне кровь — не удивится. Я через сутки в крови то халат, то брюки санитарские пачкаю, в приёмном везде кровь. Пусть догадываются потом: кто этого мудака забабахал? Народу в больнице — до хера и больше. И больные, и персонал, и охранники, и посетители поздние, и кого только нет. А что до мотивов, так ссоры нашей, давешней, никто и не видел.Чисто, в общем, должно быть. Ну, так скажем, вероятность благоприятного исхода — высока. Для меня».

И вот. Я работаю, он работает. День работаем, вечер работаем… Ночь наступает. Я не то, что б волновался, но напряжённый был, конечно. Сомнения меня всё грызли. Делать, не делать? Дело-то такое… опасное. Чистое убийство. И всё себя успокаиваю, дескать, можно ведь этого и не делать, если в последний момент нервы сдадут. Можно на позднее отложить, переложить… Можно вообще не делать, в конце-концов не кровная месть, всё-таки. Всё хожу, думаю об этой ***не… Доктор этот периодически появляется у нас, я на него со стороны посматриваю, и думаю: «не знаешь ты, милок, что я для тебя приготовил!». И мысль эта как бы превосходство над ним даёт. Вроде как я знаю то, чего он сто процентов не знает. Хожу, тешу себя этой мыслью, но вроде не всерьёз пока всё, так, игра.

А время-то идёт уже ночное вовсю. В общем-то пора и решаться, самое время уж делать что-то, если делать. Ну, замандражировал я. Занервничал. И уж отказался вроде. Не готов, думаю. Сегодня не готов. А потом решил так: пойду сейчас до магазинчика, куплю себе коньячка фляжечку. Пока буду пить — самое время подойдёт, самые глухие ночные часы наступят. А вот там посмотрим как быть, когда алкоголь меня возьмёт. Тогда и решу.

Сходил, купил. Коньяк попиваю, шоколадкой закусываю, время — половина четвёртого утра. Допил, сигаретку закурил, слышу — «Скорая» подъезжает. Я и думаю, про себя: «Вот сейчас всё решится. Если больного этому доктору привезли, то так тому и быть. Если нет — то нет. Не сегодня, во всяком случае». До минимума, короче, шансы снизил. И вот поди ж ты! Заходит фельдшер, со «Скорой», ищет каталку, везёт её, грохочет на весь коридор… И объявляет во всеуслышание: «Интоксикацию везём!».

Ну, думаю, это судьба.

Ножик заранее был приготовлен у меня. В кармане лежал. По коридору иду, ход постепенно набираю, слышу: на посту медсестра по местному телефону токсиколога этого вызывает. Я — по лесенке бегом. Никого не встретил по пути, повезло. К двери токсикологии подошёл, прислушался… Двери плотные, не слышно ни ***. Стою, жду. Встал чуть наискось от двери, чтобы если кто другой, а не доктор этот, выйдет, то поступательное движение изобразить. Вроде как не стою я, а иду куда-то, по делу, типа. Ну, вот. Стою, ножик в кармане сжимаю. Потом вынул его, руки за спину спрятал, стою. Никто не идёт. Где ж ты, думаю, сука, ходишь?!

И тут выходит! Он выходит. Шаг делает в мою сторону, в этот момент доводчик как раз дверь за ним закрыл. Он меня увидел перед носом, от неожиданности тормознулся чуть-чуть, а потом опять шаг ко мне делает. И вроде как разойтись мы с ним не можем, в этом узеньком проходике перед дверью. Он — вправо, я — вправо, он — влево, и я — влево. Тупость, смешно прямо. Тут я его ножом в живот как садану! Сильно-сильно. А он именно в этот момент руки ко мне протянул, ну, что б отстранить-то с дороги меня, пройти-то! И в руку я ему ножом попадаю, по руке вернее. Руку прорезаю, и от руки, вместо живота — в рёбра ему. А движение-то уже замедлилось, сбилось, да и рука у меня была слабая, боязливая, не остервенелая. Неуверенная, в общем, рука была у меня, и получается не ударил я его ножом, а только ткнул, и ножик отскочил от ребра-то.

Он скривился, ну, от боли-то, согнулся так, а потом взгляд поднимает, глаза — дикие. Фишку, видать, просекает. И мне бы тут опять его ударить, а я стою, жду как мудак. Он на меня и бросился. Скрутил меня, смял, и как начнёт ***чить! Бьёт прям в рожу, аж не видно ничего, одни удары такие, ослепляющие просто. Был бы я трезвый — не знаю как дальше было бы. А спьяну завело меня. Боль с пьяну всегда заводит. Чувствую — пауза наступила в избиении. А это он отцепился от меня, и на бок себе смотрит, где ножом я его ткнул, там пятно крови на халате проступило.

И тут я снова его ножом кааак херакну! Тоже в живот бил, а попал очень удачно, кстати, прям в солнечное сплетение. Он хрипнул, хрюкнул как-то даже, и на бок повалился. Привалился к стене, присел вроде тихонечко, скрючился. И я его по-новой — в живот! Он как закричит во всю глотку: «ААААА!!!», вот так вот. У меня аж уши заложило! Куда-то я ему там больно попал, что ли? А у меня уже горячка, мысли разлетаются, но знаю: надо бить. И быстро-быстро стал ему ножом ***чить под рёбра. Потом думаю: «По горлу может?». И в горло тоже ножик ему воткнул. Забил его, короче,зарезал…

А все секунды эти (там секунды дело-то происходило, ну, может полминуты, край) всё думаю про себя: «****ец». В том смысле, что конец мне пришёл. На крик-то его никто не вышел, по счастью, из отделения, там и слышно за дверями очень плохо. Да и к тому же в больнице крики вообще не редкость, здесь, сами понимаете, на каждый крик не бегут сломя голову. Не вышел в общем из токсикологии никто. А из лаборатории (там лаборатория ещё в этом коридорчике находится, биохимическая) тоже никто не вышел. Там лаборантка в это время в соседний корпус ушла, но это потом уж выяснилось. Но всё равно чувствую: сгорел я.

Сгорел, потому как не по плану всё пошло, и побил он меня крепко. Алиби у меня — ноль, вся рожа в кровь избита, и я по-любому под подозрение попаду, когда труп этого хрена найдут. Потому как свяжут (сто пудов!) эти два явления: труп и рожу мою, всю в кровь беспричинно разбитую. А потом, крик, спаси-сохрани, кто-нибудь припомнит, время сопоставит… Пойдут экспертизы-***зы, допросы перекрёстные, и выведут меня на чистую воду. Надо было так всё сделать, чтобы вообще ноль подозрений, а тут такая хуйня!

Тащу я его в комнатку-то, где намеревался тело припрятать, след за ним тянется кровавый по полу, а сам думаю: «Чего теперь делать-то, ****ь? ЧЕГО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ-ТО?!!». Ну, затащил, запихнул в самый тёмный угол, уложил… И стою рядом с ним в этом углу, прислушиваюсь и паникую всё больше. Хмеля в башке — ноль, руки трясутся от пережитого, лицо в крови… Ну, я не вижу, конечно, но чувствую — разбита рожа капитальнейше. И руки все в крови, и халат в крови, и ножик по-прежнему в руке, и куда деваться — не знаю. Даже ножик не спрячешь, не скинешь, потому как даже нет возможности выйти из этого тёмного угла, из этой комнатушки, на свет. Первый же встречный с вопросами пристанет, враз запалишься.

Стоял минуту, наверное, или около того, *** знает. Потом, значит, халат снимаю, а под халатом у меня — костюм медицинский, роба и штаны. Костюм более-менее чистый, в смысле не очень уж в крови. А на лицо надеваю масочку медицинскую, марлевую, хорошо, что в кармане она оказалась, а на голову — колпак медицинский надеваю. Колпаки мы, санитары, всегда с собой носим, чтобы перед начальством из административного корпуса напяливать, когда оно с проверкой приходит. Так-то я не ношу его, колпак этот, а тут взял да и пригодился. Ножик в халат свой закручиваю, как будто свёрток у меня получился. Открываю я дверь в отделение токсикологии, и быстро-быстро иду, вроде по срочному делу.

А отделение это, токсикология, сквозное, проходное. Там в конце отделения дверь, а за ней — переход в другой корпус. Куда мне и надо стало. Прохожу вдоль палат, думаю: «Главное — чтоб повезло, никого не встретить». Больные-то в коридор не выйдут из палат, они там все к кроватям привязанные лежат. А вот кого из персонала встретить — вообще нежелательно. Иду, слышу: голоса. Медсёстры разговаривают, то ли в палате где-то, то ли в сестринской… Но коридор отделения пустой, и на посту сестринском — никого.

Пробежал, короче, по отделению, никто меня не срисовал. В переход вышел, там ночью темно, свет выключен, не видно ни болта. Вышел, встал, стою, обдумываю. В принципе, я когда ещё там...ну, рядом с трупом стоял, придумал что можно сделать, но детали надо было обмозговать, и отдышаться тоже, настроиться.

Я, короче, такую фишку решил сделать. По переходу дойти в другой корпус, там спуститься на первый этаж по лестнице. А на первом этаже, в холле — охранник дежурит, то есть спит, как все ночью. И лифтёр спит. Охранник прям у лестницы на стуле кемарит, а лифтёр (точнее лифтёрша, бабка старая) спит в своей комнатке, рядом с гардеробом. Её, лифтёршу-то, как бы и не принято будить среди ночи. Она лифт, что б её не беспокоили, открытым оставляет, в комнатке своей закрывается на ключ, и спит.

Вот я и подумал: дойду дотуда, до охранника доебусь, драку с ним затею. Он меня, типа, поколотит сильно, я уж постараюсь. А потом из корпуса этого выйду, через улицу — к себе в корпус, в приёмное. Всё обскажу, что подрался, дескать, с охраной. Смысл в том, чтобы оправдаться за свой внешний вид, дикий, и ножик по пути в водосток куда-нибудь скинуть. Главное, думаю, чтобы охранник был на месте, и чтобы свет в холле был выключен. Да так обычно и есть. Ничего, в общем был план, голова у меня ещё соображала тогда. Не то, что потом.

Ну, переход пробежал, всё в порядке, темно и безлюдно. На первый этаж спускаюсь, смотрю: точно, в холле темно, охранник на кушетке спит, лифтёрши нет. Я к охраннику подлетаю, и сходу в рожу ему кулаком — на! И второй раз — на! Он вскакивает, спросонья ничего понять не может, а я ему ору: «Ты чего, охуел, что ли!? Я там лифт вызываю, звоню-звоню, а ты, сука, жопу свою поднять не может, мудозвон, ****ь!». И опять кулаком его со всей дури по роже — на! Он, молорик, в ответку мне как пришлёт — на! Я — его, он — меня, пошло дело. Когда тебе, сонному, по роже бьют, да ещё и чего-то предъявляют, тут поневоле взбеленишься. Теперь у меня надёжный свидетель был, который подтвердит, если надо, что это он мне самолично лицо разбил.

Ну, насовал он мне, я — ему (в меру возможностей), дело сделано. Я в угол отошёл, закрылся, вроде как сдаюсь, хорош… А он, сука, остановиться, что ль, не может, всё мудохает меня. Я ему ору: «Хватит, извини!», а он только пуще… И крепкий парень такой он ещё оказался, силы до ***. Ну, и довёл он меня, короче. В голове у меня как бы вспышка такая произошла, и на секундочку пришло бешенство такое… ну, первородное, что ли. Инстинкт какой-то, наверное. А может это шок уже был от происходящего. И за эту секундочку я подумал: «****ец тебе!». И — ножом его! В живот тоже ударил, короче.

Ну, вот. Он сразу всхрипнул, и упал. Лежит, хрипит так сипло, руками за живот держится, колени подогнул. Я стою над ним и думаю: «На *** я это сделал?! Всё дело запорол!». Стою, и что делать вообще не знаю. Он сипит, елозит по полу, а я стою и думаю. Чего только тут надумаешь, коль выхода больше нет? В принципе даже и скрываться было бесполезно, не выкарабкаться уже. Но просто с этого места уйти, убежать куда-нибудь, чтобы обдумать всё — это мне было надо. Потому, что я чувствую, что меня уже настоящая паника охватывает, накатывает валом, от безысходности. И одна только мысль крутится, что убежать надо куда-то, бежать скорее.

На охранника смотрю, он всё елозит по полу и стонет. Ладно, думаю, не буду я тебя добивать, греха лишнего на руки не возьму. Вообще у меня, конечно, были мысли такие, ненормальные, беспорядочные, и действовал я уже бессмысленно. Поэтому и ***ня мне всякая в голову лезла, типа «греха там не возьму лишнего» и всё такое прочее. Как будто мало натворил уже.

И ведь поди ж ты, оказалось, что мало! Я, короче, через охранника переступаю, чтобы уйти, и двигаюсь к выходу из корпуса, к выходной двери. И тут уж действительно нелепость происходит! Открывается эта дверь, и с улице заходит мне навстречу девчонка. Медсестра. Ну, та самая лаборантка из лаборатории биохимической, которая в другой корпус ушла, когда я доктора этого резал. Вы представьте себе эту глупость! Кой чёрт её, девчонку эту, именно здесь потянул войти? Не знаю. Не важно.

Она, короче, видит меня, а видон у меня — хлеще некуда. То есть просто «Кошмар на улице Вязов». Вместо лица — синяк, кровоподтёк сплошной, глаза безумные, руки в крови… И ножик кровавый ещё в руке, я его на улице хотел выкинуть. Прямо нос к носу мы с девчонкой этой столкнулись. Она развернулась, да как дёрнет от меня! Хотела дёрнуть, вернее. Потому, что к этому моменту я вообще уже хреново соображал. И её реакция, испуг и попытка убегания этого, у меня уже ничего кроме противодействия вызвать не могли, в принципе. Она только шаг-разворот сделала к двери, на улицу, а я ей тут же, ну, в спину, так что ли, ближе к боку, ножом и саданул. И рука ещё хорошо пошла, сильно, ровно так. И попал ещё удачно, расстояние-то — шаг один.

Как штык-ножом, короче, проколол её. Хрупнуло только что-то у ней там (ребро может сломалось, или я не знаю что), а так — как в масло ножик вошёл. Как положено, в общем. Она ещё худенькая такая, девчонка-то, молоденькая, тоненькая… А нож у меня, я не сказал, кстати, тот ещё. Армейский нож, мне друг из армии привёз, ему на зоне зэки сделали. Как тесак у Рэмбо, просто. Ну, вот, короче. И она так простонала только чего-то, типа «ма-а-а...», или просто «а-а-а...», и свалилась на пол. Свалилась и лежит, и стонет тихо-тихо… Даже как бы не стонет, а скулит, поскуливает тихонько. Ну, больно, я представляю. К тому же, я по ходу прямо в печень ей достал. Ну, судя по всему где-то там печень должна обитать, куда я попал.

Ну, не суть, в общем. Я наклоняюсь над ней, она на животе лежала, и на спину её переворачиваю. Она вроде вскрикнула, глаза открыла, и на меня смотрит как на ...не знаю, как на смерть свою! С таким ужасом смотрит — не передать. Слёзы у неё, ну, глаза все мокрые, губки дрожат, и говорит чего-то, не разобрать. Не говорит — шепчет даже. Расслышал потом: «Не надо». Не убивай, значит, меня, не надо. И плачет. Прикиньте? Так мне жалко её стало, и в один момент осознал: «Чего ж ты наделал-то,а?! Чего натворил-то?!»

И такое на меня чувство … как сказать, снизошло что ли… ну, вроде как раскаяние. Такое раскаяние-всепрощение. Даже нет, успокоение какое-то. Как будто всё кончилось разом. Не понимаю даже что такое это «всё», но — кончилось. Сижу над девчонкой этой, она всё плачет, скулит, а я сижу и молчу. Отупение какое-то у меня в голове, пустота полнейшая. Просто нет мыслей, вот нет.

А она, видать, думала, что я размышляю как с ней быть, и плачет от боли, от страха, и всё шепчет, прерывающимся таким шёпотом: «не надо, не надо...». Я понял о чём она думает-то, и говорю: «Успокойся, я тебе не сделаю ничего, я сейчас уйду». Я, в принципе, знал, что её-то я реально серьёзно, ну, ранил, что она процентов на девяносто умрёт. Я ж говорю, она прям как щепочка, тоненькая, я её практически насквозь проколол-то, но думаю: «А вдруг выживет? Может спасут её, бедненькую?». Так мне её жалко стало, вот до слёз просто. Уйду, говорю, не бойся, лежи. Она всё смотрит, глаза — огромные. Я, короче, встал, дверь на улицу открыл, выходить собрался. Она застонала, но тихо-тихо так. Что б, видно, я про неё не вспомнил, и не вернулся. Каким же, думаю, ты ей чудовищем кажешься, какое впечатление производишь!

И тут мысль мне пришла. Пойти, лифтёрше в дверь постучать, разбудить, и через дверь прокричать, что б выходила. Что б увидела она девчонку эту, и охранника, и помощь бы им скорее оказали. Может, думаю, спасти ещё успеют? Считай ведь в больнице находятся, как-никак! И делаю, короче, шаг обратно. А девчонка эта как заверещит! Как поросёнок, вот действительно что! Наверное все силы оставшиеся вложила. Ну, видать подумала, что я добивать её иду. Я на неё бросился, рот ей зажимаю, а она отпихивает меня, вырваться пытается. Я ей челюсть вроде прижал, нижнюю, она мычит только, но елозит подо мной очень уж активно. Чувствую — вот-вот опять заверещит!

И я уж в забытьи каком-то, не в забытьи даже, а в беспамятстве, на горло коленом ей, короче, надавливаю, и прижимаю. И рот держу. Она кричать-то не может, хрипит, мычит, а не может. А елозить ещё больше начала, просто не справляюсь я с ней! Мне и неудобно ещё, там узко перед этим выходом-то, где двери. И я, короче, вскакиваю быстро, моментально просто, и как топну ей ногой по горлу! Ну, старался каблуком, попал не очень точно. И второй раз тут же — как топну! Будто гвоздь каблуком вбиваю. Она, девчонка, затихла, конечно. Смотрю, а горло-то я ей совсем расплющил. Оно у неё плоское прям стало, и раздутое такое. И кровь изо рта течёт, сильной такой струйкой, плотной… А лицо перекосилось всё, её не узнать даже стало. Она симпатичная девка-то была, а тут — просто вообще...Лучше не смотреть.

Постоял я над ней чуть-чуть. Просто тупо постоял, даже не нервничал уже, почему-то. Вообще был ...как вот, ну, не знаю...как остекленевший, что ли. И тут, прикиньте, приходит мне в голову ясная и правдивая мысль, что всё, пришёл конец моей жизни. Вот прямо сейчас жизнь моя кончается. Потому, что того, что натворил — до конца жизни не искупишь. Девчонку убил, молодую, красивую… Сам, значит, всё Олю жалел, что, значит, молодая погибла, а тут сам же жизнь молодую загубил, сволочь. После такого не жить просто.

И мысль эта как-то оформилась сразу, и такой действительно настоящей и верной мне показалась! И так, причём, у меня связалось всё это (ну, то, что произошло, и Оля, и всё), что на тот счёт как именно себя забабахать — сомнений вообще не возникало. Технически надо только было продумать: как это сделать, что б не помешали. Хотя мне и помешать-то уже не мог никто, я уж как бы над ситуацией находился, мне по хую было до всех.

Поднялся опять по лестнице на второй этаж, в переход. По пути мимо охранника ещё прошёл. Он отполз там в сторону, лежал, кряхтел… Да вот он абсолютно до ****ы мне был в этот момент, его как бы не существовало вовсе. Он как бы из другой жизни был. Как сказать? Ну, вот он, охранник этот, все остальные люди, всё вообще вокруг, мне казались как бы событиями и персонажами из книжки. Пока книжку читаешь — переживаешь за события, а отложишь книжку в сторонку — и всё забыто, и всё где-то уже далеко, и всё неправда. Так и мне тогда всё окружающее казалось уже несуществующим, как будто. Сложно, наверное, объяснить это… Ну, вы поняли.

Вот. Ножик рядом с охранником бросил, и иду. Прихожу, короче, в кардиологию. По пути опять замаскировал себя как смог: масочку, там, надел, колпачок свой… На руки поссал себе, отмыл от крови немножечко. Прихожу, короче, дежурную медсестру нашёл, разбудил её, и говорю: «Слушай, у тебя дегоксин есть? У нас там, в приёмном, доктор просит». Она посмотрела на меня, видать странным я ей показался, странно выглядел, но говорит: «Есть». Я говорю: «Дай, сколько вам не жалко». Она в процедурную сходила, принесла, что я просил. Я говорю: «Спасибо тебе. Пока».

И спокойно так говорю, хотя уже точно знаю: ЧТО именно близится. Спокойный был, вообще. Уверенный просто был. Таким же макаром, этажом выше, шприц себе достал нужный, и — к Олечкиному кабинету. Ну, бывшему её кабинету. Выпить ещё хотел, достать и выпить. А потом не стал. И не потому, что передумать там боялся или ещё чего. Просто думаю, время потеряю на выпивку, пока буду заморачиваться на это. И попалят меня, не дадут сбежать. Во как торопился…

Прихожу, короче, сел на диванчик возле кабинета, где Оля себя жизни лишила. Ампулы вскрыл. Жгута нет, да и *** с ним, у меня вены всегда хорошие были. Ручку достал (у меня всегда ручка с собой), и бумажку в кармане нарыл, квитанцию какую-то, забытую. Всё нашёл, что б записку, типа, предсмертную оставить. Даже не раздумывал, что именно написать, у меня уж заранее всё обдумано было. Написал одну фразу только: «За ней». Что б, значит, связали две, наши с Олей, похожие смерти в одно, и охуели бы. Такой у меня приход вот был, последний…

Приготовился, думаю: «Главное — не размышлять, не раздумывать. А то испугаешься». Ну, и вкатал себе по-полной. Туго шло очень, и неудобно самому себе столько заправлять. Но — вкатал. И всё. И умер. А меня спасли. Ну, очевидно. Очнулся здесь, в реанимации, к кровати привязанный. Чего будет теперь — не знаю.

Глупо так вышло всё. Нелепо. Глупо.