Ведьмин круг

   18+

   ...Видал ли ты эльфов в полночную тьму
   Сквозь дым лиловатый костра?
   Звенящих монет от тебя не возьму -
   Я призрачных эльфов сестра...
   А если забросишь колдунью в тюрьму,
   То гибель в неволе быстра!..

         Марина Цветаева


         Глава I
      Навстречу Судьбе

   Две дочери мельника Робера Колло из маленькой деревушки под Парижем, восьмилетняя Мерод и десятилетняя Соландж, резвились на лугу, смеясь и плетя венки из цветов.
   - Соландж, уверена, когда ты вырастешь, то станешь самой красивой девушкой Франции! - улыбнулась зеленоглазая Мерод. - И сам король женится на тебе.
   Блондинка Соландж звонко засмеялась:
   - Выдумщица!
   - Почему же? - надула губы сестра.
   - Короли, увы, никогда не женятся на простолюдинках, - с улыбкой объяснила Соландж. - И я, скорее всего, выйду замуж за младшего сына кузнеца.
   Она подбросила цветы в воздух, и те радужным дождём упали на девочек.
   - Гляди! - Мерод вытянула в сторону руку и подбежала к необычному, почти идеально ровному кругу из сморчков. - Как интересно!
   - Мерод, не подходи, - Соландж нахмурилась. - Это ведьмин круг. говорят, если станцевать в нём, будешь связан с колдовством, и в таких местах по ночам собираются лесные духи.
   - Духи? - фыркнула девочка. Изумрудные, подстать имени, глаза* весело блестели. - Боже, сестрица, неужели ты правда веришь в такие байки?
   Соландж серьёзно кивнула.
   - А я тебе докажу обратное! - Мерод прыгнула в круг и начала плясать.
   - Нет! - та не успела её остановить. - Ну что ты натворила? Глупая!
   Мерод хотела ответить, как раздался женский крик:
   - Соландж! Мерод! Девочки, вы где?
   - Матушка зовёт! - младшая подхватила подол простого платья и бросилась в сторону деревни.
   Соландж побежала следом.
   Но вскоре сёстры забыли про этот случай, ничего не сказав родителям.
   Их жизнь потекла своим привычным ходом, совсем далёким от какой-либо магии.

   Двенадцатилетний худощавый мальчик с большими глазами цвета стали и белокурыми локонами до плеч скорее со страхом, чем с благоговением прикоснулся губами к золотому перстню на правой руке толстого старого настоятеля мужского монастыря под Жюмьежем.
   Его звали Анри Жанвье, и он был младшим ребёнком рыбака Бартоломи.
   Месяц назад его мать умерла, и отец решил избавиться от лишнего рта, отдав сына в монастырь.
   Однако Анри тому был, наверное, даже рад.
   Сорокалетний, заросший щетиной, в потрёпанной одежде Бартоломи любил выпить и в хмельном состоянии поколачивал четверых детей.
   К тому же в последнее время торговля шла у него плохо.
   Жанвье жили впроголодь, хотя старший брат Анри работал в поместье мелкого дворянина в двадцати лье на восток от Парижа.
   - Ну просто Аполлон! - довольно поцокал языком аббат Жоффруа и взял Анри за подбородок, приподнимая его голову.
   По спине мальчика пробежал холодок.
   Бартоломи радостно закивал и в следующее мгновение уставился на старика:
   - Кто?
   Жоффруа брезгливо оглядел его с ног до головы, снова перевёл взор на Анри и слащаво улыбнулся:
   - У тебя прекрасный сын. Я буду только счастлив, если он останется с нами. А ты ступай. Да... вот... - Он выудил из привязанного к поясу, расшитого серебряными нитями кожаного омоньера несколько денье и кинул Бартоломи. Тот с жадностью поймал монеты на лету. - Иди с богом.
   По-прежнему брезгуя, он даже не подал мужчине руку для поцелуя, приобнял взволнованного Анри за плечи и увлёк в длинную галерею.
   Анри мельком оглянулся на пересчитывающего деньги отца.
   - Забудь о нём, - сказал аббат. - У тебя отныне совсем иная жизнь. А том что ждало? Нищета да побои? Нет, мальчик, ты достоин лучшего.
   - Вы правы, - согласился Анри, нисколько не жалея.
   Но ему было мерзко, что отец продал его, как ненужного щенка на рынке.
   Сердца защемило.
   Тем не менее, Анри гордо распрямил плечи, уверенный в светлом будущем, и тогда ребёнком наивно полагал, в монастыре действительно будет легче.
   Аббат Жоффруа погладил по голове:
   - Не бойся. Здесь ты в безопасности.
   Откуда-то, словно из глубин монастыря, донеслось песнопение на латыни.
   Безграмотный Анри прислушался, только ничего не понял.
   И всё-таки слова на древнем языке Бога запали в душу, а день этот навсегда остался в памяти:

      Miserere mei, Deus,
      Secundum magnam misericordiam tuam
      Et secundum
      Multitudinem miserationum tuarum
      Dele iniquitatem meam...**
   
   Мимо прошли два монаха в рясах из грубой ткани и с глазами, исполненными глубочайшей печали, словно они потеряли кого-то из близких.
   - Что это с ними, господин? - удивлённый Анри проводил из взором.
   - Все должны быть смиренны перед Богом, - чуть улыбнулся старик.
   Анри на миг опустил голову.
   Тогда его впервые посетила мысль, монахи будто оплакивали собственную участь, приняв постриг по разным причинам.
   И он вдруг осознал, его ведь ждёт то же самое.

   Если совсем недавно Анри наивно полагал, его ожидает безмятежная жизнь, то сейчас мечты разбивались с оглушительным звоном.
   С отчаянием он ощущал, как холодное лезвие состригает локоны на макушке.
   Длившийся год новициат*** закончился, и отныне мальчик всецело принадлежал Церкви, став бенедиктинцем и частью аббатства.
   Но изменить уже ничего нельзя было.
   И тринадцатилетний Анри прекрасно это понимал.
   Ещё одна светлая прядь упала к его ногам на каменный пол кельи.
   Мальчик прикрыл глаза, внезапно подумав о своей семье, которую не видел год, о чём, в принципе, не жалел, хотя брат и две сестры вполне сносно к нему относились.
   Однако как не хотелось признавать, только аббат Жоффруа был прав.
   Ничего хорошего не ждало Анри дома, ведь действительно любивший его человек - мать - давно стал прахом.
   Впрочем, аббат прекрасно относился к юному блондину, никогда не обижал, сделав своим любимчиком, что, конечно, нравилось не всем "братьям".
   И порой в адрес Анри летели колкости.
   Мальчик не обращал на это никакого внимания.
   И без того забот хватало: едва ли не бесконечные молитвы, маленький огород на заднем дворе, уход за аббатством.
   Бенедиктинцы вставали на заре и ложились с наступлением темноты, а временами ещё и ночные вигилии**** служили, строго соблюдая Литурацию часов.*****
   К тому же Анри обучался грамоте.
   Свободного времени у него практически не было.
   Вошёл ещё сильнее растолстевший за год Жоффруа.
   Анри узнал по шагам, но глаза не открыл, вдруг поймав себя на мысли, что ему противен обрюзгший жадный аббат, по слухам, любивший проводить время на сеновале с девками из соседнего поместья и даже с "братьями" где-нибудь в уединённом уголке монастыря.
   К счастью, его пухлые, унизанные перстнями пальцы ещё не добрались до симпатичного сына рыбака, чему тот был несказанно рад.
   Жоффруа оглядел Анри с ног до головы и довольно поцокал языком:
   - Маленький Аполлон!
   Выстригавший тонзуру монах Обен покосился на него и шепнул Анри на ухо:
   - Не бойся. Я слышал, он уже не способен на плотские утехи. Ещё бы!
   Мальчик закусил губу, чтоб не рассмеяться.
   Ему нравилось общество двадцати семилетнего уроженца Тулузы, ставшего бенедиктинцем в юности по собственной воле, весёлого, несмотря ни на что, с ямочками на щеках.
   И Анри удивлялся порой, как собрата занесло в религию.
   Но Обен и впрямь любил Бога, в отличие от самого блондина, по личным соображениям не питавшего в Отцу небесному подобных чувств, раз тот допустил смерть его матери.
   - Вот и всё, - Обен сделал шаг назад. - Готово.
   Анри открыл глаза и чуть дрожащей от волнения рукой дотронулся до тонзуры.
   Сердце сжалось.
   "Теперь действительно всё... - мелькнуло в голове. - Обратного пути нет..."
   Жоффруа приблизился к Анри и чмокнул в лысую, как у старика, макушку:
   - Поздравляю, сын мой.
   Он протянул руку для поцелуя.
   Скрыв отвращение, Анри прикоснулся губами к золотому перстню на указательном пальце аббата.
   Обен с сочувствием взглянул на него. Десять лет назад он сам прошёл через это, за исключением одного - он сам пришёл к Богу.
   Настоятель похлопал Анри по щеке и обернулся к стоявшему чуть в стороне Обену:
   - Скоро начнётся час молитвы. Подготовьтесь.
   Когда дверь за ним закрылась, Анри с глубоким вздохом провёл по пухлым губам и поднял глаза на друга:
   - Раньше я мечтал увидеть весь мир... пройти по улицам Парижа... но... сгнию здесь. Спасибо папаше.
   Голос звенел от невыплаканных слёз.
   - Может, на то была воля Божья? - мягко улыбнулся Обен, подходя к юному собрату. - Уверен, ничто не случается без смысла.
   - Ты говоришь так, ибо монах... - начал Анри и горько усмехнулся. - Впрочем, я отныне тоже. И всё же спасибо тебе, Обен. Целый год ты не давал мне сойти с ума.
   - Почту за честь делать это и дальше, - склонил голову в знак благодарности монах. - А теперь идём. Не будем заставлять старика ждать. Сам знаешь его гнев.
   - Да... - согласился Анри и покинул келью следом за Обеном. - Увы...
   Противоречивые чувства безумным ураганом бушевали внутри.
   С одной стороны, мальчик так боялся, что перехватывало дыхание, и даже живот разболелся.
   С другой, он уже привык к жизни здесь.
   "Видимо, и впрямь от судьбы не уйти, - не без волнения подумал Анри. - Что ж... Господи... прими меня в свои объятия..."
   И он расправил плечи.

   По сути, ничего не изменилось для Анри.
   Он также исполнял все обязанности, что и месяц назад, будучи новицием, только отныне являлся полноценным членом основанного в шестом веке святым Бенедиктом Нурсийским братства.
   В тот промозглый декабрьский день он убирался на заднем дворе, когда к монастырю подошла симпатичная стройная девочка лет пятнадцати.
   Из-под чепца выбивались светлые пряди, грубые башмаки и подол длинного платья испачкались в грязи.
   Девочка прошла пешком от самого Жюмьежа, не испугавшись ни плохой погоды, ни грабителей, которых могла встретить на пути в это опасное предвоенное время.
   Назревал новый конфликт с Англией, однако, наверное, ничто не могло остановить юную француженку.
   Спустя несколько минут ей открыли.
   - Мне... мне нужно увидеть вашего аббата... - зубы у замёрзшей блондинки стучали.
   - Кто ты? - удивился монах.
   - Кристина... - последовал ответ. - Сестра Анри...
   Вскоре она уже сидела возле пылающего камина с кружкой тёплого молока в руке.
   Узнав о её появлении, Обер поспешил на задний двор, где и нашёл юного монаха:
   - Анри! Анри, твоя сестра здесь!
   Наедине они, вопреки Уставу, звали друг друга просто по имени, не добавляя положенное "брат".
   - Сестра? - мальчик недоумённо обернулся.
   - Кристина! - пояснил Обен.
   Светлые глаза Анри распахнулись, а сердце ускорило темп.
   - К... Кристина? - бенедиктинец не мог поверить собственным ушам. - Господи... Где она?
   - В трапезной, - последовал ответ.
   Анри бегом бросился туда. Он всегда хорошо общался с Кристиной и был несказанно рад и удивлён её приходу.
   - Анри! - Обен поспешил за ним. - Стой!
   В аббатстве мальчику пришлось сбавить шаг, но Обен видел, как он взволнован.
   Вместе они прошли в трапезную, где у огня сидели Кристина и Жоффруа.
   Последний со слащавой улыбкой, словно зарившися на сметану жирный кот, держал руку девочки в своих:
   - ...Не бойся, милая, малыш Анри здесь в полной безопасности. Я лично слежу за этим.
   "Милая? Малыш?" - Анри едва не передёрнуло.
   Он сжал кулаки и двинулся вперёд.
   Обен взволнованно посмотрел на него, однако остался возле двери.
   Услышав шаги, Кристина обернулась, вскочила со скамьи и радостно всплеснула руками:
   - Анри!
   - Сестра... - лёгкая улыбка коснулась пухлых губ француза. - Святой отец, можно нам побеседовать наедине?
   - Конечно, сын мой, общайтесь, - Жоффруа похлопал его по плечу, встал и приблизился к почтительно склонившему голову Обену. Улыбка спала с лица. - Идём.
   Аббату не нравилась столь тёплая дружба этих монахов.
   Он будто ревновал Анри к молодому человеку, хотя уроженец Тулузы признавал лишь одну любовь - к Богу.
   Оглянувшись, Жоффруа посмотрел на явно заинтересовавшую его скромницу Кристину, ухмыльнулся и вместе с Обеном покинул трапезную.
   Коварное желание закралось в душу.
   И ему старик не собирался противиться.
   А Анри и Кристина долго так сидели.
   Из рассказа блондин узнал, отец умер неделю назад.
   Бартоломи запрещал детям очень многое, в том числе приходить сюда, в аббатство, пил почти каждый день, приносил гроши, выдав старшую дочь Луизу замуж и тем самым избавившись ещё от одного рта.
   - Жаль, он не отправился на тот свет в прошлом году, - Кристина не без горечи оглядела Анри с ног до головы. - Тогда б ты не стал... монахом.
   Анри грустно улыбнулся:
   - Как говорит мой друг Обен, на всё воля Божья.
   - Хорошо, у тебя здесь есть друзья, - вздохнула Кристина. - Но я бы очень хотела, чтоб ты вернулся к нам.
   - Это уже невозможно, - возразил мальчик. - Не будем больше о печальном. И не кори себя, Кристина. Мы оба знали отца. Я нисколько не удивился его запрету. Он никогда меня особо не любил.
   - Отныне мы не расстанемся снова, - юная француженка взяла его за руку. - Я попрошу вашего настоятеля разрешить видеться с тобой хоть иногда.
   - Кристина, будь осторожна с ним, - нахмурился Анри, почувствовав неладное.
   - Почему? - удивилась та.
   Анри не успел ответить.
   В трапезную, обнажив в улыбке жёлтые зубы, вошёл Жоффруа:
   - Дети мои, не хотите ли перекусить?
   Кристина переглянулась с братом:
   - О... я бы с радостью. А ты, Анри?
   Она и не догадывалась о коварных планах настоятеля.
   - Да... - пробормотал монах, вставая.
   Спустя час Кристина двинулась в обратный путь, пока солнце не зашло.
   На прощание Жоффруа сказал ей:
   "После Рождества, до которого, слава Богу, два дня, я приду в Жюмьеж. Тогда и поговорим о твоей просьбе. Думаю, я препятствовать не стану".
   "Раз ты так жаждешь видеть брата, то исполнишь и моё желание", - добавил он про себя.
   Анри стоял у окна Восточной башни и смотрел вслед удаляющейся Кристине.
   Жалости к мёртвому отцу не было.
   Наоборот, облегчение заполнило душу.
   Однако факт, что Смерть опоздала на целый год, ввергал почти в отчаяние.
   "И почему всё так? - размышлял Анри с грустью. - Неужели Бог не любит своих детей, раз позволяет им страдать?"
   Глубоко вздохнув, он зашагал прочь.

   Неделей позднее аббат Жоффруа, как и собирался, прибыл в посёлок, где нашёл жившую пока в доме Луизы и её мужа Кристину.
   По-прежнему ни о чём не подозревавшая девочка засияла:
   - Вы пришли поговорить об Анри?
   - Да, - аббат кивнул. - Но это нужно сделать наедине.
   - Почему? - встревожилась Кристина. - С ним что-то случилось? Он болен?
   - Идём, - настаивал Жоффруа.
   Кристина привела его в свою маленькую комнатку.
   Старик доверительно положил ей руку на плечо:
   - Ты ведь хочешь навещать Анри?
   - Да... - пробормотала Кристина.
   - Я разрешу ему раз в месяц приходить к вам, но на одном условии, - ладонь аббата спустилась чуть ниже на спину.
   - Каком? - выдохнула блондинка, уже начиная осознавать, и и вскинула на Жоффруа широко распахнувшиеся голубые глаза.
   С неприятной улыбочкой тот поцеловал её в щёку:
   - Ты такая невинная... чистая... словно сама Дева Мария. Я помогу тебе расцвести.
   - О чём это вы? - Кристина отступила на шаг назад.
   Сердце бешено заколотилось о грудную клетку.
   - Ты ведь хочешь видеться с Анри? - настаивал аббат. Девочка судорожно кивнула. - Не бойся. Я тебя не обижу.
   Он стал медленно развязывать пояс Кристины на её верхнем платье из саржи.
   Француженка боялась даже пошевелиться, затаив дыхание и мелко дрожа.
   Она закрыла глаза, и слёзы скатились по бледным от волнения щекам.
   Считая, что действует лишь во благо брата, Кристина не сопротивлялась.
   Но жадный аббат в первую очередь всё делал только во благо себе.

   Закрыв лицо руками и уткнувшись в подушку, обнажённая стройная девочка лежала на кровати и беззвучно плакала.
   Длинные волосы рассыпались по спине.
   Довольный Жоффруа поправлял своё одеяние:
   - Теперь ты будешь видеть Анри в первый день каждого месяца. Обещаю.
   Он приблизился к Кристине и погладил по голове.
   Блондинка сжалась, будто от удара.
   Жоффруа скривился, оглядел её и бросил на худенькое тельце одеяло из грубой шерсти:
   - Уж лучше это сделал я, чем какой-нибудь неотёсаный мужлан в подворотне или на вонючей конюшне. А теперь, дочь моя, я тебя оставлю... до следующего месяца.
   Он хмыкнул и вышел из комнаты.
   Застонав, Кристина сжала пальцы в кулаки.
   На кухне аббата встретила Луиза.
   - Я исповедал девочку, - тот фальшиво улыбнулся ни о чём не подозревающей француженке. - Теперь она чиста и может общаться с братом.
   - Спасибо, святой отец, - Луиза поцеловала его перстень.
   - Да хранит тебя Господь, - Жоффруа осенил Луизу крестным знамением. - До скорых встреч.
   И он покинул небольшой скромный дом, оседлал низкорослую кобылу древней породы камарга и двинулся в сторону монастыря.
   Ничего не знал о случившемся и Анри. Продолжая исполнять привычные повседневные обязанности, он не догадывался, какая судьба его ждёт, и что скоро всё круто изменится в жизни юного бенедиктинца.
   Звёзды вели Анри навстречу красавице Мерод.
   И лишь одному богу было известно, что из этого выйдет.
   А в своей комнате Кристина приводила себя в порядок и пыталась успокоиться.
   Но сердце не желало усмирять бешеный темп, и слёзы застилали глаза цвета сапфира.

   *Мерод - изумруд (фр.).
   **Помилуй меня, Боже, по огромному Твоему милосердию и по множеству милости Твоей безмерной изгладь мои беззакония... (лат.)
   ***В католической церкви период послушничества.
   ****От лат. vigilia - бдение. В католичестве богослужение от захода солнца до рассвета.
   *****В латинском обряде общее наименование всех богослужений в течение дня, за исключением Мессы.


         Глава II
      Во имя спасения

   Настоятель аббатства святого Петра всё-таки сдержал слово, однако в Жюмьеж приезжал вместе с Анри.
   В феврале, во время второй встречи с родными, когда под предлогом духовной беседы Жоффруа и Кристина уединились в комнате последней, в душу монаха закралось подозрение.
   К сожалению, оно стало развеиваться, когда вскоре сестра и Жоффруа вернулись.
   Кристина старалась ни на кого не смотреть, в отличие от улыбающегося аббата.
   Анри встал из-за стола:
   - Кристина, мне нужно поговорить с тобой.
   - Хорошо... - прошелестела та и поплелась следом.
   Схватив её за руку, Анри повёл девочку в спальню, там увидел смятую постель и вмиг всё понял.
   В глазах отразилась ярость.
   - Я убью его! - прошипел бенедиктинец.
   - Что? - испугалась Кристина. - Нет, Анри, нет! Умоляю! Он сказал, что запретит тебе приезжать к нам, если кто-нибудь узнает!
   Она спрятала лицо в ладонях.
   Монах крепко прижал её к себе, до сих пор пребывая в ярости и ненавидя теперь аббата:
   - Я слышал, он задирает юбки дворовых девок и даже уединяется временами с некоторыми нашими братьями, но...
   Он умолк.
   - И ты тоже?.. - выдохнула ошеломлённая Кристина, отстранившись и заглядывая брату в глаза.
   - Ты что? - воскликнул тот. - Конечно, нет! Я бы никогда не позволил! Однако не плачь, слышишь? Я обязательно что-нибудь придумаю.
   - Только не бери грех на душу, - взмолилась Кристина.
   - Хорошо... - это слово далось мальчику с огромным трудом.
   Улыбаясь, как ни в чём не бывало, и разговаривая о беременной, далеко не красавице Королеве мужеска пола - царственной супруге короля Филиппа Жанне Бургундской, - они вернулись на кухню.
   Жоффруа встал:
   - Сын мой, нам пора.
   В голосе улавливались нотки недовольства.
   И хотя отчаяние кольнуло сердце, Анри, скрыв истинные чувства, улыбнулся.
   Уже на обратном пути настоятель проворчал:
   - Ты человек Церкви. Какие могут быть сплетни, тем паче о сильных мира сего? Чтоб я подобного больше не слышал.
   - Я понял, - Анри стиснул в руке узду серой камарги, на которой ехал.
   - Не забывай добавлять "святой отец", - хмуро поправил Жоффруа.
   - Святой отец... - прошептал юный бенедиктинец.
   Ненависть к Жоффруа росла.
   Но Анри помнил о данном Кристине обещании.

   "Нельзя... так нельзя... Это грех... - пребывая в некой прострации, Кристина слегка покачивалась взад-вперёд на своей кровати. Дрожащие пальцы правой руки сжимали нож. - Гореть мне в аду..."
   Сегодня она узнала, что беременна, и не хотела больше жить.
   По сути ей нечего было терять.
   Несмотря на страх, она уже готова была вонзить взятый с кухни нож прямо в сердце и убить сразу обоих, себя и не рождённое дитя, как словно само Провидение остановило трясущуюся руку девочки.
   Дверь комнаты открылась.
   На пороге стояла восемнадцатилетняя Луиза:
   - Кристина, ты здесь? Я ищу тебя, ищу...
   Блондинка вздрогнула и от неожиданности выронила нож на старое одеяло.
   Красные от слёз глаза распахнулись.
   - Господи, Кристина! - Луиза бросилась к ней и схватила за плечи. - Что ты хотела сделать?..
   - Пусти! - блондинка стала вырываться. - Я всё равно убью себя! Не желаю жить так дальше!..
   Голос сорвался.
   Кристина зарыдала.
   Перепуганная Луиза погладила её по спине:
   - Я ничего не понимаю... Кристина...
   - У меня будет ребёнок!.. - сквозь рыдания проговорила несчастная француженка.
   - От кого?.. - поразилась Луиза.
   Она считала младшую сестру такой тихой, правильной, что не могла поверить в действительность, однако, прежде чем ругать, решила сначала во всём разобраться.
   - Уйди... не трогай меня!.. - у Кристины началась истерика. Тело сотрясали рыдания. - Дай мне умереть!
   - Нет! - Луиза решительно схватила нож, чтобы Кристина снова не попыталась причинить себе вред. - Франсуа! Франсуа, скорее сюда!
   Послышались быстрые приближающиеся шаги.
   На пороге возник двадцатилетний супруг.
   - Вина! - велела Луиза.
   Молодой человек не стал спорить и спустя минуту, пока Луиза успокаивала Кристину, вернулся с глиняной кружкой в руке.
   Луиза силой заставила девочку сделать несколько глотков.
   Вино было кислым, низкосортным, однако подействовало всё-таки отрезвляюще.
   Кристина закашлялась и перестала рыдать, хлопая глазами.
   - Что случилось? - недоумённо спросил Франсуа.
   - Тихо... - Луиза приложила палец к губам. - Иди. Я тебе потом всё объясню.
   Кивнув, Франсуа удалился.
   Луиза присела рядом с сестрой и заставила сделать ещё пару глотков.
   - Не хочу больше... - Кристина отвела её руку.
   - Милая моя, - Луиза погладила блондинку по плечу. - Может, расскажешь?
   - Нет... нет... Не спрашивай меня ни о чём! - Кристина слабо мотнула головой. Глаза опять заполнились слезами. - Пожалуйста...
   - Ну хорошо... - Луиза с глубоким вздохом обняла её. - Девочка ты моя...
   Уставшая от рыданий, та вскоре заснула.
   Луиза встала и бросила на неё грустный взгляд:
   - Бедняжка!
   Она до сих пор не подозревала о тайной и действительно греховной связи младшей сестры и настоятеля монастыря. Бросив ещё один взор на Кристину, она тихо вышла.

   Кристина не желала иметь детей от аббата. Так никому и не открыв правду, она твёрдо решила избавиться от ребёнка, пока живот ещё не был заметен, и тайком отправилась к старой деве и повитухе Ивон Маршан, жившей через три дома от Серро.
   Той уже доходил седьмой десяток лет.
   В меру строгая, справедливая, опытная, она у всех в Жюмьеже пользовалась большим уважением.
   Сильно волнуясь, Кристина пришла к старухе:
   - Я... Мне нужна ваша помощь... Дайте какое-нибудь снадобье... чтобы потерять... ребёнка...
   Последние слова она произнесла чуть слышно и опустила голову.
   Сощурив глаза, Ивон оглядела её:
   - Так, девонька, идём.
   Кристина позволила отвести себя на небольшую кухню и села у камина.
   Над огнём висел котелок.
   Закипала вода.
   - Для кого тебе это средство? - поинтересовалась старуха, наливая в кружку молока и протягивая гостье. - Для сестры?
   - Нет... - прошептала француженка.
   - Господи! - повитуха перекрестилась. - Ох девка... что ж ты дитя-то своё губишь? Оно свыше дано.
   - Сомневаюсь... - возразила Кристина с горечью, едва сдерживая слёзы. - Так вы поможете или нет?
   - Пожалеешь ведь, особенно когда захочешь деток иметь, да не сможешь, - пыталась отговорить Ивон. - И в старости будет ой как тяжело. На меня взгляни. Я столько слёз выплакала, но Господь, увы, не дал мне своих детей. Вот зато помогаю прийти в этот мир другим. И вам помогла. А сейчас ты просишь меня почти собственноручно убить ребёнка.
   В глазах Кристины мелькнуло сомнение.
   Противоречивые чувства вели борьбу в душе.
   - Я... - начала девочка и смолкла, опустив голову.
   Две слезы сорвались с сероватых ресниц и упали на руку.
   Искренне сочувствуя гостье, Ивон присела рядом и коснулась её плеча:
   - Расскажи мне всё, не бойся. Я никому не выдам твою тайну.
   - Правда? - выдохнула Кристина, подняв на неё заполнившиеся слезами глаза. Женщина кивнула. - Даже Луизе?
   - Особенно ей, раз ты так боишься, - заверила Ивон.
   - Ну хорошо... - Кристина потеребила подол платья и, набравшись смелости, начала печальный рассказ.
   Старая повитуха молча и угрюмо выслушала её, а затем встала и нарочито громко зашумела посудой, разливая по тарелкам незамысловатый суп. С минуту она молчала и, наконец, сквозь зубы произнесла:
   - Я давно подозревала отца Жоффруа в отнюдь не благочестивых делах. Несмотря на сан, он... - да простит Господь мне эти слова... - похотливый мерзавец. Удивляюсь, зачем он тогда вообще стал служить Богу с такими... замашками. - Она покачала головой и обернулась к взволнованной Кристине. - Так и быть, я дам тебе одно проверенное средство. Но сначала поешь. На тебе, бедняжка, лица нет.
   Слабая улыбка коснулась губ блондинки:
   - Спасибо...
   Пока она ела суп, старуха сходила в соседнюю комнату, где хранились всевозможные, необходимые для работы снадобья, и вернулась с маленьким холщовым мешочком:
   - Это гриб спорынья. В положении ты недавно, потому всё должно пройти быстро и не так болезненно.
   - Болезненно?.. - у Кристины задрожал голос.
   Ивон невесело усмехнулась:
   - А ты как хотела? Из тебя мёртвое выходить будет. Придётся потерпеть. Или передумала?
   - Нет, - Кристина решительно сжала мешочек в руке. - Уж лучше вообще не иметь детей, чем... от него...
   - Может, ты и права, - вздохнула Ивон, приблизилась к оконцу и обхватила себя руками.
   За долгую жизнь она на многое насмотрелась.
   Но сейчас её негодованию не было предела.
   И женщину, как ни страшно звучало, радовал факт, что Мари Жанвье не дожила до этого печального дня.
   Кристина встала.
   - Я пойду, - голос звучал тихо, да и сама она выглядела подавленной. - Не хочу, чтобы Луиза волновалась... и задавала лишние вопросы.
   - Хорошо... - сдержав вздох, повитуха обернулась. - И ничего не бойся. Господь обязательно накажет аббата.
   "Надеюсь..." - подумала девочка, выходя на улицу.
   Ей всё чудилось, каждый в Жюмьеже знает о порочной связи с настоятелем мужского монастыря, хотя это было вовсе не так.
   Не поднимая взора, она поспешила домой, однако не успела пройти пару десятков метров, как неожиданно раздался удивлённый женский голос:
   - Кристина? Видела, ты покинула дом Ивон Маршан. Неужели сестра твоя на сносях?
   Вздрогнув, француженка подняла голову и увидела крайне любопытную соседку Барб Триаль, женщину около сорока лет, склонную к полноте и завистливую.
   За язвительный характер многие в Жюмьеже недолюбливали её, но Барб лишь забавляло это.
   - Н... нет пока... - испугавшись, что её тайну может выдать сплетница-соседка, пробормотала Кристина. - Просто... она попросила меня сходить к Ивон за семенами подорожника. Ивон обещала сделать снадобье.
   "Как хорошо, я успела спрятать спорынью за пояс..." - мелькнула мысль.
   Барб чуть насмешливо оглядела Кристину:
   - О! Всего-то год назад вышла замуж и так стремится зачать? Хм... Может, у неё с этим какие-то проблемы?
   - Нет! - выдохнула девочка.
   - Да успокойся, шучу я! - Барб со смехом махнула рукой. - Ладно, не досуг мне долго болтать. Горячий жеребец меня ждёт.
   - Жеребец?.. - не поняла Кристина.
   Соседка так и залилась смехом:
   - Ах, детка! Как ты ещё наивна! Ну ничего, придёт и твоё время встретить такого мужчину.
   Поняв, что ляпнула глупость, блондинка зарделась:
   - Да... Я тоже должна идти... Была рада встрече...
   Она поспешила прочь.
   - И я... - задумчиво произнесла Барб, глядя ей вслед, и хмыкнула. - Вот чудачка!
   Женщина двинулась дальше. Став вдовой три года назад, она вела довольно распущенный образ жизни, несмотря на сплетни о себе, и даже имела годовалого сына от любовника, к которому и направлялась сейчас, хотя никогда не признавалась, кто отец ребёнка.
   А Кристина быстро вернулась домой к Серро, где жила со дня смерти отца.
   В родительское жилище вернулся брат Мартин, у которого через неделю должна состояться свадьба, и Кристина не желала мешаться под ногами.
   Тем более с сестрой ей было комфортней, да и с Франсуа она сразу подружилась.
   К счастью, Луиза ни в чём не заподозрила девочку, ведь та перед посещением Ивон купила несколько яиц. Она и впрямь хотела детей и вчера разговаривала на эту тему с младшей сестрой, несмотря на юный возраст являвшейся фактически женщиной.
   Вечером перед сном Кристина трясущимися руками смешала в глиняной кружке с водой содержимое мешочка и медленно поднесла к губам, но не сумела сделать даже маленький глоток, ибо сердце так колотилось где-то в горле, что сдавливало дыхание.
   Голова сильно кружилась, и француженка боялась упасть в обморок.
   Ей пришлось сесть на кровать.
   Девочка не могла не опасаться последствий.
   Противоречивые чувства насмерть бились в душе, желая главенствовать над разумом несчастной.
   - Нет, так не должно продолжаться дальше... - выдохнула Кристина. - Господь поймёт меня...
   Зажмурившись, она в три глотка выпила воду с порошком, судорожно вздохнула и не спеша откинулась назад.
   Пустая кружка выпала из ослабевшей руки и немного откатилась в сторону.
   "Будь что будет... - мелькнуло в голове Кристины. - Но самое главное, скоро я стану свободна от этого ненавистного бремени..."
   Спустя какое-то время сознание её затуманилось, и девочка уснула.
   Но покой долгим не был.
   Под утро Кристина ощутила невероятную боль в низу живота.
   Исподнее пропиталось кровью.
   Француженка разлепила спёкшиеся губы, пытаясь позвать сестру, только из горла вырвался едва слышный хрип:
   - Л... Лу... иза...
   Слабость сковала тело.
   Однако Кристина поняла, снадобье, наконец, подействовало, и всё же в тот момент не ощутила ни радости, ни облегчения.
   Наоборот, хотелось умереть, лишь бы избавиться от этих поистине невыносимых мучений.
   И Кристина впрямь думала, что уже отходит в мир иной, собрала остатки сил и сползла на старую циновку у кровати.
   - Отец Небесный, прими меня в объятия Свои...
   Тьма окутала со всех сторон, даруя сомнительное забвение и замедляя бешеные удары сердца.
   Но спящая в соседней комнате Луиза сквозь сон услышала глухой стук падения и приоткрыла глаза:
   - Франсуа... Франсуа, кажется, мы не одни. К нам забрался вор...
   - Что? - спросонья проговорил молодой человек. - Вор? Чушь. У нас и красть-то нечего.
   - Говорю тебе! - настаивала Луиза.
   - Хорошо, я проверю сейчас, - оставшийся в длинной ночной рубахе Франсуа направился к двери.
   - Будь осторожней... - шепнула Луиза и тоже встала.
   - Ты-то куда? - супруг обернулся.
   - К Кристине, - тихо ответила француженка. - Я не могу бросить её одну.
   Серро не стал возражать и первым вышел.
   В полной темноте они двинулись по коридору, однако в доме царила полная тишина.
   Тем не менее, Луиза очень волновалась.
   Пусть они действительно жили не богато, разбойников в последнее время стало больше из-за участившихся конфликтов между Англией и Францией.
   Двое преступников на днях сумели улизнуть из Жюмьежа.
   Луиза боялась, они вернулись.
   Она открыла дверь спальни сестры:
   - Кристина.
   Ответа не последовало.
   И всё-таки Луиза сумела разглядеть очертания фигуры на полу и внутренне похолодела, ощутив неладное и сделав медленный шаг вперёд.
   - Кристина... - босая нога коснулась чего-то тёплого и липкого. - Господи... Что это? Кровь?
   В следующее мгновение крик вырвался из её груди.
   - Луиза! - к ней подбежал встревоженный Франсуа.
   - Убили! - та бросилась к Кристине и схватила за плечи. - Убили!
   Франсуа распахнул ставни.
   В комнате стало чуть светлее, и супруги Серро увидели лежащую в луже собственной крови девочку.
   Мертвенная бледность залила лицо, под глазами лежали тёмные круги.
   То ли от ужаса, то ли от зимнего холода по коже Луизы пробежали мурашки.
   Не сводя с шокированного взгляда с Кристины, француженка прошептала6
   - Она мертва...
   - Смотри... - молодой человек тоже был ошеломлён зрелищем и указал на пустую кружку на полу. - Кажется, она выпила яд.
   Он бережно переложил Кристину на кровать.
   - Это не яд... - прохрипела Луиза и медленно встала. - Она была на сносях, но с умыслом приняла какое-то снадобье...
   - На сносях? - только сильнее поразился Франсуа.
   Словно в забытье Луиза кивнула.

   К счастью, Кристина выжила, однако ребёнка потеряла.
   Физическая боль смешивалась с душевной.
   Тем не менее, блондинка не жалела о содеянном, хотя замкнулась в себе, почти ничего не ела, не выходила даже из комнаты, будто превратившись в живого мертвеца, бледная, исхудавшая за прошедшие с того дня две недели.
   Она ни разу не заплакала, но слёзы сжигали душу изнутри.
   Иногда Кристина трогала свой плоский живот, словно боялась, там может вновь появиться ребёнок.
   Она потеряла достаточно много крови.
   Её тут же осмотрела Ивон и, оставшись наедине с Луизой, вынесла тяжёлый приговор:
   "Твоя сестра вряд ли будет иметь детей".
   "Боже... - Луиза отпрянула, как от удара. - Бедняжка Кристина... Но... кто отец? Вы же знаете. Она наверняка вам сообщила. А мне нет..."
   "Я поклялась не открывать эту страшную тайну, - со вздохом покачала головой старуха. - Если девочка захочет - сама расскажет".
   В Жюмьеже едва ли не все друг друга знали, потому быстро стали распространяться самые разные слухи про Кристину: то она чем-то серьёзно больна, то сошла с ума, то готовится стать матерью, раз приходила сама Ивон.
   "Никчёмные сплетни, - пыталась успокоить Луизу повитуха. - Не обращай внимание на пустолаек. Особенно на Триаль. У неё язык как метла".
   Однако Луизу сильно расстраивали эти разговоры.
   Кристина понимала, теперь она в центре внимания, и ей просто необходимо куда-нибудь уехать, скрыться от столь любопытных глаз и шепотков за спиной, и приняла решение.
   Не без труда встав с кровати, ибо была ещё очень слаба, она открыла небольшой деревянный сундук, в котором вместе с немногочисленными вещами лежал засушенный букетик полевых цветов.
   И хотя аромат уже выветрился, исподнее, платье и пара чепцов сохранили свежесть.
   Вошедшая Луиза нахмурилась:
   - Кристина? Что ты делаешь?
   - Собираюсь... - вздрогнув от неожиданности, та обернулась.
   - Куда? - Луиза быстро подошла. - Ты пока так слаба...
   Кристина в отчаянии мотнула головой:
   - Не могу я больше здесь находиться! Знаю, все только обо мне и шепчутся, и не хочу жить с позором. Зря ты остановила меня тогда.
   Она опустила взор.
   - Не говори подобных речей! - Луиза подскочила к ней и испуганно схватила за плечи. - Слышишь? Ты же моя сестра. Я не могу тебя отпустить.
   - Придётся... - Кристина грустно улыбнулась.
   - Куда? - прошептала Луиза сквозь слёзы. Девочка повела плечом. - Почему всё так?
   - Значит, угодно Богу... - вздохнула Кристина.
   - Нет, - француженка сжала кулаки и приблизилась к выходившему на неширокую улочку окну, за которым жизнь шла обычным ходом. - Не верю я в это и думаю, всё можно изменить, было б желание.
   - Значит, у меня его нет... - Кристина присела на край постели.
   - Кристина!.. - Луиза резко обернулась и вдруг отметила про себя, перед ней будто не шестнадцатилетняя девочка, а взрослая женщина с глубокой раной на сердце. - Не уходи... Прошу...
   Но блондинка вновь покачала головой, и Луиза с горечью осознала, та уже не отступится, подошла и крепко обняла, хотя от с трудом сдерживаемых слёз едва не задыхалась:
   - Однажды наши пути пересекутся... Я знаю...
   Она так хотела в это верить.
   Кристина зажмурилась.
   И ей было невероятно тяжело, однако юная француженка всё решила, пусть и впрямь не знала, как быть дальше и куда идти. Только и оставаться в Жюмьеже она не собиралась.
 
   Спустя два дня Франсуа проводил Кристину до небольшого леса за поселением.
   Там они и расстались, обнявшись на прощание.
   - Береги себя и помни, мы тебя очень любим, - сказал молодой человек.
   - Спасибо, - сумела улыбнуться Кристина. Печаль таилась в голубых глазах. - Приезжайте в гости, как сможете. Я буду ждать.
   Она покидала Жюмьеж вместе с пожилой бездетной четой Лаборьё, перебирающейся в Руан, до которого было всего пять лье.
   Эстер дружила с Мари и всегда тепло относилась к её детям, а после смерти женщины, когда Бартоломи отдал Анри в монастырь, даже хотела забрать Кристину к себе, но рыбак не позволил.
   "Мои дети! - сказал он тогда. От самого же несло дешёвым пойлом, как от целой винной бочки. - Мне и воспитывать".
   Теперь Эстер могла смело воспитывать Кристину, уверенная, душа Мари будет спокойна за младшую дочь.
   Блондинка села в телегу и закуталась в коричневый шерстяной плащ:
   До свидания, Франсуа.
   - Счастливого пути, - тот махнул рукой.
   Паскаль Лаборьё, среднего роста мужчина около семидесяти лет, с седыми волосами до плеч и на удивление синими глазами, дёрнул вожжи.
   Единственная лошадь затрусила в сторону Руана по грязной от мартовской слякоти дороге.
   - Не бойся, милая, - сидевшая рядом с Кристиной Эстер обняла её за плечи. - Отныне всё будет хорошо.
   Девочка улыбнулась краешком губ, в глубине души печалясь, что, возможно, навсегда покидает родной городок и больше не увидит Анри, но была рада в то же время, ведь связь с аббатом, к счастью, разорвалась.
   Кристина освободилась от оков.
   А Франсуа, проводив взглядом телегу, вернулся в Жюмьеж и встретил около дома Барб.
   Молодая женщина насмешливо оглядела его:
   - Что, упорхнула птичка из вашего гнёздышка? Опозорила и улетела!
   - Убирайся, сорока! - начал злиться Франсуа. - Лишь бы языком на каждом углу трепать!
   Фыркнув, Барб передёрнула плечами и зашагала прочь.
   Молодой человек глубоко вздохнул и вошёл в дом.
   Ни он, ни Луиза так и не узнали правду.


         Глава III
         Перемены

   Во Франции становилось всё тревожнее.
   Молодой английский государь Эдуард IV, будучи сыном Изабеллы по прозвищу Французская волчица и любителя мужчин Эдуарда, претендовал на трон и земли родственников по материнской линии, хотя он, пусть и с огромным нежеланием, признал своего дядю Филиппа королём, но взамен оставил под контролем Гасконь.
   Ему было лишь двадцать шесть.
   Девять лет назад по политическим соображениям его женили на названной в честь прадеда Филиппе де Авен, третьей из пяти дочерей французской принцессы Жанны и графа Вильгельма Доброго.
   Вопреки всему супружеская жизнь сложилась удачно.
   Жена во многом поддерживала Эдуарда, в том числе и в вопросе притязаний на земли общих предков.
   А война была неизбежна.
   Четыре года назад чуть ли не с рождения ненавидевший своего отца за мужеложство Эдуард двинулся на Шотландию.
   Филипп VI решил воспользоваться моментом и вернул Гасконь, что обозлило молодого родственника.
   Армия Эдуарда вторглась в Пикардию.
   Но у короля не было достаточно денег для столь масштабного похода.
   Пришлось собрать всю шерсть в Англии.
   Тридцать тысяч мешков продали как можно быстрее, а вырученные средства отправили Эдуарду, которому пришлось также занимать деньги у флорентийских домов Перуцци и Барди.
   Недавний успех в Шотландии готов был потерпеть крах на французских землях.
   Слухи об этом и других событиях дошли и до аббатства святого Петра.
   Такая обстановка совсем не нравилась алчному Жоффруа.
   Старик боялся, Филипп для военных нужд станет брать деньги у Церкви, однако представить не мог, войну ему не пережить.
   В тот погожий летний денёк, думая, как сохранить считавшие своими средства, и не прислушиваясь к пению птиц за окном, он ел добрый кусок мяса на бронзовой тарелке и запивал вином.
   Немного в стороне, будто слуга, застыл Анри, и глубокое презрение читалось в серых глазах.
   За последние пять месяцев ненависть к Жоффруа лишь усилилась.
   От Луизы Анри узнал о беременности Кристины, о потере дитя и переезде в Руан и не сомневался, всё это из-за аббата.
   Жоффруа не печалился и вскоре обрюхатил очередную девушку, совсем не беспокоясь о будущем ребёнке.
   Бастардов у него было уже четверо, и ни одним он не занимался.
   Неожиданно кусок встал поперёк горла.
   Жоффруа закашлял и обернулся к Анри.
   - По... помоги... - сдавленно прохрипел он. - Ну... чего стоишь?..
   Только глаза Анри превратились в льдинки.
   Юный монах даже не пошевелился.
   - А ты помог моей сестре? - ненависть звучала в ломающемся голосе.
   Выпучив глаза, схватившись за горло, Жоффруа на последнем издыхании вскочил с деревянного кресла с высокой спинкой, но силы покинули его, и старик упал, зацепив рукой кубок.
   Вино разлилось по столу и закапало на пол, образовывая алую лужицу.
   - Вот и всё... - прошептал Анри.
   Распахнулась дверь, и в трапезную, услышав шум, вбежал Обен:
   - Господи... Что здесь произошло?
   - Я убил его, - спокойно ответил Анри.
   - Что? - Обен вскинул на друга встревоженный взгляд. - Убил?.. Ты?..
   Лишь в тот момент Анри осознал, Жоффруа действительно мёртв, вздрогнул и перевёл широко распахнутый взор на шокированного бенедиктинца.
   - Да... То есть, нет... - он мотнул головой.
   - Анри! - Обен подскочил к нему, схватил за плечи и несильно встряхнул. - Очнись!
   - Он... он подавился... - начал объяснять блондин. - Но это Господь его покарал! Я знаю!
   - Тише, - Обен оглянулся на дверь. - Нужно сообщить о случившемся остальным. Такая шумиха начнётся. Похороны, избрание нового аббата... А ты никому и никогда не должен говорить, что случилось на самом деле. Мы пришли сюда вместе, он уже был мёртв... ясно?
   Анри судорожно кивнул.
   Обен чуть улыбнулся:
   - Всё хорошо. Ты ни в чём не виноват. Теперь идём.
   Он решительными шагами двинулся к двери.
   - Куда?.. - Анри последовал за ним.
   - Я ведь сказал, - монах чуть удивлённо посмотрел на него.- Рассказать. Будет подозрительно, если мы сейчас уйдём, а его... оставим.
   Анри остановил молодого человека:
   - Спасибо...
   - Ты мой друг и собрат, - откликнулся обен. - Так что не благодари и не думай о плохом.
   - Постараюсь... - вздохнул Анри и, выходя из трапезной вместе с ним, бросил взгляд на мёртвое тело.
   И спустя четверть часа с колокольни уже доносился похоронный звон.
   Анри стоял у узенького окна своей аскетичной кельи и смотрел вдаль, совсем не жалея, что не помог Жоффруа.
   Жестокое торжество переполняло душу, а по губам блуждала ухмылка.
   "Так должно было случиться, - думал мальчик. - Увы, не полгода назад. Тогда Кристине не пришлось бы пить то снадобье. Но она всё правильно сделала".
   Он не сомневался, грядущие перемены будут лишь хорошими, и не было страха в юном сердце.
   Однако у Судьбы имелись свои планы, которые она не желала менять ради смертных.
   Вошёл Обен:
   - Ну как ты?
   - Спасибо, в порядке, - Анри обернулся.
   - Ты ничего не ел с самого утра, - беспокоился за друга Обен. - Скоро вечер.
   - Я не голоден, - блондин покачал головой.
   - Анри... - Обен вздохнул.
   Тот махнул рукой:
   - Не говори ничего... Не сейчас... пожалуйста. Тем более ты всё знаешь сам. Да, я торжествую. И ещё как! - Он горько усмехнулся. - Наверное, ты презираешь меня.
   - Почему? - Обен шагнул к нему.
   Анри повёл плечом:
   - Согласись, его убил я. Нет, дай закончить... и не спорь. Это действительно так. Только... и ты ведь в глубине души рад случившемуся, пусть не признаёшься.
   Обен сделал по келье несколько медленных шагов, кусая губу. С минуту он молчал и, наконец, тихо выдохнул:
   - Признаюсь...
   Анри быстро поднял на него глаза.
   - Я не должен так думать, - продолжил молодой человек. - И будто ангел и бес борются во мне сейчас...
   Его слова прервали громкие голоса снаружи.
   Анри выглянул в окно и увидел внизу, во дворе, как двое монахов катят бочонок с вином для поминок.
   Улыбка коснулась пухлых губ.
   - Господь всё замечает, - со злорадством прошептал бенедиктинец.
   Он отомстил за сестру.
   Повернувшись лицом к Обену, мальчик расправил плечи.
   Глаза сверкали, а лицо озаряла торжествующая ухмылка.
   И словно белоснежные крылья распахнулись за спиной.
   Обену даже почудилось, перед ним сам Ангел Возмездия.

   Новым аббатом монастыря святого Петра стал достаточно молодой мужчина чуть старше сорока - отец Фабрис.
   В ближайшие три месяца ему следовало получить благословение архиепископа Руана Пьера Роже де Бофора, родившегося в замке Момон под Лиможей и ставшего позднее Папой Римским Климентом VI.
   То был лысеющий подтянутый дворянин среднего роста, голубоглазый, с русыми волосами, спокойный и искренне верующий в Бога.
   Он сразу понравился Анри.
   Теперь мальчик мог не бояться поползновений Жоффруа в свою сторону, ведь старик любил "теологические" беседы не только с девушками.
   А Анри с самого начала стал любимчиком настоятеля, что тогда воспринимал иначе в силу юного возраста и неопытности.
   Похоронив Жоффруа, отец Фабрис вступил в права, и жизнь потекла своим чередом, даже в какой-то степени улучшившись.
   Многие бенедиктинцы вздохнули свободнее и слегка расслабились.
   Однако слишком рано.
   Обстановка во Франции накалялась с каждым днём.
   Стали поговаривать, война затянется надолго.
   Это, увы, оказалось истиной.
   Эдуард запретил вывоз шерсти во Фландрию и объявил свои права на французский трон.
   Его войска вторглись на фламандский остров Кадсан, что стало первым открытым столкновением.
   Англичане желали спровоцировать защитников, а с явным преимуществом в сражении командиры - поднять боевой дух, ибо дела у Эдуарда шли отнюдь не блестяще.
   Голландские и немецкие союзники не особо спешили на подмогу, да и неудача в Гаскони фактически отбросила армию назад, что заставило молодого короля приказать сэру Уолтеру Мэнни двинуться на заболоченный островок, население которого в основном обитало в бедных рыбацких домишках.
   Кадсан не представлял из себя ничего ценного, но зато располагался неподалёку от богатого порта Слёнс.
   Англичане разграбили и сожгли селения, а затем вернулись к себе на кораблях, уничтожив в тот день более трёх тысяч фламандских воинов, чей полководец очутился в плену у Эдуарда.
   Всё это очень интересовало Анри.
   Будучи мальчишкой, он, несмотря на сан, в глубине души мечтал о подвигах и путешествиях, не подозревая, Судьба позволит ему увидеть если не мир, то хотя бы Францию. И он был рад , что новый аббат тоже разрешает ему видеться с родными, однако он столько времени не видел Кристину.
   Это не могло не печалить.
   Однако в тот ноябрьский день к нему утром после трапезы подошёл Фабрис и мягко улыбнулся:
   - Завтра по делам мне нужно в Руан. Хочешь со мной?
   - Конечно! - глаза Анри заблестели. - А можно?
   - Да, раз сам предлагаю, - засмеялся Фабрис. - Насколько помню, там живёт твоя сестра Кристина, и ты не виделся с неё больше полугода.
   - Спасибо! - блондин едва не бросился обнимать настоятеля и и смущённо сделал шаг назад. - Я вам невероятно признателен.
   - Не стоит, - Фабрис всё понимал.
   Анри почтительно склонил голову.
   Сердце радостно билось в предвкушении долгожданной встречи.

   Кристина грустно смотрела на брата:
   - Зачем ты приехал?
   В тихом голосе слышалась усталость, словно перед монахом стояла не шестнадцатилетняя девочка, а прожившая как минимум шесть десятков лет, умудрённая огромным опытом женщина.
   - Увидеть тебя... - ответил растерянный Анри. - Разве ты не рада?
   - Тебе не следовало... - Кристина, казалось, не услышала его. - Я... я грязная отныне... И ты это знаешь... наверное...
   Глаза оставались сухими, но бледность лица и дрожащие руки говорили, как француженке тяжело до сих пор.
   Она уже знала, что детей иметь не сможет, однако тогда в силу юного возраста не особо задумывалась об этом. Физически Кристина давно оправилась, только раны души кровоточили ещё долго.
   Анри замотал головой:
   - Нет... нет... Что ты такое говоришь? Ты же моя сестра. Я всегда буду любить тебя...
   Стало больно от слов Кристины.
   Хотелось всё изменить, повернуть время вспять, да такое было возможно лишь в мечтах.
   - Спасибо тебе, Анри... - слабая улыбка коснулась губ Кристины, а холодные пальцы сжали ладонь бенедиктинца. - И прости за всё...
   - Не говори так... - выдохнул Анри. - Я не хочу думать, что сегодня мы с тобой прощаемся навсегда. Это же не... так?..
   Вновь грустная улыбка на миг осветила красивое юное лицо:
   - На всё воля Божья...
   Мальчик с глубоким вздохом опустил голову, не желая расставаться с Кристиной.
   А в душе уже поселилась неясная тревога, словно предчувствие новых разлук и испытаний, которые были отнюдь не за горами.
   
   Три года пролетели как три дня.
   За это время Анри стал дядей - у Луизы и Франсуа родилась дочь.
   Мартин женился и тоже ждал первенца.
   За Кристиной ухаживал небогатый, зато порядочный молодой человек, только сама девушка боялась близко подпускать к себе кого-то.
   Теперь Анри реже виделся с родственниками. Обучившись грамоте, он часами напролёт проводил на Жюмьежскими анналами.
   В Европе тоже произошли перемены.
   Военные конфликты вспыхивали то здесь, то там.
   И очередное сражение случилось в июне 1340 года.
   Эдуард хотел обладать Слейсом, гаванью торгового Брюгге, и, узнав, в городе уже обосновались французы, решил атаковать противников флотом из более двадцати судов и армией численностью почти пятьдесят тысяч воинов.
   У фландрских берегов к нему присоединилась эскадра под командованием Роберта Марли.
   Выстроившись в три линии, английский флот, несмотря, что полководцы французов и генуэзцев Николя Бегюше, Гуго Кирье и адмирал Кастилии Барбавере пытались преградить путь в бухту, смогли развернуться, взять на абордаж захваченный у них ранее неф* "Кристофль" и расположить на нём лучников.
   Эта жуткая битва, в итоге коей Барбавере мёртвым сбросили в море, Бегюше повесили на матче, а Кирье обезглавили, длилась весь день и закончилась полной победой англичан, затем мрачно шутивших:
   "Если б Бог дал рыбе возможность говорить, она заговорила бы по-французски, ибо съела очень много французов".
   Поражение, несомненно, расстроило Филиппа и заставило в поиске средств на продолжение военно кампании обратиться к Церкви, чего так боялся Жоффруа. К тому же Филипп ограничил влияние папства в своей стране, отчего церковные  поборы стали поступать в государственную казну.
   Но и этого в тревожное время войны оказалось мало.
   Потому в конце июня в аббатство святого Петра приехали двое сборщиков налогов, что взволновало бенедиктинцев.
   Только перечить приказу Филиппа было нельзя.
   Обен и Анри находились в библиотеке, где последний переписывал очередной текст на латыни.
   Приятно пахло ладаном.
   Сквозь стрельчатые окна с витражами лился яркий свет.
   Пение птиц радовало слух.
   Но неожиданно раздался стук копыт.
   Друзья переглянулись.
   - Кто это? - недоумённо спросил Анри.
   Обен пожал плечами, приблизился к окну и увидел спешивающихся во дворе всадников с королевскими лилиями на плащах:
   - Конники... из Парижа, видимо...
   - Из Парижа? - Анри подошёл к нему и тоже выглянул вниз. - Зачем?
   - Жди здесь, - сказал Обен. - Я сейчас всё выясню.
   Он быстро покинул библиотеку, спустился на первый этаж и хотел свернуть за поворот, как услышал мужские голоса.
   Один, растерянный, принадлежал отцу Фабрису:
   - ...Но наша обитель уже заплатила налог...
   - Этого мало, - отрезал сборщик. - Война, увы, прожорлива бывает не в меру. - Он усмехнулся. - Так что велите вашим... монахам открывать сундуки. Да живее! Нам недосуг ждать до заката.
   Лицо Фабриса вспыхнуло.
   - Как вы смеете... - начал аббат.
   - Мы много что смеем, - холодно перебил мужчина. - И поверьте, святой отец, вам лучше не знать, что именно. Так что не перечьте приказу Его Величества, если не хотите  хлопот.
   Глаза Обена распахнулись.
   Молодой человек из блуждающих по округе слухов знал, для продолжения войны нужны немалые средства, однако не думал, что люди Филиппа едва ли не силой начнут забирать деньги у монастырей.
   Он быстро вернулся к Анри:
   - Это сборщики налогов приехали.
   - Второй раз? - удивился мальчик.
   - Значит, у короля мало денег, - повёл плечом Обен.
   - Боже... - вздохнул Анри, вернулся зав стол и взял в руки белое перо. - Так мы сами скоро останемся нищими.
   Он и не предполагал, насколько был близок к истине.
   А всадники, получив желаемое, спустя полчаса уже мчались прочь от аббатства в сторону Руана.
   Облако пыли следовало за ними.
   Фабрис же собрал бенедиктинцев в трапезной и, немного помолчав, будто искал нужные слова, заговорил:
   - Братья! Тяжёлые времена наступили не только для Франции, но и для нас. Господь посылает испытание. Однако и оно имеет смысл...
   "Интересно, какой?" - мелькнуло в голове Анри.
   Юный монах мрачно взглянул на сидевшего рядом Обена.
   Тот со вздохом пожал плечами.
   - ...равно как и всё в мире, - продолжал тем временем Фабрис. - И мы должны пройти его с честью, пусть ради этого придётся голодать. Впрочем, мы и без испытаний живём отнюдь не как короли. - Он невесело усмехнулся. - Грех нам жаловаться, братья. Мы сами избрали свой путь. И... как бы там ни было... эти люди, к счастью или нет, правы, и мы не могли перечить государю.
   Некоторые закивали, соглашаясь.
   Шёпот пролетел по трапезной.
   Анри видел, отец Фабрис действительно радеет за аббатство, в отличие от предшественника, целью которого было утоление далёких от сана низменных потребностей, и осознавал, теперь им действительно придётся туго.
   Из груди вырвался вздох.
   Но Анри не догадывался, совсем скоро его жизнь кардинально изменится, а судьба, хоть не надолго, сведёт с самым дорогим человеком.
   Бенедиктинцы произнесли молитву и принялись, наконец, за ужин, скудный, как и остальные трапезы.
   Анри уныло смотрел в свою тарелку и думал о сегодняшнем приезде сборщиков налогов, почти уверенный, такие визиты в ближайшее время станут частыми.
   И он оказался прав.
   Увы, с той поры начался постепенный закат аббатства святого Петра.

   Анри понимал, ему, монаху, нельзя ненавидеть врагов, только иначе плохо получалось.
   А англичане были именно врагами, не его личными, зато всей Франции.
   И семнадцатилетний белокурый юноша, благодаря злой шутке Судьбы облачённый в чёрную рясу, в глубине души так и не ставший до конца "своим", всё-таки рвался в бой.
   "И если б мама была жива, я бы наверняка отправился на войну, - размышлял Анри, тем же вечером вместе с собратьями совершая вигилию - Фабрис решил помолиться за мир в Европе. - Уж прости, Боже, однако из меня не особо прилежный сын получился, несмотря, что я честно пытался им стать..."
   Из не очень радужных мыслей вывел едва слышный шёпот Обена прямо в ухо:
   - Анри! Не спи.
   Он слегка толкнул друга локтём в бок.
   - Не сплю я... - также тихо возразил блондин. - Так... размышления о делах насущных.
   - О войне? - нахмурился Обен.
   Иногда ему казалось, в Анри бушуют скрытые страсти, что юноша подобен раскалённому до бела клинку на наковальне, и летящие искры готовы поджечь всё вокруг.
   Страх за него поселялся в такие моменты в сердце Обена.
   Анри опустил голову.
   - Ясно... - прошептал Обен.
   Стоявший рядом монах покосился на них.
   А в ушах Анри эхом звучали слова псалома:

      ...Deus, Deus teus, respice im me.
      Quare me deleriquisti?..**
   
   Но в сердце было глухо, и вера в Господа слабела.

   Последние звуки песнопения затихали под древним сводчатым потолком.
   Толстые свечи из жира "плакали" по пашим в бессмысленных распрях двух королей, втянувших в свои жестокие игры столько невинных.
   и в какой-то степени среди них оказались Анри Жаньве и Мерод Колло - те, кому суждено было встретиться в разгар войны и расстаться навсегда.
   И дано было знать о том лишь Всевышнему.
   Воистину Его пути неисповедимы.


   *Неф - южноевропейское деревенское торговое и военно-транспортное судно X-XV веков.
   **Боже, Боже мой, воззри на меня. Почему Ты меня оставил?.. (лат.)


         Глава IV
      Чёрная смерть

   - Какая ты красивая, сестрица! - восхищённо протянула Мерод, поправляя скромный свадебный наряд Соландж. - Самая чудесная невеста в мире!
   Та засмеялась:
   - Ах, ты даже не представляешь, как я счастлива!
   - Ну почему ж? - весело сощурилась шестнадцатилетняя Мерод. - Представляю. Эдмонд - хороший парень... и симпатичный, к тому же. Я за тебя очень рада!
   Девушки обнялись.
   В комнату вошла их мать Розали, среднего роста симпатичная женщина тридцати девяти лет, с рыжеватыми волосами и глазами цвета молодой зелени, в глубине коей утренней росой сверкали слёзы.
   - Вот и дожила я до этого дня, - она по очереди поцеловала своих девочек в лоб. - Моя Соландж сегодня выходит замуж. Скоро и Мерод упорхнёт, как птичка из гнезда.
   - Ну что ты говоришь? - возразила Мерод. - Я вообще не собираюсь создавать семью. Да и не нравится мне никто.
   - А как же Стефан? - хитро сощурилась Соландж. - Ещё в прошлом году ты так мечтала выйти за него!
   Залившаяся краской Мерод фыркнула:
   - То было в прошлом году.
   И сёстры звонко засмеялись.
   В дверь постучали, и заглянул глава семейства:
   - Пора.
   - Да... - став серьёзной, Соландж глубоко вздохнула.
   - Боишься? - поинтересовалась Мерод.
   Невеста с улыбкой покачала головой:
   - Наоборот. Вы ведь знаете, я ждала этого.
   Они втроём вышли на улицу к гостям, таким же крестьянам, как сами.
   - Поздравляем! Счастья вам да любви, детишек здоровых! - раздались возгласы.
   Улыбающаяся Соландж отыскала взглядом жениха.
   То был достаточно высокий двадцатилетний француз с вьющимися чёрными волосами и карими глазами.
   И хотя внешне он так резко контрастировал с блондинкой Соландж, душа у влюблённых была словно одна на двоих.
   Всплакнул даже Робер Колло, целуя в обе щёки старшую дочь и Эдмунда:
   - Сегодня мы все счастливые.
   Он обнял за плечи стоявшую рядом Розали.
   - Спасибо, - Соландж с улыбкой обвела взглядом присутствующих. - Всем вам.
   Вместе с Эдмундом она села в украшенную цветами и лентами телегу, которая тут же под пение гостей двинулась к старой церкви.
   Священник уже ждал их:
   - Возлюбленные Соландж и Эдмунд, вы слушали слово Божие, напомнившее вам о значении любви человеческой и супружества.Сейчас от имени святой Церкви я хочу испытать ваши намерения. Имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом нерушимыми узами брака?
   - Да, - одновременно ответили молодожёны.
   - Имеете ли вы намерение с любовью принимать детей, коих пошлёт вам Господь, и воспитывать их в христианской вере? - снова спросил старик.
   - Да, - последовал ответ.
   - Имеете ли вы намерение хранить верность... - продолжал священник.
   Эти речи слились воедино для застывшей в благоговейном восторге Мерод, и румянец залил её красивое лицо, а сердце взволнованно стучало в груди.
   Сама того не осознавая, девочка жаждала чистой и вечной любви.
   Не менее раскрасневшиеся от чувств Соландж и Эдмунд подали друг другу правую руку.
   - Я, Эдмунд, беру тебя, Соландж, в жёны и обещаю хранить верность в счастье и несчастье, в болезни и здравии, любить и уважать все дни жизни моей, - слегка дрожащим голосом произнёс молодой человек.
   После клятвы Соландж священник улыбнулся:
   - Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
   - Аминь! - хором повторили собравшиеся.
   С глубоким вздохом Мерод устремила зелёный взор на цветные витражи стрельчатых окон и улыбнулась, представляя, как однажды и она будет вот так стоять перед избранником, который в мечтах ей тогда виделся настоящим сказочным принцем.

   Спустя месяц, в конце октября, состоялась очередная битва между французами и занявшими летом Бержерак и множество поселений и замков Верхней Гаскони англичан.
   Среди "трофеев" оказалась и крепость Оберош, где полководец Эдуарда граф Дерби и сын Генри Плантагенета, тоже Генри Гросмонт из Монтмутшира, использовали фактор неожиданности.
   Любимец короля, пять лет назад он был взят в плен Нижних Землях*, где провёл год, поздно обучился грамоте и проявлял больший интерес к военному искусству, нежели к наукам.
   На момент знаменитого сражения ему было всего около сорока лет.
   В тот достаточно прохладный вечер Генри Гросмонт и Уолтер Менни выступили из Пёриге с полутора тысячами англичан и гасконцев на помощь защитникам Обероша, велев графу Пемброку двигаться на соединение с армией.
   Вскоре к ним примкнули люди графа Стаффорда.
   Войско заночевало в лесу под Оберошем, где был устроен совет, на котором решили, не дожидаясь Пемброка, напасть внезапно.
   Генри Гросмонт лично объехал ряды воинов, после чего во главе объединённой армии обогнул лес и с громким кличем галопом поскакал к лагерю ни о чём не подозревающих французов.
   Его клич подхватили тысячи других, воодушевлённые отвагой молодого полководца.
   В воздухе засвистели стрелы укрывшихся на опушке леса арбалетчиков и лучников, в то время как ворвавшиеся в лагерь конники сметали всё на своём пути.
   У французов не оказалось ни шанса выиграть бой.
   Многие, в том числе тяжело раненый граф д'Иль, попали в плен.
   Их поражение надолго лишило короля Франции возможности вернуть гасконские земли, где так крепко обосновался Генри Гросмонт. Потеряв несколько тысяч человек за один день, он в очередной раз убедился, каким опасным противником может быть Эдуард, одерживающий победы даже в меньшинстве.
   Но его ждали ещё большие испытания и потери.
   Жуткая болезнь под названием Чёрная Смерть стремительно захватывала Азию и оттуда вместе с караванами торговых обозов двигалась в Европу, улицы коей, особенно в Париже, нельзя было назвать идеально чистыми.
   Помои, содержимое ночных горшков нередко выливали прямо из окон, лошадиный навоз и помёт других животных убирались разве что по праздникам.
   Опасные разносчики зараз крысы жили в подвалах каждого дома.
   А на окраинах городов было и того хуже.
   Распространению ещё способствовал конфликт между правителями Франции и Англии.
   Воины разъезжали по Европе, перенося хворь с собой.
   И вскоре появились первые больные.
   В маленький старинный городок Шампани Провен, ещё сто лет назад известный едва ли не самой большой в стране ярмаркой, из Италии приехали два торговца, братья Умберто и Чезаре Фаббри, младший из которых, сам того не подозревая, был болен именно чумой, хотя поначалу считал, лишь чем-то отравился, ибо вчера впервые у него появились симптомы смертельной болезни: головная боль, слабость, высокая температура и рвота.
   Они остановились на небольшом постоялом дворе и в тот день собирались на рынок со своим товар - разными деревянными игрушками и народными свистульками вроде окарины.
   Но старшему из братьев, тридцати двухлетнему Чезаре, не нравился вид Умберто:
   - Resta qui. Posso farcela da solo. E poi qiocmamo al dottore.
   - Perche? - поморщился бледный Умберто. - Conosci il mio atteggiamento nei loro confronti.
   - Non diseutere! - засмеялся Чезаре и, прихватив короб с товаром, покинул комнатку.
   "Оставайся-ка ты здесь. Я сам справлюсь. А ты потом пригласи лекаря" (ит.).
   "Зачем? Ты же знаешь моё отношение к ним" (ит.).
   "Не спорь!" (ит.)
   На первом этаже, в общем зале с камином, ему встретилась двенадцатилетняя дочь хозяев трактира, помогающая родителям в разных мелких делах.
   - Крошка, - обратился к ней на ломаном французском Чезаре, - принеси моему брату тёплого молока. А я тебе за это подарю что-нибудь.
   Засиявшая девочка слегка поклонилась:
   - Хорошо, господин.
   Хмыкнув, Чезаре покинул трактир и двинулся в сторону рынка.
   Ему удалось заработать не так уж и много, но мужчина был и этому рад.
   Из-за войны их торговые дела шли не очень, тем не менее, братья крутились, как могли, оба пока холостые, несколько лет назад схоронившие родителей.
   Когда Чезаре ушёл, Умберто, преодолевая слабость, приблизился к окну.
   Вдалеке виднелись шпили храма.
   Двадцати семилетний итальянец перекрестился:
   - Santa Maria, proteggici...
   "Дева Мария, защити нас..." (ит.)
   Он и не думал, что Провен станет его последним домом.
   В дверь постучали.
   - Да? - Умберто обернулся.
   - Господин, ваш брат просил принести вам тёплого молока, - в комнату с глиняной кружкой в руке вошла Эдит.
   - Спасибо, девочка, - с улыбкой поблагодарил Умберто, принял напиток и сделал пару глотков. - Ты сама доброта. Как зовут тебя?
   - Эдит, - чуть смутившаяся француженка поклонилась.
   - А я Умберто Фаббри, - подмигнул ей итальянец. - Будем знакомы.
   Но лучше б он никогда не общался с Эдит.

   Следующим утром Чезаре разбудил странный хрип, доносящийся со стороны кровати брата. Спросонья, он не сразу понял, что случилось, бросил взгляд в окно, сквозь щели ставен которого пробивались первые слабые лучи солнца, и повернулся ко второй кровати.
   - Umberto! Umberto! - он бросился к задыхающемуся торговцу и в ужасе отпрянул,  увидев на его шее алый волдырь. - O Jesus...
   "Умберто! Умберто! О Господи... Неужели?.." (ит.)
   Дрожащей рукой он дотронулся до горячего лба Умберто и потрогал за плечо.
   Младший брат тихо застонал и пробормотал что-то бессвязное.
   Тогда с колотящимся от тревоги сердцем Чезаре быстро оделся, выскочил из комнаты и постучал в дверь хозяйской спальни в конце коридора.
   Ему открыл Жан Шеро:
   - Господин Фаббри? Что произошло?
   - Мой брат умирает! - выдохнул Чезаре. - Нужно немедленно позвать лекаря!
   - Так что же мы стоим? - засуетился тридцати восьмилетний, довольно полный мужчина. - Я сейчас сам побегу к Триалю.
   - Спасибо... - прошептал Чезаре.
   - Николет, займись гостем! - велел Жан беременной супруге. - А я к Себастьяну Триаль.
   Надев плащ, он покинул трактир.
   К бледному от тревоги Чезаре вышла Николет Шеро и чуть улыбнулась:
   - Идёмте. Я приготовлю завтрак.
   - Боюсь, мне сейчас кусок в горло не полезет... - вздохнул мужчина. - У меня лишь один брат. Я совсем не желаю его терять.
   "Но, боюсь, он уже потерян... - с болью. в сердце добавил Чезаре про себя. - И лекарь зря придёт..."
   Итальянец смог только в попытке взять себя в руки выпить залпом кружку вина, которое обожгло пустой желудок.
   К тому времени вместе с лекарем вернулся Жан.
   - Я заплачу сколько нужно! - воскликнул встревоженный Чезаре.
   От переизбытка чувств акцент усилился.
   - О деньгах после, - ответил Себастьян Триаль. - Сперва я должен осмотреть больного. Где он?
   - Наверху... - прошептал Чезаре.
   Однако в комнате итальянцев пожилой лекарь пришёл в ужас, перекрестился и выбежал в коридор, где ждали Жан и Чезаре.
   - Что с ним? - обеспокоенно спросил последний.
   - Чума! - глаза Триаля были широко распахнуты. - Я бессилен. Твой брат уже в лапах смерти.
   - Умберто... мёртв?.. - побледнел Чезаре.
   - Ему недолго осталось, - вынес приговор старик. - Увы.
   И он едва ли не бегом бросился прочь из трактира.
   Жан отшатнулся от Чезаре:
   - Вы оба должны немедленно съехать! Я не могу так рисковать постояльцами и своей семьёй. Моя супружница на сносях. Уходите! Я верну вам деньги за жильё.
   - К... куда нам идти?.. - ошеломлённый подтвердившимися догадками Чезаре соображал с трудом.
   Только хозяин трактира был непреклонен.
   И братьям пришлось спешно покинуть его заведение.
   Уезжая, Чезаре обернулся.
   На крыльце стояла Эдит.
   К сожалению, ей тоже суждено было заразиться и вскоре покинуть этот мир.
   А Фаббри спустя некоторое время оказались за пределами Провена.
   Сидевший впереди Чезаре на лошади младший торговец открыл воспалённые от жара глаза:
   - Dove stiamo andando?
   "Куда мы едем?" (ит.)
   Голос звучал слабо.
   Чезаре с тяжёлым сердцем глубоко вздохнул.
   От осознания жестокой действительности хотелось плакать, но мужчина старался быть сильным, что давалось с трудом.
   В Европе они уже слышали о чуме.
   И Чезаре понимал, у Умберто нет шансов выжить.
   "Да и у меня тоже..." - мелькнуло в голове.
   - Non lo so, Umberto... - пробормотал Чезаре.
   - Non lo sai? - удивился тот. - Cosa e sucesso, fratello?
   - Sei malato... - Чезаре прикусил губу.
   "Я не знаю, Умберто..." (ит.)
   "Не знаешь? Что случилось, брат?" (ит.)
   "Ты болен..." (ит.)
   Умберто не был глупым, и в его сердце стали закрадываться пугающие подозрения.
   Тем не менее, оплакивать собственную участь он не желал, вверив себя Господу и будучи в меру набожным.
   Однако Чезаре считал иначе.
   После смерти родителей Умберто стал ему самым близким человеком, которого совсем не хотелось терять, особенно сейчас, в столь тревожное время.
   Только Смерти были безразличны национальность, возраст и пол.
   В карканье ворон на погосте слышался её зловещий смех.
   - Fratello... ceppelliscimi vicino al fiume, - разлепил запёкшиеся губы Умберто. - Ho sempre sognato di riposare li...
   - Umberto, non dire che... - Чезаре на миг прикрыл глаза.
   - No... non discutere... - возразил молодой итальянец. - Fai come ti chiedo...
   - Va bene... - вздохнул старший Фаббри.
   "Брат... похорони меня на берегу реки. Всегда мечтал там упокоиться..." (ит.)
   "Умберто, не говори об этом..." (ит.)
   "Нет... не спорь... Сделай, как я прошу..." (ит.)
   "Хорошо..." (ит.)
   К горлу подступил комок.
   А спустя три часа, преодолев расстояние почти в четырнадцать лье, Чезаре остановил коня под Парижем на берегу Сены и дотронулся до плеча Умберто, шёпотом позвав, но не дождавшись ответа. И он всё понял, бережно уложил мёртвое, отяжелевшее тело на сухую жёлтую траву и привязал скакунов к дереву.
   Слёзы заволокли глаза, а из груди вырвался протяжный вздох.
   - Addio, fratello, - прошептал Чезаре, поцеловав Умберто в холодеющий лоб.- Ci vediamo in paradiso...
   "Прощай, брат. Встретимся в раю..." (ит.)
   С помощью баселарда* длиною примерно в фут он не без труда вырыл могилу и похоронил Умберто.
   Желудок внезапно свело, и Чезаре согнулся в порывах рвоты, сразу осознав, скоро и ему конец.
   Он умер на следующий день в двух лье от деревушки Менюль-ле-Сен-Кло, где жили сёстры Мерод и Соландж.
   И туда пришла Смерть.

   Так случилось, что война коснулась и этой деревни, едва не разорив её.
   Вдобавок от чумы в объятия Всевышнего отправились пять человек.
   Среди них, к сожалению, были Эдмунд и его жена, скончавшиеся в начале ноября.
   Их родители, Мерод и младшие сёстры Эдмунда были безутешны, провожая родных в путь на небеса.
   Для юной Мерод словно перевернулся мир, замерло время.
   Она так горячо молилась всю последнюю неделю, что теперь не осталось сил ни верить в Бога, ни плакать.
   Господь не спас несчастных.
   И девочка избрала свой роковой путь.
   Лишь тогда, по прошествии стольких лет, сухими, воспалёнными от сжигающих изнутри слёз глазами смотрела, как пламя целует тела любимой сестры и Эдмунда, она вдруг вспомнила счастливый день, и  слова Соландж:
   "...Это ведьмин круг. Говорят, если станцевать в нём, будешь связан с колдовством..."
   Ребёнком она многого не понимала, зато сейчас всё будто стало на свои места.
   Прерывисто вздохнув, Мерод молча зашагала в сторону леса.
   Самая младшая сестра Эдмунда Катрин недоумённо взглянула на родителей:
   - Куда она?
   - Тише, девочка, - мать погладила её по голове и вытерла слёзы. - Может, в одиночестве легче...
   Мерод наткнулась на ведьмин круг.
   "Что ж, пусть так, - губы скривила горькая усмешка. - Видимо, это судьба. Раз Бог остался глух к нашим молитвам, я спрошу совета у иных сил..."
   Мерод упала на колени и зарыдала.
   Колючая сухая трава царапала кожу, сильный ветер трепал выбивающиеся из-под чепца непослушные рыжие локоны.
   Но не о том думала Мерод, не понимая, почему так несправедлив забравший дорогих людей Бог. Только она была бессильна что-либо изменить и дала себе клятву, отныне будет творить добро, даже если ради этого придётся уйти из деревни. Она не страшилась будущего, по крайней мере, не сейчас, и уж тем более не могла предвидеть, путь станет пролегать между жизнью и смертью, любовью и ненавистью, радостью и горем.
   Девочка не знала, сколько времени прошло, прежде чем она встала и, расправив подол, не спеша двинулась в сторону деревни. Она будто до сих пор ощущала жуткий, ни с чем не сравнимый запах палёной человечины.
   Её била мелкая дрожь, руки похолодели.
   Утомлённая рыданиями, Мерод хотела лишь одного - остаться наедине со своими мыслями в тишине небольшой комнаты.
   Вдруг разверзлись небеса, и дождь, словно тоже оплакивая Эдмунда и Соландж, стремительно превращаясь в ливень, обрушился на грешную землю.
   Мерод прибежала домой насквозь мокрая.
   - Милая! - воскликнула взволнованная мать. - Скорее всё с себя снимай и ложись под одеяло. Я сейчас к тебе приду.
   Девочка не стала спорить и вскоре уже была в постели.
   Розали сушила её волосы большой тряпкой.
   Часто взор затуманивался слезами, и тогда огненная грива младшей дочери превращалась в расплывчатое пятно.
   - Мама... - у Мерод сжалось сердце.
   - Я так надеялась уже в следующем году понянчить внука... или внучку, - Розали печально улыбнулась. - Господь не дал...
   - Разве человек не волен сам выбирать свою судьбу? - в голосе Мерод звенела горечь. - Разве мы вещи? Даже для Него... Бога?
   - Не говори так, - Розали поцеловала её в лоб. - Он всё слышит и видит.
   - Я не могу больше в Него верить! - не унималась Мерод.
   Женщина прижала её к себе. Она отдала б всё, что имела, лишь бы спасти Соландж, но это было невозможно.
   - Нужно принять потерю, Мерод, - прошептала Розали. - И молиться о них. Они всегда с нами... отныне незримо...
   Она закрыла глаза.
   По щекам сползли слёзы.
   Однако Мерод не желала ничего принимать, решив не говорить матери о желании заняться знахарством и понимая, для той станет ударом её уход из дома, только иначе было вышел сил.

   Говорят, время лечит.
   Но боль в душе Мерод не ослабела и по прошествии четырёх месяцев со дня смерти Соландж и Эдмунда.
   Семнадцатилетняя девушка по-прежнему хотела помогать людям, ибо то действительно  было её призванием.
   Когда сошёл снег, набухли почки деревьев и появилась первая трава, она нашла приют в маленькой заброшенной избушке рядом с лесом.
   Ей не было страшно одной.
   Наоборот, рыжеволосая француженка чувствовала там себя превосходно и в полной безопасности, несмотря на военной положение в стране.
   Ни слёзы матери, ни уговоры отца не остановили Мерод.
   Она с облегчением и даже радостью приняла судьбу и, следуя внутреннему голосу, посвятила себя изучению целебных растений и ягод, из которых делала разные снадобья. С рождения живя на природе, она легко её чувствовала и говорила на одном языке.
   Только, увы, не все в деревне понимали и одобряли Мерод, ошибочно считая едва ли не ведьмой.


         Глава V
      Реальность и иллюзии

   Аббатство святого Петра постепенно приходило в упадок, разоряемое жадной войной.
   Несколько монахов уже покинули его.
   Остались самые верные, среди коих были Обен и Анри.
   Но последний, так и не став истинным монахом, тоже решил уйти и после трапезы сообщил другу.
   - Куда отправишься? - спросил тот.
   Они вспахивали огород на заднем дворе.
   - Хочу в Париж, - Анри повёл плечом. - Всегда мечтал его увидеть. Наверное, он прекрасен.
   Губы тронула улыбка.
   - И... когда ты... уходишь? - Обен не хотел расставаться с выросшим Анри.
   Теперь тому было уже двадцать два.
   Достаточно высокий стройный блондин с пухлыми губами и светлыми глазами, он явно не обладал присущей монахам кротостью, хотя исполнял все обязанности и молился, как и сколько положено.
   И всё-таки в душе Анри жаждал приключений.
   - Не знаю, - пожал плечами молодой человек. - Через неделю или две. Увы, нашу обитель не восстановить. Скоро война и государь окончательно разорят её. А в Париже больше возможностей.
   - Наверное... - пробормотал Обен, отвернувшись, чтобы скрыть грусть.
   Ладонь Анри легла на его плечо.
   - Разве ты не поедешь со мной? - тихо спросил блондин.
   - Не сейчас, - сумел улыбнуться монах. - Но мы ещё обязательно встретимся. Обещаю.
   Анри крепко обнял его:
   - Буду ждать.

   Спустя четыре дня он навсегда покинул аббатство святого Петра.
   Отец Фабрис на прощание перекрестил молодого бенедиктинца и поцеловал в лоб:
   - Да хранит тебя Господь, сын мой.
   - Простите, - вздохнул Анри. - Но моя душа не найдёт здесь покоя. Вы же знаете, я стал монахом не по своей воле.
   - Да, - кивнул настоятель. - Я сразу заметил, ты стремишься к иному. Однако раз Бог послал тебя именно сюда - значит, с какой-то целью. И вряд ли она глупая. У Всевышнего не бывает дурных замыслов.
   - Наверное... - пробормотал Анри.
   - Будь счастлив и береги себя, мальчик, - отец Фабрис улыбнулся. - Помни, двери этого аббатства всегда для тебя открыты.
   - Спасибо... - к горлу француза подступил ком, а в глазах защипало.
   - Брат Обен, проводи, - обратился настоятель к стоявшему чуть поодаль молодому мужчине.
   Тот слегка поклонился и вместе с Анри вышел из зала.
   Несколько мгновений, обоим показавшихся бесконечными, они молчали.
   Анри взглянул на друга:
   - Идём со мной.
   Голос внезапно захрипел от охвативших чувств.
   Из-за слёз мир превратился в размытое пятно.
   Но Анри не стыдился этой слабости, хотя в последний раз плакал девять лет назад, когда умерла мать.
   - Я не могу оставить отца Фабриса, - вздохнул Обен. - Сейчас ему нужна поддержка.
   Анри опустил голову.
   Сердце сжалось.
   Тем не менее, молодой человек всё понимал.
   - Хорошо... - пошептал он.
   Обен вдруг остановился и взял его за плечи:
   - Анри... мы встретимся через три месяца.
   - Почему именно через три? - удивился тот.
   Симпатичное лицо Обена озарила улыбка:
   - Это ведь счастливое число. Забыл?
   - Нет... - выдохнул Анри. - И... ты правда приедешь в Париж?
   - Конечно, - кивнул Обен. - Я никогда тебе не лгал.
   Молодой бенедиктинец крепко обнял его:
   - Ты был мне настоящим братом все эти годы.
   - И буду ещё, - обещал Обен.
   Когда Анри покинул аббатство и пешком направился в сторону родного Жюмьежа, он долго стоял у калитки и смотрел вслед удаляющемуся другу, полной грудью вдыхая пьянящие ароматы весны и моля Бога защитить Анри.

   Уже шесть лет Эдуард пытался атаковывать родину своей матери, пройдя Фландрию, но из-за слабых связей с союзниками и достаточно большими "дырами" в казне терпел неудачи. Тогда он решил изменить стратегию и вторгся в Нормандию.
   Первая битва произошла в июне того же года.
   И случилось всё у старого городка Кан на северном побережье реки Орн.
   За две недели до этого флот Эдуарда бросил якорь у Сен-Ва-ла-Уг.
   Около пятнадцати тысяч валлийцев, бретонцев, англичан и немцев двинулись на юг и по пути разграбили Тортеваль, Карентан и Сен-Ло, постепенно приближаясь к Кану.
   Город, разделённый притоком Одона на "старый" и "новый", имел мощную цитадель, высокие стены, два аббатства, в военное время всегда становившиеся настоящими крепостями, и несколько укреплённых мостов.
   Сейчас, летом, попасть в южную часть Кана не составило бы большого труда, особенно если учесть, что городские стены местами разрушило время, чем не преминул воспользоваться Эдуард.
   В конце месяца его армия достигла Кана и захватило аббатства.
   Не имея осадных орудий, молодой король настаивал на немедленном штурме, однако, узнав, руководящий гарнизоном города тридцати однолетний граф д'Э Рауль де Бриенн, под давлением аристократов вынужденный защищать богатую новую часть Кана, совершил фатальную ошибку и быстро перевёл своих людей именно туда, отказался от плана и велел штурмовать с юга мосты.
  Небольшому отряду был дан приказ заблокировать на севере Кана несколько сотен вражеских воинов под командованием епископа Байё.
   Но лучники в жажде скорой наживы нарушили приказ и, пока их государь снова расставлял войска, атаковали мосты, руководимые Ричардом Талботом, Томасом де Бошаном, графом Нортемптоном и Уориком и Уильямом де Богуном. Охваченные азартом, они даже не слышали приказов Эдуарда вернуться.
   Англичане бросились на французов, в то время как лучники и валлийские конники перебрались через высохшую реку и прорвали оборону.
   Город пал.
   Поспешившие укрыться в замке французские командиры проиграли.
   Кого-то убили или взяли в плен, как Рауля де Бриенна.
   Всего погибло примерно пять тысяч человек.
   А люди Эдуарда веселились на славу, грабя, насилуя женщин, уничтожая Кан едва ли не до основания, добивая простых жителей.
   И так продолжалось пять дней.
   Эдуард тем временем посетил могилу Вильгельма Великого и, хоть не сумел взять замок, чувствовал себя настоящим победителем и героем.
   А затем он повёл людей на юг.
   За его спиной чернели руины Кана, над которыми ещё долго с мерзким карканьем кружило вороньё.

   От Жюмьежа до французской столицы было приблизительно тридцать лье.
   Молодой, полный сил, несмотря на довольно аскетичный образ жизни, Анри преодолел это расстояние за неделю.
   Однако Париж, представляемый им едва ли не сказочным, на самом деле оказался просто огромной деревней, к тому же далеко не чистой.
   То здесь, то там в канавах плавал разный мусор, на дорогах лежал навоз.
   Попрошайки на все лады клянчили милостыню.
   Анри был разочарован, тем не менее, решил пока остаться в Париже, надеясь на скорую встречу с Обеном.
   Неожиданно его окружили три молодые цыганки в цветастом одеянии.
   - Ай какой милый мальчик! Красавец! Жаль, что монах! - заворковали они.
   Анри растерялся.
   Одна цыганка лет восемнадцати, невероятно красивая, с точёной фигурой, схватила его за правую руку.
   На запястье звенели многочисленные тонкие браслеты.
   - Э, дай-ка погадаю тебе, - сказала незнакомка. - Всю правду скажу!
   - Грех это... - пробормотал Анри. - Да и денег у меня, увы, нет.
   - Да ты не бойся! - засмеялись цыганки. - С тебя ни гроша не возьмём.
   Их соплеменница по имени Сусанна тем временем изучала ладонь Анри:
   - Вижу, сложная и интересная судьба у тебя. Но то ли ещё будет? Грядут великие перемены. И само Провидение привело тебя сюда, милый. Что ты встретишь девушку... любовь всей твоей жизни...
   - Вы, верно, каждому такое говорите, - хмыкнул Анри.
   - ...Но рядом с любовью идёт смерть... - Сусанна слегка побледнела и отдёрнула руку, делая шаг назад. - Кровь, слёзы и пламя вижу... всепожирающее пламя...
   Другие цыганки недоумённо переглянулись.
   - Как зовут тебя? - спросила красавица.
   - Анри... - бенедиктинец был ошеломлён. - Брат Анри из Жюмьежа...
   - А я Сусанна, - улыбнулась цыганка. - Ты всегда сможешь найти меня во Дворе чудес. Только назови моё имя. Там меня все знают!
   Смеясь и звеня браслетами, девушки побежали прочь.
   - Хорошо... - смотря им вслед, пробормотал Анри.
   - Здесь надо всегда ухо востро держать, - раздался голос позади. Монах вздрогнул и обернулся. - Хватает желающих облапошить путников. Особенно Рома.*
   Рядом стоял мужчина лет тридцати пяти, темноволосый, с голубыми глазами, чётко очерченными губами, маленьким шрамом на подбородке и благородными чертами красивого лица. Высокий, в меру мускулистый, со слегка насмешливой улыбкой, он внимательно оглядел Анри и скрестил на груди руки.
   Длинный старый плащ колыхнулся, и блондин увидел под кафтаном незнакомца кольчугу, а на боку меч.
   - Кого? - не понял он.
   - Так цыгане себя зовут, - хмыкнул мужчина и заметил растерянность в глазах Анри. - Не бойся. Я не обижу. Наоборот, помочь могу. К примеру, с жильём. Ты уже где-то остановился?
   Анри покачал головой.
   - Идём, - предложил француз. - И не смотри так на меня. Я не разбойник.
   Он зашагал по дороге.
   Бенедиктинец последовал за ним:
   - Воин?
   - На службе кардинала, - ответил мужчина. - А что удивляешься? Ему тоже нужна охрана... да и свои люди в народе. Кстати, я Морис Вьоле.
   - Анри, - представился блондин.
   - Знаю, - кивнул Морис. - Слышал, как эти чертовки тебя обхаживали. Не бери в голову их слова. И что ты вообще делаешь в Париже? Ты странствующий монах?
   - Не по своей воле, - мрачно усмехнулся Анри. - Я из обители святого Петра. Но война разорила наше аббатство. Многие братья уже покинули его. А я же решил поискать счастья здесь. Всегда мечтал увидеть Париж. Только он оказался совсем не таким, как в глупых детских грёзах.
   Он опустил голову, последнюю фразу произнеся тише и с горечью.
   Морис нахмурился:
   - Да, война ненасытна. Чем больше даёшь - тем больше хочет. За шесть лет сожрала столько денег! И ей всё конца и края нет.
   Они разговорились.
   Из общения Анри узнал, Морису тридцать четыре, родом мужчина из Нормандии, где как раз почти не прекращались ожесточённые бои, и три года назад, потеряв жену и двоих детей, стал наёмником на службе у кардинала.
   - Ему нужны люди, - сказал Морис. - А ты, как я понял, обучен грамоте. Будешь писцом. Прошлый умер от лихорадки. Хотя, поговаривают, от чумы. Она гуляет не только по Франции.
   - Чума? - поразился Анри. - Господи... За что же всем нам такое наказание?
   - Богу надоело смотреть, как люди грешат, - невесело хмыкнул молодой мужчина. - Решил, их слишком много развелось, вот и наслал чуму.
   - Видимо, ты прав... - вздохнул Анри.
   Вскоре они пришли к роскошному особняку рядом с Турнель, резиденцией французских владык.
   У Анри даже дыхание перехватило.
   - Ты тоже здесь живёшь? - он во все глаза рассматривал богатый дом.
   - Конечно, нет, - хмыкнул Морим. - Я, увы, не феодал какой-нибудь, а здесь бываю лишь по долгу службы. Мой дом, пусть и маленький, через три улицы отсюда. спасибо кардиналу. Узнав, что в Нормандии я всё потерял, он подарил мне это скромное жилище.
   Он несколько раз условно постучал в калитку.
   Открылось маленькое окошечко, в котором возникло лицо стражника, затем скрипнул отодвигаемый железный засов.
   - Идём, - Морис перешашнул через порог.
   Анри последовал за ним.
   - Морис, кто это с тобой? - спросил стражник.
   - Бенедиктинец из обители святого Петра в Жюмьеже, - ответил брюнет. - Думаю, он будет полезен кардиналу. Особенно сейчас.
   Анри вопросительно взглянул на него, однако Морис не стал вдаваться в подробности и зашагал к дому.
   В одном из коридоров им встретился какой-то человек.
   - У себя? - спросил Морис.
   - Занят, - ответил мужчина.
   Вьоле кивнул.
   Ждать притшлось четверть часа.
   Накрнец, из кабинета вышел слуга:
   - Господин ожидает вас.
   - Всё будет хорошо, - Морис посмотрел на обеспокоенного Анри. - Здесь тебя никто не обидит. А если что... говори. Я разберусь.
   - Ладно... - пробормотал Анри.
   Войдя в кабинет, они поклонились.

   *Самоназвание цыган.