Альтруистка Часть 2 Глава 14

Когда корабль, на котором служил Йерсен, достиг побережья и стал огибать его, кружась вокруг Аннамских гор, Александр, казалось, больше не спускался с палубы в каюты. Он прирос глазами к разворачивающимся пейзажам, они бежали зелено-голубой пленкой между его ресницами, и если бы только кто-нибудь умел читать в душах, он увидел бы, что и душа молодого учёного приросла к этим местам. «Вот где стоило бы обрести последний покой!» - подумал Александр, с непонятной тоской отцепляя взгляд от одной горы и перенося его на другую. Издалека они казались   задрапированными зелёным бархатом, а вблизи - изобиловали диковинными, никогда не виданными им растениями, пальмами с наброшенными на них лианами, экзотическими цветами.

Странно, но могучие и седые Альпы никогда не вызывали в нем таких эмоций. Может быть, он просто был маленьким и воспринимал пейзаж очень естественно, как само собой разумеющееся. Способность к любованию и восхищению красотой приходит к человеку, наверное, на стадии полового созревания, когда определённые гормоны, которых раньше не было, начинают давать абсолютно новые ощущения. Обостряется восприятие красоты, начинается осознанный поиск этой красоты в самом себе. Цветы одеваются в свои лучшие наряды, чтобы привлечь пчёл, - точно так и человек начинает раздумывать над своей привлекательностью, «а чем я могу привлечь к себе»? В эту-то пору и формируется в человеке его понимание красоты, неотделимое от наблюдения за природой.

Эту стадию Александр провёл, поглощённый учебой, научными опытами и медицинской практикой, - и сейчас, в двадцать восемь лет, у него, казалось, наконец, распахнулись глаза.

Он узнал, что ещё никто не пересекал эти горы с целью изучения растений и описания рельефа. До него. О да, ещё будучи на палубе судна он почувствовал, как ноги его отделились от досчатого  настила и весь он воспарил вверх. Александр был уверен, что эти горы хранят множество секретов, которые очень помогли бы ему в его научной деятельности, а значит, прощай, корабельная команда, с которой столько пройдено, но, которая, конечно, не в силах удержать его на одном месте.

- В горах могут скрываться беглые каторжники, а леса там кишат дикими зверями! - попытался урезонить Йерсена капитан, но эти доводы не показались Александру убедительными, даже несмотря на то, что в своей жизни он дрался всего лишь однажды и вообще не отличался физической силой. Его козырем было упрямство и неприхотливость, к которой он приучал себя с детства. 

Когда он сошёл на берег в Нячанге, Александр первым делом подал в судоходную компанию рапорт об увольнении. Его не хотели отпускать, делали комплименты, обещали даже повысить жалование, а когда «пряник» не подействовал, потянулось к «кнуту». Сказали, что это низко ни с того ни с сего бросать важный пост, что за короткий срок до следующего рейса невозможно найти квалифицированного медика, что Александр, дескать, вообще ставит выполнение рейса на грань срыва и прочее и прочее. Йерсен остался безучастен ко всем увещеваниям, разве что снисходительно выслушал их от начала до конца. Повторилось, как в случае с Пьером Ру, - как тот ни старался, с кровавой пеной у рта, вразумить Александра, - если тот уже что-либо решил, ничто не могло отвратить его с намеченного курса.

Получив расчёт, Александр стал прикидывать, как грамотно пустить средства в дело. Совсем скоро он предпринял свой первый переход через Аннамские горы, который совсем скоро вынужден был прервать, так и не достигнув намеченных целей. Из-за погодных условий и плохого самочувствия Александру пришлось вернуться в Нячанг, где он перенёс что-то типа адаптивной лихорадки, как он сам её назвал. Его не слабый организм всё равно должен быть адаптироваться к местному климату, и с первым своим путешествием Александр явно поторопился. Пока он болел, изжились почти все сбережения, и молодому учёному нужно было думать, как жить дальше.

Он не любил и не умел зарабатывать деньги. «Если я буду зарабатывать деньги, я ничего никогда не открою», - давно решил он для себя, и вынужденное безденежье воспринималось им болезненно. Собственно, для себя самого он мало что желал, но было очевидно, что без средств невозможно будет продолжать научную деятельность. В сумасбродную идею высадить плантацию бесполезных каучуковых деревьев мало кто готов был инвестировать, не говоря уже о более эфемерных фантазиях Йерсена.

На его счастье в Сайгоне в ту пору создавалась Пастеровская станция - такие станции в качестве небольших филиалов Институт Пастера пытался, где - успешно, а где - не очень (нередко натыкаясь на неприятие со стороны местных жителей), открывать по всему миру и особенно на территориях французских колоний. Йерсен пришёл туда, сел напротив руководителя, посмотрел на него своим ясным, бесхитростным взором и обьявил, кто он такой, рассказал про свой послужной список, показал свои документы, - к счастью, он догадался перед уходом из Института попросить у месье Пастера рекомендательное письмо, - и сказал, что хотел бы устроиться на станцию специалистом по вакцинации с одним небольшим, но очень важным условием - возможностью перемещаться по краю так, как он того захочет. Словом, он определил себя вольным путешественником, который, пусть и на расстоянии, но двадцать четыре часа в сутки будет к услугам своего работодателя.

В первое мгновение на Александра посмотрели с нескрываемой иронией, дескать, за дурачков нас держишь. Но потом, скрепя сердце, сменили сарказм на благосклонность: честно признаться, специалистов уровня Йерсена у них было пересчитать по пальцам одной руки. И ни у одного из них не было рекомендаций самого Луи Пастера. Директор станции на всякий случай тихонько распорядился сделать запрос в Париж, чтобы подтвердить подлинность документа. Но независимость и спокойствие, с которыми держался Александр всё то время, пока решалась его судьба, в конечном итоге расположило к нему всех присутствующих. Его взяли на жалование даже большее, чем он получал будучи корабельным врачом, однако, не нужно забывать, что здесь у него не было пансиона.

Но Александр был очень доволен. Попутно вакцинируя местное население, он предпринял второй переход через горы. В своём устремлении он втайне вдохновлялся… Швейцарским походом русского полководца Александра Суворова. Йерсен с большим удовольствием читал про эту военную операцию времен войны с республиканской Францией и несмотря на то, что интересовался политикой ровно настолько, насколько она интересовалась Александром Йерсеном, - то есть никак, - уже тогда проникся большой симпатией к русскому фельдмаршалу.

Переход через Альпы был намного большим событием, чем просто умный военный манёвр. Это была настоящая сага о мужестве, стратегии и невероятной стойкости. Суворов организовал марш так, чтобы минимизировать потери и сохранить боеспособность армии, и солдаты двигались в плотных колоннах, поддерживая друг друга. Этот переход через Альпы стал свидетельством невероятной дисциплины и организованности русской армии, а также мастерства их выдающегося полководца. «Вот он - Александр, и я - Александр» - так поддерживал себя Йерсен, переставляя усталые и избитые в пути ноги и немало развлекая себя тем, что твердил фамилию Souvoroff на французский манер.

С третьей попытки и с фамилией Суворова на устах Йерсену, наконец, удалось пройти  по намеченному маршруту Нячанг-Пномпень.