После сражения, продолжение повести

После сражения
(продолжение повести "Первый шаг до полководца")

Для генерал-майора Румянцева получасовой бой его бригады показался вечностью, но эта вечность прекратилась внезапно, когда победные мощные крики тысяч русских солдат, с одновременным бросанием головных уборов вверх и пальбой по небесам дали знать, что «наша взяла». Прежде чем вложить шпагу в ножны, он посмотрел на лезвие и заметил на нём много пятен застывшей крови. Генерал, скрывая радость успешного флангового удара бригады, нагнулся и, сорвав пучок травы, стал им тщательно стирать кровь с клинка. Рядом стоящий с ним адъютант хотел помочь генералу, но Румянцев резко отказал:
- Не надо, я сам! Лучше найди моего коня, я хочу осмотреть поле сражения!
- Слушаюсь, - ответил адъютант, и тут же спросил, - ваше превосходительство, все задают вопрос, что делать с пленными, их очень много.
- Обезоружить, назначить место сбора и… потом будем решать их судьбу.

Первое, что пришло в голову Румянцеву, когда он сел на коня, да (!), по всей видимости, это - большая победа, но победа кровавая. Потери бригады предстояло ещё подсчитать, но потери полков Лопухина ошеломляли. К 10 часам утра туман уже рассеялся, и всё поле перед Гросс-Егерсдорфом отчётливо просматривалось. Оно выглядело устрашающе, так как было покрыто не одной тысячью трупов и тяжелораненых. От некоторых окровавленных тел исходили крики о помощи и предсмертные стоны. Немногие из раненых пытались встать на ноги самостоятельно, но тут же, не вытерпев боли, падали на землю. Ужасное зрелище. На поле уже суетились санитары с носилками. Лазареты быстро переполнялись и не только нашими солдатами и офицерами, но и пруссаками. Сотни пленных в истрёпанных и порванных мундирах, опустив головы, следовали группами к окраине леса. Второе, почему мы остановились, и нет никаких признаков преследования неприятеля. Это не по правилам. Надо идти дальше, гнать пруссаков, добивать их или пленить.
Конь под ним шёл медленно, стараясь не наступать на тела павших солдат. Впереди в шагах пятидесяти он заметил фигуру статного всадника на белом коне.

Он узнал своего начальника. Это был генерал-аншеф Фермор командующий 1-й дивизии, в состав которой входила и его бригада. Генерал Румянцев подъехал к нему и представился.
- А вы молодец, граф! – произнёс Фермор, - ваш удар всеми полками резерва по левому флангу пехоты Левальда был проведен молниеносно и неожиданно для пруссаков, а главное своевременно. Вы спасли этим всю дивизию генерал-аншефа Лопухина от разгрома, а может быть и всю баталию, оставив победу за нами.
Фермор улыбнулся и продолжил:
- Если бы пруссаки смяли всё-таки полки Лопухина и прошли вглубь нашего левого фланга, да ударили в левый фланг моей ещё не развёрнутой дивизии, и… прошлись бы по её тылам, а там и до полевого штаба Апраксина недалече, я не мог бы поручиться за благоприятный исход сражения, да, что там говорить, может, и всей кампании.
- Солдаты Лопухина дрались, как настоящие герои, мы им только чуть помогли, - возразил Румянцев.
- Не скромничайте, граф! Лучше скажите, кто вам дал такой приказ?
- Ваше высокопревосходительство, никаких приказов я не получал, а решение на манёвр через лес и нанесение удара были приняты мною самостоятельно.
Наступила небольшая пауза, в течение которой Фермор внимательно и пронизывающе посмотрел на Румянцева и тихо проговорил:
- Однако… рисковый вы генерал, да вы знаете, что было бы с вами, если бы сложилось не так всё удачно, как на самом деле?! – и Фермор ответил за Румянцева сам, - вас бы судили и вы стали виновником всех наших неудач.
- Ваше высокопревосходительство, Виллим Виллимович, лучше скажите - почему Сибильский, находясь в авангарде со своим кавалерийским корпусом, не нанёс фланговый удар по принцу Голштинскому раньше? Может быть, тогда мой самовольный выход из резерва с последующим ударом и не потребовался.
- Вы меня ещё спросите, почему мы не преследуем бежавшего с поле боя неприятеля…
- Да, хотя бы и это тоже, почему?
- А вот почему. Я уже получил указание не преследовать неприятеля. Для меня это не было неожиданностью, так как у Апраксина постоянно в ходу его же слова: "Воинское искусство не в том одном состоит, чтобы баталию дать и, выиграв, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь". А генерал Сибильский – это ставленник Апраксина, он без его приказа ничего не делает, а будет выжидать, медлить, чтоб сохранить только свои силы. За это ведь не последует никакого наказания и все об этом знают. Кстати, есть ещё оправдание в его пользу – ранним утром над полем был сильный туман, и разведка Сибильского просто проморгала атаку прусской конницы. Вот вам мой ответ, - и Виллим Виллимович добавил, - мне кажется, что с такими командирами на Кёнигсберг мы не пойдём…, только я вам этого не говорил, хотя многие думают как я.



- Понятно, получается так, что те наши солдаты и офицеры, которые сейчас лежат бездыханно на этом поле, полегли здесь зря. А враг тем временем залижет раны, соберёт новое войско, и за тот же Кёнигсберг мы заплатим ещё большей кровью.
- Пётр Александрович, мне почему-то кажется, что нам с вами ещё предстоит послужить вместе России и нашей государыне Елизавете Петровне, поэтому, чтобы не случилось в дальнейшем при разборе сражения или написании реляций, я ваше решение о выходе из резерва и нанесении удара во фланг наступающим пруссакам, поддержу.
- Спасибо, ваше высокопревосходительство!
- Не стоит. Давайте лучше проследуем к месту, где сейчас находится тело погибшего в сражении командующего дивизией князя Лопухина Василия Абрамовича и простимся с героем.

Румянцев, осознав услышанное, понял, что в лице Фермора он приобрёл не только справедливого и мыслящего начальника, но ещё и союзника, а возможно и друга, покорно согласился с его предложением и последовал за ним.
Вскоре впереди они заметили большое скопление офицеров и солдат, которые стояли полукругом, понурив головы, вокруг тел погибших своих генералов и офицеров. Офицеры стали расступаться, освобождая место прохода Фермору и Румянцеву. Пётр Александрович обратил внимание, как офицеры с почтением смотрят на него и тихо перешёптываются, повторяя «это тот генерал, который нанёс удар с фланга и здорово помог нам, да-да... это Румянцев». Лицо князя Василия Абрамовича было очень бледным, очевидно от значительной потери крови из-за кровоточащих и мучительных ран в брюшной полости. Смертельно раненым он продолжал управлять боем. Рядом с ним на носилках лежали погибшие генералы Зыбин и Капнист. Один из офицеров рассказывал как Лопухина, уже всего израненного свои солдаты отбивали из плена.

Для Румянцева Василий Абрамович был очень почитаемым, строгим, но справедливым и отважным командиром. Пётр Александрович вспомнил, как Лопухин инспектировал его пехотные полки год назад, в июле 1756 года и давал при этом очень дельные советы. Они во многом нашли общий язык и подружились тогда. На основании результатов инспекции генерал-аншеф граф Пётр Шувалов написал в Военную коллегию, что «Господин генерал-поручик и кавалер Лопухин ко мне рапортует, что состоящие в ведение его Воронежский и Невский пехотные полки сего июля 18-го дня им смотрены, причем экзерциции, пальбу, эволюции и прочие действия производили весьма исправно с совершенным знанием. Оные ж полки в самолучшем опрятстве находятся, а не иначе как через прилежное старание господина генерал-майора графа Румянцева…». Получить столь высокую оценку своего труда от боевого генерала было особо приятно, и Румянцев по-доброму и с сожалением поминал своего старшего боевого друга, провожая его в последний путь.

Позже Румянцев узнал, что главнокомандующий Апраксин в своём донесении на имя императрицы Елизаветы Петровны не соизволил даже упомянуть его фамилии и действий бригады, а посланный ко двору с победной реляцией обласканный им генерал Пётр Панин удостоился ордена Александра Невского. Румянцев нисколько не завидовал Панину, он сам когда-то был гонцом, принесшим радостную весть государыне о мире со Швецией, и обласкан Елизаветой Петровной. Он хорошо понимал эту укоренившуюся в высоких кругах традицию, но ему было обидно, почему армия и вместе с ней его бригада покидают теперь завоёванные кровью земли Восточной Пруссии. После такой победы они полуголодные, полураздетые, в разваливающейся обуви, измученными болезнями возвращаются по осенней хляби туда, откуда начинали свой триумфальный поход. При этом недобитки Левальда находят ещё в себе наглость преследовать русские войска и нападать на арьергарды. Кто во всём этом виноват, предатели при дворе или сам Апраксин? Румянцев знал, что Елизавета Петровна больна, и, вполне очевидно, кто-то пользуется этим, помогая тем самым прусскому королю. Но кто эти люди?

Фермор сдержал своё слово и поддержал Румянцева в сражении при Гросс-Егерсдорфе. Правда это было сделано им значительно позже и как-то не конкретно, но всё же сделано в отдельной реляции на имя государыни: «дивизии моей генерал-поручики Матвей Ливен и Салтыков, генерал-майоры: Резанов, фон Боуман, принц Любомирский, граф Румянцев и бригадир де Гартвис, каждый по своей должности и с храбростью дело свое исправляли». Вместе с тем это было только небольшой прелюдией к главным событиям, которые стремительно стали происходить в жизни графа Румянцева. Была у генерала и другая, хотя и совсем маленькая, но всё же радость, которую доставил ему денщик Степан. На другой день сразу после сражения, приводя в порядок  его генеральскую амуницию, он как бы невзначай сказал:
- Ваше превосходительство, солдатская молва гутарит, будто вы вчерась хорошо наподдали пруссакам.
- Кто это тебе такое сказал?
- Как кто, да все вокруг только об том и гутарят.

В октябре 1757 года, государыня Елизавета Петровна выздоровела, чем очень расстроила поклонников будущего императора Петра III и первым делом издала указ об отстранении главнокомандующего армией Апраксина от должности и о проведении расследования его отхода из Восточной Пруссии. В конце октября Румянцеву стало известно, что бывший главнокомандующий был арестован и заключён под стражу. «Бог ему судья, - подумал Пётр Александрович, - не осуждая его действий, хотя теперь точно знал, что он причинил ему не мало вреда». В то время бригада Румянцева уже проследовала обратно Тильзит, восточный берег Немана и находилась в Литве. Размышляя о решении Апраксина, Румянцев пришёл к выводу, что командир не должен ничего и никого бояться, а заниматься только своим делом – бить неприятеля и никогда не позволять ему застигнуть себя врасплох.

Но армия не должна находиться долгое время обезглавленной, и посему, в середине ноября Румянцев получает другое… и очень важное известие о том, что новым главнокомандующим армией назначен Виллим Виллимович Фермор (!). Вскоре Пётр Александрович получает от него предписание приступить к формированию и командованию дивизии. Цель - готовить её, не медля, к новому походу в Восточную Пруссию. В начале января 1758 г. Румянцев прибывает в штаб главнокомандующего и докладывает о готовности дивизии к походу. При этом, жалуясь на скудное обеспечение дивизии продовольствием, амуницией и фуражом он, не стесняясь, требует его улучшения.

Фермор, выслушав доклад, удовлетворённо кивнул головой и произнёс:
- Граф, поздравляю с присвоением вам звания генерала-поручика, - и, пожимая руку Румянцеву, добавил, - искренне рад, Пётр Александрович, что мы снова вместе!
- Я тоже очень рад, Виллим Виллимович! - ответил, улыбаясь, Румянцев.
- Пётр Александрович, нам предстоит вновь вернуть утраченное - города и амты в Пруссии, овладеть Лабилау и Тапиау, затем идти на Кёнигсберг, Пилау Брандербург и далее, как Бог даст. Знаю, что не всё у нас ещё готово к этому, но мы выступаем зимой, когда нас неприятель не ждёт, тем более, что основные его силы сейчас оттянуты оттуда на войну со шведами. Взаимодействовать вам придётся с генералом-поручиком Салтыковым. Необходимые указания получите в штабе. Вы готовы !?

- Готов, ваше высокопревосходительство!
- Удачи вам, граф! С Богом!
Румянцев быстро покинул штаб Фермора, сегодня он как никогда спешил к своим бригадам, полкам и батальонам, с которыми пойдёт в новый поход в Восточную Пруссию. Он, конечно, не знает, что ещё ждёт его впереди, но он верит своим генералам, офицерам и солдатам, что они вместе преодолеют любые трудности, возникшие на их пути.
.
послесловие следует