Наследие Арна. Время Вдов. Гл. Третья. Ч. Третья

  В первом состязании молодые наездники должны были выбить противника из седла с помощью продолговатого кожаного меха, наполненного песком. Обычно эти бои длились долго и упорно. Но только не в этот день.

    Биргер  сделал  пробный круг, подхватил с земли мех с песком и попытался им  размахнуться,  придерживая на короткой уздечке возбужденного Ибрагима. Внимательно за ним наблюдая, его соперники  обеспокоенно переглядываться. Указав на козлоподобного представителя северных свеев, Биргер отъехал на другой конец площадки и остановился и стал ждать. Его противник сидел на широкой и очень сильной гнедой лошади, которая, по мнению Биргера, идеально подошла бы для тяжелого труда по заготовке леса, особенно если ее кастрировать и обучить вывозить массивные бревна.

    Похоже, Козел не сделал выводов из той легкости, с какой Биргер скинул его с балки. А может, как любой  дикий выходец из северных земель,  считал осторожность трусостью. Или рассчитывал, что силы и скорости его атаки будут достаточны, чтобы наказать не только Фолькунга, но и сбить с ног его коня. Пришпорив лошадь, он бросился на Биргера с бешеной скоростью и неистовым свеалендским боевым кличем, предвещавшим  противнику ужасный конец.

    Выглядел он очень забавно. Замахнувшись кожаным мехом и выискивая в седле опору для удара, он рассек воздух и сам чуть не свалился с лошади. Услышав позади робкий смех, он обернулся и смог разглядеть лишь высоко поднятый хвост ускользающего скакуна Фолькунга.

     Биргер гарцевал спокойным легким галопом. Достигнув трибуны, он поднял кожаный мех, встряхнул его, чтобы песок опустился на дно, и обернул вокруг руки так, что он стал короче и  тяжелее. Он начал дразнить Козла, вращая мех над головой, спровоцировав его на еще одну яростную атаку, что, в общем-то, было несложно.

   Козел тяжело свалился на землю. Посреди тишине, воцарившейся на скамьях гостей и родичей, раздался ликующий крик, и господин Агне с изумлением увидел,  как рабы, слуги и конюхи обнимают друг друга и обсуждают увиденное, не сдерживая эмоциональных жестов. Он быстро подавил первый порыв обуздать слуг, в то время как сидящий рядом родич взял его за руку и спросил, как это произошло. И господин Агне признался, что не может ответить, слишком быстро и внезапно все случилось. Но подумав, ответил, что Фолькунг саданул своего противника со всей силы  по лицу. И с самой неожиданной стороны. Он, должно быть,  остался на месте, ожидая соперника, и как только тот приблизился, одним прыжком повел свою лошадь вперед и вправо, а следующим развернул ее, так что ему удалось треснуть противника сзади широким замахом. Сосед господина Агне возразил, что все было совсем по-другому, и вскоре они поссорились, но быстро пришли к согласию в одном, но несомненном — видеть подобное искусство им не доводилось никогда. И, если уж на то пошло, такую лошадь тоже. Они сразу же прекратили спор, когда Фолькунг вызвал на  поединок Кнута сына Хольмгейра. Тот, кто проиграет, получит в итоге шесть реп, так почему бы не подождать еще немного?

  «Потому что Фолькунг собирается победить» — подумал  господин Агне. Йон сглупил, выбрав Фолькунга первым соперником на балке, и вот теперь в его корзине семь репок. Если  Кнут получит сейчас шесть реп, их результаты сровняются.

   И он получил их. Но в этот раз Биргер действовал совсем по-другому. Он объезжал его, с каждым разом сужая круг и вынуждая обороняться и не давая тому развернуть свою лошадь. Вот почему он упал, получив удар сзади.

   Эта игра очень нравилась и Биргеру и его Ибрагиму. Зрителям казалось, что он осторожничает с оставшимися молодыми людьми, словно бережет силы, хотя после каждого поверженного соперника он находил новый способ победить следующего. Они нападали на него со все более тающей уверенностью в себе, и наконец последние вообще отказались от сопротивления в надежде как можно скорее избавиться от пытки.

    В игре наступил очередной перерыв, юнкеры доставали свои мечи, а рабы поспешно приносили колья для сушки сена, вбивая их в землю рядом друг с другом двумя длинными рядами и нанизывали на каждый из них по репке.

  Очень скоро две новые вещи привлекли удивленное внимания господина Агне и его пожилых родичей. Во-первых, меч Фолькунга. Проносясь мимо насаженных на колья реп, он не разрубал их замахом, как другие, а лениво направлял меч в сторону, и репы падали словно силой мысли. Судя по всему, меч был удивительно острым.

   Кое-что в поведении Фолькунга удивило их не меньше. Он оставил Йона предпоследним, а Кнута — последним, хотя мог бы с таким же успехом начать с них и таким образом обеспечить им такое количество репы, чтобы вывести их из борьбы. Значит он не стремился победить?

  Еще более странно он повел себя в предпоследней игре — скачках. Понятно, что победитель по сбиванию реп не выдержит шесть гонок подряд и сможет остаться в выигрыше. А этот Фолькунг, по здравому рассуждению, должен был выбрать основных конкурентов —  Йона  и Кнута — в  самые первые заезды. Он же оставил их напоследок, тем самым уменьшая свое преимущество.

   С каждым новым забегом конюхи и рабы ликовали все громче, а господин Агне, занятый подсчетом репок, не хотел отвлекаться на пререкание со слугами. Фолькунг обогнал Йона с минимальным отрывом, и уже никто не верил, что он добьется нового успеха, а Кнут прямо-таки рвался немедленно приступить к состязанию.

    Более того, он вырвался вперед, когда стартовый флажок еще не был поднят, и опережал вплоть до столба, где они должны были развернуться. Фолькунгу удалось сделать это чуть быстрее, и вскоре он догнал его. В это мгновение у его жеребца словно выросли крылья - он пролетел мимо Кнута, как будто тот  не торопясь скакал  по дороге в церковь. И вот теперь среди конюхов и рабов поднялся такой безбожный шум, что господин Агне, больше из приличия, не мог игнорировать их неподобающее поведение. Некоторые из его гостей уже перешептывались и хмурились, глядя на эти представления, хотя сами сидели с удивительной степенностью, словно не зная, стоит ли им радоваться победе неизвестного Фолькунга. Господин Агне отдал слугам строгий приказ немедленно заткнуться и вернуться в конюшни и кузницы, где им самое место. Нисколько не смутившись, они немедленно повиновались,  и уходили, смеясь и размахивали руками, горячо обсуждая зрелище, которое им выпало счастье увидеть.

    Пока уводили лошадей и принесли пиво  перед финальной игрой - стрельбой из лука, Биргер сам отвел свою лошадь, мокрую от пота и пены. В полумраке конюшни его встретили радостные возгласы грубых конюхов, каждый из которых жаждал прикоснуться к Ибрагиму. Все они были взволнованы, а самые смелые  попытались пожать Биргеру руку, и он  с удивлением отвечал на их рукопожатие. Они говорили, перебивая друг друга. Он просил их позаботиться об Ибрагиме, медленно помыть его, а потом обязательно укрыть, не дожидаясь наступления первых вечерних холодов. Когда он собирался выйти, один из слуг имел наглость упомянуть, что в соседней конюшне стоит течная кобыла. Биргера покоробил этот скрыты намек и он неодобрительно посмотрел на раба. Один из мужчин поспешил извиниться, объяснив, что его зовут Ирйе и он свободный человек — он отвечает за конюшни. У них вовсе нет злых намерений, продолжил он, но такой великий победитель, как этот славный жеребец, заслуживал вознаграждения, а он вряд ли будет рад пиву и мясу. Кроме того, жеребенок от такого отца станет настоящим украшением фермы.

 Пока Биргер в раздумье потирал подбородок,  конюхи затаили дыхание.

— Ну хорошо, — кивнул он. — Мне приятно, что вы оценили моего жеребца. Позвольте мне сказать, что ни я, ни мой Ибрагим, так его зовут, не будем против, если он посетит кобылу.

     Биргер улыбнулся, резко развернулся и вышел, чтобы рабы оставили его в покое.  Оказавшись на свежем воздухе, он покачал головой и перекрестился какой-то своей мысли. Не совсем представляя, как мужчина и женщина производят на свет детей, он прекрасно знал, как рождаются маленькие жеребята. Он надеялась, что Ибрагим будет уставшим, когда предстанет перед своей новой подругой, и не будет издавать неприлично много шума во время занятий любовью.

    Войдя в кладовую, он нашел среди багажа свой лук и снова перекрестился, подумав, что ему не придется воспользоваться чужим перед предстоящим  решающим состязанием.

   Двумя мишенями для стрельбы служили тюки сена, покрытые тонким льняным полотном, с намалеванными на нем черными и красными кругами, для того, чтобы зрители даже издали могли увидеть попадания или промахи участников.

    Вновь Биргер первым выбрал  Козла и вскоре пожалев об этом. Тот оказался отменным стрелком и Биргеру пришлось приложись немало усилий, чтобы победить. Тогда он и задумался, что не учел все риски и  когда придет время считать репу в корзинах, его замысел может провалиться. Ему вспомнилась история, которую часто слышал в детстве.

   Перед своей свадьбой его деду Арну сыну Магнуса довелось поучаствовать в юношеских играх чести, и его соперником был не только будущий конунг Эрик сын Кнута, но и его отец Магнус Манескёльд.  Получились не виданные доселе состязания, прогремевшие на все королевство, и не только потому, что отец и сын, два искуснейших стрелка Западного Гёталенда, соперничали друг с другом.  В замке Арнес до сих пор были выставлены две мишени с золотой  и серебряной коронах победителей, висящих на семи стрелах, кучность стрельбы которых была просто поразительной. Стрелявшие  последними — дедушка Арн и брат Гильберт, его друг и наставник, выпустили свои стрелы так близко друг к другу, что на них можно было повесить тяжелую корону, и это с расстояния в тридцать шагов. Гости замка по сей день дивились на эти мишени. Находились мужчины, утверждавшие, что эти стрелы прикрепили специально, чтобы морочить людей, потому что так стрелять ни одному человеку не под силу.

     Биргер понял, что  наивно переоценил свои силы в надежде повторить их стрельбу. Его дед Арн и брат Гилберт так же как и он, безнадежно плохо метнули топоры и копья, но к концу игры в их корзинах оказалось меньше репы, чем у всех остальных. Он мечтал победить, но и это было не главным. То, что он задумал сейчас, не имело ничего общего с благородством и честным соперничеством. Нечто иное, а именно борьба за господство в королевстве, весило гораздо больше. В такие минуты мужчина должен быть мудрым, как Биргер Броса, а не безумцем, как Кнут сын Хольмгейра. Он сделает то, что должно, словно Биргер Броса, его отец и  Арн сын Магнуса и даже конунг Эрик, сидят сейчас среди зрителей.

   Лучники, которых он вызвал вслед за Козлом, не шли с ним ни в какое сравнение. В итоге остались только Кнут и Йон. Биргер указал на Кнута, который глубоко вздохнул, схватил лук и шагнуть вперед, чтобы выпустить первую стрелу.

Он долго выцеливал, но все же попал в самый центр красного  круга.

— Пересчитал репы? — спросил Биргер, вытаскивая стрелу и внимательно осматривая ее, прежде чем наложить на тетиву.

— Единственное, что я посчитал — от твоих стрел много зависит, — ответил Кнут.

Биргер кивнул и попал в цель рядом со стрелой Кнута.

 — В моей корзине восемнадцать реп,  — рассуждал Биргер, изучая следующую стрелу. — У тебя шестнадцать, у Йона — семнадцать. Если я выиграю у тебя, потом у Йона, у всех будет по девятнадцать. Разве это не к лучшему?

   Не дожидаясь ответа, он вогнал стрелу в центр круга и отступил, давая место Кнуту. Тот целил слишком долго и выстрелил неудачно.

    Биргер послал третью стрелу, оказавшуюся рядом с двумя первыми. Кнут опустил глаза и долго сосредоточенно смотрел в землю, настраиваясь с предельной серьезностью, прежде чем выстрелить и попасть в центр красного круга.
 
— Послушай, если ты позволишь мне победить тебя, обещаю, что возьму Йона на себя и мы с тобой станем двумя победителями, — тихо произнес Кнут, когда Биргер  натягивал тетиву.

— В таком случае, объясни, почему два победителя лучше трех — процедил Биргер, быстро прицелился, отправил стрелу и вновь выстрелив немного лучше Кнута.

— Прошу тебя ради дружбы между нами, ради радости победы Йона вместе со своим лучшим другом в  день, когда он оставит позади свою юность, — настаивал Кнут, быстро готовясь к следующей стреле и посылаая ее в центр мишени.

— Ты стреляешь лучше его? — спросил Биргер, снова готовясь выстрелить.

— Если бы мы с Йоном встретились лицом к лицу, я бы выиграл девять из десяти.

   Биргер опустил лук и задумался, как будто собирал все душевные силы для следующего выстрела. Прицелившись вновь, он сделал свой худший выстрел и Кнут начал догонять его.

— Я дам тебе выиграть, если ты отдашь победу Йону, — отрезал он, отводя взгляд от цели. — Если ты поклянешься своей честью, так и будет.

— Клянусь, — обрадованно улыбнулся Кнут, и быстро приготовился к следующему выстрелу, оказавшимся удачным.

    Биргер попытался промахнуться, слишком долго целясь. При таких высоких ставках это было делом обычным и многие мужчины теряли хладнокровие. А после, когда встретились Кнут и Йон, жених, к великому удивлению зрителей, выиграл легко и с большим отрывом.

   Репы торжественно пересчитал сам господин Агне, и отправившись  вместе с невестой Бригидой дочерью Хельге вручать награду победителю,  сделал неожиданный ход, о котором еще очень долго говорили. Приказав принести пень для рубки дров и меч Фолькунга, он призвал к себе  двух победителей и  Биргера.

  Внезапно, оживление на скамьях и радостные разговоры  прекратились, перейдя на шепот, а затем и вовсе стихли.  Никто не мог  понять смысла зловещего приказа господина Агне о пне и мече. Кроме того, этот человек слыл известным упрямцем.

   После недолгого ожидания два согбенных раба приволокли колоду для рубки мяса, поставив ее перед тремя безмолвными юношами.  Господин Агне спокойно и осторожно поместил золотую корону победителя в середину пня, вручил меч Фолькунгу и поднял правую руку, призывая к тишине, что было совершенно излишне - в тот момент на площадке стало на удивление тихо.

— У нас два победителя и только одна золотая корона! — выкрикнул  он. — Ты, Фолькунг, не посрамивший чести своих цветов, получаешь серебряную. Но сначала ты должен заслужить ее своим острым мечом!

   Поклонившись господину Агне, Биргер молча обнажил  меч, вопросительно указав рукой на золотую корону на пне. Мастер Агне так же молча кивнул. Биргер двумя рукам поднял меч над головой, примерился и одним ударом разрубил ее на две равные части, так что ни одна из половинок не отлетела в сторону. Он осторожно вытащил меч, глубоко застрявший в колоде,  вытер его о льняную тряпицу и вложил в ножны, поклонился и отступил назад.

   Господин Агне ответил резким поклоном, взял в обе руки две полукороны и протянул их Йону и Кнуту. Оба несколько обескураженных победителя все же  были очень счастливы. Господин Агне призвал Биргера выйти вперед и без слов и церемоний короновал его серебряной короной.

     Опустились сумерки и гости радостно заспешили в длинный дом к накрытым для пира столам. Со всех концов зала звучали громкие и оживленные разговоры, и в самом деле, нашлось о чем поговорить, а может быть и поспорить об невиданных доселе играх.

   Прежде чем присоединиться к остальным молодым людям, шагавшим переодеваться, Биргер заглянул в кладовую  и  выудил из сумы новую нарядную кольчугу, сшитую из серебряных нитей и сверкающей синей иноземной ткани. Свернув  ее  и прихватив с собой плащ на куньей подкладке, он пересек пустой двор и распахнул дверь дома, где юноши меняли мокрую одежду на праздничную. Настроение в комнате царило неоднозначное — кто-то был вполне весел, другие бросали угрюмые взгляды на Биргера, который вошел и швырнул на кровать большой сверток. Однако Йон и Кнут,  которые покатывались  со смеху от того, что нашли способ пристроить на голову половинки короны тонкими кожаными ремешками, тотчас же подошли к нему, обняли по-братски и громко, чтобы слышали остальным, объявили, что он действительно их друг и благородный воин.

      Не моргнув глазом. Биргер снял свою серебряную корону и бросил ее на кучу одежды,  разделся по пояс и вышел на улицу в поисках купальни. В предбанник было темно и холодно, лишь на  влажном полу валялись два деревянных ведра. Не найдя ничего, чем можно было очиститься — ни березовых веток, ни мыла, он возмущенно схватил ведра и вышел на двор. Сначала он вернулся в кладовую и достал из сумы завернутый в тряпицу кусок мыла из Форсвика, предусмотрительно  положенный Ингрид Ильвой. Он набрал  воды из колодца,  забрался в купальню и тщательно вымылся.  Когда он вернулся в комнату, мокрый и слегка покрытый мурашками, все были почти готовы и он с удивлением услышал ворчание парней, , что  после драки следует пахнуть мужчиной и что  слишком по-бабски идти на пир, благоухая как женщина. Сделав вид, что не слышит, он аккуратно оделся, повернувшись спиной к остальным, которые нетерпеливо переминались с ноги на ногу.  Кто-то из них приготовился выйти первым, но Йон и Кнут остановили их строгим шепотом.

  Наградой победителю становилось  не только корона или ее половина, как заявил  господин Агне, но  и почетное место во главе стола.

   Эти слова вряд ли возможно было истолковать превратно. Вот почему Кнут и Йон, а между ними Биргер, первыми вошедшими в зал. Их встретили бурными рукоплесканиями  и громкими ударами кулаков по столу.
                *   *   *


    Почетные места располагались в самом дальнем узком конце зала,  напротив стола невесты и ее одетых в белое подруг. Слуги указали Йону, Кнуту и ;;Биргеру их места за столом хозяина,  рассадив остальных молодых людей на места чуть пониже.

    Биргеру досталось место  с краю от высоких кресел, где восседали господин Агне, отец и мать невесты, Йон и Кнут. Он не считал себя большим любителем подобных вечеринок, но не видел проблемы в том, чтобы выпить, поесть;  более того, сидя  с краю, он всегда мог покинуть зал по своему усмотрению.

    И все же ему было немного не по себе. Сначала он заметил обращенные на него пристальные взгляды с нижних столов, где люди шептались, указывая на него пальцем. Вскоре его беспокойство усилилось, поскольку не мог объяснить их причины. Женщина, сидевшая рядом и представившаяся вдовой Сигюн из Тьюндаланда,  помогла ему понять в чем дело. Она начала восхищаться его плащом, нежными пальчиками лаская ткань, золотые нити и кожу, и вскоре засыпала  вопросами, где производят такие ценные вещи и сколько марок серебра запросит тот, кто выставит этот плащ на продажу.

      Неприятнее темы Биргер и придумать не мог. Во-первых, он понятия не имел о цене, дома никогда вели подобные разговоры. Во-вторых, его плащ сшила бабушка, поэтому он не продавался. Покраснев, он пробормотал, что  в монастыре Гудхем и в Рисеберге можно купить более качественные плащи, но для этого, вероятно, придется подождать какое-то время и, возможно, заплатить вперед. Однако вдовицу Сигюн не смутила застенчивость Биргера, напротив, она начала расспрашивать его то об одном, то о другом —  и прежде всего, есть ли у него  родичи в Свеаланде. Он ответил, что его двоюродный дядя, Торгильс сын Эскиля, женат на дочери некоего лагмана Лейфа с фермы Норгарн в самой темной части Уппланда, но сейчас он не припомнит ее имени. Выслушав его растерянный ответ, вдовица Сигюн стала до крайности любопытна, громко рассмеялась, пролила пиво ему на колено и тут же начав вытирать его своим бесстыдными руками. Биргер робко отодвинулся, почувствовав, как холодный пот выступил  на затылке. Он предчувствовал, что это соседство не закончится обычной вежливостью и опасался, что он не выдержит его с честью.

     Когда слуги принесли старинный рог в форме большой змеи, укусившей себя за шею, и  выпили первую серию тостов, а затем принесли вторую перемену блюд и новое пиво, разговоры и песни стали еще громче, поднимаясь к дымному потолку. Сигюн, по возрасту годившаяся ему в матери, в своих вопросах становилась все откровеннее и похотливой,  часто находя повод потянуться через стол за нежной морковью в теплом меду или кусочком молодого ягненка, опираясь при этом о колени Биргера, что наполняло его застенчивостью и возбуждением.

    Господин Агне сидел достаточно близко и  вскоре заметил незавидное положение юнкера, а поскольку большинство почетных тостов и других дел, требовавших участия хозяина, были исполнены, он встал и без особых церемоний втиснулся между Биргером и Сигюн.

— Юнкер Биргер, — начал он, как человек взрослый и умудренный опытом, когда они выпили за здоровье друг друга. — а ведь ты мастер в искусстве подсчета репы.  Ты не потерял хладнокровия и тем заслуживаешь моего уважения, моего великого уважения. Я хочу, чтобы ты знал это.

— В таком случае, господин Агне, ты считаешь репы не хуже меня, —  опустив глаза, тихо ответил Биргер.

— Я рад, что мы с тобой поняли друг друга, — просиял господин Агне, с удовлетворением оглядывая зал. — Именно поэтому, юнкер Биргер, я короновал тебя единственной целой короной,  не скрою, с большим удовольствием. Ну довольно  об этом.

   Биргера хватило лишь на то, чтобы молча кивнуть в  подтверждение, но в голову не приходило ни единой мысли, о чем бы продолжить беседу.

— Хочу спросить тебя вот о чем, — продолжил господин Агне, подлив себе и Биргеру свежего пива. — Этот твой меч, где можно купить такой?

— С твоего позволения, господин Агне, — нерешительно промолвил Биргер. — к Рождеству у тебя будет  меч из такой же стали и такой же остроты. Однако мы вместе с тобой должны  отрезали кусок кожи, чтобы мне знать, какой длины и ширины меч ты предпочтешь .

— Послушай, я не выпрашиваю столь дорогого подарка, я человек, который платит честно, поэтому  повторю вопрос о цене, — оборвал его господин Агне, с трудом скрывая искру соблазна, пламенеющую в его глазах.

— Господин Агне, я хорошо понимаю, что ты благородный человек, — быстро и непринужденно ответил Биргер, внезапно почувствовав себя в ударе. — Только ты, господин Агне, оказал мне, твоему незнакомому гостю, — такую ;;честь, которой я мне никогда не забыть. Вот почему я должен тебе услугу, и хотел бы отплатить  — чем скорее, тем лучше. Итак, к Рождеству у тебя будет новый меч.

— Ты не простой Фолькунг, юнкер Биргер! — воскликнул господин Агне, довольный тем, что его уговорили принять меч, какого не будет ни у одного из родичей. — Так признайся мне, откуда у юнкера такие изысканные манеры и кто твой отец.

— Я Биргер сын Магнуса из Ульвосы. Моим отцом бы Магнус Манескёльд, которого вырастил ярл Биргер Броса из Бьёльбо, а рыцарь Арн сын Магнуса — мой дед — ответил Биргер с высоко поднятой головой,  с гордостью произнося каждое слово.
 
   Побледнев, господин Агне задумчиво кивнул и, не говоря ни слова, допил до дна свою кружку. Он  встал и извинился, сказав, что ему пора возвращаться к родичам и епископу. Он будто бы хотел фамильярно похлопать Биргера по плечу, но испугано остановился, взял пустую кружку и удалился.

   Вдовица устремилась к Биргеру, как жадная пчела на цветок, сев столь близко, что он почувствовал мягкое тепло ее бедра. Она взволнованно прошептала, что все слышала.

   Что касается господина Агне, он счел за благо обсудить несколько деликатных вопросов с епископом и будущим кровным родичем, сидевшими во главе почетного стола. Что именно задумала похотливая вдова Сигюн, не имело особого значения, по крайней мере, в эту брачную ночь, когда ей было бы трудно пробраться в спальню к юношам. Кроме того, каждая вдова могла свободно располагать своим телом, не вызывая при этом раздоров и лязга мечей.

    Но стоило внимательно приглядеться к Брюнульфу из козьего рода Уппланда, и в худшем случае предсказать ближайшее будущее с дым пожаров и скорбящими вдовами, потому что он позорно стал черной редькой — как называют в играх занявшего последнее место. В этом он, конечно, винил не себя, а Биргера сына Магнуса.

   Итак, спасая свадьбу от величайшего несчастья, господину Агне предстояло сделать нелегкий выбор.
    Можно было бы без особого шума призвать к себе Брюнульфа, тихо и ласково попытаться охладить его жажду мести, объяснив, кого на самом деле он намерен убить этой ночью и что последует, если к несчастью для него и его родичей ему это удастся.

    Можно поступить и по-другому: приказать нескольким стражникам заковать Брюнульфа на ночь в каком-нибудь амбаре или складе, что оказалось бы гнусным и безжалостным.

  Лагман Хельге из Готсунда, будущий кровный родич господина Агне, высказался против заковывания в амбаре, аргументируя тем, что негоже так унижать молодого родича на свадьбе. Сделай они это, последствия будут непредсказуемы. По его мнению, лучше предупредить молодого Брюнульфа, что если он заиграется со своим мечом, то вскоре окажется мертвым. Нанося удар из-за угла,  как поступает лишь мерзавец,  чей дом будет сожжен, а родичи до третьего колена  вырезаны мстительными Фолькунгами, пришедшими из земель к югу от лесов. Человек, не послушавший столь мудрых речей, просто глупец.

   Однако епископ Ульв из Стренгнесса поделился горьким опытом доверия к разуму тщеславных юнцов, особливо после того, как им удалось опорожнить щедрые запасы пива. Епископ полагал, что лучше предпочесть определенное неопределенному. Можно обезвредить юного Брюнульфа на одну ночь, приковав его цепью к сараю, но это станет для него истинным оскорблением. Наверняка на следующий день, лишь только его освободят,  он уйдет в ярости и после этого у лагмана Хельге возникнут проблемы. Все это лежало на одной чаше весов.

  А на другой — огонь, смерть и ночные всадники в серебристо-синих цветах. По имени и семейным связям этого юнкера Биргера можно, по крайней мере, заключить, что месть за него будет страшной.

   Они порешили на том, что стоит проводить молодых на брачное ложе, а после быстро и  не привлекая внимания, отвести Брюнульфа в  одинокую спальню, заперев на замок и выставив охрану.

      Биргеру становилось все труднее отбиваться от атак вдовицы Сигюн, сделавшейся от выпивки еще смелее, в то время как застенчивость его самого таяла с каждой выпитой кружкой. Кроме того, его потребность пописать стала невыносимой, но он не мог встать и выйти, как остальные, потому что его бесстыдно торчащий член выдавал его греховные помыслы. Однако с таким срочным делом ни один мужчина не способен бороться вечно,  в конце концов ему пришлось накинуть свой толстый плащ на левую руку, скрывая доказательство греха, и сгорбившись, побрести к еловым веткам, сложенным за главными воротами для тех, кто выскочил по нужде. Там собралась группа мужчин, орущих и смеющихся, кто-то из них занимался своими делами на ветвях, другие забавы ради отирались рядом. Увидев Биргера, они дружно замолчали, но через мгновение приветствовали его привычными шутками и вопросами о лошадях. Хотя его нужда стала более чем невыносимой, эта навязанная компания, по крайности помогла его члену вернуться в состояние, позволяющее использовать его по главному назначению быстрее, чем обычно. Его охватило огромное чувство облегчения, и он мочился долго и очень мужественно.

     Вернувшись на место, он обнаружил, что Сигюн приняла его не только так, как он ожидал, но и так, как он уже начал надеяться. В первый раз он посмел коснуться ее бедра, но она тут же улыбкой побудила его попробовать повыше. И когда его член  вновь очень скоро пришел в возбужденное состояние, она нежно сжала его, похвалив  силу и мощь.

 Биргер мог только фантазировать о возможном развитии событий, потому что в этот самый миг все удовольствие под столом внезапно закончились. В зале раздался звук рога, к нему присоединились сопелки и барабаны наемных шутов, а подружки невесты в белых рубашках, босиком и с венками из веток клюквы, начали свой танец. И поскольку, как показалось Биргеру, на этой свадьбе ничего не терпело отлагательств, танец получился коротким, и молодую поспешили отвести на брачное ложе на чердаке в дальнем конце главного дома. Вдовица Сигюн оказалась настолько близкой родственницей невесты, что ей пришло подключиться к проводам. Только тогда Биргер признался себе, что ему недостает этой женщины.

   Чуть погодя на чердак отвели и Йона сына Агне, а два крепких стража притащили еле стоящего на ногах пьяного епископа, чтобы тот в последний раз благословил супружескую пару, прежде чем на них накинут одеяло.

   Таким поспешным образом  две семьи связали себя свадьбой, в которой почти все было исполнено в первый же день и в ту же ночь. В результате столь необычного способа распития свадебного эля девичник и вечеринка подружек невесты начались немедленно, хотя и без невесты, точно так же, как мальчишник без жениха.

    В доме, отведенном для празднования парней, Кнута назначили  хозяином, так как его друг Йон оставлял позади свою юность и имел  теперь другие, более сложные обязанности, чем распитие пива с друзьями. Кнут был в прекрасном расположении духа. Однако никто не знал, куда подевался Брюнульф из Упланда, и хотя Кнут отправил двух своих родичей на его поиски, тот как в воду канул. Кнут пошутил, что, возможно, ему захотелось проблевать и проспаться, и он спрятался под кучей хвороста,  как еж в осенней спячке. А может отыскал  похотливую бабенку или распутную вдову, посчитав ее лучшей альтернативой на ночь, чем откликаться на «черную редьку».

  Какое-то темное, незнакомое чувство пронзило Биргера, когда он услышал  о распутной вдове и представил себе Сигюн в объятиях Брюнульфа. Однако после новой порции пива со свежей говядиной и веселым и пылким Кнутом, который сел рядом и все время громко расхваливал его перед остальными, он совершенно расслабился. От враждебности, чего опасался Биргер, не осталось и следа,  и поскольку в начале вечеринки они много вспоминали о прошедших юношеских играх, парни начали шутить о том, кто первым вылетел бы с балки, встретившись с  Биргером, или как они  безнадежны с боевым мехом против него. Разговор плавно перешел на Форсвик и слухах о нем, ходившие по королевству. В одно мгновение Биргер оказался в центре всеобщего внимания и вскоре выпил больше обычного. Он начал хвастаться, чего никогда не делал раньше. Его учили, что мужчина позорит свой меч, если позволяет своему языку занять его место.

  Однако к северу от лесов многое отличалось от Западного Гёталенда, где он вырос. На юге девушкам строго запрещалось приходить в дом молодых людей после девичника. Здесь же
Кнут сам пошел за ними, и вскоре в прихожей раздалось хихиканье и легкие шаги. Он распахнул дверь и раскинул руки, приветствуя друзей со словами, что сейчас начнется настоящее веселье юности. Дрожа от холода, девушки, сбежавшие с девичника, бросились внутрь, скинули плащи и согрелись у огня, прежде чем начать танцевать в своих тонких белых рубашках вокруг длинного стола молодых людей, что вызвало громкие крики и аплодисменты. Биргер от удивления опрокинул кружку, и огонь, который вдовица Сигюн разожгла  в нем нынче вечером, вспыхнул с новой силой.

   Ночь в доме юношей получилось долгой, шумной и суетливой. Но им не стоило беспокоиться по этому поводу, поскольку в длинном доме Агнехюса, она, безусловно, была такой же. На следующий день никто не проснется раньше полудня, и старики, несомненно, лягут спать раньше молодых, и они не будут знать, что делают их сыновья и дочери в ту ночь, когда поспешный брачный эль изменил не один свадебный обычай.

    Та, что подошла к Биргеру, звалась Сигню, но он, похоже, с огромным трудом запомнил ее имя и несколько раз назвал ее Сигюн. Ее выбрал не кто иной, как Кнут, предварительно спросив девушек, кто из них сильнее всего хочет его друга Биргера.

  Потом он смутно помнил, как они вышли вдвоем, завернувшись в его большой теплый плащ, и направились к одному из амбаров. Зато он долго не мог забыть ее тонкие, мягкие руки и прекрасное лицо, а больше всего то, что не решался описать словами даже в мыслях.

   Проснувшись на следующее утро, он был совершенно не тем, кто пришел на вечеринку молодых людей и юных женщин. Кнут определил это так, громко высказавшись среди парней, и тем смутив Биргера: разница в том, что теперь он стал мужчиной, полностью и всецело, а не только с мечом и щитом.

    На вторую свадебную ночь всех девушек крепко заперли под охраной матерей и родственниц, а  среди гостей поползли неприятные слухи. Биргеру  больше не удалось остаться наедине с юной и прекрасной Сигню.
   Зато он провел незабываемы минуты с такой же прекрасной вдовой Сигюн, которая, хотя и не была особенно молода, оказалась более страстной и бесстыдной, чем любая девица.

  Отправившись после третьей свадебной ночи вдвоем с Кнутом  в Стренгнес на поиски лодки в Телье и Сёдерчёпинг, они впервые стали друзьями без принуждения. Кнут объяснил ему, что теперь они квиты: если Биргер его наставник в искусстве обращения с мечем, то Кнут открыл ему двери в мир добродетелей, таящихся на соломенном ложе. Таким образом, между ними установилось значительное равенство.

    Биргера не мучили мысли о грехе, гораздо больше его занимало ощущение своей мужественности. Вот почему слова Кнута об их уравнивании не вызвали и тени возражения.
      
   По окончании одиннадцати дней отсутствия они вернулись на речной барке в Ульвосу и, к всеобщей радости, им было что порассказать о лже-троллях и свадебном пире на севере.

   Ингрид Ильва первой заметила, как непринужденно Биргер и Кнут общаются друг с другом, решив, что они превратили необходимость в добродетель, облегчая себе жизнь, и более притворяются друзьями, чем есть на самом деле. Однако вскоре она почувствовала —  произошло что-то еще, не имеющее ничего общего с убитыми разбойниками и юношескими играми, о чем они с удовольствием рассказывали, перебивая друг друга. И это что-то,  изменившее ее сына,  молодые люди не обсуждают со своими матерями.

  Она ничего не сказала о своем открытии, да ей и нечего было говорить, рано или поздно это должно было произойти. Она была убеждена, что пройдет немало лет, прежде чем Биргер возляжет на брачное ложе с той, кого изберет ему она. А за  долгое время ожидания такой человек как Биргер не может не стать мужчиной. Тем не менее, она, как мать должна была  предупредить сына о женщинах, близкое общение с которыми могло обернуться против него и привести месть в его собственный дом.

   У нее появилась возможность заговорить с ним на эту тему раньше, чем она того ожидала. Два осенних месяца вплоть до первого снега Биргер и Кнут практиковались, согласно приказу конунга. По правде говоря, они занимались гораздо усерднее, чем мог потребовать даже конунг Эрик.

Между тем приближалось Рождество, и Кнут предстал пред ней, объясняя, что он благодарен Биргеру и чувствует себя обязанным оказать ему честь, приняв его в качестве гостя — своего собственного и его отца Хольмгейра — в  Вике на время рождественских праздников.

  Кнут говорил  с большой искренностью, подбирая правильные слова, вот почему Ингрид Ильва не решилась отказать в его просьбе, хотя в глубине души знала, что не стоит спешить с ответом, ведь мысли двух молодых людей занимали не ранняя рождественская служба, поход в церковь и молитвы перед Рождеством Христовы.

    Она оказалась даже более чем права. Кнут расписывал Биргеру всевозможные удовольствия, не забыв упомянуть, что одна из ферм вдовы Сигюн находится по соседству с Виком, поместьем его отца.

   Нынешней зимой лед встал рано, поэтому Биргер и Кнут отправились на санях на север в Мёларен и Вик сквозь льды и леса. Они собирались сделать крюк через Фугдё близ  Стренгнеса, где Биргер должен был оставить недавно выкованный меч из Форсвика в знак благодарности господину Агне. Ингрид Ильва еще долго после того, как они тронулись в путь, слышала их веселые голоса и смех, эхом разлетавшемся в морозном воздухе.