Спираль времени Часть 4

«Иногда ты выбираешь любовь.
Иногда — себя.
А иногда теряешь и то, и другое,
потому что слишком долго думаешь.»
— неизвестный Змей


…Зина шла по весеннему парку. Яркое синее небо, слепящее солнце, на которое приятно смотреть, жмуря глаза. Цветущие деревья и первая молодая зелень. Воздух наполнен сладким цветочным ароматом, жужжанием пчёл и массой других разнообразных весенних звуков.
Она присела на краешек скамейки, подставила лицо солнцу. Прошло уже два месяца, как она отдала удава в местный зоопарк, переложила его тело-кольца в дорожную сумку, провела ладонью по узкой голове… и решительно закрыла сверху молнию.
Директор местного зоопарка не знал, куда посадить Зину, вертелся около неё, приговаривая разные любезности. Он не мог поверить своим ушам, когда ему позвонили и сказали, что готовы безвозмездно передать зоопарку уже взрослую особь тропического удава.
— Конечно, вы не беспокойтесь, — говорил он, щуря маленькие глазки и широко улыбаясь. — Мы создадим вашему питомцу все условия, у него будет специальная вольера.
— Вот, подпишите тут. Всё формально.
Она кивнула, будто сквозь вату. Взяла ручку. Подписала. Рука дрожала.
Мир вокруг как будто стёр контуры — остались только её имя на бумаге и запечатанная сумка рядом.
Сейчас, вспоминая это время, она невольно поёжилась — было больно и неприятно. Она также вспоминала, как изменились их отношения с Владимиром. Он старался окружить её заботой и вниманием, но какая-то тень отчуждения всё равно стояла между ними. Зина ничего не могла с собой поделать. Она понимала, что пустилась на этот поступок ради любимого человека, но в то же самое время не могла понять, почему она должна была приносить в жертву то, что было дорого ей.
Этот удав, этот змей, этот её питомец был частью её души, её привязанностью, её спутником, когда она жила в одиночестве. Она не приходила в зоопарк эти два месяца, чтобы суметь успокоиться, не переживать так сильно. Сейчас она шла туда, чтобы посмотреть на него. Она не позвонила директору и ничего не сказала охраннику,  просто купила билет и пошла к павильону, где располагались экзотические животные.
Сжатый, специфический воздух ударил в нос, как только Зина переступила порог павильона. Постепенно привыкая к нему, она шла вдоль стеклянных стен, через которые можно было рассмотреть диковинных рептилий и животных.
Пройдя до конца павильона, она подошла к знакомому вольеру, волнуясь, стала смотреть, но ничего не увидела. Там было пусто. Нехорошие мысли вихрем взвились в голове Зины, но она взяла себя в руки и решила выяснить.
Оглядевшись вокруг, увидела синюю дверь, подошла, решительно постучала и, дёрнув за ручку, вошла вовнутрь. Это было подсобное помещение, в котором стояли вёдра, валялись тряпки. На полках, на стене в ящиках горкой — какие-то зёрна, опилки, в углу кучей насыпаны мелкие камушки и песок. В конце комнаты стояла небольшая кушетка, на которой сидел мужичонка. Он, видимо, спал, а когда Зина постучала — он сел и теперь постепенно приходил в себя от вязкого послеобеденного сна.
— Извините, — начала Зина.
— Я разбудила вас, — продолжала она с виноватым видом. — Я не хотела.
Мужичонка внимательно разглядывал Зину, пытаясь понять, чего нужно здесь этой нарядно одетой женщине.
— Ладно, чего уж там, — добродушно ответил мужичонка, растирая сухими руками глаза.
— Я спросить хотела, — Зина внимательно смотрела на него. — Тут у вас удав был, большой такой, два месяца назад привезли.
— Был такой, — легко сказал он. — Да помер. Такое дело.
Сердце Зины ухнуло, и в груди что-то невыносимо сжалось.
— Как умер? — упавшим голосом спросила она.
— От тоски, — многозначительно сказал мужичок, видя, какое впечатление произвели на неё его слова. — Свернулся кольцами и отказался есть. Такое дело.
— Мы ему каких только крыс не пускали, мышами пробовали — он не реагировал… вообще... такое дело…
— Может, он заболел? — пыталась узнать Зина.
— Неет, милая, мы к нему нашего ветеринара приводили. Он смотрел, наблюдал. Потом этот, как его, специалист по змеям приходил — щупал, смотрел.
— Здоровая, говорит, особь, только в депрессии, — деловито продолжал он, приподняв кустистые брови над маленькими глазами.
— Его ж к нам в зоопарк отдали, так задаром — баба одна… Мужик её, больно, не хотел жить со змеем-то в одном доме…
— А что, понять можно — говорят, кусал он его… — продолжал он.
— Вот только какая заковырка получается: неразумное существо, божья тварь, а не смог этот удав без женского тепла жить… что ж, у него сердце, что ли, есть, иль душа? Не захотел без неё жить… и помер.  Такое дело, — произнёс он в заключение свою любимую фразу.
Зина опустилась на железную табуретку, стоявшую рядом с ней.
— А тебе зачем? Что про него интересуешься? — опомнившись, спросил он.
Зина беспомощно смотрела на мужичонку.
— Я так… из любопытства, — смутившись, соврала она. — Слышала эту историю, хотела увидеть удава… не получилось.
Она хотела ещё спросить, узнать какие-то подробности, попытаться понять — почему всё так произошло и что можно было сделать. Но, посмотрев на мужичка, на его мирно скрещённые руки на коленях, спокойный и рассудительный взгляд маленьких глаз, поняла, что не может… не сможет сказать, что это она — та неразумная баба, которая отдала, наверно — предала своего питомца.
— Спасибо. Я пойду, — нерешительно сказала Зина и шагнула из комнаты прочь.
________________________________________
Она возвращалась назад, в свою жизнь, шла быстрыми, широкими шагами по тому же весеннему парку. Но всё теперь виделось ей другими глазами.
Навстречу ей шли прохожие, она встречалась с ними взглядами. Ей казалось, что на неё смотрят с осуждением. Она шла и знала, что никогда не простит себе этой ошибки, этого предательства. Она стояла тогда перед выбором и приняла решение, которое по человеческим меркам было разумным и правильным. Но она никак не ожидала, что обычный удав, представитель животного царства, не перенесёт разлуки с ней — не захочет жить без неё…
Она шла и думала, как часто люди, наделённые умом и чувствами, совершают предательства по отношению друг к другу. Вспомнила телефонный звонок, мягкий голос в трубке, сказавший, чтобы она не ждала больше Владимира, потому что он не вернётся, потому что у него есть семья и две маленькие дочки. Он даже не позвонил сам — это сделали за него.
— Что же мне теперь — свернуться в тугую спиральку и умереть? Отказаться от еды и питья? Бросить вызов жизни, отключить в себе всё живое? Забиться в мутном омуте обиды? — мучительно думала Зина.
Ответила не сразу.
— Наверно, не смогу. Да и не захочу. Просто не должна. В память о своём замечательном удаве. Всё закономерно. Я совершила предательство — и оно ко мне вернулось.
Она шла, и мысли кружились в её голове: когда человек совершает физическое преступление — что-то украдёт, покалечит в пьяной драке соседа, или, того хуже, убьёт, — то его привлекают к ответственности. Хватают, одевают наручники, дружно судят, выносят безжалостный приговор, сажают за решётку. Пусть сидит — думает, искупает свою вину, несёт заслуженное наказание. Всё правильно — так было и так будет.
А что происходит, когда человек совершает преступление нравственное, духовное — в той сфере, что мы называем отношениями? Когда есть любовь, она живёт, и двое пребывают в состоянии невесомости, полного счастья. И вдруг — гром среди ясного неба: один из двоих «окрылённых» вдруг спотыкается, задерживается взглядом на ком-то другом, не на тебе, любимом… Вдруг останавливает эту счастливую карусель-круговерть, на которой так было замечательно кружиться. Вдруг надоело. Вдруг осенило, что вокруг есть ещё много других разных качелей-каруселей…
А тот второй ещё кружится, ещё веселится, ещё не понимает, что произошла катастрофа, ещё не может прочесть в любимых глазах лжи и фальши, ещё проникнут и пропитан чувством и думает, что это — навсегда, и, как полагается говорить в таких случаях, — верит, что лишь смерть может разлучить их...
Что делать в таких случаях? Кому жаловаться? Как наказывать? Судить? Как справиться с разрушающим чувством обиды? Как вылечить истерзанную душу? Своё сердце — бедное, нежное сердце, которое стучало в такт с любимым? Куда деть несчастные глаза, потухший взгляд, горькие слёзы? Куда деть память? Воспоминания о прошедших счастливых днях — встречах, полных любви и радости? Как истребить в себе память прикосновений рук, губ, дыхания, запаха любимого человека?
Как, я вас спрашиваю, справиться со всем этим? Какую меру наказания вынести человеку, который совершает такой поступок?
— Время, — могут сказать мудрые люди… Всё расставит по своим местам… Оно обладает той целительной силой, заживляющей раны на человеческих душах, судьбах…
Но сколько нужно сил человеку, чтобы пережить этот рубеж, чтобы всё оказалось расставленным по своим местам, и, наконец, «виновный» понёс наказание, а вы успокоились — и лишь тихая грусть скользила бы в ваших глазах при воспоминании о прошедших днях…
— Время… — задумчиво повторила она.
________________________________________
Всё так же ярко светило солнце, и на дорожках воробьи прыгали на тоненьких ножках. По парку шла молодая женщина. На её лице лежала печать боли и страдания.
Как жаль, что мы совершаем ошибки, которые невозможно исправить… Как много дают нам эти ошибки — они учат нас жить: правильно, мудро, честно.
________________________________________
The end