Анаграмма

Фамилия.

     Вишнёвый сад на берегу каменистого ручья у развалин древнего храма, пренебрегая пасмурной погодой и окутавшим его туманом, буйно и безрассудно цвёл. Солнца не было, но было светло и очень душно. «Странно» - подумал Семён, - «вроде бы поздняя осень, снег уже неоднократно выпадал».
     Ватага разновозрастных ребятишек забавлялась и кружилась вокруг него. Дети, как и вишни, были все в белом. Мальчики – в белоснежных матросках и выглаженных шортиках, обутые в такие же кипельно-белые сандалии. Девочки в ослепительных накрахмаленных сарафанчиках, сияющих чулках и летних туфельках. Вот только стрижены все они были наголо, под машинку и все до одного без головных уборов. Однако это не мешало им веселиться и кружится в лёгком и летящем танце.
     Они по одному подбегали к Семёну и, глядя ему прямо в глаза, осторожно и неуверенно брали его за руку своими тёплыми ладошками, и с искренней радостью и восхищением, в порыве возбуждения, декларировали: «Мама! Меня нашла мама!». Потом они поворачивались и, судя по всему, видя что-то за непроницаемым туманом, указывали куда-то в даль рукой, кричали: «Она там! Она нашла меня! Она ждёт!». Отпуская руку, они убегали. Переходили вброд, поднимая снопы прозрачных брызг или попросту перескакивали ручей и растворялись в седом облаке. Рука Семёна ещё мгновение хранила тепло детского прикосновения. А остальные непринуждённо резвились и танцевали вокруг, играли в догонялки и прятки среди осыпанных белыми цветами вишен. Звонко смеялись и визжали, аукали.
     И так, провожая каждого по одному, Семён остался один. Он вдруг ощутил пронимающий озноб и бесконечное одиночество. Он огляделся вокруг – только вишни и серая вязкая дымка вокруг. Штиль и мёртвая тишина. К горлу подступил комок. В памяти проносились, как яркие всполохи, счастливые детские лица и их широко открытые глаза: иссине-голубые, желтовато-зелёные, черные как уголь и янтарно-карие. И все они глубокие, как лесные озёра, и полупрозрачные, как драгоценные камни. В них играли искорки радости и беспредельного счастья.
     Вспышки памяти остывали и таяли. Холод заметно сковывал ноги и ломил пальцы рук. Вдыхаемый воздух стал металлически-ледяным. Вроде бы изо рта должен был бы уже пойти пар, но его не было видно.  Вдруг всё потемнело, словно выключили свет. Сразу весь. Во всём мире.
     В чёрном вакууме пространства появилась белая бесформенная фигура, окружённая желтовато-красным адским светом. Фигура не имела чётких границ, но была похожа на человека в саване на несфокусированном фотоснимке. Сквозь складки ткани проступали черты тела. Гулкий, как в огромном зале, голос, неожиданно свалившийся откуда-то сверху, произнёс: «Зачем ты это сделал, Симеон!?».
     Ужас вместе с морозным вздохом провалился в лёгкие и начал расплываться по телу, расширяясь с каждым качком сердечной мышцы.

- Слышишь, Симеон? – Продолжал голос. – Зачем?

- Я не мог иначе, дети не виноваты… - еле слышно пролепетал он в ответ.

- Семён Маркович! – Вдруг голос изменил тембр и перестал быть раскатистым. Стал суетливым.

- Семён Маркович! Проснитесь, пожалуйста! У нас, по-моему, боевые действия начались! – Голос окончательно превратился в женский. Семён пошарил рукой в темноте, нащупал лежащие на стуле у кушетки пенсне и неловко надел их на нос. Фигура в белом саване начала обретать конфигурации в проёме двери. И быстро и бесповоротно превратилась в дежурную воспитательницу Марию. Впрочем, почти все её называли Марусей, дети из младшей группы - тётей Марусей, и только Семён предпочитал величать её по имени-отчеству, несмотря на её весьма юный для воспитателя возраст. Хотя, сам он ненамного старше Марии и определённо испытывал к ней симпатию. «Маруся! Звёздочка ты моя ночная. Как же ты меня напугала!» - сонно подумал Семён. Она была закутана в ватник и держала керосиновую лампу, с вывернутым на всю фитилём.

- Семён Маркович, идёмте скорее! Пока, не случилось беды. – Всё ещё с ноткой паники, но более вразумительно сказала Мария.

     Семён Маркович сбросил с себя тулуп, служащий ему одеялом. Сел, скрипнув кушеткой и выдохнул облачко пара. Поёжился и нащупал на полу ногами обрезанные по щиколотку безразмерные валенки, такие неуклюжие, но такие тёплые и жизненно необходимые в этом промерзающем щелястом здании. «Вот тебе и тапочки… домашние» - подумал Семён и неуклюже воткнулся в них. Развернул ватник, который заменял ему подушку и не просовывая руки в рукава, накинул на плечи. Слегка покряхтывая, встал и неуверенной походкой пошёл за женщиной, которая, почти переходя на бег, засеменила по коридору.
     Спустившись по стонущей скрипами деревянной лестнице, он завернул за угол и пройдя мимо вжавшейся в стену Маруси с округлёнными глазами, замер на входе в канцелярскую комнату. Однако, никакого предчувствия беды или ощущения опасности не возникало. Спокойствие и деловой настрой на решение проблем, правда, под ватой малого сна и быстрого пробуждения.
     У стеллажа с папками стоял сотрудник НКВД в расстёгнутой до ремня шинели и фуражкой в руках. Он был красный как варёный рак, его трясло и со лба скатывались капельки пота. Руками он перебирал фуражку. Искажённое ненавистью лицо хотело, видимо, ругаться на чём свет стоит, но, почему то, молчало как набравшее в рот воды. «За что ж они детей то так, как каторжных, постоянно? Опять конвоир… Что-то взбешённый он в этот раз. Не было бы скандала. Кого ж он к нам доставил такого?» - помыслил Семён Маркович.
     За столом сидела завуч Альбина Яковлевна. Была она бледной как мертвец и откинулась на спинку стула, далеко отъехав от стола. Она глубоко и часто дышала, постанывая или подвывая при каждом вздохе. «Альфа Омеговна – края бесконечности. По-моему, как-то так её дразнят воспитанники?» - почему-то подумалось Семёну. Он мысленно улыбнулся, по-доброму. Она действительно внешне очень грузная женщина. А, одетая в ватник, вообще занимает пол комнаты. Дети часто втихаря отпускали шуточки по поводу неуклюжести этой пятидесятилетней женщины. Но, в глаза, никто никогда не позволил бы себе даже зло улыбнуться. До того, как попасть на службу в этот детдом, ещё при царской власти, она была завхозом в какой-то гимназии. «Странное же дело: женщина-завхоз. Обычно мужчины работают. Муж, у неё, кажется, вообще купец был или настоятель храма... эм… не помню. Сгинул. В какой же это было губернии?» - задал себе загадку, для пробуждения, но, усталость и холод поманили в меланхолию.  «Как же быстро из завхоза она превратилась в завуча. К детям тянется. И всё по доброте своей, хоть она и строгая. Быстро же отходит. И детей успокаивать умеет. А многие дошколята к ней как к маме… Наверное попадья, всё-таки...» - поток реки начал завораживать и манить за собой, веки снова налились тяжестью. Семён покачнулся, но сделал усилие над собой и встрепенулся. Вернул себе осознанный взгляд.
     Около стола, на полу валялась разлитая баночка из-под чернил, но сама чернильница-непроливашка непоколебимо стояла на столе. Рядом лежали раскрытые журнал "учёта прибытия и убытия воспитанников" и папка с карточками кого-то из воспитанников. Лампочка тускло мерцала под потолком комнаты, на столе ей помогала керосиновая лампа. Это помещение на первом этаже корпуса называли «канцеляркой». Называли так потому, что здесь хранились журналы учёта воспитанников, классные журналы, часть личных дел, в основном дошкольников, а также некоторые хозяйственные табели, бланки и прочие бумаги. Тут же эти все документы и заполнялись. Сюда приводили вновь прибывших и убывающих детей. Обитую стальным листом дверь боялись и старались обходить стороной.
     Как же не любил эти «ночные заезды» Семён! «Это же тихий ужас! За день так напрыгаешься, а тут ещё и ночь не спи!» - думал он. Вот и сейчас, всё, что только могло быть ненавистно обругано и про НКВД, и ночные приводы осиротевших детей, и про снабжение продовольствием - было беззвучно охаяно. Эти мысли кавалерийской лавой пронеслись по не до конца очнувшемуся ещё ото сна сознанию. «Хорошо, хоть наше заведение на отдалении от столицы, в этом есть плюсы» - подумал Семён, - «Не так часто это и бывает». И стал немного успокаиваться.
     Понимая, что данная мизансцена – лишь часть представления, Семён Маркович сделал шаг и не торопясь, чуть подавшись вперёд заглянул за стеллаж. Лицо его выражало искреннее любопытство. «Кого же всё же нам послали такого?». Пространство "канцелярки" под электрическим дрожащим светом растягивалось и кажется, ушло бы за горизонт, если бы через несколько метров не упёрлось в сумеречный, огромный дореволюционный несгораемый шкаф. Отдельная история - как попал сюда этот добытый Альфомеговной в каком то сельсовете бронепоезд. Но его величие внушало трепет у всех, даже у самого Семёна. Там, вжавшись в боковую стенку стальной громадины, стоял паренёк, лет шести-семи. Худенький, но довольно высокий для своих лет. Ёжик на голове уже начал отрастать и можно было определить, что у него светло-русые волосы. Его пепельно-голубые глаза были широко открыты. Он часто и прерывисто дышал. А его щёки были все в мокрых полосках. Слёзы градом катились из глаз, разделялись на отдельные дорожки и, играя в перегонки, сломя голову срывались с дрожащего подбородка на пальто. Подумалось: «Кстати, неплохое пальто. Как же его не украли и не отобрали?». Парень, изо всех сил пытаясь удержать на одном уровне двумя дрожащими руками, обхватывал рукоять револьвера. Это ему довольно сносно удавалось. Семён мысленно заметил: «Смотри-ка – курок взведён! А пальчик держит на дужке, а не на крючке. Наверное, папа военный.». Мальчик не ожидал появления ещё кого-то и суетливо перенаправил оружие в сторону мерцнувших отсветом тусклой электрической лампочки пенсне.

- Альбина Яковлевна, потрудитесь объяснить – что здесь происходит? – Как бы между делом, не переставая рассматривать с видимой заинтересованностью мальчика, сказал Семён Маркович.

- А я почём знала, что эти чертенята читать умеют!? – переходя на фальцет выпалила завуч.

- Альбина Яковлевна. – Не повышая голоса сказал Семён, сделав аккуратно пол шага и наклонив голову, не сводя глаз с ребёнка. И почти шипя добавил: – Я миллион раз просил не использовать уничижительные слова по отношению к воспитанникам, тем более в их присутствии.
 
     Габаритная женщина ещё больше раскрыла глаза, отчего, кажется, стала немножечко меньше, и медленно перекатила зрачки по направлению к спине обидчика:

- Он ещё не воспитанник! Я ещё не успела ни карточку заполнить, ни в журнал внести! – оттарабанила она возмущённым голосом, а потом как-то засуетилась. – Они тут стояли. Я у товарища из органов документы приняла и журнал разложила. Чернильница, вот, пустая или замёрзла. А я её долила и села заполнять. А этот, значит, прочитал свою карточку, и как давай кричать! Как вы смеете, говорит. Я никакой не Назаров! Нас так мама никогда не найдёт! А тот воет и воет! Мама и мама! А потом как выхватит из кобуры пистолет у товарища милиционера! Как наведёт на меня… А я Марусе кричу, кричу: зови Семён Маркыча, говорю. – Альбина задохнулась и замолчала, продолжая тяжело дышать и постанывать.

- Я не понял, кто «этот» и кто «тот»?

- Да брат его! – таким же взвинченным голосом продолжала завуч.

     И тут только Семён заметил, что на плече мальчика лежит ещё чья-то рука. Маленькая, совсем детская, с грязными слегка отросшими ноготками. А из темноты тени от сейфа, за его спиной, на уровне подмышки, посверкивают два глаза, на точно такой же остриженной круглой голове.

- Так, значит ты вовсе не Назаров? – С интонацией любопытства произнёс Семён Маркович, обращаясь к мальчику.

- Мы Вейфорды, а никакие на Назаровы! – Мальчик похлопал глазами, всхлипнул и с заметным усилием приподнял дуло пистолета. – Они там перепутали всё! Или нарочно запутать хотят, что бы мама нас не нашла!

- Там в соответствии с инструкцией… - Послышался хриплый голос человека в шинели. – Сказано, фамилии по имени отца, так и записали.

- Получается папа у вас Назарий?

- Не Назарий, а Назар! Назар Вейфорд! Он, между прочим, у военных работает и генерала знает! Этот генерал позвонит и ругать вас будет! – В глазах мальчика появилась какая-то злая уверенность и поток слёз стал меньше. – А вы кто такой?

- Я? – Переспросил Семён Маркович, отпустив полку телогрейки и указав себе в грудь пальцем. – Я в этом детском доме директором работаю. Меня Семён зовут.

- Как папиного знакомого, дядя Сёма? – Переспросил мальчик за спиной Вейфорда-старшего.

- Да. Именно так меня и зовут. Только дядей меня тут никто не называет. Да, из-за моей должности Сёмой тоже никак не хотят, как бы я не просил. Но, Семёном или Семёном Марковичем вполне можно. -  Мальчик еле заметно кивнул.

- Нас надо к маме отвезти! – Опять раздался голос младшего брата, но к концу выкрика он сорвался на густой и продолжительный кашель. Голос явно указывал на то, что брату новоявленного боевика никак не больше четырёх лет и то, что он не здоров. Семён вытянул шею, демонстрируя желание рассмотреть того, кто прятался в тени. Выглянувшая было фигура юркнула обратно в укрытие и, судя по всему, зажала рот ладошкой. Слышался сдавленный кашель.

- Вы почему сюда попали? – Спросил директор.

- Военные попросили папу на завод съездить. Далеко.

- А чем же папа занимается знаете?

- Он инженер. Он здания строит и трубы соединяет, чтобы заводы работали.

- Он папиросы для солдат делает. – Добавил брат из-за плеча.

- Понятно. А почему военные?

- Не знаю, но директор на заводе – генерал. И он самый главный из генералов. Он быстро нас найдёт и позвонит куда надо! – Мальчик опять с трудом приподнял отяжелевший пистолет и подвинул его ближе к своей груди. – Всем вам влетит!

- Знаешь, он уже звонил. – Сказал Семён, вопросительно поглядев на чекиста. – Ведь звонил же?

- Д… Да. Звонил. – Произнёс сотрудник НКВД, сначала с сомнением, потом более твёрдо. – Мне позвонили, и я мальчиков забрал из Даниловки и привёз сюда. Мне машину вот дали, с водителем. Сказали, обязательно двоих. А я сопровождающий.

     Лицо мальчика из напряженного стало удивлённым, но оставалось сосредоточенным.

- Откуда? – Искренне удивился директор.

- С Даниловки, с Даниловского распределительного пункта. Приказали обоих сопроводить сюда.

- Не ближний путь. – Констатировал Семён. - Давно вы там? – Как-то растерянно спросил он у детей.

- Папа в начале осени уехал, а потом приехала машина и нас с мамой повезли к папе. А потом маму высадили, а нас подстригать повезли и фотографировать. А потом там оставили.

- Они мне руки намазали и велели бумагу пачкать… - виновато добавил мальчик из тени.

- Ясно. Кстати, тебя как зовут?

- Владик.

- Владислав, значит. Интересное сочетание… А братика?

- Петюня.

- Ну, со мной вы уже познакомились. – Посмотрел Семён поверх пенсне. – Там за столом Альфа… - Семён осёкся. – Альбина Яковлевна, мой заместитель по организаторской и учебной части. Так… Я же уже говорил, что генерал позвонил.

- Пусть отвезут нас к маме с папой! – Требовательно выкрикнул Влад.

- На машине! – Вставил Петя и опять закашлялся.

- Вот этого, генерал как раз просил и не делать. – С сожалением покачал головой Семён. – Вы же знаете, что завод военными управляется. Понимаете, что это значит?

- Там военная тайна?

- Совершенно, верно. Вот поэтому, маме разрешили туда поехать, а детям там слишком опасно! Это выяснилось в самый последний момент.

- А зачем нас к беспризорникам отвезли?

- Я хочу к маме… - тихонечко заскулил Петя.

- Это, братцы, совсем недоразумение вышло. Вас должны были сюда привезти сразу. Ко мне. У меня родители, если надо поработать далеко или долго, оставляют своих детей. Но, генерал напечатал приказ на официальном бланке, и его адъютант подумал, что нужно действовать строго по инструкции. А инструкция только для беспризорников и написана. Не каждый же день инженеры на военные заводы уезжают так надолго. Вот всё как бы по инструкции, да вот и совсем не то получилось. Правда комиссар?

- Я и говорю мне приказали… - энкэвэдешник вытер наконец то пот со лба рукавом шинели.

- Вот! Товарищ милиционер и приехал за вами, чтобы всё исправить. – Семён улыбнулся. – А вы пистолет у него отобрали. Его теперь генерал накажет за это. А он помочь вам хотел.

- Так ему и надо… - зло прошептал Владик.

- Тем не менее, это тоже несправедливо, по отношению к человеку, который выполняет приказ генерала и старается вам помочь. Думаю, надо вернуть табельное оружие.

- Пусть тогда сам забирает, а то я его боюсь. – Владик покивал головой.

- Опусти руки немного. – Сказал Семён. – Не надо, что бы пистолет на людей смотрел.

     Милиционер нерешительно боком отправился к мальчишкам, переступая приставными шагами, громко шаркая по деревянному полу. Согнулся, неуверенно дёрнул рукой, сначала мимо. Потом одним махом схватился за ствол, выдернул наган из обессиливших повисших рук мальчишки. Отошёл обратно к стеллажу. Перехватил револьвер, аккуратно спустил курок большим пальцем и убрал пистолет в кобуру. Нарочито резко закрыл клапан кобуры и с силой застегнул шпенёк.
     Маленький Петя вышел из темноты и прижался к плечу брата. Владислав обнял его и прижал сильнее. В отличие от старшего брата на нём был перетянутый шнурком драный ватничек, который явно раза в два был больше худощавого мальчика. Шея его была замотана платком. Слегка отросшие белокурые волосы, когда были длинными, скорее-всего были кучерявыми. Мальчики стали похожи на двух воробышков на зимней ветке, двух неоперившихся птенцов в ночном холодном лесу.

- И что мне дальше делать? – Спросил милиционер. – Мне ещё обратно три часа ехать и отчитываться за этих эсеров не доросших.

- А в чём теперь сложности? – Спросил директор детдома.

- Так, документики то не заполнили и отметку в командировочном мне не сделали.

- Ах, да. Вы правы. Альбина Яковлевна, где наша печать? Отметьте, пожалуйста, товарищу путевой лист и удостоверение. И Давайте закончим с заполнением. Запишите мальчиков…

- Если нас не под нашей фамилией запишут, то мы не согласны! Мы всё генералу скажем! И когда мама и папа вернуться, они тоже с вами поругаются! – С героической ноткой прокричал Влад. Петя опять всхлипнул и вжался в брата. – А вас в тюрьму! – Выкрикнул он в сторону милиционера.
 
- Гадёныши… - Прошипел сопровождающий еле слышно, себе под нос.

     Семён Маркович подошёл к ребятам и сел перед ними на корточках, натянув посильнее ватник на плечи.

- Я вам обещаю, что ваши имена сохранятся. Но тут такое дело… - Семён расстроенно посмотрел в пол. – Разведка наших врагов не дремлет, а охрана у меня тут не такая как на военном заводе. Её просто нет. Я не хочу, чтобы вы пострадали. Вас могут найти не только родители, но и враги. Что же нам делать? – Он погладил свою бородку и задумался. Неожиданно его взгляд прояснился. Он поднял голову. Протянул свои руки и положил на плечи ребят, убедившись, что они его не боятся и не отстраняются. Ватник свалился с его плеч на пол.

- Ребята! Братцы! Вейфорды, мои дорогие! А вы знаете, что такое анаграмма?

     Петя посмотрел на брата, Владик сказал:

- Да, конечно. Мы с мамой иногда играем в анаграммы. На листочке составляем слова. А, Петюня умеет немножко читать, но писать ещё не научился. Мама со мной чаще играла. – Голос его стал тише, он опустил глаза, как от стыда. - Я умею.

- Я придумал так… - Просиял Семён, - Альбина Яковлевна, запишите, пожалуйста, мальчиков как Фёдоровых!

- А почему Фёдоровых? – пробубнила завуч, с усилием ставя оттиск печати на документ.

     Взгляд мальчиков стал сначала удивлённым, а потом нахмуренным. Они приготовились к новой атаке и напряглись.

- Ну… - Протянул Семён добродушно. – Вы что не слышите? Вей-фор-ды, вэ, е, эф, о, эр, дэ. Это же без одной буквы анаграмма к фамилии фё-до-ро-вы. – Он встал, продолжая держать мальчиков за плечи, и в такой согнутой позе, заглядывая в их глаза, радостно сказал: - Я сдержу своё слово, и вы останетесь, как бы под своей фамилией, и в то же время зашифрованы! Никакой шпион вас не вычислит! А для родителей я напишу письмо, что бы они искали вас по анаграмме! И они конечно же сразу догадаются, особенно мама. А ваши имена и без того не изменятся. – Правда, комиссар? Вы же передадите? И в Даниловском детприемнике скажете, что бы поправили в реестре?

- Да, всё я передам, всё… - пробурчал милиционер, заталкивая сложенные листы в планшет и застёгивая шинель. – Поеду я… Вы только рапорт не того… Не давайте хода. Я вас прошу.

- Да, конечно. Никаких рапортов не будет. Не волнуйтесь. Не забудьте только, пожалуйста, попросить исправить дела мальчиков в Даниловском. До свидания!

     Сопровождающий щёлкнул каблуками сапог и торопливо вышел в дверь.

- Сейчас Мария Серафимовна проводит вас в спальню. Вы высыпайтесь. Вас утром не будут будить. Я попрошу. А завтра, как проснётесь, я с вами ещё пообщаюсь. Мне сегодня тоже хотелось бы немного отдохнуть. – Ласково сказал Семён Маркович. – Мария Серафимовна! Мария, душа моя, где вы там? Будьте добры, проводите ребят к дошколятам и положите их на соседних койках, там были как раз две...

     Мария появилась как призрак со свечой, с застывшим бледным лицом и лампой в руках. Она по-прежнему была в оцепенении. Семён зажмурился на мгновение и потряс головой, прогоняя давешний кошмар.

- И положите их подальше от окна. Лучше к печке поближе. Они продрогли совсем. Петя вон, дрожит весь и кашляет. Дайте ему, кстати, отвар грудного сбора. Фельдшер вчера принёс.

- Пойдёмте, воробышки. – Мария, как будто бы очнулась. – Я вас устрою. Он поманила ребят за собой и увела вон из «канцелярки».

- Что там у них в деле про родителей? Откуда к нам детей с английской фамилией занесло? – Обратился директор к завучу.

- Нету тут ничего. – Буркнула она в ответ. – Написано, что дела под грифом. Распоряжение Фишмана, вроде, «я», «эм» инициалы.

- Понятно.

- В сопроводиловке указано, что по выбытию родителей. А этот чекист сказал, что по шпионскому делу вроде как проходят.

- Ну, нам этого знать не обязательно.

- Само собой, я тоже так думаю.

- Идите спать, Альбина Яковлевна, скоро подъем. Я тоже ещё часочек досплю.

- Поспишь тут. – Недовольно буркнула завуч. Сложила все документы в папку и сунула на полку стеллажа. – Завтра дооформлю. - Зябко поёжилась, забрала керосинку и переваливаясь на толстых ногах в тяжёлых валенках пошла из комнаты. – Спокойной ночи, Семён Маркович.

- Спокойной… - Почти шёпотом ответил он. - Тут грудной сбор не поможет… Как же можно держать детей в такой холодине? Надо дров выписать ещё. – Рассуждал вслух. Поднял с пола телогрейку и сгрёб её охапкой подмышку. Устало подошёл к двери, оглянулся. Посмотрел на пятно от чернил на полу, перевёл взгляд на сейф. Там, подле него так и остались лежать шапки с голов мальчишек. Покачал головой. – Зачем, Симеон? Зачем… - Он выключил рубильник освещения и прикрыл дверь «канцелярки».

Эпилог.

     Отвар не помог. Уже утром у Пети начался жар. Потом он впал в горячку и, не приходя в сознание, скончался через несколько дней. Дошколята по очереди помогали воспитателям и постоянно дежурили у постели больного до самого конца. Приехавший врач поставил диагноз – воспаление мозга. Гибель детей в детских учреждениях тех лет была не в редкость. Но, в этом детском доме, организованном относительно недавно, гибель самого юного на тот момент воспитанника воспринялась всеми с большой тяжестью и горечью. Это несмотря на то, что дети с ним не успели познакомиться. Даже во время встречи наступившего вскоре нового 1930 года, дети старались не сильно веселиться. Младшие мальчики и девочки несли в красный уголок самодельные мелкие игрушки-безделушки с записками «для Пети» и складывали под лампой. Старшие ребята, которых не пришлось упрашивать, что бы написать эти записочки на обрывках газетной бумаги, так старались, что учительница каллиграфии была в восторге и поставила всем отличные оценки за полугодие. Маруся и Альбина Яковлевна тихонько всхлипывали и пускали слёзы при виде этого. Что уж говорить про Владика. Он ходил чернее тучи. Семён его потихоньку опекал, не показывая явной привязанности к отдельному воспитуемому. Ему частенько удавалось переключить его внимание и привлекать к занятиям. Однако подарки и праздники Владик отвергал и замыкался в себе.
     Продолжалось это не долго. Конвоир не долго мучался в сомнениях – написал доклад. Об инциденте с оружием он, конечно, не упомянул. В отношение Семёна Марковича было возбуждено уголовное дело «по укрывательству членов семей шпионов должностным лицом». «Список категории «А», без вопросов - сами понимаете. Очень скоро, тёмным зимним вечером привезли телеграмму: «директор детдома снят с должности». А на следующий день приехали на машине сотрудники НКВД и арестовали его на глазах у всех воспитанников, во время перемены. Увезли в Москву. Все заботы по управлению детдомом взяла на себя Альбина Яковлевна. К слову сказать, ей это очень даже удавалось. Точная судьба Семёна Марковича не известна. По одной версии, его расстреляли в марте 1930 года на одном из подмосковных полигонов вместе с настоятелем *** храма отцом А*** и настоятелем *** храма и директором церковно-приходской школы при нём отцом О***. Захоронены они были общим порядком без организации и обозначения захоронения. Свидетели из числа уголовников, находившихся в том же изоляторе, утверждали, что на вопрос следователей: «С какой целью вы это делали», он всегда отвечал: «Это же дети, они не виноваты, я не мог поступить иначе». По другой версии, у него нашлись покровители из числа благодарных за спасение детей высокопоставленных родственников и статью ему переменили, отправив на поселение в дальние края, где он возглавил школу-семилетку для детей «перемещённых граждан». Эта версия, не смотря на романтичность и маловероятность, заслуживает внимания. Ведь через этот небольшой детский дом, в отдалённом подмосковном селе, бывшей усадьбе графа *** проходило много детей из семей бывших деятелей власти и высших чинов военных, попавших под репрессии. И некоторых, действительно, удалось спасти – сменить фамилии, отправить родственникам или в «надёжные места», откуда их забрали впоследствии. Владик и Петя попали сюда также после того, как в «Даниловке» их разыскала родная тётя – сестра мамы. И это несмотря на то, что дети из семей шпионов и врагов народа считались такими же преступниками, как и родители, и за одно только общение с ними можно было следом попасть под следствие и схлопотать приговор. «Красивая женщина, в дорогой шубе и с золотыми украшениями» - так запомнил её Владик. К сожалению, он не запомнил, как её зовут. Более про неё ничего не известно. Почти сразу после её визита мальчиков спешно ночью отвезли в детдом к Семёну Марковичу.
     К началу февраля в детдоме появился новый директор. Он не особенно интересовался учебным процессом и бытом детей. Зато привёз с собой кипы бумаг и, вскоре, все «подозрительные» дети из этого интерната были разосланы по другим учреждениям. В том числе и Владислав. В один из морозных февральских дней за ним пришла машина. Его отвезли в Москву, на вокзал. Он почти сутки пробыл в отделении милиции, пока туда не свезли ещё, почти два десятка, ребятишек. Ранним утром их загрузили в товарный вагон и отправили на юг. Они совсем не знали куда. Доехали не все, и складывалось впечатление, словно они вообще не должны были доехать. Карточки этих детей были изъяты из архивов Даниловского приёмно-распределительного пункта и, судя по расписке, переданы сопровождающим сотрудникам «на руки».  Тем не менее… Через месяц «Спецдетдом №*» в городе Одессе принял группу выживших и до изнеможения измученных ребят, в том числе и Владислава Назариевича Фёдорова. И там была жизнь.
     Во время наступления немцев детдом был эвакуирован. Где и как проходила жизнь Владислава – доподлинно не известно. Он рассказывал что-то своим внукам, но они были маленькие и не запомнили. Тем не менее 17 ноября 1943 года он и ещё несколько ребят на Тамбовском военно-пересыльном пункте отметились как отобранные для обучения в славной Энгельсской школе лётчиков имени М. М. Расковой. Однако, пилотом он не стал, но прошёл всю войну, до Берлина в роте обеспечения авиаполка. Собственно, по окончании войны он так и продолжил служить в этой роте, которая расположилась близ стёртого с лица Земли немецкого города Дрезден. Военная его служба закончилась вместе с сокращением контингента в 1949 году. Он вернулся на родину… В никуда. В Москву он не поехал. Мотылялся по центральной России, попал в дурную компанию, а потом всё бросил. Счастье улыбнулось ему, и он встретил девушку в одном колхозе, на которой и женился. Звали её Маруся…
     В послевоенные годы Владислав со своим уже взрослым сыном предприняли попытку отыскать следы своих предков. И даже нашли в архивах Москвы кое-какие записи, которые смогли бы пролить свет на судьбу родителей Владислава.
     Фамилия Вейфорд, по одной версии, происходит от местечка в графстве Стаффордшир, в Англии, которое в старину так и называли Веофорд (древнеанглийское W;ohford). Лишь через несколько столетий оно превратилось в Уифорд (Weeford). Эта версия очень нравилась Владиславу, потому что анаграмма становилась полной. Тогда он, весьма довольный говаривал своему сыну и внукам: «Я смог отыскать свои корни благодаря тому, что моя фамилия – настоящая!». По второй версии, это русская транскрипция известной фамилии Wheyford. И это могло означать, что сам Назар или его родители приехали в Россию из Шотландии или самой Великобритании. Но… всё испортили папиросы.
     Двухэтажный особнячок четы Вейфордов располагался совсем недалеко от фабрики «Дукат» в районе 1-го Тверского-Ямского переулка. Молодой инженер Н. Вейфорд работал там, под началом профессора Е. И. Шпитальского. Дело в том, что на территории табачной фабрики, точнее в здании бывшего коньячного завода №5 располагался цех по производству химического оружия. Ещё в 1916 году, при царе, на нём начали производить фосген. Так его и называли «Завод Фосген №1». Такой необходимый российской армии, ведь у иностранных врагов он уже был и во всю применялся на полях битв первой мировой войны. А в советское время завод был переоборудован под производство иприта и небольшие экспериментальные наработки других отравляющих веществ. Которые вроде бы уже и не нужны, ведь приняли конвенцию о неприменении химического оружия. Правда, никого в мире это так и не остановило в плане разработок и накопления этой заразы. И в 1924 году, через пару месяцев после рождения Владика цех, при участии его папы выдал первую в СССР партию горчичной отравы. В этом переоборудовании и дальнейшем выпуске токсичных веществ, как потом и в строительстве и налаживании «Ольгинского химзавода» и многих других, Вейфорд принимал непосредственное участие. На работу он ходил через проходную табачной фабрики и часто шутил перед детьми: «Иду налаживать производство папирос для красноармейцев». Евгений Иванович Шпитальский курировал производство и строительство новых заводов токсических веществ для армии, но с февраля 1929 года делал это уже из тюрьмы, так как его арестовали. Назара арестовали осенью.
     Неизвестно, факт работы отца на производстве оружия массового поражения или какие-то другие сугубо личные мотивы двигали Владиславом, но, он одномоментно прекратил все розыски и запретил своему сыну и потомкам приближаться к этому дому, если отыщут. Отказался назвать его точный адрес. Потомкам и сейчас, через много лет, как не стало самого Владислава, досконально не известно точное местоположение дома, хотя на момент его поисковых действий этот дом, совершенно точно, стоял на своём месте. Судьба Назара и его жены, имя которой так же не сохранилось, остаются загадкой.
------------
     История, как и все герои, кроме, упоминаемых Я. М. Фишмана и Е. И. Шпитальского, полностью вымышленная, хотя эта фантазия и основана на некоторых отдельных фактах из истории СССР и, частично, на биографии одного реального человека.