Ночной трамвайчик

     Сколько было ей лет, не знал никто. А когда спрашивали случайных пассажиров, каждый отвечал разное – кому-то вагоновожатая являлась молодой девушкой с озорными глазами и длинными косами, кому-то весёлой пышной женщиной лет пятидесяти. А кто-то видел совсем пожилую даму в кабине трамвая, но это бывало редко.

     Только что отгремела ночная гроза, и воздух являл собой густой и пьянящий настой ароматов, настолько густой, что казалось, в нём можно плыть, ощущая прикосновения кожей. Пахло озоном и цветущей липой, скошенной травой и остывающим асфальтом. Из дворов-колодцев лёгкий ветерок иногда доносил божественный запах запоздалого жасмина. Одинокий ночной трамвайчик весело бежал по рельсам. Ночи уже темнели, но всё равно были светлы, по обочинам дороги, словно огоньки, алели цветы шиповника.
     И никого не было на улице в этот поздний час после стремительного июльского ливня. Но под отцветающей липой, среди сбитых дождём на землю соцветий, стояли влюблённые. Промокшие до нитки, они держались за руки и не сводили друг с друга восхищённых глаз. По этому-то особенному взгляду и можно было понять, что они влюблённые. Так смотрят только те, кого коснулась неизъяснимая, вечная нежность, когда, даже расставшись навсегда и забыв черты некогда любимого лица, помнишь ощущение от прикосновения родной души.
     Трамвайчик остановился и прозвонил – не громко, нежным колокольчиком. Юноша оторвал взгляд от своей спутницы и изумлённо уставился на трамвай. Из кабины выглянула роскошная женщина лет сорока пяти, в оранжевом жилете, но с вечерней укладкой и макияжем, на шее её сверкало скромное, но явно дорогое колье. Она энергично замахала рукой, приглашая пару войти в салон.
Молодые люди переглянулись и вбежали по ступеням в трамвай под оглушительный грохот вернувшейся грозы. Девушка трясла мокрыми волосами и пыталась расправить подол платья, прилипший к ногам, юноша счастливо смеялся.
Вагоновожатая властно поманила рукой молодого человека и передала ему из окошка кабины термос.
- Промокли совсем, на, согревайтесь, - низким и певучим голосом произнесла она и нажала на кнопку закрывания дверей.
     Молодой человек отвинтил крышечку, налил в неё ароматный напиток и подал своей спутнице, а сам отхлебнул прямо из термоса. Необычный чай пах цветущей липой и озоном, шиповником и жасмином, и скошенной травой с ноткой перегревшегося асфальта. Он пах июльской ночью и грозой, страстью и нежностью. Он пах их любовью.
     Трамвайчик бежал по рельсам, давно уже покинув пределы города, мимо зелёных полей, парков и дворцов, мило Стрельны и Петергофа, и в открытые форточки ветер доносил запах моря, смешанного с запахом ночного дождя. Небо долго вспыхивало и гасло, расчерченное молниями. Но вот гроза успокоилась,  забрезжил рассвет, и над промокшими травами млечной пеленой расстелился густой туман.
Теперь казалось, что трамвайчик плывёт по этим бело-розовым волнам, он чуть покачивался, словно волшебный корабль. Юноша долго гладил уснувшую на его плече девушку по мокрым волосам, вдыхая ароматы летней ночи, а когда окончательно согрелся, тоже уснул.
     Они проснулись от мелодичного трезвона колокольчиков. За  окошком золотым шпилем прорезал небо собор Петропавловской крепости. Трамвай стоял на Троицкой площади, в окна били ослепительные лучи. А вагоновожатая трясла за плечо уснувшего молодого человека:
- Пора!
     Первое, что увидел юноша, очнувшись, – ожерелье, в центре которого была искусной работы женская головка в шлеме с крыльями. Подняв глаза, он удивился, насколько лицо этой неведомой рукотворной Богини было похоже на лицо её хозяйки. Хозяйка усмехнулась, и дева на её шее усмехнулась точно так же.
     Но вот проснулась девушка, с нежной улыбкой потянулась, и он, засмотревшись, забыл о своём видении. Молодые люди горячо поблагодарили вагоновожатую и вышли из трамвая. Девушка, кружась, послала волшебному трамвайчику воздушный поцелуй, Юноша помахал рукой,  и, взявшись за руки, они побежали по проспекту. 

     Сколько лет прошло? Целая жизнь. Девушка стала мамой, а потом и бабушкой. И давний спутник её – романтичный юноша – давно уже приходил к ней только во снах. Иногда ей казалось, что и та ночная прогулка на удивительном трамвае – только сон.  Но так всегда бывает с самыми сладкими воспоминаниями: что-то забывается, что-то дорисовывается жаждущим чуда умом.  Каждый раз, гуляя по Троицкому мосту – с коляской, держа за руку малыша, провожая повзрослевшую дочь на экзамен, медленно бредя с палочкой, - она заглядывала в кабины всех проходящих трамваев.
     И несколько раз, в грозовые июльские ночи, случалось чудо -   что-то неумолимо гнало её на улицу, она брала с собой большой зонт, выходила на мост и ждала трамвая. И слышались ей не дребезжащие звонки, а нежный перезвон колокольчиков. Трамвай появлялся всегда на середине, за 28 минут до развода моста. Он словно взлетал над рельсами, и каждый раз она вздрагивала и охала счастливо. Она очень хорошо помнила шикарную вагоновожатую из её юности. Но в кабине всегда был кто-то другой – то молоденькая девчонка, то пожилая дама. Трамвай проносился мимо и, только проехав, словно на прощание звонил своими нежными колокольчиками. На третий раз она поняла, что и у девчонки, и у пожилой дамы на шее – то самое необычное ожерелье, в центре которого то хмурилась, то усмехалась Богиня в крылатом шлеме. Об нём рассказал её возлюбленный много лет назад, и она бережно хранила в памяти этот рассказ, как и всё немногое, оставшееся от него.

      Июльская ночь накрывала северный Город внезапной и оглушительной грозой.
- Мама, куда же ты? – обеспокоенно спросила её дочь. – Промокнешь! И зонт не взяла…
      И зонт, и дорогой телефон, которые подарили ей внуки на последний день рождения, она оставила сегодня дома. И даже палочку свою оставила, без которой уже много лет не выходила на улицу. Она ушла в лёгком платье из светло-зелёного хлопка и в тапочках. Вышла из парадной, встала под цветущую липу, а та обняла её своим ароматом, и обрушившийся ливень сорвал с веток и засыпал её золотыми соцветиями. Платье промокло насквозь, подол прилип к ногам,  шпильки вывалились из пучка, освободив свободолюбивую косу, и волосы расплелись, разметавшись по плечам и тут же промокнув.
     Она не дошла до моста, нежный перезвон нагнал её почти у дома. Под ослепительным ливнем, в блеске молний, жёлтым уютным и тёплым светом манили окна трамвайчика. А в кабине сидела почти валькирия – огненноволосая женщина с суровыми и озорными глазами, в крылатом шлеме.
     И ливень на миг прекратился, и гром затих, прервав свой рокочущий гул на середине. Она впорхнула в трамвай, словно девочка. Двери закрылись, она попыталась отжать воду с мокрых волос и подивилась – они были не седые, а золотые, как в юности. А потом подняла глаза и обомлела. Друг её возлюбленный, потерянная давным-давно сказка, улыбался и протягивал крышку от термоса с медовым настоем июльской ночи – той самой, из далёкого счастливого года.
Утро было нежным, ливень закончился так же внезапно, как и начался. Отцветающие липы жадно пили солнечные лучи, расплавляя золотистые соцветия, будто кудряшки. Белый пар стоял над набережной, а Нева была необычно тиха – словно замерла и любовалась дивным небом: пышные нежно-розовые облака вздымались зефирными горами, и в них прятала свой конец семицветная радуга.
     По ней, как по рельсам, убегал в вышину волшебный трамвайчик, в котором сладко спали юные влюблённые, уставшие, натрудившиеся за свою земную жизнь,  промокшие и согревшиеся в объятиях друг друга.  А вагоновожатая в крылатом шлеме, небрежно положив руку на окошко, не щурясь, смотрела прямо на Солнце и улыбалась новому дню.