Шершапати

 Дай руку, — сказала она мне, — мне ничего не видно.

Мы оказались на лестнице Шершапати — той, что уходит в небо среди плюща и запаха старого кирпича. Там вечно гудит глициния, и, если прислушаться, можно услышать, как поднимается тень.

Я протянул ей руку. Тонкие пальцы сомкнулись — неуверенно, почти с извинением.

— Шшшш, не шуми, — я услышал шорох её платья, — разбудишь весь дом, — прошептал я.

Дом всё равно не спал. Старые дома спят одним глазом — они помнят, как уходили люди, и как никто не возвращался вовремя.

— Ты всегда так боишься, будто живёшь в библиотеке, полной мышей, — усмехнулась она.

Где-то наверху капал кран. Где-то внизу звучал ток радио — старого, пузатого, с голосами, забывшими дату.

Шершапати была такой лестницей, где память сбивалась со счёта. Однажды мы уже поднимались по ней — в другие июли, в других ботинках, в других мирах.

— Что ты там ищешь? — спросил я, когда мы достигли очередной площадки чтобы передохнуть.

Она ответила не сразу. Только посмотрела в крошечное окно — туда, где ночные фонари рисовали по стене карту из жёлтого света и колеблющихся ветвей.

— Я ищу место, где можно сказать «я останусь» и не соврать.

— И нашла?

— Почти. Осталось только дождаться, пока ты поверишь.

Мы стояли рядом. Пальцы всё ещё держались, но уже не потому что темно.

И Шершапати дышала — как дышат только лестницы, которые ведут не вверх, а внутрь.