Книга 7. Глава 26. На круги своя, эпизод первый

Флярковский и Петровский-ст.

Америка, Румыния, 1966 год.

Профессор Флярковский и медперсонал ЦБИ недоумевающе разглядывали друг друга, не представляя, как очутились в этой квартире. И без лишних раздумий каждый из них поспешил вернуться к своей прежней жизни.

Борис мчался домой, приятный ветерок обдувал лицо, яркое весеннее солнце слепило глаза, он прибавил скорость, не терпелось увидеть жену и сына. Но никак не мог вспомнить, что делал в квартире Мэтта, тот о чем-то его просил по телефону, но о чем? Да бог с ним, скорее бы домой.

Перед последним поворотом его вдруг охватила непонятная тревога, птичий гомон показался слишком громким, и о лобовое стекло будто что-то ударилось. Борис съехал на обочину и остановился, но ничего необычного, тем более пугающего не заметил. Но сердце буквально выпрыгивало из груди, совсем как тогда… Но когда? Откуда взялось это неприятное чувство?.. Что за ерунда?.. «Так, нужно взять отпуск, и на моря, на моря, Боря. Как только женим сына, сразу же с Лизой на курорт, устроим себе медовый месяц не хуже, чем у молодых».

Успокоившись, Борис снова заспешил домой, с удовольствием вдыхая пьянящий аромат ландышей, что прихватил по дороге для своих любимых девочек. Они с Лизонькой так мечтали о дочке, и вот она, наконец, появилась.

«Ну вот мы и дома». Снова защемило сердце… Опять это неприятное чувство… Борис всё никак не мог решиться нажать на звонок. Ужасно захотелось курить. «Вот уже двадцать лет как ты бросил курить, Боря. Да что же это такое…»

Внезапно дверь отворилась, и Саша выскочил на лестничную площадку с ведром из-под мусора. «Пап, ты чего здесь, заходи скорее, мы тебя уже заждались, я мигом туда и назад», — и помчался к мусорному баку.

Ну вот, с облегчением вздохнул Борис, кажется, отпустило. «Девочки, я дома», — возвестил он, переступая порог. Улыбающаяся жена и Сашенька встретили его в прихожей. Он вручил обеим по охапке ландышей, обнял за плечи. «А теперь, девочки, обедать, просто умираю с голоду…»

И всё же Бориса не покидало это тревожное чувство, будто что-то не разглядел, не сделал, что-то очень важное, то, что тяжёлым грузом висело на его совести. Этой ночью Флярковский увидел то, о чём напрочь забыл, как будто это было в другой жизни. Профессор смотрел на своё зеркальное отражение — чёрные крылья взвились за его спиной, а из горла рвалось воронье карканье: «Ты его продал, продал, теперь он наш, наш, наш…» Борис пытался заткнуть уши, но мерзкое карканье всё не утихало, тут кто-то тронул его за плечо, и он в ужасе отпрянул.

— Боря, проснись, — пыталась разбудить мужа Лиза, но он продолжал во всю силу лёгких издавать странные гортанные звуки, похожие на карканье. — Ты перебудишь весь дом.

Борис, проснувшись, всё никак не мог отойти от этого странного сна. Остаток ночи просидел на кухне и к утру уже знал, что нужно делать.

Вместе с Сашей и Алекс поднимался по крутой скале, выступы которой напоминали то ли змей, то ли драконов, казалось, множество недобрых глаз наблюдают за ними. Восхождение далось ему очень тяжело, сердце рвалось из груди. Но упорно шел вперед, точно на Голгофу, категорически отвергая любую помощь. Он должен это сделать сам – или дойти, или умереть.

Но, несмотря на усталость, чем выше поднимался, тем легче ему становилось, и горячие слезы искупления текли по его щекам, облегчая и очищая душу. Всю дорогу он просил искупления за грехи свои, готовый принять на себя любую кару небесную, только бы его родные были здоровы и счастливы.

Когда, хватаясь за сердце и задыхаясь, Борис все-таки взобрался на самую вершину почти отвесной скалы и увидел поклонный крест, почувствовал, как по жилам растекается блаженный покой, даруя желанную легкость и чистоту. Он лежал, не ощущая под собой холод и твердость камня, как будто скала таяла под его разгоряченным телом и стелилась пуховой периной. Ему почудилось, что он уже умер и парит над горой, осененный умиротворяющим волшебным белым светом… и возвращаться с небес ему совсем не хотелось… – Папа, папа, – взволнованный голос Саши вернул его на землю, тело снова налилось тяжестью. «Значит, – с тоской подумал Борис, – еще не время, еще не время…»

*****

Америка, Румыния 1966 год

Не только Борис потерял душевный покой после пребывания на Гаити. Кирилл Родионович, очнувшись после комы, тоже не находил себе места. Поначалу думал, что после разгадки тайны медовоглазого все пройдет, но тревожное предчувствие продолжало изводить, как и вина перед сыном и Прасковьей.

По ночам его мучили странные сны, которых он не помнил, но, просыпаясь, еще долго ощущал ломоту во всем теле и что-то инородное внутри, как будто сквозь него что-то прорастало. И еще запах… Тошнотворный, сладковатый, напоминающий о чем-то из его прошлого, но не представлял, о чем.

Сегодняшней ночью Кирилл увидел то место, куда возвращался еженощно, и вспомнил все адовы муки, что терпел на Гаити. Тогда Мэтт вырвал его из лап лесного исполина, но не с корнем, внутри него что-то осталось, постоянно напоминая о себе, снова и снова возвращая в гниющее, кишащее заблудшими душами чрево. «Нужно непременно найти это место, зависшее между мирами вне времени, вне привычных реалий, доступных человеческому пониманию».

Так Кирилл оказался в пещере Черного Воеводы, его непреодолимо тянуло сюда, именно в эту келью. Он с детства боялся высоты, а тут ни минуты не сомневался, спускаясь на веревке по отвесной скале, окруженной сплошными пропастями. Войдя в прохладный сумрак пещеры, сразу же заметил едва уловимый силуэт. В призрачной дрожащей дымке выделялись глаза, и в них Кирилл-ст. прочел прощение и любовь. Васильково-синий свет проникал прямо в душу, стирая грязь, тяжелым комом сдавливающую грудь.

Подспудно он узнал его и боялся пошевелиться, чтобы неосторожным движением не потревожить зыбкое видение, и стоял как вкопанный, пока дымка не развеялась. Подойдя поближе и присмотревшись, Кирилл-ст. разглядел на ее месте высеченный в камне образ, похожий на иконку, со знакомыми чертами и с теми же синими глазами. Так он снова обрел сына и наведывался в «Цитадель Негру-Водэ» так же часто, как и в Германию.

Продолжение следует...