Тени прошлого. 1 часть
— Десять! — короткое слово выпорхнуло из Дугласова сердечка и защекотало крепко зажмуренные глаза: «Ну же, посмотри! Он ещё здесь?»
Да, да, да! Он действительно стоял на том же месте — в тени больших деревьев прямо напротив городской ратуши. Тот самый белый фургон — пыльный, облезлый, потрёпанный жизнью и дорогами.
— Здесь когда-то жила Музыка, — объяснил Дуглас то ли себе самому, то ли незримой цикаде, горланящей непонятную, неуместно радостную при такой гнусной жаре песню. — Вот ржавый бок, а вот и дыра в которую может пролезть только моя рука. А здесь было написано...
Дуглас замер, открыв рот. Вместо знакомой ему надписи про Музыку, была другая, абсолютно неожиданная и непонятная: «Театр теней прошлого».
«Подумаешь!» — мог бы сказать человек ненаблюдательный и небрежный. «Подумаешь! Фургон купили и перекрасили. Где тут загадка?» А загадка была в том, что на фургоне не было и грамма свежей краски! Ни единой молекулы новой краски не налипло на старые бока! Просто была надпись одна, а стала другая, словно она тут красовалась веки вечные! Дуглас поскрёб ногтем пузыри краски, посмотрел на ржавчину, прятавшуюся под ненадёжным покрытием и...
— Эй! Ты что там делаешь?
Строгий окрик прозвучал неожиданно и грозно, словно архангел рявкнул с небес (так любила говорить бабушка Дугласа). Дуглас на всякий случай посмотрел на безоблачное небо (не смотрит ли на Землю строгий лик архангела) и, сам не зная почему, снова принялся ковырять вздувшуюся краску.
— Ну, наглец! Погоди! Получишь у меня!
Тут-то Дуглас и понял, что сердитый голос шёл вовсе не с небес, а вполне из земного источника — из кабины фургона, на пыльных стеклах которого в этот раз были протёрты небольшие оконца.
— Иди-ка сюда! Я тебе покажу, как чужое добро портить! — строго велел голос, и Дуглас послушно подошёл к водительской двери.
В кабине фургона сидел Толстяк (теперь понятно, почему он лишь вопил, а не выскочил наружу и не задал Дугласу хорошую трёпку, попробуй эдакую тушу вытащить из-за баранки!) и сердито смотрел на Дугласа. В одной руке Толстяка был большой, великолепно выглядящий (Дуглас сглотнул слюну, настолько аппетитны были листья салата, ломтики помидора и почти прозрачные пласты ветчины вроде бы небрежно брошенные на мягкий, душистый хлеб), наполовину съеденный сэндвич, а другой рукой Толстяк крепко, словно Дуглас уже покушался на сладкое, ледяное сокровище, держал бутылочку лимонада.
— Эй! — строго сказал Толстяк, откусил большой кусок сэндвича, с удовольствием прожевал его и с наслаждением глотнул освежающего лимонада.
— Скажите, ведь это ваш фургон? — Дуглас, стараясь не смотреть на чудесное лакомство, погладил измученный бок фургона.
— Мой, а то чей ещё! Неужели ты думаешь, что кто-то незнакомый, можно сказать, чужой, мог бы подойти ко мне и сказать: «Эй, дружище! Не хотел бы ты прокатиться на моём фургоне? Просто так, для собственного удовольствия!» Неужели ты, малыш, полагаешь, что всё могло быть именно так! А? Разве ты не знаешь...
— Но где тогда надпись про музыку? — перебил Толстяка Дуглас, поняв, что его собеседник относится к тому пустопорожнему, разговорчивому типу людей, которые в изобилии водятся в любом уголке планеты. Незнакомец был вроде тех горожан, которые днями сидят на скамейке около аптеки и абсолютно серьёзно обсуждают план колонизации Марса и заранее делят руководящие должности, а потом ещё и ссорятся из-за поста мэра.
— Какая ещё надпись? Какая музыка? — Толстяк был недоволен, что его перебили.
— Вон там, сбоку было написано: «Здесь живёт Музыка». Зачем вы её закрасили?
— Была печаль красить эту колымагу! Вот ещё! С тех пор, как я купил этот фургон, я даже не разу не мыл его! — сказал Толстяк с непонятной гордостью. — Красить! — фыркнул Толстяк и так жадно вгрызся в сэндвич, что у Дугласа в глазах потемнело от голода.
Если бы не та знакомая дыра и неправильная надпись, он бы стремглав умчался домой, где бабушка уже наверняка испекла пирог с мясом, оставила его отдыхать под льняным полотенцем, а сама сейчас ставит на обеденный стол, покрытый чистой скатертью, свой любимый кофейный сервиз. В доме благоухает только что сваренным кофе и... Дуглас отогнал вкусный морок и сердито уставился на Толстяка, который вытирал губы и руки старым, клетчатым платком.
— Ты ещё здесь? Чего тебе, малыш? — Толстяк удивлённо посмотрел на Дугласа. Мол, поговорили и хватит. Чего ещё?
— Откуда у вас этот фургон?
— Тебе какая разница? Купил! Да, да, вот этими руками заработал деньги и купил! Весьма выгодно надо сказать, вместе с товаром!
— Товаром?
— Представь себе! В фургоне было хлама, не перечесть! А к нему прилагалась опись! И, что самое забавное, на почти каждую вещицу нашелся желающий! Вот, погляди! — Толстяк, словно он был фокусником, словно из воздуха, выхватил несколько листов бумаги, исписанных вдоль и поперёк и исчерканных красными чернилами. — Я вымарывал то, что продал, чтобы не запутаться. Так, посмотрим, что у меня осталось. Может быть ты что-нибудь у меня купишь, а, малыш? — Толстяк ехидно захихикал, а Дуглас разозлился.
— Мне ничего не надо! У кого вы купили фургон? Что вам рассказали о Музыке?
— Вот пристал, как назойливый репей! Купил на ярмарке, почём я знаю, у кого! У человека, уж так и знай, не у какого-то лупоглазого чудища! И ничего мне не рассказывали! Слушай, что у меня осталось, — Толстяк заторопился, чувствуя, что потенциальный покупатель готов дать дёру. — Есть проектор молнии и радуги. Правда он барахлит и не всегда срабатывает, поэтому я сделаю тебе хорошую скидку. Ну, берёшь?
Дуглас покачал головой.
— Я люблю настоящую грозу, после которой радуга сама появляется.
— Но та радуга самая обычная, а с помощью моего проектора ты сможешь найти её основание, под которым закопан сундук с золотом!
— Чужое брать нельзя, оно не принесёт добра, так говорит дедушка. Сундук ведь кто-то закопал? Верно?
— Есть ещё «денежная» ложка! — Толстяк твёрдо решил озолотить Дугласа, предварительно облегчив его копилку хоть на пару монет. — Её особым образом кладёшь под лунный свет и только успевай набивать карманы!
— Но откуда возьмутся эти деньги? Они тоже чьи-то?
Толстяк обиженно засопел и подумал, что этот мальчишка слишком смышлёный для своего возраста. И слишком воспитанный. Ему-то самому и в голову не приходили подобные мысли! Если есть деньги, нужно их брать, не думая ни о чём! Толстяк так и делал, и распродавал штуки из фургона направо и налево. Нашлись же простофили, купившие всю эту сказочную, то есть брехливую чушь (правда, эта чушь работала, но, как думал Толстяк, успокаивая свою жадность, то были игры воображения, кроме того договор, заключённый с тем непримечательным человеком — бывшим владельцем фургона — запрещал Толстяку пользоваться уже своим товаром, и это и была основная причина того, что Толстяк готов был расстаться и с щедрой ложкой, и с надеждой найти сундук золота)! А вот покупатели — просто доверчивые лопухи, и это исключительно их проблемы! Кто знает, что будет с человеком, получившим волшебные деньги? А их денежки — настоящие, проверенные государством, людьми и временем — вот они, надёжно спрятаны в тайнике под дном фургона.
— Тогда самое последнее предложение. Воскреситель прошлого.
— Что? — Дуглас дернулся, словно его иголкой укололи.
— Ага! — обрадовался Толстяк. — Наверное ты часто слышал, как взрослые говорили: вот бы воскресить то или это или даже того или этого. Так, да, малыш?
— Да, — прошептал Дуглас.
— Хе-хе-хе! Отлично! Только знаешь, этот воскреситель воскрешает лишь тени прошлого, то есть понарошку, поэтому и продаю его очень дёшево. За пять монет.
Пять монет! Ох, как много! У Дугласа в копилке было всего лишь шесть монеток!
— Ты сможешь увидеть всё, что пожелаешь! Хоть динозавров! — лукаво сказал Толстяк, и Дуглас решился:
— Я покупаю! Вы только погодите, я сбегаю домой!
— Беги, беги, малыш! — Толстяк, вмиг забыв про выгодную сделку, вытащил из кармана конфету и зашелестел обёрткой.
А Дуглас уже не слышал манящий шелест, он мчался домой, заранее представляя, какой прекрасный подарок он преподнесёт всем своим родным. Тени прошлого! До чего замечательно!
В доме, как Дуглас и представлял, пахло свежим кофе и пирогом с мясом.
— Дуглас? Ты набегался, разбойник? Мой руки, скоро будем полдничать, — крикнула бабушка из кухни, но Дуглас её не слышал. Он быстро открыл жестянку из-под чая (она и была его копилкой), отсчитал пять монет, пересчитал два раза (легче бы было оставить одну на дне, всего-то их было шесть! но вдруг Дуглас ошибся и монеток было семь?), зажал их в кулаке и выскочил на улицу.
Как и в прошлый раз он не удивился бы, если бы фургон исчез, но он стоял на месте, а рядом с ним переминался с ноги на ногу Толстяк.
— Сколько тебя можно ждать! Уф, жарко-то как! Деньги, сначала покажи деньги, если их нет, то нет и нужды тратить моё время! — важно сказал Толстя и раздул щеки, словно он был не обычным торговцем, купившим старый фургон со всякой всячиной, а, по меньшей мере, директором банка.
— Вот, — Дуглас разжал кулак и пересчитал монетки:
— Одна, две, три, четыре, пять! А теперь покажите воскреситель!
— Люблю деловых людей! Смотри! — Толстяк распахнул двери фургона и Дуглас на самое крохотное мгновение увидел Музыку. Она, как ему и представлялось, сидела в старинном кресле, обитом бархатом и ласково улыбалась. Было ли это видение или лишь воображение у Дугласа разыгралось? Кто бы ответил на этот вопрос! Дуглас пару раз моргнул и уставился в пустое брюхо фургона — пыльное, усеянное соломой, обрывками бечёвки, рваной бумаги и прочим мусором, который вроде бы из ниоткуда появляется в любом старом фургоне.
— Вот, погляди! — Толстяк вытащил из тёмного угла небольшую коробку, открыл её и достал из неё что-то вроде кинокамеры. — Вещица, что надо! Себе бы оставил, да деньги нужны! Ну, как тебе?
Дуглас недоверчиво посмотрел на несерьезный воскреситель. Вот это та штука, которая покажет тени прошлого? Такая маленькая и с виду совсем простая? Так он и сказал Толстяку, а тот почему-то не стал обижаться, а лишь довольно хохотнул.
— Одно удовольствие с тобой общаться, малыш! Смотри! — Толстяк навёл воскреситель на городскую ратушу и нажал красную кнопку.
Сначала ничего не происходило, и Дуглас одновременно разочаровался (как же жалко, что такая замечательная вещица не работает!) и обрадовался (пять монеток отправятся в копилку и, возможно, совсем скоро настанет день, когда Дуглас насобирает на старенький велосипед).
— Смотри внимательнее, малыш! — строго велел Толстяк и...
У Дугласа замерло дыхание. Ратуша исчезла, а вместо неё из ниоткуда появился огромный, бесконечный луг. Нет, это была равнина, покрытая высокой травой, в которой тут и там виднелись редкие кусты и какие-то непонятные холмики.
— Нравится? — спросил Толстяк, но Дуглас не успел ответить. Холмики зашевелились, поднялись на ноги и оказались...
— Бизоны! — прошептал Дуглас, заворожённый силой и мощью огромных животных.
— Бизоны, коровы, какая тебе разница! Главное, эта штука работает, как ей и положено и... — Толстяк умолк, увидев как Дуглас смотрит на это ходячее жаркое. — Ладно уж, любуйся! — снисходительно разрешил Толстяк и постарался одной рукой вытащить из кармана большое яблоко (чего это просто так стоять, можно пока и яблочком похрустеть),
Сколько длилась эта тень? Дугласу показалось — целую вечность. Он чувствовал на лице ветер другого мира, ветер прошлого. Он был прохладнее и мягче, нёс с собой странный, но приятный аромат трав и... Наверное так пахли бизоны — резко, остро, но миролюбиво. Дуглас удивился этим своим мыслям. Как может быть запах опасным или мирным? А вот может! Ах, если бы бизоны подошли поближе! Если бы можно было погладить их по косматым головам! Словно подслушав мысли Дугласа, самый большой зверь медленно направился к фургону. Дуглас невежливо ткнул Толстяка кулаком в бок.
— Тише! Вы слишком громко хрустите яблоком! Он услышит и убежит!
— Это всего лишь тень, малыш! Ты забыл об этом? — немного печально ответил Толстяк, и вдруг эта зелёная равнина, с колышущейся, словно волны травой, с бизонами и резким запахом исчезла, а городская ратуша объявилась на своём привычном месте.
— Почему? Почему так произошло?
— Не знаю, — Толстяк пожал плечами. — Эта штуковина сама решает, сколько длится сеанс, сколько времени тени прошлого гуляют по земле. Ну, что, берёшь? Ох, да! Должен предупредить, — Толстяк скривился, как будто бы вместо яблока грыз горькую пилюлю (так и было на самом деле. ах, если бы он, не глядя, не подмахнул договор, в котором было сказано, что продавец нижеперечисленных товаров ни в коем разе не может врать покупателю, то есть не имеет такой физической возможности! ах, если бы... но договор был подписан, поэтому Толстяк цедил слова медленно, неохотно, против своей воли, подлая и невыгодная правда сама прорывалась сквозь сомкнутые зубы). — Должен предупредить. В этом воскресителе осталось лишь пять возможностей. Одну ты только что использовал, малыш. Пять возможностей — пять монет. Всё честно!
— Нет! — твёрдо ответил почти плачущий Дуглас (он никак не мог забыть прощальный, почему-то тоскливый взгляд бизона, взгляд пронзающий время, взгляд существа, провидящего как свою судьбу, так и судьбу сородичей). — Нет! Раз осталось всего четыре возможности, я плачу четыре монеты!
— Ах ты таракан безусый! Крыса полевая! Мышь монастырская! Нет, ты крысёныш, мелкий, жадный и наглый! Пять монет! Ведь ты только что видел тень прошлого! — разъярился Толстяк.
— Это была демонстрация товара, и вы меня заранее не предупредили. Четыре монеты! — твёрдо ответил Дуглас, сам не понимая, откуда такие слова взялись в его голове. Да ладно бы просто слова! Откуда такое упрямство и, будем честными, действительно лёгкая наглость. — Четыре монеты или сделка не состоится! Это моё последнее слово!
Толстяк, потный, красный, возмущённый, пыхтел и ругался, но некая сила, та, что таилась за кулисами всего этого действа, заставила его сказать:
— По рукам!
Дуглас отдал Толстяку четыре монетки, спрятал пятую в карман (как думаете, стоит ли удивляться тому, что Дуглас не донёс до дома эту монетку? потерял её где-то), бережно положил воскреситель в коробку и, попрощавшись с Толстяком, настроение которого уже успело крайне улучшиться (характер этого странного человека походил на изменчивую погоду), отправился домой, предвкушая радость и любопытство всей семьи.
Окончание следует завтра
©Оксана Нарейко
Свидетельство о публикации №225071601044