Покаяние. Роман, Глава 14

XIV
Ночь, для Кирилла была бессонной и одновременно счастливой. И только утром, когда Катя с тётей Людой отлучилась по своим женским делам, типа «носик попудрить», впервые часов за восемь, которые он провёл неотрывно с этой девушкой, наконец-то вспомнил, что у него же есть жена, которая ждёт и переживает за него, как он там и почему долго не приезжал и дети, который уже почти неделю отца не видели.
– А вот и мы! Ты не ждал, а мы припёрлись. Малыш, ты нам поможешь с талмудами, а? Я же обещала, помнишь? – Катюшка говорила игриво, явно была в хорошем настроение и от тех слёз, при воспоминаниях, что были ночью и следа не осталось.
– Катька, отстань от человека. Что ты там уже обещала? Я вот сестре Лиде скажу, она тебя больше не отпустит одну точно, а я сама с тобой не поеду. Отвечать за тебя не хочется, своих проблем хватает, – без злости, но максимально серьёзно, предупредила племянницу Людмила.
– Да ладно тебе, ну нужно же, если ещё приедем, привезти чего-нибудь в благодарность парням. Вот и помогли нам и не эксплуатировали, как рабыню Изауру, меня, в крайнем случае, не знаю, как тебя там Павлович не загонял?
– Что-то ты много говоришь и веселишься много? Как бы потом не плакала. Забыла уже … – тётя осеклась, так как то, что хотела сказать, было не для всеобщего обсуждения и закончила, – будешь себя хорошо вести, то приедем. Почему бы и нет, коли встретили нас дружелюбно.
– А шо це я Павловича не бачу? Не замучила ты его, а, тётя?
– Ты опять?
– Всё, молчу! Да шучу я, неужели непонятно. Ночь замечательная, на природе, что на курорте, даже лучше, – без иронии, даже сняв с лица уж очень довольную лыбу, понимая, что переборщила в этом по отношению к тёте и сделала попытку к примирению, – прости меня, дитини безглазого (ребенка бессмысленного).
Не успел Кирилл вспомнить о доме, жене и детях, как эти мысли были потеснены далеко вглубь сознания «разбором полётов» двух женских особ.
– Ох, Катька, с огнём играешь! Одумайся, – со вздохом огорчения ответила Людмила, – я же могу и передумать…
– Нет, тётя, не нужно. Я пошутила, больше не буду.
У обоих, к старым, известным только им, грешкам и секретам, которые они хранили друг о друге, явно напрашивались и те, хоть и не до конца, не в полной мере смертные, но те грехи и прегрешения, которые успели случиться или были только в мыслях, но это тоже грешок этой прекрасной летней ночи. И главным свидетелем их был этот изумительно светлый небосвод, с яркими звёздами и не до предела «поправившейся» ночной хозяйки, луны.
И тут Кирилл решил вмешаться, чтоб и тему спора сменить и ответить на тот вопрос, за который гостьи, видимо уже забыли:
– Да, я вас отвезу на станцию. Посадить, скорее всего не получится, а вас и груз до платформы доставлю.
– Вот и хорошо. Тогда у нас ещё есть времени немного, иначе нужно было поспешать, – обрадовалась Катюша и на правах «заказчика такси» спросила у тёти, – тітка, а ти як, з нами або сама по собі?
– Племяшка, ты совсим з глузду з'їхала (с ума сошла)? Сказано, без родного батьки воспитывалась.
– Ага, трудновоспитуемая и морально неустойчивая. Тётя, хорош лаяться, я шучу, настроение хорошее и утро прекрасное, и Малыш нас подвезёт…
– Это кто для тебя Малыш? – не поняла Людмила.
– А вот он, – Катя вытянула руку с оттопыренным указательными пальцем, провела им, начиная от тёти, остановилась на секунду на Кирилле и затем утвердительно, сделав пальцем «многоточие», остановилась на «Днепре», стоявшем чуть поодаль от вагончика, – вот он, наш Малыш, трёхколёсный, почти, как у меня в детстве был…
После этого, она засмеялась и остановив взгляд на Кирилле, подмигнула озорно. Вышел из вагончика серьёзный Василий и сразу дал указания Кириллу:
– Ты, если взял шефство, то поспешите. Скоро машина приедет с начальством, чтоб не застали.
– Девчата, грузимся. Лучше там обождать, чем тут на глаза попасться, – и не дожидаясь ответа, Кирюха подошёл к коляске, отбросил брезент и откинув спинку сиденья, скомандовал, – подавайте мелкие вещи, можно вёдра.
Ящики уложили в коляску. Можно было трогать в путь.
– Чур, я на заднем сидении буду ехать. А тётя Люда… куда мы её посалим? – неугомонная Катюха всё веселилась и выводила из себя и без того беснующуюся тётю.
– Да хватит места, и на крыле можно, и на запаске можно, если подмостить под то, что ниже талии и нравится нам, мужчинам… – и потом уже серьёзно водитель мотоцикла добавил, – я не быстро буду ехать, не потеряю.
Собрались ехать, Катюшка уступила место пассажирское, что за водителем, Людмиле, сама умостилась на крыле коляски, держась за поручень спереди и запаску сзади, сидя в пол-оборота к Кириллу и сияла, как новая копейка, а её волнистые волосы развивались на ветру.
До электрички было ещё без малого час. Кирилл помог разгрузить и перенести вещи на посадочную платформу. Зорким глазом заодно заметил, скорее всего молодую семейную пару тоже с багажом, мало чем отличающимся от того, что был у его знакомых. Возможно, что они приехали также ночью и сделали ночной «набег» на сад. Но, не пойман – не вор. Они сейчас скажут, что были в гостях у бабулечки в этом селе и она щедро их отблагодарила за внимание и заботу. Но для себя намотал на ус, что охрана этой ночью, как минимум была дырявая.
Прощаясь, обнявшись на перроне, Кирилл, смотря в глаза улыбающейся девушке, спросил:
– Ты мне ответь пока всего на два вопроса, если можно. Первый, почему ты меня Малышом называешь? Ну, ладно, когда мы были одни, а так… И второй, ты точно приедешь? Или, чтобы не приставал?
– А ты как бы хотел? – чуть повременив и ответив вопросом на вопрос, Катюшка, улыбаясь, пристально смотрела в глаза, – будешь ждать – приеду, не будешь ждать… – всё равно приеду, чтобы ещё раз посмотреть тебе в глаза. А тебе не нравится, когда я тебя Малышом называю? Это, чтобы уровнять нас немного в возрасте.
– Тогда я тебя буду называть Крохой. Кроха, дочь к отцу пришла и спросила Кроха… Только сейчас рассмотрел, какие у тебя глаза.
– А я не против, Кроха, так Кроха. Забавно даже, Малыш и Кроха. Так какие у меня глаза, косые или раскосые? – с легким ехидством или подвохом, спросила девушка, желая услышать комплимент.
– Красивые!
– Шутишь?!
– Нет. Истинный крест! И ещё колдовские, и кошачьи… – с улыбкой констатировал Кирилл, одновременно уворачиваясь от шлепка, которым собиралась Катюша его наградить.
Они обнялись, не обращая внимание на любопытные взгляды ожидающих поезда людей разного возраста и долго стояли так, награждая друг друга поцелуями. Подошла Людмила и дёрнув племянницу за рукав спортивной курточки, ветровки, тихо сказала:
– Постыдились бы людей, целоваться среди дня и в общественном месте…
– Пора, там уже начальство приехало, нужно показать видимость работы, объеду для убедительности вокруг квартала прежде, чем явиться на «планёрку». Счастливой дороги!
– Жди! Я приеду дня через два… – ответила Катюша и не отрывая руку от груди помахала ладошкой.

Кирилл ехал по знакомой каждым ухабом и прочими особенностями дороге, ехал практически не смотря вперёд, а ощущая её толчками от руля на руки. Все мысли сходились лишь к одному, что можно было назвать так – «а, что это было? Не сон ли это, потому что этого не могло, не должно было случиться наяву… от слова никогда» и только развилка, на которой нужно было сворачивать налево, в квартал, который и предстояло ему со своими «подельниками» охранять. И он, вспомнив, что собирался сделать «круг почёта», дабы «рисануться» перед начальством и заодно прийти окончательно в себя, резко выкрутил руль в обратную сторону, вправо, на коляску. От этого колесо коляски оторвалось от дороги, поднялось и, для того, чтобы не врезаться в тополь, стоявший, как охранник на краю лесополосы, пришлись проехать метров десять на двух колёсах, медленно выравнивая траекторию и, с пробуксовкой ведущего колеса на росистой траве обочины, скорость чуть упала, коляска приземлилась вновь на твёрдую опору земной коры своим колесом, руль выровнял управляемые колесо, а заднее, ведущее, ухватившись шипованной резиной на плотную сухую почву, рвануло норовистый мотоцикл с мощным движком вперёд, туда, где его ожидали те, с кем он делил тяготы «босятской» и одновременно романтической жизни.
Подъезжая к стойбищу охраны, заметил, что люди уже работали на тех рядах, где остановились вчера. Бригадир сада, Елена, что-то объясняла своей помощнице, которая сидела рядом с кучей тарных ящиков, на скамеечке, которую она возила с собою. Не доверяла, как другие тем же ящикам, а всё потому, что однажды, ящик под ней рассыпался под её весом и она, бедалага, загнала в своё мягкое место гвоздики, а они так вошли через легкое платье и спортивные трикотажные брюки под ними, что, ойкнув, она поднялась, но вместе с рассыпанных в труху ящиком, удерживающийся на паре злополучных гвоздей, не столь в теле, сколько в одежде. После этого случая, помощника бригадира стали называть за глаза Надька-бурелом. Она была душевная женщина, в отличие от бойкой и порой даже язвительной бригадирши.
– Домой, небось ездил, Кирюха? – между прочим спросила Елена, подходящего к садовому начальству, измученному бессонной ночью, но счастливого, уже прилично заросшего цветной бородой, цветом от рыжей до чёрной, а кое-где даже седина пробивалась, но пышной и довольно приличной.
– Не, объезд делал и дальние кордоны проверил. А-то, вот только присядешь чайку попить, а ворюги уже успеют по кварталу рассосаться, поди потом поймай. Особенно местных, они тут каждый кустик знают, где можно притаится и отсидеться.
– Да ладно тебе. На всех хватит, – усмехнулась бригадирша.
– А главный агроном так не считает. Вчера с проверкой приезжал и с ним ещё один «бугор», из начальства, я его не запомнил должности. Мозг выносили, что много воруют, на станции видели мол. А я каждую электричку провожаю и встречаю и кроме тех, кто у нас честно заработали, не видел. А ещё мою Вегу начал «облаивать», что она ни на что не способна, не для охраны, а та возьми и рявкни на него, что тот и сел на задницу.
– Ну это есть у начальства, на понт берут, что и за вами присмотр ведётся, – поддержала разговор Надежда.
– Ну, тогда пойду чуток прикорну, ночную смену с Павловичем сдали семейному подряду, можно часик и вздремнуть.
– Иди, милок, – пожалела Надежда, – что-то ты и правда, как «ёжик в тумане» или в угаре…
– Не, давно не увлекаюсь, да и за рулём и днём и ночью, никак нельзя.
– Дома давно был? Может тебе молодичку посоветовать? У нас есть много холостых и вдовушек, – расплылась в улыбке та же Надежда.
– Да, давно не был. Может и не мешало бы кровь разогнать. Вот, к примеру, с Людочкой.
– Упаси Бог! Ты её мужа не знаешь, казак, по пьяной лавочке может и шашкой порубить.
– Спасибо, Надежда, буду знать.
– Ваш Васёк, как я погляжу, уже глаз положил на Люду. Она, хоть и щебечет, как свободная к близким отношениям, но, а на самом деле так ни с кем. Ну я не знаю, короче. Чужая душа потёмки.
– Благодарю за сочувствие и просвещение. Буду в курсе, хотя я в шутку, конечно. Да сейчас напряг тут, домой не вырваться. Можно было, но «бугор» всё сам ездит то туда, то сюда, а тут кому-то с транспортом нужно быть. Так можно приехать домой, а там за столом новый хозяин сидит.
– Шо, нет доверия? – допытывалась Надежда.
– Шучу я, жена у меня замечательная.
Пока ещё не жарко в вагончике, Кира решил прикемарить. На своём лежаке похрапывал Павлович. Кирилл рухнул на своё ложе, представляющее место в вагончике, куда на сено был брошен матрац и старенькое покрывало, прихваченное из дома и покрытое сверху верблюжьего одеяла. Хоть глаза сами закрывались, но сон не шёл и тому была причина. Он подумал сначала о доме, как там они справляются без мужика в семье. Дети на каникулах, но от них помощь какая – бегать с утра до вечера с друзьями по пустырям, что в округе и когда мать позовёт на обед, нехотя показываться на часик в дом.
И почти сразу пришла мысль, а что было вообще прошедшей ночью, что за наваждение или сон, и если это не сон, то насколько это серьёзно, ведь в такую ситуацию он попал впервые. Сказать, что совсем был равнодушен, при виде женщин на работе или где-либо в общественных местах, нельзя, но и никогда не высказывал внешне свой интерес или, тем более, потаённое в глубине душе желание, более греховное, чем простая «ломка» глаз на тех, кто привлекателен. Он потом просто сравнивал кандидатку со своей красоткой, которая всегда его ждёт с работы, сама работает, но и успевает детьми заниматься, кушать готовить, обстирывать и обглаживать и со второго взгляда на тех, на ком задерживался взгляд первоначально, они были ему практически равнодушны, просто коллеги, просто сослуживцы и знакомые.
Но эта, с которой он расстался около часа назад почему-то не выходила из головы. Смазлива и даже красива, но молода и очень молода, в дочери годится, да и женат же я сам, и она замужем.
«Нет, нужно забыть её и всё ту!» – решил твёрдо, как он подумал, взбил подушку, перевернулся на бок, закрыл глаза и вот-вот должен провалиться в глубокий сон.
Но ничего подобного. Мысли никак не покидали его воспаленного разума. И снова перед глазами была та улыбка, ещё у костра, её уверенность до пугающей прямолинейности и не завуалированных желаний. И как он не желал найти во всём этом подвох, неискренность, может быть даже в чём-то выгоду, интерес и не видел, не находил. Какая могла быть выгода? Она молодая и красивая, без пяти минут, если ей верить, незамужняя девушка, молодая и привлекательная женщина. А кто он?
«Да она просто не приедет больше. Весело провела время, пофлиртовала, чтобы не терять навыки, они ей скоро точно пригодятся и всё. А ты что подумал? Старичок, посмотри на себя в зеркало: уже и плешь начинает появляться, да и на висках пепел пробивается, да ты женат просто – забудь!»
Перевернулся на другой бок и… никакого эффекта. И снова мысли, и снова о ней, о новой знакомой, которая, что снег на голову, среди тёплой июльской ночи свалилась.
«И как забыть, выбросить из головы, чем отвлечься, может домой на два-три часа вырваться или просто напиться? Нет, последнее точно лишнее. И мужики подкалывают, скорее всего завидуют, что среди прочих, девушке понравился именно я или это аллюзия величия? Скорее всего – это просто падение нравственности, предательство, измена и тут нечем гордиться. Нужно рвать всё, «как Тузик грелку» и забыть, забыться, «мысли в воду опустить». Точно, если получится, то вечером, а, если нет, то ночью поеду на прудок тихий, тут в паре километров, ну от силы три, чтобы искупаться. Душевный грех не снять, но пыль и телесные прикосновения, и поцелуи вполне возможно. Вот это уже неплохая идея. Только нужно, чтобы Митька не прицепился. Он однажды ездил, если догадается, как банный лист пристанет. Да ещё и по поводу Катюхи будет приставать. Он, хоть и молодой, но язва ещё тот…».

Поспать, как и стоило ожидать, не дали столько, сколько дало бы восстановление сил и падение нервного, и эмоционального напряжения. Разбуркался Павлович, сначала ворочался так, что вагончик раскачивался и рессоры подвески скрипели, а потом и вовсе встал и своими клешеногими лапами 44-го или 45-го размера едва не свернул набок ступню ноги Кириллу, но благо, что тот уже проснулся и успел её одёрнуть.
– Потапыч, смотри куда прёшься! Пойду с переломом или растяжением связок на три недели, вы тут «зашьётесь» без меня, лодырюги и лоботрясы.
– Шо ты расшумелся? Небось Дюймовочка не дала, так ты теперь и злюку включил. Хорош дрыхнуть, бдить пора.
– Ну иди и бди! Труженик партии пофигистов.
Но сон, как рукой сняло, и теперь уже повторная попытка не даст положительного результата, это Кирилл знал уже о себе, как молитву «Отче наш». А, если быть точным, то лучше, чем «Отче наш», так как молитву наизусть, так и не сумел выучить или не очень-то имел на то желание. И спать не мог и подниматься не хотелось, так как голова сразу заполнилась, как при прорыве плотины вся низина, что располагалась за запрудой, быстро и стремительно.
Ну, вот зачем оно ему, ведь жил тихо, мирно и спокойно, размеренно, без явно-выявленных закидонов, загулов и скандалов в семье. Ну побурчит жена, если «на бровях» домой явится в полубессознательном состоянии или даже не помня, как уже удалось преодолеть два километра пути с работы домой и ещё хорошо, если без ЧП, идя зачастую «на автопилоте». И только проснувшись, с облегчением вздыхал, что и на этот раз всё благополучно. Возможно, что эта привычка от отца, в каком бы состоянии не был, хоть ползком, но домой всегда и с песнями. А сейчас уже лет пять, как и эта проблема на повестке дня не стояла. Трудности начала 90-х годов, да ещё и понадобились приличные денежные вложения в кооператив по газификации, которая была внеплановая и осуществлялась за денежные средства членов кооператива. Да и переход на низкооплачиваемую в те годы работу педагога предполагала примерный внешний вид и не только с утра, а постоянно.
Вот так вот, жил-жил и на тебе, что обухом по голове – бац. В другой ситуации можно было и возрадоваться, но не в такой. Насколько Мельник себя знал, то он и на пристальные, гипнотические взгляды красоток или не реагировал вовсе, или был к ним равнодушен. А тут случилось то, что случилось. Казалось, уехала девушка, выдохни с облегчением и живи спокойно. Не прошло и трёх часов, а он из них два с половиной часа, не считая крепкого сна, только о ней и думает, и о себе, о том, как быть, и о том, как выходить из создавшейся ситуации. Рвать «наживую» было очень болезненно, но, а если затянуть, то было бы ещё и того хуже. Но о последствиях он пока не думал, а только о настоящем и максимум о завтра.
И завтра было похоже, как день-близнец сегодня, а послезавтра втройне волнителен был день, так как Кирилл весь день жил в ожидании, что эта девушка, вывившая его из состояния покоя, заставившая, как пацана ночами не спать и дни напролёт только о ней думать, приедет этой ночью, та как обещала приехать, решав какие-то там дела. Ещё раньше времени, спрятав «Харлея» подальше от полустанка, где он был укрыт под тенью деревьев защитных лесонасаждений, на которые была возложена роль снегозадержания и защиты полустанка и железнодорожных путей в зимнее время от снежный наносов. И не для того, чтобы сделать Кате сюрприз, если она приедет, а чтобы не раздражать местных жителей, которые приходили в сад, чтобы заработать натуроплатой пайку ягод, и для которых красный цвет, цвет, цвет «пламени» мотоцикла раздражал их не меньше, чем красное полотнище тореадора, дразнящего быка тем, кто приходил с другими намерениями – воровать, а бородатый мужик на «огненном коне» поспевал везде и не давал осуществить план поживиться благами совхоза, без отдачи.
Традиционно из поезда вышло 6-8 человек, потенциальных наёмный рабочих на завтра и два-три человека уезжали, проведав стариков, скорее всего своих родителей, в районный центр или в город, до конечной. Её не было, сердце заколотилось в волнении и Кирюха не знал, как и чём его успокоить. Да и существует ли от этих волнений лекарства? Валерьянка, пустырник или ещё что-либо, о чём он до сих пор пока понятия не имел, а водка – табу.
Присев в тени от фонаря за зданием, в котором размещалась железнодорожная касса и служебные помещения полустанка, Кирилл жадно закурил, думая этим успокоить себя. Не помогло. Закурил вторую сигарету и оглядывая пустой перрон, надеялся где-то увидеть знакомое лицо. Но чуда не происходило и уже не были слышны голоса людей, двинувшихся вверх, сначала по тропинке через ручей, но с фонариком было вполне реально и срезался приличный крюк, дабы не идти по хорошей дороге, но в окружную и нужно было проходить мимо кладбища, а ночью – это зрелище не для всех было приятным. Нужно было их обогнать и встретить уже вблизи того места, где ночные гости устраивали привычно ночлег.
Ночью рокот двигателя был слышен далеко и вереница, выстроившихся в караван людей с колясками, опасливо сошли на обочину и это продиктовано тем, что ночами часто гоняли изрядно подпитые искатели приключений и лучше потерять одну минуту, остановившись на обочине, дождавшись, пока лихач, обдав пылью промчится, с трудом различая две ленты грунтовой накатанной дороги, чем попасть в больничку или того хуже, туда, мимо чего они и проходить не хотели.
Но Кирилл предусмотрительно и заранее сбавил скорость, съехав на свободную левую обочину и медленно проезжая мимо, устремивших с подозрением на яркий свет фары свои взгляды или отворачивая их, дабы не напрягать глаза, внимательно вглядывался в лица людей. Возможно, надеялся увидеть кого-то знакомого, может быть, Людмилу, которая объяснит ему, почему она не приехала, но никого не узнал и проехав мимо странников, накрутил трос акселератора на полную. Казалось, что послушный «конь», став на дыбы, устремился галопом, как это делают лошади от испуга. Здесь было другое и «конём» управлял всадник, кого, если и не испугало, то испортило настроение, после двух суток напряжённого и возбуждённого ожидания то, что всё напрасно, «мечтать – не вредно, вредно – не мечтать».
Традиционно, дождавшись людей, Мельник проконсультировал их, какие условия работы, для тех, кто впервые приехал, куда подходить утром и во сколько. Какая норма сбора и условия оплаты. Ответил на вопросы и, пожелав доброй ночи, сделав ночной объезд, напугал зайца, который долго метался в луче света фары, боясь разбить лоб о «стену темноты», но разум победил страх и он, присев, покрутил головой и резко сиганул в высокую траву за обочиной дороги. «Вот так и я загнал себя этими бесконечными мыслями и резко изменил маршрут, развернувшись на коляску круто, с поднятой коляской, но с контролем скорости и радиуса поворота и помчался туда, где забыл побывать вчера, на пруд. Полная луна могла освещать достаточно, для проезда на малой скорости, даже без света и он мчал ей на встречу.
На этом пруду, даже днём и в жаркую погоду, редко кого можно было встретить. Он был далеко, равноудалённо расположен от всех трёх селений, на расстоянии около трёх километров. А ночью тем более. Когда заглушил мотоцикл, услышал, как гладь пруда разрезала разгоном взлёта лысуха. Пруд со всех берегов был заросшим густым камышом, только в одном месте, толи рыбаками, толи стадом коров, пригоняемых на водопой камыш был выбит но и здесь нужно было заходить осторожно, на берегу опасаясь «мин» – коровьих лепёшек, а в воде острых пеньков старого камыша, который резал ноги, что лезвие бритвы. Хоть прудок был небольшим и его подпитывали родники, но вода успевала за день нагреться, за исключением глубин более метра от поверхности. И потому, войдя до того места, когда поневоле у мужиков начинает захватывать дух, он, резко оттолкнувшись, рассёк своей грудью моряка, успокоившуюся, после взлёта утки гладь пруда, создавая уже за собой «кильватерный след».
Блаженство было непередаваемое, казалось, что даже разум остыл хоть на время и Кирилл предался блаженству родной стихии, как по гороскопу, так и по роду войск, в которых пришлось служить. Окунувшись с головой под воду и опустившись на глубину, где ещё вода имела комфортную температуру, двигался в сторону противоположного берега. И, ощутив, что руки стали нащупывать корневища камыша, всплыл, громко фыркнул, выпуская из легких всё, что там оставалось. От появления неожиданного гостя, зашлёпали в зарослях камыша крылья кулики, и он своим пронзительным криком разрезал ночную тишину, улетели в ночь. Кирилл не успел увидеть глаза до полусмерти перепуганной ондатры, которая, охотилась, медленно проплывая вдоль камыша, ровно навстречу резко появившейся из воды, что рубки подводной лодки, при срочном всплытии, головы Кирилла. Ондатра, приняв «эстафету» моментально скрылась под водой. Кирилл заулыбался тому, что он тут не один, здесь есть живые существа и, чтобы не пугать их, не нарушая покой или ночную охоту, медленно развернулся и без всплесков воды повернул назад, где от топливного бака и крыльев верного «коня», отражался свет полноликой луны. 

«Выбивающие чечётку», оппозитно-расположенные поршни цилиндров железного красного коня, замедлив частоту, угомонили мелкую дрожь на руках всадника, и в ушах возник звон от той тишины, которая воцарилась вокруг, если не считать стрекотание ночных букашек, без которых июльскую ночь и представить невозможно. За целый день восседания на резиновом седле не могло не сказаться и даже «мягкое место» после этого казалось не таким уж и мягким. Кирилл встал, размял ноги, подошёл к затухающему костру, где на столе даже чайник успел остыть. Из вагончика традиционно доносился храп Павловича.
– Явился, блудный сын? Ты не к Катюхе, случайно, мотался? Ни слуху, ни духу… – отозвался чуткий Василий тихим голосом, чтобы не будить сынулю и кума.
– Да, почти что… Земляков твоих встречал, бо вам же некогда за сном да голодом… Да пыль, что за день собрал на себя с пыльных дорог, смыл в пруду, чтобы хоть сегодня, если повезёт, немного поспать. Это вам, пофигистам, как-то фиолетово, обхаживаете с Павловичем начальство, шоб никто не украл – работа не пыльная, согласен. – С упрёком ответил Кирилл.
– Кто на шо учився! – Язвительно ответил «бугор».
– Не попался ты мне, «карась» на службе, я бы не посмотрел, что ты участник Войны Судного дня, которую по твоей вине Египет проиграл… проспал же евреев?! Я бы тебя по трюмам погонял, чтобы ты на всю оставшуюся бдил, не так как сейчас, а чтоб комар не мог пролететь незамеченным, воин-интернационалист.
– Кирюха, что случилось? Катька не приехала, а я в этом виноват и в том, что Каплан в Ленина стреляла, и шо Египет в войне проиграл, и шо тебя комар укусил, да?!
– Да, Вася! Не тронь меня, я зол. Ох, как я зол! – Кирилл разворошил жар в костре и подбросил немного дров, подвесил на крюк чайник, который Любаша, зная, как Кир любит чаевать, предложила ему взять на убой, при сборах в командировку.
От красивой голубой эмали чайника уже и след простыл, он стал чёрным, даже деревянная ручка наполовину сгорела. Чайник закипел, Кирюха сыпанул увесистую горсть чёрного чая в кружку и залил кипятком. Может быть зелёный чай сейчас был уместнее, но он его никогда не пил, не понимал даже, что он даёт. Вот крепкий чёрный чай – этот пробирает. Как-то мужики, знающие толк в чифире, угощали, схожим на дёготь напитком. Пристраститься не захотел, но по достоинству оценил его действие на организм. Будоражило на раз. Выждав минут пять, помешивая «водоросли» в кружке, перелил ядрёного красивого, цвета, как волосы у той, которая не приехала, красно-бурого цвета, в керамическую чашку и перебирая и вращая пальцами двух рук чашку, пытался побыстрее отхлебнуть глоток. И когда это получилось, поставил чашку на стол, достал сигареты, закурил и стал пить чай «вприкуску» с сигаретой.
Это было несколько минут, когда он совершенно смог выбросить из головы те мысли, которые, словно осиный рой, целый день жужжали в голове. Выпив чай, снял с крючка на платформе вагончика куртку, бросил её на травку вблизи тлеющего костра и, упав на импровизированную постель спиной, под аккомпанемент потрескивающих веток в костре и сверчков в траве, стал наблюдать за небесным небосводом и за улыбающейся ему луной, решившей скатиться с зенита в сторону запада, стремясь спрятаться быстрее за высокие кроны тополей, что вдоль границы садового квартала, напоминали горные вершины и понимая, что молодому человеку сейчас её свет совсем ни к чему…
И Кирилл уснул, практически на земле-матушке, прогретой знойным июльским солнцем за длинный летний день, провалился в глубокую пропасть неги, после более чем двух бессонных суток и казалось, случись сейчас гроза, с раскатистым трескучим раскатом грома, что бывает после длительной жары, и даже ливень был бы для него приятным, омывая его и остужая пылкость тела, нагретого снаружи палящим солнцем, а изнутри сердечным жаром чувств и душевным теплом. Но не было ни грозы, ни даже ветра, а лишь лёгкая свежесть струилась через лесополосу, что в пяти метрах от него, из степного простора, который расстилался сразу за лесополосой и где всё же разгулялся степной ветер, принёсший с долины, от реки блаженную свежесть. Он спал, как младенец, запрокинув за голову руки и улыбался так, как может улыбаться тот, кому снился счастливый сон и, если бы он просыпался медленно, то смог бы при этом его посмаковать, валяясь в полудрёме, досматривая сладострастный сон и редактируя его итог, направляя события в нужное, счастливое русло.

Разбудили Кирилла четвероногие охранники, Вега и Берта и он проснувшись, ощутив сразу свежесть утра, так как уснул на земле, под открытым небом, у костра, который затух и только узенький язычок сизого дыма струился, изгибаясь вверх, и дрожь пробежала по спине, когда он поднял туловище и устремил свой взгляд в ту сторону, куда указывали вытянувшиеся шеи собак. По тропинке лениво, разгоняя сонливость, приближались те, с которыми Кирилл расстался всего часа четыре назад.
Командой успокоив собак, Кирилл перебрался выше на стульчик у стола и растирая быстрыми движениями руки от плеч до кистей, одновременно повращав плечами, разогнал кровь в жилах и дрожь сразу ушла, как и появилась, быстро и бесследно.
Люди, заметив уже знакомого им человека, направились к нему и подойдя, остановились молча метрах в двух, ожидая, что им скажет тот, кто ночью инструктировал.
– Доброго утра, громадяне!
Люди ответили вразнобой и по-разному, что было естественно, ведь они же не отделение мотористов подводной лодки, а Кирилл тут – не командир отделения. Три молодые женщины, две девушки и два молодых человека, стояли в ожидании команды. И команда не заставила себя ждать.
– Присаживайтесь, кому, где нравится. Если замёрзли, можно костёрчик раздуть. Сейчас «бугра» подниму. У него может быть к вам взаимно-выгодное предложение.
Кирилл поднялся в вагончик и хотел разбудить Василия, но тот уже не спал и опередил его:
– Да, я не сплю, сейчас спущусь. Минут пять пусть подождут.
Выйдя к землякам, Василий стал предлагать им, не теряя времени, за два-три часа, кто желает, нарвать сколько смогут ягод и потом, разделить весь сбор пополам. Убеждая, что в этом случае им на гурт придётся меньше работать, т.е. имеется безусловная выгода и возможность быть дома почти на полдня раньше.
Трое, из присутствующих, согласились, а остальные засомневались в том, что это честная сделка и как бы чего не вышло недоброго или слишком напряжённый ритм работы предлагался. Они обсуждали что-то между собой и спорили.
– Если эти «разродятся», – обратился Василий к Кириллу, – приведёшь их на рядки, знаешь где вчера закончили. А, если нет, то не пускай «в загон», чтоб не пакостили. Пусть ждут выполнения нормы и потом…  как хотят.
Кирилл смотрел вслед тем, кого уводил Василий, они шли покорно вслед за ним. Впереди женщина средних лет, а за ней, прижимаясь друг к другу парень с девушкой. И увидев это, сердце Кира встрепенулось и он, глядя вслед девушке и парню, вспомнил ту, с которой провёл незабываемую ночь, и которая не приехала пока или не приедет вовсе. Мысли снова стали терзать его чуть отдохнувшее сознание. Почему человек так устроен? Разве нельзя было Господу создать человека так, чтобы он мог себя сам перестраивать, как радио, на совершенно другую волну, отключать мучительное и включать приятное и успокаивающее душу, снижающее сердечный пульс, выброс адреналина через кровь в нейроны головного мозга, вместо страданий впадать в нирвану, а когда нужно подключать функции волнения и переживания, эмоции и прочее, что присуще тем, кто влюблён.
«Опочки! Вот я и признался сам себе, что влюбился, влюбился по уши, как когда-то в свою ненаглядную Любашу, с первого взгляда, – пытаясь вспомнить, как это было у него тогда, шестнадцать лет тому назад и как случилось сейчас и понял, – они же такие разные, а то, что происходит со мной сейчас, во многом «как две капли воды» схоже с тем, что было тогда, и в тоже время есть различие, но пока трудно в них разобраться. И что это, любовь или действие её чар, которые я не смог отвести от себя, как и глаза, поддался искушению, или его, этого искушения не было и всё искренне? Господи, спаси меня и помилуй! О, если бы я мог молиться, но я же безбожник, я грешник, который наизусть не знает ни одну молитву. Прости меня, Господи!»