По темным заводям. Часть первая Круг замыкается

По темным заводям
Глава 1
Весело переливаясь и искрясь солнечными отблесками юркая речка Каменка неслась в объятья своей степенной и широкой матери Песчанки. В широком устье молодые воды притока заводили тихий хоровод со старшими, недолго кружили и послушно продолжали свой неповторимый путь к далекому неизведанному морю. Лада про море слыхала от старейшин и очень отчетливо представляла, как оно должно выглядеть: такое бескрайнее озеро с поднимаемыми ветром и набегающими на берег волнами. На Песчанке по осени тоже бывает бор, когда все рыбаки спешно затаскивают свои суденышки на песок и начинает пора подготавливать их к зиме. Но сейчас на дворе изок, воздух наполнен ароматом разнотравья, шелестом листвы и звуками кишащей вокруг мошкары, совсем не хочется думать о неминуемом приходе осени.
Снова навалилась тяжесть в груди от невыносимой тоски. И как же не утопиться в ближайшем омуте от судьбы такой проклятущей, когда твой милый другую за руку вокруг березки поведет. И сколько не молилась Лада своей тезке, не сжалилась та и не вернула ей суженого. Гридя у другой рубашку на реке украл, хоть и обещался Ладе еще с прошлой зимы и ехал он в тот злосчастный вечер к ней самой на свиданку. А случилось ему завидеть Ветринку у оконца косу плетущую и ударило его жаром любовным к засидевшейся в девках вековухе. Не в первый раз чай видел, а тут как рассмотрел, так и не доехал до своей Лады, и телегу развернул на полпути средь деревни. И неважно, что невеста годами старше его, черноволосая и с непослушными кудрявящимися волосьями. А мамка то у Ветринки тоже хороша. Всем уши прожужжала, что не отдаст свое первое зернышко никакому парню, и долго ведь держала возле себя в помощницах, а перед Гридей уламалась и не стала супротив их свадьбы перечить. Видать младшая дочка по хозяйству справная стала.
Стоит девушка на высоком берегу на речку любуется да от обиды горькие слезы утирает. Многие подружки на день летнего солнцестояния пойдут в свадебном хороводе и после завершения обряда вьюнка запрутся по избам, а кого-то и в другие дальние деревни уведут и редко на какой праздник свидеться придется. А Лада – первая красавица на селе после сестрицы Зарянки в девицах останется и нет надежды, что на зарев кого-то повстречать успеется.  А уж такого справного как Гридю, точно не заприметить. Один он на всю округу высоченный да силы немереной.
Тихо сошла девушка с горки и по узкой тропинке средь вековых дубов побрела в сторону красивой деревеньки на высоком краю глубокого оврага с чистыми родниками. Дуброва ихняя своими пасеками на всю округу славилась, да и грибными местами тоже. Не то, что соседняя низинная Орешник. Там и вода мутнее и вместо лесов и рощ луга сплошные, даром что лещина у дороги разрослась. И хорошо, что не жить ей там с Гридиной злой родней. От таких мыслей на душе повеселело и шаг прибавился, а как дом родной вдалеке показался с резными воротами и крашенными ставнями, так и вовсе полегчало. Да ну его это замужество. Лада завела косу за плечо, распрямила плечи, выпятила вперед грудь и неспешно лебедушкой поплыла по единственной деревенской улице, с утоптанной сотнями ног и копыт сухой рыжей глиной. И дался ей этот лодочник, да она может из посада кому приглянется, главное целью задаться, а там – прощай простая деревенская жизнь.
Возле дома на крылечке грелась старая бабка Просинья и что-то там ворчала себе под нос про бесстыжую внучку. И все-то в их время было не так: и небо синее, и погода теплее, и девки скромнее. Не смея открыто грызнуться на надоедливую воркотню, Лада пройдя мимо старухи исподтишка показала ей язык и заскрипела по шершавым лестницам.
– Вернулась. Горюнья наша. На, киселя испей и иди скотину кормить. Твоя очередь наступила.
– А сама, что же, прохлаждаться будешь? – огрызнулась Лада на младшую сестру.
– Да хоть бы и так – не твоя заботушка. Шишки пойду собирать. Отец сказывал меду остается много с прошлого года, вот и наготовим варенья.
– Меня дождись. Я быстро со скотиной управлюсь и с тобой пойду, а то бабка поедом заест.
– Она переживает за тебя и бурчит от добрых намерений. Сама же ей про Гридю целыми днями толковала, а сейчас…
– Переживала бы уж молча, а то душу всю переворачивает.
Пока Лада в хлеве ведрами бренчала, Зарянка бабушку в дом завела, и напоила киселем из клюквы, перезимовавшей под снегом. Братик их очень такой киселек любил, но пропал он на охоте в болотах годов пять назад и родные так и не узнали правду: кикиморы ли утащили, ведьмак завлек или леший голову заморочил. На то, что добычу с кем-то не поделил думать не хотелось. Переживали все искренне и искали всей округой аккурат три дня, но не нашли.
Вышли девушки с корзинками из избы через задний двор и сразу по склону оврага спустились. Там за ним лес еловый густой да тенистый начинался. По дороге в логу умылись чистой родниковой водой и подразнили размытые отражения друг дружки в воде. Не видели сестры, что за ними не только дятел с ветки наблюдает. Притаился в ветвях старого дуба крупный полоз, украшенный серыми полосами, словно кольцами, и невесту выглядывает. Обе девицы хороши, русоволосые, синеглазые, стройные. Старшая статью лучше вышла, а младшая лицом нежнее и приятнее глазу. Одно плохо, Лада уже с мужиком слюбиться успела, а Зарянка такая на язык острая да скорая, что парни ее насмешек больше лупцовки отцовской бояться, со стороны заглядываются, но подойти робеют. Не в первый раз полоз сюда пробирается, давно сестры ему приглянулись, в других деревнях девицы попроще будут, только выбрать из двух никак не может, боится ошибиться. Подумал змей, подумал и решил еще раз по округе оглядеться, а не найдет подходящую девицу, придется в дальние края подаваться в других владениях тайком рыскать.

Глава 2
Хорошо летом в дождь бегать босиком деревенской ребятне, прыгать по жирным лужам и кидаться размокшей грязью, не думают они кто их одежу стирать станет. Вот и Ветринке работы прибавилось, за младшими глину с половиц в избе подтирать да портки стирать. Не долго ей остается в родительском жилье домовничать, скоро свой угол у нее появится в доме Гридиных родителей, а там гляди и свой срубят. Но сегодня она готовилась к приему дорогих гостей, которые должны пожаловать следующим днем, а младшие непутевые брат с сестрой только забот ей добавили.
  – Дождь прошел, давай пособлю с бельем, – предложила гостившая у них с полугодовалым сыном дальняя родственница, приехавшая на лето из городища. – Мне все равно идти свое полоскать на ключ.
– Выручи, будь добра, а я рыбу на ушицу почищу. Сложи постирушки в ведра, на коромысле и унесешь.
– Знаю, не учи. Чай я не забыла свое житье до замужества.
Взяла Галинка тяжелые липовое коромысло с тяжелыми ведрами на левое плечо, а правой рукой подхватила сыночка любимого и не спеша, осторожно ступая по сырой траве спустилась к деревянной колоде в логу, где бежала свежая, как талый лед, ключевая вода. Руки от той воды стыли нестерпимо, но белье после полоскания становилось свежим и ярче красками. Молодая женщина распрямила ноющую спину, вытерла руки о передник и передыхая оглянулась на игравшего позади ребенка. Малыш уверенно сидел на постилке и улыбался от простого безоблачного счастья, сверкая наполовину прорезавшимися первыми молочными зубами. Вокруг него легкий ветерок играл высокими травинками, пригибая к малышу и качая, а затем отпускал, позволяя на мгновения выпрямить тонкий стебелек. Шуршали и трясли округлыми листочками молодые, стройные осинки, выстроившиеся в ровный ряд, словно место где им прорасти кем-то начертано на земле. 
Под старыми полусгнившими мостками, проложенными дедами над прежним руслом ручья послышалась возня. Галинка насторожилась, прислушалась. Показалось, или статься кусок намокшей земли обвалился да скатился, рассыпаясь и шурша по бревнам. Некогда раздумывать. Нечисть в этот лог не суется с тех самых пор, как засадили по его краям со стороны леса молодые рябинки. Деревца к этому лету разрослись в полную силу и живой изгородью оградили глубокий овраг от всякого зла. Да и случись проникнуть какой пакости вглубь к ручью, надежные обереги из зверобоя, и коньковая подвеска на поясе, защитят мать и дитя от любых недобрых посягательств. Радостно Галинке в родном краю, недолго она прожила на чужбине с родней мужа, сбежала. Своевольная она, непокорная, что в голову взбредет, то и сделает. Мать вдовая конечно единственное дитя обратно приняла, обогрела, и прибывшему следом молодому мужу место нашла. А куда деваться было? Да и черноволосый не ихнего племени, силишкой не обделенный, за любую работу брался, в хозяйстве справно трудился, новое добро помогал наживать, и на службе слыл честным работником. 
Женщина так задумалась да заработалась, что едва расслышала как малыш недовольно закряхтел и запищал своим басистым голоском. Оглянулась, и едва в колоду не упала, поскользнувшись. Огромная серая лохматая псина тянула ее сынишку за ворот распашонки, а малыш недовольно махал ручками и дрыгал пухлыми босыми ножками.
– Что ты за дура такая? Не игрушка он тебе.
Мать отняла ребенка, потом немного подумала и посадила его на широкую собачью спину, покрытою густой жесткой шерстью, покатать. Животина, не ожидавшая такого безобразия, зарычала, изогнулась стремясь куснуть мальчонку острыми зубищами за ступню, но сильную агрессию не проявляла.
– Так и есть дурная. А ну пошла вон.
Галинка подхватила сына на руки и обернувшись за мокрым бельем, схватила, что подвернулось под руку и принялась хлестать по серой морде чьей-то рубахой. Собака скалилась, но не отходила, раз от разу норовя ухватить ребенка.
– И чья ты такая бешеная? Архипа знать, только у него такие здоровые псы на дворе добро стерегут.  Сбежала знать. Уйди говорю!
Покидав белье в ведра, Галинка решила вернуться на ручей уже без сына, но подлая псина не отставала и кружила рядом, ожидая, когда женщина устанет подниматься по узкой тропе с тяжелыми ведрами и ребенком на руке. Не удержавшись на скользком склоне, Галинка пошатнулась и опрокинула ведра прямо в самую грязь. Эх, жаль трудов своих. Наклонилась собрать белье, не выпуская дите из рук, а псине того и надо, как на прыгнет передними лапищами ей на спину. Только чудом мать удержалась на ногах и не завалилась под навалившейся тяжестью. Обругала она животину на чем свет стоит, а та обежала вокруг, словно приноравливаясь, откуда удобнее ухватить, и замерла, встав напротив.
Неизвестно чем бы вся эта история закончилась, если бы не пошла соседская бабка за водой, да и не распознала в пятившейся назад псине натурального волка. Как она закричала, да как припустила со своим коромыслом на злодея, и не подумать, откуда такая прыть взялась.
Галинка со страху, что на живом волке сына покатала, решила, что там и вовсе был волколак, уж больно умный взгляд у него. Но мужики ближе к ночи ее опасения развеяли, нашли они под старыми мостками самое обыкновенное логово волчье да разорили его, а бабам строго наказали по одной в овраг не ходить и детей вовсе не пускать до тех пор, пока волка не изловят.

Глава 3
– Маманя, не могу волосы пригладить, чем только не смазала, и медовой водой даже, а все из-под ленты вылезают.
– А ты чего это непутевая удумала красоту свою прятать? Гридя, небось, тебя за эти самые кудри и выбрал. А она вон чего! Пусть вьются. Ты нать вот эти колечки на височки повесь, и оставь волосы в покое.
– Что ты мамушка, это ж твои праздничные колечки, мне Гридя опосля свои подарит, – Ветринка оттолкнула руку матери с бренчавшими в ней медными пластинками в форме месяцев, свисающими по три штуки в ряд. 
– Это когда ж еще подарит. Бери говорю, красивой должна быть перед будущей родней, чтоб не стыдно за тебя было. И рубаху смени, у этой завязки на рукавах пожелтели.
Ветринка взглянула на свои рукава, но ничего не заметила. Да ладно, с маманей лучше не спорить, вишь как волнуется за свое чадо.
– А пирог из печи вынуть не забыли? – забеспокоилась невеста.
– Галинка давно вынула, да маслом сверху смазала, блестит.
Первым к столу подадут этот самый пирог с запеченной целиком рыбой, да уху. Гости сперва станут румяное тесто обламывать и уху хлебать, пока доберутся до жирной стерлядки. А уж если по нраву придется им рыбник – другие угощения только успевай подносить. Не понравятся – встанут и уйдут, только поминай как звали.
  Приехавший первым дядька Стоян, гурьбу своих старших детей определил сразу на полати, откуда они глазели на взрослых в ожидании пирожка, а младшего на руки взял. Все его уловку давно раскусили, когда он малышу пирожки предлагает, а тот к тому времени наевшись, отказывается новый брать, пирожок отправляется про запас родителю за пазуху. Осуждать многодетного Стояна никто не собирался, знали, что прокормит такое семейство даже умелому кузнецу с трудом удается.
А какой выпечки только на стол не выставили: и с сушеной малиной, и с пестиками, и с грибами. Киселем гостей потчевали, а кого и хмельным квасом. Молодежь то и дело в оконце заглядывала,  выпечку выпрашивала, ведь места за столом только для старших. Вот и Лада с Зарянкой на завалинке примостились с девками и ребятами посмеяться, песен попеть. И хорошо так, душевно всем было, что не заметили, как вечереть стало, повеял ветер с реки, принес легкую прохладу и сладкий запах луговых цветов. Лада смеялась нарочито громче всех, небось в ее доме сегодня было бы гулянье если бы не вероломная измена Гриди. Пусть слышит отступник, что не печалится о нем злодее забытая любимая, не рвет себе волосы на голове, да не плачет в подушку что есть мочи. Довольна, светла и весела Лада, всем на загляденье.
И нашлось кому залюбоваться на статную девку. Дядька Гриди, тот самый что с отцом по молодости рассорился и в городище подался, воспользовался поводом примириться и приехал в деревеньку с будущей родней знакомится. Да не один приехал, а взял в спутники храбра (богатыря) молодого, ясный голубой взор которого вот уж сколько времени не отворачивается от зардевшегося личика Лады. Смотрит молодец, а подойти близко не решается. Уж больно хороша девица, высмеет поди пришлого, дураком выставит перед народом. А сестрица ее дерзкая храбру подмигивает, да на старшую взгляд переводит, словно подталкивает обращение молвить.
 Наступило время плясок, побежала молодежь дружно к разожженному костру позади осинника. Подтянулись другие соседские парни с подружками. Кто-то, украдкой урвав момент, страстно целовался в тени деревьев.
Храбр звался Ясенем, и плясках участвовать отказывался, стоял один привалившись плечом к широкой березе, да часто-часто пояс свой поправлял, волновался видимо. Рубаха на нем добротная надета с вышивкой обширной по рукавам, подолу и вороту. Не каждая умелица такой тонкий узор вышить сумеет. Когда внезапно почти рядом раздался протяжный волчий вой, невооруженные молодые бросились поближе к костру и сбились в круг, озираясь по сторонам, они понимали, что волк вернулся мстить людям, а Ясень где стоял, там и остался.
– Ты отважный такой, что от волка голыми руками отбиваться собрался? – не выдержавшая опасений Лада, дернула за рукав остолбеневшего парня.
– А зачем ему нападать? Лето же на дворе.  Чай не голодный.
– Логово его мужики разорили вочерась, вот он и озлобился. Пошли говорю ближе к остальному люду.
Матерый волк, рассвирепевший и обезумевший от потери своей волчицы со щенками, набросился из темноты, словно сокрушительный вихрь. Если бы не быстрая реакция Ясеня, челюсти его сомкнулись бы аккурат на шее Ладушки, но храбр вовремя оттолкнул девушку и страшные клыки вцепились в согнутый богатырский локоть. Зверь мотал головой силясь порвать рану сильнее, в то время как Ясень всем своим телом навалился на волчару, стремясь побороть и придушить врага. На подмогу подбежали другие молодцы, похватавшие кто поленья, кто искрящиеся сучья с костра. Вскоре все было окончено, зверь затих и испустил дух, внушительных размеров монстр валялся на окровавленной траве.
Ясень покачнулся, отчего Лада, пребывавшая в оцепенении, очнулась и, подхватив парня, усадила, привалив спиной к ближайшей осине, потом тут же, не смущаясь своих оголенных ног, с яростью оторвала кусок от подола нижней рубахи и туго перетянула огромную рану, зиявшую в том месте, где должен быть локоть воина.
– К ведуну тебе надо. Сможешь идти сам? Я сведу.
– Дойду. Не впервой мне кровь терять, а вот руки из-за зверя лесного лишиться жаль. Если б в честном бою – дело другое.
Лада подсобила храбру подняться с земли и опереться на ее плечо. Парень учтиво принимал помощь, стараясь не наваливаться на девушку сильно, и довольствуясь лишь легким, удерживающим прикосновением. Младшая сестренка, вызвавшаяся в провожатые, шла впереди и светила горящей палкой, захватив с собой еще несколько запасных. Путь предстоял небыстрый. В след им доносился тягучий плач Ветринки, узревшей в случившемся плохое предзнаменование их будущему с Гридей браку. И подумалось ей, что надо будет к кудеснику с подношением сбегать, глядишь наколдует чего, и пройдет стороной, не сбудется дурное в их судьбе.

Глава 4
Лес сгущался, уплотнялся окружавший воздух, звуки становились отчетливее и понятнее. Слышно, как заухал филин, затрещала ветка под неосторожной лапой ночного рыжего хищника, перескочила с ветки на ствол и заторопилась вверх к дуплу припозднившаяся проворная белка, вдалеке в болоте заквакали потревоженные лягушки, разбудили водяного, зашлепавшего по воде глухими хлесткими ударами. Внезапно зашумело вокруг, засвистело, загорланило на все голоса, закачались макушки деревьев, пропали звезды, затянутые мглой. Сестры шли, не сбиваясь с пути и не испытывая страха, зная об испытании: к ведуну слабый волей и трусливый не пройдет, заплутает и сгинет бесследно в лесной чащобе.
– Ведун нас впустит к себе в столь позднее время, – поинтересовался Ясень, чтобы завязать разговор и разрядить давящее напряжение.
– А куда ж он денется? Он нам дядькой по матери как-никак приходится, – успокоила Зарянка. – Жаль только гостинца ему не принесем, но ничего, я в другой раз, когда добегу.
Ясень подавил сомнения и выпрямился по силам, негоже во владения родни Лады согнутым слабаком наведываться. Как только миновали мосток через небольшой, звонкий ручей, все звуки прекратились и наступила привычная ночная тишина, редко-редко какой зверь зашумит или птица крыльями вострепещет и тут же затихнет.
Под неполной луной на полянке показалась черная в темноте приземистая избушка. На пороге в тусклом свете лучины стоял щуплый, бородатый мужичок с добродушным лицом и приветливо встречал поздних гостей.
– Чай не случись беды, вас в гости и не дождаться, – пожурил он сестричниц.
Девушки опустили головы и юркнули в теплую темноту помещения, храбр замешкался у дверей, не зная, как обратиться к хозяину.
– Проходи. Чего встал как истукан?  Тебе помощь нужна, или просто так пожаловал? – насмешливо обратился мужичок.
– От помощи не откажусь.
Ясеню пришлось согнуться на треть, чтобы протиснуться через осевший с годами дверной проем.
– Зарянка, воду давай кипяти да травки набирай. А я посмотрю, помнишь ли ты состав лечебного зелья для остановки крови и заживления ран.
– А если ошибусь?
– Подзатыльник заработаешь.
Зарянка фыркнула и направилась к небольшому очагу в центре избушки, печи в том жилье отродясь небывало.
Пока младшая из сестер суетилась у огня, ведун присматривался к присевшей на лавке паре. По всему видно, что сердца у них горят встречным пламенем, но над парнем темное облачко зависло, предвещающее его скорую погибель. Помочь родной кровинушке обрести счастье по силам мудрому ведуну, но стоит ли молодец того, еще присмотреться надо.
– Сходи-ка ты, сокол, за водой, набери в том колодце, что позади дома.
– Дядюшка не нужно, – ахнула Лада.
– Надобно. И не тебе то знать, девка. Сиди, да помалкивай.
Ясень подивился конечно такому неурочному требованию, но перечить и не думал, взял протянутое ведро и вышел за дверь. Лада откинулась на бревенчатую стенку, закрыла глаза и обратилась с мольбой к своей тезке – богине. Знала она, что колодец у дядьки непростой, выкопан он неизвестно кем в незапамятные времена, но вот если хороший человек за водой подойдет, разницы с простым не заметит, не очень хороший вернется просто с пустым ведром, водица уйдет на дно, не достанешь, а худого да разбойного кого на дно утащит и в бездну затянет, не спасти.
Вернулся храбр с полным ведром воды, отлегло от сердца у всех троих, ожидавших в избе. А ведун решил парня у себя оставить, гибель от него отвести, оберег для ратников для него изготовить.
– Да как же они одни по лесу ночному пойдут? – возражал Ясень, не желавший отпускать девушек одних, помня о недавнем нападении волка.
– Не печалься, не пропадут. Они с малолетства сюда шастают, и по одиночке бывало приходилось, а тут вдвоем. Лес их оградит от напасти.
Кое как уговорили Ясеня остаться в избушке ведуна, а на прощанье Лада пообещала наведаться за ним сама на следующий день.
Сестры уши, а ведун, опоив Ясеня зельем в щемящем глаза дыму очага видел клубящиеся над ним картины страшной, кровавой и бесславной битвы, предначертанной ратникам, в которой должен был пасть от чужого меча замертво и молодой храбр. 
Утром молодец с удивлением смотрел на затянувшуюся рану, из которой как ему накануне казалось, были вырваны куски плоти. Приглушенная боль в сравнение с прошедшей невыносимой не вызывала тревоги. Ясень довольный потянулся расправить плечи, выпрямиться, и с силой ударился головой о сухую балку, державшую низкий, местами прогнивший потолок. Эхо от удара рябью прошло по полуистлевшим бревнам стен, звоном отдалось в свисавшем над очагом котелке, грохнула на пол, приваленная в угол метла, скрипнуло низкое оконце, на голову посыпались мелкие щепки и частички старого мха.   
– Ты мне так избу не развороти! – упрекнул гостя хозяин.
– Простите. Как мне вас отблагодарить за такое чудесное излечение?
– Придет время и сочтемся. А пока вот настоя испей, он кровь потерянную враз быстрее восстановит и силы придаст.

Глава 5
Надежды Ясеня свидеться с Ладой наедине не оправдались, младшая сестрица тоже возжелала еще раз повидать дядюшку, а на самом деле решила просто сбежать от навалившихся домашних забот. Вот травки, ягоды, грибы собирать, гуляя по лесу, Зарянке по душе, а домовничать, похлебку варить, или штопать, за скотиной ходить она не плохо умела, но не очень любила. Со стола соседей бабушке Просинье много гостинца досталось, и родителям поужинать останется, готовить, стало быть, не нужно, а с другими делами она и завтра управиться сможет. Несправедливо, если Лада прохлаждаться будет, а Зарянка работать за двоих. Отец с матерью не возражали, давали волю дочерям, зная, что после замужества им много меньше свободы будет.
По пути повстречались Гридя с Ветринкой, любезничавшие возле заветной старой березы. Лада вспомнила, что еще день назад при мысли о вероломном предательстве бывшего возлюбленного испытывала и невыносимую тоску, и бессильную ненависть, а сейчас в ее сердце ничего не встрепенулось, не кольнуло болью, даже смогла заметить, как от счастья похорошела, посветлела соперница. А парень, заприметив сестер, стушевался, сник, знал свою вину, только повиниться перед девушкой храбрости не хватало.
– Все никак не намилуетесь? Шли бы хоть подальше с глаз долой, – подколола парочку Зарянка. – Теперь понимаю, почему тебя, Гридя, в дружину не взяли – предателя издалече учуяли.
На колкие слова парень только зло сверкнул глазами, но вступать в спор не стал, не захотел терять лицо перед милой невестой. А Ветринка решила по-своему, бросилась она в ноги к Ладе, ухватила ее за расшитый подол и стала молить просить их, зла не держать, кровь не холодить упреками. Зарянка на оторопевшую старшую сестру во все глаза уставилась, интересно ей, как она ответ держать станет.
– Утихомирься ты. Не нужен он мне более. Сердце к нему остыло. Не гневаюсь я вовсе. Тебя понимаю, свое счастье искала, станется и – нашла. А ты Гридя, Ветрину береги, не обижай, хорошая она, домовитая, умелая.
Гридя в ответ промолчал, полагая, что сестры заранее спланировали, как пристыдить его бессовестного.
– Наревется она с ним, – посочувствовала Лада, отойдя на приличное расстояние, чтобы не быть услышанной.
– А ты сама, раньше так думала?
– Нет не думала, голова пустая была, глаза слепые. А вот как случилось все, словно по другому его увидела. Жестокий он, веревки из людей вьет.
– Так у них вся порода такая.
За разговором сестры не заметили ползущего за ними следом огромного полоза почти до самой избушки ведуна. Старый дядька, заподозрив что-то неладное рядом, не смог установить истинную причину тревоги, а молодых понапрасну волновать не стал, только закрыл их силой своей в обратный путь до самой деревни от всякой беды и дурного глазу.
– Тьфу ты старый пень, – возмутился про себя полоз, – знал бы ты кому в невесты одна из твоих сестричниц уготована, так не ерепенился бы, силу понапрасну растрачивая. 
А молодые спокойно миновали владения водяного, услышав только пару громких бульков, прошли лесной тропинкой, никого не встретив на пути, и расстались в Орешнике у избы, в которой гостевал Ясень. Таясь от сестры, Лада по дороге условилась о свидании с храбром этим же вечером и сейчас спешила накопившиеся домашние дела переделать, подгоняя Зарянку.
В доме Гриди гостя уже поджидали. Братовья, испив хмеля, припомнили друг дружке старые обиды и вновь рассорились, поэтому чужой для всех в этих краях Ясень на следующий день должен был собираться в дорогу.
– Благодарствую, что за конем приглядели, – храбр старался скрыть свое разочарование скорым отъездом. Столько времени сюда тряслись верхом и толком не погостили.
– Идите, киселя отведайте. Сама сварила.
Сестра Гриди, как две капли воды схожая с ним лицом, заглядывалась на статного гостя, о смелости которого в бою, была наслышана от своего дядьки. Но молодец был слеп к ярким голубым омутам глаз девушки, все мысли кружили возле предстоящего свидания с другой красавицей и кисель не шел в горло.
– Пойду я, пройдусь, места ваши красивые еще раз огляжу, – Ясень задумчиво поставил кружку на дубовый стол и выйдя во двор вдохнул свободнее, запах свежей луговой травы приятно защекотал носу и устремился дальше по крови, окутывая тело немой радостью. 
  Опершись о крепкую ограду позади двора, храбр вспоминал вопросы, которыми его засыпала по пути смелая на язык Зарянка: «А как жениться соберешься, есть куда молодую привести?» или «Ты только ратному делу обучен или по хозяйству тоже можешь справиться?», а еще «Кто тебе кашу варит да рубахи штопает?». Ясень отвечал бойко, однако не для младшей сестрицы, а для старшей его ответы предназначались, и Лада понимала, слушая кивала в ответ. Сговориться с ней надобно, приедет он за невестой на следующий изок, и в городище женой заберет. Вот только согласиться ли Лада ждать целый год парня, с которым зналась всего два дня? Из темного леса повеяло спокойствием и надеждой.
Поутру Ясеня провожали из добротного  и  радушного дома невесты, с родителями которой через своего старшего храбра он сумел сговориться, обещали сберечь для него Ладушку до следующего лета. Жених дал зарок послать весточку или самолично наведаться в Дуброву до наступления весны.   
Веселая Зарянка посмеивалась над влюбленными, радуясь, что ее не заставляют идти замуж вперед сестрицы, хотя смельчаки, желавшие украсть у нее рубаху уже находились, но получали решительный отпор. Зачем из родительского дома куда-то торопиться, когда сердце молчит. Так и бабка Просинья сказывала, что дышать без кого полной грудью не смогешь – тот твой суженый и есть, а дышится девушке пока ой как легко.

Глава 6
Стройный юноша в облегающем темном костюме выскочил из покоев, с ненавистью отшвырнув берестяную грамоту, привезенную от отца с Дальних холмов. Звенислав не мог поверить в то, что ему против его воли ищут невесту среди невежественного людского племени. Да не бывать тому, чтобы в свои палаты он простую девку привел.  Страсть к прекрасной водянице, обитающей на берегу великой реки Ярьи возле острых скал, застилала прежде невозмутимый разум.  Он очень надеялся на взаимные чувства, и верил, что возлюбленная лишь испытывает его, возвращая ценные дары.
  Старший товарищ и доверенное лицо благородного отпрыска Ардан задумчиво изучал начертанное на рваном куске бересты послание, потирая давно небритый подбородок, скрывающий свежую рану от ведьминского клинка.  Не ведает царь ужей того, что сын повзрослел и давно вышел из-под родительской воли, что дядька-наставник давно уже не указ для своевольного царевича и мысли его далеки от родовых обязанностей. Повел богатырь взглядом сквозь расстояния, покрытые непроходимыми лесами да высокими холмами, в поисках старого полоза и узрел того возле людской деревеньки, следящим за молодыми девками. Неловко за старика стало, когда малосильный посвященный ведун сумел укрыть от того путников. Ардану покров, возведенный человечком, не преграда, видит он и храбра молодого и двух его подруг прелестных. Интересно, которую наставник выбрал для царевича: ту что бойка, весела и беспечна, или ту что взволнованна и опечалена одновременно. В обеих огромная сила земли сокрыта и род продолжат они здоровыми ребятишками. В старые времена и в змеином царстве подобные девы рождались и нужды искать пару среди людей не было. Шли времена,  вужалки все более поддавались темной заразе, пришедшей с заморских краев: алчности, себялюбию и гордыне, ждать своих мужей с ратных дел совсем разучились, за что Макошь лишила их своего покровительства и новые поколения зарождались слабыми и хворыми. Знатные мужи Ужиного царства, дабы избежать вырождения, в каждом третьем поколении были вынуждены брать жену из другого племени. Затем и людские девушки тоже стали поддаваться напасти, теряли свою силу плодородия и надежды на семейное счастье, вступая в брак чаще не по велению сердца, а по корысти, предпочитая богатство жениха другим достоинствам. Задача найти светлую деву усложнялась с каждым новым поиском. Звениславу повезло, на его счастье нашел дядька достойную невесту.
Ардан разыскал товарища, когда тот отчитывал своих слуг за недостаточно начищенный меч.
– Не горячись, царевич. Вишь как вьюношей застращал. К чему тебе меч?
– Пройтись по округе хочу, голову остудить. Вижу грамотка у тебя в руках, значит знаешь, о чем моя печать.
– Не ведаю, о чем тут печалиться. Ты с измальства знал, что тебя ждет согласно вашей традиции. Или никак верил, что обойдется?
– Верил.
Царевич опустил голову на грудь, понимая всю тщетность своих протестов.
– По крайней мере могли бы мне дать возможность самому выбрать себе спутницу, так нет – дядька отправился, тепериче на свой старческий вкус притащит девку.
– Лишь бы покладистая была характером, не как прабабка твоя.
– Тоже верно. Того что прадеду пришлось вынести от своевольной дуры, пока не захоронили ее с почестями в кургане, – врагу не пожелаешь.
– Зато взамен силу жизненную он через нее поимел, жив-здоров по сей день, а иначе для него самого давным-давно курган, возведенный на угоре, стоял.
– Не могу представить, как девку простую введу в обрядовый круг, все внутри переворачивается. Пошлю отцу весть, что не мила мне его воля.
– Чего понапрасну маяться, заведенным обычаям противиться? Покорись.
– Как ты? – юноша с вызовом посмотрел на товарища, – Ты перворожденный не стал бороться за свое законное право на трон и уступил его малолетнему брату всего лишь из-за того, что у вас заведено следовать воле волхвов! Но повсеместно наследует старший сын, и ты должен был стать повелителем ужей в Таежном царстве и за его пределами в сторону утренней зари. Ты просто сдался!
– Звенислав, чего ты на мне свой гнев вымещаешь. Да, я не стал сеять раздор в наших владениях и гневить старых прорицателей, а через них богов, открывших свою волю при магическом ритуале. Я своими глазам все видел. Да и брат мой не настолько мал был, чтобы с властью самому не справиться. 
– А изгнали тебя тогда за что?
– Как раз за лишние вопросы, недоверие. Любознательным слишком был, ум пытал, вот и доузнавался.
За разговором вышли из тени высокого терема на освещенное место, и царевич заметил на лице спутника свежие раны.
– Кто тебя так зацепил?
– Ведьма Айленка опять наведывалась за детьми Гордыни, никак дура не успокоиться.
– Это та, что каменотеса своими чарами опутала и семью осиротила?
– Та самая.
– А что ей еще надобно? Мужик вроде при ней, сирот обобрали, доброе все ее родной дочери достанется.
– Младшего пацаненка хочет на свою сторону перетащить из-под сестриной опеки, тем самым Гордыню задобрить, чтоб по прошлой семье не кручинился.
– Вот видишь, что бабье зло да жадность сотворить может. А ведь эта Айленка не простая человечка, а ведьма-повитуха с силами и знаниями. Чего мне от простой людской невесты ждать?
– Не скажу, мало с людьми знавался.
– Вот и я про то. Клинок у ведьмы не отравленный был? А то обратишься в погань какую, что делать станем.
– У тебя будет право первого меня порешить, – усмехнулся скупой на шутки Ардан.
– Может наказание какое ей учинить?
– Не думай. То мое дело.
– Ну смотри у меня. Мальца можешь на учение определить, если пострижение уже прошел, до посвящения все под присмотром будет. А сейчас пошли на луках посоревнуемся. 

Глава 7
Зарянка поднялась с постели, спасаясь от непонятной тревоги, накатившей на нее в полночь и лишившей сна. Она чувствовала, что должно случиться что-то непоправимое, пугающее, чему не находила объяснений. Бабка Просинья спокойно похрапывала на своей теплой лежанке, Лада, освещенная проникающим в окно лунным светом, улыбалась во сне, родители тоже крепко спали, умаявшись от дневных забот. Не желая беспокоить родных, она закуталась в теплый платок и осторожно на цыпочках пробралась за дверь во двор. Напротив, темные тени кустов покачивались в ночной мгле, бежавшая по траве лунная дорожка обрывалась за раскидистым кленом, посеребрив нежными искрами его крону. Зарянка залюбовалась игрой светящихся листьев и не заметила, как что-то бесшумно подползло сзади и накинулось на нее, словно захлестнула большая волна на реке.   
– Ты слышишь, как она вопит? – с укором поинтересовался юноша у своего спутника.
– Любая бы завопила на ее месте, – оправдывал пленницу Ардан. –  Дядька твой поторопился, девушку не подготовил, сладкой жизни ей не посулил, а просто умыкнул из родного дома и приволок в наше подземелье.
– Я не о том. Разве приличная девушка может так глотку драть, плакать должна тихо в тряпицу.
– Давай не жури. Зайди к ней с добром, поговори, приглянись ей, и девушка сразу успокоиться и станет тише травы.
– Ну смотри у меня! – пригрозил Звенислав, держась за холодный малахит, из которого была вырезана изящная дверная ручка, и не решаясь отворить проход в опочивальню.
– Смелее, не в бой идешь, – уверенно подтолкнул военачальник. 
Красивый юноша в золоченом костюме из мягкой кожи и надменным взглядом серо-зеленых глаз словно из-под земли вырос перед Зарянкой. Девушка закрыла рот и удивленно вскинула вверх одну бровь. Что за чудо-юдо блестящее перед ней явилось?
Звенислав откровенно разглядывал предназначенную ему в невесты: высокая, стройная, но еще слишком незрелая и наивная. Ему нравились девушки чуть постарше, которым уже не надо красивых слов и пустых обещаний, пригоршня самоцветов – и она твоя. А с этой придется повозиться.
– Ну здравствуй! Тебя значит мой дядька Агний в царевны выбрал, – то ли с огорчением, то ли со смирением, но вполне миролюбиво произнес вошедший.
– Кем-кем выбрал? – девчонка уперла руки в бока и воинственно выставила одну ногу вперед.
– В невесты мне. Чего непонятного? – не сдержался царственный отпрыск.
– Ну раз тебе – получай!
Звенислав, не ожидавший внезапного нападения, не сразу увернулся от летевшей в него миски с пшеничной кашей. Тяжелая посудина на счастье пролетела мимо и с грохотом разбилась о полированный камень стены, но брызгами кушанья его новый костюм и волосы были запачканы основательно. Юноша сжал кулаки и прищурил взгляд, но отчаянная бунтарка не собиралась отступать и лишь тяжело дышала, готовясь к противостоянию.
– На сегодня еды больше не получишь, подумаешь и поугомонишься, – навязанный жених, казалось бы, нашел выход из дурацкой ситуации.
– И не надейся! – донеслось ему вслед, когда он оказался лицом к лицу с откровенно смеющимся Арданом, ожидающим его снаружи.
– Я на реку.
– Почиститься от каши не забудь до того, как предстать пред ясные очи водяницы.
Эхо скоро удаляющихся шагов разносилось по тяжелым сводам.
Молодой военачальник проникся сожалением к пленнице. Когда молчаливые слуги оттирали следы ее бурного протеста со стены пола, он успел рассмотреть девчушку. По всему было очевидно, что она выдохлась буянить, растерялась и не знает, что предпринять дальше. Простенькая рубаха, укрывавшая поджатые ноги девушки так не вписывалась в богатый окружающий интерьер, делая из нее маленькую серую мышку, примостившуюся на большой дубовой кровати с резным изголовьем, покрытым позолотой. Отсутствие ленты на волосах говорило, что она не ищет женихов и не стремиться к замужеству. Выходит, Агний поторопился. Можно бы и подождать год-другой, пока девчонка не созреет, не потянется к парням молодая кровь, тогда б и царевич ей приглянулся, и не сидела бы не куксилась, украдкой вытирая непослушные слезы.
– Принесите царской невесте еду, – распорядился богатырь.
– Но царевич не велел, – попытался возразить один из слуг.
– Я отвечу перед Звениславом.
– Не надо мне вашей еды, ничего вашего не надо! Отпустите меня домой!
– Про дом забудь. Тот мир для тебя закрыт. Привыкай жить в Ужином царстве.
– Нет! Я все равно сбегу!
– Куда ты, дуреха, сбежишь? Если даже вырвешься на землю, места вокруг заколдованные, для людей непроходимые. Сгинешь задаром. А деревня твоя много дней пути отсюда.
– Брешешь! Я мигом тут очутилась.
– Это потому, что тебя полоз принес. Мы можем сокращать пространства, а вам пешком по земле ходить богами положено.   
– Почему я? Что у вас своих невест для главного змееныша не нашлось?
– Змеенышем я царевича называть не советую, от свадьбы все равно не отвертишься, а он припомнит. Что касаемо выбора тебя в невесты – уточнишь у самого Агния. Он наставник Звенислава и доверенное лицо Большого полоза.
– А если я змей боюсь?
– В тереме в змеином обличии никого не увидишь, это в ваших краях мы по земле ползаем, чтобы не привлекать внимание.
– И лягушек жрете.
– А чем они хуже того, чем вы голод утоляете?
Зарянка от такого вопроса даже оторопела. Как чем хуже – они же лягушки. Хотя, кто-то и змей ест, слышала она про таких. Лучше увести тему разговора в другую сторону, да побольше про женишка выспросить. Вот только богатырь этот безбородый на простачка совсем не походил, взгляд у него строгий, проницательный, вроде говорит спокойно, а кажется устрашающе – змей, одним словом.  В такого миской она бы поостереглась швырнуть.
– Зато в Ужином царстве хмель не пьют, голову себе не дурят, и потом на четвереньках не ползают, – попытался пошутить полоз.
– Вы холодные и скользкие!
– Уверена?
Ардан протянул руку к щеке девушки, легонько прикоснулся и словно обжегшись резко одернул, показалось, что грозовая молния насквозь пронзила. Вот ведь сила женская какая в ней юной совсем скрыта. А когда расцветет, в годы войдет, какова будет? Не зря Агний поторопился. Девчонка молча взирала на пугающего воина в странных одеждах, удивляясь тому, что рука у него и правда горячей оказалась. Препираться больше не хотелось, навалились усталость и безразличие ко всему. Ардан, заметивший в ней эту перемену, велел слугам поспешать и сам первый оставил покои пленницы, вернувшись к ежедневным заботам.

Глава 8
Звенислав со стороны любовался на свою душу-красавицу, не решаясь подойти ближе, тогда придется признаваться в ложности данных ранее обещаний и царицей Ужиного царства водянице не стать.
Лучезара скрывала свой гнев за завесой внешнего спокойствия и, склонившись к реке, изящными неторопливыми движениями костяным гребнем расчесывала свои серебристые волосы, интуитивно чувствуя присутствие царевича. По легкой зыбке на речной поверхности она прочитала новость о появлении в их владениях невесты из людского мира, с которой по неписанным правилам не имеет права конкурировать за любовь и руку полозьего наследника. Заветный кокошник был почти у нее в руках, только выходит переиграла она саму себя, в мечтах сильнее привязать Звенислава к себе утратила бдительность, не узнала вовремя о планах царя и его хитрого брата. Оставалась жалкая роль полюбовницы, на которую водяница не согласится ни за какие блага, которые готов посулить увлеченный ею царевич, иначе желанный Ардан, будет потерян навсегда.
Устав ждать, когда Звенислав решиться приблизится, девушка поднялась и легкой поступью прошла вдоль берега к зарослям ивы, образующих над водой зеленый шатер, остановилась, прислушиваясь к происходящему за спиной, и, не обнаружив намерения царевича приблизится, вошла в воду, пропав с глаз.
Юноша постоял еще немного в раздумье и направился в противоположную сторону, разочарованно по дороге подсекая вицей свежую траву. Как бы он радовался предстоящей женитьбе, если бы в жены брал очаровательную Лучезару, а не бледную распустеху из людского племени, привыкшую повелевать коровами да козами.
Дядька-наставник видел, как мается его любимый воспитанник, как рвет себе сердце, и пенял на себя за то, что не разглядел загодя этой грозы, не предотвратил роковое влечение к водному духу. Оставалась надежда на Зарянку, уж эта девчонка расслабиться царевичу не даст, и кровь попортит и поизводить сумеет, пока не смирится со своей судьбой. Пожалуй, стоит ее проведать.
Когда в покои вошел седой высокий старец с добрым открытым лицом и озорным блеском в прищуренных глазах, Зарянка и подумать не могла, что это тот самый страшный змей, который стянув ее в кольца, выкрал из родительского дома и принес в свой подземный мир.
–  Как устроили тебя девушка, всего ли в достатке? – поинтересовался Агний.
– Всего довольно, дедушка, жаловаться не на что. 
– Смотрю к еде не притронулась совсем. Может желаешь чего?
– Ничего не желаю другого, кроме как в дом родной вернуться, родных обнять, бабушку старую успокоить.
– Нет у тебя более родных, девица, забыли они про тебя.
– Не правда! Не могли они забыть!
– Не своей волей забыли, морок я на них навел, да и не только на них, на всех, кто знал тебя до сегодняшнего дня.
– Ты? Это ты меня украл?
– Пришлось. Сестра мне твоя больше глянулась, но сердце ее занято оказалось, и пал черед на тебя.
– Не верю ушам своим! Ты, мерзкий старикашка, по какому такому праву смел ты людскую дочь против воли красть?    
– На то право не требуется.  В наших местах тебя богатство ждет, почет, так что не ерепенься, а с готовностью принимай уготованное тебе.
– Не хочу власти! Не хочу богатства! Свободы хочу, воздуха влажного да травами насыщенного, ветерка легкого, лучика солнечного.
– Будет тебе все в свое время. Что мы чудовища какие, и век тебя держать под землей станем? Нет, конечно. Солнце ты увидишь, по лесочку погуляешь, когда смиришься.
– Не смирюсь! Не покорюсь! И платьями вы своими, жемчугом расшитыми, меня не задобрите. И царевич ваш хилый мне не по нраву.
– Это ты пока от гнева и горечи так говоришь, попривыкнешь, порядки наши узнаешь, с обычаями познакомишься и успокоишься. А царевич Звенислав – воин славный и разумный, лицом красивый, речами охотный.
– Не дождетесь! Сбегу! Уж лучше пропаду, но волей своею.
Покачал головой старик, но спорить с поперечницей не стал и вышел, притворив тихонько дверь.
Свет от соляных кристаллов бил в глаза, искрился в едва сдерживаемых слезах и раздражал своей холодностью до тех пор, пока Зарянка не запустила кувшином в висевший под потолком светильник. Несколько кристаллов со звоном разлетелось и эхо волнами унесло весть о содеянном пленницей.
Ардан первым влетел в покои людской девушки, и с непониманием уставился на плачущую девушку, ползающую по полу и собирающую едва светящиеся осколки.
– Темноты испугалась?
Заряна кивнула и громче расплакалась. Приблизиться и утешить богатырь не решился, помнил, как его молнией пробило от неосторожного прикосновения, но немедленно позвал слуг и приказал прибрать обломки и установить новый светильник. Когда поинтересоваться о случившемся подоспели другие, слуги уже заканчивали свою работу, а девушка можно считать успокоилась и только зло терла кулачками глаза.
Ардан оставил девушке маячок, со словами: «Когда надумаешь в следующий раз светильник разбить, открой крышечку и не останешься в полной темноте». Уходя, молодой богатырь прислушался, не рыдает ли опять пленница, оставшись одна. Все было тихо и только сердце в его груди как-то странно стучало, опережая привычный спокойный ритм. Казалось чудно, что он жалость такую сильную к простой человечке испытывает.   
Звенислав вернулся в каменный терем, когда ночь во всю захватила владения и удивился, обнаружив ожидавшего его товарища.
– Тебе чего не спиться?
– Проверить хотел, как ты со своей неразделенной любовью справляешься.
– Жив, как видишь. Людская девчонка как?
– Капризничает, противоречит, поругалась с Агнием – все, как и ожидалось.
– Ожидалось? Я думал она мне в ноги упадет, благодарить станет.
– За то, что в подземелье закрыли?
– Ты, словно, защищаешь ее?
– Нет. От чего защищать? Жалеть-жалею неразумную. Чувствую, что привыкать долго ей придется. Вужалки дворцовые не покладистые, сразу ее не примут, притеснять станут.
– Переживет. Поутру выведи ее на воздух, но вначале путь приберут ее, чтобы меня не позорила.
Ардану того и надо было, чтоб Зарянка свет солнечный повидала, душу порадовала.

Глава 9
Уговорить Зарянку поменять простую грубую рубаху на нарядные тяжелые одежды – дело оказалось неисполнимое.  Пришлось богатырю с дядькой-наставникам не парадными коридорами ее на волю выводить, а тайными подземельями, и прогуливать не по тенистому саду, а вдоль кромки леса на высоком берегу реки Ярьи.
– Вот скажи девица, разве бы ты гуляла так сейчас у себя в родных местах? Нет. Спину бы гнула у родителей домовничая.
– Ранним утром – работа самая. Я бы отдохнула и нагулялась, когда солнышко высоко встанет и вечером с подружками и сестрой. А ходить туда-сюда да пустые разговоры с вами вести – чести не делает.
Ардан даже усмехнулся от такого прямолинейного и упрекающего ответа, оценив сообразительность девушки. Не похожа она была на сородичей-вужалок, слишком открытая, бесхитростная, и наивная в своей правоте. Вот Зарянка наклонилась к невиданному ранее цветку похожему на невысоки густой кустик с пурпурными цветочками, полюбовалась, понюхала и не сорвала.
– Он не ядовитый, можешь нарвать с собой.
– Зачем же такую красоту губить? Пусть другие тоже созерцают.
Богатырь подивился, а девушка уже к другому цветочку присела, рассматривает повядшие сиреневые лепесточки.
– Вот бы такие под окном у дома посадить, бабушку порадовать.
Мужчины переглянулись, но решили лишний раз не напоминать про суровую реальность, уж больно хрупкой девушка казалась в этот утренний час.
Скрытая от чужих глаз за мороком Лучезара наблюдала за троицей и недовольно сжимала алые уста – не по нраву ей пришлось как Ардан на девушку поглядывает, как мягко с ней разговаривает. И решилась водяница явиться перед ними во всей своей красе, чтобы вид девчонки-простушки померк перед ее великолепием, распустила свои волосы по плечам, словно серебряной вуалью укуталась, алмазным гребнем украсила и сняла невидимый покров.
– Здравствуй, Ардан-богатырь! Давно ты на берег не выходил, все в чертогах каменных укрываешься.
– А со мной Лучезара не желаешь поздороваться? – прошипел низким голосом старый полоз, и глаза его вмиг пожелтели, как при возникновении любой опасности.
– Не заслуживаешь ты здравия, Агний. И не сверкай на меня своими желтыми очами, не испугаешь. Невесту для царевича ты не по уровню подобрал, простовата для Звенислава будет.
– Не нагоняй мути не в своей воде, – заступился за спутников молодой воин. –  Внешностью своей ты по праву гордишься, но других поганить не смей, не за тем такой уродилась. У Зарнянки краса спокойнее, теплее и к сердцу ближе.
– Да не уж к твоему каменному, что-то ближе может быть, чем мой огонь?
– Холодный огонь у тебя, только студит и камень тверже делает.      
– Сдается мне, Лучезара, ты получила отворот-поворот, – усмехнулся старик и слегка расслабил плечи, сменив окрас глаз, не на шутку напугавший людскую девушку, да так, что она и смысл сказанного уловить не сумела.
– Ничего, выбор у бездомного богатыря не велик. А я подожду, когда помощь моя тебе понадобится – сам, на коленях приползешь.
– О чем ты разговоры ведешь, да и чем ты помочь способна?
– Узнаешь вскорости, – коварно усмехнулась обиженная красавица, махнула широким рукавом и в мгновение ока скрылась с глаз.
Зарянка до сих лет дожившая, и чудес таких не видавшая, не переставляла в слух восторгаться.
– А я тоже так смогу?
– Чего сможешь? Голову морочить?
– Нет, исчезать?
– Зачем тебе?
– Пока не знаю.
– Не сможешь. Водяницей родиться надо.
– Кем?
– Духом воды. Их много по нашим берегам встречается. В большинстве своем они безопасные и живут в мире с ужиным народом и с другими дружбу водят.
– Она – не родня нашему водяному?
– Не думаю. Если только очень дальняя.
– Красивая такая – глаз не отвести.
– Не особенно, – искренне ответил богатырь, не понимая, как одна девушка может с таким восторгом говорить о другой.   
Агний все это время стоял в задумчивости, прикидывая какой пакости ждать от самолюбивой мерзавки.
Безмятежную прогулку прервали громоподобные звуки набата, возвещающего о близкой опасности. Старик весь встрепенулся, оживился, а богатырь замер, рассекая взглядом расстояния и оглядывая дальние периметры за границами царских владений.
–  Куль-отыр с силой собирается, замки на его обиталище сорвать стремится, прислужников своих через недра земные выпустить сумел.  Надо спешить, – негромким спокойным тоном произнес Ардан.
– Ты поспешай, поспешай. А я девушку обратно сведу и народ успокою.
– Кто такой Куль-отыр? – поинтересовалась Заряна.
– Наш вечный враг, повелитель злых духов, приносящих болезни разным племенам. Раньше он обитал далеко от нас, но сила его росла и росла, многочисленная армия приспешников увеличивалась и стало им мало места в своих владениях, тогда поднял Куль-отыр свое войско и вместе с солнцем двинулся покорять новые территории на земле и под ней. Бездна поглотила некогда оживленные города и пригороды, пали неприступные крепости, княжества и юрты и казалось нет сил, способных остановить тьму. Тогда объединились разные племена и народы, и люди встали под одно знамя с нашими богатырями, война длилась бесконечно, поколения сменяли поколения и наконец удалось загнать Куль-отыра в подземные чертоги и наложить замки на выходы. Приставив сменяемых стражей из ужиных царств, все успокоились и забыли о былых бедах. А коварный лиходей не дремал, поглощал души заблудших, обиженных и бесчестных и с тем возродил свое вероломное могущество и стал прорываться из заточения. Только благодаря слаженному противостоянию богатырей, подобных Ардану, Куль-отыр не может выбраться за пределы своего узилища. Пока не может…
– Почему пока? Думаете ему это удастся когда-то?
– Мало достойных мужей рожаться стало, измельчали богатыри. Если так и дальше пойдет – некого стражем ставить будет.
– Тогда зачем в живых злодея оставили, ежели он повинен во многих смертях?
– А что с ним сотворить можно? Бессмертен он.
Так за разговором дошли до внешних стен каменного терема и увидала девушка где ей жить предстоит. Испугалась. Прямо перед ней возвышался темный исполин угловой башни, отделанной зеленым камнем всего лишь с тремя узкими окнами на самом верху. За первой башней выглядывали еще две: сиреневая и серая, а за ними черный терем, вырубленный прямо в горе и отливающий холодным блеском. Статуи огромных извивающихся змей украшали крепостные стены, а над главным входом открыв огромную пасть красовалась голова великого полоза. Агний неласково толкнул остолбеневшую девушку в бок по направлению к открытым воротам за широким мостом над протекающей у самых стен быстрой рекой.
– Мы же не переходили через мост.
– Не проходили, чтобы тебя не заметили. А сейчас в тереме точно не до тебя, все на площади в ожидании разъяснений причин тревоги. Проберемся через двор.
И на самом деле, на всем пути им попался только один замешкавшийся пацаненок, на ходу застегивающий красиво расшитый жилет, который решил было рассмотреть незнакомку, но убежал, не оглядываясь после едкого замечания от властного старика.

Глава 10
Буря нагибала стволы молодых осинок едва не до самой земли, хлестала по лицу и рвала одежды связных воинов, совершавших недлинные перебежки между богатырями-стражниками, сдерживающими вражеский натиск и ожидавшими подкрепления. Прозрачные длинные извивающиеся тела, вылетающие из-под земли через появляющиеся то тут, то там трещины растворялись, поверженные острым клинком недремлющих защитников всего живого на земле.
– Ну что же, не слыхать вестей? – интересовался один из воинов в минуты передышки.
– Не слыхать, – опустив плечи подтверждал связной.
– Скоро вечереть начнет, твари эти сильней полезут, не сдюжить нам без подмоги, – проговорил не молодой рыжеволосый страж, сбросил с плеч тяжелый плащ, и тут же переключился на новую дюжину скользких прислужников Куль-отыра, выбравшихся на поверхность.
Ардан добрался до места сражения на вечерней заре, когда бой с полчищами тварей разгорался. Ветер, поваливший многие деревья, кидался ветками и кусками земли, оторванными от вывернутых из почвы корней. Раненый рыжеволосы богатырь, привалившись к широкому кедру, отбивался из последних сил, все реже взлетала, рассекая воздух, его боевая палица. 
– Зря плащ снял, он тебя оберегал, – подметил полоз, врезаясь в самую гущу нападавших.
– Сковывает плечи, биться мешает, – пояснил раненый, вздохнув с облегчением при виде прибывшего.
– Отдохни. Мне разогреться надобно, – рубя направо и на лево Ардан перетягивал на себя нападавших. Ужасные морды с красноватой пастью и пустыми глазницами тянули свои руки-щупальца к новому противнику.
– Где же наш крылатый помощник? Обычно первым по тревоге являлся. Сейчас бы его железные перья очень сгодились.
– Слыхал он подавался на острова в мерзлых морях в поисках покоя. Скоро ожидать не стоит.
В то же самое время упомянутый ужасный Коре приближался к деревенькам на высоком берегу реки Песчанки, еще до рассвета разбудив жителей ужасным криком, предупреждающим об опасности. Смерть и болезни носила железная птица на своих крыльях, все кто по глупости своей оказывались поблизости без укрытия попадали под воздействие. Сильным ничего не грозило, а вот кто слаб, мал или стар, того странная необъяснимая хворь могла сразить наповал. Галинка помнила, как еще несмышленым мальчишкой ее брат по дяде подбил ребят ослушаться родителей и тайком посмотреть на птицу с железными перьями. Выбрались они из запертой родителями избы через окошко и лесной тропинкой побежали на берег, уверенные, что оттуда лучше Коре разглядеть удастся. Ждать пришлось недолго, серые и красные всполохи озаряли небо, громкий рокот переходящий на оглушающий свист предвещал в самом непродолжительном времени появление грозного чудовища, кто-то из детей упал на землю и закрыл голову руками, другие убежали под ближайший куст, и только отважная девочка с соломенными косичками решительно взирала в глаза опасности. Печален был взгляд Коре, устремленный на них, жаль ему было глупых человеческих детишек. В какой-то момент замедлила птица полет, разжала свой копьеобразный клюв и упала на землю гроздь живительных синих чудо-ягод. Всем досталось по ягодке, а Галинке целых две, наверное, поэтому она сейчас и не хворая, как остальные. Но к новой встрече молодая женщина не была готова, уложила она сынишку, прикрыла окошки в доме и уселась наблюдать через приоткрытую ставню на улицу, вдруг кому из соседских детишек придет в голову подивиться на ужасную птицу – остановить надобно будет.
– Видать ты и впрямь издалека к нам пожаловал! – крикнул Ардан наконец-то прибывшему крылатому помощнику, разрывающему своим клювом прозрачных гадов. – Ты тут подсоби, а я под землю проникну, вход перекрою.
Птица головой в ответ кивнула, перья острые растопырила и ринулась на врага, а богатырь путь себе к широкой расщелине пробил и прыгнул в недра глубокие. Видел полоз сквозь кору земную где главный злодей укрывается, к нему прямиком направился. Легко как-то путь дается, редко какой огромный волосатый слизень покуситься на воина решается, неспроста это.   
Темный лик Куль-отыра радостно искривился, когда завидел он в своем зале славного полоза с воинственно поднятым боевым мечом.
– Не торопись Ардан ключ кривизны рубить. Посмотри лучше кто встречает тебя вместе со мной.
Сошел злодей с золотого трона, шубой из невиданного черного зверя махнул и открылось богатырю доселе сокрытое: брат его младший, царем в Таежном Ужином царстве оставленный, возле трона связанный сидит, еле–еле потрескавшимися губами шевелит, шепчет, чтобы Ардан не слушал врага, а сек ключ и запирал ворота подземного узилища. Поблекнул меч богатырский, остолбенел воин, не может враз решить, как поступить. Правильно рассчитал Куль-отыр, предвидел сокрушимую внутреннюю борьбу его чувств и подготовился. Навалились на Ардана сзади сразу не меньше десятка прозрачных тварей, да не таких что он на земле и по пути рубил, а в несколько раз крупнее. Повалили они защитника живого мира, меч выбить из железного захвата стараются. Долго борьба продолжалась, много сил потерял Ардан, но сумел изловчиться, перехватил клинок в левую руку и стал крошить нападавших одного за другим. Куль-отыр, почуяв недоброе утянул обессиленного молодого царя за ошейник, перетягивающий горло, в тайную дверь, незримую на фоне окружающих отвесных стен, сочившихся водой грунтовой. Словно слезами. Раскидал богатырь прозрачных тварей, ринулся брата вызволять, но нет вокруг никого живого и куда Куль-отыр с пленником исчез неведомо. Пометался Ардан по сторонам, видит сквозь толщу земную, где враг укрылся, но нет туда ему пути, а наверху стражники из последних сил оборону держат против разрастающегося мерзкого полчища. Сжал богатырь волю в кулак и с отчаянием разрубил ключ выхода зловещих сил, заперев тем самым родного брата вместе со всем злом глубоко в земле.            
  Выйдя на свежий воздух, поверженный навалившимся горем воин едва не поскользнулся на собравшейся бесцветной слизи, громко в сердцах выругался.
– Ты чего такой хмурый? – подивился рыжий страж. – С победой радостнее возвращаются. Аль случилось чего?
– Устал что-то, – не мог поделиться правдой о брате ни с кем. А требования Куль-отыра, которые передал перед выходом волосатый слизень до сих пор набатом били в сознании: «Вернуть братца сможешь только, пожертвовав девчонкой-невестой Звенислава. Сила мне ее надобна». Что подразумевалось под жертвой посланник не знал.
– Устал – отдохни, меду хмельного испей. Как ни как заслужили мы хорошей гулянки. Вон свежие на подмогу прибыли, – разговорчивый товарищ кивнул на поблескивающих чистыми кольчугами богатырей-полозов из отдаленных земель.
– Домой вернусь, там и отдохну.
– Так где ж твой дом? Из родного изгнали, а у царевича Звенислава в услугах ходить дело не для потомка великого рода.
– Опять ты за старое, – с упреком покачал головой Ардан. – К вам в степи не пойду, сухо и ветрено слишком.  Мне лес высокий да густой нужен.
– Ну гляди. А передумаешь – рады будем братом назвать.
Обнялись богатыри и простились на долго ли, то никому не ведомо.
 
 Глава 11
Зарянка рано поутру не ожидавшая лицезреть на прогулке жениха нежеланного, вела себя открыто неприветливо и на каждое слово свое возражение имела. Дерзила значит. А нарядный костюм царевича-полоза ее еще больше раззадоривал.
– Друг евонный значит с врагом бьется, а он убрался в кожи расшитые, в украшения заморские. И не стыдно тебе?
– А ты девица чего об Ардане кручинишься? Ему приспешники Куль-отыра на раз плюнуть, разогреться не успеет. Вскоре вернется – сама услышишь от него.
Но не сбылись предсказания царевича, до самой зимы об славном богатыре никто не слышал, куда после боя он отправился никому было неведомо, а тем самым временем царевич всеми способами старался приструнить мятежную невесту, а попутно забыть о сердечной страсти к прекрасной водянице.
С вечера дядька еще допекал.
– Отец твой ответ держать требует о свадьбе, а у вас с Заряной никак не сладиться, – сердито пенял на воспитанника наставник.
– Так держи. Ты же эту строптивую приволок, меня не спросил.
– Не о том думаешь, царевич. Тебе о детишках будущих радеть надобно, что ветвь нашу великую продлят и власть укрепят.
– Сам плохо радел, вот и оставь меня.
Обидные слова сказал царевич Агнию. Знал ведь, что все его сыновья младенчества не пережили, поэтому и пришлось искать стража узилища Куль-отыра от их царства у других. Жена дядьки поначалу никчемная была, самолюбивая да горделивая, со временем остепенилась, о младшем сыночке очень пеклась, оберегала – да все напрасно. С ним и ушла, не выдержав тоски. Пожалел Звенислав о речах своих, но извиняться не стал, не пристало ему.
Девушка сошла к краю берега и опустила ладонь в прохладную бегущую воду. «Куда же ты течешь реченька? Встретишься ли ты с сестрицей своей Песанкой? Передашь ли привет родным моим? Правда ли что не помнят они меня?» И тут же вода закружилась на месте и успокоилась гладким диском и словно в тумане различила Зарянка мать с отцом на застолье в Орешнике, Гридю с Ветринкой восхваляющих, семейного счастья желающих, а за плетнем обновленным Ладу, с подружками поющую, видать. «Выходит не обманул Агний – запамятовали они про свою дочь младшую, сестру единственную». Горестно стало. Вынула девушка из потока руку и заметила краем глаза, не успевшую скрыться за пологом невидимым, Лучезару. Вот кто ей видения открывает, и не ясно: стоит ли благодарить или же не от добра водяница боль душевную обостряет. Определиться с выбором помог жених принужденный.
– Вот хоть бы волосы ты прибрала красивее, тошно на твою косу смотреть.
– Будет для кого – приберу, – огрызнулась дерзкая.
– Коме меня никого не жди. Кто по своей воле на тебя позариться: бледная, скучная, одета как постирушка ратная. Тебя в тереме за стол с гостями посадить стыдно.
– Тогда чего ты тут возле меня въешься?  Думаешь мне твои волосы приглаженные, да бородка причесанная любы? Ты на девицу больше меня похож. Н-н-н-а здоровую только, –поняла Зарянка, что лишнего сболтнула, когда царевич над ней навис, а глаза его в гневе пожелтели, в  щели змеиные превратились. Попятилась. – Не пужай! Ужи не жалятся как змеюки.
Смешно отчего-то стало молодому полозу, все не привыкнет он к тому, что невеста его змей обычных до смерти боится.
– Ты азбуку нашу когда уразумеешь?
– Запомнила уже. Слова складываем с Агнием.
– Так скоро? – подивился жених.
– Да. Дядька твой сказывал, ты сам туг в учении был, – соврала, зачем-то и тут же попалась.
– Дядька моим учением не занимался. У него в ту пору другие дела были, поважнее.
Вроде бы и разговор между молодыми завязывается, но неправильный какой-то, конфликтный.
– Гостей на днях важных ждем. Скажи, чтобы швеи тебе наряд по душе смастерили, а иначе из этой рубахи я тебя сам вытряхну.
– Не хочу я в ваши одежды тяжелые, да обувки тесные рядиться.
– Босиком значит лучше ходить? У тебя, верно, и ступни как у коня копыта натоптаны, – указал царевич головой на высунувшиеся из-под потускневшей вышивки на подоле маленькие пальцы.      
– Да, нарочно натаптываю, чтобы пинаться больнее было, – нашлась с ответом на обидные слова девчонка. 
Звенислав руку было потянул, за косу хотел взять, а дерзкая взбрыкнула, да не рассчитала и уселась прямо в прибрежную грязь с илом, только брызги кругом и на лицо серо-коричневые капли попали. Выскользнула в это время из-за покровов Лучезара во всей красе и давай смеяться над неуклюжей соперницей, жемчужинами зубов своих блистать. Зарянке – хоть реви от обиды такой. Зубы у нее самой хоть и белые, но не такие крупные да ровные. Поднялась, нарочно не спеша, рубаху отряхнула и медленно побрела назад. А водяница под руку взяла царевича и в лицо ему так ласково глядит, улыбается. Смотри мол: меня на какое чучело променял.
Если бы не этот случай – не поддалась бы Зарянка на уговоры и легкую рубаху не променяла бы на неудобные многослойные одежды, но выбора не осталось – не голой же ей ходить. Змеиные девы вужалки, изображая послушных помощниц, втихаря посмеивались над неуклюжестью и простоватостью будущей царевны владычицы. Зеленый цвет ткани совсем не шел к лицу девушки и придавал коже болезненный землистый цвет, а вышитые местами крупнее черные рисунки и вовсе уродовали ее фигуру, массивная кожаная накидка, подбитая мехом и скрепленная спереди узорной застежкой, тяжелым грузом ложилась на плечи, сковывая движения. Испытание нарядом довершали тесные башмачки со сложной шнуровкой золотой тесьмой, которая постоянно развязывалась. Когда такой ворох дорогих тканей, с возвышающейся на макушке громоздкой жемчужной коруной, вошел в тронный зал и едва не свалился, наступив на тесьму, Звенислав заметно побледнел. Представить гостям это нелепое существо, как вою невесту язык не поворачивался. Все присутствующие заметно оживились, повеселели, и только единицы сумели рассмотреть прелестное, наивное и смущающееся девичье личико.
– Садись, – буркнул царевич и указал на резное кресло подле него.
– Вернемся к переговорам по охране общих внешних границ от быстро заселяющих новые территории по ходу солнца угров, –перевел внимание к теме обсуждения старый Агний.
Зарянку так и не представили, хотя взгляды многих гостей то и дело устремлялись на восседающую на возвышении вызывающую смех девицу.
Людская дочь не старалась уловить смысл беседы и с интересом рассматривала величественный зал, в котором оказалась впервые. Напротив, на стене из розового кварца умелой рукой были выбиты картины славных побед в истории царства. По сторонам над расставленными дубовыми скамьями сеяли свет гроздья соляных кристаллов, заключенные в светлые рамы, имитирующие оконца. Девушка подняла глаза к потолку и залюбовалась: маленькими светло-голубыми камешками был выложен весь округлый свод, с частыми хаотичными вставками из крупных алмазов. Воздух, поступающий снаружи по разветвленным каналам в стенах, раскачивал тонкие занавески выходов в боковые галереи, из-за которых тайком то и дело выглядывали любопытные местные сплетники и сплетницы.

Глава 12
Хорошо вечером дышится в густом ельнике. Молодежь шумными группами гуляет по тропинке между двух лесных озер, что за Дубровой от оживленной дороги укрылись. Ближнее озеро тиной за водорослями затянуло, там только лягушкам и вольготно. Второе – чисто, прозрачное, местами спуск в воду удобный пологий. Нет-нет, да кто-то из парней скинет рубаху, сверкнет молодым сильным телом и с разбегу, поднимая брызги, сиганет в воду, вынырнет ближе к середине водоема, глотнет воздуха побольше и обратно. Ребята помладше озоруют, толкаются в воде да мокрой глиной с илом кидаются.
Лада коровку домой проводила, маманю предупредила и к подружкам за новостями побежала. Вдруг у кого еще любовь сладиться и будет с кем поговорить о делах сердечных. Заметила на ближнем озере лодочку с катающейся парочкой, но издалека не признал кто ж в ней и дальше по тропинке отправилась. Весело, легко бежалось под шум листвы и многозвонные птичьи трели. Неожиданно звуки пропали, замерло все вокруг, тьма перед ней встала и вылезла из нее голова огромного полоза. Закричать бы, но голос пропал и тело словно обручами железными сковало, вздохнуть невозможно.  Змей замер и прислушался к биению девичьего сердца, словно читал что-то в его лихорадочном ритме, затем вздохнул глубоко и исчез, как и небывало его. Девица очнулась, когда заслышала приближающиеся голоса, подол подхватила и домой бежать, прятаться от страсти такой, о которой и сказать кому боязно. А Ардан назад в тайгу метнулся, новое решение искать. Хотел он было вместо Зарянки сестру ее старшую в обмен за брата Куль-отыру предложить, помнил слова Агния, что сила в ней женская огромная укрыта, но прочитал в сердце девичьем любовь к храбру молодому и отступился, пожалел душу неокрепшую. 
Приболела Лада после встречи страшной, мать с отцом ждать долго не стали и свели ее к дядьке ведуну. Там вся ужасающая правда и вскрылась: что про дочь меньшую все позабыть умудрились и пропажу днем с огнем не сыскать теперь. Ведун сразу смекнул что к чему и зачем полозам дев красть понадобилось. Успокоить убитых горем родителей, потерявшим уже второго ребенка, смог только тем, что жизни Зарянки ничего не угрожает и беречь ее полозы и холить будут, и в тереме царском она обитает. Опасение вызывал только вздорный характер девицы.
– Эх дурень я растакой, как это я сразу то не сообразил, кто и зачем следил за вами, когда вы с молодым Ясенем ко мне наведывались. Слаб становлюсь, а передать знания древние, умения знахарские, некому. Кто будет поселения наши от зла оберегать, когда я совсем занемогу?
– Что делать нам, подскажи? – причитая обратилась мать Лады к брату с надеждой.
– Подумать надо. Сетричницу у меня оставьте, я над ней обряд проведу, может боги и откроют свою волю или направят куда. Утром приходите.
Родители с тяжелыми думами отправились восвояси, а девушка, пригорюнясь о сестре единственной, присела на лавку возле дома. Дядька велел ждать прихода луны, ни есть и не пить покамест. С вечером лесная мелочь налетела кровушки попить, пищит вокруг, в открытые места на теле метит, донимает. Отмахнется Лада нехотя, да дальше голову на руку печально опустит. Как там Зарянка в чужих краях мается? Тоскует поди сильно? Иль и ее памяти лишили и о родне позабыть обрекли? Коли жив бы был их пропавший брат, ведун бы его к этим года уже обучил мастерству своему чародейскому, и была бы у них славная и молодая защита и надежда. А так? Эх, что думать о том, чему сбыться не суждено…               
        Щустро-шустро выбежавшая из-за угла маленькая мышка проскочила по тропинке и спряталась в высокой траве. Лада, ее заприметив, очнулась от дум. Комары и те уже на ночь утихли. Где же ведун, аль забыл про нее? Поднялась девушка, потянулась, расправила затекшее тело и за избушку завернула в поисках ведуна. А он, оказывается, времени даром не терял и к общению с богами-покровителями готовился, полянку подготовил, хвороста на костер сложил, отвар заварил.
– Пришла? – спиной почуяв за собой сестричницу, проговорил мужичок. – Значит время настало. Становись между колодцем и костром, молчи и жди покамест я не закончу.
Лада послушно прошла в указанное место, а когда набежавшее на луну облачко отплыло, ведомое ветром, на девушку упал холодный серебряный свет. Как это дядька так точно подгадал, диво – да и только.
Ведун тем временем неторопливо разжег костер, дым от которого не вверх стал подниматься, а по земле, словно туман клубами разостлался. И краски у дыма того не серые совсем, а словно сирени цвет, только чуть светлее. От того-ли что, чародействуя, дядька в огонь отвар плескал, или от порошков пахучих, дым не удушал, дыхание не сковывал, в глазах резью не отдавал. Показалось или впрямь ведун распрямился, вытягиваться стал? Нет не показалось, рос он на глазах, к небу тянулся, борода длиннее стала, по земле волочиться, и словно рога появились, изогнутые назад, как сабли у степняков. На Хозяина - козла ведун стал похож, аж смешно.   Лада в ладошку прыснула, а дядька ей в ответ своим кулаком пригрозил – не нарушай мол серьезность обряда. 
Вскоре возле ведуна возникли, залетали, закружились какие-то тени, в воздухе ощущался запах свежести, который обычно замечается после грозы. Ладе стало не до смеха, в голове помутилось, ноги подкосились, и девушка плавно в беспамятстве опустилась на влажную землю.
– Очухалась? – с заботой проговорил мужичок, поглядывая на открывшую глаза девушку. – Умойся да садись завтракать, родители скоро пожалуют.
– Что ты узнал?
– Всему свое время. Жди.
Через маленькую дырочку под окном сердито жужжа пробрался в избу черный шмель, и раскачиваясь вверх-низ целенаправленно полетел в свое убежище над полом, протиснул в щель свое тельце и затих.
– Он все еще живет у тебя?
– А куда ему деваться? Такой же бобыль одинокий, как и я. 
– Ты не одинокий. Мы же у тебя есть.
– Ну и у него тоже наверняка есть кто-то, – пошутил ведун.
У Лады от сердца отлегло. Если дядька шутит – плохого предсказания не жди. 
Робко в дверь постучались отец с матерью. Поздоровались с вышедшими за порог и присели на лавчонке у солнечной стороны стены. Тятя привалился на хилую стену и не замечал, как его шею щекочет вываливающийся меж бревен старый сухой мох.
– Значиться, что мне открылось, – начал разговор дядька. – Все у вас сладиться в городище. Не ждите следующего лета и везите Ладу к храбру. На мужнюю молодуху полоз не позарится.
– Как так везите? – вспыхнула девица. – А как Ясень воспротивиться. Где это видано, чтобы нахрапом к жениху лезть. Меня же засмеют.
– Сказывал, ехать надо – значит надо. Нечего ерепениться! – гаркнул ведун сразу на всех: и на плачущую мать, и на оторопевшего отца. – Аль в полозье царство к Зарянке захотелось, на злато да самоцветы позариться?
– Пошли. Собираться станем. Путь чай не близкий, – сказал как отрезал тятя, решительно ударив себя ладонями по коленям.

Глава 13 
Темноволосая вужалка Варвара, отдаленно приходящаяся царской родней, открыто невзлюбила невесту Звенислава, обзывая ее недотепой безграмотной и попрешницей. Сама она была мудра не по годам, но в той же мере зла и коварна. Бойкая когда-то и веселая девчушка, увядающая на глазах, еще больше предалась унынию с появлением в тереме гадкой змейки.  Суждение окружающих давно перестало заботить Зарянку. А чего о нем думать, ежели все что она не сделает – все плохо, все что не скажет – нескладно, неразумно. Другая бы на ее месте взъелась на окружающих, злобой ответила, но только не было в юной девочке столько желчи, чтобы на всех теремных обитателей хватило, вот и научилась она молча сносить все обиды, никому не жалуясь, разве что маменьке далекой перед сном что-то прошепчет в пустоту. Агний перемены в девчонке людской сразу приметил, оберегать старался, да разве ото всех защитишь, ежели царевич сам на невесту свою травлю напускает и чурается ее при важных гостях.
Царевич мнением Варвары и ее старшего родича Лексея дорожил: как-никак представители знати, надежа и опора на трудные времена. На то, что в любом деле эти советчики первоочередно выгоду ищут для самих себя, на то царь-отец велел глаза закрывать, да на малые промахи не пенять.
Зарянка пряталась от теремных обитателей в своей новой опочивальне, в которую ее перевели по настоянию Агния и местного знахаря. Много дней провела она, сидя у оконца с резными наличниками, рассматривая как веселятся на воле не знатных родов змейки да молодые ящерки. За стенами терема уклад жизни был схож с людским. Большие добротные дома из бревен на каменной основе располагались по обе стороны от главной дороги, на которую выходили окна горниц. Когда вечерело и жители затапливали печи в домах, вместе с дымом ветром по округе разносились ароматы разных кушаний. Ребятня гурьбой носилась от двора ко двору, поднимая босыми пятками разноцветную пыль. Несколько вужалок шли со стороны леса с полными корзинками красных ягод. Брусничка пошла! Сбегать бы в лес поутру, только стерегут царскую невесту за дверьми стражи молчаливые. А как в окно?
Только рассвет показался за рекой из-за холма, в окне терема появилась темная тень, осторожно спускающаяся по каменным уступам на нижний этаж. Было страшно упасть на твердые плиты под стенами, но находится под постоянным контролем и не иметь воли своей стало совсем невыносимо. Зарянка, прильнув к холодным шершавым стенам, сползала не торопясь, взвешивая каждый шажочек. Тяжелый сарафан, с предварительно завязанным узлом подолом, тянул вниз, мешал, но все же пленнице удалось благополучно ступить на землю. А дальше тайную дорогу за ворота она знала.
Тропа по началу выделялась на горной местности не так отчетливо, как в привычном лесу, и Зарянка несколько раз сбивалась с пути, снова возвращалась назад, а когда добралась дальше в тайгу, куда идти стало понятнее. Затененная большая брусничная поляна располагалась за неглубоким ущельем, миновав которое по навесному деревянному мосту, девушка оказалась во власти шайтана, не ведавшего, что заводит он глубже в чащу к гнилым болотам не людскую девчонку, а полозью невесту. Опьяненная свободой собирательница брусники ни на миг не задумалась: а как она будет возвращаться назад не запомнив дорогу. Спелые сочные ягоды манили все дальше и дальше. Кувшинчик был давно заполнен, как и живот, но Зарянка не останавливалась, замечая особенно яркую да крупную ягодку впереди пока под ногой предостерегающе так не хлюпнуло и не потянуло поршень со ступни вниз в грязно-зеленую трясину. Девушка огляделась и понять не может с какой стороны она сюда прошла и где выход, когда даже трава болотная ни в одно месте не помята. Мошка загудела, атаковала не давая опомниться и норовя залететь в глаза и рот. В воздухе стояла душная испарина, вызывавшая головокружение. В нескольких шагах застыла молодая одинокая лиственница. Вот бы за нее ухватиться! Зарянка потянула было завязшую ногу вверх, но перевязки поршня из тонкой кожи больно впились, и стало понятно, что обуток лучше скинуть и оставить в болоте. Не имея опоры босую ступню удалось вытянуть, но не с первого раза. Резкий смелый прыжок –  и руки впились в спасительный крепкий ствол. А что дальше? Участь сгинуть бесследно в болоте пугала до дрожи. 
– Эй ты человечка, чего к деревцу прилепилась, словно пиявка? –  послышался писклявый голосок.
– Ты кто? – удивилась Зарянка, рассмотрев среди болотной травы низенькое существо с непропорционально большой и лысой головой, на синеватой, покрытой шерстью морде которого высовывался веселый пятачок.
Странное создание сердито хрюкнуло, и разведя верхними копытами уточнило:
– Ты что, кузутиков не знаешь?
– А откель мне знать их?
– Не их, а нас. Меня значит.
– В наших местах такая невидаль не водится.
– Хм? А ты откуда будешь? – кузутик присел на болотную кочку.
– Из Дубровы, что на берегу Песчанки стоит.
– А! Не – не знаю. Далече видать тебя занесло.
– Сможешь меня вывести отсюда?
– С чего это?  Я помогать тебе не собираюсь. Нас в помощь только ведунам, колдунам да ведьмакам призвать могут.
– А до той поры ты бесхозный?
– Сказала тоже. Я свободный, сам-себе хозяин.
– Ясно. Ну иди тогда куда шел. Нечего мне зубы заговаривать.
– Ишь какая. Болото чай общее – где хочу, там и сидеть буду. Посмотрю вот как тебя Шайтан в болоте утопит или Великий полоз слопает.
– Кто такие они?
– Ты чего-то знаешь воще? – существо сердито дернуло пятачком и уставилось на девушку маленькими черными глазками.   
– Тебя тепереча знаю – маленького и вредного.
– Я маленький?! Я вредный?! Да я самый рослый из кузутиков, и самый безвредный. За это меня и выгнали. Ой, –  существо запихнуло себе в рот краешек грязного копытца.
– Понятно. Свободный значит…
– И что? Хожу вот, свободой наслаждаюсь.
– Выходит, никому не нужный ты.
– Нужный, я! Вот как возьму и выведу тебя из топей.
– Не выведешь. Ты бесполезный.
– Ну смотри! Прыгай вот на эту кочку, потом на ту, там прямо между кустиков и выйдешь.
Зарянка долго думать не стала и выполнила все в точности, как кузутик сказывал. Очутившись на спасительной твердыне, прислонилась к широкому кедровому стволу  и закрыла глаза, собираясь с духом.
– Эй ты живая? Чего зенки захлопнула? Твои ягодки? – раздалось внизу возле ступней.
– Ой, а ты сильный! – подивилась девушка на держащего полный кувшинчик брусники. –  Это тебе в благодарность за подсказку.
– Мне? – существо как-то неуверенно водило мордой то на кувшин, то на девушку. Потом сунуло пятачок к угощению, понюхало и попробовало несколько ягодок. – Вкусная! 
– А если дорогу мне к терему ужиному покажешь, я тебе поясок этот подарю.
– Зачем тебе туда?
– Я вроде как невеста царевича ихнего.
– Звенислава? – кузутик хлопнул себя по лбу. – Вот я бестолочь тупорылая. Как же я сразу не сообразил, откуда человечке в местах запретных взяться.
– Так сведешь?
– Сведу и награду не возьму. Еще не хватало мне от полозьего народа огрести по полной.
Существо бежало вперед, разведывая и указывая дорогу очень ловко, так что никого кроме ежиков да белок по пути не повстречали.
– Пойдешь со мной в терем? Я тебя кисельком угощу.
– Нет уж, я туда ни ногой. Не любят там нас.
– Тогда прощай. И спасибо тебе за помощь.
– Спасибо мне? Вот вам и дух злодейский, бес тупорылый. Фу - ты ну – ты!   Значится, и меня поблагодарить кто-то может! – кузутик только что не приплясывал на месте. – Ладно, давай тогда поясок обещанный, раз я такой путный стал.
Зарянка рассмеялась, но поясок с серебряными застежками существу вручила. Кузутик подношение сцапал и ну бежать в темный лес во всю прыть.

Глава 14
  Лада тихонько тряслась, сидя в прочной новой телеге, заваленной разным добром. Родители противиться воле богов, переданной ведуном, не посмели и быстренько свезли ее в городище. Вот только разыскать храбра Ясеня и вручить ему невесту ранее оговоренного срока дело оказалось не простым. Воин в то время в дозоре находился, пока нашли дядьку Гриди, с которым он в Дуброву наведывался, пока тот отправил посыльного за Ясенем, в общем ночевать пришлось на улице в поле, укрывшись под широкой телегой. Это хорошо, что дождь не хлынул и не замочил весь их скарб. Ясень прибыл рано поутру, на девицу даже не глянул, подозревая неладное в такой поспешности и в нарушении сговора, но в избу родителей ее на беседу позвал.
Долго что-то разговоры ведутся. Никак откажет храбр невестиным родичам, и возвращаться девке с позором в деревеньку свою. А изба у Ясеня хороша, добротна. На широких резных наличниках птахи сидят, на людей глядят. Под окошком кошечка пестрая разлеглась, котенка своего вылизывает, мурлычет. Возле скамейки черемуха с рябиной ветвями переплелись, тень в полуденную жару накинули. А уж как важно петушок во дворе перед курочками выхаживается, грудку выпятил, гребешком алым потряхивает. Вот бы на хозяйстве, сердцу приятному, тут остаться.  Она бы храбру баньку хоть каждый день топила со службы ожидаючи, кашу бы варила, да маслом погуще сдабривала, а когда и блинки пекла. Размечталась Лада и не сразу заметила строгий взгляд несшей полные ведра на коромысле молодой женщины, которая подошла к избе, опустила ношу на землю и не терпящим возражения голосом приказала: «Чего сидишь то тут как ворона, ведра хватай – и за мной поспешай. Хватит округу потешать. Тоже мне невеста Ясенюшке выискалась». С растерянности перечить воли не хватило.
Когда вошли в горницу, у Лады дыхание остановилось. Как светло да чисто вокруг, вот уж точно не мужскими силами в доме порядок поддерживается. Не ужель Ясень злодеем оказался, над ней дурой наивной посмеялся, а взаправду жениться и не думал?
– А ты чего с утра пораньше явилась? Аль стряслось чего? – обратился храбр к молодице.
– То и случилось, что ты братец жениться удумал, а мне не сказывал.
– Так нечего еще сказывать было. А теперь сама видишь.
– Ничего не вижу. Девку всем на смех на улице оставил. Сам тут сидишь за голову держишься. Не мила стала?
Богатырь на Ладу глянул, в душе песня весенняя зажурчала.
– Милее прежнего! Да боюсь вдовицей раньше раннего оставить.
– Чего так, Ясенюшка?
– Вот родителям твоим сказывал: ворог на нас большим войском собирается. Сдюжим или нет – то никто не ведает.
– Один ты у меня из родных остался. Ребятишек своих покамест не заимела, да и будут ли… А так хоть твое дитятко понянчить удастся. Я тебя воспитала, и я свое добро на женитьбу вместо тятеньки с маменькой даю, если воля твоя на, то есть, – торжественно закончила сестра храбра.   
Взмахнул молодец волосами густыми, словно сомнения стряхнул и к невесте метнулся, за руки взял:
– На том и порешим Ладушка, если ты согласная. Батюшка мне твой всю причину поспешности такой растолковал.
– Была бы несогласная, разве проделала бы такой путь дальний?
Мать в уголочке краешком рукава слезы утирала, последнюю дочь у чужих людей оставляя, да доля материнская такая – не убежишь. Статная она была в молодости, волосы чернее воронова крыла, но скорбь по потерянному сыну рано посеребрила ее виски, проложила складки возле более не смеющегося рта. У отца у самого, после похищения Зарянки, седина в бороде русой заметнее стала.  Жили душа в душу да по совести, зла никому не желали, гадостей не делали, а воно как судьба распорядилась – без детей родимых в доме оставила.
Погостили малость родители в стенах новоиспеченных молодоженов, да и восвояси подались. У соседей в Дуброве и своих дел невпроворот – еще и за их хозяйством приглядывать, да за бабкой Просиньей ухаживать. А то что враги не дремлют, так может и не дойдут до них вовсе, свернут в сторону побогаче. Сколько раз уже набегами да разорением пугали, а беда обходила кря ихние, ведунами от лиходеев береженые болотами топкими загороженные.   
Сестрица у Ясеня хоть и строгая, но очень дельная да справедливая оказалась, Ладу с душой открытой приняла, по хозяйству что к чему растолковала, кому следует возле  городища представила. И муж у нее хорошим человеком был, только домой редко появлялся, поскольку с другими рубленниками терема да дома по округе возводил. Топор у него в руках играл, а слава об умельце впереди бежала. Избу Ясеня он ставил, на месте старой клетушки, той самой, что досталась рано осиротевшим детям в статок от почивших родичей, и на ворота дубовые самолично конька резного смастерил, коего ни у кого другого нет.
Храбр с дозоров домой поспешал, за молодую жену переживая: как она там одна справляется, с соседями ладит ли? Вот и в этот день Ясень домой примчался, соскучившись, и повел свою Ладу к речке, что меж домами протекала, за свежей рыбкой, мальчишками словленной. Задержались на мосту, любуясь ярким отражением на воде зеленых деревьев, что густо росли по берегу, да силуэтами лодчонок легких плавно покачивающихся на легкой зыбке. Благодать! Раздолье духу! Зверек какой-то из кустов с громким шлепком в воду нырнул, только темная головка вдалеке видна. Неужели бобры вернуться надумали, а ентого заслали разглядеть тут что к чему. От этой напасти несколько годков назад едва избавились, когда бобры запруды на притоке выше по течению поставили, округу затопили, деревья и луга погубили. Пока молодые гадали, что же за животина с берега сиганула, догнал Ясеня другой богатырь и передал весть печальную, что немедля собираться надобно на сечу смертельную, враг на подступе. Даже времени на прощание у молодых не осталось. Старались Ладу сестра Ясенева успокоить, да Галинка из деревеньки домой возвернувшаяся, но страх перед супостатом и на них тень навел, за родных душа разболелась.

Глава 15
– Она это, та самая.
– Неказиста уж больно.
– Чего неказиста то? Девка, как девка. Все при ней и косы глядь какие.
– Ты Лучезару не видал, вот у кого – все при ней. Не зря Звенислав голову потерял, а на эту и глядеть нечего.
– Зато она добрая, не обидит.
– Уверен?
– Уверен. Перебирай лапками давай.
Кузутик упрямо толкал впереди себя не менее странное существо, чем он сам. Зеленый человечек, аккуратно поправил рубашку из травки, сделал важной мордашку, надув щеки и выставив одну ногу вперед, встал на пути у пробирающейся украдкой к лесу девушки. Зарянка спешила из терема, все время оборачиваясь назад, и едва не стоптала преградивших ей дорогу.
– Эй, смотреть под ноги надо!
– Ой, это ты, кузутик. А с тобой луговик как-никак?
– Обидно: луговика ты сразу признала, а про меня слыхом не слышала.
– Ну прости, что так. Про луговичков и вправду знавала, обращался к ним родитель мой за помощью, когда с сенокосом не поспевали. Видать правда доселе не доводилось. А вы чего это на тропу вылезли?
– Тебя ожидаем.
– Меня?
– Она чего-то туго соображает, пустоголовая поди? – засомневался луговичок.
– Сам ты пустоголовый. По делу говори, коль помощь нужна, – вспылил лохматый спутник.
– Ладно, коли так. Ты это, девица, можешь мне пособить?
– Чем интересно?
– Я там, нечаянно, сбил гнездо с птенцами ласточек. Не знаю, как поправить. А они по земле ползают, крылышки растопырив, пищат жалобно.
– Ну показывай, где напроказил. 
Пройти к заброшенном постройкам через заросли высокой травы да колючий кустарник оказалось делом непростым. Девушка пока спускалась с угора, раза два ногу подвернула, об крапиву изжалилась, да с пчелой столкнулась, невзначай отмахнув ладонью цветок, на котором та трудилась. Ее провожатые между стебельков травы да ветвями тоже в поте лица лезли, сопели. Вышли разом на старое пепелище, на коем сохранилось несколько полуразрушенных построек, уже не понятно для чего служивших в былые времена.
– Что тут случилось? Пожар или спалил кто нарочно?
– Молния. Как шарахнет. Точно знаю. Я тогда еще играть сюда прибегал. Но деревенька испокон веков заброшенная. Сказывали что места эти облюбовал Великий полоз и что злата множество в угорах тут укрыто, копать не перекопать. Вот он людишек и потеснил.
– Значит люди в этих местах есть все же.
– Водились, но совсем не такие как ты. Лица у них покруглее, волосы темнее и тяжелее, брови луками черными, а глаза блестящие да сильно уже твоих будут.   
– Ты мне богатыря Ардана описал.
– Не знаю такого.
– Откуда тебе знать, ты отродясь в тереме не бывал, – поддел кузутик зеленого приятеля.
– Ты много бывал, – не отстал с ответом луговик.
– Давайте к делу вернемся, за которым мы сюда пробирались, – осекла задир Зарянка.
– И то верно.
Луговичок побежал по сухой земле, по пути причитая, что сколь не старается, а трава на пожарище все не растет и не растет.
Подошли к какой-то покосившейся полуразрушенной крыше, под которой несколько гнезд уместились. Ласточки стрелой вылетели и ну вихрем кружить возле подошедших, переживают за потомство. А внизу в куче нанесенной ветром сухой листвы, да мусора всякого два птенчика малюсеньких сидят нахохлившись, и не пищат уже вовсе. Зарянка упавшее гнездо осмотрела, мелюзгу в него посадила, да задумалась, как гнездо на старое место прикрепить. Выручил поясок. Но без ран не обошлось: девушка, когда спускалась по старым бревнам, рукой о ржавую какую-то скобу зацепилась и ладошку повредила.
– Мало мне глаза заплывшего, после укуса пчелиного, еще и рука болеть будет.
Но спутники ее что-то не ответили, притаились, по сторонам затравленно озираться стали.
– Вы чего это?
– Разбудили кажись.
– Кого разбудили?
– Его – Великого полоза, – пискнул луговичок и нырнул за погорелый пень.
– Кровь твоя его завлекла, – промямлил кузутик, зачарованно наблюдая как за спиной у Зарянки все четче проявляется огромная змеиная голова с мутными, почти незрячими глазами.
Девушка, уловив, куда смотрит ее маленький спутник, оглянулась и обмерла. Змей толщиной со ствол векового дуба навис над ней, разинув огромную черную пасть.
Все случилось в мановение ока: другой более ловкий змей метнулся в сторону первого, и скрутил кольцо у его головы. Завязалась борьба. Огромные могучие тела двух гигантов в пылу схватки сносили остатки построек, валили с корнем деревья, поднимали комья земли в воздух. Сколько времени прошло, уже никто не различал. Первый змей, все же начал уставать и проигрывать более проворному сопернику и в какой-то миг остановился, затих. Кольца развернулись и Великий полоз, признав поражение отполз к открывшейся широкой норе и укрылся под землей.
– Тебе мало было в болоте завязнуть? Зачем сюда-то сунулась? – зло выговаривал спасенной невесте царевич Звенислав, поправляя помятый новомодный костюм.
– Откуда ты про болото знаешь? 
– Чувствую я, когда ты в опасности.
– А тогда почто не помог?
– Сама же справилась.
– А сейчас бы не справилась?
– Нет. Этот – царевич мотнул головой в сторону уползшего противника, – давно одичал, оборачиваться не может. А все его жадность до злата.
– Значит он – не один из вас?
– Был когда-то очень дано. Но род от него отвернулся, изгнал за дела лихие да беззаконные.
– Значит я тебе спасибо за спасение должна сказать.
– Ты мне зубы не заговаривай. Отвечай: чего тебе в тереме не сидится?
– Тоскливо там одной.
– В тереме народу полно. Вон Варвара на тебя все жалуется, что сторонишься ее.
– Да как же не сторонится, когда у нее с языка в меня одни иголки летят.
– Про тебя тоже сказывали, что остра на язык.
– Остра, не значит зла.
– Ладно, некогда мне с тобой тут лясы точить, – не успела девица отпор дать, полоз ее в охапку сцапал да быстрым шагом на вершину угора занес. И кусты, и трава ему нипочем.
– Отсюда сама добирайся.
Пока Зарянка назад глянула: где там ее низкорослые знакомые, не пострадали ли, царевича и след простыл.
Выходит, чем-то дорога царевичу она? Вон с каким чудищем сразился, слопать не дал.  Или просто ответственность за нее имеет? Поди разгадай.
Зарянка уже было совсем расстроилась ожидая, но наконец-то трава зашевелилась, стебельки раздвинулись и на дорогу выкатились два пыхтящих от натуги существа.
– Вы чего так долго? Я уж подумала, что зашибли вас нечаянно.
– Мы подарочек тебе несли. Смотри!
Раздвинули травку, а там самородок золотой с богатырский кулак лежит.
– Да куда мне золото это? В тереме полным-полно такого.
Кузутик с лесовиком переглянулись.
– Не хошь – не бери. Мы между собой поделим.
– Тогда донести помоги.
– Далеко нести?
– Нет, тут близехонько. К берегу Ярьи. Жилье у меня там.
– Почему это к тебе?
– А у тебя есть свое место, где злато схоронить? – огрызнулся луговик на товарища.
– Нет покамест. 
– Вот и я про то.
– Я свою долю огневице дарую. Больно уж приглянулась мне одна тут.
– Случаем не та, что заброшенную деревню спалила?
– Не она палила – небесный огонь. Но она там танцевала, весело так крутилась, порхала с одного кострища на другое.

Глава 16
– Пора эту Айленку гнать взашей из поселений. Пользы от нее никакой, только вражду да злобу сеет среди мастеровых.
– Это как так гнать, ежели она законная супружница Гордыни?
– От этого каменотеса от самого последнее время мало толку, совесть его запоздало терзает, мается с падчерицей подрастающей, уйдет за ведьмой – не велика потеря.
– Погоди, надо с Агнием вначале посоветоваться. Мастера сам царь-полоз в свое время привез тайные ходы проделывать, посему знает каменотес много того, чего выносить за пределы поселения нельзя.
– Так навести на его разум чары, лишить его воспоминаний о делах работных прежних.
– Не торопи. Сказал же с Агнием переговорим вначале.
Крякнул староста, но дальше спорить с управляющим не посмел. Обождать надобно, хотя и давно назрела эта язва в общине – вскрыть пора да гной выпустить. Много лет миновало с той поры, когда добрая жена Гордыни мир этот покинула при странных обстоятельствах, но страсти вокруг детей ее никак не утихнут. Айленка на свою сторону склонять всех пытается, от осуждения защищается, но правду ведь не скроешь – она все равно выйдет наружу. А правда в том, что каменотес как с новой супружницей сошелся, так сам не свой сделался, словно заговоренный: мнения не имеет, ничего кроме ее не видит, родных не замечает. Ведьма его опекает да восхваляет, а на остальных поклеп наводит, дескать еще не известно, от Гордини ли дети евонные народились. Усыхает мужик, того и гляди немощным сделается. Нужен ли он тогда бабе-злыдне будет?
– Слыхать ли чего об Ардане-богатыре? Когда ждать его возвращения? При нем порядку в землях наших больше было, – сказал староста да осекся. Понял, что сболтнул лишнего, ус длинный прикусил.
– Хочешь сказать, что пришлый царевич, лучше делами правил, чем наш доморощенный вместе с дядькой взятые? Молчи дурень, коли ляпнешь такое кому другому – положения своего можешь лишиться, – пригрозил управляющий беззлобно, правду в словах, невольно вылетевших, признавая. 
Тем временем широколицая Айленка строила свои далеко идущие козни, а путала ее планы никто иная, как ничего не ведающая о них, людская девчонка Зарянка. А дело было вот в чем: Айленка всеми средствами подогревала интерес царевича к Лучезаре, и не просто подогревала, а зелья разные готовила да через сподручных подливал помаленьку в яство, за что водяница обещала доступ Гордыне к подземным сокровищам указать. Но какой толк от приворота, если в невесты Звениславу другая назначена? Мешать отвороты с приворотами – зазнамо на безумие вкушающего настои обречь. Выходило, другими способами надобно царевича с невестой отторгнуть друг от друга. Подпевалы в тереме долго хулить девку за дарма не станут, оплаты потребуют. А платить вперед результата не ведая, злая да жадная баба не привыкла. Вот ежели в доверие к презренной человечке втереться… Забывала Айленка, что сама она хоть и полукровка, но людского в ней поболее ужиного будет. Только как встречу устроить? Ей путь не только к терему, но и к крепости заказан с тех пор, как она, не признав в дремавшем страже военачальника Ардана, ножом его полоснула, и чудом сама жива осталась. Пощадил дурную бабу в ту пору богатырь, но нового прощения отродясь не будет.   
– Принесла? Принесла? – высоко-высоко над тропинкой лесной подпрыгивал кузутик, преданно заглядывая в глаза девушке.
– Да принесла конечно же. На, держи.
Заряна была рада угостить своего маленького приятеля так полюбившимися ему шанежками с творогом. Она умилялась, глядя с каким восторгом он откусывает первый кусочек, как медленно смакуя прожевывает, словно ничего приятнее в его жизни не случалось.
– А луговичок не с тобой сегодня?
– У него дел полно. Трава в округе перерастает, косить не поспевают, – набив щеки промямлил приятель, да вдруг насторожился, прислушался, и мигом скрылся за ближайшим пнем, густо поросшим мхом и тонкой травой. По тропинке со стороны терема уверенным шагом приближалась тетка, с широкой приветливой улыбкой, но явно недобрым умыслом, который читался в дурном взгляде, под опустившимися набрякшими веками.
– Ты поосторожнее с ней! – шепнуло существо. 
– Приветствую тебя, невеста царевича, – тетка низко поклонилась. –  Вот иду и думаю, соизволишь ли ты заговорить с простой бабой?
– А чего не заговорить? Спрашивай, о чем хотела, ежели по делу. 
– Вижу, как ты маешься в одиночестве. Среди язвительных вужалок терема тяжело тебе приходится. По стороне родимой небось тоскуешь?
– Любой бы стал тосковать, окажись на моем месте. 
– Так я могу помочь весточку о родне получить.
– Это как?
– Есть у меня те, кто в краях твоих с оказией бывает.
– А что в оплату попросишь?
– Ничего не попрошу. 
– Так не бывает. Вижу, что ведьма ты. Такие просто так пальцем не пошевелят, еже ли для себя пользы не просчитают. 
– Ну гляди невестушка. Дело твое… – от прямой угрозы раздосадованная отпором Айленка воздержалась, поправила бабью шамшуру на голове и побрела дальше, словно и впрямь шла по своим делам, а Зарянку случайно возле терема повстречала.
– А как ты в ней ведьму признала? – удивился, вынырнувший из-за пня кузутик.
– Так у меня родный дядька ведун, он и научил меня с измальства ведьмаков отличать. У этой темные пятнышки на радужке глаз характерные такие.
– Во как, – развел копытцами приятель, не признаваясь, что сам он ведьмовскую суть не сразу почуял, навыки совсем растерял. Давно никому худого не делал, кривдой не заморачивал, мерзостью не окружал. Надо бы сызнова попрактиковаться, но охоты не зарождалось. Так ему с человечкой якшаться глянулось, потешать ее, и слушать звонкий, заливистый, как звон колокольцев смех. С луговичком тоже озорничать весело, но он больше все в делах, да в стараниях. Впрочем, и выпечкой сдобной он тоже не потчует. Медом луговым разве что поделиться, за то, кузутик вынужден восторженные рассказы про огневицу выслушивать. Тьфу на любовь эту. 
 

Глава 17
– Не пристало тебе царевич кручиниться о том, что подданные твои думают. Я вот тебе как скажу: пока брат твой в неволе у Куль-отыра изнывает, тебе и править нами. Другого не дано.
Седовласый старик смотрел гордо и прямо, потускневшие краски его в прошлом ярко-желтого плаща в сопоставлении с истощенными длинными пальцами на посохе и впалыми глазницами, виднеющимися из-под объемного капюшона, свидетельствовали о трудном пути с многочисленными переходами, который проделали незваные вестники.   
– Вы же сами, именем богов, меня от власти отстранили, трон Таежного царства малому передать принудили, – все больше удивляясь сказанному огненным волхвом, возразил Ардан.
– Ведали или не ведали боги о грядущем умысле злодея, но именно ты вернулся на трон опустевший живым и невредимым.
– Я своего брата в неволе не оставлю. Жизнь положу – но Дарма вернется в родные палаты терема.
– Вижу я, пребывание за горами ослабило твой прежде могучий разум. Вспомни: кто ты! Тот, кто рожден печься о благе своего народа, беречь его мудрость и тайные знания от недостойных посягательств, прославлять и преумножать дарованное предками! – грозное замечание черного волхва многократно прогремело по залу, отталкиваясь от стен и многочисленных колонн, подпирающих тяжелый мраморный свод.
– Вернитесь в свои чертоги к неугасимому огню, не призывал я вас за советом! – вышел из себя правитель, отвыкший от поучений.
– Выбора у тебя нет, Ардан, как не старайся искать иные пути в глубоком колодце, – сказал третий, еле держащийся на ногах, сизый старец и в тот же миг все трое растворились в густой разноцветной дымке, оставив после себя висящий в воздухе запах грозы.
– Неправда твоя, волхв. Есть у меня выбор, трудный и не правый, – шепнул богатырь, помня об злодейском условии для освобождения истинного царя. Перед взором стояла Зарянка, приветливо болтающая с каким-то нелепым маленьким существом и заразительно смеющаяся над его рассказом, сопровождающимся многочисленными гримасами. Хватит ли его воли, чтобы такую жизнерадостную, светлую душу под землю во мрак на веки вечные упечь?
Сдвинув вперед рычаг, встроенный с левой руки в подлокотник трона, Ардан, завел механизм, при помощи которого в стене напротив открылся потайной проход.
– Ты все слышал? – обратился восседающий на троне к отвратительному существу, медленно вползающему в зал. 
– Все повелитель Таежного царства. Решение за тобой.
– Не царь я. И становиться им такой дорогой ценой не желаю.
– Тогда приведи девушку к Куль-отыру, а я позабочусь, чтобы брат твой невредимым вернулся.
– Коли так случиться, ты же не сможешь свергнуть самозванца. В чем лично твой интерес?
Мутные глаза гигантского слизня закатились, затем вернулись на прежнее место, из скрытого в глубине массивных кожистых складок рта вырвался глухой протяжный не то свист, не то вздох.
– Не важно кто народит наследников злодея, им все едино не жить.
– Как ты это делаешь? – превозмогая отвращение к вопросу и заранее к ответу, уточнил богатырь.
– Медленно, чтобы не вызвать подозрений. С тех пор, как вы загнали своего врага в наши владения, многие переметнулись на его сторону, влеченые жадностью и ставшие нежитью. Только наш род слишком древний, намного древнее всех, обитающих на земле, чтобы было так просто отказаться от связи с ним. У меня сторонников не меньше, чем предателей. А когда мы соберемся с силами и будем готовы восстать за освобождение, тогда твой меч во славу правды и справедливости пригодится.
– На ту пору о вашем существовании никто не догадывался, поэтому обветшалые подземелья Лайласа и были избраны предками для заточения Куль-отыра.
– Мы были гордецами, не желавшими знаться с другими, особенно с теми, кто способен обращаться, принимая людской облик. За тщеславие поплатились свободой, – ответил гость, скрипнув помятым панцирем, с насеченными на нем символами первородной власти. 
– И опустились до исполнения воли злого духа, в похищении тех самых, принимающих людской облик?
– Да, – не стал юлить огромный слизень, – твоего брата украли отступники из нашего племени.
– Не считаешь нужным вернуть его, без всяких условий?
– Я не в силах вывести его через подземных стражей. Ценного пленника охраняют точно так же, как и чертоги самого самозванца.
– Но я могу пройти тем же путем, что и ты?
– Нет, безрассудный повелитель. Твое рвение похвально, но твоя грудь опустеет без воздуха на первом же спуске, если раньше не погибнешь от жара, исходящего от огня земли.
– Жди моей воли.
Свергнутый владыка подземных территорий с пониманием отнесся к поиску молодым богатырем путей в решении и без лишних слов медленно вернулся в тайный проход. Он уже много веков ждал, потерпит еще, хотя вся его древняя сущность предупреждала о готовящейся скорой развязке. Сам он слишком стар, чтобы помышлять о власти, но у него есть наследники, которые по праву займут принадлежащий их роду трон бездн Лайласа.
Ардан, разуверившись в способности самостоятельно сделать выбор, решил искать совета у кровной матери и немедля отправился на старинное капище, затерянное среди курганов, раскиданных на окраине царства в предгорных районах и тайге. Вдовствующая царица-мать уродилась мудрой, справедливой и беспристрастной. Не зря покойный царь так долго выбирал себе суженую среди благородных родов и женился на лучшей из лучших, будучи уже преклонных лет. После кончины правительница могла достойно восседать на троне возле горячо любимого младшего сына, но предпочла надеть убогое облачение и ждать конца своих дней, преданно служа духам усопших правителей и моля их о заступничестве перед богами и стихиями за своих удаляющихся от завещанных праотцами путей соплеменников.
Богатырь, в облике огромного змея, беспутно метался между курганами в поисках капища, где могла прислуживать его мать, которая по долгу не находилось возле одной святыни. В этих местах, закрытых древними чарами от любопытных глаз, он не мог увидеть ничего сквозь пространство и не мог перемещаться так быстро, как бы хотелось. Может быть царица пошла на самоотречение и не желает общения с внешним миром, и ему придется постигнуть истину и принять выбор самостоятельно?
На пятом из возможных мест, Ардан наконец различил место преклонения, в котором ощущалось присутствие одинокого живого существа.

Глава 18
Тьма опустилась на гору, проползла вдоль реки и накрыла терем, городище и поселение мастеровых вокруг. Пришло время отходить ко сну. Словно искорки гасли то тут, то там очаги и факелы, затихали голоса, все реже доносились шаги припозднившихся путников. Вот скрипнула последняя дверь и наступила благословенная тишина, которую нарушала лишь негромкая перекличка бодрствующих стражей. Казалось, даже вода возле терема и перекат под мостом договорились не грохотать и не шуршать, гоняя по дну мелкие камешки.
В условленное время вышла из-за невидимого полога и мягко ступая по краю берега направилась к большой иве прекрасная Лучезара. Ее тонкий шлейф, переливаясь серебряным светом, словно парус ладьи плыл во мраке ночи. От ствола дерева, широко раскинувшего тонкие ветви, отделилась коренастая фигура и двинулась в направлении водяницы.
– Ты нетерпелива, Айленка. За какой такой срочной надобностью звала меня?
– Если мы ничего не предпримем в ближайшее время, царевич может увлечься человечкой, притянутый ее женской силой, – твердо ответила ведьма, стараясь не замечать извечного высокомерия собеседницы.
– Что ты предлагаешь? – в ровном голосе Лучезары не промелькнуло капли заинтересованности.
– Опозорить девку. Оклеветать. Есть у меня одна мыслишка, но без подмоги боюсь не сдюжить.
– Говори.
– В незапамятные времена царь-полоз принес из краев неведанных Зуб Бога, вставленный в золотой перстень с камнями, хранится это сокровище в сундучке с древними свитками, который стоит в нише в комнатке за залой для занятий вьюношей. У моего пасынка есть ключик от залы. Я его заманю в гости, усыплю, и ключик унесу. Зуб Бога подкинем человечке. Вот только хода в палаты терема мне нет. А ты сможешь пройти.
– Я красть не стану. Еще чего не хватало, – вмиг вспылила водяница, недобро сверкнув огромными очами.
– Тогда кто станет?
– Ты думай. А с меня оплата за подмогу.
– Чего думать? Только ты одна под своим покрывалом сможешь и зуб унести незаметно и подложить его девке в опочивальню. Али почести и власть тебя перестали интересовать?
– Приноси ключ, – промолвила красавица, и решительно развернувшись направилась к бурлящей черной воде.
Айленка довольно крякнула и грузной поступью побрела в обход крепости в сторону одного из самых добротных домов поселения мастеровых. И хоть лет ей было не много, груз сотворенных недобрых дел, оставлял неизгладимый след в ее облике, гнул к корням, бурыми пятнами окрашивал лицо.
 Владычицей вошла она в свой крытый двор, горделиво, подражая Лучезаре, глянула на, стругавшего что-то сидя на скамье в ожидании ее, Гордыню. Исхудавший мужик, неуверенно поднялся, постоял напротив, не отваживаясь поинтересоваться, куда его жена в потемках ходила и согнувшись зашел в дом первым. Мысленно потирая руки, баба-злыдня прошла следом. Через щели деревянных ставен было видно, как загорелась лучина в горнице, замелькали тени, раздался недовольный ворчливый голос юной своенравной девицы, понукаемой матерью. Из-под чердака вылез маленький коренастый старичок-домовой, погрозил кулачком в сторону окон, в сердцах плюнул себе под ноги и побрел почивать в теплый хлев, к мирно дремавшей скотинке. Домовничать в доме, наполненном враждой и безысходностью, было не сладко. Домовой залез на шесток, подвинул сонных кур и уселся меж ними пригорюнившись: «Как же уютно было в доме при прошлой супружнице Гордыни, когда царила любовь, пахло варениками и с утра до вечера раздавался детский смех!» Нескоро все угомонились. Розовым дымом на горизонте завязывалась заря.      

Глава 19
Земляное жилище оказалось пустым. Ардан огляделся: за пологом, прикрывающим вход, три стены, образованные в результате добычи какой-то руды, или просто камней для сакрального кургана, были покрыты толстым слоем сажи; на потолке из березовых жердей свили гнездо лесные птахи; очаг, в центре, еще теплился, пуская тонкие струйки дыма.
– Я с добром! – крикнул богатырь, выйдя наружу. 
– Нет повода усомниться. Доброго здравия, сынок!
Высокая и все еще изящная женщина, стояла напротив, со смесью мгновенной радости и затянувшейся печали на светлом лице.
– Духи мне нашептали, что ты по делу меня ищешь. Просто так и не наведался бы никогда.
– Не прогневайся. Давно я в своих краях стал чужим и шастать по ним таясь, как незваный гость не к лицу. Я сейчас к тебе с болью и вопросами.
– Заходи в мое скромное жилище да поведай мне, чего я еще сама не знаю.
Гость протиснулся в глубь низко клоня голову и присел, на указанную низкую лежанку, покрытую толстой медвежьей шкурой. Другой мебели в помещении не было.   
– За брата не кручинься – его призраки из рода по моей просьбе берегут, – опередила мать, тяжелые признания.
– Так ты знаешь?
– Разумеется. Сокровенные знания, необычные способности приоткрываются не сразу, постепенно, но я не тороплюсь и вкушаю их с интересом, постигаю с покорностью.
– Отрадно осознавать, что не даром ты хоромы теремные покинула. А с отцом, точнее с его духом, ты соприкасалась?
Женщина чуть улыбнулась уголками губ:
– Нет, родной. Его дух покой обрел в небесных чертогах, а ежели и спускается к сакральному кургану, так мне о том не ведома покамест.
Ардану теплое обращение матери как мед по сердцу пролились. В памяти промелькнули счастливые дни, когда они были все вместе, как младший царевич Дарма впервые взял в руки деревянный меч и сердился, пытаясь срубить ветку поваленного дерева, а родители ласково подбадривали его. Впервые его постигла тоска по временам, которые не вернуть.
– Тогда ответь мне, как поступить с требованиями злодея Куль-Отыра? Отдать ему людскую девицу в обмен на брата? Боюсь, погубит он душу невинную против его злодейских намерений бессильную. А я навлеку гнев соседей, похитив невесту Звенислава.
– Ты как всегда по чести жаждешь поступать, а против лиходеев хитростью надо, да обманом. С решением не торопись, обдумай, взвесь все и к сердцу своему прислушайся. Но дальше края зимы не затягивай. Там другие беды могут нагрянуть.
– Какие такие еще беды?
– Нет смысла говорить о том, чего может не случиться.
– Хоть намекни.
– Незачем.
– Матушка!
– Не настаивай. Пойдем, я лучше тебе покажу кое-кого.
Прошли между заросшими курганами, принадлежащими незнамо кому, вышли из небольшого лесочка и возле озера с цветущей водой и густым ковром, затянутого мелкими водорослями, остановились.
– Кого ты хотела мне показать? – удивился богатырь, не заметивший хоть что-то необычное.
– Имей терпение. Видишь те пятнышки зарослей, что посередине озера? Вскоре, как и каждый вечер на закате, неведомые глубины начнут выпускать пузыри, а плавающие островки прибьются ближе к берегу.
Ардан присел на сочную траву, стянул с ног мягкие чирки и стал поджидать, всматриваясь в даль. Мать сидела рядом. Они оба молчали, но это была объединяющая и исцеляющая внутренние раны тишина. Взрослый мужчина, глубоко хранивший потаенные детские обиды на всеобъемлющую любовь родителей к младшему брату, был очень удивлен спокойствию родительницы, знавшей о пленении Дармы. Он был уверен, что мать будет настаивать поступиться совестью и обменять молодого царя на беспутую человечку – ан ошибся.
Белесая пелена тумана поползла по округе, наваливая дремоту. Тихий волшебный звук, исходящий из сердцевины заколдованного озера, наполнял окружающее пространство и заглушал редкие всплески выхода болотного газа. Маленькие островки поплыли по озеру в сторону берегов, приближаясь они становились заметнее и крупнее. Самый центральный прибило аккурат возле ожидавших. Служительница духам усопших приблизилась к зарослям папоротника, раздвинула его стебли и шепотом призвала сонного сына подивиться на чудо.
Богатырь, немало повидавший всевозможных существ, коими населена матушка-земля, не смог скрыть своего изумления. До этого дня он был уверен, что воспеваемая в старинных сказаниях Птица Сирин не существует на самом деле. Оказалось, он был не прав. В гнезде из свежих тонких ветвей сидел необычный лазоревый птенец с головкой юной девочки и печально улыбался навестившим ее. Вокруг неокрепшего создания были разбросаны небесного цвета шелковистые перья взрослой птицы, судя по которым величина матери достигала не более обычного ястреба.   
 – Вижу, Ардан, что не чаял ты меня увидеть, – пропела дивная птица. – Матушка твоя предвидела твой приход и рассказала о тебе – не удивляйся.
– Не ведаю даже дивиться стоит или ужасаться. Ведь если верить, тому что говорят – ты предвестник страшной беды.
– Не мы беды насылаем. Ваши алчность, властолюбие и бессердечность приводят к несчастиям, бросают на завоевания, заставляют предавать. Трусость и слабость добавляют силы любой мерзости. На нас охотятся и губят, считая, что так спасутся от неминуемого и сотворенного не по нашей вине. Птицы Сирин наоборот зарождаются в предупреждение и в помощь, даруют спасение, тем кто непременно заслуживает своими праведными деяниями.
– Выходит Куль-Отыр не самое большое худо, которое может случиться с ныне живущими?
– Он – одно из зол. Второе –  между людей растет. Другое же надвигается с ледяных краев, студит кору земную, губит холодом все на своем пути.
– Про людей мне ведомо. А что за третье худо такое?
– Я еще слишком молода, и не знаю полно, о чем сказываю. Чувствую только, что один за другим безвременно и безвинно потухают огоньки жизни обитателей краев вечно студеных. И что от вашей силы духа зависит общая судьба и правда.
– Нашей?
– Да, опять-таки полозам роль особая отводиться в предстоящей борьбе за то, кто же останется населять края богатые лесные, горы высокие, реки чистые. 
– Мы со своим то трудностями управиться не умеем, так к нам еще и чужое неведанное прет.   
– В том твое предназначение, Ардан: народы и племена разные привести к единению, вражду прекратить, неприязнь преодолеть. Вот ты сам, например, готов старые обиды простить и примириться с молодым Чайзатом, тем, что в юности подружку у тебя из-под носа увел?
Мать с удивление взглянула на сына: что это еще за история?
– Честью бы увел – не таил бы обиды. А когда я перед ним сердце открыл, чаяниями своими поделился, он подло поступил как изменщик, и вперед Айхерел посватал.
– Это не та ли самая дочь охотника с солнечной границы, где ты все юношеские лета проводил, – с улыбкой уточнила мать.
– Она. Но откуда тебе ведомо про ту деву?
– Мы с отцом много чего знали, да о том молчать приходилось.
– Как бы то не было, мириться придется, – вернула к сути разговора дивная птица. – Чайзату своя роль на пути к большому сражению отведена.
Богатырь помрачнел, кулаки крепкие сжал, но перечить не стал. Что его личные обиды по сравнению с грозящей миру опасностью?
– Возьми мое перышко и перо моей матери, кого словами убедить не сможешь – кинь перед ним их оба.
Вновь в полном молчании по непроглядной темноте вернулись к месту служения меж курганов.
– Останься до утра, – предложила мать, заранее ведая ответ.
– В терем пора возвращаться. Ушел, не сказавшись – ищут поди.

Глава 20
– Нет ли вестей от славной  рати нашей? – взволнованная Галинка нет да нет заглядывала за новостями к Ладе.
– Покамест не доносилось, – подавленно ответила горемычная молодая, понимая, о чем кручинится новая подруга. У нее самой дите под сердцем, а как его растить станешь, когда враг вокруг степным волком бродит, богатую добычу чуя? Рать бессчетная на пороге близких совсем селений стоит. – Скоро осень настанет, урожай с полей уберут, тогда подлец и челюсти свои сжимать примется.
– Да как же от беды этой лихой нам посадским укрыться?
– Слыхала я, что за подмогой в другие земли наш воевода гонца заслал. Обратных вестей ждет со дня на день. Только до снегов нам самим обороняться придется. Раньше не поспеют.
На ту пору в вольготном лагере супостатов раздор зародился. Одному вождю привиделось, дескать батыров вести надо на юг: там добыча богаче и сопротивление не такое ярое. Другой желал продолжать захват на север, зная, как много злата и серебра добывают в тех краях, не зря же они много дней провели в пути обходя края со скрытыми от людского глаза, но тем не менее пугающими своей непредсказуемостью и опасными оборонными технологиями таежными городами. Разделившись объединенные силы теряли преимущество в многоразовом перевесе над оборонявшимися. Не признавая притязаний друг друга призвали за советом могущественного древнего шамана- четкерлера и с опаской ждали его мудреных пророчеств после обращения к духам природы ээзи.
Но невиданные глазу вездесущие духи не спешили отзываться на музыку демир-хомуса, оживляемого дыханием потомка четкерлера, и с насмешкой взирали, как тот в перерывах усиленно трясет желтыми волосами, извергая ругань в серый дым напрасно догорающего кострища.
Предводителем, желающим идти в мокрые земли, покрытые топкими болотами, но богатыми всем чем земля послала и был бывший побратим Ардана Чайзат. Помимо прочего добра, влекли его залежи речного жемчуга в сундуках местных купцов. Витые ожерелья из перлов очень ценились в его родных степях, за свою редкость и недоступность. В то время жители лесного края с легкостью добывали сотни речных жемчужниц ежедневно, вынимая из них бледно-розовые или молочные, отливающие холодным лунным светом, неровные бусины. Умелицы проделывали в добытом отверстия и нанизывали на крепкие нити, а затем, подбирая по размеру, мастерили многорядные украшения. Тяжесть от той красоты подчеркивал высокий статус любой счастливой ее обладательнице и потому торговалась дорого. За один головной убор, обильно расшитый речными перлами, возможно было выменять целый табун молодых быстроногих коней, задобрить духов за грехи рода до пятого колена, или же взять новую жену из знатного рода степных властителей.
Чайзат мечтал о младшей дочке вождя племени, обитавшего за красным горным хребтом, и торопился преподнести выкуп, пока кто другой не опередил, и не сосватал луноликую прелестницу. Первая жена Айхерел, прежде вызывавшая восторг и жажду обладания, подарив предводителю двоих наследников, утратила стройность, поблекла в глазах своего ненасытного до женских ласк мужа. От радужных представлений отвлек громкий вопль выбившегося из сил шамана. Четкерлер, утративший малейшую надежду на снисхождение к нему духов, упал на колени с потухшим взором и словно заговоренный медленно-медленно стал посыпать желтые патлы сорванной под ногами мятой травой.
Второй предводитель пнул незадачливого шамана и плюнул в его гадкую пыльную рожу.
– Может духам жертва нужна? У нас есть захваченные по пути невольницы.
Ээзи заволновались. Они ценили жизнь в любом ее проявлении, и считали величайшим злом умерщвление кого бы то ни было, да еще и в угоду глупой бесполезной потребности. Между призраками завязался спор: куда бы этих кровожадных негодяев отправить? Одни предлагали скрыть с глаз долой в вязких болотах на потеху тамошнему водяному, другие увести в высокие горы на игрушки птенцам пернатых хищников.   
Четкерлер и слова не успел произнести, как в центр вытоптанного его босыми ногами круга приволокли двух светловолосых девушек – двойняшек. Несчастные затравленно озирались, комкая подолы рваных рубах, и под жестокими взглядами окружавших воинов мысленно прощались с жизнью. Острые клинки батыров уже сверкнули, кровожадно рассекая воздух в предвкушении мягкой плоти.
Один из молодых ээзи, не теряя времени, пнул бездарного шамана под зад, отчего тот подскочил, и приняв невидимый удар за сигнал, принялся играть тянущуюся жуткую мелодию о смерти. Возмущенному духу не оставалась иного, как влиться в напрасно топчущее землю бестолковое тело, дабы явить волю духов устами желтоволосого. Все воины со страху пали ниц, как только увидели опустевшие прозрачные глазницы предсказателя.
Никем не удерживаемые невольницы робко пятясь, вначале ползком, потом более уверенным шагом скрылись за спасительным поворотом меж трех густо поросших кустарником пологих холмов. О них даже не спохватились.               
Бестелесные ээзи кружили над толпой согнувшихся на коленях батыров, с интересом всматриваясь в людские сердца и с каждым дуновением ветра все сильнее разочаровывались. Редко какое из них полыхало теплыми лучами любви и добра, намного чаще встречались сероватые всполохи алчности, корысти, и бронзовые невероятной жестокости. Попадались и полностью гнилостно-черные, бьющиеся ожесточеннее, четче и тем ужаснее. Как не странно, из груди предводителя Чайзата, одного из немногих сочился голубой цвет преданности и безоглядной храбрости, благодаря которому его войско и не было отправлено на потеху болотному водяному. Другим же по наущению шамана предстоял бесславный и изнуряющий многодневный путь через горный перевал, бежать с которого в рассыпную они будут без оглядки и без своих военачальников. И только единицам посчастливиться вернуться в свой аал, а не оказаться в плену у ожесточенных за прошлые опустошительные набеги народов или не заблудиться в краях безлюдных.   
Шокирующее представление закончилось, желтоволосый предсказатель в изнеможении упал лицом в взрыхленную его ступнями землю и затих. Ближайшие к нему батыры первыми стали подниматься с колен в нерешительности озираясь на своих предводителей: решат ли те следовать указаниям духов и разделить несокрушимую армию.
Главари удалились на совещание в шатер и молча выслушивали предостережения и напутственные речи своих мудрых советников. До рассвета роковое решение было принято.
Как только первый язычок зари заструился над краем утопающего в дымке горизонта огромное войско растеклось в двух противоположных направлениях, оставляя за собой вытоптанные пустые земли, в которых даже мелким диким животным нечем будет прокормиться зимой.

Глава 21
Маленькие копытца утопали в липкой грязи по первой осенней распутице, но маленький кузутик задорно вздернув пятачок с довольной улыбкой проказника пробирался в святую-святых – пекарскую лавку, что стояла в аккурат напротив главных ворот с извивающимся каменным полозом. Намедни он рассорился с Зарянкой из-за пустяковой причины: подкинул ей в обуток курью лапку. Девушка шутку не оценила, посчитав ребяческой и скверной, за что отчитала не ожидавшее выволочку существо. А ведь сама рассказывала, про такие проделки у них в деревне. Верит глупая, что через ту мертвую паклю у нее неприятности случиться могут. Мнительная стала, ходит с оглядкой. Ежели бы дело так просто обстояло, его сородичи бы давно людишек с земли выжили, курьи лапки раскидывая. Смех, да и только. Но обидевшись, подружка переслала кузутику пирожки вкуснейшие подносить, а он попривык к сытой довольной жизни. Ну и ладно, без нее недовольной обойдется. Вона за версту выпечкой тянет из того лотка под льняным полотенышком. Дядька этот кругломордый отвернется, а проказник уже тут как тут, пирожок с грибами и утащит. Со щавелем полюбились очень, но не время для листочков сочных да кислых тепереча. А шанежки с творогом уже поднадоесть успели. Умостился нечистый за мосток поудобнее и наблюдать за лавочником принялся.
Время ползло медленно, а пирожки с лотка улетучивались много быстрее, чем хотелось.  Кузутик уже переживать начал, удастся ли ему сегодня подкрепиться, как его внимание отвлекло яркое серебристое течение холодной вуали. Так, что это у нас тут. Никак заносчивая Лучзара самолично в терем к Звениславу пожаловала, укрывшись под покровами невидимыми. Полозам, да мастеровым оно конечно не заметно, но он то узрел, да только ему дела до ее нет. Погоди ка, а ведь царевич еще не возвращался от царя-полоза, к которому с визитом наведался, в надежде изменить отцову волю и отказаться от свадьбы с человечкой, ни как ему не глянувшейся. Так зачем же водянице в терем пробираться? Кузутик взглянул на ароматный лоток и скоро-скоро засеменил за прекрасной девой, а догнав, укрылся под тянущийся по дороге край ее вуали.
Прошли через учебную галерею, окруженную множеством мраморных колонн, на каждой из которых был высечен портрет кого-либо из ученых полозов, миновали крытую площадку для борьбы, где обучались военному делу и знатные полозьи отпрыски и дети выдающихся родителей и незаметными подошли к учебной зале, разделенной перегородками для зон по разным видам наук.
Самая центральная часть предназначалась для счетных и чертежных уроков, знания которых считались самыми предпочтительными в царстве. Вот только талантливых к точному учению вьюношей с каждым годом набиралось все меньше.  В соседней зоне занимались письменами, одновременно постигая науку изготовления чернил и тонкой прессованной в листы коры. На длинных столах размещались натертые окрашенным воском деревянные таблички и наточенные палочки для письма.
Как раз это время все обитатели учебных палат находились на празднике благодарения леса за летние дары, и никто не повстречался на пути Лучезары.   
Свет падал с двух сторон из высоких окон, затянутых от ветра, палящего солнца и шума тонкой, но прочной тканью. По ширине среднего прохода белое свечение перекрещивалось, сливалось в единый плотный ковер, направляющийся к низенькой дверце, за которую попасть возможно только, согнувшись до пола.   
Кузутик вывернулся из-под серебряного покрова и занырнул под крайний от прохода стол, едва не зацепив какой-то странный угол с движущимися сторонами и заостренным концом закрепленный на стенке. Ему было отчетливо видать, как водяница достала из-за пазухи, висящий на шнурке ключик с тремя зубцами, поклонившись в пояс дверце, отворила ее и неторопливо, чувствуя свою безнаказанность, вошла внутрь. На противоположной стене в глубокой и широкой нише стоял богато украшенный резьбой ларец, в крышке которого находился потайной ящичек, открывающийся нажатием на бирюзовый глаз деревянного оленя. Водяница извлекла из ящичка перстень, полюбовалась завораживающей игрой искр его камней и надела на свой перст правой руки. Ободок кольца сузился до обхвата изящного пальчика красавицы и плотно прилег к прохладной коже, словно обрадовавшись своему извлечению на свет после долгого заточения и бездействия. Похитительница поправила сползшую вуаль, вновь став невидимой и возвернулась в залу, не забыв притворить и запереть дверцу.
Обратно выходили тем же путем, но заприметив на пути весело воркующих возвращаясь с праздника вьюношей, на время завернули за колонну, дабы избежать столкновения с шумным и бурным потоком молодежи.
Кузутик первым делом бросился к опустевшему лотку в пекарской лавочке и разочарованно присвистнул, когда осознал, что остался без вкусной сытной трапезы. Придется вновь стебельками да поздними ягодками перебиваться. 
Водяница же тем временем спустилась к условленному месту на реке, где с нетерпением ее ожидала все более раздающаяся в ширь от сытой жизни Айленка.
– Принесла? – накинулась ведьма с вопросами.
– Принесла, – взмахнула Лучезара перстнем перед носом несдержанной бабищи.
– Вот и славно! Ты до поры до времени схорони сокровище у себя. Мне перво-наперво ключик возвернуть надобно, а потом подождем, когда перстня схватятся да искать станут. Вот тогда Зарянке мы его и подсунем.
– А чего у себя не хочешь перстенек попридержать? – удивилась водяница, заподозрив неладное.
– Хочу, но побаиваюсь мощи его, справедливость да правду творящей. Вдруг как свои умения терять начну.
– Злобы лишиться боишься?
– Ну, этого добра у меня не на один перстенек хватит, а без ведьмовских способностей мне не обойтись.
На том и разошлись.
 
Глава 22
К сражению готовились, как говорится: всем миром. Вести о направившейся в их сторону армии батыров, регулярно приносимые в лагерь, больше не подвергались сомнению. Воеводой было принято решение к городищу врага не подпускать и обороняться на противоположном берегу реки, дабы при неудаче сжечь мост, и дать бабам со стариками время по лесам с дитями малыми укрыться. Авось кто выживет и ветвь родовую продолжить смогет. А если простоят в ожидании пока река морозом скуется, и супостат оборону стороной попытается обойти, на ту ситуацию у них своя хитрость заготовлена была, как лед у берегов за раз поломать. До той поры многочисленной  рати приходилось в безделье изнывать от жары, да ждать подкрепления от завершающих полевые работы и молотьбу селян.
Дядька Гриди негодовал от того что племянник, обещавшийся прибыть в подкрепление раньше остальных, так и не появлялся.
– Вот, точно тебе говорю, – обращался он к Ясеню, – гнилая кровь братова и Гридьке передалась. Посмотри молодцы из дальних краев уже подтягиваются, тренируются у кого лучше меч, у кого лук в руку ляжет, а этот никчемный, поди, причину ищет, чтобы у молодухи под рубахой отсидеться.
– Зазря ты так про парня. Балованный он, конечно, но на труса не похож.
– Похож, не похож… Поди разбери, коли за батей его грешки скверные водились.
Ясень расспрашивать о прошлом не стал. На то оно и прошлое, что оставить его позади надобно, но видать, не всем забыть горечь обиды или стыда удается.
Подводы с провиантом со стороны Дубравы приходили исправно и подкрепление прибывало с каждой из них. Средь груд репы и свеклы, лука и моркови, зерна всякого, рыбы вяленой в телегах отдыхали пешие молодцы, поспешившие на выручку регулярной дружине и понимавшие, что кроме них некому защитить поля широкие, реки тихие, да леса густые.
На краю лагеря раздался шум, словно гигантский рой загудел на разные голоса, и храбр подался туда разузнать, что стряслось. Оказалось, у нижней заставы словили соглядатая противника. Молодой красивый черноглазый парень, годами моложе Ясеня, смело смотрел в глаза допрашивающим его и готовился к худшему. Он не боялся боли изощренных пыток, к которой батыров приучали с раннего детства, не боялся смерти, на которую шел сознательно, да и за спиной юного супостата не было сожалений или привязанностей, к которым хотелось-бы вернуться. Он был чист в своей правоте, внушенной верховодящими захватчиками, что набеги и разорение других племен вершатся на благо их родным улусам. Воевода с такими уже сталкивался и не раз.
– Толку от него не будет. Заприте понадежней да приглядывайте, может понадобиться, ежели до обмена пленными дело дойдет.
– Кормить такого здоровяка задарма, – от досады фыркнул старый завоеводчик.
– Сможешь заставить послужить?
– Заставишь его. Смотри как зыркает, словно волк рвущийся к добыче.
– Тогда, и не говори попусту.    
На первое время соглядатая определили к месту возле высокой березы, перевязав веревками заведенные за спину и обвившие ствол руки.  Ясень присел напоить пленного водой и удивился, когда тот, поблагодарил на ломанном славянском.
– Ты по-нашему баешь?
– Бабка была вашего племени. Она и научила.
Говор был непривычный, сухой да исковерканный, но вполне вразумительный.
– Расскажи про вашу жизнь.
– Зачем тебе.
– Любопытно. Я дальше соседнего городища, что к солнцу от нашего и не бывал. А ты из таких дальних краев залетел к нам.
– Спрашивай, что знать хочешь.
Так между молодыми врагами завязался разговор, совсем отвлеченный от ратных дел: о порядках в семье, о природе, о том, что ценят, чем дорожат. Звали батыра Айас, что означает ясное небо, и жил он вовсе не в степи, а среди высоких зеленых гор, где текут бурные бирюзовые и молочные реки.  И был он так же, как и Ясень с младенчества сиротой, воспитанным поначалу бабкой, а затем отобранным в нукеры тамошнего хагана. Затем его повелителя поборол другой, и Айас с остатками поверженного войска перешел в армию победителя.
К вечеру последний зной сменили грозовые тучи, зарядил ливень. Ясень стоял на посту и со стороны наблюдал, с каким наслаждением батыр подставляет лицо крупным дождевым каплям, смывающим с него пыль многодневного пути. В его чертах было что-то непостижимое, непосредственное, ребяческое. И вот такие идут рубить их стариков и детей, выжигать селения и стирать дотла свидетельства своих преступных деяний? Во что ж они верят, чему поклоняются? В мгновения таких раздумий в душе Ясеня поднимался ураган ненависти, и рука сама тянулась к ножнам: зарубить зло в его зачатке, пока оно не разрослось многотысячным войском, сминая все на своем пути, словно павшую листву под копытами коня. За плотной дождевой завесой он не видел выражения лица пленного, но чувствовал взор, обращенный на него. «Я бы тебя зарубил, не раздумывая!» Донеслось или почудилось?
Нет, не бывать тому, чтобы славный храбр Ясень безоружного живота лишил. Не помня себя, словно ведомый силой всемогущей, волю его покорившей, подхватил воин меч спавшего возле ратника, тяжелой поступью подошел к дереву, разрубил путы и бросил оружие у ног батыра. «Бейся!»
Айас плечи развел, по затекшим рукам кровь разогнал, ловким приемом поддел рукоять меча, подбросил вверх, и вот уже громкий скрежет стали огласил округу о завязавшейся рукопашной. По силам они были равны, оба удалы, оба стремительны и могли бы махаться долго на потеху проснувшимся ратникам, да только завоеводчик, выросший меж ними словно из-под земли, безобразие то прекратил. Ясеня привязали к противоположному дереву и оставили ожидать воли воеводы до утра.
– Что на тебя нашло? – поинтересовался Айас сплевывая кровь, стекавшую ко рту из неглубокой раны над бровью: лезвие прошло вскользь.
– Ума не приложу. Злоба и ярость накатили неведомо с чего.
– Видать четкерлер беснуются, не успел я их задобрить перед дорогой.
– Кто?
– Демоны наши.
– Вы еще и демонов своих в наши земли тащите?
– А куда без них. Твари они прилипучие, а смерть чья-то для них лучшее развлечение.
Ясень оберег свой проверил, тот что дядька Лады ему на шею надел, и засомневался. 
– Не пробиться вашим демонам через защиту, местными ведунами возведенную. Другое тут что-то неясное.
– Тебе виднее.
На заре воевода приказал храбра, ослушавшегося его веления, гнать взашей на другой край рубежа, где оберегаться от набегов диких лесных племен временами приходилось. Такое наказание, позорнее любого другого казалось, но как Ясень не молил воеводу, какие только посулы по службе не обещал, указа своего тот не изменил и пришлось молодцу покориться и, стороной объехав городище, во весь опор мчаться по направлению самой яркой звезды на полуночном небосклоне.      

Глава 23    
Варваре не терпелось получить обещанную Звениславом ожерелку правителей. Она давно нацелилась на тяжелое, многорядное, стоячее на вороте украшение, расшитое подобранными по размеру жемчужинами, разноцветным бисером и спереди застегивающееся на серебряные пуговицы. Поговаривали, что в нем скрыто могущество, дающее своему обладателю власть над разумом и волей более слабых. Девица опасалась, как только она станет поперек дороги своему сородичу, тот в мгновение ока от нее избавиться, как от ненужной летом рукавицы. Пока Лексей не насытиться как паразит, осторожно сосущий своего хозяина, она будет продолжать отводить от него подозрения в вероломстве и стяжательстве, а что потом?
Царевич вернулся от батюшки своего совсем дух потеряв. Как говорят сердцу не прикажешь, но царь думал иначе, и велел сыну с Зарянкой богам Роду и Сварогу покланяться и к зиме вступить в бак. Против девчонки людской, молодой полоз не имел ничего, только зазнобу свою Лучезару из дум вывести никак не сумел. Во сне словно на яву, лицо ее прекрасное, с губами манящими, каждую ночь виделось, стан гибкий руки его жадно обвивали и к телу сильному прижимали, и сладко так делалось, что поутру ото сна отходить горше горького становилось, гнев захлестывал и разум с ужасом отвергал непутевую наивную невесту. Нет в человечке ни огня любовного, ни неги томной. Сама девчонка его сторонится, лишний раз в глаза не взглянет, рядом не присядет. Дичиться всех, по закоулкам теремным прячется, на волю тайком бегает. И как с такой женой на ложе возлечь и род продолжить? Но и волю царя-батюшки порушить никак не удастся. Агний лучшую выбрал, тут препираться излишне. Закручинился царевич и к зазнобе своей на берег за утешением подался. 
– Звенислав, я тебя с рассвета ищу, – попеняла родичу Варвара. – Ты дела совсем забросил, а как же добыча самоцветов для бисера? Персы давно товары заждались. Или ты торговлю с ними прекратить удумал?
– Лексей что сам не справляется? Зачем мне в дело встревать, ежели я ему поручил до конца пользу просчитать и сговориться с их купцами?
– Справляться то справляется, но ежели что не по-твоему окажется, пенять начнешь. Перепроверь, пока по рукам не ударили.
– А ты в заступницы его подрядилась? – рассмеялся царевич.
– Ежели и так?
– Проворуется, с ним ответишь?
– Типун тебе на язык. С чего Лексей нечистым на руку станет? Я про условия сделки радею: вдруг тебе маловыгодными покажутся.
– Значит пусть так сговаривается, чтобы не показалось. Так и передай. А мне делами торговыми не пристало самому заниматься.
– Спешишь куда? – все не унималась, настойчивая девица.
– О том тебе ведать не надобно. Ты лучше умом своим женским пораскинь, где мужа брать станешь. Век бабий короткий, глядишь – никто и не позариться. 
От обиды, кровь Варваре в лицо ударила, аж пунцовым сделалось. Да как он смеет ей про годы ее напоминать. Всяк она его моложе. А мужа не найти, так прикупить при желании можно. Вот только желания никак нет. Свободы лишиться, да добро свое в руки мужские отдать, в том радости для себя девица не видела. Счастье у каждого свое. У нее – добро преумножать. А то, что Звенислав про ожерелку опять не заговорил, раздосадовало ничуть не меньше чем намеки на возраст.   
Наконец царевичу удалось выбраться на берег. Присел он у ивы широкой и стал кольца перстнем на воде выписывать – Лучезару призывать. Долго ждать пришлось. Капризная водяница не сразу появилась, да и было за что ей на голубя этого златокрылого серчать.
Вышла Лучезара вся в черном одеянии, лицо бледное, печальное, очи серебряными слезами увлажнены и сразу за дело взялась:
– Зачем, Звенислав, меня понапрасну тревожишь, страдания мои множишь? Знаю я ответ царя-батюшки разлуку скорую нам предвещающий. Как же ты так, сокол мой ясный, обещаниями опрометчиво сорил, любовь мою приманивал, а тепереча плачь Лучезара слезами горькими о душе погубленной, делах греховных, да теле поруганном?
Грудь у царевича от тех слов ходуном заходила, сердце того и гляди на волю выскочит. Обхватил он плечи возлюбленной своей, в макушку лицом уткнулся, а что молвить не знает. Вроде бы водяница поначалу сама его привечать да завлекать стала, а уж потом он красоту ее разглядеть, но не упрекнет он ладу свою словами никчемными, не оскорбит напоминаниями презрительными. Есть его вина в обещаниях непродуманно брошенных, в посуленном венце царском и в страсти неуемной, внезапно охватившей с силой непостижимой. Да только нет у него свободы в выборе будущей царицы, и смириться придется, и за руку человечку немилую через брачный обряд провести. Правда Зарянка поутихла, домой меньше рвется, а вот о браке заговорить не дает, враз ерепениться да щетинится начинает. Юноша к своему изумлению поймал себя на том что, обнимая одну, думает о другой.   
Водяница, уловив перемену настроения возлюбленного, усилила плач свой, прижалась крепче и слова о любви пропащей зашептала, тем самым Звенислова еще виноватее делая. И не понятно к чему завела бы игра эта, если б проходящая стороной буря пути своего не изменила, да с размаху на милующихся не налетела. Как только рвущиеся на волю из тучи потоки вырвались на свободу, да подхваченные могучим ветром захлестали по разгоряченным телам крупными жемчужинами града, Лучезара испугавшись за красоту свою высвободилась из могучих объятий и, подхватив покров волшебный, скрылась с глаз, даже не кинув слова на прощание.
Ветер все усиливался, обрывал листья с деревьев, ломал ветви, подхватывал с берега мелкие камешки и кружа раскидывал, рассыпал во все стороны. На какой-то миг юноше почудилось, что во мгле высоко в небе кружащей укрывается лебедь белая, с крыльями прозрачными, словно звезды искрами светящимися. Неужели вездесущая богиня Лада против опрометчивых любовных желаний царевича восстала? С потоками воды смывались скрытые наваждения, воспоминания о нежных прикосновениях ледяными уколами вернулись в сознание, коварный драматизм отвратительного одурманивания и бесчестного унизительного притворства опустошил веру в женскую любовь и ласку. Во дворец твердой поступью возвращался вмиг повзрослевший, ожесточенный и решительный правитель, утерявший прелесть юношеского романтизма и остатков наивности. Впредь он не позволит себя одурачить и увлечь хитростью в любовное безумство, и как поступить с прекрасной притворщицей продумает до мельчайших подробностей, дабы возмездие за оскорбление родовитого полоза было полным и справедливым. А до тех пор, пока не выявятся сообщники мерзкого сговора, царевич решил продолжать играть роль влюбленного и для защиты испробовать способности перстня с Зубом Бога.
Глава 24
В бескрайних подземных чертогах Лайласа лишенный трона законный правитель вел тайные переговоры с верноподданными, присягнувшими ему на повиновение до самой погибели. Таких было немного по сравнению с отступниками, отрекшимися от великой древней истории, совести и рода-племени, но достаточно чтобы организовать заговор против злодея, взращивающего армию, для прорыва на землю и порабощения ныне обитающих на поверхности.
– Мой повелитель, – обратился старый и больной советник, с надсадным хрипом, вылетающим из дыхательного отверстия, – наш дом в полном составе присягнул вам на верность, но молодые рвутся в бой, а у стариков осталось слишком мало времени на ожидание. Какое решение вы принимаете?
Корлипп задумчиво загнул щупальце и устремил мутный взор в пустоту. Там он различал мерцающие бледные тени духов разных существ, которые так же ждали от него судьбоносного решения. Разве поймут эти верхние правители, какая ответственность возложена на его древнейший род, существовавший задолго до образования твердой поверхности и разделившей единый Океан. Он сам мальчишкой застал времена разрушения огромного пласта суши и его медленное непрерывное движение в противоположные стороны. Сколько тогда государств провалилось в бездну, захлестнуло огромными волнами, разрушило землетрясениями? Не сосчитать. Цивилизации, вознесшиеся в своих собственных мировоззрениях до уровня богов, поработившие себе подобных, погрязшие в низменных пороках и сластолюбии подверглись испытанию засухой, и в конце концов пали. А повернувшиеся вспять реки наполнили пресной водой новые бассейны и открыли путь к процветанию другим обитателям, которые пошли по пути предшественников и не поняли упавшего с небес тяжелым огненным шаром предупреждения. Сейчас Корлипп решает их судьбу. Встреча с Арданом вселила надежду на то, что дух благородства, чести и верности еще тлеет в умах низших существ.
Едва различимый, но тем не менее привычный запах сырого подземелья донесся до чуткого восприятия правителя. Очутившимся глубоко под земной поверхностью кажется, словно запахов нет вовсе, но коренные обитатели подземелий различают даже отворение коридоров в полуднях пути от них. Молодого царственно полоза вновь выводили на солнце, дабы продлить его плачевную жизнь в плену. Там же где зарождался заговор против Куль-отыра не было места для хрупких созданий, раскаленная температура подземелий и отсутствие воздуха уничтожало их за мгновения. Опасаться стоило только предателей, которые несметным роем вились повсюду, выглядывая и вынюхивая. 
– Будьте готовы к середине зимы, – твердо ответил Корилипп на поставленный вопрос.
Показалось, словно общий вздох облегчения всколыхнул каменные своды и эхом понесся сквозь твердыню.
– Царь Дарма должен выжить до решающего сражения, иначе его брат Ардан может повернуть вспять и отказаться от обещаний, а за ним будет бессчетное земное войско.
– Это очень тяжело выполнить, понимая в каком состоянии находится молодой полоз после стольких дней, проведенных в заточении под землей.
– Вербуйте сторонников Куль-отыра играя на их жадности и обеспечьте пленнику лучшее содержание. Духи вам помогут выявить неопределившихся и слабовольных.
– Будет исполнено повелитель!
Огромные древние слизни тайными проходами расползлись по разным сторонам, а Корилипп задержался на магический ритуал общения с духами, в котором никто иной не имел права принимать участия, кроме единого глубинного правителя. Водрузив свое измученное тело на трон из застывших потоков лавы, в которых замерли вечным сном существа, обитавшие на земле миллионы лет назад, правитель вынул из накидки снадобье и погрузился в приграничье небытия.
Потоки информации серебряными нитями потекли к нему со всех частей света, окружая, проникая в сознание и оседая тяжелым грузом великого зла, творимого по крупицам, по малой толике достойными и недостойными обитателями мира, о котором вещали духи их предков, ставшие безучастными и безвольными свидетелями нравственного падения и душевного разложения новых поколений. Корилипп черпал из потока нужные сведения, и несгибаемой волей перенаправлял негативное разрушительное излучение в хранилище тысячелетиями укрытое подо льдами в неприступных мерзлых краях, когда-то по рассказам предков бывших процветающими и плодородными.  Чего только не текло к нему: от нечаянно брошенного незаслуженного оскорбления, раздавленного пресмыкающегося, до массовых жестоких расправ над покоренными народами. Так повелось со времен сотворения мира, что в роду высших должен быть тот, кто сможет освобождать мир от копившейся разрушительной силы скверны. Своего рода проклятие для перворожденных.
Наверху небесные светила несколько раз сменили друг друга к тому времени как поток сник, и обессиленный слизень спотыкаясь сполз на черные гладкие камни, с трудом добрался до животворной воды, проникающей по каплям через свод, частично испаряясь, собирающуюся на дне нефритовой чаши небольшой лужицей. Вода давала огромную энергию на восстановление, и вскоре Корилипп смог перетащить свое тело до ступеней тайного прохода, заслоненного неразличимой на стене плитой. Тут он сделал остановку отдышаться.   

Глава 25   
Во время безуспешного розыска пропавшего из сундучка Зуба Бога неожиданно обнаружилось иное злодеяние, потрясшее царевича не менее прежнего. Его доверенное лицо и старший родич Лексей, увлекшись улучшением своего благосостояния, окончательно растерял совесть и обнаглел настолько, что без всякого стеснения брал от купцов подкупы разные за свое покровительство и торговое привилегии. Это прегрешение, скрепя сердце, простил бы Звенислав, но обложение населения дополнительными податями от его царственного имени, которые минуя казну стекались в закрома казнокрада, простить было немыслимо. В страшном гневе молодой правитель был готов немедля приговорить злодея к самой страшной смертной казни, и лишь уговоры дядьки Агния не спешить с возмездием и поостыть отсрочили неминуемое скорое наказание Лексея.
Варвара – молчаливая свидетельница или даже соучастница творившегося беззакония и произвола родича, находилась на воле, но страшилась даже близко подходить к дверям темницы, где в сырости и убогости маленькой клетушки томился в страхе знатный расхититель. Для нее это был очевидный и болезненный урок расплаты за безмерную алчность. Звенислав, не пожелав себе славы карателя одинокой девы, решил все же наказать возгордившуюся деву у и сосватать ее по своему усмотрению за какого-нибудь вдового представителя знати. Молодому и неопытному мужу с такой не совладать.
За этим потрясением на время удалось позабыть про коварство прекрасной водяницы и на время отложить розыски пропавшей реликвии. Как ни удивительно, утешение Звенислав обрел от той, от которой меньше всего ожидал.
Юная Зарянка, со временем смирившаяся со своим пребыванием в царстве полозов, тем не менее продолжала сторониться обитателей терема, не забывая о жестоком унизительном приеме, который ей был оказан. Утешение находилось в ежедневных прогулках по пахнущим свежестью и свободой лесным тропкам и в компании своих низкорослых друзей, к которым в последние дни присоединилась румяная и всегда беззаботная огневица. Когда человечка впервые встретилась с пламенной вертушкой, ей и в голову не могло прийти, что эта пухленькая рыжеволосая девчушка и есть ненаглядная зазнобушка луговичка. Но огневица, весело перепрыгивая с ножки на ножку по сухим веткам и оставляя за собой горящие искры, вмиг бы вызвала лесной пожар, если бы не сварливый кузутик, ругаясь и шлепая березовой ветвью, не тушил ее следы.
– Все, показалась, хватит проказить, – кричал он на расшалившуюся непослушницу.
– А ты еще пробегай за мной, ворчун, – отвечала бойкая на язычок спутница.
– Им каждый раз мира не хватает, в целом лесу рядом тесно, – жаловался луговичок смеющейся девушке. 
Но в тот день друзья были заняты по своим делам и Зарянка, нагулявшись одна по ароматному лесу, возвращалась в терем. Забрела она далеко и путь лежал неблизкий.  Нежданно-негаданно налетела в стороне по правую руку на деревья вековые сила непонятная и ну их валить и мять, только макушки ускользают, цепляясь в предсмертной агонии за соседних собратьев, да хруст с треском оглушают округу. Девушка бежать было решила подобру-поздорову с лихого места, но остановилась, заметив мелькнувший в просвете силуэт огромного полоза. Видала она рисунок этот чешуйчатый. Не решаясь подойти близко, как крикнет изо всей мочи: «А ну хватит лес губить, здоровяк бешеный!» И вмиг стало тихо. «Неужель услыхал?» Еще мгновение спустя из леса вышел злой, с пунцовым лицом, взлохмаченными волосами и в драной куртке царевич.
– Чего ты шляешься так далече? – рявкнул он на девчушку.
–  А что? В вашем змеюшнике целыми днями сидеть? Так не по сердцу мне там.
– Мне самому уже не по сердцу, – заглушив злобу и проигнорировав нелестное название царского терема, миролюбиво отвечал царевич, с чего-то вдруг понявший все терзания, которым подверглась эта не в чем не повинная человечка.
– Знаю я про горести твои. Но чем помочь не разумею. Когда мою сестру Ладушку друг сердечный подвел, сильно она по началу горевала, а потом ничего, справилась и простила. Но на то волю надо сильную. Простить – тяжельше чем наказать.
– Да разве такое прощают?! Он же моим именем народ мой грабил, имя мое бросил на поругание.
– Так вскрылась же язва, гной вытек. Все правду узнали. А ежели желаешь пущей справедливости, так возврати народу своему обманом выманенное, да накинь сверху чего. Я слышала учет Лексей твой вел точный, циферка к циферке, на коем и попался.  Может все и сложиться.
– Умно. А как с вероломным злодеем, доверие мое обманувшим, поступить?
– Взашей гнать куда подалее.
– Как гнать? Отпустить безнаказанным?
– Почему безнаказанным? Он сам себя так оставил, что семья поди и та отвернется. А уж доброго приема верно, ждать ни где не придется. Всяк от него будет нос воротить. Но разве что, с такими же как сам бессовестными сойдется. Так тебе в том печали нет.
– Поразмыслить над твоими речами надобно. Не пустое говоришь.
– Говорю, как думаю. Зачем тебе на голову свою груз тяжкий вешать, о казни мыслить?
– Невредимым отпущу – другим повадно станет в казну руки запускать. 
– Ну хвост укороти малость.
– Это как?
– Как, как? Почем я знаю. Не я же змей. Да смеюсь я. Уж больно у тебя лицо мудреное стало.
Девушка заливисто рассмеялась, и вскоре царевич подхватил ее настроение.
– Про хвост – это ты потешно придумала.
Они стояли обдуваемые легким осенним ветерком в кольце понапрасну поваленных в разные стороны деревьев и ждали, когда замершие в страхе пичуги вновь защебечут свои разноголосые рулады.  А затем, царевич показал Зарянке как полозы умеют сокращать пространства и перенес девушку прямиком в терем. 

Глава 26
Крайний рубеж встречал неожиданным и преждевременным холодным дождем, сменяющимся на порывы ледяной мороси. Ясень, выехавший в одной рубахе, продрог до костей и только жар от разгоряченного крупа верного коня не давал окончательно и бесславно застыть в этом продуваемом всеми ветрами Низколесии. Насилу храбр выдержал последние версты, когда копыта еле переступающего животного проваливались сквозь подстывшую корочку в жирную и скользкую серую глину узенькой тропы, что очень замедляло продвижение вперед. Совсем стемнело, когда на фоне серого промозглого неба показались черные тупоносые верхушки сторожевых башен. Представляя, как он вскоре в тепле переведет дух, ясень ворвался через на удивление открытые ворота и осадил коня. Пустота округлого двора, окруженного высоким двурядным тыном, отозвалась глухим повторением его тревожных передвижений. Ни огонька, ни тепла. Ненастье вихрем носилось по бревенчатым постройкам, хлопало тяжелыми ставнями и скрипело створками. Липкий холодок пробежал по до костей продрогшей спине и протиснувшись глубже откликнулся сильными и частыми ударами в груди. «Что такое могло стрястись с дружиной?»
– Эй, есть кто живой? – крикнул молодец, разгоняя окружавший морок бодрым голосом.
– Чего вопишь? Мышей толеча пугаешь, – раздалось за спиной.
Ясень поворотился и увидел пожилого воина, вынырнувшего незнамо откуда.
– Куда же все подевались?
– А ты кто сам таков будешь? И кого тебе надобно?
– Я к вам на заставу прислан. Остальная дружина где?
– Где-то там, – открыто широко зевнув и неопределенно махнув рукой отвечал одинокий обитатель.
– Пошли, коли приехал. А то совсем дух испустишь. Это ж надо в зиму в одной рубахе мчаться. Коня вон там привяжи да накорми.   
Занырнув в тепло стрельницы и поднявшись по гулкой лестнице на второй ярус, храбр обнаружил окошко, выходящее как раз на единственную дорогу. Стало быть, его заметили изначально.
– Так куда ж все остальные подевались?
– Ушли к племенам Низколесья  на выручку.
– Как так на выручку, ежели мы от них оборону держим.
– Да не от них. Давно со старостами местными о перемирии сговорились, и они ни разу не порушили его за последние годы. А в конце весны вдруг в край ентот зима возвратилась, озера льдом покрыла, растения все загубила, зверье распужала. Людишкам деток кормить нечем стало. Вот наши дружинники и подрядились им помогать хоть какую-никакую добычу словить. А за одно и разведать, какими силами холод возвращен туда, где быть его не должно.
– И что ж, лето совсем не наступало?
– Нет. Я с весны солнышка не видал. Все едино эта слякоть, да легкий морозец изредка.
– Так наш воевода о том не ведает. Вам разве провиант не доставляют? Почему донесения не было? – дивился вновь прибывший, отпивая большой глоток горячего квасу. 
– Провиант исправно привозят. У воеводы нашего и без того забот полон рот, чтоб еще о тутошних делах думать. Вот тебя прислал и ладно. Сами управляемся.
Старый воин завершил беседу, завернулся в блестящую белую шкуру волчью, подложил кулак под голову и задремал на широкой скамье.
«А какая от меня польза богатырская в хмурости этой?» – задумался Ясень, вспоминая как славно жилось на заставе на противоположном рубеже. «А может тут враг хитрее и сильнее окажется?» За этими мыслями молодец в сон провалился и не заметил, как поднялся старый дружинник, грудь выпрямил, глазами словно лезвиями голубыми сверкнул и оборотился в величественного белого волка с седыми подпалинами. 
Поутру вернувшиеся измотанные и голодные дружинники дивились внезапному благополучному появлению Ясеня.
– Так ты в рубашке видать родился. Слыханное ли дело: сам Чур встречал его и потчевал.
– Как Чур? И во сне такое не снилось, – не верил сказанному храбр, полагая, что смеются над ним старшие дружинники.  Да и с чего богу-оберегу заботу о нем, провинившемся и заслуженно наказанном, проявлять.
– Как знать: видать замерзнуть ты мог совсем без его защиты или захворать. А нам хворые тут ни к чему. Отоспался, в дозор собираться пора, туда где мы намедни на жилу ледяную наткнулись, но пройти за ее границу с первого раза не сумели, – разъяснял широкоплечий и темноволосый храбр, который за старшего тут был назначен. – Может смекнешь, что к чему, новую мыслишку подскажешь.
– Что за жила такая? – уцепился молодец за возможность увести разговор в другое русло, не вдаваться в подробности, как он очутился в этих краях дальних.
– Так сам узришь. Земля там и без того скудная, а тут трещинами пошла, потом разлом глубокий возник, а из него ледяные лучи вышли и растут потихоньку. Так вот вокруг ни души живой, даже мшица и та не летает, в глаза не лезет. Мы приблизиться не смогли, холодом пробивает нутро, руки, ноги немеют. Первым Яков пошел, махнул старшой на рыжего и вихрастого храбра, так и встал, как вкопанный. Насилу назад с места сдвинули. 
– Интересные у вас тут дела творятся. Когда выходим?
– Так пора бы уже.

Глава 27
– Не обкрадывала я никого! И знать не знаю, как этот перстень у меня в сундуке оказался, – рыдая огрызалась человечка на роющихся в ее покоях вредных змеючек.
Ждали царевича, который примчался сразу, как только ему донесли об обнаружении пропажи. Его серо-зеленые глаза метали льдом, а гнев исказил приятные черты лица. Первое, что он увидел, это растрепанную жалкую девчонку с широкими влажными дорожками слез на бледных щеках, забившуюся поглубже в дальний угол за ложем. Напротив, три вужалки без стеснения переворачивали все добро, раскидывая во все стороны дорогие безвкусные наряды, янтарные бусы, жемчужные ожерелья, коралловые гребни. Когда из нижнего слоя резного сундука на пол полетела полотняная рубаха, Зарянка взвизгнула, выскочила из укрытия, схватила одежонку и прижала к груди, как самое дорогое сокровище на свете. В этот миг в мыслях молодого правителя что-то прояснилось, промелькнуло: «Да зачем ей бесхитростной реликвия, которой она даже воспользоваться не смогла бы?» Тем не менее безобразие не прекратил, а трясущуюся от обиды и отчаяния невесту повелел свести вниз в темницу и без его воли наверх не выпускать.
Содержание пленницы оказалось не таким строгим, как у наглого стяжателя Лексея, по деяниям которого продолжалась тайное следствие, не ограничили свободу передвижения по подземным этажам, только привыкшая к свежему воздуху и солнечному свету человечка вмиг сникла и потеряла интерес к окружающему. В навалившейся кручине, сидя на каменных ступеньках своего узилища, она то и дело мысленно обращалась к старшей сестрице: «Как там Ладушка без нее с хозяйством и бабушкой старенькой управляется?»
Покудова младшая сестра тосковала в неволе, старшая горевала по безвестно пропавшему мужу, которого не застал на заставе зять, наведавшийся на рубеж для испытания нового оборонного сооружения, метающего стрелы по дюжине зараз. Куда заслал воевода повинного Ясеня велено было родным не сказывать. Все глаза Лада выплакала, все нутро истерзала и слегла с сердечной болью на скамье дубовой посередь горницы, силы попусту растратив. Так бы и лежала горемычная век ни на чей зов не реагируя, бледная, словно мертвец, еже ли бы дитя махонькое в чреве не шевельнулось, раньше срока заявляя о своем существовании.  «Что ж это я сотворяю? Ясень вернется, а нас нет. Чем он женушку свою попомнит? Тем что себя и дитя сгубила слабовольная. Холод на дворе наступил, а у меня изба не топлена, не прибрана. Не гоже так!». Медленно, на стену опершись поднялась молодая, ковыляя босыми ступнями по холодным половицам, подошла к окну, а там ветер бурую листву с деревьев срывает, по сырой земле гоняет, глиняными крынками, на заборе оставленными, бренчит. «Это сколь же я так пролежала, пробездельничала?»
В этот момент возле дома появилась сестра Ясеня, направляющаяся как раз больную проведать. Как увидела она в оконце силуэт, руками всплеснула, и вихрем скорым в избу ворвалась.
– Ожила, дурная ты наша! Это как же тебя угораздило подняться, ежели ты не емши и не пимши стоко дней провела? Давай садись, я тебя попотчую чем-нибудь, – словно птица над неоперившимся птенцом носилась гостья. – Холодная вся! Да живая ли ты, Ладушка? Или морок какой над тобой владеет?
– Жива, – хрипло пересохшими потрескавшимися губами ответила молодая, – и жить буду, коль есть ради кого.
– Вот и добро. Вот и славно.
Оклемавшись, Лада зарок дала, что будет ждать мужа своего разлюбезного в любой день, и на печи еда всегда готовая станет греться, на всякий случай, и порядок в избе наведет. А руки опускать да на судьбину свою горевать – навсегда забудет, матушку с батюшкой не подведет и нового ведуна для края их богатого, для деревень зажиточных, для людей добрых, народит и вырастит. А ежели сила ее к младенцу перейдет, так тому и бывать положено.
Народ диву стал даваться, как Лада преобразилась. Всегда здорова, весела и приветлива. Путников угостит, хворому пособит, старикам слово доброе молвит. А уж как дети с окрестных улиц ее полюбили за сказки да прибаутки по вечерам на завалинке сказываемые, так родители ихние родные завидовать стали. А каким теплом добрым дом и двор ее окружен к зиме оказался, что даже снег первый не лег как вокруг повсюду.
Так все было, до тех пор, пока в посад не привезли с конвоем врага пленного, с которым на заставе сладить не могли и несколько раз при побеге отлавливали. Его как раз вели в холодную мимо дома Ясеня, когда Лада с детьми соседскими возилась у забора. Взгляд, небрежно брошенный в сторону молодой женщины, внезапно замер, стал пристальным и пронзительным, словно какое-то узнавание пробежало по темной душе батыра и остановилось. Айас замер на месте и только удар в спину от конвоировавшего его стражника заставил двигаться дальше.
С той самой мимолетной и злополучной встречи Ясенева жена не могла найти покоя. Какая-то сила, тянула ее к воспоминаниям о темных глазах батыра, какая-то тайна, укрытая от всех, промелькнула и оставила след в обездоленном сердце. Нестерпимое желание, вновь увидеть пленного, оказалось сильнее всех доводов помутившегося рассудка. Даже затерявшийся в краях дальних муж, казался уж не так люб и долгожданен, как прежде.
Однажды, собравшись с духом, молодая женщина решила снести пленному врагу, рубаху, прежде в ожидании с любовью вышитую для Ясеня. Добротная рубаха вышла, ворот на тесемочке малиновой, по краям петушки с курочками, да листочки ранника, а в центре на груди Звезда Всемирья. Помнила она, какая драная одежонка на батыре черноглазом клочьями висела. А в холод такой, разве сохранишь тепло в дырах?
Уговорив и задобрив сытной похлебкой стражей, супруга Ясеня, с выпрыгивающим из груди сердцем вошла в темное и сырое помещение. В дальнем углу различались очертания широкоплечей фигуры батыра. Ноги вошедшей прямо сами приросли к полу, язык за зубами спрятался, речи здравой вымолвить не дает, а кровь по жилам так и тукает да в жар бросает.
– Ну здравствуй Лада. Ждал я, когда ты придешь.
– Ждал? – удивилась и обрадовалась несчастная. – Я вот тебе рубаху принесла. Примерь.
Молодая нерешительно протянула батыру рубаху, не осмеливаясь ступить вглубь помещения. Айас словно кот, мягкими пружинистыми шагами приблизился, потянулся к одежке и обхватил женские руки своими, силясь в сумраке рассмотреть выражение лица пришедшей красавицы. Затем несильно, но настойчиво подтянул к себе. Лада без малейшего сопротивления оказалась сжатой в сильных объятиях, не имея воли, она упала на широкую грудь врага.

Глава 28
В ставке Чайзата вновь разногласия случились. К зимнему походу конница не готова оказалась. Да и арбы доверху были нагружены захваченным добром. Не тащить же все за собой в даль лесную. Это стада коров небольшими силами угнать можно, а караван с ценными товарами без надежной охраны не отправишь. Многие батыры, полагая что им доли добычи надолго хватит, в улуны свои воротиться к семьям желали. Разве что только нукеры одни стремились в бой, желая молодую кровь расшевелить, да сабли острые потешить. Добро им хранить не для кого, терять им кроме жизни нечего, а ее они ценить и не привыкли.
Военные советники долго спорили, но всяк при своем мнении остался. Предводитель Чайзат молчал. Умом он понимал абсурдность продолжения похода, но речной жемчуг добыть ой как желалось, особенно, когда в памяти всплывали черты луноликой красавицы, которую себе второй женой взять предвкушал. Полоненные девки все хороши, но только худы, запуганы. Огня в них нет. А та – сама огонь, на коне по степи несется, не хуже воина исправного, из лука стреляет, ножи метает. Не будь у него первой супруги Айхерел – проще бы желанную красавицу сосватать было: не каждый вождь дочь в младшие жены отдать пожелает. И зачем он только поспешил и Ардана опередил, деву у него из-под носа увел. Сейчас вот сожалеть приходится, а в ту пору дух соперничества над разумом преобладал.
– Арбы тут с охраной оставим, дальше налегке пойдем и быстрее воротимся. Пусть шаман волю мою с духами согласует.
Привели древнего шамана- четкерлера и собрались вокруг него, ожидая от ээзи соизволения подтвердить план по продолжению завоеваний дальних и труднодоступных поселений. Долго в дыму костров понапрасну рвал струну демир-хомус, оставили духи отряды жадных батыров на границе с густыми лесами. Не смели они без спросу, без согласия во владения местных сил вторгаться, мира потустороннего порядок рушить. Чайзат становился бледен и угрюм, но оставался неизменен в своем решении.
Через два дня молчание духов признали за знак согласия и двинулись в сторону последней метки на карте. Чем дальше заходили, тем глубже вязли копыта в снежной каше, тем сильнее холод сковывал пальцы, тем унылее становилось настроение захватчиков и тем жестокосерднее к поверженным становились неустрашимые нукеры.
Соглядатаи докладывали о движущихся на выручку противникам сил с соседних городов, но все они вместе были крупицей соли в озере, по сравнению с надвигающимися на них полчищами захватчиков. Только вот армии нужно было что-то есть, а деревни на пути пустели задолго до их прихода. Народ забивал скот, увозил провиант и прятался в леса, откуда достать кого-то, не зная окрестностей было только себе в ущерб.
– Нам   предстоит еще много дней пути, а силы батыров на исходе. Продолжая отдыхать в холодных сырых лагерях полуголодными, мы растеряем понапрасну одну треть войска, – спорил с предводителем самый решительный и самый старший из военачальников.
– Ты предлагаешь повернуть назад и покрыть мое имя позором?
– Я говорю открыто, что думаю, а не льстиво лгу в лицо, а за спиной осуждаю твое решение, Чайзат. Да, твой позор сохранит жизни многим воинам и не обескровит наши отряды.
Молодой предводитель запальчиво с головы смелого батыра бурек рукой смахнул, только куньи хвосты в воздухе махнули и сиротливо осели на грязном походном ковре. 
– Не боишься, что и твоя голова так же ловко от туловища отделиться. Обвиняешь других в нечестности? Мое имя под ногами растоптать готов. Докажи свою правду или умри.
– Речи, другими сказанные, предъявить не сумею. Но дай мне пару дней, обосновать слова свои.
– Даю. Но живым без доказательств в мой шатер не возвращайся.
– Лагерь могу покидать на время?
– Можешь. Но дозорных предупреди, чтобы за побег не посчитали.
Все бы ничего, но разговор между двумя недостойными ушами оказался подслушан, а весть о минувшем споре и последующем уговоре разлетелась по лагерю. О ком военачальник поминал, угрозу почуяв, недоброе замыслили.
– Мы же при нем опасениями открыто делились, своим полагая. А он доносчиком оказался, – шептал стоя возле костра в ночи один из обвиняемых в инакомыслии.
– А ты припоминаешь, что его верный нукер сам напросился расположение отрядов вражеских изучить и не вернулся. Что-то хитрит наш старик, – отвечал другой, нервно переминаясь с ноги на ногу. 
– Проследить за ним надобно.
– И чем это нам поможет?               
– Да хоть тем, что раньше других узнаем о помыслах. А ежели чего, так верный человечек мой замолчать ему поможет навсегда. В такой неразберихе принять за лазутчика кого угодно можно.
– Пусть твой человек не торопиться и действует с осторожностью, до последнего руки на старика не поднимает. Мы ж первые под подозрением окажемся, крайнюю меру осуществив.
– Не трясись. Знаем теперь с какой стороны беды ждать.
Далекая холодная луна, пробиваясь сквозь плотные покрывала туч, была единственным свидетелем состоявшегося сговора.

Глава 29
Ардан, стоя на высокой башне своего величественного терема, оглядывал непроходимые леса вокруг. Вековые сосны и кедры, припорошенные легким снежком, замерли седыми волнами в освещении белых льдинок звезд. Тишина и покой царили вокруг для неискушенного взгляда. Но стоило взглянуть полозу на дальние границы соседей, как глухая боль ржавым железом проходила по жилам, вызывая судорогу негодования и отвращения к сущности населявших землю существ. Отчего вам не живется в мире и согласии? Зачем вы с бессмысленной жестокостью жизни кладете на пути к своим продиктованным ненасытной жаждой власти целям? Не уготовано ему правду свою до иных правителей довести – правит временно за брата.
Их Таежное царство развивалось, ширилось и процветало, благодаря своей недоступности для любых захватнических походов. Не пройти тропами узкими по земле, не проползти под ней большим отрядам. Но в том и беда их была, что помощь оказать нуждающимся они не в силах. А ежели соседи падут под набегами врагов, так и глухие стены лесов вместо защитной преграды, узилищем для самих станут.
Луч северной звезды упал на шпиль, столбом света встал на миг и рассыпался легким звоном бубенцов – значит наступила полночь. Город, окруженный неприступной каменной стеной, умиротворенно спал. Над крышами добротных домов с широким подворьем вились тонкие белесые клубы дыма от печей, тихо несла свои воды вовсе незамерзающая речка, питающая население чистейшей водой из пресного глубинного моря с давних времен. Сторожевые совы глухо ухали и вертели своими лупоглазыми головками по всей округе.
Ардан еще раз взглянул на приближающиеся к людским поселениям огни походных лагерей, вспомнил милое и задорное личико Зарянки. Не знает она, какая страшная угроза нависла над ее родными, над расписной деревенькой на берегу речки, над добром их небогатым. Если б не Куль-отыр, рвущийся покорить все живое, не посмотрел бы богатырь на договорные запреты, и непременно вмешался – защитил бы род людской. А так, своя задача, не решаемая доселе, покоя лишила.
Шагнул правитель в тоннель, малахитом выложенный, ступил на движущуюся панель и спустился в подземные чертоги. Скоро в тайный зал прибудут волхвы с новым пророчеством, от которого будут зависеть дальнейшие действия союзников.
Старцы себя долго ждать не заставили, явились все трое разом, возникнув ниоткуда в центре перед троном, предварив свое прибытие запахом грозы.
– Здрав будь, царь! – произнес старейшина.
– Брата моего Дарму царем величать будете. По имени ко мне обращайтесь.
– Все обиду таишь, Ардан! – возмутился сизый волхв.
– Нет, не таю. Но чужой трон мне спину холодит.
– Ты богатырь, а не девка – перетерпишь, –  усмехнулся, черный волхв и перекинул Ардану свиток, вылетевший из его широкого рукава.
– Что это?
– Донесение от северных соседей. Неладное у них твориться, зима чудит, мороз летом все живое сгубил, птицы птенцов не вывели, звери потомство не народили, рыбы икру не наметали. Вымирает край вдоль всего побережья холодного моря. Ледяные щупальца в глубь земель продвигаются, неровен час и до нас дотянуться смогут.
Ардан свиток развернул, на нем послание водой голубой потекло и испарилось.
– Что ж за времена такие настали! – сокрушался молодой правитель. От одной беды не знамо, как устоять, так другая в дверь стучит. Что там духи предвещают?
– Молчат, они. Прогневили мы их, или сказать нечего не имеют.
– Молчат! – Ардан аж с трона сбежал, к волхву подскочил и в лицо ему выкрикнул, – А вы чего на них пеняли и меня от действий сдерживали? Войско Куль-отыра в разы возросло, пока мы с вами на чужие подсказки надежду лелеем. Древние духи защищать своих потомков должны, а не отмалчиваться за барьером предмира.
– Это еще не все, – прервал грозную отповедь третий волхв, и ударил посохом. Вылетели язычки пламени и заскользили по каменному полу, рисуя живую картину. Плененный царь Дарма, еле живой возле столба соляного под землей прикованный сидит, а перед ним приспешники лиходея казнь над богатырем вершат. Ардан за чуб себя схватил и с силой потянул от отчаяния и горя. Узнал он в казненном собрата по оружию – стража рыжеволосого, с коим прорывы из подземелий войска Куль-отыра пресекали. Видать не оправился до конца богатырь после последнего сражения и стал легкой добычей для отвратительных тварей, которые выперев пустые глазницы и присосав огромные пасти вытянули последние капли крови из обмякшего тела полоза.
Ардан, хотел было отворотиться, так невыносимо было ему увиденное, но волхв приказал дальше смотреть. Прозрачные извивающиеся тела кровопийц на глазах приобретали явственнее просматриваемые очертания и окрашивались в кровавый цвет.
– Они способ нашли, как монстров своих менее уязвимыми для мечей богатырских делать. Сталь заговоренная, против сородичей мечи неподъемные, теперь и на этих гадов подниматься не станут. Чем брать их не уразумеем.
– Скольких они уже так…? – слово «выпили» не шло из уст воина.
– Пока не многих. Открыто на охоту не выходят, тайком вылазки против ослабевших вершат. 
– Я Корилиппа вызову на совет, а вы на три стороны отправляйтесь, другим волхвам картину показывайте и пусть своих правителей к войне ожесточенной, не на жизнь, а на смерть готовят.  Отсидеться за стенами теремов своих никому не удастся. Ежели каждый сам по себе – вернее падем под тварями этими, чем всем скопом. А ежели победим – в холодных краях разрешать беду станем.
– Пойдут ли под твое начало другие правители?
– Пусть другого кого предлагают, решим на совете. Я во владычество не устремляюсь. Есть и поопытнее меня, кому первый меч держать под силу.
Старцы тянуть время не стали, а тем паче спорить, понимая, как ценно время в эти дни, и по одному исчезли, направляясь в разные стороны с тяжелой, порою невыполнимой миссией, объединить разрозненных правителей под одно знамя.

Глава 30
Айас, остерегаясь собственной тени и испытывая стойкое отвращение к себе, словно дряхлый сайгак, пробирался по хмурому заснеженному лесу, оставляя по пути черные глубокие отметины своих следов. За ним ковыляя и стеная на свою бабью дурь увязалась Лада. Чувство вины перед этой наивной и горячей молодой женщиной не позволяло ему оставить ее вот так просто меж жалкими посеревшими стволами облетевших берез. Долго тащить ее он за собой не намерен, при первой возможности спровадит в какой-нибудь деревушке переждать до родов. Расшитая рубаха ее родного мужа сжимала плечи, ворот душил, напоминая о предательском злодеянии. Зачем ему чужая жена? Трофей? Ясень к нему по-человечески отнесся, пока не накатило на него неведанное и не заставило меч поднять. Мог ли он почувствовать, предвидеть грядущее? Вряд ли.
Женщина со стоном в очередной раз поскользнувшись завалилась в прикрытую снегом грязь и разрыдалась.
– Сказал же след в след чтобы шла, – отчитал батыр спутницу. – Вставай, не вались словно корова.
– Когда бежать помочь просил с коровой не сравнивал, – еще истошнее завопила Лада, зажимая грязным кулаком рот, но рыдания с новой силой рвались наружу, разрывая горло.
– Не думал, что за мной уцепишься.
– А куда ж я после содеянного?
– Куда и все такие как ты – головой в омут, – брезгливо бросил батыр. – Дите только невинное жаль сгубить.
– Зачем же обнимал, коли я тварь для тебя такая?
– Сама пришла, чего не обнять было.
Лада вину свою сознавала бесспорно. Только вот милый прежде муж Ясень казался каким-то далеким и невзаправдешным, а этот грубый воин манил, словно спелая малина в голодный день. Не было у нее сил противиться своему влечению, и не столько ласки его неумелые грубые надобны, сколь просто быть рядом, слышать говор чудный, и видеть пронзительную черноту глаз. Она и прежде до парней бойка была, а тут словно приковали ее чары любовные к врагу-супостату, нутро за им тянется и ноги сами в след бегут. Далече ли она за ним протопчет землю? Насколько мочи хватит или пока не прогонит с глаз долой. На памяти всплыл добротный дом Ясеня. Уютно, тепло там жилось в полном достатке. Ради чего все оставила? Нету ответа.   
Вышли на широкую дорогу. Погони покамест не ждать. В столь ранний час стражи не очнуться от зелья сонного и тревогу не поднимут. Лада, привычная к узким тропинкам, да дорожкам, где две телеги с трудом разъедутся, дивилась этому пути, проделанному для торговых караванов, по которым купцы со всего света товары на торг свозили. Это ж надо столь деревьев порубить было! Широкая спина маячила впереди, время от времени останавливаясь, поджидая ее неуклюжую. Вдруг Айас замер, насторожился и в два прыжка очутился возле нее.
– Веди себя, как сговорились. Скажешь: идем к родне.
– Да кто тебя спросит. Всяк о своем пути горюет.
Так и случилось, как молодая женщина предвидела. Телега, спокойно поскрипывая и временами проваливаясь в дорожную распутицу, медленно проползла мимо, разбрызгивая с колес брызги мокрой грязи. Поначалу Лада боялась поднять глаза на путников, но как только топот и скрип чуть отдалились, взглянула на отъезжающих и словно душу ее опалило огнем: она узнала Ветринку, уловила неподвижный отсутствующий взгляд, устремленный в сторону дома, сгорбленную от безысходности спину. Конем заправлял, судя по знакомому завитку на затылке, Гридя. Это надо ж в таком неурочном месте свидеться с бывшим возлюбленным. Едут в сторону заставы, очевидно дружине на подмогу. По всему видимо, счастливой жизни в семье мужа разлучница не снискала. А ведь когда-то они были подружками, по малолетству вместе за ягодами ходили, куколок из цветов вязали, да украдкой за купающимися в речке парнями с девками подглядывали. Развела жизнь в разные стороны – слова молвить нельзя при встрече на чужбине.
Ветринка задней мыслью спохватилась: а не Лада ли на дороге осталась. Нет, показалось верно. Чужой молодец с той, не Ясень. И чего это ей соперница, побежденная, привиделась? Может стряслось чего? Давно Ветринка вестей из посада не получала. Тосковала она сильно по жизни девичьей в родительской заботе и любви. Выйдет бывало из деревеньки мужниной, сядет на пенек и всю грусть-тоску свою песней громкой выльет. Все пела, пока душу не освободит, и только потом домой приплеталась, чтобы упреки несправедливые да побои напрасные вновь терпеть. А куда деваться? Нет такого права от мужа жестокого да вздорного домой воротиться. А как холода пришли, так и выйти некуда стало. Все со двора не сходила пока Гридя, наконец, не засобирался на заставу, а тут даже сама его сопроводить с провиантом напросилась, лишь бы с родней его наедине не оставаться. Сестрица его злющая даже плюнула в след от горечи, ей же самой теперь по хозяйству управляться придется. Затянула женщина негромко да протяжно песню печальную.
– Завыла опять. Всех волков в округе распужать решила, – огрызнулся муж, кнутом погоняя усталого коня.
Следующими на дороге повстречались телеги груженые скарбом бежавших от места грозящей битвы людишек. Бабы с дитями, да старики в основном. Никто не останавливается, ничего не говорит, печаль да боль у каждого своя. Это ж надо дома свои покинуть, ворогу на разграбление оставить. Задарма никому ничего не далось, все своим трудом наживалось, а теперь вот только самое необходимое взять пришлось и бежать куда глаза глядят на чужую сторону. Как примут их?
Лада осмелилась у старушки, с посохом медленно бредущей за возом с лошадкой чахлой, спросить: далече ли до заставы.
– Одного дня пути хватит. А ты куда брюхатая собралась? Мужику своему в тягость только будешь. Воротись пока не поздно. Нечего бабам рядом с воинами делась, – поучала подслеповатая бабка, косясь на молчаливого здоровяка, стоящего поотдаль.
– Поди и не будет сражения, – с надеждой  произнесла Лада, раздираемая противоречивыми чувствами: с одной стороны страх за Айаса, с другой мучительные терзания за сторону свою родимую, людей с измальства знакомых.   
– Дура ты, – одернул в сторону спутницу батыр. – Когда Чайзат добычу чует, его не остановить. Сметем мы разом своей конницей все ваши укрепления. Еще пройдем до полудня, а там найдем, где тебя оставить.
– Как так оставить?!
– Ты же не думала, что я тяжелую чужую жену в стан наш приведу, другим батырам на посмеяние?
– Значит все? Расходятся пути-дорожки наши?
– Поглядим. Может и вернусь за тобой, как порубим вашу рать. Ежели другую краше по пути не встречу.
– Не воротишься, чего уж там говорить пустое. Сердцем чую. Толькой как я без тебя Айасушка на свет белый глядеть стану?
– Вернусь, – немного подумал батыр и продолжил, – я ведь не спроста тебя углядел в тот день. С братом своим лицом ты очень схожа.   
– С братом? – ахнула Лада. – Как же так? Пропал братец мой ненаглядный много лет назад. В лесу сгинул.
– Не сгинул. Раненого его подобрали, кто и не знаю, выходили. К нам он попал рабом своенравным да непокорным, зато навыки врачевания при нем были. Выходил он меня после сражения, к жизни вернул. Много дней я в пещере прохладной у него провел.  Белотур все про двух сестер своих поминал, отца с матерью, да бабку старую. Я  тебя в одной из сестер сразу и признал.
– Где?! Где он?! – Лада с такой силой вцепилась в рубаху батыра, что ворот расшитой затрещал на могучей шее.
– В горах, в пещере врачеванием занимается. Дар у него.
– Как так? Ворогов наших спасает!
– Кто кому враг, это как поглядеть. Наши соглядатаи умирающего его подобрали, когда свои предательски в спину стрелу вонзили. Добычу, сказывал, не поделили.
– Быть того не могет! – запротестовала женщина, а потом спохватилась – Кто ж лиходей такой у нас в деревнях оказался? 
– Про то не ведаю. Сама расспросишь при встрече, если свидитесь.
У молодой жизнь вмиг новой целью задалась: брата родного повидать, узнать пошто он весточку родным не прислал. Стыдно видимо. Выходит он и позор сестры понять и простить сумеет, и как к Айасу подход подобрать подскажет. 
 
Глава 31
Темно и неуютно в змеином заточении девушке, совсем недавно боялась она свадьбы богатой с царевичем нелюбимым, а сейчас поболее того своей участи не рада. Как так перстень тот, будь он неладен, в ее сундучке оказался? Подкинул видать кто-то. А кто? Многим Зарянка не к месту в тереме пришлась. Многим ее чистый взгляд и слово правдивое попереком пришлись. Это там наверху. А тут в подземельях, на удивление, она нашла поддержку среди неродовитых и не имущих многого жителей полозьего царства. Простой народ проще в своих взглядах и отношениях к людям оказался, не было ни презрения, ни превосходства. Наоборот, оказалось, некоторые верили, что брак с людской девушкой сможет спасти царский род от вымирания и племя их от истребления или порабощения другими народами. Стражи подземелий Ардана теплым словом вспоминали, справедливый, мол, был и не заносчивый, выслушать мог о бедах любого, да и помочь чем суметь. 
А кроме того вьюноши после учения часто по подземельям шныряли, от наставников прятались. Так Зарянка и познакомилась с пасынком Айленки, который ее чуть с ног не снес, налетев из угла перехода. Длинный тощий малец с голубыми как полуденное небо глазами смотрел хмуро, в глазах печать недетская, боль предательства и разочарования раннего. Показался он девушке зверьком таким диким, всеми заброшенным, пытающимся свое место в мире этом определить. Разговорить паренька такого непосильного труда стоило болтливой прежде Зарянке, что она в конце засомневалась: ладно ли поступает. Привык парень молчать, так может ему так лучше и проще. Но оказалось не напрасно: на следующий день Деян сам разыскал девушку и даже поведал о своем опасении, что мачеха с его шеи ключик от заветной двери снять могла, пока он спал беспробудным сном. Но зачем оно Айленке надобно?   
Дядька царевича Агний часто наведывался в подземелье, Лексу допрашивал в его убогом узилище, прощения молить у царевича уговаривал. Но зазнавшийся и никак не осознающий свою вину родич в его присутствии вел себя вызывающе, из последних сил крепясь в своем величии. Думал стражи не доложили тому, как воет он от страха и бьется в стены неприступные от отчаяния, когда остается в одиночестве и холодной сырости, к которой не привык.
После пустых толков с родовитым стяжателем Агний непременно находил Зарянку, где бы он не находилась и поддерживал своим напутствием, ободрял, а однажды принес веточку последней красной рябины с перезрелыми и потрескавшимися на морозце сочными ягодами. Человечка на него зла не держала, была приветлива, хоть и удручала ее возведенная напраслина.
А в этот день, какими-то путями неведомыми к ней кузутик пробрался. Все его недовольное прежде выражение мордочки поменялось на радостное, как только завидел девушку в полном здравии. Бросился он к ней, копытцами по камням постукивая, весело похрюкивая, и едва не растянулся в небольшой луже из просочившейся через грунт воды.
–  Одно только название, что терем царский, – завопил он возмущенно, – а порядок навести, как надлежит, не могут. Вот посмотри сколько паутины и плесени по углам развели.
– Кузутик, милый, я так рада тебя видеть! – успокаивала маленькое существо Зарянка.
– Правда-правда рада?!  Очень-очень?!         
– Очень рада. Но как ты смог сюда пробраться?
– Нашел тайный лаз, о котором, видать, и сами полозы позабыли. 
– Выведу тебя наружу и пойдем лесами пробираться в твои края, пока морозы студеные не установились в своих правах.
– Благодарствую, дружочек мой, но не пойду я в бега оболганная, пока истины не дознаюсь.
– А чего ее дознаваться: ведьма Айленка с водницей Лучезарой сговорились тебя от трона и венца царского отвести. Серебрянноволосая сама на место подле Звенислава метит, спит и видит себя царевной. Только вот не знает глупая, что в роду полозов бракам с их породой места нету. И потомство любовь с ними не зарождает. Испокон веков сложилось.
– Откудова ты столь всего знаешь? – удивилась девушка, и усаживаясь на резную скамью у единственного в подземелье узкого оконца под потолком, пригласила присесть приятеля своего.
– Так я за Лучезарой проследил в тот самый день, когда она под покровами невидимыми в учебные залы проникла и за потаенной дверцей перстень тот добыла. А ключик ей баба-ведьма самолично передавала.      
– Что же ты мне раньше про то не сказывал?
– Так я не думал, против кого они заговор удумали. Да и в немилости ты у меня была в ту пору, – сказал, а сам сконфузился, мордочку сморщил, глазки вниз опустил. Стыдно ему вдруг стало, что обида его способствовала беде, в которой оказалась Зарянка.
Девушка такое раскаяние заметила, на копытца, нервно трущиеся друг о друга ладонь положила, и пожала успокаивающе-примирительно.
– Ты же не бросил меня в беде, на том и спасибо!
Сорванец подуспокоился, глазенки заблестели хитрым блеском, по всему было видно, что он задумал какую-то пакость.
– Кузутик, рассказывай, – потребовала узница.
– Потом узнаешь. А сейчас пойдем, я тебе проход тайный укажу – вдруг сгодиться при нужде.
Заинтригованная Зарянка пошла следом за довольным существом. Запомнить все переплетения коридоров было сложно, но за время своего заключения она уже не плохо ориентировалась в этой паутине. Но вот они подошли к лестнице на верх, в углу возле нее в непроглядной темноте оказался тот самый лаз. Почему она его раньше не замечала?
– Я же вырос под землей и глаза мои видят лучше ваших, – пояснил маленький спутник. – Наклоняйся, тут балка низкая, того и гляди лоб расшибешь.
Они сделали несколько шагов вперед и остановились, впереди было слышно журчание воды и сильнее ощущалась влажная прохлада.
– Ручеек там подземный проделал себе путь, пока периода разлива нет по камешкам проскочить можно. Весной перейти не удастся.
– Может статься и обойдется, не понадобиться мне по подземельям в одиночку шастать. Теперь не знаю, что делать с теми сведениями, что ты поведал. Как указать на виновных во лживом обвинении?
Кузутик сморщил свой лоб и старательно потер копытцем, потом еще и еще.
– Хм. А как ты докажешь, что это они, ежели про меня не расскажешь? А про меня сказывать нельзя, – удрученно ответил он.
– Вот в том и дело, что знать-то я знаю, а поделать с этими знаниями ничего не смогу.
Ступили они в широкий коридор и побрели к темнице, всяк о своем кручинясь. И того не заметили, что с верхних ступеней лестницы за ними вужалка Варвара наблюдает. Она родича своего Лексу навестить было собралась, а по пути голоса из-за лестницы раздающиеся услыхала и так о тайном проходе разузнала. Вспыхнула надежда спастись от замужества нежеланного и не прогадать при этом, используя заключенного стяжателя, у которого богатства за пределами царства неведомо сколько схоронено. Вужалка решила с решением не торопиться и за ночь обдумать все как следует, а потому повернула назад к себе в палаты, пусть родич помается, ожидаючи весточки от нее.

Глава 32
Холодные ледяные щупальца проникали все дальше и дальше вглубь леса, в котором в надежде укрыться от стужи прятались племена, потерявшие свои жилища под слоем ледяной корки. Густые меха одежд не могли дать тепло исхудавшим, обессиленным и голодным беглецам, валящихся с ног от усталости и становившимся безразличными к собственной погибели. Дружина заставы превратилась в нянек, собрав множество детей всех возрастов под крышей надежного бревенчатого укрепления. Скудные запасы еды делили понемногу, но и они рано или поздно должны были закончиться, а дети наоборот все прибывали и прибывали. Родители, только прознав, что их чадам есть шанс продлить существование, вели их с дальних краев и оставляли возле ворот, наблюдая издали: заберут не заберут.  Пока принимали всех – так старший дружинник распорядился.
Ясень с болью и тоской смотрел на чумазую разновозрастную детвору, ему передавались их страх, неуверенность и горечь утрат. Жутко было видеть их неулыбчивые лица, слышать бесшумное и редкое передвижение по территории: они не бегали, не шумели и не плакали – даже малыши. Они не просили есть, и только, когда взявший на себя ответственность за пропитание храбр зычным голосом зазывал за едой, в глазах вспыхивали искорки надежды. Они сегодня еще не умрут с голоду.
Очередной поход за дичью обернулся полной неудачей. Накормить новую партию прибывших было совсем нечем. Суп из прошлогодней травы, добытой под снегом вызывал боли в животе, но дети ели его безропотно. Ясень вызвался на охоту вне своей очереди, мочи его не было смотреть на страдания детворы. Вспоминал, как направляясь на заставу, представлял себя в бою с хитрыми и ловкими лесными врагами, а вон оно как обернулось. Какие ж они враги?
Долго бродил храбр по студеному лесу, не находя ни единого следа, даже малой птахи, ни то что зверя какого. Поняв бессмысленность своих скитаний, направился прямо к земному разлому, из которого в ночь его прибытия в края эти, выросла ледяная скала, отрезавшая за собой всю территорию позади и сделав неприступной для человека. Что там за ней молодец так и не узнал, а очень хотелось. Какая тайна не разгаданная там сокрыта? Пройдя шагов двести вдоль безмолвной, бесконечной белой глыбы, Ясень в порыве гнева ударил об нее мечом, раздался злой скрежет металла, словно клинок бился об наковальню и пошла с того места рябь дрожью во все стороны. Он ударил сильнее и посыпались на него сверху ледяные осколки острые, словно копья –  едва успел отскочить. Выходит – стена ему отвечает! Снял храбр рукавицу да к стене горячую ладонь приложил. Интересно же, чем ему стужа эта ответит. Постоял-постоял и понял, что совсем ничего не происходит, только рука замерзла. А вот что странно: в том месте где он ладонь прикладывал даже следа-отпечатка не осталось. Как был белый да гладкий край, так и остался. Понял Ясень, что лед этот, совсем не настоящий, и не из воды застывшей состоит. Вот под ногами снег, как снег, зажатый в кулаке – тает. Перепроверил свое подозрение и взял упавший ледяной осколок, сколько не держи – не тает вовсе.
Повернулся и побрел обратно на заставу, вину перед голодной ребятней чувствуя, и не заметил, как следом за ним зверь неведомый след в след идет, носом по воздуху водит – добычу чует. Ясень десяток шагов пройдет, а зверь мягкими лапами два ступит, осторожно так, не слышно, наслаждаясь предвкушением скорой сытной трапезы.
На храбра от усталости, голода и досады на отсутствие добычи напала вялость. Ноги не волочатся, веки сами собой на глаза опускаются, ножны болтаются и по бедру бьют напрасно – словно в полудреме, ничего не слышит, ничего не видит. Кругом белая однообразная бескрайняя пустота. Вот-вот свалиться храбр да уснет на дороге. Впереди верхушки леса синеть стали, собрал молодец волю в кулак и пошел на лес, как на ориентир и чудом почуял горячее дыхание за спиной. Резко вильнув в сторону и обернувшись увидел зверя невиданного: белый мех горой нависает, из черного носа пар валит, а глазки маленькие, злые, голодные так и сверкают кровавой жаждой. Зверь встал на задние лапы и зарычал как медведь, оскалив пясть с рядами острых смертельных клыков. Медведей Ясень частенько встречал, но не таких громадных и обычных бурых. А когти то у этого, какие огромные – словно клинки изогнутые. Мысли пролетали в голове отстраненно сами-собой. На страх сил не осталось, да и времени. Зверь стоит лапы задрав, орет, и ждет, когда жертва побежит, а он уж тогда ее и сцапает.
Поорал медведь, да и призадумался: что-то не так с этой едой. А Ясень тихонько меч из ножен тянет, сдаваться живым не собирается, примеривается: куда вернее ударить зверю. Хищник терпение потерял и в падении на четыре лапы зацепил молодца когтями своими. Запах горячей крови, проник в ноздри, и окончательно лишил рассудка. Повторный удар лапой отшвырнул жертву на несколько шагов.
Осознал молодец, что погибель его ждет неминуемая, и такая злоба взяла на все происходящее с ним в последнее время, как края родные покинул, что поднялся он на колени, непроизвольно, спасаясь от клокочущей в горле крови, сунул в рот обломок нетающей ледышки и, направив острие меча на врага, приготовился к последнему своему удару. В опустившейся на мгновение мертвой тишине слышны были удары сердец и надрывное бурлящее дыхание зверя. Вот огромная лапа замедленно поднимается и нависает над головой человека… Что произошло в дальнейшем, какая непостижимая жестокость, невероятная ненависть вселились в храбра, он не помнил. Очнулся над телом поверженного врага с многочисленными кровавыми ранами и ужаснулся самому себе. Оборотился он что ли сам в зверя какого лютого? Постоял и вдруг осознал, что не своей силой он совершил содеянное – окаянная ледышка тому виной. Сплюнул ее на окровавленный снег и словно зачарованный стал наблюдать, как наливается кровью бело-прозрачный осколок смерти.
Нескоро придя в себя Ясень схоронил часть добычи, а другую, уложив в заплечную суму собрал на заставу. Несколько раз, проходя мимо красного осколка, замирал: а ведь благодаря ему он жив сейчас, и скоро будет сыт. С собой взять не решился, слишком страшила неуправляемая сила зла, которая его охватила, а вот припрятать рядом с мясом –дело другое.
На заставе утроили маленький пир. Все наконец-то наелись жирным наваристым бульоном с мелко-порубленными кусочками свежего мяса. Неуверенные детские улыбки от сытости рвали сердце на части, когда храбры наблюдали, как тоненькие грязные пальчики вынимают крошечные мясные клочки и медленно, смакуя момент, отправляют их в рот.
Старший в дружине видел, что Ясень чего-то не договаривает и чурается расспросов об удачной охоте, хотя по праву мог бы гордиться собой, но наседать не стал.  Рано или поздно – все проясниться, а раны на теле в свое время затянутся в толстые неровные рубцы.

Глава 33
Она была достаточно красива и знала об этом. А еще она гордилась своим происхождением, поэтому, когда заметила какой страстью наполнен взор храброго Чайзата, обращенный на нее, сразу смекнула, что можно поиметь, а чего можно лишиться. К богатым обильным дарам она была привычна, никак купеческие караваны через их город круглый год ходят, – чего нового может преподнести ей вождь степных батыров?  Но обещание добыть головной убор, расшитый речным жемчугом, и ожерелье в придачу, приманили ее женскую сущность. Желание блеснуть богатыми уборами перед завистливыми красавицами восторжествовало. Пусть добывает, в жены ее отец все равно другому батыру обещал и богатый калым уже принял.
Внизу глашатай объявил о закрытии ворот, сразу усилились шум и гомон множества голосов, еще не успевших свернуть торговлю или разрешить намеченные дела.  Плата за ночлег в городе с ограниченным пространством между скал была огромной по меркам мелких торговцев и путников, которые не имели возможности ее внести, а за неоплату попадали на изнурительные работы в штольнях.  Поэтому, как только разносился призыв закрыть ворота, десятки арб, сотни вьючных животных устремлялись на выход, но, как правило, какой-нибудь нерасторопный замешкавшийся торговец или случайный проезжий оказывались во всеобъемлющих лапах местной стражи вскоре после грохочущего падения тяжелого окованного деревянного затвора в крепкие петли ворот.
Красавица выглянула в оконце и заметила обращенный в ее сторону взгляд молодого военачальника. Ей льстила его раболепная восторженность и привязанность, нравилось наблюдать за молчаливыми сердечными томлениями. Ему безродному стоит благодарить судьбу за право видеть ее лицо и временами сопровождать в бешенной скачке верхом на коне по предгорным просторам. Какой-то шум привлек воина, и он нехотя, позвякивая снаряжением, направился в сторону дороги, временами оглядываясь и словно прося прощения за то, что прежде времени пришлось покинуть добровольный пост.
Солнце садилось за вершиной горы, окрашивая горизонт сизым цветом, когда в высеченные в скале залы прибыл древний волхв из лесных краев от царя полозов и завел разговор с вождем племени о темных делах, происходящих под их ногами глубоко в земной коре. Говорил горячо и долго: посланец уговаривал встать в ряды объединенной армии и занять центральную позицию в противостоянии с призрачными врагами из Лайласа, а вождь опасался положить всех своих воинов в первом же бою и потерять племя на веки вечные. Хотя, если верить утверждениям волхва, в недалеком грядущем они всем скопом проваляться в подземелье на потеху свирепому и безжалостному злодею. Убедить предводителя смогли только огненные рисунки, поведавшие о происходящем в эту самую минуту, о плененном царе-полозе, и о бесчисленной армии, собранной Куль-Отыром и безобразиях творимых мерзкими склизкими созданиями вблизи выходов на поверхность.
Когда посланец отбыл, вождь расстегнул на плече застежку и скинул с себя давящий на горло парчовый плащ. Ткань шелестя потекла вниз и мягко опустилась у ног владельца, который пальцами оттягивал узкий ворот туники. Мысли о любимой красавице дочери не давали покоя. Как спасти ее от предстоящих ужасов войны? Озираясь на высокие розовые колонны, подпирающие каменный свод, вглядываясь в высеченные на них лики божеств, старый воин не находил ответа. Но вот свет от яркой звезды через балкон проник внутрь и упал на символ, означающий благополучие в браке. Лучшим решением будет не откладывать свадьбу до весны, а выдать Дильназ замуж в ближайшие дни, как только жених примет его конечные условия!  А до той поры, стоит отправить дочь к будущей свекрови под пристальное наблюдение и за наставлениями по части женских премудростей. 
Вскоре вести о предстоящих сражениях долетели до лагеря  Чайзата. Скольких коней пришлось загнать посыльному, о том известно только ему самому, но все что он донес полностью противоречило планам предводителя батыров. Как отказаться от похода и  повернуть назад? Как он своим военачальникам это донесет? А ежели двигаться вперед вопреки решению совета и скрыть донесение?    
Совсем не к месту в шатер зашел старый военачальник, с которым у Чайзата спор о доверии ранее произошел.      
– Повелитель, мой доверенный нукер явился с информацией о расположении войск противника, численности, вооружении. Ему даже удалось побывать в городище. Выслушай его.
– Заводи.
Айас вошел в шатер, уставился в потертые рисунки старого ковра, не смея поднять глаз на предводителя, пока не будет дозволено.
– Говори! – велел Чайзат.
Информация потоком лилась из уст опытного соглядатая, никто лучше его не мог оценить силы противника, его настрой и определить слабые места.
– Одного дня, утверждаешь, не понадобиться, чтобы порешить всю ихнюю рать?
– Так и есть, они разобщены, не организованны и действуют всяк сам по себе. Оружие тяжелое, эффективно только в близком пешем бою. Кого стоит остерегаться, так это лучников. Они меткие и быстрые, но колчаны их быстро опустеют и дальше мы снесем их своими стрелами.
– Сколько дней пути до них по распутице?
– Дней пять пройдем.
Чайзат не позволил нукеру взглянуть ему в лицо, чтоб тот не разглядел сомнения в усталых от похода чертах предводителя. Выйдя из пропахшего дымом сальных свечей и затхлостью шатра Айас вздохнул всей грудью. Рисунок на ковре так напоминал переплетения всей его жизни темными завитками и цветами кроваво-красных сражений, и только синие овалы, похожие на глаза Лады, разрушали единую мрачную картину бесплодной однообразности. Сегодня он отоспится, а завтра вернется к ежедневным изнурительным тренировкам, дабы ни о чем не думать и не сожалеть. И действительно, устало упав на потертую лежанку в общем шатре, батыр погрузился в глубокий сон без сновидений, душевных терзаний, и раздумий о грядущем.
Военачальник не посмел в присутствии предводителя остановить своего слишком ретивого нукера, полностью противопоставившего свое видение похода тому, о чем сетовал его господин, и сейчас с тревогой ожидал решения Чайзата и неминуемого нагоняя. Пять дней не так и много, если не пойдут ледяные дожди и не сделают непроходимыми узкие лесные тропы. Но бросаться в бой прямо с дороги усталым и голодным воинам вряд ли по силам. Побывавший в заключении, в одиночку пешим прошедший изнурительный путь Айас выглядел бодрее основной массы батыров. Да, у них численное преимущество, но у оборонявшихся есть знание местности, предусмотрены обходные пути и лазейки, а у   батыров только воля к сражению и жажда крови нукеров. Его личное подразделение уже поредело на треть. Духи  племен отвернулись от войска. Сколько живых останется в конце похода, не станут ли они сами легкой богатой добычей на обратном пути для более ушлых соперников?       

Глава 34
Городище опустело, одни бабы, старики да дети малые возле стен держаться, при малейшей опасности внутрь бегут, укрываются. Мужики по ближним заставам разошлись, большая часть возле той, с коей стороны враг надвигается. По  остальным – леса непролазные,  для конной армии не доступные, но малыми группами разрушителей могут заслать, шороху в тылу навести, поджоги учинить.
Галинкин муж в обозах на доставке провианта и прочих нужд крутится, дома почти не бывает. Все одной с дитем и хозяйством управляться приходиться. Ясенева сестрица совсем за ворота выходить перестала глупая – да разве ж ее кто винит в том, что с Ладой случилось?! Чай ее не один пленный батыр акромя Ясеня согревал, про их с Гридей шашни вся округа знала. Горячая она девка да ранняя, что ж верности супружней ждать, когда муж пропавший незнамо куда. А в том, что побег пленного удался – в том стражи виновны, нечего за похлебку горячего пропускать в холодную кого не положено. Это им мало за вину еще досталось, был бы воевода рядом – не пощадил бы.
Закинула она пацаненка своего на одну руку, в другую корзину подхватила, в которую приготовленные зелья да мази для заживления ран в глиняных бочоночках составила и вышла со своей ношей за калитку. Свежий снег, выпавшей ночью, хмуро поблескивал возле быстро намокающего подола, забивался в короткую валенную обувку. Путь хоть и не далечий до обозной площади, но по заметенной тропе вдвое тяжелее преодолевается. Кажется, или вправду крик ужасной птицы Коре доносится со стороны дубовой рощи. Что ж он окаянный так близко к  жилищу людей оказался? Слушает Галинка и чудиться ей в крике громком и страшном, словно предупреждает он о чем-то. Об опасности? Да конечно же! Ему оттудова сверху виднее чего ворог творит и где движется! Не побоялась молодая женщина ошибиться, бросила корзинку и с сынишкой побежала народ поднимать, воинов наставлять поверить ей. 
– Дуришь ты, везде тебе ворог чуется, – противился старший дружинник. Кричит он с зари, слышим, да близко не подлетает.
– Вот я о том и толкую, с коей стороны кричит – жди нападения. Народ надо за стены укрываться созывать и дозорных высылать.
– Ты мне тута не командуй. Чего это птице до наших забот дело оказалось?
– Знакома я с ним с измальства.
– Знакома и жива- здорова до сих пор? – усмехнулся воин.
Пришлось Галинке вкратце поведать, как дело было и что Коре по воле своей не желает зла людям.
– Ладно, конный дозор вышлю, а народ прежде времени не баламуть и не стращай.
Да только самой ей и делать ничего не пришлось. Посадские, как выезжающих за ворота дозорных увидали, молча до лесу проводили и тут же бурным пестрым потоком во внутрь городища за стены толстые хлынули, тонкие ручейки отстающих до полудня подтягивались. И вот что чудно, как только дозор вышел – крики ужасные, в небе не видимые тут же оборвались. А к вечеру дозорные возвратились с плохими вестями. Через реку за лесом отдельные вражеские части стоят и переправу по хрупкому льду обдумывают. Есть у них всякие хитрые приспособления с собой – наверняка, прорвутся к ночи. Никак про пути обходные через деревеньки дальние до тех мест беглый соглядатай поведал – вот и добрались незамеченными.
Испужалась Галинка за деревеньку Дуброву родимую, за близких своих, обошел их враг али нет? Как разузнать, что предпринять не знает. Захлопнулись ворота дубовые, железом подбитые, нету пути наружу. Народ толпится на улицах, на удивление притихнув в ожиданиях страшных вестей. Переговариваются шепотом.  Кому-то чудиться то запах гари, то стон земли от сотен копыт.  Старожилы одергивают: нечего, мол, поднимать переполох.
 Речники водяного заступиться молят: мол мы в твои реки да болота аккуратно ходили, не безобразничали да меру знали, с уважением относились, не допусти врага лютого во владения свои.
Другие к Чуру взывают, оберегами своими потрясают, заклинают не оставлять людишек слабых на погибель врагу безжалостному.
Так общими прошениями да призывами простояли до первого луча, озарившего верхушку многовекового дуба на опушке леса и не знают, чего принесет им этот рассвет, суждено ли встретить вечерний скорый закат зимнего солнца. Зябко на рассвете стало, потекли тихонько по избам и дворам, глядишь погреться удастся.
Дозорные глаза за ночь все проглядевшие в сон клониться начали, мочи нету как веки сами собой опускаются. Разнесли всем горячего отвару – бодрость поднять. Горько будет, ежели враг ночь спал-отдыхал, а они слабели, ожидаючи нападения.
Время шло. Вот-вот вернуться посыльные, за подмогой на заставу отправленные. А вдруг это маневр вражеский такой, укрепления их ослабить, часть рати к посаду выманив?
Старший уж и не знает откудова беды ждать. Ус нервно крутит, пальцами по щиту тарабанит, хмуро зыркает на всех из-под густых бровей. Душа болит за каждого ребятенка, за каждую девку, за дружинников безусых. Вот он, к примеру, хоть жизнью чуток насладиться успел, мудрость какую-никакую обрел, семьей пожил. А они?! Жизни толком не знавали, кроме посада да деревенек близлежащих ничего не видали, а одну участь со стариками дряхлыми разделят.    
Вдруг со стороны, с которой и не чаяли супостата дождаться, заметили верхового дозорного, несущегося во весь опор. Ворота спешным делом отворили, дружинника впустили и бросились к нему с расспросами.  А он с коня завалился, говорить не может, кровь в горле клокочет, а из спины легкая стрела степняков торчит. Стражники его под руки подхватили, держат, надеются хоть что-то вразумительное услыхать, но в диком взгляде уже смерть виднеется, а раненый только рукой исступленно машет, указывая направление. Так и завалился, ничего не пояснив, закрыл на веки ясные свои очи. Бабы завыли со страху и от горя, но быстро притихли под осуждающим и строгим взглядом старшего. 
Воины переговариваться стали, стоит ли выводить дружину и принимать бой за укрепленными стенами, подождав врага в глубоком овраге. Там конным тяжело придется: снег плотно лег, а в добавок ключи незамерзающие под ним бьют, землю с глиной в скользкую грязь обращая. Пешим ратникам сподручнее будет на краю буерака выбравшихся порознь из ловушки с мечом супостатов встречать.
На том и порешили: как только темнеть станет, бесшумно покинуть посадские стены и затемно встретить врага на подходе к городищу, а до того времени дружине дали время передохнуть. Изнуренные воины завалились прямиком во дворе, привалились на влажные бревна возле стен и понеся во все стороны разноголосый богатырский храп. Не спалось только старшему, на душе мрачной пеленой давило плохое предчувствие. Он проходил мимо отдыхающих, вглядывался в отважные лица, поминал каждого по именам и думал: на славное ли дело поведет своих храбров.

Глава 35
Ардан раненым зверем метался между стен с искусно вырезанными рисунками, увековечившими в камне истории былых славных дел Таежного царства. Уставившись в изображение своего прадеда в ужином образе, запечатлевшее его победу над отрядами кочевников на границе их земель. Прошли времена для славных сражений, грядущее видится в тумане за стеной ширящегося под ногами зла, и уже не так мила кажется ласковая прохлада родных глубоких недр.
Печалила богатыря не только малочисленность стекающейся тонкими вкраплениями со всех концов земли к воротам в Лайлас армии, но и ужасное положение отважной людской девушки в тереме Звенислава. Вчера не стерпел, проникнул он взором ужиным за стены, долгое время служившие ему домом, и ужаснулся творившемуся худу: узрел как Варвара родича своего Лекса выводила проходом тайным под горой из темницы, как неподалеку в маленькой сырой клетушке томилась ясноглазая людская девушка, теплым светом прошедшая по его истерзанной душе, как свесив печально голову его побратим – ужиный царевич внимал вдохновенным рассказам странного существа с копытцами и пятачком. Рассказы сопровождались активной жестикуляцией и хмурыми гримасами. Что такого непоправимого произошло за время его отсутствия в тереме? За что Звенислав упрятал в подземелье сородича и невесту? Ардан собрался было метнуться туда, но в это время возвестили о визите Корилиппа и повелитель был вынужден заняться более насущными и важными делами.
– От тебя жаром веет, словно ты из огня прямиком вышел, – приветствовал богатырь свергнутого правителя.
– Глубинный огонь стал подходить близко к нашим чертогам, никак Куль-отыр отворил запечатанные со времен сотворения земли запоры. Все ищет куда вода животворная стекает и где сила зла со всех племен и народов копиться.
– Не опасаешься, что он узнает твое предназначение, хранитель?
– Ежели и узнает, что с теми знаниями сделать сможет? Себе на пользу ему силу эту не оборотить. Не подвластна она никому из ныне живущих.
– Тогда скажи, как мой брат Дарма держится.
– Хотел бы тебя успокоить, но дела все же плохи. Без света и воздуха в изнуряющей жаре воля его колеблется, силы подорваны, равновесие душевное порушено. Все что удается предпринять, так это поддерживать его надежду на скорое вызволение из плена.
– Есть хоть небольшой шанс?
– Не стану лгать – нет.
– Как матери о том сказать?
– Она знает. Вроде всевидящий ты, а очевидного не замечаешь. Потому и посажен был волхвами Дарма на трон твой править, поскольку еще при рождении судьба его печальная известна была, в расцвете лет подвернуться тяжелым испытаниям и сгинуть заживо под землей. Потому и родители его холили и баловали пуще тебя, твердолобого.
– Они принесли сына младшего в жертву, чтобы род правителей не угас? – ужаснулся Ардан открывшейся правде. 
– Истинно так.
Ардан схватился за голову познав очевидное. Как он не понимал этого явного сам? Как мать могла так спокойно говорить о судьбе младшего сына? Она знала на перед, что ему уготовано! Несчастные их родители, бедный брат! А волхвы тоже хороши, неплохо свое участие в подлоге проявили. Он то – дурак и поверил, что недостоин быть правителем. Желчь сожаления горьким вкусом залегла внутри. Ардан по-своему любил брата Дарму, но ни разу не дал почувствовать эту любовь, ограничиваясь лишь простой заботой и участием в воспитании.
– Вижу, что совесть тебя гложет. Не растрачивай душу понапрасну. Дарма знает, что дорог тебе. Сейчас важнее не допустить новых бесчисленных жертв армии хищников Куль-отыра.
– Что ты скажешь о превращении твоих бестелесных сородичей в кровопийц? Ты знал о такой возможности ваших натур?
– Нет. Это вы можете оборачиваться, мы же устроены намного проще, как все первородные в древности. А может никто раньше не пробовал становиться хищником. Но ты знай, оборот этот недолгий. Хватает на полдня, а дальше им снова пополнять кровью свои утробы требуется. Учти это при планировании сражения, не давай им возможности насытиться жертвами.
– Сражение! – воскликнул Ардан в отчаянии. – Ты видел сколько всего ратников встало под наши знамена? Это не сражение будет, а побоище. Каждый понимает, что идет на верную погибель. А не принимать бой шанса нет. Кора земная вскоре взорвется от полчищ, кишащих под ней злодеев.
– Часть вражеской силы я перетяну на себя и перенаправлю в твердыню стылую, а мои приверженцы зайдут к Куль-отыру с тыла, ударят по предателям чести древних первородных, забывшим праотцов своих, отвернувшихся от братьев. 
– Много ли вас?
– Сколько есть, все примут бой до конца.
– Волхвы еще не возвратились, верят что смогут привлечь на нашу сторону дополнительные силы. Стоит ли обождать, как думаешь, хранитель?
– Не стоит. Если и найдутся отчаянные головы – подтянутся. Волхвам ничего иного не остается, осознают они свою вину, что не учли опасность заточения негодяя в наши тихие чертоги и дали ему огромный шанс на победу. Когда планируешь выступать?
– На днях, бывший друг и бывший же соперник весть направил, что поворотил свое войско к нам на подмогу. Его воины лучшие, из всех что мне приходилось видеть. А духи древние страх наведут на слабые в преданности умы твоих соплеменников.
– Приходилось мне встречаться с ээзи в боевом обличии, верю, что щупальца у многих опустятся и пасти закроются при столкновении с ними. А соседний правитель твой ужиный, что-то не торопиться воинов своих направлять.
– Толку от них, в боях не обученных? Под ногами только путаться станут. Стражи их храбрые присоединятся, обернувшись полозами, мигом как в бой вступим. О том давно сговорено было. 
– Тогда – жду сигнал.
Корилипп выполз из холодного зала, чувствуя, что совсем отвык бывать на поверхности. Вспомнил как любил в юности кататься со снежной горы, скользя на крепком гладком панцире, и вздрогнул от воспоминая ощущения холода. Слабеет. Ему бы тихо к уходу готовиться, а не в бои ввязываться. Только вот не на кого тайну хранителей оставить. Прежде считавшийся достойным – пал как предатель, а нового сыскать негде.      
Ардан, проводив гостя, велел раскрыть все окна настежь и глотнуть свежего воздуха. Его взгляд устремился к Зарянке. Девушка, как и прежде, сидела на лесенке под узким окошечком и смотрела на виднеющийся лоскуток хмурого серого неба, теребя край полотняной рубахи из отчего дома, согревающей в холодной темнице лучше всяких подбитых шерстью царских убранств. Она слышала, как негодовал старый Агний, как лютовал Звенислав, узнав об удавшемся побеге Лексы, устроенном Варварой. Про нее в суете все словно позабыли, и предоставленная сама себе она устало ждала правосудия, временами с надеждой поглядывая в проход, обнаруженный кузутиком. А не шагнуть ли ей туда в манящую свободой неизвестность пока еще не поздно?
Сверху донесся звук осторожных шагов, по которым пленница признала юного Деяна. В последнее время он часто спускался в подземелье, найдя в человечке родную душу, с которой находясь рядом можно просто уютно помолчать. Ноне подумать про побег не получиться.