Языком человека

А вот уже возвращается тот состав. Так, сегодня нумерация идёт с хвоста. Удивительно, как же быстро прошло время! Казалось бы, только недавно глядел ему вслед, когда он торопливо набирал скорость навстречу слабеющим потокам тепла с горизонта, словно боясь потерять солнце из виду. Сколько же запыхавшихся верениц стучащего металла пронеслось здесь за пятнадцать лет моей жизни! Уставшие закопчённые тепловозы десятилетиями продолжают тянуть пыльные вагоны. Мне знакомы все приметы, все особенности их примитивных форм, устаревших ещё полвека назад. Ох, как же много от этой стальной гусеницы шума! Хотя, если понаблюдать за пассажирами, нетрудно заметить, что она их вполне устраивает. Некоторые выходят оттуда с такими деловыми физиономиями… Значит, затхлый, оглушающе-ревущий транспорт им по вкусу? Или они притворяются (интересно, друг перед другом и передо мной)? Одни бегут к поезду, другие устремляются прочь. Занятно, а какие из них счастливее? Я всегда вглядываюсь в них, но мне никогда не удаётся понять внутренность их голов. Думаю, я счастливее их, ведь мне не приходится несколько раз в году, в жару и холод перемещаться внутри грохочущих железных клеток, мчащихся в парах креозота и прочих человеческих отходов. Определённо, моя участь завиднее.

Немало мне встретилось красивых лиц и чудесных душ, чья доброта останется навсегда со мною в сердце. Но чаще сквозь телесную оболочку проходящих я ощущал глупую, самонадеянную, жестокую наполненность. И подтверждением тому служили её плоды — людские отношения, выходящие за рамки людских. Это ведь сущее саморазоблачение! Они вообще понимают, что подобным поведением выдают себя с головой? Неужели им всё равно? Неужто они превратились в примитивные организмы, которые не обременены совестью, состраданием, стыдом, в конце концов? Я всегда думал, что стыд является сугубо человеческой привилегией, но, выходит, многим он без надобности. Каких только сцен не увидишь, сидя вон там, на крайнем сиденье в зале ожидания. Вчера она била его своим костылём, да так неудачно перед очередным ударом размахнулась, что костыль пронёсся мимо цели, в результате чего её туловище поскользнулось и рухнуло. Но главное произошло дальше. Несколько присутствующих подбежали ей помогать. То есть до того они не сподобились помочь её жертве, ну, хотя бы словом неодобрения в адрес рассвирепевшей. Нет. Им стало жалко обидчика. Наглого, зарвавшегося обидчика! Но затем случилось и вовсе не вообразимое, с моей точки зрения: к числу радеющих о здоровье насильницы присоединился сам побитый, поспешивший с извинениями поднимать её тело — да такое тело, которое, видимо, обычно служит прототипом для изображений на банках тушёнки. Может, на их род негативно влияет постоянная тряска в поездах между городами? Не потому ли они так мечутся, что не могут найти счастье, не понимая, что оное счастье сами же и отталкивают, когда из раза в раз культивируют в себе злобного, нетерпеливого, несдержанного, хамоватого, мстительного, агрессивного, злопамятного, эгоистичного, алчного, завистливого, беспринципного, бессердечного обезличенного индивидуума? Занятно получается: у меня нет образования, однако данные характеристики психики мне хорошо известны. Не находится слов для выражения удивления, когда начинаешь подозревать их в тотальной, беспросветной глупости, о которой в первую очередь свидетельствует неосведомлённость в вопросах собственной же психологии! Между прочим, у меня приличный словарный запас, успевший сформироваться за пятнадцать лет обитания в таком злачном месте: я слушаю водителей, летом — радио в машинах через открытые двери, сотни и сотни пассажиров, разговаривающих друг с другом и по телефону, захожу в магазины, запоминая беседы покупателей с продавцами, также сотрудники вокзала вносят вклад в моё развитие. Итак, та семейная ссора произошла из-за его нерасторопности — немного он замешкался на кассе, вероятно, купил не то, что она требовала. И через мгновение ярость гарпии, обрушившейся на спутника жизни, превзошла все грани дозволенного. Откуда такое беснование? Если она здорова, то что тогда надо понимать под здоровьем как таковым? Однако масла в огонь абсурдизма подлила солидарность большинства с насилием над затюканным. Пусть даже он и сам виноват в своей забитости, но, если случившееся видится разумеющимся (коль оно этим большинством не осуждается), то каково их понимание самого разума? Чем всё окончилось, не знаю, потому что смотреть на унижение и самоунижение абсолютно не хотелось; я покинул зал, отправившись приходить в себя на свежем воздухе. Дабы не отдаляться шагами повествования с прилегающей территории, упомяну ещё один случай, произошедший чуть раньше, но уже на платформе. Маленькая девочка помыкала родителями и донимала своим бесцеремонным поведением каждого постороннего, попадавшегося в её поле зрения. Досталось и мне, ввиду чего с насиженным местом пришлось быстро расстаться. Бесстыжий ребёнок вёл себя вызывающе нахально, но он ребёнок, и ему можно, поддавшись порыву гуманности, простить отсутствие самоконтроля. Можно даже пойти ещё дальше и посочувствовать его участи появления на свет у людей, которые способны лишь на самовоспроизведение. Но быть родителями они не в силах, оттого их чадо беспризорно, хоть и живёт со взрослыми. Вот так — «хочу, если могу» и «чтобы как у всех» закладывают треснутый камень в основание любого начинающегося дела. В результате у родивших и родившихся всё идёт наперекосяк. Вдобавок шлейфом своего безрассудного равнодушия они ещё задевают спокойное пребывание других на земле.

По платформе я хожу уже целое утро. Немного замёрз ночью и поэтому решил погреться под первыми лучами солнца. На рассвете здесь очень умиротворяющая обстановка: нет толкотни, воздух чище, чем днём, иногда звучит привычный гудок. Может, стоит спуститься с перрона к остановке и прогуляться куда-нибудь? К тому же стало очень шумно, да и от чемоданных колёсиков в ушах надоедливо звенит. Надо уходить. Вернусь вечером, когда суета схлынет и можно будет побродить в одиночестве.

Вчера на том столбе внизу разместили объявление о пропаже человека. Пойду ещё раз взгляну. По-моему, пропала женщина, работавшая за той дверью на первом этаже дома напротив. Да, вроде она, правда, фотография недостаточно чёткая, но, думается, я не ошибаюсь. Время от времени мне доводилось видеть её, когда я сидел вечером на той лавочке, что на остановке, а она выходила с работы и возвращалась домой всегда пешком. Но несколько дней назад за ней приехал автомобиль, и, возможно, это как-то связано с висящим розыскным листком. Хочется верить, что она вернётся. Вот ведь как бывает, когда сблизишься с тем, с кем не следует даже разговаривать.
Дойду, пожалуй, до того магазина. Аппетит что-то разыгрался не на шутку. Он у меня, как говорится, волчий, хотя видеть мне приходилось только собак, ближайших родственников тех лесных. Но, полагаю, разница между ними не существенная. Пёс есть пёс — так рвётся к пище, что земля трясётся, стоит только запаху заползти к нему в ноздри. И уже его клацающие челюсти дробят кости и рвут кровавую плоть без пощады, только ошмётки летят по сторонам. Довелось пережить предостаточно памятных встреч с этими хищниками.

Так, мой знакомый прилавок. Ну… совсем повезло — даже женщина за ним правильная, та, что из двух добрая. Она всегда со мной обходительна, знает меня уже давно. Щедрость её безгранична: постоянно оставляет что-нибудь вкусненькое, за что я ей несказанно благодарен. Ладно, подкреплюсь и продолжу прогулку, благо день выдался погожий, душа истосковалась по делам, и пусть они у меня не столь масштабны, как может показаться, но ведь каждый живёт в соответствии с даруемыми ему возможностями.

Как всегда — переполненная остановка, с каждой минутой становящаяся похожей на потревоженный улей. В монотонный шум, поднимающийся над толпой, сливаются одно за другим негодование на вновь опаздывающий автобус. Мне приходится наблюдать за этим явлением уже много лет. Какая бы ни стояла погода — ноябрьское ненастье из снега и дождя, кусачий мороз, забирающийся под синтепон, жалящий зной, выжимающий последнюю каплю пота, или пулемётный залп града в сговоре с ливнем — всё повторяется: одни продолжают из года в год ждать, другие продолжают плохо относиться к своим клиентам. И я всё больше убеждаюсь в особом природном качестве человека издеваться и над себе подобными, и над окружающим миром в целом. Не далее как на днях двое подростков гнались за мной, зачем-то швыряя вслед камни. Один попал мне по спине. В тот вечер я много размышлял о планете, на которой вынужден жить. О людях размышлял. В частности, почему среди них так много сумасшедших и почему эти сумасшедшие ходят среди здоровых и добрых. Вероятно, это известно им самим, но я не нахожу правильного ответа. Да... нет. Они точно не знают, иначе бы давным-давно устранили причину своих мучений. С другой стороны, а как же они её устранят, если таковой являются они сами? Надо же! Как они прогневили Создателя, что Он попустил им бегать по кругу от самих себя?! Кстати, я знаю одного человека, который трудится в чёрной униформе (так узнают в нём руководителя, ну, или наставника в вопросах душевных и духовных). К нему прислушиваются, его мнения ищут, и по большей части почему-то не представители мужского пола. Он живёт через два дома отсюда ниже по улице и перемещается с работы и на работу на вызывающе дорогом автомобиле. Как-то он подвёз сюда на станцию своего, я полагаю, коллегу, поскольку они оба были в одинаковой чёрной одежде. Получилось, что его машина остановилась неподалёку от той лавочки, на которой я коротал время. Пассажир открыл дверь, но не выходил, так как разговаривал с водителем, и поэтому мне удалось услышать остаток их оживлённой беседы, переходившей в разгорающийся спор. Моему знакомому разъясняли, что грехи существуют не только для того, чтобы в них каяться, но и для того, чтобы с ними расставаться; что можно вполне обходиться вещами подешевле; что пьянствовать непозволительно тем, кто носит подобное одеяние. Затем, высказав слова благодарности, пассажир отправился к электричке. Мне оставалось лишь отметить удачливость того, кому не приходится слышать льстивые речи из уст ближнего.

Только что встретил как раз таки настоящего ближнего, поведавшего мне жуткие подробности своей судьбы. Сидя на дворовой скамейке, малыш горько и безутешно плакал, такой молодой и беспомощный, потерянный для всего живого, он выглядел средоточием чуждости в эпицентре равнодушного мира. Клыкастая пасть бытия уже нацелила на него своё чёрное нёбо, готовая проглотить его как очередную жертву осатанелости венца творения. Узнав о горе, приключившемся с ним, я пообещал, что не оставлю его и буду за ним приглядывать. Он тут же приободрился, как только осознал, что не одинок, что есть кто-то, кому он не безразличен. Мне больно, не могу вспоминать все детали им пережитого. Просто вначале этот беспризорник попал в приличную вроде бы семью, правда, они его выбросили; потом был подобран отпетыми алкоголиками, которые тоже его выбросили, только прежде изрядно поиздевавшись.
 
Что ж, ему и мне ничего другого не остаётся как продолжать жить. Завтра настанет следующий день, и, я надеюсь, мы с вами вновь будем рады увидеть друг друга на этих улицах. Пару минут назад добрая знакомая из привокзального киоска, что рядом со стоянкой такси, как обычно, дала мне вкусной рыбки, с которой сейчас иду к привычному месту в здешнем парке, где буду глядеть на заходящее солнце и с благодарностью вкушать свой скромный ужин в надежде, что завтра мир вновь встретит меня так же дружелюбно, как и я его. Именно здесь, на этом вокзале, ставшим моим домом на многие годы, меня родила и воспитала мама. От неё я узнал, почему надо относиться с любовью ко всему, что способно страдать. Помните, что кому-то может быть очень больно от ваших поступков, поэтому мне хотелось бы пожелать вам быть добрее и к нам, кошкам, и ко всем живым существам, тогда вы обретёте столь желанное счастье, о котором мне известно не понаслышке.