интеллектуалы обожествляли зло

Чижов Е. Б. Введение в философию математических пространств. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 296 с.

Современное научное знание основывается на процессе коллективной научной деятельности, подчиненной парадигмальным нормам, гарантирующим истинность научного знания. Предполагается, что деятельность научного сообщества должна устранять всякую личную, политическую или иную заинтересованность, кроме заинтересованности в получении действительных, достоверных знаний о природе; и что исследования, проводимые учеными, являются абсолютно правильными и истинными. Но парадигма в силу замкнутости и ограниченности той или иной науки создает крайний консерватизм специальности, и точка зрения, принятая большинством ученых, рассматривается обычно как истина в последней инстанции и становится символом Веры. Каждая парадигменная наука основывается на своих теоретических подходах, на собственных приемах исследования и анализа, на собственной терминологии. Нередко понятия и категории, используемые в данной науке, отождествляются с самой наукой, становятся ее монопольной собственностью. Наука является человеческой областью деятельности, и любая парадигма оказывает страшное моральное и этическое давление на любого ученого. В науке и околонаучных кругах работают те же люди, с их недостатками и пороками, что и в других сферах деятельности. Эти недостатки и пороки отдельных исследователей вносят свою лепту в достоверность и интерпретацию полученных научных данных. Ни в коем случае нельзя смешивать науку со знанием. Знание неизменно в своих началах, науки изменяются согласно взглядам той или иной группы ученых. Знание только тогда становится наукой, когда оно отвечает на правильно поставленные вопросы исследователя, причем эти вопросы должны задаваться и решаться в определенной последовательности. Но, по мнению философа К. Поппера, современная «наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теории поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «донного» основания. Если мы перестаем забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся, тогда, когда убеждены, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере, некоторое время выдерживать тяжесть нашей структуры» /1, с. 111/. Любое строительство здания необходимо начинать не в болоте, а на твердом фундаменте, и если уж на болоте, то, по крайней мере, сваи надо забивать в твердую почву. Эта твердая почва есть первоначало любой науки, и достоверность науки происходит из достоверности ее начал. Ничто не может быть совершенно познано до тех пор, пока не познаны первые начала, а также следствия из этих начал. Если же убеждения большинства ученых конкретной отрасли науки основываются на неправильных начальных монопольных парадигмах, то вся данная отрасль находится в дезинформационном поле. Как это не покажется парадоксальным, весь XX век можно охарактеризовать как век величайших научных дезинформаций. Он ознаменовался двумя эпохальными кризисами в двух основополагающих науках естествознания: математике и физике. Эти кризисы дошли до такой степени, что в 1989 г. в Америке был проведен симпозиум под названием «Конец науки?», а в 1996 г. Джон Хорган написал книгу с одноименным названием, но уже без знака вопроса /2/. Необходимо согласиться с тем, что тем основаниям и следствиям из этих оснований, которые были положены математиками и физиками в XX веке, необходимо положить конец. Тогда и не будет нелепых вопросов и самого названия «Конец науки». Каждому ученому следует не забывать слова Блеза Паскаля: «Извлекайте из вашей учености не тот вывод, что вам нечего больше узнавать, но что вам остается узнать бесконечно много» /3, с. 296/.

Математика за все свое время существования пережила три кризиса /4/. Первый кризис был вызван открытием в V веке до н. э. несоизмеримых отрезков, таких как диагональ и сторона квадрата, отношение которых не является рациональным числом. Второй кризис (конец XVIII – начало XIX вв.) порожден противоречивыми результатами и парадоксами в исчислении бесконечно малых величин. Третий кризис, как следствие второго, возник в конце XIX века в результате возникновения теории множеств и появления логических парадоксов и антиномий. В основе теории множеств лежат работы Г. Кантора по трансфинитным числам. В этой теории он потенциально бесконечный ряд чисел аксиоматически превратил в актуально бесконечный ряд. На основании этой теории в конце XIX – начале XX века основой математики стали три главных направления логико-математических методов – логизм /5/, интуиционизм /6/ и формализм /7/. В основания современной математики положены не аксиоматические понятия (число, точка, линия и др.), а теоретико-множественный формализм, который содержит лишь ограничения, касающиеся проверки «полноты» и «непротиворечивости» терминов и определений. После этого проводятся рассуждения и доказательства при помощи формальной логической системы без анализа практической ценности или возможности применения. В разработке логико-математического метода необходимо отметить работы Г. Фреге /8, 9/, который, возродив формальную логику Аристотеля, создал логизированную теорию множеств. Затем представители так называемой аналитической философии Б. Рассел и А. Уайтхед, основываясь на логико-семантической идее Г. Фреге, свели всю математику к чистой логике, вернее к философии анализа языка. В это же время Л. Витгенштейн /10/ установил необходимость увязывания правил языковых структур с правилами речи. Благодаря этому, математика стала не более чем продолжением логических законов и предмета логики. В 1900–1910 гг. Б. Рассел и А. Уайтхед написали обширный трехтомник «Principia Mathematica». «Главная цель «Principia Mathematica» состояла в доказательстве того, что вся чистая математика следует из чисто логических предпосылок и пользуется только теми понятиями, которые определимы в логических терминах», – пишет Б. Рассел в работе «Мое философское развитие» /11, с. 20/. Стали обнаруживаться логические антиномии, которые до сих пор потрясают весь логико-математический метод. Действительно логика незыблема, потому что победить ее можно только при помощи самой логики!…

Л. Кронекер, первый предшественник интуиционизма, пришел к выводу, что при помощи логики невозможно создать разумную математическую теорию. Основное отличие интуиционизма, основателем которого считается Л. Э. Я. Брауэр, от других направлений математики состоит в том, что он ставит целью не доказательство теорем, а поиск математических конструкций, соединяющих в себе их построение и обоснование. Интуиционизм отвергает использование в математике актуальной бесконечности как математического объекта, отвергает логику как науку, предшествующую математике. Интуиционисты высветили еще одну проблему математики, вернее даже философско-математическую проблему: проблему существования математических объектов. В математике существует правило: все, что можно непротиворечиво мыслить, то существует, но непротиворечивость не есть истинность. Сразу же возникает вопрос: существует ли любое определение или понятие, если оно не приводит к противоречию, или существует четко распознаваемое определение или понятие, которое можно отождествить с другим понятием или определением? «Альтернативная программа Брауэра, его интуиционизм, предложили возводить математику на базе так называемых умственных построений, и Брауер убедительно показал, что при рассмотрении этих последних требуется применить особую, интуиционистскую логику, в которой, в частности, закон исключенного третьего не может претендовать на роль универсального принципа», – читаем у конструктивиста Н. Нагорного /14/.

Д. Гильберт пытался спасти классическую математику, заменив систему аксиом непротиворечивостью логических высказываний. С этой целью он формализовал логику, выразив все утверждения формулами, куда логические операторы входят как неопределяемые символы. «В начале был знак», – вот основа учения Д. Гильберта. Далее с этим понятием он делает все, что его душа пожелает: «Научная теория чисел возникает лишь на этом фундаменте чистого созерцания конкретных знаков. Эти нумерические знаки, каковыми являются числа и каковые целиком исчерпываются числами, представляют собой предметы нашего рассмотрения, но вне и помимо него они не имеют никакого значения» /15/. Внимательный смысловой анализ этой фразы означает: то, что написано на бумаге в виде знака, то и рассматривает математика. Все остальное вне математики. Но знаки должны быть соотнесены к чему-нибудь (вещь, предмет), поэтому знак (число) есть не чистое бумажное созерцание, а истинный предмет математического познания, выраженный в виде знака. Здесь следует сделать ремарку: непротиворечивость логико-математических высказываний не есть их истинность! Э. Кассирер, анализируя математический формализм, пишет: «Формализм представляет собой несравненное средство «дисциплины» математического разума, но им нельзя ни объяснить содержания математики, ни легитимировать ее в «трансцендентном» смысле /16/.

В 1931 г. К. Гедель опубликовал «теорему VI» в статье «О формально неразрешимых суждениях в «Principia Mathematica» и родственных системах, I». Теорема гласит: «Каждому ; – непротиворечимому рекурсивному классу формул k соответствует рекурсивный символ классов r такой, что ни в v Gen r, ни Neg(v Gen r) не принадлежит к Flg (k), где v – свободная переменная r». В переводе на обиходный язык эту теорему можно перевести следующим образом: «Все непротиворечивые аксиоматические формулировки теории чисел содержат неразрешимые суждения», а для «Principia Mathematica»: «Суждение о теории чисел не имеет доказательств в системе «Principia Mathematica»» /17/. Это открытие Геделя, что непротиворечивость сама может быть выражена логической формулой и не может быть доказана, повергла всю эту систему в еще более глубокий кризис, от которого она не оправилась до сих пор. «Высказывание, оказавшееся истинным в рамках одной логики, вполне могло оказаться ложным в рамках другой. Более того, могло оказаться, что высказывание, истинное в рамках обеих логических систем, в действительности доказывается в них по-разному, так что доказательство, приемлемое в рамках одной из этих систем, будет отвергаться в рамках другой, и наоборот», – свидетельствует Н. Нагорный /14/. Теорема Геделя была событием выдающегося значения, так как показала невозможность дать в рамках формального построения обоснование всей математики. /18/. Вследствие этого использование теоретико-множественного формализма как понятия доказательства в математике утратило строгий смысл. Ни одна из теорем математики не может считаться доказанной, и самая строгая наука из наук – математика, лишенная своего оружия, перестала быть строгой наукой /19/…

На первое место может быть поставлена, по примеру Д. Гильберта, не решенная до сих пор проблема континуум-гипотезы («Проблема Кантора о мощности континуума») /25/. Ее следствием является проблема взаимоотношений между дискретной алгеброй (арифметикой) и непрерывной геометрией. Хотя математические действия в геометрии и алгебре осуществляются при помощи чисел и в своем развитии эти две науки тесно переплетаются друг с другом, между чисто геометрическими и чисто алгебраическими (арифметическими) свойствами относительных пространств и объектов существуют глубокие различия. «Преодоление пропасти между областью дискретного и областью непрерывного, или между арифметикой и геометрией, – пишут А. Френкель и И. Бар-Хилел, есть одна из главных, пожалуй, даже самая главная, – проблем основания математики… Чтобы уяснить сущность обсуждаемой проблемы, надо как следует осознать коренное различие между дискретной, качественной, индивидуальной природой числа в «комбинаторном» мире счета (арифметика) и непрерывной, количественной, однородной природой пространства в «аналитическом» мире измерения (геометрия)» /26, с.326/. Очень близко с проблемой континуума лежит «проблема» бесконечного как в области собственно математики, так и в философском значении этого слова. Не совсем ясное употребление слова «бесконечность» разделило математиков на два лагеря: на математиков, в основе учения которых лежит понятие актуальной бесконечности, введенное Г. Кантором, и на интуиционистов, отвергающих это понятие. Помимо эти двух чисто математических понятий бесконечного существует еще две философские бесконечности: истинная и абсолютная. Решение этой проблемы и взаимосвязи четырех бесконечностей позволило бы снять многие вопросы, как в математике, так и в философии.

Вторая нерешенная проблема – это проблема первичного понятия «число». Что же означает это понятие? Действительные числа есть основной объект математики. Пока не установлена полная ясность в отношении этого понятия, математику будут потрясать многочисленные кризисы. В диалоге «Послезаконие» у Платона имеется высказывание, что наука о числе является высшей мудростью, данной нам Небом, и, не познав, что такое число, невозможно судить об истинности исследуемой вещи: «Точно так же никто, не познав (числа), никогда не сможет обрести истинного мнения о справедливом, прекрасном, благом и других подобных вещах и расчислить это для себя и для того, чтобы убедить другого» /27, т. 4, с. 443/.

Третья нерешенная проблема – взаимоотношение основных аксиоматических понятий математики: числа и точки. Оно оказалось настолько запутанным, что порою сложно разобраться, где говорится о числе, а где о точке. Точка и число одно и то же или это разные категорийные понятия? Решение этой проблемы очень тесно связано с проблемой континуума и, по-видимому, является следствием этой проблемы.

Четвертая нерешенная проблема математики, в результате которой происходят ее кризисы, кроется в самой формулировке математики как предмета: «Математика – наука о количественных отношениях и пространственных формах действительного мира» /28, т. 3, с. 560/. Из этого классического определения следует, что математика рассматривает отдельно количественные и качественные отношения действительного мира. Совместные количественно-качественные отношения практически не рассматриваются. Алгебра как количественная наука очень слабо связана с качественной геометрией. Например, алгебра оперирует понятиями квадратов ;a2, ;a–2,–a2 и –a–2, а геометрического отклика на эти фигуры нет. Чем отличаются по форме квадраты ;a2, ;a–2,–a2 и –a–2 друг от друга? На этот вопрос нет ответа ни в одном исследовании, ни в одной монографии, ни в одной энциклопедии. Сюда же следует отнести проблему по геометрической интерпретации знака «i» (мнимости). Если алгебра оперирует таковым знаком, то в геометрии он должен иметь свой собственный отклик. Каков геометрический образ ia2 и существуют ли фигуры, имеющие мнимую a±in и комплексную степень a(±in±k)? Ответы на эти вопросы еще более бы сблизили две науки геометрию и алгебру, и позволили бы разработать геометрию мнимых многообразий, которой в настоящее время не существует.

Пятая проблема – существование формальной математики, выводимой при помощи логических правил. Эта математика ставит в основу не понятие числа, а логические законы мышления. Что первично: число или логические законы? Ответ на этот вопрос также снял бы многие проблемы (в том числе семантические парадоксы) как в теории множеств, так и в обосновании алгебры и геометрии.

Таким образом, в математике, как и в любой науке, имеется множество фундаментальных нерешенных проблем, и ее нельзя рассматривать как методологическую основу каких-либо мировоззрений и, тем более вероучений. Отмеченное относится и к другим научным дисциплинам.

Широко влияние магизма, оккультизма и эзотеризма в искусстве, в творческой среде. Весьма значима эта проблема для той части интеллигенции, которая настроена суеверно и суемудро, запуталась в проблемах, возникших в нашей больной стране. Эти люди не будут вас серьезно воспринимать, если вы не ведаете начал их профессиональной деятельности, но главное – не чтите их кумиров. Они все меряют лишь через рассудок, оценивают им даже душу. В своей творческой жизни, в искусственном мире человеческих произведений они столь увязли в хитроумной когнитивной «игре в бисер», что не способны сердцем принять Истину (Иер.10:10.; Ин.8:32.; Ин.14:6.) в Ее величественной простоте, цельности и очевидности, В своей честолюбивой суете они затеряли способность стать причастными к Ее сверх-разумности, Ее всеобъемлющей, всеисцеляющей и всепрощающей любви. О них, к примеру, писал один из великих поэтов современности: человек нуждается в простоте, однако всюду выискивает сложность.

И здесь наших служителей муз (а с ними и тех, для кого они сочиняют) подлавливает зло своими модными, занимательными и интеллектуально изощренными приманками. Особенно опасно зло, талантливо оформленное, многократно тиражированное и легко доступное, льющееся с телеэкранов, со страниц газет и журналов, выплескиваемое из типографий потоками продукции антикультуры. Проблема усугубляется, потому что обычно для светского сознания отрицательный персонаж воспринимается более ярким и запоминающимся, чем позитивные образ.

Всякая творческая личность постоянно находится в поиске, в бурлении противоречивых страстей. И чем талантливей человек, тем сильнее в нем внутренняя борьба. Тут уместно привести мысль русского философа Н. Бердяева /34, стр.281/: «Творчество антагонистично, с одной стороны, совершенству человека, с другой – совершенству культуры. Творчество в тисках, оно задавлено взаимовраждебными устремлениями – устремлением к совершенству души и устремлением к совершенству культурной ценности. Творчество не есть самосозидание и самосовершенствование в смысле иоги, христианской святости или толстовства, не есть и созидание культурных ценностей в «науках и искусствах». Творчество религиозное проходит через жертву и собственным совершенством, и совершенством культуры во имя созидания нового бытия, продолжения дела Божьего творения. И бесконечно важно вскрыть тройной антагонизм: антагонизм домостроительства ценностей культуры и домостроительства личного совершенства, антагонизм творчества и культуры и антагонизм творчества и личного совершенства. Лишь творческая религиозная эпоха преодолеет все три антагонизма. Творчество выйдет из тисков личного совершенства и совершенства ценностей культуры. Творчество перейдет к космическому совершенству, в котором претворится в единое – совершенство человека и совершенство его созиданий…».

Надо чувствовать эту противоречивость творческого человека. Вспомним слова апостола Павла: «Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его» (1Кор.9:17–23.). Поэтому православные миссионеры обязаны знать о кумирах духовно мятущихся слоев нашей интеллигенции хотя бы основные сведения, чтобы через взаимно интересное и полезное общение, с любовью донести им благую весть (для всех сделаться всем), сделать попытку спасти их от влияния зла, от пути к смерти.

Рассмотрим внедрение магизма, оккультизма и эзотеризма на примере литературного творчества. В одном из московских издательств вышел в 2001 г. сборник рассказов современных отечественных писателей под названием «Русские цветы зла» /29/, автор-составитель Виктор Ерофеев. В аннотации к этой книге В. Ерофеев пишет, что «последняя четверть XX века в русской литературе определилась властью зла». В качестве эпиграфа к своей вводной аналитической статье (ранее уже публиковавшейся, но по-прежнему весьма актуальной) упомянутый автор-составитель поместил фрагмент из разговора с монахами Ново-Валаамского монастыря: «Зло – это то, что отдаляет нас от Бога и людей». Высказывание сие непосредственно вытекает из слов Господа Иисуса Христа: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф.22:36–40.).

Можно утверждать, что эпиграф, выбранный В. Ерофеевым, сознательно предложен им как наиглавнейший критерий культурной ценности, которым должны проверяться любые человечески произведения, стили и течения.

Всякое направление в искусстве, в том числе и в литературе, всегда есть то или иное отражение действительности в зеркале какого-либо мировоззрения, миропонимания и мироощущения, которые (даже богоборческие), несомненно, основаны на конкретных вероучениях и определенных религиях (в частности, на атеизме). Действительность бесконечно разнообразна и неповторима, но вероучения стараются увидеть и зафиксировать в ней лишь то, что им соответствует, их оправдывает. Только единственное абсолютное вероучение – подлинное христианство (на что указывал великий философ-диалектик Г.В.Ф. Гегель) стремится через добро воспринимать всю совокупность действительности в его многообразности и целостности. В тоже время вероучения зла ищут в реальности исключительно свое подобие, «выражают силу зла» и, что самое важное, насаждают и взращивают в людях ожесточение. Эти вероучения есть представители так называемых деструктивных культов, разрушительных в отношении личности и созидательных социальных институтов. Поэтому в «русских цветах зла» необходимо вскрывать их религиозные корни. Тогда многое прояснится.

Обратимся вначале к истории. Например, европейский модернизм при всей его внешней раскрепощенности был в значительной степени определен оккультизмом /30/. Практически все авторитетные представители оккультизма, спиритизма и эзотеризма Европы того времени были одновременно заметными писателями, имевшими поклонников и подражателей (один из популярных – А. Конан-Дойль). Не секрет, что подобные писатели отнюдь не были сторонниками православия и в значительной степени не удовлетворяли вышеупомянутому критерию. Сознательно или бессознательно со стороны работников искусства, но темы и идеи, преобладающие в творчестве эпохи декаданса, почти всегда содержали описания эзотерических практик, как нечто очевидное внедряли в художественное творчество (через них и в сознание масс) антихристианские воззрения о судьбах человечества и его целях.

В русской литературе начала XX века также отмечено сильнейшее влияние оккультизма /30/. Любопытна технология его внедрения в культурную среду. Вокруг творческих работников начинали активно крутиться экстравагантные и притягательные женщины, организующие группы, клубы и салоны. Они навязывали свое общество или входили в жизнь к наиболее талантливым и известным деятелям культуры. А дальше постепенно, но неотступно следовали сеансы исцелений, гаданий, спиритизма, оккультизма, эзотеризма, магии… вплоть до участия в кровавых жертвоприношениях. Гигантское воздействие на деятелей культуры, «самостоятельно» пытающихся решать проблемы бытия мира, а также происхождения добра и зла, имели гностические доктрины, отождествляющие сатану с Богом и придающие злу онтологические основания /31/.

В качестве примера можно упомянуть стихи и роман «Огненный ангел» В. Брюсова или роман «Мелкий бес» Ф. Сологуба. Далее приводятся фрагменты, цитируемые по /31/, где стихи напечатаны гораздо полнее и указаны точные ссылки на издания трудов писателей. К. Бальмонт заявлял о себе: «Мне чужды ваши рассуждения: «Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог"… «; «я люблю тебя, дьявол… »; «будь проклят Бог!». Ф. Сологуб, не таясь, утверждал: «Отец мой, дьявол…». Н. Гумилев писал: «Мой старый друг, мой верный дьявол…». А. Блок записал в дневнике: «…нет разницы бороться с диаволом или с Богом, – они равны и подобны…». Сии цитаты – не художественные метафоры, изобретенные ради выразительности, а проявление двойственной духовной позиции их авторов. Позиции нередко эклектичной и неразборчивой по отношению к добру и злу, хотя, несомненно, мастерски отображаемой в творчестве.

Дело в том, что в ходе такой всеядной, хаотичной и якобы свободной внутренней жизни любопытствующая, но внеправославная часть российских интеллектуалов рано или поздно духовно посвящалась в самые мрачные и деструктивные культы и, как следствие, обожествляла зло. А оно играло ими как слепыми детьми. Поэтому, часто независимо от своих желаний, эти мятущиеся служители муз несли соблазнительно оформленное мракобесие всем социальным слоям населения и «в меру своих сил» готовили страну к революционным потрясениям. Тем самым двигались они и к своей собственной гибели. Вспомним революцию 1917 года, подготовку к ней и трагическую судьбу почти всей российской интеллигенции. Типичная ситуация опытного удильщика и рыб, попавших на обманную наживку. Весь опыт человечества показывает, что приманки сатаны всегда приводят к смерти.

Как же конкретно сие происходило в начале XX века?