Губчатые серебрянки Вомбатизм 2. 07. 2025

В огромном приогромном помещении… - так обычно начинаются детские ужастики про гроб на колёсиках и иже с ним, но тут история была чуть в другом. По принадлежности я охарактеризовала бы его классом – просторным и пустым. Правда, пустовало оно в центре, зато вдоль стен на партах, к ним придвинутых, стояла еда, вернее, её остатки. Следующей фразой, для записи деталей сна у меня в заметках идёт фраза, сейчас я уже не могу вспомнить, при каких обстоятельствах, что и как, поэтому просто продублирую «брюки сжимают попу» - вот так вот. Пока я бродила по классу, преподаватель, властвовавший там, постоянно от меня скрывался, поэтому с горя, правда не слишком большого, я ела микрокукурузу, подтянутую с парт – было невкусно. Пришлось уйти, так как условий для комфорта ни для пятой точки, ни для вкусовых рецепторов, ни для визуала мужчины добыть не удалось. К тому, же ко мне направились подозрительного типа молодые люди, зашедшие буквально вот-вот. Поэтому, деликатно утащив что-то со стола, я, с гордо поднятой головой вынырнула восвояси.
Дощатый сарай, насквозь пронзённый лучами солнечного света. Я стою внутри, спрятавшись, и жду одноклассника. Вход закрывают две двери, обе из тончайшей, вызубренной временем фанеры. Одна в дополнение с квадратным отверстием размером с голову вместо глазка. Оглядывая мою защиту, понимаю, что в случае чего рассчитывать придётся только на себя. Приходит одноклассник с сестрой, начинаются сборы. Они оба заняты делом, я вьюсь рядом, создавая видимость. Спустя время, одноклассник превращается в мужчину, другого и я бросаюсь в объятия, замирая. Родной. Держи меня, прижимая к себе, не отпускай. Но ему надо идти, настолько надо, что я, не готовая расстаться перекидываюсь в сон иной, растворяя наши объятия в памяти, не разомкнув.
Следующий эпизод начинается в коридоре полутёмном и с высоченными потолками. Я в большой девчачьей компанией, часть из которых одноклассницы, готовлюсь, шмыгая из коридора в комнату, предназначенную под гримёрку. Весёлый щебет летает между, пока мы, готовясь, красимся. У меня в наличии есть 2 тинта (устойчивые губные помады). Я, дабы посмотреть их цвет наношу по мазку на тыльную сторону ладони. Чёрные. Пепельно. Не припомню, что бы я подавалась в готы или из удовольствия носила на губах цвет вороньего крыла, но суть остаётся сутью. Задумавшись, переключаюсь на одноклассницу, ранее близкую. Ей на руку наносим голубой лак, который красиво переливается крупными блёстками на коже. Да-да, абсолютно верно, лак был  не на ногтях, он покрывал всю кисть. На пальцы накладываем жидкое серебро, завершая образ белоснежной пушистостью ногтей. Ей определённо идёт. В это время в помещение заходит черногубая девушка и столь серьёзно смотрит на меня, что волей неволей я делаю комплимент цвету её губ. Честно говоря, неволи тут было больше, но рот гипнотизировал, выпрашивая, а мне как бы и не особо было жалко. Следом за ней протискивается другая одноклассница, одна из тех, с кем была близка когда-то тоже. Губы у неё выкрашены серебром – это мне нравится гораздо больше. Я тоже так хочу, особенно, если нарисовать подтёки, то можно загадочно катя глаза под веки, говорить, что-то типа: «а, ой, размазано? Как неловко вышло. Я тут давеча кровь единорога пила для своего Лорда, наверное, вытереть забыла…» (привет фанатам и любителям «Ты волшебник, Гарри!») и невинно моргать. Фантазируя, я сделала опрометчивый шаг, выйдя на улицу. Там помаду у меня отбирает мужчина, некогда близко-человечный. Говорит идти за ним. А как будто у меня есть выбор, помада-то у него в руках, к тому же, чужая. Улица, по которой он мечется то взад, то вперёд неширокая и людная. Глядя на его метания, мне становится смешно, я присаживаюсь на бордюр и прошу вернуть помаду, так как мы привлекаем излишне много внимания. Да и идти пора тоже. Он в ответ на мою просьбу психует и голый (не знаю, когда успел раздеться), заскакивает в автобус. Выбегает обратно. Подскакивая ко мне, начинает сыпать угрозами. Мол, он всё знает про меня, что за мной следят, и каждый шаг просчитан наперёд. Он срывается на крик, угрожая, что лицо моё может познакомить с асфальтом! Я неистово хохочу в ответ. Мне не страшно ни капельки. Мне настолько всё равно, что… «Прекрасный мой, хороший, я знаю, что ты меня любил, вопрос, любишь ли сейчас – прозаичен, ведь ты признаёшься в этом, выливая на меня деструктивно-обличающую тебя же речь. Это сколько-то взаимно. Но, да! Ты любишь больше! Доволен?».
На солнечном побережье, где песок, поднимаясь, заносит свои частички в самые потаённо-нежелательные части тела я, гуляя, приближаюсь к мужчине, сидящему на лавочке и с любопытством разглядывающим что-то на дне картонного ящика, стоящего у него на коленях. Он, замечая, что я обуяна таким же интересом подзывает меня ближе. Уже сгораемая и даже сгоревшая до этого мордашка, украшенная россыпью веснушек, наклоняется ниже, вглядываясь. Дно коробки уставлено сваленными друг на друга маленькими иссохшими животными, приглядываясь, я узнаю в них вомбатов. Все до одного голенькие, прозрачные, с дырой на спине, через которую виднеется такая же ссохшаяся внутрянка. Горошинками темнеют почки, тряпочками застыли, словно в момент порыва лёгкие, краснеет маленькое сморщенное сердечко – над всем этим шипастая дуга позвонков. В немом изумлении я поднимаю взгляд на мужчину и он, усмехнувшись, рассказывает историю, которая прозаична абсолютно как настолько же и абстрактна. Орёл, охотящийся на зверьков в поле, увидев, хватает их за спину, что бы унести подальше и расправиться с добычей, но, вомбаты, существа хитрые, как пчёлы, поэтому, когда орёл поднимается ввысь, то он попросту вырывает кусок спины животного и оно падает вниз, умирая и ссушиваясь в полёте. Всё просто, если бы не…вотофак?!
Море балует прозрачностью воды и золотом песка, а я в нём хочу порадовать маму. Поэтому, цепляясь за ржавую металличность турника овладеваю стойкой на руках, прогибаясь, в ярко-красных галошах с длинными носками. Я балансирую для мамы, демонстрируя себя во всей красе. Демонстрирую. В море. На турнике. В галошах. А могла бы быть нормальной и не таскать родительницу в свои экзистенциальные поиски физического реализма посредством телесных практик. Но, если я не буду собой, то кто тогда будет мной?