Последний прогноз

Рабочая версия. Главы 1-8 с изъятиями 18+.
Все совпадения случайны.


                Последний прогноз
                Анатолий Мерзлов

- Ты хочешь знать, что чувствует мужчина? – Синоптик понял вопрос и переспросил, что бы решить, стоит ли отвечать серьезно.
- Да, - коротко ответила она. Интонация и взгляд были красноречивы и не смогли утаить лукавство подростка, который хочет узнать самую охраняемую тайну взрослых.
- Хорошо. Но цена будет высока, и потребуется время, – он привычно отшутился и нежно толкнул в плечо...

В ноябрьском лесу шел дождь. Скорее даже – тучи стелились по опавшей листве и орошали давно промокшие деревья мелкими каплями небесной влаги. От их присутствия звуки были коротки и мягки, а свет – вездесущ и матов.
Казалось, пикник был безнадежно испорчен. Но смешанная компания из коллег по работе, чьих-то родственников и друзей, подогретая коньяком, упорно двигалась к апогею мокрого уикенда – жареному на костре мясу.
Синоптик любил этот, традиционно последний, "по чернотропу", пикник в лесу, поводом для которого был день рождения. И, несмотря на то, что виновница торжества, хрупкая и умная Натка, пользуясь "всегдашней" трезвостью дальнего родственника, привычно сощурив красивые лисьи глаза, в очередной раз заручилась его обещанием «развести всех по домам», он также, в очередной раз, охотно согласился. Тем более, что просьба делала его незаменимым, а значит «уважаемым» и «любимым».
Вот и сегодня, для него, как всегда, уже была налита самая большая кружка зеленого чая, и он мог, по своему усмотрению, выбирать место у огня, занятие, диалоги или безмолвие.
Сидя у костра на стволе упавшей сосны, он находился в удивительно умиротворенном, равновесном состоянии.
Синоптик любил дождь. Когда-то, еще в детстве, он почувствовал, а позднее понял, что дождь делает связь земли и неба зримой, соединяя и выравнивая, успокаивая и отменяя. Он, вообще, -  самый категоричный отменитель: можно никуда не спешить и остаться в постели, разрешить себе нарушить планы и не строить новых. Он, также, все извиняет.
И сегодня случился, как раз, тот день, когда можно было наслаждаться ненастьем. Оно насытило краски леса пигментом, сконцентрировало его аромат до густоты эфирных масел, понизило силу и высоту звуков, сделало огонь и чай необыкновенно желанными; как, в прочем, и другие объекты и явления способные поделиться теплом…

- Толечка, посмотришь за огнем? – спросила Натка:- Я сейчас организую мужчин, и скоро будут сухие дрова.
- Угу, – отозвался он, заметив про себя волшебную способность хвороста одновременно быть и мокрым, и сухим.
Тем не менее, несмотря на ненастье, костер, похожий на большую паровую машину, с шипением набирал силу, готовя угли для центрального блюда.

- Предлагаю пройтись по холодным закускам! – громко обратился к броуновскому скоплению подмокших и слегка остывших друзей главный исполнитель "наткиного" лесоповала Валерка.
Он был самой заметной фигурой осеннего леса. Высокий и подтянутый, сорокалетний мужик, с задором юнца, ломал сухие ветви; подобно лесному царю носился по чаще; мастерил лук и метал стрелы. Наливая очередную рюмочку, он увлекал за собой "малохольных", и те загорались его идеями бегать, стрелять, спорить... И светлел лес, и редели тучи...

Было заметно, что между Наткой и Валерой существует невидимая связь: он всегда отзывался на ее просьбы, а чаще предупреждал их; а она вела себя с ним спокойно и уверенно, как ведет себя женщина под покровительством выбранного ею сильного мужчины. Однако этот тандем носил печать таинственного, так как совершенно не соответствовал представлению многих об идеальном союзе мужчины и женщины. На фоне гибкой миниатюрной фигуры; красивых, слегка раскосых глаз; по-детски припухших губ и натуральных волос цвета льна; ассиметричное, часто небритое лицо; неровные зубы (заметно прибавляющие шипящих); почти двухметровый рост и неопределенная редкая поросль на голове выглядели не соответствующими и, соответственно, не совместимыми. А если сюда добавить его подчиненное, по службе, положение; и, как следствие, существенно более низкое материальное обеспечение, то, в глазах коллег и друзей, интрига не могла существовать по определению. Однако Синоптик улавливал интимность их отношений, но, следуя мнению большинства, считавшего флирт формальным, не углублялся в детали и поддерживал общее суждение.

- Скоро можно класть шампуры! – весело, поглаживая ладони, пропел Борис Борисович, наклонившись к самому уху Синоптика, вернув его из уютного безмолвия.
"Бур Бур" был старшим в компании, на пару лет опережая собеседника. Веселого и доброго нрава усач обладал хорошими манерами, был обходителен с  дамами и  прекрасно разбирался в технике. А посему, ценился за оптимизм, добросовестность и надежность.
- Да, скажи народу, что через десять минут угли будут готовы, - ответил Синоптик.
- Девочки, цигиль, цигиль, ай-лю-лю! – радостно закричал Борис Борисович  и, обращаясь к Валерке, добавил: – Хорош стрелять! Давай по-«чуть-чуть» перед горячим!
- Уже! – мгновенно отозвался тот.
- И я! – поддержала Натка.
- И мы! – закричали со всех сторон.
В одно мгновение около полутора десятков человек обступили костер, импровизированный стол и Синоптика тесным кольцом мокрых, но теплых и жизнерадостных тел.
По кругу, навстречу друг другу, пошли бутылки с коньяком и вином. Публика оживилась, посыпались шутки и смех, а после краткого валеркиного «будем!», мгновенно замолкла, совершая древнейший флеш-моб по синхронному употреблению спиртного.

Собравшиеся знали, что Синоптик уже много лет «за рулем». Никто тактично не спрашивал, что явилось причиной его "сухого закона", предполагая, по своему усмотрению, самое очевидное - былые запои, болезнь или, что самое худшее, придурь. Его образ жизни, род занятий и склонность к интеллектуальным упражнениям давали основания для любой версии. Поэтому окружение соединяло их воедино. Друзья и знакомые давно перестали настаивать на «уважительных» тостах, и почти не острили, так как знали его способность "отшить"; либо, в случае навязчивости или непонимания, заметно и надолго увеличить дистанцию. А с ним бывало интересно...
Богу было угодно, что бы Синоптик получил в дар живой ум, спортивное тело, русые волосы и серо-голубые глаза. Многие женщины отмечали его густой голос, который особенно приятно звучал в телефонной трубке.
Он легко учился в школе и был одним из лучших студентов вуза, который отличался высоким уровнем преподавания математических дисциплин. Закончив с отличием институт, Синоптик продолжил научную работу в «альма-матер» над диссертацией по прикладным вопросам аэродинамики. В этот период коллеги и наградили его прозвищем, которое нисколько его не цепляло, и он охотно на него отзывался.
Синоптик мечтал о карьере ученого и с азартом погрузился в пучину дифференциальных уравнений, не имеющих общего решения. Однако, будучи провинциалом и не имея поддержки в академических кругах, его научные изыскания многократно лишались приоритета, а значит инструментальных ресурсов и финансирования. Однажды это и заставило его радикально изменить свою жизнь - принять предложение рядом стоящего престижного учреждения.
Высокая зарплата, полный социальный пакет и неординарность обязанностей были платой за ненормированный рабочий день, полную закрытость деятельности, строгие требования к обстоятельствам личной жизни и ближайшему окружению. Эти условия определили на долгие годы его жизнь: Синоптик надолго исчез из привычного круга друзей и знакомых, которые, отвечая взаимностью, не навязывали ему свое общество, все чаще причисляя его к чужакам.
В золотой период мужчины - от 30 до 40 - он вынужден был довольствоваться формальными отношениями, которые ограничивались служебными контактами и определялись жесткой внутренней иерархией. Изредка случай дарил интересные встречи, которые жадно поглощались в виде неформального общения под "Арагви" в любимом бистро с мужчиной, либо короткого романа с женщиной. Важно, что и те, и другие были более чем удовлетворены: остроумие, здоровье и объемы запоминались.
Не единожды Синоптик порывался поменять работу, но понимал, что находится внутри кокона, покинув который, лишаешься своих инвестиций в виде интеллектуального вклада и, банально, многих лет жизни, которые обещали хорошие дивиденды - повышения, научный стаж, медицинское обслуживание и прочие корпоративные "фишки", которые удерживали персонал "золотыми наручниками".
Все это могло быть принесено в жертву, если бы она кому-нибудь была нужна. Синоптику казалось, что он в состоянии совершить много больше, чем требовал от него очередной начальник, назначенный по протекции далекого ленинградского профессора в благодарность за вагон, дефицитного тогда, кирпича. Конечно, изучение струйных течений и поиск связанных с ними частных решений уравнений Новье-Стокса никто не отменял, и заказчик исправно получал отчеты по закрытым НИР, но...
Но, следуя заблуждению многих, Синоптик полагал, что настанут лучшие времена, придут лучшие начальники и тогда ему поручат возглавить работу на одном из приоритетных направлений, и он совершит "великое открытие на благо Родины». Но... «Родина» в административной своей части отдельно взятого "почтового ящика" состояла из людей совсем другого рода: должности с определенного уровня занимались по тем же принципам, что и места в первых рядах городского рынка. А с учетом особенностей характера, который не признавал главенство над собой бездарности, у него совершенно не было шансов войти в когорту менеджеров с «золотыми парашютами» за спиной.
В очередной раз оказавшись отодвинутым в очереди на доукомплектование голографической установки, необходимой для верификации теоретической части заказа, Синоптик вдруг осознал, что живет не "благодаря", а "вопреки", и медленно, как катящийся с горки вагон, стал отдаляться от "пламенеющего себя".

С некоторых пор он все чаще стал надолго уходить в одну из лабораторий, отстоявшей на заметном расстоянии от главного корпуса НИИ. Она находилась за границами общей охраняемой территории, вход в которую, тем не менее, осуществлялся после оповещения охраны и записи в журнал. В небольшом старом одноэтажном здании располагалась, по сути, инструментальная мастерская с необходимым в таком случае оборудованием - токарными станками, шлифовальным кругом, прессом, разрыв-машиной, аппаратом точечной сварки, тигельными печами и другим "железным" инструментом. Но, самое главное, там, в небольшой комнате с вьющейся под потолком "березкой", стоял стол, диван с креслом и старое радио, уверенно принимавшее единственную радиостанцию "Маяк". Оно действовало на Синоптика гипнотически, наполняя помещение мягким бархатистым "ламповым" звуком. К тому же, там был чайник и три граненых стакана в подстаканниках. Не всегда работавший телефон внутренней связи позволял скрыться от суетливых распоряжений руководства и, под видом пожарного осмотра или мелкого ремонта, насладиться крепким чаем под урчание ретро приемника.
По тем же причинам сюда любил приходить не только Синоптик, но и близкий ему по духу старший лаборант Пашка - добрый и общительный парень, который страдал от бумажной рутины и с радостью находил здесь применение своим умелым рукам. Внешне он чем-то походил на молодых Шукшина и Есенина одновременно: невысокий, живой и "правильный", но светло-русый и голубоглазый. Ко всему, лаборант красиво говорил на арго, и это обстоятельство сильно облегчало с ним диалог. Ещё у Пашки были две страсти - немецкая овчарка Джой и "гоночный" велосипед "Турист". С приходом весны он седлал своего железного коня и до самых морозов пользовался только этим видом транспорта. А с Джоем они вообще были - "не разлей вода". Павел жил недалеко от института и часто в обед бегал домой, чтобы выгулять своего красавца. Пес обладал таким же, как и хозяин, добрым нравом и необычайным интересом к противоположному собачьему полу. Поэтому, Пашка редко отпускал его с длинного прогулочного поводка, делая исключения только за пределами городской черты или поздно ночью.

- Толь, можно я на время позанимаюсь в "мурлычке" великом? - однажды в апреле спросил он Синоптика. - Хочу перебрать и почистить его хорошенько перед сезоном.
Все знали, что делать это было категорически запрещено - режим. Однако, в те времена, в отсутствие тотального контроля посредством видеокамер и в силу привычной безалаберности контролеров, сотрудники отдела иногда пользовались мастерской для бытового ремонта. Руководство периодически устраивало показательные экзекуции, угрожая лишением квартальных премий и даже увольнениями.
Синоптик, будучи в те времена младшим научным сотрудником, был и закреплён за "младшей" из лабораторий и ответственным за все в ней происходящее. Велосипед был явным перебором. Но, тут, возможно впервые так ярко, сказался тот латентно протекающий процесс "пофигизма", и он спокойно и коротко сказал:
- Загоняй.
На следующий же день "Турист" стоял по центру помещения.

С этого дня Пашку как подменили. Он, подобно мартовскому коту, каждое утро крутился возле Синоптика, заговорщически глядя в глаза и безмолвно вопрошая: - Когда? И "эм-эн-эс"-у приходилось проявлять незаурядную изобретательность, чтобы придумать уважительную причину для более-менее длительного пребывания в непрофильной лаборатории. Не всегда предлог срабатывал. Зато, когда парни получали добро и оказывались там, наступал праздник!
Сняв помещение с охраны и проверив работу оборудования, Синоптик усаживался на старый пружинный диван, включал "VEF-Рапсодию" и ставил чайник. Лаборант же, зачастую, не снимая белый халат, устремлялся к спицам, звездочкам и суппортам: в первый же день он разобрал велосипед до винтика и выложил его, как самолет после катастрофы, в центре лабораторного зала.
После визуальных осмотров наступала чайная церемония. Крепкий горячий напиток с шипением наполнял стаканы, добавляя к мелодии из приемника тонкий аромат свежезаваренного чайного листа...

Завершив ремонт и подгонку всех узлов и механизмов "Туриста", Пашка, от избытка любви, решил все детали отполировать.
- С ума сошел? - удивился Синоптик, - Шеф узнает - убьет! И так неделю отсюда не вылезаем. Он уже спрашивал, когда отчетом займусь...
- Я быстро. До праздников успею, - с мольбой и надеждой заскулил тот, - Тридцатого, вечером заберу.
Само собой, работа по шлифовке стального коня не могла быть отменена по причине её сакрального для Павла смысла...

Лаборант сдержал слово. Утром, 30 апреля, велик был собран. Синоптик никогда ещё такого "велосипедного" блеска не видел. Используя всю мощь имевшегося в распоряжении оборудования, абразивных и полировальных паст (от традиционной ГОИ до алмазных порошков), Павел добился максимально возможного результата. Любая металлическая деталь, не покрытая краской, была доведена до зеркального блеска: спицы походили на стеклянные иглы, а втулки колес казались прозрачными.

День был короткий, предпраздничный. После составления списков участников первомайской демонстрации и обеда сотрудники коротали время до 16 часов за шахматными досками, чтением беллетристики или празднословием. К назначенному часу руководство распорядилось - "всем работать по личному плану", и удалилось на совещание к вышестоящим.
С этого момента в каждом отделе, в традиционном месте,  начинали сдвигать столы,  открывать банки со шпротами и разливать "Рислинг". Фуршеты редко переходили в застолья, так как учреждение было режимным, да и народ подбирался под стать решаемым задачам.

Коллеги Синоптика ничем не выделялись из общей институтской массы, а потому всем небольшим коллективом, численностью 12 человек, сконцентрировались в инженерной. Помещение было самым большим и по площади, и по количеству аборигенов, поэтому меньшинство подтягивалось к большинству. Стол застелили листингами распечаток вычислительного центра, и на их белоснежные полотна традиционно водрузили - бутылку "Столичной" (4 р 12 коп), сухое вино "Совиньон" (2 р 15 коп), крепленое мускатное - "Узбекистон" (2 р 75 коп). Для закуски в соседнем магазине закупили хлеб, сыр, рыбные консервы, маринованные огурцы и шоколадные конфеты. Секретарша шефа, как и обещала, принесла банку соленых груздей.
- Мир! Труд! Май! - прозвучал первый тост.
- Мир! Труд! Май! - хором, через неполный час, ответил последний.
- Толян, пойдем... Джоя с великом забирать. - напомнил о себе слегка порозовевший Пашка. - Они тут без нас уберут. - И, обратившись к шумно и пересеченно говорящей компании, почти прокричал, - У меня там собака. Мы на Новый год убирали...
Никто из собравшихся так и не понял, чего хотел или не хотел старший лаборант, но радость от предстоящих выходных и небольшая доза алкоголя расслабили и умиротворили даже самых несговорчивых. Вопросов и возражений не последовало.
- Пошли, пока не передумали. - потянул он за рукав Синоптика. - А то, заставят стулья таскать.
Тихо выскользнув за дверь, миновав бюро пропусков и предупредив охрану о снятии помещения с сигнализации, они вышли на свежий воздух.

Апрель выдался теплым. Ранняя Пасха не нарушила своих правил и напитала природу теплом и солнцем. Начинался вечер. В лесопарке, который раскинулся прямо за территорией НИИ, красиво, перебивая друг друга, пели птицы. Пахло молодой травой, треснувшими почками, дымом далекого пала.
Дорога пролегала мимо девятиэтажного общежития факультета, который, в свое время, закончил Синоптик. Он, по привычке, отыскал окно комнаты на пятом этаже, в которой проживал на старших курсах, и, как всегда, отметил едва заметные изменения в виде приоткрытых штор или пакета молока на подоконнике. Не зачем... Просто так...

- Придурок, ты чего халат не снял? - обратился Синоптик к лаборанту, когда заметил, что повстречавшиеся студентки как-то по-особенному их рассматривают.- Думают ты врач из дурдома, идешь в общагу прививки от ящура делать.
- Вот, бл! - не договорил Пашка. - Придется домой забрать. Ладно, заодно постираю.
Он стал на ходу снимать "белые одежды", но сумка на плече, зацепившись за пуговицу, не дала это сделать одним махом.
- Оставь. Пришли уже, - удержал его от резких движений Синоптик. - Джой там, наверное, на твоем велосипеде сидит, педали крутит и зелеными глазками в окно смотрит.

Пес находился в помещении лаборатории с обеда. Пашка, полагая, что отпустят пораньше, после обеденного выгула привел Джоя в "мурлычку".
- Через час отпустят. Пусть у входа посидит. Сразу с велосипедом и уедем. - немного заискивающе увещевал он Синоптика. - У?
- У! - передразнил м.н.с. - Как-то я расслабился...
Синоптик любил собак, и Джой, улавливая это собачьей душой, всегда радостно его встречал, стараясь неожиданно лизнуть в нос. Может быть поэтому, фраза осталась незавершенной, а значит - молчаливое согласие состоялось.

И на этот раз, пес закрутился меж ними волчком, радуясь встрече хозяина и друга.
- Хорошо себя вел? - осаживая взбесившееся животное спросил "ответственный за всё".
- Хорошо! - радостно ответил за него Павел. - Умный пёсик. Сейчас я тебе булочку дам. - И лаборант, пройдя в зону "рекреации", стал доставать из сумки батон, банку тушенки, конфеты и две бутылки портвейна "Агдам".
- Проставляюсь! - радостно объявил он. - Спасибо тебе, отец родной! - и, смешно расшаркиваясь, отвесил Синоптику земной поклон.
- Ни х! - от неожиданности только и прошипел "родственник".
Учитывая "разминку" в отделе, парни без лишних слов, приступили к реализации привычного плана действий - радиола, стол, чайник...

Время текло стремительно. Казалось, только-только собеседники вышли на должную глубину взаимопонимания, а за окном уже стало заметно темнеть. Неожиданно, после недели молчания, тренькнул телефон внутренней связи.
- Тише! - как будто аппарат оказался живым существом, встрепенулся Синоптик. - Охрана проверяет. Пора завязывать...
Сконцентрировавшись, он поднял трубку.
- Уже. Все в порядке. Пять минут. Реле меняем. - через неровные промежутки времени, с видом очень искреннего человека, произносил он.
- Уё! - положив трубку, безапелляционно обратился Синоптик к безмятежному лаборанту.
- Йес! - отозвался тот и взял под козырек, предусмотрительно накрыв голову левой рукой.
Побросав мусор в пакет, а недоеденную тушенку - Джою, друзья через десять минут уже были на улице.

- Занесу ключ на вахту. - сказал Синоптик, предлагая, тем самым, Пашке самому выбрать маршрут отхода.
- Я с тобой. Мне лучше по дороге. - слегка запинаясь ответил лаборант и привычно сел на велосипед, привязав поводок овчарки к центру руля.
Само собой, движение вместе не получилось. Велосипедист с собакой не мог ехать так медленно. Джой, насидевшись взаперти, радостно рвался вперед.
- Ладно, я полетел! - крикнул, отдалившись уже метров на двадцать, лаборант.
- Попутного, авиатор! - ответил Синоптик, подумав, что халат Пашка так и не снял.
Его белая развивающаяся фигура на сверкающем в свете фонарей велосипеде смотрелась сюрреалистически. Рвущийся впереди огромный пес многократно усиливал это ощущение. До того момента, как Павел скрылся за угол административного здания, Синоптик видел, как опасливо расступались и подолгу смотрели вслед прогуливающиеся парочки.

"Хорошо пошел!" - произнес он про себя избитую фразу и стал уже оглядываться по сторонам, оценивая фигурки там и тут проходивших студенток, как взгляд снова уловил знакомое белое пятно. На этот раз оно стремительно приближалось.
Павел на огромной скорости летел назад, освещенный яркими фарами позади идущего автомобиля. Джой, почуяв Синоптика, ещё больше добавил тяги, а поравнявшись, рванул к другу. Но велосипедист, не желая сбавлять скорость, дико прокричал:
- Джой - вперед! Вперед! - и, удаляясь, на выдохе - Машина директора! Я - через лес!

За несколько минут до этого, руководитель НИИ, закончив предпраздничное "совещание", сел в машину и попросил водителя объехать территорию для того, что бы по освещенным окнам определить, все ли выполнили его распоряжение - завершить мероприятия до 18-ти.
В этот момент из-за угла показался огромный пес и привязанный к нему поводком велосипедист, облаченный в фирменный халат.
- Во дают! - не удержался от восклицания водитель.
- Неужели наш? Совсем совесть потеряли, - изумился и шеф. - Включи-ка дальний. Может узнаю...
Пашка узнал точно. Черная "Волга" директора была единственной подобной машиной в гараже и ее легко узнавали по логотипу на дверцах.
- Джой стой! - заорал лаборант. - Назад! Ко мне! - и резко нажав на тормоза, совершил боевой разворот.
Когда включился дальний велосипедист понял, что к нему проявили неподдельный интерес.
- Догнать? - спросил водитель.
- Да, нет - поехали за ним... А то, убьется ещё на гравии со своей собакой.

Эта процессия и возникла перед Синоптиком и случайными прохожими - развивающийся белый халат; сверкающий в свете фар, как солнце, велосипед; рвущийся вперед пес и подозрительно медленно двигающийся черный автомобиль.
Синоптик видел, как в проезжавшей мимо "Волге" и водитель, и пассажир подались вперед и, почти касаясь лбами стекла, вглядывались в фигуру гонщика, стараясь рассмотреть вышитый на спецодежде номер структурного подразделения.

Через сотню метров от главной дороги в сторону парка пролегала широкая тропа, по которой студенты попадали на главные аллеи и, сокращая путь до учебного корпуса, обходили режимную территорию соседствующего НИИ. Джой, хорошо знакомый с местностью, привычно повернул в темноту.
- Молодец! Вперед! - радостно похвалил его хозяин и стал потихоньку притормаживать.
Директорская "Волга", медленно проехав мимо, переключилась на ближний свет и, прибавив скорость, легла на привычный маршрут.
- Ладно, праздник все-таки. Главное не пьяный, если на велосипеде. - умиротворено подытожил начальник. Однако, после некоторой паузы, добавил: - Но почему в халате? Надо бы узнать, кто это у нас велосипеды так чистит?

А Пашка, тем временем, отдышавшись, с легким сердцем катил по тропинкам лесопарка в сторону дома.
Миновав все узкие места, он приступил к затяжному спуску в овраг, по которому протекала небольшая речка - любимое место прогулок. Велосипед вновь набрал скорость, а Джой бежал виляя из стороны в сторону с провисшим до земли поводком. Редкие фонари позволяли хорошо рассмотреть дорогу. Почти в самом низу спуска Павел заметил компанию из четырех человек - трех женщин и полного среднего возраста мужчину. Они громко разговаривали и смеялись. Красивые женские голоса по-особенному звучали в вечернем весеннем лесу.
Джой был в наморднике, и хозяин, не опасаясь неприятностей, не стал сбавлять скорость.

Но он просчитался. Недалеко от компании, как, позже заметил Пашка, бегала болонка. Судя по рывку овчарки она оказалась противоположного с ним пола.
- Стой! Джой, ко мне! - снова заорал лаборант.
Публика затихла и, остолбенев, следила за невесть откуда взявшейся угрозой в виде огромного пса и человека в белом халате.
- Не бойтесь! Он добрый! - кричал Пашка, пытаясь затормозить.
Однако земля в низинах была ещё слишком влажной, и велосипед шел юзом.
Джой, потеряв голову от неожиданной и приятной встречи, рванул к незнакомке. Собачонка, явно не желая общаться, жалась к ногам хозяев, забегая на противоположную от кобеля сторону. Все это длилось секунды, но их хватило для завязки "рокового" сюжета! В момент, когда велосипед поравнялся с людьми и Джой получил максимальную свободу для маневра, он рванул к болонке, охватывая ноги компании поводком. А, когда почувствовал, что для контакта не хватает нескольких сантиметров, рванул, что было сил, и подрезал "великолепную" четверку.
Красиво уложив чистые тела на мягкую сырую землю, пес затащил сверху свое сокровище - старшего лаборанта и блестящий велосипед!

Трудно передать последовавший за этим диалог: участники были красноречивы, громогласны и крайне эмоциональны. После его завершения, Павел, отряхнув, насколько это было возможно, халат, взял "за рога" своего неодушевленного сверкающего "Туриста", "под уздцы" воодушевленного четвероного друга и пошел пешком. К своему удивлению, он заметил, что настроение по-прежнему было праздничным!

А потому, подойдя к двери квартиры, в которой он проживал с молодой женой и тещей, не стал искать ключ, а смело нажал на звонок. Если бы зять видел себя со стороны: халат цвета хаки только воротником напоминал о первоначальной белизне; покосившийся руль и легкая "восьмерка" кричали о "боестолкновении"; сумка, пропитавшаяся остатками недопитой бутылки портвейна, наполняла лестничные пролеты вязким ароматом застолья; а ссадина на щеке и трава в волосах могли свидетельствовать о чем угодно...
- Павлик, это ты? - услышал он слащавый голос тещи.
Дверь открылась, и по лицу хозяйки Пашка понял, что произвел впечатление.
- Здравствуйте, мама. - улыбаясь во весь рот, в унисон ей, ответил он.

Конечно такое яркое, в прямом и переносном смыслах, событие не прошло незамеченным. Студенты, вернувшиеся после праздника в общежитие услышали от "невыездных" сокурсников о таинственной ночной процессии, которая, конечно, была не случайна. В своих описаниях и предположениях очевидцы дошли до того, что директорская "Волга" сопровождала испытания секретного специального изделия; сотрудник в белом халате, будучи подготовленным по особой программе и управляя специальным транспортным средством, командовал ещё и огромным сторожевым псом, который должен был исключить малейшую возможность его захвата.
Местные жители, проживающие в окрестностях лесопарка, стали поговаривать о приведении, которое в Вальпургиеву ночь, 30 апреля, выезжает на хрустальном велосипеде в белом саване и в сопровождении огромной собаки бесшумно колесит на далеких пустынных аллеях...
И только директор НИИ, после выступления перед участниками велопробега, приуроченного к празднованию Дня Победы, подошел к Пашке, стоявшему со своим сверкающим велосипедом напротив импровизированной трибуны, похлопал его по плечу и, наклонившись, с легкой усмешкой, тихо спросил:
- Это Вы наших гостей уронили?...

По странному стечению обстоятельств или по каким-то иным причинам, но, сразу после велопробега, Синоптика вызвали в отдел кадров. Он был уверен, что охрана разнюхала, кто организовал шоу, и административный аппарат приступил к реализации законного и неотвратимого управленческого решения. Поэтому, смиренно, в назначенный час, последовал на "экзекуцию".
Старший лаборант, сопровождая искупителя, изо всех сил, мимикой и вербально, пытался донести до друга свои чувства вины и сострадания.
- Да, ладно, уж... - сокрушенно махнул перед заветной дверью м.н.с. - Мы и так последние в пищевой цепочке. Не бэ.

Однако, после получасового отсутствия, Синоптик предстал перед Пашкой с лицом не мученика, но посвященного.
- Ну? Что? - ожидаемо спросил лаборант.
- Все норм! Потом расскажу. - ответила "жертва" и, быстро опечатав сейф с документами, добавила, - Я на сегодня всё. Шеф отпустил. Завтра поговорим.

На следующий день, с утра, парочка направилась в лабораторию. Ещё по дороге, Синоптик рассказал, что в кадрах, в присутствии начальника, беседовал с представителем заказчика, и тот предложил ему переход в "бункер" - так среди сотрудников НИИ называлось совершенно закрытое от посторонних здание, тематика работ в которой была тайной за семью печатями и для них. Более того, располагалась оно за городом, в небольшом сосновом лесу, и, по сути, представляло самостоятельную структурную единицу. Работники этого "филиала" допускались по первой форме и, получая повышенные оклады, "закрывались" до самой пенсии. Кроме того, их контакты в быту так же контролировались вездесущим "комитетом".
- Я согласился. - с некоторой ноткой сомнения, подытожил рассказ Синоптик, - Шеф дал неделю на сдачу дел, сказал - всё здесь - тебе. Сможешь великом заниматься...
- Жалко, блин... - буркнул в ответ Павел. - Ладно. Рад за тебя. Будем дружить домами... - и привычно включил радиолу и чайник.
 
                ч.2

- Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра Родине изменишь! – весело и беззлобно закричал Борис Борисович, похлопав Синоптика по плечу, и, расхохотавшись, дружелюбно спросил, - подлить чайку?
- Нет, спасибо. Пойду прогуляюсь, – он встал и, тихо ступая по влажной хвое, вышел из комфортной зоны тепла и света. Утратив связь с костром Синоптик погрузился в атмосферу свежести и тишины. Воздух, буквально, наполнял его, нарушая единственный привычный маршрут и проникая через все открытые участки кожи; а звуки, те просто переставали существовать - едва родившись под ногой от неосторожного движения - гасли в сантиметрах от своего источника.
С детства Синоптику нравилось приблизиться вплотную к дереву и рассматривать хаотичный, но, совершенно очевидно целесообразный, рисунок коры: каждая трещинка или чешуйка имели свои предназначение и историю. Всякий раз он поражался, как жизнь ярко демонстрирует нарушение второго закона термодинамики - поднимая из "потенциально нулевого уровня" почвы красивые раскидистые кроны на недосягаемую высоту. Само существование этих молчаливых деревьев свидетельствовало о растворенном вокруг "знании", которое наполняло растения, выделяя каждое из окружающего мира...
Незаметно для себя, он подошел к импровизированному столу из двух упавших сосен, возле которого, на прислоненных стволах, сидела небольшая группа девушек. Похожие на стайку подмокших, но веселых воробьев, они поглощали оливки с копченой колбасой. Однако появление мужчины с кружкой чая разом оборвало щебет, заставив слегка приподнять подбородки и поправить непослушные пряди...

Почти всех он знал продолжительное время. Поддерживая отношения с Натой, бывшей женой своего друга Юрия, Синоптик периодически захаживал к ней в офис, где неизменно угощался хорошим кофе в красивой компании.
Художественно-реставрационный салон, которым владела и руководила она, появился одним из первых на городском рынке частных декоративно-прикладных услуг и, благодаря качественному художественному образованию и природному дару организатора, сумел удержаться на плаву и заслужить хорошую репутацию. Под стать хозяйке сформировалась и команда - практичные и надежные мужчины, занятые в основном в производственной сфере, и, творчески неординарные, а значит - по особому привлекательные, женщины. Два десятка сотрудников жили дружно, стойко перенося трудности стихийной экономики, поддерживая и понимая, проставляясь и отмечая, не забывая, конечно, об интрижках и интригах. Но, все, кто выходил за рамки установленного негласного кодекса, так или иначе покидали общину.

В кабинете у Натки всегда приятно пахло кофе, дорогим парфюмом, вишневым табаком и пиненом. Однотонные стены цвета морской волны были сплошь увешаны картинами в дорогих рамах, которые она покупала у очередного открытого ею художника или художницы, не скупясь на денежное вознаграждение. Некий творческий беспорядок царил и на столе. Однако, присмотревшись, становилось понятно, что каждые листик или "фенечка" занимают свое место по-праву, выполняя определенную функцию - напоминая, помогая или...закрывая пятно от сигареты. Кроме того, по углам и на всех горизонтальных поверхностях лежали образцы тканей, колеровки, обрезки багета, многочисленные чертежи и эскизы.
- О! Как здорово, что зашел! - улыбнулась Синоптику Натка и без паузы предложила, - Кофе будешь?
- О! Е-е-е..! - сложив ладони лодочкой и подогнув по-буддистски ногу, ответил гость.
Натка быстро и красиво вышла из-за своего "командного пункта" и чиркнув зажигалкой воспламенила спиртовку (кофе в её мире варился только в турке и только на "живом" огне).
- Не возражаешь, я закурю? - обратилась она к Синоптику, привычно набивая маленькую трубку на длинном мундштуке цвета слоновой кости.
- Конечно. Ты же знаешь, я люблю запах твоего табака, - ответил тот, мгновенно вспомнив отца, дворовых пацанов, школьный "Осенний бал", ароматные сигареты "Золотое руно"...

- Сына, просыпайся, - полушепотом сказал отец и тихонько потряс за плечо. - Пора.
Одиннадцатилетнего пацана как будто извлекли из герметичного скафандра. Тело и сознание были настолько далеко от поверхности, что казалось упадут назад в сон, так и не сумев вынырнуть в пятичасовое февральское субботнее утро.
- Попей чаю и съешь булку с маслом, - помогая одеваться добавил он. - Присядем на дорожку.
Рыбалка планировалась с четверга. Синоптик всегда соглашался на предложение отца принять в ней участие, никогда не испытывая сомнений из-за необходимости претерпеть ранний подъем, холод и ощутимые физические нагрузки. Само собой разумелось, что мужское занятие не допускало малейшего намека на слабость, зато ставило подростка в один ряд с загадочными и суровыми взрослыми. Лучший друг Жека однажды в сердцах сказал: "Везет тебе - у тебя батя рыбак... А мой - не любит..."; что на языке пацанов, как раз и означало, именно эту возможность приобщения к заветному миру настоящих мужчин.
Ночной пустынный город встретил темными окнами, редкими фонарями, заснеженными скрипучими тротуарами. А ещё - необыкновенно яркими звездами, неизменно соединенными в красивые фигуры Кассиопеи, Ориона и Лебедя...
Дорога до автовокзала занимала двадцать минут. За это время, одетый в тройные штаны и овечий полушубок поверх двух свитеров, подросток успел проснуться и согреться. Единственное, что по-прежнему сопротивлялось движению, было сердце, которое учащенно билось в груди, напоминая испуганную птичку и заставляя, иногда, глотать морозный воздух широко открытым ртом.
В очередной раз Синоптик удивился, когда среди зимнего утреннего безмолвия автовокзал явил невозможный оазис бодрости и позитива. Ярко освещенная стоянка автобусов была окутана клубами выхлопных газов прогреваемых "пазиков", а в маленьком зале ожидания толпились с полутора десятков пассажиров, большая часть из которых выглядели как члены марсианской экспедиции - ватные штаны, дубленки, собачьи шапки-ушанки и ящики с ледобурами через плечо.
Все рыбаки возбужденно обсуждали результаты прошлых выездов и, конечно же, строили прогнозы на предстоящий. Большинство из них были знакомы лично, либо имели общих друзей.
- Витька, ты молодец, своего взял! А, я пожалел... - похлопал по плечу отца краснощекий здоровяк в расстегнутом тулупе и восхищено посмотрел на парнишку.
Синоптик почувствовал, как внутри зашевелилось приятное чувство гордости за родителя, причиной которому был он сам!

Автобус, который по странному стечению обстоятельств отправлялся "на Рыбки", забрал большинство "марсиан", так как по общему мнению именно на небольшой речке Вержа, в пятнадцати километрах от города, сегодня ожидался небывалый клев.
- Садись вперед! - подтолкнул сына отец, помогая ему в полном обмундировании взобраться на подножку. Все знали, что рядом с водителем у "пазика" располагается двигатель, который особенно нагревает переднее боковое место, и, с учетом небольшого количества пассажиров, Синоптик благополучно разместился у печки.
- Ну, что, рыбачки, поехали? - заглянув в салон через плечо, спросил водитель и весело продолжил, - Шесть, двадцать пять! Следующая остановка - Копенгаген! - и, заскрежетав рычагом переключения передач, устремил теплый полумрачный салон на колесах в темноту зимнего утра.
Синоптик устроился поудобнее и стал рассматривать приборную доску автобуса, особое внимание на которой, конечно привлекал, спидометр. В те времена мальчишки знали наизусть предельные цифры на стрелочных индикаторах скоростей всех доступных для осмотра автомобилей и мотоциклов. И значение "140 км/час" на чехословацкой "Яве" уже заставляло уважительно кивать головой и фантазировать о нереальных ощущениях гонщика.
В лобовое стекло автобуса летели редкие снежинки, которые на скорости в свете фар казались метеорами. Несмотря на неординарность ситуации, чувство безопасности рядом с отцом было непоколебимо, и зима представлялась убежищем Деда Мороза, Снегурочки и веселых мультяшных героев...
- Шеф, покурим? - спросил кто-то из полумрака.
- Сами решайте. Вроде одни мужики. - откликнулся тот, - И я заодно...
Народ заметно оживился, и по салону побежали мерцающие огоньки раскуриваемых сигарет "Прима", папирос "Север" или "Беломорканал".  Отец курил "Приму". Но, иногда, по привычке, переходил на махорку, которую старательно заворачивал в "козью ножку" из обрывка газеты. Край самодельной папиросы он смачивал языком и старательно заклеивал, а потом искусно сминал пустую трубочку в подобие мундштука. Если табак был сыроват, то папироска плохо раскуривалась и сильно дымила, наполняя помещение терпким удушливым ароматом. Однако, иногда Синоптик замечал, что ему нравится присутствие в воздухе следов выкуренной махорки: легких и солоновато-горьких... Много позже он всегда будет реагировать на этот запах воспоминаниями об отце - надежности и любви...

Но сейчас полпачки одновременно закуренных папирос быстро наполнили дымом натопленный салон, и у привычного к табаку Синоптика, стало резать глаза. Он вытянулся вперед и почти лег на теплый кожух двигателя.
- Не терпится? - улыбаясь, отреагировал на его движение водитель, - Вон уже и ваш указатель.
Через несколько мгновений он нажал на тормоз и свернул на обочину. В свете фар тускло засветился дорожный указатель - "р. Вержа".
- Приехали, рыбачки! - крикнул он через плечо, а затем весело и привычно добавил, - Станция "Дерезай", кому надо - вылезай! Назад буду в четыре, плюс-минус пятнадцать минут. Подожду минут десять. Ни хвоста, ни чешуи!
- Спасибо, шеф... К черту... - наперебой заговорили пассажиры, кряхтя и охая, протискиваясь с ящиками и бурами сквозь узкие двери автобуса.
Оказавшись на морозном воздухе, легкие Синоптика жадно впитывали его обжигающий "фреш". "Какой сладкий!" - с восторгом подумал подросток. После нескольких вздохов полной грудью, мысленно добавил: "Никогда не замечал, что Ты, вообще, существуешь!" И, простояв несколько безмолвных мгновений, удивленно отметил свое невольное обращение к некоему таинственному "Ты".
Семь человек, дождались, когда автобус, скрипнув закрывающимися дверьми, увез одинокого пассажира к далекому домашнему очагу, и, подобно стае перелетных гусей выбрали вожака, полагаясь на его знание местности. Затем, также естественно, выстроились в цепочку и, стараясь попадать след в след и соблюдая дистанцию, двинулись по снежной целине в сторону бескрайнего поля. Из разговоров, которые вели рыбаки в автобусе, пацан узнал, что идти до вира придется около километра. Расстояние совсем незначительное. Однако, в условиях снежной целины переход предполагал хорошую физическую форму. 
Отец с сыном шел последним. Сугробы доходили до колена, а когда группа спускалась в низину - нога проваливалась как в болото, не обнаруживая под собой тверди.
- Не спеши. Скоро уже придем. Вон у тех кустов начинается русло, - подбадривал Синоптика родитель и старался, не поднимая ног, превратить цепочку глубоких, как ямы, следов в некое подобие тропы.
Постепенно начался подъем и снег заметно убавился. Отец шел впереди уже почти не оборачиваясь. Синоптик наклонив голову навстречу небольшому ветру терпеливо ждал завершения этого бесконечного перехода. Утро постепенно добавляло в палитру серых и белых красок. Откуда-то издалека донесся лай встревоженной собаки.
- Деревня на другом берегу, - как будто прочитав мысли сына не оборачиваясь пояснил отец.
- Угу, - дал знать о себе сын.
А потом наступила тишина...

Синоптик медленно продолжал идти по тропе, мечтая о скором привале и чашке горячего крепкого чая из китайского термоса со стеклянной колбой, пока интуитивно не почувствовал безмолвие. Оно было неявным - пряталось за хрустом снега, шумом собственного дыхания, шипением ветра. Но все эти звуки были слабыми и недалекими. Тишина, как огромное незримое существо, молча сопровождало подростка, как будто наблюдая за ним.
- Далеко ещё? - спросил он впередиидущего отца и, не услышав ответа, поднял голову со сползшей на брови лохматой шапкой.
Вокруг, насколько хватало глаз, была серая совершенно безлюдная равнина. В тусклом февральском рассвете лишь у горизонта можно было разглядеть силуэт далекого леса. Исчез даже протяжный собачий лай, сопровождавший группу по всему маршруту.
Синоптик не мог сразу принять изменение реальности и лишь спустя несколько секунд оцепенел, почувствовав, как зимнее безмолвие подступило к самому его лицу и заглянуло внутрь.
"Где все?!" - пулей пробила голову мысль, подняв волосы и пронесясь ознобом по спине: "Где я?!"
"Как я мог так далеко уйти? Где отец? Почему никто не окликнул?" - лихорадочно, как бильярдные шары после разбитой пирамиды, носились в голове слова. Подросток поднял взгляд к небу, как будто пытаясь там рассмотреть следы своих напарников или получить ответы.
Одиночество, беззащитность и безмолвие, соединившись в холодном, бесцветном и безжизненном пространстве явили ему в это мгновение ничтожность и хрупкость человеческой жизни. Одиннадцатилетнему пацану...
Но через секунду реальность оформилась в снег, лай, ветер, стук сердца. И Синоптик сделал шаг вперед.

Он почувствовал, как земля уходит из-под ног, и, переходя в состояние невесомости, вертикально стремительно стал погружаться в снег. Сознание, и без того пребывавшее в сумеречном состоянии, никак не отреагировало на полет, доверившись логике невероятных событий.
- А вот и твой! - услышал Синоптик сквозь шум падающего снега чей-то громкий голос, - А ты хотел наверх вылезать!
Подросток приземлился в глубокий и рыхлый сугроб на краю долгожданного ледяного русла. Барахтаясь и выплевывая изо рта снег он почувствовал, как сильная рука отца подхватила его за тулуп и поставила на ноги.
- Не ударился? - тревожно спросил он, - Метра три будет. Мы тут все - один за одним, как лемминги. Я даже предупредить не успел.
- Я думал, что сошел с ума, когда вы все исчезли, - ответил отцу Синоптик, отряхивая одежду, - Всё нормально. Как на каруселях.
Рыбаки собрались вместе прямо у места своего приземления, громко и весло обсуждая причину своего полета: рельеф местности и рассветные сумерки абсолютно нивелировали границу между небом, горизонтом и ближайшей снежной дюной. Впередиидущий, потеряв пространственные ориентиры наступил на свисавший над крутым берегом козырек из наста и молча ушел вниз. За ним, так же в тишине, нырнули и остальные...
И только пацан, отозвавшись на безмолвие прервал движение и получил за это возможность своей первой встречи...


- Ты, как всегда, без сахара? - неожиданно раздался знакомый женский голос.
Синоптик очнулся от яркой картины воспоминаний и с некоторым удивлением увидел Натку, которая сидела в красивом мягком кресле рядом с кофейным столиком и разливала из турки шипящий пеною напиток в чашки тонкого фарфора.


ч.3 (-)

Легкие сумерки как будто умиротворили дождь. Осознав бесцельность своего невидимого падения, он заметно ослаб и напоминал о себе лишь редкими крупными каплями, устремлявшимися вниз со спрятавшихся в небесах крон. Свет костра ярче и смелее стал вторгаться в лесную чащу, меняя декорации, превращая тени и блики в живые загадочные фигуры. Валерка с Борисом Борисовичем, разместив по всей площади очага шампуры с мясом, луком и помидорами, разом наполнили поляну запахом "высокой" кухни, устранив всякие сомнения в уюте и дружелюбии окружающего леса.
- Присаживайтесь, - привычно, на «Вы», обратилась к Синоптику Ольга и, подвинувшись поближе к соседке, указала на освободившиеся место, - Для вас грели.
Девчонки поддержали шутку хихиканьем и несмелыми репликами, предлагая наперебой холодные закуски.
Синоптик знал, что вызывает у них противоречивые чувства - любопытства, уважения, граничащего со страхом, и манкости. Отчасти, это было вызвано разницей в возрасте, которая, с некоторыми из присутствующих, доходила до двух десятков. Однако, гремучая смесь женских эмоций сопровождала его на протяжении всей жизни, часто возводя непреодолимую преграду для каких-либо отношений, но, также, обеспечивая возможность выбора и свободы.

Он вообще был очень противоречив с женщинами.
Причину, конечно, следовало искать в детстве и юности, которые прошли в маленьком шахтерском городке Союза Советских Социалистических Республик, окруженном зонами и закрытыми поселениями для «химиков». Разногласия и нестыковки идеологии и реальной жизни не имели никакого значения для пацанов, однако формировали, исподволь, невероятные комбинации их личностей.
Синоптик застал время, когда первоклашек учили чистописанию перьевыми ручками (с чернильницами и промокашками), объясняя это необходимостью поставить красивый почерк. А, после появления первых шариковых, можно было отпроситься с урока, что бы заправить пастой стержень в единственном на весь город месте.
В самых современных четырехэтажных "хрущевках", в одной из которых жила семья Синоптика, не было газа, а значит и горячей воды. Что бы приготовить еду разжигали вонючий керогаз, а по субботам и воскресеньям мама топила дровами плиту. Просыпаясь в дальней комнате, он по запотевшим зимой окнам и запаху научился узнавать, что в обед будут щи, картофельные пироги и котлеты. Для принятия ванны топили титан.

Очевидно, что большой популярностью пользовались общественные бани, которые раз в неделю посещали почти все жители города. А уж там никак не могли ускользнуть от мальчишек прообразы будущих комиксов взрослого мира, распечатанные самодельными машинками из механических бритв на коже освободившихся и "вольноотпущенных" зеков в темных закоулках жилой зоны, и оплаченные чаем и карцером. Уже в раздевалке можно было лицезреть разновеликие тела с наколками куполов, погон, роз и обнаженных женщин.
Первый визит в это таинственное заведение состоялся у Синоптика лет в восемь. Родители, по понятным причинам, не спешили приобщать малыша к этому оздоровительному феномену, понимая очевидную взрослость  мероприятия. Вместе с тем, решение было принято ещё по одной, весьма веской причине: зачастую, после принятия ванны, ребенок, прямо в руках отца, вытиравшего его теплым полотенцем, терял сознание... Синоптик не ждал и не боялся  этого перехода - привычно тускнели краски, исчезали звуки и наступала темнота. Очнувшись на диване в большой комнате, первое, что он видел были руки мамы с ваткой смоченной нашатырным спиртом. А, потом встревоженные, но улыбающиеся лица родителей.
- Привет, - стараясь скрыть тревогу, обращался к нему отец, - Куда собрался? Все хорошо?
А, он никуда не собирался и, очнувшись, уже был здесь, на диване. Ничего и никогда не осталось в памяти от этих "путешествий". Однако, повзрослев, он предположил, что прожил определенные мгновения своей жизни за пределами нашего чувственного мира.
- Там, на крыше, гудят котлы, а в парилке из трубы идет такой пар, что не видно собственных ног, - живописал младшему, старший на пять лет, брат. - И жарко так, что дышать трудно...
Синоптик зачарованно слушал и ждал, ждал, такой далекой "первой" субботы!

Здание бани находилось в пяти минутах ходьбы от дома и представляло типичное послевоенное зодчество - сталинское барокко. Два этажа под остроконечной крышей обрамляли арочные входы, придававшие сооружению испанский колорит. В одном из подъездов был обустроен буфет, который в зимние холода имел возможность перейти на торговлю внутри теплого помещения. В нем, традиционно продавали разливное пиво, вино из высоких стеклянных колб, сок и, обожаемые всей ребятней, газированные напитки "Лимонад" и "Крем-соду". Иногда можно было купить бутылку газировки за двадцать две копейки, выпить тут же и сдать тару за двенадцать. И никого из пацанов не останавливало, что живот превращался в подобие арбуза, а из носа, и даже из глаз, выходил углекислый газ.
Комната ожидания, и вправду, производила гнетущее впечатление. В отсутствие какой-либо мебели и даже окон, она была необыкновенно высока и освещалась единственной лампочкой, не удостоившейся и простецкого абажура. Вдоль четырех стен стояли скамьи, на которых, как ожившие образы подземелья, темнели фигуры очередников. Как и рассказывал брат, помещение вибрировало от низкого звука, который спускался из-под скрытого в темноте потолка и, казалось, грозил всему зданию обрушением.
Очередь была длинна, однако, находясь под впечатлением увиденного, Синоптик не заметил, как настало время войти в раздевалку. Место удалось найти не сразу. Пожилой человек, заметив отца с двумя сыновьями, позвал их к себе, заявил, что уходит через пять минут, и предложил разместить сумки. Напротив, к счастью, так же освободилось место.
- Раздевайтесь, - скомандовал родитель и добавил, - Пойду тазы поищу.
Привычный бардак, внеочередники и естественная убыль инвентаря делали невозможным соответствие количество вышедших и зашедших, мест в раздевалке и мест в помывочном зале, и даже цинковых тазов количеству парильщиков. Удивительно, что эти обстоятельства никак не омрачали настроение вновь прибывших от предвкушения веника и мыла. Но, вот, что действительно обескуражило Синоптика, так это наличие такого большого количества голых людей. Причем, поражало спокойствие с каким они раздевались в присутствии друг друга, не обращая внимания на свои несовершенства и недостатки.
До этого момента, мальчишка никогда так подробно не рассматривал тело человека. Насколько он себя помнил, мать никогда не входила к нему в ванную. Всегда его мыл, вытирал и одевал отец. В отсутствие сестер, он также не имел возможности, хотя бы случайно, видеть обнаженное тело женщины. Синоптик медлил от нерешительности.
- Ну, ещё не готов? - услышал он голос отца. - Раздевайся.
Раздеться публично, пусть даже в присутствии мужчин, было впервой. Однако, чувство естественного стыда, быстро сменилось решимостью следовать за авторитетом, и через мгновение он с братом и отцом по мокрому бетонному полу проследовал в шумный зал воды и жара.

Разместившись на бетонной скамье, отец с братом наполнили тазы водой, в один из которых, напоминавших скорее ванну, усадили младшего.
- Мы погреемся. Играй, - проинструктировал родитель и бросил в воду пластмассовый кораблик. Синоптик легко согласился на предложение и, оставшись в одиночестве, приступил к потоплению непотопляемого судна.
[...]
Вскоре пришли горячие отец с братом.
- Ух, жарко! Сегодня хороший парок! - с превосходством бывалого доложил брат.
- Тебе ещё рано. Привыкни, следующий раз сходим, - добавил отец, явно опасаясь, что парилка может вызвать у сына обморок. - Давай теплой воды подолью.
- Везет тебе, хорошие пацаны, - миролюбиво обратился к отцу обладатель авторитетных наколок. - А, я все больше по казенным домам...
- Да. Нормальные. - ответил отец. - Может ещё наладится.
- Это вряд ли, - ответил бывший сиделец и, опрокинув таз, с одним куском хозяйственного мыла направился к выходу.
[...]
Завершив помывочные процедуры, отец произвел неизменный тест на их качество.
- Проведи по волосам ладонью. Скрипит?
- Скрипит.
- Скрипит.
- Хорошо. Выходим.
В раздевалке было прохладнее,  и тело, насытившись влагой и теплом само, излучало вокруг себя подобие сияния.
Уже наступил вечер. На окна опустились шторы ночного портняжки, публика перестала прибывать и  присутствующие, никуда уже не торопясь, начинали все чаше задерживаться в прохладе для разговора под "баночное" пиво, а позднее и водку.
[...]
Дорога домой, через неизменный буфет, была, конечно же, свободна от всякого рода мыслей и даже воспоминаний о диалоге. Но дорога к себе мостилась ими...
[...]
Он вообще не любил семейных архивов. Когда приходилось вынужденно, по просьбе сентиментальных гостей, листать толстые альбомы и пачки «неприобщенных» фотокарточек, Синоптик чувствовал щемящую тоску, зримо представляя течение времени, а с ним - невозможность вернуть, исправить, покаяться…
Он всегда и доподлинно знал, что люди делятся на антагонистические группы, подобно - «любители собак» и «любители кошек». Возможно, как ему казалось, они не существовали или были скрыты для многих. Но для него реальностью было то, что комфортное сосуществование невозможно с человеком, который подробно и долго пересказывает книги и фильмы; охотно участвует в траурных мероприятиях и помнит дни рождения всех родственников и знакомых; заправляет майку в трусы и носит сандалии с натянутыми до колена носками; дышит при разговоре в рот собеседнику; наклоняет тарелку от себя, а ложку держит боком; равнодушен к порнографии и не любит секс на четвереньках… Часть критериев относилась, конечно же, только к определенному полу или узкой категории участников коммуникации, а иные играли роль только при большом количестве или длительном контакте. Кроме того, Синоптик понимал, что и его особенности и предпочтения наверняка для кого-то были также непонятны и непереносимы. Но, это не могла отменить «список», более того, с годами, перечень расширялся и, до определенного момента, не предполагал завершения.

Однажды, сидя в копне соломы у кромки картофельного поля со школьным другом Саней, они сошлись во мнении, что любовь - выдуманная или недостижимая штука.
- Сань, как думаешь, как это будет? – мечтательно вопрошал Синоптик, радуясь возможности понежиться в ласковом сентябрьском солнце, пока разгружался очередной бункер картофелеуборочного комбайна.
- Как у всех, - незамысловато ответил закадычный друг: - Встретишь какую-нибудь девчонку… Туда-сюда… Свадьба, дети…
- Так, а как понять, что «твоя»? Мне все нравятся. А, если она сама подойдет, тогда тем более…
- Ну, влюбитесь, конечно... - глубокомысленно добавил Саня.
- Влюбитесь?.. А, если ты – «да», а она – «нет»? Или наоборот? – усомнился Синоптик и продолжил: - Если человека представить, как шестеренку от часов? Чем интереснее и сложнее он, тем больше на ней зубцов или меньше шаг. А, если ты не шестеренка, а... снежинка с затейливым узором?
- Ну, и?
- И вот, когда люди встречаются, то шестеренки должны подходить друг другу. Если шаг чуть-чуть не тот, то, рано или поздно, заклинит или срежет зубцы. И, чем ты интереснее, сложнее, одним словом, тем труднее найти соответствие. А рисунок лучей у снежинок вообще один, быть может, на миллион!
- А, как же тогда люди женятся? – резонно заметил Сашка.
- Не знаю. Ну, посношаться, чтобы… Классно же – когда захочешь, - и, после заметной паузы, добавил: - С другой стороны, это же до старости. Я сейчас любую могу, если только не такая, - широко развел руки Синоптик: - Фиг поймешь...
- Да, где ты свои узоры найдешь? – критично и безнадежно повесил вопрос друг, и сам же ответил: - Наверняка все по-другому - проще.
После долгой паузы, во время которой подростки молча смотрели на высокое осеннее небо, большие белые облака и яркий, почти замкнутый круг, вокруг остывающего солнца, Синоптик без тени сомнения произнес: - Значит должно быть что-то еще, может вот это самое - совпадение… Или - так… Но, очень редко… У избранных… Или, вообще, - невозможно... - Шум приближающегося трактора и громкие призывы классного руководителя подытожили фразу и, в буквальном смысле, опустили на взрытую клыками машин землю...

В тот, последний перед защитой диплома, Новый год Синоптик решил остаться в общежитии. Праздник обещал быть веселым - с дискотекой до утра, походом в центр города к елке, с обильной выпивкой и едой. Каждый раз, после начала весеннего семестра, почти месяц о событиях новогодней ночи ходили легенды. Участники, приукрашивая, вспоминали уснувших в салате, потерявшихся в темных комнатах девятиэтажной общаги, набивших морду или получивших по ней; а в узком кругу – об очаровании новых благосклонных девчонок. Пройти мимо такого мероприятия было бы слишком опрометчиво, и Синоптик, неизменно встречавший до этого Новый год у телевизора в кругу семьи, немного посомневавшись, «отпросился» у родителей...

Как известно, приготовления и ожидание праздника эмоционально не уступают самому событию. Почти за две недели общежитский народ стал объединяться комнатами и этажами, приглашать гостей, составлять меню и "винные карты". Студсовет проверял аппаратуру и договаривался с диск-жокеями.
Интерьеры всех без исключения помещений украшались гирляндами, нарисованными на окнах зубной пастой снежинками и пахнущими хвоей елками. Часть комнат пустовало, так как ребята разъезжались по домам. Некоторые из них оставляли ключи соседям или друзьям, что бы, в случае чего, дать шанс слетевшей с катушек в новогоднюю ночь паре дойти до максимальной близости, которая для многих из них в других условиях была бы недопустима или невозможна.
По сути, весь праздник был ярко окрашен в цвета флирта и секса. Конечно же, парни, под действием алкоголя, зашкаливающего тестостерона и адреналина, искали подруг, которых неизбежно подвергали искушению. Единицы, имевшие к своим двадцати двум сформировавшиеся зависимости, высокомерно восседали в своих комнатах, нагружаясь табаком и алкоголем, манкируя обществом прекрасного пола. Как правило, к середине ночи вопрос с ними был решен - глубокий сон, похожий на тяжелый обморок или смерть...

Синоптик жил в комнате с двумя соседями, которые, из-за удаленности, уезжали к родителям только на лето. Несмотря на длительность совместного проживания, Новый год все трое собирались встречать в разных компаниях, поэтому комната в празднике не задействовалась. Блочный тип компоновки предусматривал некое подобие тамбура, в котором размещались туалет, душ, а также один на четыре комнаты холодильник.
- Ключ положим в морозилку. Если закрыто и ключа нет - не ломиться. Кто первый придет – того и тапки! – инструктировал сожителей на всякий случай Жека, дублируя, и так беспрекословно исполняемый, неписаный закон.
Озабоченность его была понятна, так как из всех троих только он и мог привести девочку, которую некоторое время обхаживал. Она жила в городе и была из очень благополучной семьи военного. Поэтому Евгению стоило больших усилий, что бы убедить ее саму и, главное, папу с мамой в безопасности предстоящей вечеринки. Какие он говорил слова и строил глазки, только Богу известно? Но, своего добился – Аня дала согласие и получила семейное благословение!
- У меня там, на подоконнике, бутылка шампанского стоит. Кто возьмет – убью! – продолжал он.
- Да, ладно ты! Не бэ! – миролюбиво, с некоторой иронией успокоил его Синоптик: - Если ты сюда ее приведешь, то откупоривать будешь не шампанское...
- Ясен пень, почему наш «Ромео» суетится как электровеник, - ехидно похихикал Марк, самый взрослый в группе и, может быть поэтому, излишне вредный и показно циничный, - Только не на моей кровати! – тут же поспешил добавить он: - Я ее застелил. Проверю! - и демонстративно провел ладонями по прямоугольным граням покрывала.

Тридцать первое началось двумя лекциями, которые прошли почти в пустых аудиториях. Преподаватели и деканат знали, что половина иногородних студентов уедут накануне, и поэтому поручили старостам групп составить списки присутствующих. Фискальные листки конечно сильно отличались от реальности, поэтому особо вредные преподы лично проводили перекличку.
Потоку Синоптика повезло – первую лекцию читал известный либерал и оптимист Виталий Сергеевич. Несмотря на изложение сложного и математически строгого предмета, он никогда не обращал внимания ни на количество слушателей, ни на шум в аудитории. Как истинный «бином», он частенько опаздывал к началу занятия, а иной раз и забывал о нем. За уникальные знания и добрый нрав студенты любили и уважали его, без стеснения пользуясь пробелами в его педагогической системе.
А вот второй лектор был «крепким орехом». Педантичный и вредный, он всегда требовал внимания и не оставлял на лекции ни одной свободной минуты. Многие даже не знали, как его зовут, так как дисциплина читалась один семестр и заканчивалась зачетом. Но и у него была «ахиллесова пята» - он отличался очень плохим зрением. Очки-телескопы, как зрачки глубоководной рыбы, всегда барражировали по амфитеатру аудитории, но все знали, что они не давали четкой картины.
- Что-то у нас сегодня тихо, - произнес однажды он роковую фразу, - Старосты, подайте списки.
После такого, все поняли, что пару десятков человек всегда могут прикрыть остальных - необходимый ему уровень шума был определен и легко воссоздан. Мастерство иллюзионистов достигло такого уровня, что, когда преподаватель поднимал группы для переклички, перед ним вставали полные составы, которые формировались из быстро и, главное, тихо переползавших между рядами штатных дублеров.

Так или иначе, к полудню институт опустел. Синоптик, как и большинство однокурсников, пошел в город, что бы сделать последние покупки. Следуя в потоке студентов и преподавателей к ближайшему продуктовому магазину, он догнал двух девушек, чьи фигуры обратили на себя внимание. Рассматривая с интересом туго обтянутые джинсами ножки, он, по привычке, задал себе вопрос: "С какой бы начал?" Глаза придирчиво стали исследовать объемы, изгибы и длины... "У-у-у.." - мысленно тянул он паузу.  Обе были великолепны! А раз так, в силу вступал древний инстинкт охотника – валить более слабую! Но это, если нельзя взять двоих. А он бы взял, потому, что был дико голоден и уже достаточно силен.
- Стой, – сказала неожиданно первая жертва и резко наклонилась.
Синоптик, находившийся в это мгновение с наложницами в пещере неандертальца, не смог затормозить на укатанном снегу и, взяв за бедра предмет своих мечтаний, вошел, как надо, в контакт.
- Ай! – только и успела крикнуть девчонка перед тем, как оказалась лежащей под неизвестно откуда взявшимся молодым человеком.
- Ты что?! – закричала подруга, - Ты кто?!
- Кто, кто? Конь в пальто! – сконфуженно забормотал, поднимаясь, «охотник»: - Извини, засмотрелся.
- Ни хрена себе, засмотрелся! Чуть не убил. Хватает, главное!..
- Да ты сама! Как вкопанная стала… А я быстро шел. Ну, ладно, прикольно даже. Прости, - и он стал помогать ей отряхиваться.
- Не трогай! – испуганно отстранилась она.
- Ладно… Хотел помочь, - и Синоптик, постепенно набирая скорость, пошел дальше.

Конечно, он и раньше видел этих девчонок. Они учились на младших курсах и, вроде бы, на одном из престижных факультетов. Однозначно они были городскими. При всей хаотичности ритма студенческой жизни, он имел и определенные закономерности. Замкнутые внутри потоков и групп, студенты активно перемещались и смешивались во время коротких перерывов, меняясь аудиториями, и особенно во время обеда, когда тысяча голодных молодых людей устремлялась в единственную столовую и буфет. Некоторые совершали набег на ближайший продовольственный магазин, где привычные продавцы быстро отпускали им батоны «к чаю» и бутылку молока, которую тут же, пустую, принимали обратно.
Большая перемена длилась сорок минут, и почти всегда оставалось время для «променада». Именно он и был самым важным моментом в обремененной академическими долгами внутрисеместровой жизни. Вынужденная концентрация под одной крышей такого количества юношей и девушек в возрасте от семнадцати до двадцати пяти, делала смесь необыкновенно взрывоопасной. Посторонний посетитель, попадавший в этот период в институт, физически ощущал эмоциональную насыщенность атмосферы, то и дело, разряжающуюся искрами коротких замыканий в виде красноречивых взглядов, кратких недвусмысленных реплик и звонкого смеха.
Почти у всех студентов, так или иначе, возникали взаимные, часто выражаемые только дистанционно, симпатии. Это приводило к тому, что определенные девочки прогуливались по определенным этажам и холлам, где чаще других оказывались определенные парни. Конечно, у всех была «причина» и «дела», которые неизменно приводили их или в профком, или в комитет комсомола, или к дальнему углу огромного холла первого этажа. А некоторых просто заставляли оставаться в аудитории. По пути траектории и взгляды невидимых пар неизменно пересекались, иногда многократно. Так работали те самые закономерности, которые в ряде случаев приводили к реальным знакомствам на дискотеках и капустниках.

Синоптик не был исключением. Они, со своим школьным другом Саней, который учился на курс старше, после обеда в столовой, между второй и третьей парой, часто спускались на первый этаж к гардеробу. "Заветная" скамейка друзей располагалась напротив последнего окна приема одежды. С некоторых пор именно там, в дежурство своей группы, всегда работала тонкая, с короткой стрижкой девушка, которая, как магнит, притягивала Синоптика.
- Их группа сегодня дежурит на вешалке, - сообщил Саня ценную информацию, когда они толкались в буфете столовой. Он знал симпатии своего приятеля, так как они не имели друг от друга секретов. И, с тех пор, как девушка после «академки» попала в параллельную с Александром группу, легко мог контролировать все её перемещения в интересах товарища.
- Пойдем, глянем - она или нет? - предложил Синоптик.
- Не могу, - ответил Саня, сославшись на необходимость подготовиться к коллоквиуму. И, что бы, как-то смягчить отказ, спросил: - На тренировку пойдешь?
- Собирался, - без тени обиды ответил друг.
- Тогда вечером, как обычно?
- Угу…
И каждый из них лег на свою траекторию.

Она была пластична и нежна. По сравнению с лицом Саниной «пассии», которая славилась отточенными линиями и броскостью макияжа, ее внешность была не так выразительна. Если бы Синоптику дали карандаш или кисти, он не знал бы, что положить в основу ее обаяния. Возможно - глаза с особой линией ресниц, которая делала взгляд немного настороженным и скрытным; возможно – губы, которые, как ему казалось, всегда загадочно едва заметно улыбались; или – скулы, плоско уходившие под сень темных, коротко стриженных, волос. А еще, без сомнения, эта гибкая, почти мальчишечья фигура с тонкой талией, часто приоткрытой спущенными на бедра джинсами, и необыкновенной линией спины от высокой трапеции затылка до симметричных впадин поясницы над кожаным ремнем, которую красиво драпировал свитер с интригующе разреженным узором.
Синоптик даже не знал, как ее зовут. Те простые приемы знакомства, которые применяли герои любовных романов и кинолент, совсем не вязались с реальностью и, тем более, с его характером. Он мог многие месяцы встречать ее в недрах института, обмениваться взглядами и всякий раз видеть ту самую улыбку, но, просто подойти и познакомиться, было совершенно невозможным. Несколько раз, во время дежурства девушки в гардеробе, Синоптик отдавал в её руки свою верхнюю одежду и брал номерок: он любовался длинными узкими ладонями и, коснувшись кончиков пальцев, бережно хранил это событие в памяти в течение нескольких дней.
- Пойдем, познакомимся, - всякий раз предлагал Саня.
- Нет, - категорично отвечал Синоптик, - Представь, если у нее кто-нибудь есть?
- Ну, и что?
- Или я ей - по барабану?
- А, как тогда?
Синоптик молчал.

Много раз они с другом обсуждали эту проблему и пришли к выводу, что подобные события должны иметь нечеловеческую природу. Рациональное, искусственное, решение, по мнению Синоптика, изначально имело под собой слабые основания и неизменно разрушалось отношениями, которые возникали в силу естественных причин. Кроме того, риск получения отказа, а также угроза его огласки, наносили серьезные психологические травмы, которые понижали социальный рейтинг и самооценку мужчины. Нерешенность же данного вопроса, хотя и делала невозможными какие-либо взаимоотношения, но, за то, сохраняла шанс для вмешательства тех самых внешних сил, а значит надежду.
Много позже, Синоптик скорректирует свою теорию, а пока... Девушка не делала ни одного шага навстречу, который был так ему необходим.

- Можно Вас пригласить? – обратился к своей незнакомке Синоптик, когда зазвучали первые звуки популярной мелодии.
Дискотека по традиции проходила в старом спортзале института. Помещение с трудом вмещало всех желающих, и поэтому найти кого-либо стоило определенных усилий. Помог Саня, который узнал, где «кучкуются» представители параллели, и указал направление. Он же и настоял, что бы Синоптик, наконец, пригласил свою даму на танец.
- Да, - ответила она и подала ему руку, которая оказалась нежной и прохладной.
Синоптик вел девушку среди толпы танцующих пар, стараясь оказаться в месте, где было меньше света и тысячеваттной музыки. Сердце заметно увеличило ритм. Едва юноша положил ладонь на талию девушки, как почувствовал стекающие по лбу капельку пота. "С-с-с..." - мгновенно вернувшись во двор своего детства, начал он, про себя, привычную в таких случаях фразу.
Девочка сохраняла дистанцию и не всегда попадала в его движения. По этим деталям, холодным рукам и другим неведомым признакам Синоптик понял, что она тоже «не в своей тарелке».
- Как тебя зовут? – спросил он, не желая тянуть эту бесконечную паузу, и назвал свое имя.
- Лена, - ответила она: - Очень... - Ее голос утонул в громких звуках мелодии.
- Как? – почти прокричал он и вплотную приблизил её.
Она повторила имя, вынужденно коснувшись губами его щеки.
- Красиво... - автоматически произнес он, зарывшись в волосах девушки и переходя в совершенно иное, иррациональное состояние. Запах её кожи пьянил. Синоптик легко и уверенно уничтожил какое-либо воспоминание о дистанции, и она, неожиданно просто, прижалась, как будто встретила его после долгой разлуки. В одно мгновение Синоптик перестал что-либо соображать, превратившись в фантастическое существо, наделенное только способностью осязать. По малейшим касаниям он почувствовал форму, упругость и пластику её тела. Девушка, как будто зная об этом, оставалась максимально близко, благосклонно позволяя изучать себя. Наверняка она поняла и, то самое, касание, и не сделав попытки отстраниться, пропустила его бедро чуть дальше... В полумраке зала, среди завораживающих звуков хриплого голоса «Eagls», танец превращался в их первое интимное свидание. Теперь Синоптик уже совершенно точно знал, что и как надо делать: он поцеловал ее в мочку уха… Потом в шею…
- Можно приглашу на следующий танец? –спросил он низким, с хрипотцой, голосом, когда музыка, неожиданно для них, смолкла.
- Он будет не скоро. Сейчас пойдут быстрые. А мне пора уходить, - ответила она и убрала руку.
- Зачем? Еще только начало!
- У меня ребенок дома с бабушкой, а без меня он не заснет. Прости…

К восьми часам вечера общага работала только на прием - жильцы занимались последними приготовлениями: добавляли майонез в оливье, резали огурцы, ставили вариться картошку… Меню были незатейливы, компенсируя разнообразие объемами, но с неизменной «изюминкой». Все понимали, что после полуночи начнутся взаимные визиты из комнаты в комнату, с этажа на этаж, которые обязательно сопроводятся бесконечными тостами и признаниями. Поэтому требовалось много еды для долгой ночи и многочисленных гостей. Но, хотелось так же и необыкновенно новогоднего «для себя».
На особом положении находились те, к кому приходили из города. "Местные", особенно если это были девчонки, приносили домашнюю еду, которая, очень кстати, дополняла привычный общежитский рацион. Везло и тем, кто сумел заполучить в свою компанию тех немногочисленных обитательниц общаги, которые оставались на праздник. Даже не очень искушенные девичьи руки легко заполняли стол парой, тройкой блюд «от мамы».
Компания Синоптика удостоилась и городских, и доморощенных кулинаров. К двадцати двум стол был накрыт, и двенадцать человек (в комнате, рассчитанной на трех жильцов) вожделенно приступили к традиционным проводам Старого года. Шампанское решили не открывать, единогласно удовлетворившись сухим вином и водкой.
- Братья и сестры, в этот последний, с нашей группой, Новый год, - пробасил староста группы, - давайте поблагодарим уходящий за все зачеты, сданные сессии и стипендии, а так же за иное отнятое и данное во благо неразумных чад сиих!
- Аллилуйя! – дружным хором отозвался стол и, быстро соединив фужеры, опустошил содержимое. Знакомые горечь и тепло потекли внутрь молодых и здоровых тел по всем девяти этажам казенного дома, высвобождая языки и веселье. Праздник стартовал, в одно мгновение наполнив мир позитивом и невероятными перспективами.

Синоптик пил белое сухое вино. Ночь предстояла долгая, а одного бокала, в те времена, хватало для долгого изменения сознания, погружавшего тело в красивую и дружелюбную реальность.
К полуночи публика уже хорошо разогрелась и сразу после боя курантов и короткого перекуса устремилась в подвал, где грохотала новейшими шлягерами дискотека. Обширное помещение под низкими сводами без единого окна, украшенное гирляндами и цветомузыкальными "прибамбасами", ритмично вибрировало под ударами звуковых волн. Сотня разогретых молодых тел, колебалась вместе со стенами, напоминая, то ли водоросли подводного мира, то ли языки пламени подземного царства. Смесь запахов духов, шампанского и, немного, сигаретного дыма завершали картину места встречи невинности и порока.
- С праздником! – не прекращая танцевать прокричала белобрысая коротко стриженая девчонка, входящим в холл парням: - Любви и счастья!
- И, что бы не было войны! – тут же ответил Синоптик и, заметив ее движение навстречу, обнял и поцеловал в губы. Он сделал это естественно и легко, будучи абсолютно уверенным в том, что исполняет желание девушки. Пусть даже не осознанное ей самой. Губы оказались нежными и слегка сладкими, а сама обладательница, не успевшая или не пожелавшая избежать смелого поцелуя, - податливой и пластичной.
- Ого! Класс… – только и воскликнула она.
- И, что бы мир – во всем мире!
- Да… – ответила не вполне адекватно девочка, потеряв связь с реальностью и не успев осознать, что такой ответ может быть истолкован, как приглашение. Синоптик, не выпуская гибкое тело из рук, слегка наклонил её и, воспользовавшись моментом, когда рот девушки приоткрылся от неожиданности, агрессивно и плотно повторил контакт, чувствуя, как отзываются губы...

- Не допущу разврата! – заорал над ухом, раскрасневшийся и мультяшно хохочущий, комсорг группы Шурик, - Пошли танцевать, мироносцы!
Парочка вернулась в исходное положение и, увеличив дистанцию, с интересом стала осмысливать произошедшее.
- Ну, ты даешь! - только и нашлась, что сказать блондинка.
- Из нас двоих... - начал было Синоптик, но, почему-то запнулся, и уже про себя закончил: "...даю точно не я". По неуловимой интонации и тембру ее голоса, он понял, что оставил хорошее впечатление.
- Ты такая... Классная! - боясь снова спошлить, ответил юноша. - Зато мира в мире прибавится...
- Я поняла... Кто виноват, если, что...
- Не бэ, исправим! Знаешь теперь, как! - примирительно улыбнулся Синоптик, - Я тут побуду пока... - И, медленно развернувшись, присоединился к группе, танцующей некое подобие твиста под "в саду магнолий".

Через час или полтора настал логичный перерыв, так как столы были полны едва начатых кушаний и спиртосодержащих напитков. Диск-жокей Андрюха поставил дежурную дорожку и ушел в «мурлычку» догоняться до общего со всеми уровня. Ребята тоже поднялись в свою комнату и после нескольких коротких тостов решили, что настало время идти к новогодней елке в центре города.
Веселой толпой, подобрав по пути еще несколько малочисленных групп, через двадцать минут путешествия по дворам, залитым разноцветным светом горящих в окнах ёлок, они вышли на центральную аллею. Золотые фонари еще больше усиливали праздничное настроение. Несмотря на поздний час, множество больших и маленьких компаний с неизменным смехом и песнями двигались в противоположных направлениях. И, чем ближе они подходили к площади, тем больше становилось народу и громче шум толпы.
У самой лесной красавицы, украшенной большими бумажными шарами и гирляндой из разноцветных стоваттных ламп, было не протолкнуться. Подвыпившая публика пела, танцевала и наливала еще. То и дело раздавались взрывы хлопушек и вспыхивали бенгальские огни.
Комсорг группы предусмотрительно, при общем одобрении, захватил с собой бутылочку коньяка, а Женька, «сокамерник» Синоптика – нарезанной колбаски и шоколадных конфет для дам. Пробравшись поближе к елочному ограждению, компания сгруппировалась, полагая, что час настал. Согретая у сердца бутылка была изъята из внутреннего кармана пальто с шалевым воротником, и янтарная жидкость быстро разошлась по кругу, бесперебойно наполняя на один глоток два граненых стакана. Когда круг замкнулся, общественное сознание встрепенулось и благодарно добавило картине новых красок.

Потолкавшись у елки, группа переместились к парку аттракционов. Конечно, колесо обозрения и другие увеселительные механизмы не работали, зато никто не мог воспрепятствовать веселой толпе гуляющих кататься с крутой горы земляного вала у крепостной стены. Мужчины, женщины, подростки и дети лихо бросались вниз по ледяному желобу, подложив под зад картонку или пластиковый пакет. Иногда катящиеся внизу сбивались в кучу, добавляя праздничному гулянию единства и пикантности.
Синоптик, едва уместившись на кусочке полиэтилена, с воплем, без размышлений бросился вниз. За ним последовали остальные, отмечая по ходу движения удивленными криками впадины и возвышенности скоростной трассы.
Кататься «просто» было не интересно, поэтому балагур Генка сразу предложил: «Кто устоит и дальше уедет на ногах – тот грызла!» После такого предложения уже никто из присутствующих парней не мог оставаться в стороне. Двум девчонкам из кампании был передан пакет с остатками колбасы и пустой бутылкой из-под коньяка, и команда претендентов устремилась на верх. Посторонние участники катаний предусмотрительно делали паузу, когда кто-либо из «грызл», балансируя расставленными руками, с выпученными глазами шагал на ледяную ленту. Вначале мало кому удавалось устоять, но это добавляло радости праздным зевакам, постепенно собравшимся на веселый гвалт. Падения здоровенных парней впечатляли: ноги, после лихорадочных взмахов, оказывались на месте головы, а руки, беспомощно вращаясь – на месте ног.

Что бы улучшить показатели, Синоптик положил под ноги кусок картона. Едва устояв на спуске, он, теряя равновесие, выехал далеко за пределы накатанной дорожки и, резко затормозив на рыхлом снегу, влетел в стоявшую на пути группу зрителей. Наблюдая за спуском, они все же не смогли в полном составе увернуться от восьмидесятикилограммового живого болида, и тот изящно подрезал пару зазевавшихся особей.
- Ай! – вскрикнула одна из них и всем телом упала на Синоптика.
- Ай! – в свою очередь вскрикнул «болид», не столько от боли, сколько из солидарности к присоединившемуся телу.
- Простите! – добавил он, когда движение прекратилось: - С Новым годом!
- Это опять ты! – изумленно воскликнула в ответ девушка, вынужденно обнимавшая его за плечи: - Зашибись!...
Синоптик отклонил голову назад, что бы отчетливее разглядеть упавшую не него девушку, и вдруг обнаружил, что эта та самая, которая «подставилась» под него утром на дороге в магазин.
- Это опять ты! – с той же интонацией повторил он: - Значит судьба, - и он назвал своё имя.
Девушка не стала отвечать, пытаясь встать. Однако ее движения на лежащем плашмя парне не сразу привели к желаемому результату, доставив ему явное удовольствие. Поднявшаяся со снега подруга быстро пришла на помощь и разъединила пару.
- Это надо отметить, - примирительно предложил Синоптик: - Такие красивые девушки не могут просто так уйти.
- Ещё как могут! Пошли, Юля! – отозвалась подруга.
- Юля – очень красивое имя. И подходит к глазам!
- Мы не одни, - спокойно ответила Юля: - Нам есть, где выпить и закусить. И с кем, - она посмотрела в сторону стоящих поодаль парня и девушки.
- Г-р-р-р… - передразнил он ее тон: - А я тоже здесь не один – вон «крылатое воинство» летает!
- Заметно издалека, - ответила Юля: - Тот ещё факультет!
- А, может с нами! Ребята - только "за"! - Синоптик знал, что прибавление к их двум девчонкам еще трех новеньких, даже с учетом одного незнакомого парня, будет воспринято положительно. Тем более, что праздник в общежитии никогда не проходил камерно, и новые знакомства и приключения приветствовались.
- Девочки – с нами, с нами! – заорал рядом завершающий полет Генка.
Известный ловелас, он легко входил в доверие и, бесконечно шутя и приговаривая, всегда добивался своего:
- У нас весело и всего навалом! И я вас знаю – вы с третьего курса «вычислительной техники», - он подошел к парню с девчонкой: - Гена! Пошли с нами!
- Да… Как-то… Не знаю.. – нечленораздельно поочередно заговорила пара.
Генке этого было достаточно, что бы понять, что вопрос почти решен.
- Хорош соблазнять красавиц без меня! – привычно захихикав, добавил подоспевший на помощь комсорг. Его заснеженное пальто, съехавшая набекрень шапка и добродушная улыбка во все лицо не оставили сомнений в благополучности новых знакомых.
- Ну, что? Идем? – Юля посмотрела на парня с девчонкой: - Кать? Сереж?
- Нет, мы – домой, - ответил парень: - А вы – как хотите! Мы не расстроимся.
- Да, Юль, сама знаешь, - поддержала парня девушка и хитро посмотрела на подругу.
- Знаю… - засмеялась Юля, - Мне бы так! Пойдем, Лор?
- Заметьте, жертвую собой ради любви! – ответила Лариса, решив дилемму окончательно.
- Принимай новеньких! – закричал Шурик, обращаясь к спустившимся вниз друзьям.
- Как делить будем?! – ответил один из них, которого за высокий рост и залысины с первого курса нарекли солидным именем «Пифагор».
- Тихо! А то вспугнешь! – что бы услышали все, ответил Синоптик.
- Рано еще! – продолжил флирт Генка и, нежно обняв Ларису за плечи, повел навстречу компании.
- А мы?! – поддерживая общую тему, шутя, капризно скривила губки державшая пакет Лена. Она была одной из трех девчонок, которые учились в группе Синоптика. К тому же, обладая хорошим кругозором, живым умом и обаянием, была окружена особым вниманием и заботой.
- Вы, по-любому, будете первыми! У меня - точно! – успокоил Генка.
- Я не в этом смысле, придурок! – зардевшись ответила та.
- А я в том! Ха-ха-ха…
- Дурак!! Вы только не подумайте, девчонки!
И компания "не подумав", не узнав, кто «грызла», пополнившись новыми членами. легла на обратный курс.

                ч.4(-)

Шашлыки на костре, как племя воинствующих варваров, вытеснили и заглушили тонкие запахи коры и хвои, наполнили лес сильным и возбуждающим ароматом подгорающего лука и золотистой корочки. Заметно стемнело. Ноябрьское солнце, не желая светить понапрасну за плотной пеленой сырых облаков, скатилось за горизонт. Пламя костра, распространило свои лучи на ставшие вакантными поверхности, добавив поляне теплоты и камерности. Разогретая коньяком компания ближе подбиралась к огню: Валерка с Серегой перестали соревноваться в стрельбе из самодельного лука; Натка курить трубку с длинным мундштуком и, прогуливаясь поодаль, судачить с подругой о перипетиях жизни бизнес-леди; Борис Борисович вешать на уши лапшу Ольге …
Синоптик, в который раз, поставил на огонь чайник и, дождавшись, когда из носика повалил густой белый пар, залил кипяток в большую керамическую кружку, на дне которой лежали, традиционно, две с половиной ложки зеленого чая. Он много раз читал и слышал, что "нельзя заваривать кипящей водой", но, то ли в силу характера, не признающего авторитетов, то ли из-за желания получить максимальную крепость напитка (что также проистекало из свойств его личности), всякий раз вливал стоградусную воду, с удовольствием наблюдая, как истосковавшиеся по влаге листья с шипением впитывают её своими клетками. И, если он хотел почувствовать вкус напитка и силу, после одной-двух минут, сливал его вместе с неизменно присутствовавшей зеленоватой пеной в свою любимую чашку с дурацким рисунком дурацкого сюжета. Хороший чай никогда не был горьким. Ярко выраженный аромат сопровождался легкой маслянистой консистенцией и, что абсолютно удостоверяло качество, мгновенно наполнял тело теплом, которое проникало в самые удаленные уголки.
Вторая заварка редко доставляла Синоптику такое же удовольствие и часто, обнаружив её в кружке после длительного перерыва, выливал - не притронувшись.

Родители всегда ждали, когда приедет сын. Мама, досконально зная его вкусы, готовила пироги с картошкой, которые обжаривала в масле, и щи из кислой капусты "на косточке".
- Миля мой, похудел как? - причитала она, усаживая, приехавшего на выходные, сына за стол, наливая и накладывая огромные порции.
- Ма, ну, куда ты? - восклицал ребенок, - Я столько не съем.
- Съешь, - подключался, на помощь матери, отец, - Вкусно, аж за ушами трещит! - И, как бывало всякий раз, Синоптик, тяжело вздохнув, принимался за еду, которая, также неизменно, заканчивалась пустыми тарелками...
Сколько себя помнил, он занимал в семье особое положение. Очень рано, еще в школе, Синоптик получил равный со взрослыми статус: любые, самые сложные вопросы, обсуждались с ним без скидок на возраст. Отец и мать делились с сыном общими заботами и тревогами и внимательно выслушивали мнение подростка, которое, зачастую, было неординарным и категоричным. Конечно, часть вопросов оставалась прерогативой взрослых. Но, лишь небольшая часть...
Родители, попавшие в молох войны в девятилетнем возрасте, как и все их сверстники быстро повзрослели, пропустив лучшие годы отрочества. Семья отца потеряла кормильца и старшего брата. Оставшиеся, четверо сыновей и сестра, получив рабочие специальности, после Победы быстро влились в ряды трудового фронта. И, поэтому, у отца в графе "образование" так и осталось - "четыре класса начальной школы". Несмотря на это, он, обладая живым умом и умелыми руками, высоко ценился: сначала, как первый тракторист на деревне, потом - водитель начальника шахты, а в завершение рабочей карьеры - слесарь-инструментальщик высшего разряда.
- Не был бы у твоего Витьки такой язык, давно бы "шишкой" стал, - любила повторять единственная, которую помнил Синоптик, подруга матери, - Что он свою правду-матку начальству в глаза тычет?
- Характер такой, - только и отвечала мать в ответ, - Что поделаешь?...
Характер действительно был крут. Спокойный и рассудительный он мгновенно превращался в свою противоположность, стоило только кому-либо посягнуть на равновесие тонко отстроенного внутреннего мира. Иногда Синоптик замечал, как по дороге домой из садика, отец замолкал, а потом начинал шевелить губами и вскоре произносить в слух плохо понятные ему слова.
- Пап, а ты с кем разговариваешь? - порой спрашивал он отца, желая устранить неосознаваемую, но явно присутствующую угрозу. И тот, запнувшись, как застигнутый врасплох ребенок, что-то бурчал в ответ - мол, так, думаю вслух... Но сын понимал, что мысли эти были недосказанным кому-то монологом, трудным и неприятным...
Синоптик по пальцам одной руки мог пересчитать дни, когда отец был в хорошем настроении. Не то, что бы он находился в унынии или раздражении, нет. Просто, улыбка, а тем более смех, были не знакомы его лицу. Повзрослев, сын пытался объяснить отсутствие у родителя, так необходимого ему в детстве позитивного взгляда на окружающий мир, но, кроме чудовищных последствий похоронок, жизни в эвакуации и поставленной на грань выживания семьи, ничего не мог предположить. Да, и стоило ли искать иные причины, если и этих хватило бы на десяток девяти- тринадцатилетних пацанов... "Как полюбить жизнь сыну, если твоя мать, став вдовой в сорок два года, так и прожила оставшиеся пятьдесят три в одиночестве и любви к своему единственному мужчине, твоему отцу?" - не раз задавал он себе этот вопрос, навещая могилу бабушки и, каждый раз, повторял свой же ответ: "Принять..."
Возможно поэтому, не в силах оградить ребенка от перегруженных взрослых себя, или, в силу подсознательной тяги к другому миру - миру литературы, кино, музыки, высшей математики, философии, волейбола и прочим "диковинным" и, теперь уже безвозвратно недоступным вещам - родители нуждались в его соучастии.
И в долгие вечера, когда сон отменялся необходимостью непростого общения, такие разные, но родные, люди прорастали друг в друга тревогами, заботой и надеждой. Семья являла самое себя, как единый, трехипостасный организм, излечивая и спасая.
Порой тяжесть взрослых проблем прижимала к земле и черной краской разливалась в душе подростка, но ни разу у него не возникло сомнение в необходимости участия и сопереживания. Рано сменив цвета детской палитры и научившись мыслить, он никогда не испытывал трудностей с выбором вектора собственного существования. Проблема принятия решений, конечно, существовала, но, только, если они не затрагивали основ. В противном случае, не вполне сознавая происхождение возникавших аргументов и оснований, Синоптик точно знал желаемое, и значит верное, направление. Но.. За такой дар он заплатил сверх меры развитым чувством опасности и тревоги - анализ ситуации и выявление скрытых угроз стало, навсегда встроенной в его мозг, функцией. Скепсис и негативный прогноз, с юных лет, скорректировали, в том числе, и его эмоциональную сферу.

- Во многой мудрости много печали. Кто преумножает знания, преумножает боль. - вставил Синоптик любимую фразу в только начавшийся разговор со старым бородатым "отшельником", скромно подсевшим на противоположную скамью   в ночном пригородном дизельэлектропоезде, - По-моему, Экклезиаст сказал?
За десяток минут до этого старик, похожий на лесовика, уютно расположившись напротив, без какого-либо вступления тихим голосом, обращаясь к Синоптику, поведал, что много лет живет в поселке, куда ведет железнодорожный тупик и добраться можно только на вот этом дизеле - ранним утром или поздним вечером; что вокруг непроходимый лес, который валят "постояльцы" колонии строго режима. Он не стал уточнять, а студент не стал спрашивать, что за "дело" привело его в эти глухие места. Однако, речь его была правильной - без "фени" и банального мата, и не единожды отсылала к текстам из Библии и книг русской классики. "Занятный дядя." - без доли иронии подумал Синоптик: "Наверняка, верующий, возможно и из бывших..."постояльцев".
- Вы знаете Писание?! - прервал его размышления собеседник, - Вы так молоды! И знаете Писание! - старик широко открыл глаза, как будто увидел перед собой живого апостола.
- Да нет, - немного смутившись от произведенного эффекта, поспешил успокоить бородача второкурсник, - Это же - философ.
- Это не философ, - решительно возразил старец, - Это Ветхозаветный проповедник, - и, помолчав, добавил, - Но вы же его цитируете... Чудесно. А Евангелие?
- Евангелие?.. Читал... - с некоторой гордостью ответил Синоптик.

Это произошло на первом курсе института. Когда стало известно, что места в общежитии придется ждать до Нового года, он вынужден был снимать угол в кооперативной двухкомнатной квартире у одинокой пожилой женщины. Как матери удалось уговорить тихую старушку взять на постой студента, одному Богу известно. Однако, через некоторое время Синоптик понял, что это выражение следовало употреблять буквально...
Клавдия Дорофеевна вела скромный и уединенный образ жизни. Ухоженная чистая квартира практически не имела мебели: стандартная девятиметровая кухня удостоилась стола, двух стульев, холодильника и пары навесных полок; комната Синоптика - диван-кровати, черно-белого телевизора, круглого раздвижного стола и фикуса, горделиво устремившего ствол-копье в потолок. Место же обитания хозяйки квартиры так и осталось для студента "терра инкогнито".
После ноябрьских праздников постоялец заметил едва уловимые, но существенные изменения в поведении пожилой женщины. Часто, после возвращения с занятий он заставал бабушку за чтением одной и той же книги без обложки, которую она бережно заворачивала в платочек. При его появлении она прерывала свое занятие и уходила в комнату. Изменился также и её рацион - из немногочисленной палитры запахов, которые вечерами наполняли жилище, исчезли все, которые могли напоминать о скоромной пище.
- У меня есть луковый суп, - однажды ненавязчиво предложила хозяйка, - только он без мяса. И салат свекольный - очень полезен от атеросклероза, если хочешь?
- Спасибо. Можно немного, - не посчитав возможным отказаться, ответил студент.
- Вот и хорошо. В салат сметаны добавь...
- А вы?
- Я с растительным маслом. Пост, - негромко пояснила хозяйка, - А ты ешь.
И тут Синоптик понял её странную метаморфозу. Как же он раньше не догадался, что наступил Рождественский пост и Клавдия Дорофеевна следовала его канонам!
- А книга, что Вы читаете - Библия? - осмелился он задать ей вопрос.
- Не вполне... Новый Завет, - несколько настороженно ответила она.
- Разве не одно и то же?
- Нет. Эта о Христе...
Синоптик, до сего момента полагая себя достаточно образованным человеком, понял, что попал в сферу, которая для него была едва очерчена. В те времена появление в храме комсомольца легко могло стать предметом его "персонального дела" со всеми вытекающими последствиями: порицания, выговоры, исключения... А чтение и обсуждение религиозной литературы (тем более, что достать ее было практически невозможно) - повлечь уголовное преследование. Поэтому, если молодой человек хотя бы слышал о распятии, его уже можно было отнести к категории посвященных. По тем же причинам и пожилая женщина осторожно отвечала на расспросы постояльца, несмотря на то, что с доверием к нему относилась и даже успела привыкнуть.
- Я совсем этого не знаю, - искренне ответил Синоптик, - Никогда даже в руках не держал... - и после небольшой паузы добавил, - А, можно будет почитать?
- Если серьезно - возьми, - и женщина протянула запеленатую, как младенец, книгу, - Завтра, перед уходом в институт на кухонный стол положишь. А я тогда к себе пойду. Спокойной ночи, - и она бесшумно, как будто не касаясь пола, удалилась.

Вагон пригородного поезда, оставляя пассажиров на станциях, подобно сказочной сеялке человеческих душ, заметно опустел. Окна уже не впускали свет извне, отражая лишь тусклые плафоны освещения и искривленные очертания деревянных лавок. До платформы родного города оставалось ехать не более сорока минут.
- Расскажите, как это случилось? - обратился к Синоптику "бродяга", - Я до конечной. Домой. А Вы? - не дожидаясь ответа, будто боясь лишиться внимания собеседника, негромко, почти без пауз, зазвучала его речь. - У нас не бываете? Зашли бы в гости. У меня пасека... И чай с малиновым вареньем...
- Случилось? Что именно? - переспросил студент, понимая, о чем спрашивает старик.
- Ну... Ваша встреча... С Богом...
Парня смутила такая прямая постановка вопроса - никакого Бога он нигде и никогда не встречал. Однако, не желая упустить возможность впервые поговорить с верующим человеком, который к тому же расположен к общению, принял предложение.
- Интересный текст, - осторожно произнес Синоптик, - Много повторов - четыре раза одно и то же. Только разными словами. Как будто для тех, кто не понял...
"Отшельник" внимательно слушал, едва заметно улыбнулся. А может быть глубокие морщины и тусклое освещение вагона, как искусные визажисты, дополнили положительной эмоции.
- Вот видите, четыре раза... И все равно мало, - заметил старец, произнеся слова мягко, как будто боясь обидеть.
- Нет, так-то понятно, - мгновенно отреагировал студент, - Неожиданно. Всё происходит в пустыне: пальмы, иудеи, пески... Я думал, православие - русская религия, российская: масленица, Иван-Купала, Илья, Пасха, - постарался он вспомнить все религиозные праздники, которые знал.
Дед хмыкнул, прищурил глаза и беззвучно засмеялся. Потом, уже серьезным голосом произнес: - И, все же, о чем эта Книга? Что осталось?
Синоптик, почему-то тоже перешел на серьезный тон и откровенно сказал: - Странное чувство. Как будто читаешь о пришельцах: Вифлеемская звезда -космический корабль; Иисус с его чудесами - посланник от высшей цивилизации; вознесение - завершение миссии; заповеди - обучение нерадивых людей; обещание второго пришествия - контроль... Вот только, что это за цивилизация, если это не фантастика?
- Хороший вопрос, - похвалил "странник", - "...если это не фантастика" и "что за..."
Синоптик не ответил. Ему нечего было добавить. Некоторое время они ехали молча. Бородач опустил веки и, будто, уснул. У юноши появилась возможность внимательно его рассмотреть: выцветший плащ цвета "хаки" с капюшоном напомнил пастуха; длинные седые волосы, органично "перетекавшие" в усы и бороду - священника; большие ладони с узловатыми натруженными пальцами, которые были чисты, - плотника. "Зачем ему бусы?" - удивился студент заметив в левой руке попутчика чётки.
В это мгновение, как будто услышав вопрос, старик поднял веки и посмотрел ему прямо в глаза, без вызова и сомнения, как смотрят добрые и мудрые люди. Взгляд обязывал.
Понимая, что рассказ был рассчитан, скорее, на такого же, как он сам, и явно не соответствовал ожиданиям, молодой человек, будто извиняясь, произнес: - Поражает не столько текст, сколько то, что остается после...
Старик слегка поднял бровь, и, показалось, его глаза заблестели. Не удивившись подобной реакции, Синоптик уверенно завершил фразу: - Прикосновение...
В этот момент поезд заскрипел тормозными колодками и резко стал снижать скорость. Из динамиков раздался неразборчивый голос, по которому можно было определить приближение станции, но не название. Немногочисленные пассажиры стали бодро упорядочивать багаж и перемещаться в тамбур. Синоптик тоже встал, повесил на плечо сумку и, попрощавшись, направился к выходу.
- Вы рядом... - услышал он, удаляясь, негромкий голос старика, - Иди с Богом.
На ночной улице родного города, привычно обходя лужи и сокращая маршрут через проходные дворы, в памяти вдруг всплыла эта последняя фраза, и у Синоптика, как озарение, возник вопрос: "Вы - это Я? Или... Вы - это Мы?.." От неожиданности он остановился и, зачем-то, обернулся...

- Чай будешь пить? - спросила мать, когда сын, с видом Робина Бобина, откинулся на спинку венского стула, - Свежий... Только без чая.
- Это как? - засмеялся Синоптик, - Чай без чая?
- Пенсии задерживают. Уже четвертый месяц... - как будто извиняясь, ответила она, - На базаре капусту квашенную продаю...
- Да, он лучше, чем с заваркой! - подключился к разговору отец. - Там - мята, чабрец и зверобой. Я, когда его стал пить, сплю, как убитый.
- Конечно, - разом отвечая и на вопрос мамы  и на реплику отца, ответил сын, - Почти двенадцать. Лучше травки...
Растянувшись на любимом диване, который своей мягкой спинкой, будто большое и доброе существо, заботливо подпирал и согревал спину, взрослый ребенок, погружаясь в сон, подумал: "Завтра, с утра, пойду в магазин и куплю им много настоящего..."
- Сына, вставай. А то, утро проспишь, - услышал он тихий, но настойчивый голос отца.
- А, сколько уже? - не открывая глаз, спросило дитя, - Часы почему-то не бьют?
- Это, папка остановил ещё с вечера, - радостно откликнулась с кухни мама, - Что б тебя не разбудили.
- Ну, вы даете... - заворчал Синоптик, сладко потягиваясь и пытаясь по запаху понять, что грядет на завтрак, - Блины! Ням! - догадался он и, резко откинув одеяло, сел.
Мама, уже похожая на бабушку, в синем платье с цветастым передником, готовила на кухне оладьи. Румяные лепешки из дрожжевого теста обильно смазывались маслом и укладывались ровными кружочками по пять штук на дно большой плоской тарелки. Пышная ароматная горка выглядела очень аппетитно и даже празднично.
- Садись скорее, пока горячие, - окликнула сына мать, услышав, как он убирает постельное бельё. - Со сметаной. У соседки вчера купила. У них корова. Сказала, что дочь за муж выдает. Помнишь её? Шустрая такая... - привычно делилась она между делом простыми житейскими новостями.
- Угу, - периодически произносил Синоптик, подтверждая свое присутствие, а заодно и согласие. - Я до магазина добегу? Пять минут. - спросил он формально, заглянув за угол печки на кухню.
- А оладьи? Поешь. Потом сходишь. Тебе за чем? Все же есть!
- Быстро. Туда-сюда.
Магазин располагался недалеко. На прилавках было отчетливо заметно, как беднеет страна. Ассортимент товаров изменился - стал разнообразнее по цвету, но дороже и бестолковее по вкусу. Многие продукты лежали в непривычном для советского человека свободном доступе лишь потому, что у покупателей не было денег. Многие - исчезли раз и навсегда, уступив место дорогому заграничному контрафакту.
- Девушка, у вас чай есть? - не глядя на витрину, спросил Синоптик.
Продавец повернулась и он узнал в ней ту самую "невесту", о которой только что говорила мать. Девушка улыбнулась и немного смущенно спросила:
- К своим приехал? А я, вот, теперь здесь... - и, после небольшой паузы, добавила, - Только "тридцать шестой" остался. В маленьких пачках. Да и тот - из старого завоза. Брать будешь?
- Поздно уже. Надо было брать раньше. -  улыбнулся в ответ Синоптик. - Ты, говорят, замуж выходишь?
- Говорят... Что ж не взял?...

Они доплыли до острова и вышли на пологий берег, который начинался валунами и красиво источенными водой корнями сосен.
- А говорил не смогу, - сказала Катя, гордо вскинув в верх руку.
- Да, это я так, далековато для "малохольных", - выходя следом примирительно ответил Синоптик. - Даже я устал немного. Надо отдохнуть.
Девушка, ещё совсем подросток, вышла из-под сени деревьев и стала на большой камень, наполовину погруженный в прозрачную речную воду. Привычным движением отжав волосы, она скрестила руки за головой и развернулась навстречу солнцу... И...
Надо ли говорить, что её тело были совершенно? Конечно, если измерить и сравнить, вглядеться пристально и незаинтересованным взглядом... Но, это "если". Синоптику достался единственный на острове образец, и он, как и предполагала девушка,  созерцал его абсолютно и с наслаждением.
"Теперь я понимаю, почему тело женщины так притягивает взгляд мужчины, - подумал он, медленно скользя взглядом по абрису фигуры, - Во времена мамонтов, когда глаза древнего человека не знали лакированных поверхностей автомобилей и подобных визуальных "услад" современного мира, любой фрагмент, мелькнувший из-под взъерошенных шкур одежды, показался бы чудом: цвет и форма лекал продуманы идеально и неповторимы в прекрасном, первозданном, но таком хаотичном, мире..."
- Я выкручу купальник? - почти без вопроса обратилась к Синоптику, не оборачиваясь, девчонка, - Замерзла. А ещё назад плыть...
- Давай. Только, я в лес не пойду - там комары. Отвернусь, - и он, по щиколотку в воде, отошел на пару шагов, примостился на теплую спину валуна и стал рассматривать двух тонких голубых стрекоз, затеявших возню на ветке камыша.
"Интересная девочка... Раньше её не видел... Катя... Увязалась... Молодая... Десятый класс... Живет где-то рядом... Фигура классная...

[...]

Прошло минут пятнадцать. Синоптик почувствовал, что от погруженных в воду ног остыло все тело, и он покрылся мурашками.
- Где ты там, русалка? - окликнул через плечо, - Пора назад, а то скоро искать начнут.
- Я здесь, - над самым ухом шепотом ответила девушка. - Ты весь дрожишь, и губы синие.
- Не только губы, - привычно пошутил Синоптик, - Я, блин, по колено в воде уже полчаса стою, чей-то купальник сушу. Как он, кстати, высох?
- Не знаю. Он на ветке висит. А я тут, - Катя коснулась рукой его плеча.
- Я понял уже, - грубо ответил парень, - Одевайся. Надо назад. Заодно и согреемся, пока доплывем.
Он хотел ещё что-то добавить, но почувствовал, как девушка прижалась к его спине своей, и от неожиданного касания и тепла замер.
- Индеанки так согревают своих замерзающих мужчин, - догадавшись о повисшем в воздухе вопросе, сказала девочка, - Лучше?
[...]

- Ну, наконец-таки! - радостно встретила в дверях мама, - Оладьи совсем остыли. Купил, что хотел?
- Угу, - Синоптик с трудом возвращался из воспоминаний, - Поставь пожалуйста чайник. Будем пить чай. Индийско-цейлонский. Зови папку.

                ч. 5(-)
- Садитесь на мое место, - обратилась к Синоптику единственная, незнакомая ему в компании, девушка, когда он, наполнив кружку свежезаваренным чаем, подошел к импровизированному столу, вокруг которого, плечом к плечу, теснился повеселевший народ.
- Я погреюсь у костра, - она встала и, пройдя несколько шагов, присела на корточки у огня, вытянув навстречу пламени длинные ладони. Синоптик ещё "не созрел для оседлой части пиршества" и, поэтому, взяв пару оливок, вернулся на свое место, рядом с незнакомкой.
- Как вам здесь? Не замерзли? – произнес он дежурные фразы, посчитав неуместным хранить молчание, оказавшись тет-а-тет с женщиной.
Девушка смотрела на огонь и, казалось, не слышала вопроса. Неровный свет костра, как взгляд художника, изучающего любимую натурщицу, быстро скользил по её лицу и фигуре, на мгновение замирая, темнея или взрываясь ослепительно белым...
- Хорошо... Тепло... - почему-то неожиданно для Синоптика, прозвучало в ответ. Ему казалось, что молчание было лучшим продолжением беседы - настолько естественно и органично смотрелась эта пара: девушка и костёр...
Он поймал себя на мысли, что не знает, как реагировать на эти простые слова: незнакомка, вступив в диалог, осталась такой же отстраненной, как прежде - и разговор, едва начавшись, был исчерпан... Следуя своим правилам, среди которых одним из важнейших было сохранение личностного "гомеостаза", Синоптик, без сожаления, вместо очередной фразы сделал большой глоток любимого напитка и отошел, поближе к столу...

Девочки мечтали о счастье. Они лежали на теплых плитах мемориала у озера и смотрели в высокое небо, где парила едва различимая большая хищная птица.
- Вот бы так полетать! – тихо произнесла Лена. – Как думаешь, ей не холодно?
- Ей хорошо, она бы так долго не кружила... - откликнулась сестра и, после долгой паузы, спросила, - Как думаешь, она нас видит?
- Давай помашем ей руками, - сказала Лена и, встав на колени, сделала несколько движений.
Птица, замкнув обязательный круг, вдруг свалилась в сторону и, прочертив крутой вираж, возобновила ритуальный полет.
- Видела! – воскликнула от неожиданности Лена.
- Да-а-а… - широко раскрыв глаза ответила Маша и, встав во весь рост и запрокинув голову, стала размахивать руками. Птица, кружась и медленно удаляясь, казалось, наслаждалась небом - его высотой и ширью; но, затем, неожиданно, филигранно выпрямив траекторию, прочертила длинную прямую и скрылась из виду, растворившись в солнце...   
- Вот бы так... - вторя сестре, едва слышно, для себя самой, прошептала Мария. - Мама вчера плакала, – без перехода, изменившимся голосом, сказала она и села рядом с Леной.
- Я знаю. Она ходила занимать денег к соседке. Та, наверное, опять наговорила...
- Всем есть дело! Ненавижу... Уеду, как только смогу! – после паузы продолжила Маша, но потом, будто спохватившись, добавила, - Только, как маму оставить?..
- Все равно придется. Куда муж, туда и мы. - закрыв глаза, сказала сестра. - Вот бы посмотреть на него…
- А я уже видела! – засмеялась Маша.
- Как?.. Где?.. Кто?.. – застрочила вопросы Лена, - Давай, колись!
И распластавшись на теплых от мартовского солнца камнях, близняшки погрузились в сладкий мир выдуманных романтических историй.

Синоптик спешил домой. Двести километров, даже для его видавшей виды "семерки", были не таким уж большим расстоянием, однако он понимал, что может не успеть до закрытия магазинов. "Сверну в поселок..." - решил он, проезжая мимо указателя. - "Шампанского, водки и конфет...Тарам-м-м..." Настроение, несмотря на усталость от трехдневной командировки, было под стать ожиданиям - родственники, друзья, праздничный стол и ...тридцать пять! А ещё - конечно - весна...
Пасха была ранняя, и накануне Евдокии вовсю звенела капель. Солнце щедро делилось теплом, топило снег по опушкам, заливало светом самые дальние уголки весеннего леса. Знакомое шоссе, следуя строго с востока на запад, вот уже целых полтора часа транслировало в лобовое стекло машины сине-голубое небо с белыми высокими облаками. "Обязательно вас напишу... Маслом... Пастозно и ярко... И нежно..." - блуждала за восторженным взглядом мысль...
- И вас.., - произнес он с улыбкой вслед, проходившим мимо небольшого продовольственного магазина, двум одинаковым, как две капли воды, девочкам-подросткам, одетым в короткие ситцевые платья, красиво драпировавших тонкие тела, поверх которых были накинуты расстегнутые легкие куртки.
- И вас... - вдруг, повернувшись ответила Синоптику одна из них, и обе засмеялись, напомнив ему своим смехом легкий, как воздух, звенящий пересвист свиристелей.
Вставив ключ в замок зажигания, именинник долго смотрел на удалявшиеся фигурки - знакомое чувство прикосновения, наполнило душу тонкой, как первый лед, грустью и предчувствием невероятных событий.... Этот март! Он всегда вызывал у него тревогу, ощущение хрупкого равновесия, недогретости, недолюбви…

Праздничный стол, традиционно баловал мясной нарезкой, фаршированными яйцами, салатом "оливье", горячими огромными чебуреками и рукодельным тортом. Впервые, отрывая бутылку шампанского, Синоптик оставил свой фужер пустым. Мало кто за столом знал, что главный подарок состоялся неделю назад в кабинете знакомого врача, который, подобно ангелу-хранителю, разорвал почти установившуюся железобетонную связь с миром иллюзий и самоликвидации...

- Ты должен не употреблять спиртного десять дней, - строго сказал доктор. - Сможешь?
Синоптика передернуло от вопроса: "Он меня за алкоголика принимает. Зря я повелся на его разговоры, сам бы все решил...". Но вслух покорно ответил:
- Да.

С момента перехода Синоптика в "бункер" прошло уже около восьми лет. Первые три года пролетели незаметно, наполняя работу новизной и масштабом решаемых задач. Причастность к интеллектуальной элите и "когорте посвященных" формировала ложные представления о возможности целесообразного и справедливого общества в отдельно взятом учреждении. Однако, все "тривиальные" пороки прекрасно уживались с талантом и неординарностью, возрастая, порой, во сто крат в умах и душах своих "гениальных" носителей. Лишенный каких-то, неведомых ему качеств, Синоптик, несмотря на заметные успехи в теоретической части НИР, раз за разом исключался из приказов о назначениях на вышестоящие должности, либо о переводе на "лидерные" направления. Все это, помимо банального карьерного роста и, как следствие, повышения материального вознаграждения, ограничивало и чисто научную деятельность, так как публикации в ведомственных изданиях и защиты диссертаций были напрямую связаны с "табелью о рангах".
Получив, в очередной раз, в качестве заведующего лабораторией бездарного назначенца, он остро почувствовал, что устал ждать и не хочет никому ничего доказывать. Осознав патовость своей ситуации, Синоптик начал подсознательное сближение с такими же бедолагами, которые либо «ещё», либо «уже» оказались "не в той обойме". А, как известно, после признания своего поражения, наступает бесстрашие, которое дарит свободу и кураж.

- Представь, Паш! Этот идиот вызвал меня сегодня и попросил подготовить предложения по улучшению экспериментальной базы и работы всей лаборатории! [...], он думает, что я за него работать буду, а он - в кабинете сидеть и премию с зарплатой получать... - Синоптик налил себе и, изрядно захмелевшему, другу в граненые стаканы из только что открытой бутылки "трех семерок".
Закадычный друг Пашка, несмотря на разъединившие их ведомства, как легендарный Санчо-Панса, сохранил преданность своему бывшему "шефу" и, всецело разделяя его "философию", всегда в нужную минуту оказывался в "открытом доступе" и готовым к "употреблению".
- Забей! Так было и так будет!.. - глубокомысленно и не спеша, то ли от неожиданной глубины собственной фразы, то ли от алкоголя, протянул лаборант.
Синоптик замер и с удивлением посмотрел на собеседника:
- Ты очень крутой чувак!.. Хочешь, научу одному приему? Вставай.
Он помог подняться другу со ствола упавшего дерева, которое служило им скамейкой на привычном месте встречи. Оно лежало на самом краю крутого обрыва, который переходил в глубокий и длинный овраг с небольшим ручьем и большими деревьями.
- Я нагнусь и поставлю защиту, а ты бей меня снизу, "крюком". И смотри - что сделаю, - Синоптик скрестил руки у лица и, покачиваясь, наклонился вперед. Пашка, молча, без уговоров, подошел вплотную к старшему научному сотруднику и несильно, но вполне осязаемо, стал колотить его по голове, снизу вверх.
- Об-ба-на! - крикнул Синоптик и разогнув правую руку, вращая её через плечо, заехал спарринг-партнеру в левое ухо.
- Во бль... - охнул Пашка. - Ты ж не видел... Ладно... Ещё!...
И два работника закрытого учреждения с азартом и принципиальностью ученых приступили к длительному эксперименту на собственных физиономиях. От пропущенных ударов, сила которых, по понятным причинам, возрастала, "испытательные стенды" заметно покраснели и припухли. Неизвестно, какие результаты удовлетворили бы друзей и остановили поединок, но, после очередного контакта, Пашка, незаметно сместившийся на край обрыва, сделал шаг назад и, едва слышно "ойкнув", покатился вниз.
Синоптик, разогнувшись, как в детстве, опять не увидел никого, но, в отличие от тех далеких дней, сразу понял причину своего "одиночества". Сознание мгновенно компенсировало наличие алкоголя и приоткрыло завесу в реальный мир.
- Пашка! Как ты? Ты где? - закричал он, пристально всматриваясь в темнеющие в наступающих сумерках высокие травы и кусты на склоне оврага. Никто не ответил.
Спуск в данном месте был невозможен. Синоптик быстро упаковав напитки, закуску и посуду, пошел вдоль кромки и вскоре заметил едва различимую тропинку, уходившую серпантином вниз. Трава и влажный грунт скользили под офисными туфлями, и, после нескольких падений на "пятую точку", он, смирившись со своим новым внешним видом, ускорил погружение на дно. Под пологом ивы и ольхи ранний вечер казался почти ночью. Снизу, от ручья, тянуло сыростью и холодом. Неожиданно, когда спуск почти закончился, тропинка, резко повернув за стволы деревьев вышла на небольшую ровную площадку, красиво возвышавшуюся над небольшой запрудой. На поляне располагался шалаш, покрытый полиэтиленовой пленкой и устланный картоном. Рядом  с ним, внутри импровизированного очага из кирпичей, горел небольшой костер, вокруг которого сидело трое - двое мужчин и женщина. Было заметно, что они слышали приближение Синоптика и ждали. Три пары глаз прямо и враждебно смотрели на пришельца. Одетые в грязные поношенные куртки и штаны, мужчины, лет сорока, были похожи на беглых зеков. Они молча встали и сделали шаг навстречу.
- Здрасте, - как можно дружелюбнее сказал гость, почувствовав, как мурашки покрыли его тело от ягодиц до макушки. Не услышав ни слова в ответ, Синоптик, следуя инстинкту, обратился к сидящей у огня женщине: - Я друга ищу... Он в овраг упал... Вон там...
Она молчала. Её лицо, со следами косметики, было покрыто тонкой сетью морщин. Ей могло быть как двадцать пять, так и сорок. Провалившийся нос говорил о пороке, за которой она уже заплатила сполна.
- Какой друг? - неожиданно, низким голосом, произнесла она.
Синоптик понимал, что её фраза возможно станет его спасением и, не отвечая на вопрос, резко сменил тему:
- У нас, тут, вино и беляши... - он быстро расстегнул сумку и достал продукты. Выражения лиц у мужчин едва заметно изменились в лучшую сторону - предложение пришлось кстати. Гость положил пакет с пирогами на камень у костра и рядом поставил бутылку портвейна.
- Мы только начали её... Чуть-чуть... - заискивающе сказал Синоптик. - Здесь есть проход вдоль ручья? - он указал рукой в сторону падения.- Мне надо идти, а то...
- Сам не найдешь, - то ли о тропе, то ли о Пашке сказал один из мужиков, чья немытая шевелюра была похожа на парик из козлиной шкуры. - Давай выпьем и сходим. - Он взял бутылку и, обращаясь к соседу, который был пониже ростом и, в отличие от него, пострижен, клоками, почти налысо, сказал, - Раскопай угли, готова уже...
В то время, пока "патлатый" разливал вино в четыре пластиковых стакана, "лысый", разбросав длинной палкой головешки, достал из-под костра обгоревшую тушку какой-то птицы. Запахло паленым пером и жареным мясом. Женщина привычным движением положила её на фанерный лист и, разрезав складным ножом кожу, освежевала пернатое.
Синоптик, наблюдая происходящее и вдыхая тошнотворный запах крематория, не мог отделаться от ощущения потусторонности - пять минут назад они с другом, в галстуках, рассуждали о научных исследованиях, спорили о политике, начальниках, практиковались в рукопашном бое, наконец, и вдруг - мрак, холод, лихие люди, средневековье... Ничто и никто из цивилизованного мира в данный момент не могли оградить его от общества этих людей... Более того, он понимал, что стал их заложником.
Перехватив его застывший на горячем блюде взгляд, "виночерпий" сказал:
- Чайка. Пацаны из воздушки подстрелили. Мы поймали. Ништяк! - и неожиданно беззвучно рассмеялся, широко открыв рот, наполовину лишенный зубов. - Закинь! - уже почти по дружески добавил он, протягивая дрожащей рукой стакан.
Синоптик взял вино. Он знал, что в подобной ситуации отказ от выпивки мог спровоцировать агрессию. Обитатели оврага, как хозяева территории, имели все основания для доминирования, тем более над таким "фраером". Занимая низшую ступень социальной иерархии там, вверху, здесь они получали право на реванш.
- Это мне много, - начал свою игру Синоптик, - мы уже одну такую приговорили.
Категорически недопустимо было пить из их посуды, которая давно потеряла статус "одноразовой". Он заметил, что в бутылке осталось совсем мало портвейна, и поменять меньшее на большее было выгодным предложением.
- Давай, я - из дула, - обратился он к сидевшей рядом с бутылкой "даме".
Она посмотрела на "патлатого" и заметив, что тот забирает стакан у гостя, молча выполнила просьбу.
- Заешь, - неожиданно, из-за плеча, раздался голос "лысого", и он протянул Синоптику кусок, плохо очищенного от пуха, мяса.
- Нормально. Я - без закуски, - попытался "соскочить" гость.
- Зацени! Или гребуешь? - услышал он похолодевший голос второго.
- Да не.. Мы беляшей наелись, - попытался оправдаться Синоптик, принимая, тем не менее, из рук бомжа еду. - Интересно даже. Ни разу не пробовал...
Мясо оказалось сухим и жестким. Откусив совсем небольшой кусок, гость долго жевал его, пытаясь найти удобный момент, что бы избавиться от "деликатеса". Но стоявший рядом "патлатый" наверняка заметил бы такой пируэт. "Они же - души моряков..." - подумал Синоптик глотая кусок. На память пришел и сюжет чеховской "Чайки", и укоренившееся поверье... Он почувствовал, как тошнота подступила к горлу.
- Давай пойдем, а то там Пашка, - обратился он к главному. - Или я сам...
- Один не найдешь, - повторил он. - Пошли. - И он, без паузы, двинулся в полумрак сырого оврага. Синоптик поспешил следом, услышав, как кряхтя и тяжело дыша, за ним двинулись и остальные.

Группа "спасателей" пробиралась до места предполагаемого падения минут десять: обходили завалы из упавших деревьев, форсировали дважды ручей, поднимались на середину склона, чтобы обойти бившие из него ключи. По мере того, как они приближались к искомой точке, Синоптик все чаще стал останавливаться и звать друга. Ему казалось, что он кричит очень громко, но идущая за ним бродяжка категорично заметила:
- Здесь в двух метрах ничего не слышно - кусты и ручей шумит...
Несмотря на хмель, Синоптика все больше накрывала тревога: "Что если башку сломал... Или на сук напоролся... [...], завязывать надо с этим... Только бы пронесло..."
- Кажется здесь. - сказал он впередиидущему "патлатому", - Давай посмотрим.
Они остановились, подошли отстающие... Синоптик снова позвал Пашку. Ручей, преодолевавший в этом месте преграду из камней и спинки железной кровати, был единственным, кто ответил громким ворчанием. Предчувствуя беду, Синоптик на четвереньках полез вверх по склону.
Забравшись почти на самый верх он вдруг услышал громкий гомерический смех "дамы", а потом, как она закричала:
- Постой так чуток, я погляжу!... Иди ко мне, сладкий!....
С того места, где находился Синоптик, кроны деревьев открывали часть русла, и было видно, стоявшего на берегу Пашку и ржавших вокруг бомжей. На "жертве" был одет изрядно помятый пиджак с рубашкой, в темно-зеленых пятнах, и галстуком и... - ничего более. В руках он держал мокрые брюки, которые, за мгновение до встречи, пытался отмыть от глины и втёртой до основы травы. Зато...
[...]
...Синоптик тремя гигантскими прыжками спустился к месту обретения друга и не обращая внимания на его внешний вид заорал:...
[...]
- ...Чего молчал?! Я уже думал...
Пашка, виновато глядя на друга, поймав паузу в его тираде, ответил:
- Да, я тебя слышал только раз, когда ты уже подошел. Думал, штаны одену... А, то отвечу... - кивнул он головой вниз. - Не успел. - и, прикрывшись брюками, перевел взгляд на тётку.
- Зато я успела, ха-ха-ха...
[...]
- Заткнись, курва! - грубо оборвал её "патлатый". - ...
[...]
На обратном пути шли молча. Только иногда было слышно, как начинала ржать и что-то приговаривать "дама". Старший грубо её одергивал. Пашка заметно хромал на левую ногу и с трудом преодолел всю "полосу препятствий". Оказавшись в лагере бродяг, друзья стали благодарить их за участие, но "патлатый" резко их оборвал:
- Деньги есть?
Синоптик достал бумажник и протянул стоявшей рядом женщине две сотни:
- Простите за вторжение. Мы случайно. Хорошо, что так закончилось...
Она взяла купюры и тут же передала главному. А потом, когда Синоптик с Пашкой медленно двинулись по тропинке вверх, сказала им в след:
- Сюда случайно не попадают... И не уходят... Если не сдохну - свидимся. - и, когда друзья совсем исчезли за деревьями, прокричала, - ...
[...]

На следующий день Синоптик позвонил другу, что бы узнать результаты его медицинского обследования.
- Легко отделался, - ответил тот. - Сильное растяжение в колене и ушиб ребер с правой стороны. Главное - переломов нет. Башка гудит - то ли от портвейна, то ли от твоего дурацкого приема. Костюм - в хлам. Жене сказал, что щенка из оврага доставали... А ты?
- Синяк под глазом проявился. Плохо защиту ставил. - попытался пошутить Синоптик. - Круто вчера посидели... А, про щенка - тоже своим задвину...
- Мне легче - я на больничном. Хочешь - заезжай после работы. Я пива куплю.
- Заеду. Надо завершить красиво... - и Синоптик повесил трубку.
Ещё тем же, злополучным, вечером, проводив Павла до дома и придя в свой, Синоптик сразу проследовал в душ. Запахи грязных тел, паленой органики, перегара и болотной тины, как маркеры преисподней, казалось, плотной аурой окутали его с головы до ног. Сделав максимально горячей воду, он стал под упругие водяные струи, наслаждаясь их силой и чистотой. "Нах... Вы ещё вернётесь!.. Никогда..." - крутился перед глазами сюжет... Он достал зубную щетку и обильно положил на неё пасту: "Бред какой-то... Чайка... Как человечины..." - продолжали долбить в одну точку мысли
Закрутившись в полотенце, он тихо, чтобы не разбудить домочадцев, прошел на кухню и стал пить большими глотками воду из графина. Опустошив емкость, Синоптик вернулся в туалет и, склонившись над заветной керамикой, поведал ей о содержимом своего желудка. Только после всех этих процедур пришло утраченное ощущение чистоты. Тела. Но - не души...

- Да, что ты запарился - чайка! Птица, как птица. Мясо, как мясо. - Пашка, как всегда старался укротить приятеля.
- Ты не понимаешь! Они меня поимели! - безапелляционно гнул свое Синоптик.
- В смысле? - включил "дурика" больной.
[...]
Теперь уже глаза Пашки округлились и стало заметно, что он пытается понять - шутит тот, или говорит серьезно.
- Что ты смотришь, как дебил! Я об этой чайке говорю... Не бэ... - также резко, как минуту назад "включил", Синоптик "выключил" свой темперамент. - Ну, какая разница, в какую...
[...]
Синоптик резко замолчал и после небольшой паузы уже спокойно добавил, - Так и с этой чайкой...
Друзья молча сделали по глотку пива, каждый из своей бутылки.
- Я вообще думаю завязать с этим делом. Как-то много стало. И хрень какая-то полезла... - тихо, почти про себя проговорил Синоптик. - Забыл, когда утром просыпался, как в детстве - солнце, птицы, листва... "Здравствуй, мир!" А, не - "надо будет в обед пивка выпить". Хотя пива будет не хватать... - Синоптик легонько хлопнул Пашку по голове. - Ладно, ушёл... Пора... Возвращаться... А, то невеста в овраге дождётся...

- Ты какие хочешь, чтобы у него были, волосы? - спросила Маша. - А глаза?
- Не знаю. Черные, наверно, как смоль. И брови - ровные, вразлёт... - ответила Лена.
- А глаза - зеленые... И руки сильные... - улыбаясь от придуманного счастья вторила сестра.
- Он будет писать наши портреты... и книгу. Он будет бешенным и нежным... Бешено-нежным... Чистым...
- И "грязно" любить? - расхохотавшись, прервала цепочку ассоциаций Маша.
- Дура дурацкая! - несильно толкнув в плечо, улыбаясь, ответила сестра, а потом, откинувшись назад, прокричала птице, - Да-а!..

                ч. 6(-)
«Очень нежно...», - подумал Синоптик, неожиданно для себя вернувшись мысленно к образу незнакомки. Когда он обернулся, чтобы получше её рассмотреть, девушка заметила его взгляд и едва заметно ему улыбнулась. "Так улыбалась Лена, однокурсница Сани, когда на дискотеке сказала ему о своём ребенке... Так улыбаются, когда стоят по другую сторону непреодолимых преград... Но у неё... Очень нежно..."
С этого момента, Синоптик, впервые за долгое время, почувствовал желание познать эту женщину. Не предполагая каких-либо действий и, те более, последствий, он, с "высоты" своего эго, стал с интересом "рассматривать" незнакомку.
Черные с фиолетовым отливом волосы, были острижены по середину затылка и, обильно смоченные дождем, красиво струились многочисленными спиралями, напомнив пикасовскую «Девочку на шаре». Голубая куртка добавляла рефлексов белой коже высоких скул, от чего она казалась почти прозрачной, а тонкие и мягкие линии носа и губ подчеркивали летящий очерк бровей и глаз. Внешность не шокировала, но взгляд "увязал"... В непроизвольных попытках найти изъян, он не заметил, что с любуется совершенством... Единожды Синоптик так смотрел на женщину...

- Инесса, - красивым голосом произнесла девушка с длинными каштановыми волосами и глазами Софи Лорен.
- Ольга, - следуя ее примеру, представилась подруга.
Институтская команда по волейболу почти в полном составе находилась в холле жилого корпуса пансионата, куда они выезжали после зимней сессии, "на сборы". Только, что закончился ужин, и парни спешили занять места у единственного на этаже телевизора для того, что бы насладиться очередным матчем супер-серии по хоккею между сборными СССР и Канады. Пустых мест не было.
Контингент отдыхающих в зимнюю пору не баловал волейболистов женским разнообразием: пожилые дамы, мамы с детьми и пара-тройка "представляющих какой-то интерес". Поэтому, неожиданно сошедших с верхнего этажа двух красавиц, спортсмены-интеллектуалы приветствовали тихим свистом и засветившимися в темноте глазами.
Как оказалось позднее, "сошедшие с небес", не рассчитывая на подобный успех и следуя инстинкту, двинулись на знакомый голос спортивного комментатора и - поступили единственно правильным способом: получили места в самой гуще накаченных тестостероном красавцев. На бестолковую, на их взгляд, беготню с шайбой уже можно было не обращать внимания.
Первым поднялся "Матеус", лидер команды, двухметровый, похожий на итальянца, атлет с длинной курчавой шевелюрой, одетый в обтягивающие джинсы фирмы "Монтана" и футболку с короткими рукавами, красиво обнажающими накаченные бицепсы.
- Пожалуйста, дамы! – подчеркнуто галантно, предложил он им свое кресло, - Или может быть на коленочки. Стас, кстати...
- На коленочки позже, - отреагировала Инесса, - Пойдем, Оля, мы сможем сесть вдвоем... Очень приятно, Стас. Кстати…
- Позже – это хорошо, - продолжил флирт капитан, - "Лохмуша", сбегай в мою комнату, принеси стулья, - обратился он к соседу.
- А чего я?! – привычно возразил взъерошенный адресат, - Вон у Сани хата с краю. Сань сходи! А я тебе на полднике грушу дам.
- Две! И не груши, а котлеты! На обед... - Саня спокойно встал и испытующе поглядел на "Лохмушу".
- Две... - обреченно согласился тот, и через некоторое время в холле появилась недостающая мебель. "Матеус", на правах капитана и как самый старший, конечно же, уселся рядом с девочками. Он явно заинтересовался каштановой красоткой и практически не следил за игрой, вполголоса внедряясь в её сознание.
Парни давно были одной командой, и сыгранность на поле распространялась на любые их взаимодействия. Никто не понукал, не обижался, подставлял плечо или говорил - "нет". А ещё, они были молоды и сильны. Тренер Саныч, подняв однажды тост за команду в далеком Баку, не справившись, от принятого, с нахлынувшими чувствами, с гордостью также констатировал: - У нас в сборной два ленинских стипендиата, четыре с повышенной стипендией и... Все остальные - со "степухой". Мы шаромыжников не держим! Ик...

На следующий день ребята, как старых знакомых, встретили девочек на завтраке в столовой. Стас ненадолго даже присел за их стол и, как оказалось позднее, пригласил после ужина в свою комнату, где ребята традиционно собирались выпить "сухенького" или "пивасика", побренчать на гитаре и поржать над недетскими анекдотами.
В целом они, как и подобает спортсменам, вели здоровый образ жизни: ежедневные пятикилометровые кроссы по заснеженному сосновому лесу, игровые и атлетические тренировки в спортзале. Но, не в ущерб, по их мнению, режиму, пробегая привычным маршрутом мимо ларька с разливным пивом, оставляли "дежурного", который наполнял пятилитровую пластиковую канистру пенным напитком, покупал сыр и селедку. Лишь иногда, к выходным или для гостей, закупалось немного вина или водки.
У некоторых из парней были "отношения", но обуздать инстинкты в здоровых организмах было очень трудно, поэтому, если кому-либо из них удавалось зацепить пригодную "чувиху", комплект считался полным и вызывал всеобщее одобрение. Поэтому, после появления двух симпатичных второкурсниц мединститута, в несколько скучноватой жизни команды появился заметный «бубновый интерес».
На следующий вечер, в отсутствие очередного хоккейного матча, Инесса и Ольга приняли приглашение «на чай». Они, конечно же, уже знали, что познакомились с «энергетами» - так в студенческой среде города именовались представители технического вуза - главного поставщика «перспективных мальчиков» на рынок брачных услуг. Поэтому, ничего не боясь, в отсутствие какой-либо конкуренции, наслаждались удачей.

Девушки не относились к категории «обделенных». Они были знакомы с детства, так как их семьи «дружили домами».
Инесса происходила из старой интеллигентной семьи, проживавшей в трехкомнатной квартире в доме довоенной постройки в центре города. Родители преподавали в ее же институте, поэтому дочь училась на престижном стоматологическом. Ко всему, она была необычайно красива: пышные волосы обрамляли белоснежное лицо с выразительным взглядом и чувственным детским ртом. Длинные ноги, плотно обтянутые в дефицитные дорогие джинсы, и высокая грудь под модным свитером не оставляли шансов пройти незамеченной. Девушка была воспитана, образована и умна.
Ольга, не отличаясь такой броской внешностью, была, под стать подруге, весьма интересна и самодостаточна.
По законам природы, двадцатилетние особи женского пола не могли оставаться не в поле зрения мужчин, а с учетом незаурядных индивидуальных особенностей, тем более. Поэтому, и у Инессы, и Ольги имелся целый набор ухажеров, но, как говориться, "что имеем - не храним..." и - "насильно мил не будешь". Тем более, что процесс перебора был приятен, необременителен и, с учетом возраста, нетороплив. Ну, и, конечно же, хотелось своего - "единственного, любимого".
Синоптик, как второкурсник, находился почти на самой нижней ступени "пищевой цепочки". Однако, законы команды ставят во главу угла далеко не возраст... Поэтому, несмотря на приоритет старших товарищей, девушки давали, таки, возможность себя лицезреть и проявлять остроумие в "кают-компании"... и около. Для, не очень замороченного на девочках, студента, этого было более чем достаточно. Первый «званый» вечер он даже пропустил, оставшись в холле перед телевизором.
Реализм Синоптика, спасая от непродуктивного расходования ресурсов, выставлял свои "маржин коллы": он понимал, что девочки из когорты «золотой молодежи» никоим образом не могут и не должны с ним соприкасаться. Даже эскорт с его стороны был маловероятен, так как его дресс-код указывал на провинциальное происхождение и, по мнению "элиты", отсутствие карьерных перспектив. Конечно, это не значило, что он так легко позволял им уйти. Зная себе цену, Синоптик, при случае, охотно принимал негласный вызов лучшей и, даже, если правила среды её обитания, заведомо, не оставляли ни единого шанса, вступал в игру, часто получая в награду долгий прямой взгляд расширенных зрачков.
Другое дело – городские ребята, к которым относился и "Матеус". Прописка, связи, распределение и трудоустройство в областном центре обеспечивали неоспоримую фору.
Учет всех этих обстоятельств позволял Синоптику расслабиться и развлекаться "свободной охотой". Он не обратил бы на Инессу внимания, если бы случайно не "встретился" с ней во время обеда.
Юноша не знал и не искал ее столик. Входя в большой и светлый зал пансионатской столовой, он почувствовал на себе, как это нередко бывает,  чей-то взгляд. Повернувшись, Синоптик увидел ее глаза, глядевшие спокойно и прямо. Нисколько не смутившись, не опуская ресниц, девушка улыбнулась.
"Это ли - мне?" - сформулировался в голове какой-то необычный вопрос. Парень оглянулся, полагая, что за ним идут друзья, и среди них капитан, который и должен быть целью такого выразительного взгляда. Но сзади никого не оказалось. Слегка заинтригованный, он уселся поедать лучшее из того, что стояло на столе: заказанное два дня назад меню никто из пацанов не помнил и первому доставались "деликатесы", а опоздавшие могли довольствоваться лишь фруктовым супом и манным пудингом.
На протяжении обеда Синоптик ещё дважды удостоился этого невозможного, через весь зал, и очаровательного взгляда. Он был явно смущен. Конечно, не до такой степени, что бы вести себя неуверенно, но, как минимум, до размышлений на тему «это ничего не значит и не может быть». Следуя своему правилу, когда для решения задачи недоставало данных, он "лег в дрейф", предоставив девочке инициативу. Вместе с тем, уже к концу обеда, он с интересом подумал о предстоящей "пивной" вечеринке...

Инесса с Ольгой сидели на кровати, поджав ноги. Стас играл на гитаре; четверо парней пили бутылочное пиво с булочкой и сыром; "Лохмуша" читал, устроившись у прикроватной лампы. Для девчонок были открыты бутылка сухого вина и коробка конфет.
- Будишь пиво? - не отрываясь от инструмента, спросил хозяин комнаты, когда Синоптик появился из темноты прихожей, - Возьми в холодильнике, там твои две.
Вновь прибывший потеснил «читателя» и уселся как раз напротив девушек. Выпив, почти без остановки, ноль-пять "Жигулевского", через десяток минут он органично влился в коллектив и мог спокойно возлежать, наслаждаясь всеобщей праздностью.
Не считая себя связанным этикетом, полагая, что днем получил определенные права, он стал неприкрыто рассматривать Инессу. Он знал, что она обязательно заметит, как его глаза притронулись к её губам, шее, замкнули восьмерку грудей, опустились ниже… Почти мгновенно, не прерывая разговор с Ольгой, девушка перехватила взгляд. В ее темно-коричневых глазах был вызов и приглашение... Улыбка тронула губы...
Через мгновение Инесса "отпустила" "жертву" и, положив ладони на внутреннюю поверхность обтянутых джинсами бедер, не обращаясь ни к кому, произнесла:
- Новые... Еще не растянулись... - после чего, красиво подобрав ноги, села в "полу-лотос", широко разведя колени.
В этот миг его участь была решена: воображение, разогретое хмелем, накрыло его реализм фантазиями и предположениям, а тело - теплой волной. И девочка, конечно же, тоже поняла, непроизвольное движение его рук к пряжке ремня и необыкновенное, по делу, красноречие… Они так и провели остаток вечера в скрытых от посторонних глаз прикосновениях...

В последующие дни, они уже не выпускали друг друга из поля зрения, каждый раз находя взглядом в столовой, на прогулке, на дискотеке... Пацаны, в отличие от Ольги, не замечали перемен, продолжая "искать бреши в обороне противника".
- Сань, как думаешь, это она серьёзно? - по дороге в магазин поделился с другом сомнениями Синоптик.
- Ну... А ты, как считаешь? - возвратил тот вопрос, понимая, что он лишь повод для "проговаривания" темы. Те более, что время и место для беседы было самым подходящим.
Широкая тропа пролегала по заснеженному сосновому лесу. Стройные колонны рыжих, с подпалом, стволов, обрамленные инеем, причудливо искажали свет, создавая иллюзию тысячи солнц. Синицы, наполняя беззаботным свистом высокие своды, как будто участвуя в эстафете, с любопытством сопровождали редких отдыхающих, совершавших километровый променад от пансионата до магазина и обратно. Морозный воздух, лишенный тяжести летних ароматов, в отсутствие ветра, казалось приподнимал над землей, проникал в тело, избавляя от необходимости дышать...
- Да, хрень какая-то. - после некоторого молчания пробурчал "Ромео". - Она такая... Красивая... Да и... Из города... Мединститут... Центровая... - непонятно аргументы "за" или "против", стал перебирать он, как будто нащупывая ответ.
- Ну и? Тебе, что - жениться? - подставил плечо Саня. - Всё, что здесь, ещё неизвестно, что там... - продолжил он, уверенный, что изъяснился предельно ясно. - Потанцуешь. Прижмешь пару раз. Красота. Она - чёткая!
- Эт - точно. "Матеус" на неё глаз сразу положил.
- А она - на тебя. Чувак, тебе везёт! - и Саня хлопнул по плечу приятеля.
- Вот, действительно. Что париться... Прикинь, стучат в дверь и говорят: "У вас под окном стоит "Феррари". Она - ваша!" И - "Вот ключи!" А, ты начинаешь размышлять: "Феррари"... Могут угнать... Поцарапаешь или сломаешь - ремонт без штанов оставит... Бандюки придут, потом органы... А ездить - бензина жрёт... Да и содержание дорогое... Короче, "Нет, ребята, забирайте, нах, свою "Феррари"! Я - "копеечку" помацаю..."
- Получается - так.
Некоторое время друзья шли молча, переваривая спонтанную притчу. И, уже на подходе к заветному гастроному, Синоптик резко остановился и, развернувшись к другу, подытожил:
- На "копейке" ещё успеем... Даешь "Феррари"! - и привычно добавил, - Если "Феррари" - даёт...

Срок пребывания в пансионате близился к концу. За день до отъезда, в Доме культуры традиционно устраивался "танцевальный вечер". Публики собиралось немного, да и музыкальный репертуар не баловал модными тогда "Boney M", "Ottawan" или "Eagles". Но, пара-тройка песен "Битлов", а также советские - Ю.Антонов, "Песняры", "Самоцветы" и "Пламя", делали возможным приятное времяпрепровождение.
Все "лучшие люди", приодевшись "по фирм'е" и приняв после ужина небольшие дозы горячительного, задержавшись для солидности на полчасика, веселой толпой втекли в, заскучавший было, актовый зал. Появление бравых парней заметно прибавило улыбок не только потенциальным партнёршам, но и тем, кто, лет сорок назад, покинул "высшую лигу".
Инесса и Ольга, в окружение четырёх или пяти девушек, которые естественным образом познакомились и сдружились, сидели поодаль на откидных креслах, сдвинутых в плотную группу рядов зрительного зала.
- Сегодня я её сделаю! - с вызовом, как будто заключая пари, произнес Стас и указал в сторону Инессы, - Девочки!.. Мы идём к вам!.. - придурошным голосом Скруджа МакДака, затянул он, приветственно помахав им ладонью.
- Сегодня день Большой охоты! Хр-р-р... - зарычал "Лохмуша".
- Час Быка... - тихо добавил Синоптик.
Парни громко, наперебой, стали острить, "подкалывая" друг друга и окружающих. Но... Зазвучала бессмертная "Любовь нельзя купить" и, увлекая тех самых "ценителей любви", наполнила полутемный зал множеством ритмично извивающихся тел...

- Никогда не думал, что за фигня - эти танцы? - отдышавшись спросил Саню Синоптик.
- Нет. А, что? - автоматически поддержал тему тот.
- Легальная возможность сексуального контакта! Это, если в паре. Понять - твоё , не твоё... Запах, синхронность, пластика... Или, даже - податливость. Нигде, кроме... Поэтому, народ тысячи лет танцует! - изрёк приятель, - И мы - туда же...
- А, быстрые? Не потрогаешь. - решил прояснить ситуацию до конца Саня.
- Быстрые? - Синоптик задумался, - Физическое здоровье... Демонстрация поведения во время сношения! Лучшие - и в роке лучшие! Точняк!.. Хотя, девочкам труднее - природная сдержанность... Должна быть... Но... Всё равно - видно...
Пока друзья говорили, зазвучал быстрый танец, и публика, в отличие от теоретиков, занялась делом. Синоптик посмотрел в зал и сказал:
- Я бы Инессу выбрал... Как кошка...

Через полчаса, вся сборная была уже на "женской половине", раздвинув ряды кресел и окружив барышень плотным кольцом сильных молодых тел. Во время медленных мелодий, которые звучали весьма редко, их быстро "разбирали". Синоптик не участвовал в спринте, довольствуясь тем, что попадалось под руку. А, кроме того, он не любил сразу менять темп, так требовалось время остыть и высохнуть. Единственная девочка, которая интересовала его, постоянно была занята, "танцуемая" первая и без пауз. Чаще всего её партнером был "Матеус". Никто, в принципе, и не пытался Инессу пригласить, так как капитан демонстративно и максимально сократил с ней дистанцию.
Однако, второкурсник знал, кому принадлежала "добыча". Но, следуя своим, не всегда логически объяснимым правилам, даже не предпринимал попытки заявить на неё права. Он хладнокровно наблюдал, как девушка, находясь в объятиях партнера по танцу, не спускала с него глаз. Казалось, он проявлял нерешительность... На самом деле, глубоко в подсознании выстраивался точный прогноз будущих отношений. И, не получив, до срока, ответ, Синоптик оставался на месте.

Когда время подошло к концу, диск-жокей традиционно объявил "белый танец". "Матеус", который весь вечер провел рядом, нисколько не сомневаясь протянул Инессе руку, чтобы вывести на центр зала. Однако, на виду у всех, девушка встала и, пройдя несколько шагов, указала на Синоптика:
- Я буду с ним.
Молодая львица сделала выбор и покорно легла у ног своего избранника...

Они стали встречаться.
Первое свидание девушка назначила рядом со старым зданием католического костела, превращенного светскими властями в хранилище архивов.
- Только ты не опаздывай и не прячься, - строго предупредила Инесса.
- Да, я... Как-то, не собирался... А, что - были проблемы? - несколько удивившись, произнес Синоптик и впервые ощутил, незнакомое ему доселе, тонкое, ползучее чувство ревности.
- Нет... Просто... Ладно, - как ни в чем не бывало попросила она.
- Ок, - коротко ответил юноша и, попрощавшись, повесил трубку телефона-автомата.

Инесса безумно нравилась Синоптику: она была умна, воспитана и сексуальна. Гуляя по тенистым аллеям парков, они подолгу говорили о книгах и кинофильмах, обсуждали стихи и живописные полотна старых мастеров. Иногда парня заносило в метафизические дали, и девушка с нескрываемым восторгом слушала его, не перебивая. Самолюбию Синоптика льстило, когда мужчины на улице ловили ее взгляд и оборачивались вслед. Все мировые топ-модели смотрели с рекламных щитов и глянцевых журналов ее глазами. Он мечтал обладать ею, представляя, как нежно обнимает и... разрывает в клочья…
Но, то что сидело в подсознании и вызывало неоформленное чувство дискомфорта и сомнение, имело и видимые, осязаемые причины. Юноша понимал, какая дистанция разделяет их социальные миры. Институт, тренировки, общежитский быт Синоптика плохо ложились на учебный и рекреационный график Инессы. Девушка не спешила вводить его в круг своих друзей и знакомых, где отсутствие дорогой модной одежды или коллекции стереозаписей зарубежных рок-групп приравнивалось к "черной метке" плебса... Спустя полгода, он ни разу не удостоился, даже непротокольной, встречи с родителями...
Конечно, он старался соответствовать представлениям интеллигентной семьи об избраннике дочери: природный такт, грамотная речь и даже тембр голоса максимально проявляли себя, когда он входил в ее дом или разговаривал по телефону с мамой. Но, сути это не меняло...
Все эти обстоятельства признавались Синоптиком, как непреодолимые для будущих серьезных отношений, но, как ни странно, не влияли на его самооценку - он был бесконечно уверен в себе - эксклюзивной, сильной и самодостаточной единице.
Инесса чувствовала потаенную мощь "неотесанного провинциала" и, повинуясь мудрым инстинктам, шла за ним, замирая от его тембра голоса, взгляда живописца или фразы философа. Она хотела и готова была принять его.

- Ты носишь слишком узкие брюки. Это вредно, - заявила однажды она после затяжного поцелуя на безлюдной аллее у старой крепостной стены: - мы по МПС проходили. Нужен массаж.
- Что такое МПС? – спросил он, не догадываясь также, о каком массаже идет речь.
- Тебе не надо знать, я все сделаю, - рассмеялась она и, присев на корточки, стала расстегивать молнию на его брюках. Его реакция была молниеносной: он резко увеличил дистанцию и быстро вернул все на место.
- У меня все нормально! – засмеялся он и сделал шаг назад.
- Давай! Тебе понравится! – и она, тоже смеясь, снова попыталась приблизить его к себе.
- Не-не-не.., - подался назад Синоптик и, взяв её ладони в свои поднёс к губам и поцеловал.
Заметив, что он действительно смущен и не намерен менять решения, девушка отступила.
- Мне надо сегодня пораньше, - прервала она минутное замешательство и, медленно развернувшись, направилась в сторону дома: "Дурак! Пол курса засыпали бы меня цветами только за... А, этот... Никогда..."

Инесса понимала, что её выбор не нравится матери. Та прочила своей красавице выгодную партию с каким-либо отпрыском из благородной, интеллигентной семьи, которая привнесла бы новому союзу ресурсы и связи, не обременяя заботами о хлебе насущном. Но, как мудрая женщина, не препятствовала отношениям, позволяя им длиться, полагая, что рано или поздно та сама примет единственно "правильное" решение. Медицинские же познания дочери позволяли не беспокоиться о типичных проблемах молодых пар.
- У этого парня прошлое - темно, а будущее - туманно. - однажды сказала мать, когда дочь собиралась на свидание.
- Зато, у него великолепное настоящее! - с вызовом ответила Инна, - Он - уже сейчас!... Самый умный, сильный... И красивый... Из всех моих знакомых... Я буду с ним.
- Не дерзи, дорогая! Будешь... решать, когда ключом станешь открывать двери своей квартиры, - слегка повысив голос, но также спокойно, поставила её на место мать.
Воспитанная дочь, конечно же, промолчала. Но... Разделяя тревогу родителей и не в силах, что-либо возразить против очевидных аргументов, она ничего не могла поделать. Ее тянуло к этому молодому мужчине - не строить прагматичное будущее, но принадлежать...

Однако, ярко вспыхнув, роман через год перешел в банальную категорию «как у всех»: Синоптик, следуя своему подсознательному, а Инесса - мнению семьи, не сказали слов и не совершили поступков, которые могли бы преодолеть "точку невозврата". Слишком долго они оставались на одном месте.
Не желая разделять ее сомнения, и не принимая "мамины" формулировки по отношению к своей жизни, Синоптик, со свойственной ему категоричностью, в одночасье увеличил дистанцию и ушел в себя. Когда же Инесса решилась на беспроигрышный, по её мнению, шаг - допустить юношу к своему телу - он был уже далеко. И не принял жертвы.
Следуя своему "безусловному императиву", Синоптик не мог вступить в интимную связь с девушкой, не связав себя обязательствами. Но, решение уже было принято - роль "генетического инвестора" и "вечно благодарящего" была для него невозможна ни при каких условиях.
- Мы поженимся, ты защитишься, и у нас будет квартира в Москве, - уверенно ответила она в одну из последних встреч на осторожный вопрос Синоптика о перспективе их отношений.
Юноша промолчал и, поцеловав в губы, открыл дверь подъезда.
- Позвони мне в среду. У нас будет три пары, - привычно произнесла Инесса и поспешила по ступенькам вверх.
Синоптик перешел на противоположную сторону улицы и привычно проследил в освещенных окнах парадного, как девушка поднялась на третий этаж, вошла в квартиру, и на кухне зажегся свет.
"Можно идти..." - едва различимо мелькнула мысль. Но, через мгновение, сформировавшись в иную сентенцию, она же прозвучала отчетливо и властно: "Пора уходить..."

Зал был украшен цветами, алыми лентами и разноцветными шарами. Невеста в ослепительно белом платье, в широкополой шляпке с вуалью походила на ангела. Жених - на дорого оперного певца. Синоптика окружали друзья и родственники Инессы, а также незнакомые, элегантно одетые, гости. Некоторые из дам держали у лица инкрустированные драгоценными камнями маски.
Пара стояла на ковровой дорожке, простиравшейся от входа до "алтаря", в центре амфитеатра, окруженного открытой колоннадой. Пол, похожий на шахматную доску, сверкал отполированным до зеркального блеска мрамором. Сверху, как будто с небес, звучал Мендельсон...
"Куда мои все подевались?" - подумал жених и стал озираться по сторонам.
- Друзья! - услышал он красивый женский голос, - Прошу вас, подойти поближе и приступить к процедуре регистрации!
Все двинулись по направлению к украшенному филигранной резьбой и покрытому сусальным золотом некоему подобию иконостаса.
- Кроха, поправь мне пояс, - обратилась к спутнику Инесса, когда они уже вплотную подошли к столу, на котором лежала огромная, в кожаном переплете, открытая на последней странице книга.
Синоптика почему-то покоробило от такого непривычного и, как ему показалось, фамильярного обращения. Он зашел сзади новобрачной и стал потуже затягивать бант... [...] Гости зааплодировали...
"Что я делаю?.. На виду у всех!.. Свадьба?.. Почему?.." - посыпались мысли, вызывая лавину смешанных чувств: кайфа, роковой ошибки и ужаса...

Он открыл глаза и с облегчением осознал, что лежит на своей пружинной койке с подложенной, для твердости, чертежной доской, в комнате "родного" общежития. За окном светило солнце и пели птицы - длилось весеннее утро...
"Интересное кино..." - приподнявшись на локтях и потряся шевелюрой, подумал Синоптик. А потом, заварив крепкой "индюхи", долго сидел на кровати переваривая "пережитое"...

На следующий день, ожидая Инессу в назначенное время у дома, он увидел, как на далеком перекрестке она, с букетом в руках, расстается с очередным провожатым. "Ну, что я сделаю, если мальчики дарят цветы и предлагают пронести портфель до дома..." - не раз говорила она, не смотря на то, что Синоптик никогда не поднимал эту тему.
"Придется сделать мне..." - ответил он мысленно любимой и ушел.
И больше никогда не позвонил.

Только осенью они случайно столкнулись в центре города, и Инесса, глядя ему прямо в глаза, без вступления, как будто готовилась заранее, произнесла:
- А я вышла замуж. За Лёню…
- Поздравляю, - автоматически ответил Синоптик и, не смея или не считая нужным продолжать разговор, начиная движение, бесстрастно добавил, - Желаю счастья.
Вернувшись в общагу, он не раздеваясь, плашмя, упал на кровать и пролежал так остаток дня, впервые почувствовав боль, которая не имела физической причины, но превосходила по силе всё ранее им испытанное...

Они надолго потеряли друг друга из виду. Инесса уехала с мужем по распределению на балтийское побережье, а Синоптик погрузился в работу, исключавшую какую-либо публичность.
Но судьбе было угодно довести начатое до конца, и однажды, спустя десятилетие, они встретились посередине длинного пешеходного перехода.
- Привет, - одновременно произнесли бывшие возлюбленные, застыв на проезжей части.
Светофор, как и положено регулировщикам, не оставил им шансов, мгновенно "разрулив" ситуацию: "Либо порознь, либо вместе? Время пошло!"
Вместе... Они вышли на тротуар и, после короткого обмена банальными "Как?", "Когда?", "Где?", "С кем?" , договорились обязательно созвониться, в тот же день.

- Что ты будешь? - спросил Синоптик, отходя от столика к барной стойке гостиничного кафе.
- Кофе и немного кешью, - ответила Инесса и улыбнулась.
Как в первый раз они смотрели друг на друга. Молодая женщина, не утратив юношеской красоты и нежности, обрела внутреннюю силу и совершенство форм. Отточенные движения, пластика линий; безупречный, едва заметный макияж и короткая стрижка усилили, и без того, присущую ей эффектность. Синоптику казалось, что общается с кинозвездой: "Она нереальна!.. Никто не поверит..."
Инесса, считая себя уверенной и, насколько это возможно у женщин, неотразимой, тоже чувствовала смущение: руки похолодели и в груди билось сердце подростка. А, когда он взял ладонь, единственным определением её состояния было - волнение и трепет.
"Чёрт!.. Теряю себя..." - со страхом и восторгом пронеслась мысль, - "Как девчонка.." И, что бы поскорее прервать паузу и скрыть смущение, Инесса поспешила спросить:
- Можно я закурю?... Здесь курят, не знаешь?... Как ты?
- А, ты? – ответил он вопросом на вопрос по той же причине. И, после паузы, опомнившись, добавил, - Курят. Видишь, пепельница на столе.
А затем, одновременно, перебивая, они стали рассказывать друг другу о каких-то событиях в своей жизни, которые на самом деле их не интересовали. Каждому хотелось знать, лишь, ответ на единственный вопрос - "Счастлив ли ты без меня?"
Поэтому, из всего рассказа Инессы, Синоптик запомнил только несколько фраз: "Развелась с Леней... У нас с ним дочь... Вышла ещё раз и снова развелась... Сейчас живу гражданским браком с очень достойным мужчиной... У нас - фитнесс зал и массажный салон..."
Инесса же поняла главное для себя, когда спросила:
- Как ты считаешь, мы бы встречались, если бы я жила здесь?
И услышала, последовавший без промедления, ответ:
- Да.
[...]
Все. Круг замкнулся. Им больше нечего было предложить друг другу.
[...]

- Это - Лена, - внезапно из-за спины прозвучал голос Натки, - Я тебе о ней говорила... А, это... Синоптик, - засмеявшись, обратилась она уже к девушке, - Почти родственник.
Синоптик почувствовал, как будто, после этих слов, между ним и незнакомкой рухнул невидимый занавес... Он спокойно и прямо смотрел в её глаза...
- Готовьте место для шашлыков, - весело добавила Натка и, также неожиданно, исчезла.
                ч.7
Зазвонил сотовый.
- Это у меня, - быстро произнесла Лена и, ответив на звонок, вышла за пределы очерченного светом круга.
«Как будто и не было…» - подумал Синоптик, глядя на растворяющуюся в темноте осеннего леса фигуру: «Вот, ведь, как удивительно - человек остается «вещью в себе» до тех пор, пока кто-либо не прикоснется, не вторгнется, не нарушит тонкую грань, отделяющую "Я" от "Мы"… И, отзываясь, пусть даже на мгновение, неведомый, до сей поры, мир разворачивается в своих вселенских масштабах, заполняя, немыслимые ранее, твои зияющие пустоты; открывая горизонты или ввергая в бездну… Вдохновляя или сокрушая… Отталкивая или маня… Навсегда изменяя… Тебя прежнего…»
Виталий Серафимович был математиком от Бога...
Он даже походил на него. Точнее - на персонаж из рисованного "Сотворения мира" француза Жана Эффеля: большая лысая голова с кудряшками по краям, мягкое доброе лицо и слегка шепелявая речь, не оставлявшая ни единого шанса брутальности. Отчество добавляло ассоциаций, послужив основанием для традиционного среди студентов "сакрального" имени.
- Друзья, смочите пожалуйста тряпку! - безадресно обратился он к аудитории, как только прозвенел звонок на короткую перемену между двумя академическими часами лекции по "Теории функций комплексного переменного", и, привычно достав пачку сигарет, направился в вестибюль.
- Во Крылатый дает! - громко, после того, как закрылась дверь, пошутил Генка. - Лямки от парашюта даже не прячет! - Разомлевшая от "метафизики" публика откликнулась дружным хохотом.
- Может у него сегодня ещё прыжки будут! - поддержал соседа Синоптик и, как дежурный по аудитории, спустился к доске, что бы исполнить законную просьбу преподавателя. А разбуженный третий курс электроэнергетического факультета, отозвавшись на инициативу штатного юмориста, продолжил строить фантасмагорические предположения по поводу необычного внешнего вида математика, шумно реагируя на лучшие версии.
- Виталий Серафимович, - на правах дежурного окликнул Синоптик доцента, привычно курившего, в нарушение всех пожарных норм, у открытого окна.
- Да-да? - как всегда с готовностью и очень дружелюбно, откликнулся тот.
- Вот... - Синоптик тактично не стал называть "расчехлившуюся" деталь гардероба, а просто показал рукой.
- Что? - проследив взглядом, обернувшись и не заметив ничего, переспросил тот.
- Подтяжки... Висят... Сзади... Из-под пиджака... - учтиво описал картину студент.
- Вот, черт! - с характерной шипящей воскликнул "препод". - Слушай, - слегка покраснев и перейдя на "ты", как с приятелем, продолжил, - а, я полгорода так прошел. Погода хорошая... Ко второй паре... Дай, думаю, прогуляюсь. Иду и удивляюсь - как мило мне дамы улыбаются... Солнышко?! Или я так хорош?! У меня и куртка короткая... - И, окончательно развеселившись, без обиняков, протянул Синоптику быстро снятый пиджак, - Подержите, пожалуйста. Сейчас исправлю...
Раздел высшей математики, который читался в пятом семестре, представлял собой трудно перевариваемую субстанцию очень "высокой" и очень "абстрактной", с точки зрения студентов, теории. Кроме того, получив уже некоторое представление о специальности, будущие энергетики с трудом находили ей место в "багаже знаний". Дифференцируемый зачет, вместо экзамена, ещё больше опускал дисциплину в табеле о рангах. А тут ещё - доцент: беззлобный, рассеянный, по-старорежимному интеллигентный... На последние лекции народ попросту перестал ходить - Синоптик, да ещё десяток "просвещенных", которые, так же как он, предпочитали "въезжать" во всё сами, составляли минимальный кворум (к чести Виталия Серафимовича, он никогда не обращал внимания на количество слушателей и не сообщал о посещаемости в деканат).
- Сегодня отпущу вас пораньше, - накануне новогодних праздников заговорщицки обратился он к студентам. - Только тихо выходите, не шумите! А, то мне по шапке...
- Да!.. Конечно!.. Как мыши... - радостно донеслось в ответ.
И через сорок минут двухчасовая лекция была изложена и филигранно упакована в студенческие конспекты.
"Если встретишь на улице, никогда не подумаешь, что этот дядя на такое способен!" - не смог сдержать восторга Синоптик и, проникаясь законным уважением, подумал : "Интересно, каков он?.. За "стеклом"..."

В одну из последних пятниц дождливого осеннего месяца, к Синоптику обратился секретарь парткома "почтового ящика":
- Дружище, ты же "энергет"? Народ тамошний знаешь! Входы и выходы... - интригующе начал он и, похлопав по плечу "старшего научного", весело добавил: - Потому на тебя карта пала!
Выждав паузу, что бы насладиться произведенным эффектом - замершие и округлившиеся от ожидания подвоха глаза - с явным удовольствием добавил: - Лектора, на профучебу, доставить надо! Забрать в вузе... Машину дам... И сопроводить - пропуск, раздевалка, актовый зал... Как обычно… Ок?
- Ок, - с облегчением ответил Синоптик. - Только начальнику отдела...
- Уже отпустил, - предупредив вопрос или просьбу, перебил "генсек". - Давай! Заодно проветришься... - И, исчезая в полумраке коридора, почти прокричал: - После обеда начинаем!
Несмотря на плотный производственный график и занятость, раз в месяц в «бункере» проводилась "профессиональная учеба", которая курировалась парткомом и включала самый широкий спектр тем: от политики до узкопрофильных научных дисциплин. Для проведения двухчасовых занятий привлекались авторитетные в своей сфере специалисты и ученые. Уважительной причиной для пропуска ликбеза были только - командировка, отпуск или "лежачий" больничный. Многие слушатели приходили в зал с литературой, тетрадями и рабочими чертежами, если секретариат в лице "первого отдела" безмолвствовал, и, склонившись к спинкам впередистоящих кресел, просматривали, правили, выводили... Иные спали. С этими явлениями пытались бороться, науськивая "секретчиков" или громогласно профилактируя с трибуны, но... - подобно морскому прибою - зал, периодически, пустел от бумажек, головы занимали строго вертикальные положения...и наполнялся, склоняясь, вновь... Случались, правда, лекции, актуальность которых и уровень доклада были столь высоки, что прямо в зале разгорались горячие обсуждения и дискуссии, выходившие далеко за рамки регламента.

- Виталий Серафимович! - громко произнес Синоптик, открывая дверь черной служебной "Волги".
Стоявший на высоком институтском крыльце шестидесятилетний мужчина в черном шерстяном пальто, с деформированным от времени портфелем "крокодиловой" кожи и, под стать ему, бесформенной шапкой-ушанкой, повернулся в сторону остановившегося автомобиля и, широко заулыбавшись, ответил:
- А, это Вы!? Здорово! Приветствую! Давно Вас не встречал! – Он произнес фразы так искренне, что со стороны можно было подумать, что собеседники давно и хорошо знакомы, и вот (наконец-таки!) случилась долгожданная встреча.
Заметив, однако, что математик не спешит садиться в автомобиль, Синоптик с улыбкой добавил: - "Новые подходы к интерпретации расчетов ламинарных течений идеальных жидкостей и газов методом конечных элементов"?!
- Да! - удивленно вскинул брови преподаватель. - А Вы откуда знаете?! - И, спохватившись через секунду, воскликнул: - Так Вы... оттуда?! За мной?!
- Оттуда! - обреченно подтвердил Синоптик. - За Вами! Но - с возвратом...
- Иду, иду... - и лектор заспешил по ступенькам.
Неуклюже садясь в автомобиль, Виталий Серафимович задел шапкой стойку, и головной убор упал на асфальт, заставив его, после нескольких акробатических па, повторить попытку.
- Может снять её? Пока?.. А, до "ноябрьских" - как Ильич - в кепке? - осторожно пошутил курьер.
- Ильичу – можно и в кепке... - явно оценив иронию и едва заметно улыбнувшись, парировал доцент. - А, в этой голове есть чему мерзнуть! - И, старательно поправив ушанку, весело скомандовал: - "Вперед! На винные склады!"

От вуза до НИИ было около получаса езды по окружной дороге, которая свои последние километры пролагала через высокий и светлый сосновый лес. Всё глубже уходя в чащу, асфальт, казалось, становился мягче: машина двигалась плавно покачиваясь, почти бесшумно, наполнив салон шипением шин и... запахом хвои.
- Какая красота! И воздух! - математик вдохнул полной грудью. - Повезло Вам работать в таком месте! - И, не сделав паузы, неожиданно продолжил: - Никогда не задавались вопросом, почему все биологические объекты строго дискретны? Почему вот эта, например, сосна не растет бесконечно вверх? Даже, нет! Там структура древесины, осмотическое давление, максимальная высота подъема и т.д. Хотя... А, вот, например, хвоя? У дерева есть всё: питательные вещества, вода, кислород, солнечный свет... Ну, и росла бы себе хвоинка, пока от тяжести не отвалилась? Что останавливает деление клеток? У кого, или иначе... Если угодно... В какой части сосны, содержится информация для всех без исключения клеток хвои заполнить строго определенный объем, форму и остановиться? Ну, всё же есть! Почему не расти?! Как клетка решает, что она крайняя и перестает делиться? - он повернулся и, через плечо, посмотрел на Синоптика. - Есть гипотезы?
- Геном. Биологи, наверное, знают...
- Геном... Ну, да... Всякие, там, маркеры... А, им откуда поступает команда? Ведь всё внутри клетки... Сама решает... Все разом в одной хвоинке... И аналогично, по лекалам, вся хвоя... На всех соснах мира...- Виталий Серафимович, как будто уже говорил сам с собой и, так же неожиданно, как начал монолог, умолк, задумчиво глядя в приоткрытое окно на кроны своих таинственных "объектов".
Через несколько минут автомобиль подъехал к КПП и, после стандартных процедур, проследовал за ворота в сторону трехэтажного здания из желтого кирпича, с большим козырьком над широким крыльцом и глухой металлической дверью без единой вывески.
- Приехали. - сказал Синоптик и, обращаясь к пассажиру, спросил: - Бывали у нас?
- Молодой человек, не знаю, могу ли я высказываться по этому вопросу? - прищурив глаз, после небольшой паузы, хитро ответил тот. - Но, Вам, по секрету, скажу - половина сотрудников - мои ученики! - доцент широко улыбнулся. - Коим полагаю и Вас!.. Посему - не единожды! И далеко не всегда в качестве гостя... - И с видом единоборца уровнявшего счет (за "шапку") стал выкарабкиваться из "Волги".

Лекция, по мнению Синоптика, прошла блестяще. Однако, непредвзятый взгляд на аудиторию мог заметить, что подобное мнение разделяли не более двух десятков слушателей. Большая часть, склонив головы, отбывала повинность. Такой разброс мнений легко объясняла "узость" заявленной темы, которая была актуальна лишь для сотрудников, занимавшихся математическим моделированием гидродинамических процессов. Зато второй выступающий, позволивший себе сравнительный анализ текущего положения социалистической и капиталистической экономик, заметно расшевелил аудиторию, безусловно реагировавшую на логику и факты, либо отсутствие таковых...
В перерыве между докладами Синоптик подошел к Виталию Серафимовичу и предложил сопроводить его до служебного автомобиля.
- Благодарю покорно! - охотно согласился тот и, знакомо запустив руки в карман пиджака, достал пачку сигарет: - Только я бы перекурил. В машине, наверное, не стоит...
- Виталий Серафимович, дорогой! Пойдемте, зайдем ко мне! У меня и покурите! - услышал Синоптик за спиной знакомый властный голос.
- А-а-а... И Вы здесь?! - радостно откликнулся математик. - Рад приветствовать! Давно...
- Где ж начальнику "конторы" быть?! - громко рассмеялся, подошедший вплотную директор НИИ. - Как всегда, шутить изволите?! Знакомо!
- Да у вас тут и молодые... Тоже... Того и гляди... Неплохо для начинающих... – легко включившись в диалог, перевел взгляд на Синоптика доцент.
- Как осмелился? ... - серьезно и тихо сказал шеф. - Зайдете в партком.
Научный сотрудник почувствовал, что теряет контроль над ситуацией. И, не в состоянии скрыть невербальные признаки своего смятения, по-видимому, ускорил развязку - через секунду директор добавил:
- Шутка. Проверка способностей! - а затем, перейдя уже на деловой тон, добавил: - Подождите, пожалуйста, в приемной. Двадцать минут. - И, обняв пожилого преподавателя за плечи, увел его в полумрак коридора по направлению к лифту.
В приемной, как всегда, царила атмосфера покоя и комфорта. Руководители структурных подразделений института, для доклада, получения распоряжений, подписания документов или иных научно-производственных нужд, записывались по телефону у секретаря – симпатичной, лет тридцати, коротко стриженой, тактичной и немногословной, натуральной блондинки Галины Вениаминовны. В виду сложности выговаривания, с её молчаливого согласия, отчество, конечно же, произносилось крайне редко, только в присутствии посторонних третьих лиц, либо на официальных мероприятиях. Галя безупречно организовывала работу шефа, не допуская толчеи и расточительного томления сотрудников. Кроме того, наполнив приемную и, в определенной степени, кабинет директора комнатными растениями, картинами и другими, едва заметными «феничками», превратила свое рабочее пространство в «оазис релакса». Все, без исключения, сотрудники, так или иначе посещавшие «третий этаж», любили задержаться в этом светлом, тихом, наполненном запахами тонкого парфюма и кофе помещении. Ну, а для мужского контингента, как мед для пчел, особым бонусом шли стройная фигура в прошлом рапиристки и, заслуженно носимые ею, короткие юбки.
- Как думаешь, шеф Гальку имеет? – задал как-то раз вопрос Синоптику такой же, как и он, недавноприбывший, а позднее ставший хорошим приятелем, Костя. – Я бы на его месте… - и он прикрыл один глаз.
- По преданию, с этого вопроса начинают все в «бункере»? И уже не первый десяток лет. – Со знанием дела ответил Синоптик. – Однако, мы имеем дело с Галиной Вениаминовной, как с абсолютным «черным телом». Сигнал входит… И – не выходит... До тебя информацию по этому вопросу, по крайней мере преданную огласке, не получал никто. Дерзни, – хихикнул гуру, а затем принял грустный вид и добавил: - Я бы на его месте… Имел…
Когда Синоптик зашел в приемную, руководитель НИИ и гость, поднявшиеся на лифте, уже скрылись за двойными дверьми кабинета.
- Шеф просил подождать. Двадцать минут, - обратился он к секретарше, объясняя своё появление.
- В курсе… - коротко ответила она. – Занятия ещё идут?
- Йес. «Загнивание капитализма»…
Галя согласно качнула головой, а затем, легко повернувшись на офисном стуле, встала и вышла из-за стола:
- Хотите кофе? - спросила она, направляясь в сторону небольшого старинного красивого буфета.
- А здесь можно? – удивился неожиданному предложению Синоптик.
- Вообще-то – нет. Но сейчас никого не будет. А шеф раньше не выпустит... – и она, удовлетворившись ответом, взяла две чашки и проследовала на высоких каблуках мимо посетителя в небольшое помещение, которое находилось за хорошо декорированной под панно дверью. Через непродолжительное время запах обещанного напитка густо наполнил помещение.
- Кстати, вы бы не могли переподключить мне розетки и коммутатор? – донесся до Синоптика голос из-за приоткрытой двери подсобки. – Под столом... После генеральной уборки, электрики все провода в один ком скрутили… Неудобно.… Да, и - небезопасно…
- Хорошо. – без колебаний ответил тот и, обойдя вокруг, наклонился, чтобы изучить проблему. "Придется заползать." - невесело подумал рекрут. - Погружаюсь! - громко, со вздохом, добавил он и на четвереньках пополз под стол. – Что можно отключать?!
Наступила пауза. Решив, что хозяйка приемной его не услышала, Синоптик стал расправлять скрутившиеся петли проводов, ожидая её появления.
- Отключайте всё! Звонков не будет - все на занятиях. А шеф – на прямом… - неожиданно услышал он над собой голос Галины и, подняв взгляд, увидел совсем рядом в очень редком ракурсе ровные высокие ноги в телесного цвета капроне. – Кофе готов. Немного постоит... – произнесла она, заглянув под столешницу, что добавило Синоптику хорошую порцию визуального десерта в виде красиво обнажившихся грудей в откровенно открывшемся декольте... Затем девушка, как ни в чем не бывало, поставила чашки и села на отодвинутый стул.
"Она, что специально?... Н-н-на... Классные ноги... И лифчик... Чётко я зашел..." - мгновенно потекла мысль по древу желания: "Знает же... Все-таки они правят... Там, "наверху", мы что-то... А здесь?... Точно - в десятку!..."
Разбирая "бороду" из проводов, Синоптик не спускал глаз с красиво соединенных и слегка наклоненных в сторону коленей: "Без шансов... [...]! Или о последнем не догадывается?! Хочет, чтобы оценил её вкус?!" - и, привычно воспламеняясь в своем внутреннем диалоге, категорично продолжил: "Да, [...], мне ваш вкус!... Для того, что бы загнать меня под стол он, конечно, необходим, но... Я уже здесь, тетя! Звездочку с неба достал! Теперь твои ноги в десяти сантиметрах от моего лица - это оплата?... Или аванс, приглашение рассчитаться?... Или хочешь почувствовать свою власть? В полноте?.. И только? Благодарность - как побочный продукт Вашего Эго?... Секс по-женски - бесконтактный, с эмоциональным и статусным оргазмом?... Но, это перебор! Детка, под столом у тебя сидит совсем другое и не очень предсказуемое животное... И питается оно не тем... А ты, возможно, переоцениваешь свои возможности... И, главное на сегодня, - расстояние..." - и, вставив последний штекер в розетку, Синоптик развернулся, стал на колени и обнял ладонью тонкую щиколотку девушки. [...] Он смотрел ей в глаза и видел, как вздрогнули ресницы, поднялись брови и зрачки, расширившись, наполнились глубиной. Девушка перестала дышать, однако не проронила ни слова и не отвела взгляд. [...]
Послышался шум открывающейся двойной двери кабинета директора. Галина, мгновенно поправила юбку, встала и сделала шаг назад. Синоптик, не поняв причины её стремительного бегства, остался стоять на коленях, обнимая стул руками и положив голову на сиденье.
- Надеюсь, я всё сделал правильно? И... Вставил куда нужно? - голосом драматического артиста произнес он.
- Этот молодой человек, однозначно, наделен многочисленными талантами! - неожиданно услышал "Отелло" знакомый голос шефа и невольно втянул голову в плечи.
- В его возрасте мы тоже и делали, и вставляли... - в унисон ему прозвучал голос Виталия Серафимовича, и послышался смех.
- Роман Павлович, - поспешила объясниться секретарь. - Я попросила... Распутать провода... После ремонта...
- Галина Вениаминовна, - прервал её монолог директор, - мы же шутим... Совершенно очевидно, что... совершенно очевидно! Арабика... - Он улыбнулся, и, обращаясь к вставшему и оправившемуся Синоптику, сказал: - Оформляйте командировку. Виталий Серафимович расскажет. И проводите его, пожалуйста, до машины.
- Жаль, что недоговорили... - сказал директор одевающему пальто математику. - Но, "вертикаль" игнорировать нельзя.
- Ничего. После конференции можно будет заехать на полдня - повод будет, - умиротворяюще ответил тот. - До встречи!.. Галина Вениаминовна, и Вам! - преподаватель красиво поклонился и, улыбнувшись, слегка поднял вверх указательный палец.

Когда закрылись двери лифта, доцент, предупреждая вопросы, сказал:
- Конференция по прикладной математике. С десятого по двенадцатое. Будут иностранные докладчики по вашей тематике. С парой из них я знаком - договорились пообщаться. Будет интересно и полезно. Сказал вашему шефу, предложил прихватить кого-нибудь... - и вопросительно посмотрел на Синоптика. - Вы же не против - прокатиться?
- С удовольствием! - заулыбался сопровождающий и, как будто желая перепроверить, спросил: - Мы? С Вами?
- А, куда ж вы без меня? - засмеялся преподаватель. - Коньяк пьете? И, надеюсь, не храпите?

Договорившись встретиться у девятого вагона за сорок минут до отправления, Синоптик пришел на полчаса раньше. Коктейль запахов креозота, дыма вагонных титанов, пива, табака, дерматина и металла мгновенно погрузили его в подзабытую атмосферу путешествий. Посадку ещё не объявили, но состав стоял у высокой платформы, концентрируя у закрытых дверей своих будущих пассажиров. Свет привокзальных фонарей позволял рассмотреть потенциальных попутчиков, среди которых выделялись две молодые особы, обремененные небольшими ридикюлями; здоровенный подвыпивший бородатый мужик, с таким же необъятным, как и он сам, чемоданом и шумная семья из четырех человек, с непоседливыми и, на первый взгляд, непослушными детьми.
"По закону подлости в нашем купе будет бородач, а через стенку - веселая четверка. Никак не эти две красавицы..." - мелькнула, исчезая, мысль, и взгляд продолжил движение по перрону в надежде угадать в качестве попутчиков кого-нибудь посимпатичнее.
- А, вот и вы! - услышал Синоптик знакомую фразу. - Давно ожидаете?
- Да нет, минут десять. Трамвай быстро пришел. - ответил он и с удовольствием пожал протянутую ему для рукопожатия руку.
- А, мне пришлось на такси. Мог бы и не успеть - из моего района, как из другого города. Ну, да ладно! Пошли садиться! Двери уже открыли, - и Виталий Серафимович поспешил к краю платформы.
После непродолжительного ожидания, проверки билетов, толчеи в тамбуре и слалома через багаж размещающихся пассажиров, командировочные вошли в пустое ещё купе. Синоптик, без вопросов, отложил верхнюю полку и, пользуясь отсутствием соседей, поспешил достать себе и математику матрасы с подушками.
- Спасибо, - отреагировал на инициативу преподаватель. - Ну, и я, уж, с вашего позволения, внизу...
Он поставил свой потертый портфель под стол и, привычным движением раскатав матрас, сел у окна, предоставив возможность коллеге застелить полку над его головой.
- Добрый вечер! - неожиданно, приятным раскатистым басом, прозвучало в дверях.
- Добрый вечер! - приветливо отзеркалил Виталий Серафимович.
- Здрасте! - вполоборота к вошедшему промолвил Синоптик, слегка округлил глаза и обреченно улыбнулся.
Здоровяк с перрона и его огромный чемодан мгновенно превратили просторное и уютное купе в тесную и темную комнатушку.
- Не беспокойтесь! Я только вот это, - он указал на поклажу, - пристрою и выйду. Стелитесь... У меня верхняя... - с этими словами попутчик своими сильными руками ловко пристроил чемодан в пустующую нишу над дверью.
Едва он вышел из дверного проема, как на пороге появилась одна, из тех самых, дам, которые привлекли внимание научного сотрудника.
- Здравствуйте, - красивым голосом произнесла она. - У меня - двадцать первое.
- Значит, будем напротив, - улыбаясь, ответил Виталий Серафимович. - Добрый вечер!
Синоптик, не меняя формулу, произнес своё "Здрасте", но заметно более низким голосом, и также, необъяснимо, округлил глаза и, не сумев справиться с таким неожиданным поворотом, засмеялся.
- Милый друг, вы сегодня в необычайно приподнятом настроении, - отреагировал на его смех доцент. - А, ведь мы коньяк ещё даже не открывали. - и он игриво шмыгнул носом.
- Да, это я вспомнил..., - соврал Синоптик, чтобы не обидеть людей, которые могли неверно интерпретировать его реакцию на своё появление. - Потом расскажу. - И, после некоторой паузы добавил, - Надеюсь, "La commedia e finita"?
Однако, оставшееся до отправления поезда время не принесло успокоения. После того, как девушка разместила свой багаж и, получив из рук Синоптика рулон постельных принадлежностей, в купе заглянула её подруга и, осмотрев компаньонов, сказала:
- Рита, а, может быть, кто-либо из джентльменов согласится поменяться со мною местами?
- Мы, к сожалению, пара! – добродушно ответил математик. - Неразлучники – один маршрут, одна еда, одна бутылка…- он засмеялся. Но потом добавил: - Я, конечно, не против, но – после ужина. Если изволите?
- Да, нет, спасибо! – поспешила ответить за подругу Рита. – Надо попросить вон того дядечку! – и она кивком головы указала на стоявшего в проходе великана.
Девушки вышли в коридор и, по доносившимся отрывкам разговора, Синоптик понял, что Бог внял его «молитвам», не заставив долго ждать благоприятную рокировку. Правда, стоило заметить, что бородач, уступая дамам, получил в качестве компенсации желанную нижнюю полку.
Переезд произошел быстро и безболезненно: ручная кладь новой попутчицы была небольшой и легко уместилась под нижней полкой, а "джентльмен", покидавший общину, испросив её согласия, оставил свой двуручный чемодан в неприкосновенности.
Когда суета улеглась и поезд, оставив далеко позади вокзальные огни, набрал крейсерскую скорость, вагон стал наполняться запахами жареных кур, копченой колбасы, сыра, сала, соленых огурцов, рыбных консервов, ржаного хлеба и алкоголя. Следуя неписанным традициям или неумолимому закону перемещаемых граждан, как бы не был сыт пассажир - через полчаса после отправления наступало время тотальной и острой потребности перекусить и, при наличии компании, выпить.
- Вот ведь, как интересно! - нарезая плавленый сырок "Дружба", глубокомысленно начал Виталий Серафимович. - Вроде бы и есть не хочется и провианты походные - не то, что дома, а слюнки текут. Будто только за этим народ в поезда и садится. - Он открыл портфель и достал бутылку коньяка с белым аистом, несущим виноградную гроздь, на этикетке. - Молдавский, три звездочки, в дорогу... - как будто извиняясь обратился к сидевшим напротив девушкам, - Не откажете в удовольствии? Вина, к сожалению, не предусмотрел.
- Спасибо, - вежливо ответила вновь прибывшая. - Мы с Ритой чаю попьем, а вы ешьте...
- Конечно, конечно! - поспешил согласиться математик. - Но, по ложечке коньячка в чай перед сном - даже врачи рекомендуют... - и он щелкнул пальцем по горлышку.
- Ну, если по рекомендации... - вступила в разговор Рита. - Тогда и вы не откажите в любезности - попробуйте "Рокфор", - и достала из стоявшей рядом сумки небольшой сверток из пергаментной бумаги.
- Это, который с плесенью? - подал голос, вернувшийся с двумя стаканами чая Синоптик. - Раз пробовал - не понял. Что народ в нем находит? - и, поставив дымящийся в граненых стаканах напиток на стол, сел рядом с доцентом.
- Не спешите, милый друг. Здесь, как с девушкой - первого раза недостаточно... Аромат не раскроется..., - не отрывая взгляда от раскладываемых продуктов, изрек Виталий Серафимович.
"Супер-чувак!" - мысленно воскликнул Синоптик: "Лучше не скажешь." А вслух добавил:
- Согласен... Пробовать не единожды...
Было заметно, что попутчицы оценили "презентацию" - Рита, улыбаясь, согласно закивала головой, а подруга, быстро поправив съехавшую на глаза челку, заметила:
- Многие мальчики первый раз даже в рот вилкой попасть не умеют. - Затем, без паузы, произнесла: - Лариса.
- Ой! Кстати... - преподаватель привстал. - Простите нас за бестактность - не удосужились представиться... - Синоптик тоже приподнялся, когда прозвучало его имя.
Впервые, после суеты размещения, он осознанно и внимательно посмотрел на попутчиц. Сидевшие напротив, девушки представляли прекрасные объекты для изучения и сравнения. Они выглядели одногодками и походили на близких родственниц, с одинаковыми стрижками "гарсон", схожими реакциями и макияжем. Однако, при внимательном "рассмотрении" становилось понятно, что они, скорее всего, подруги или коллеги - чувствовалась некоторая внутренняя конкуренция, противопоставление себя другой, которые стали особенно заметны после реплики Серафимовича о "первом разе". "Начал бы с Ларисы," - привычно подвел итог Синоптик, когда пропуская форму кроя и цвет тканей, закончил на коленях свое визуальное путешествие, начатое от губ и шеи каждой. Потом, поднимая глаза, встретился взглядом с Ритой, которую явно заинтересовала его траектория, и понял - приоритет неочевиден.
- Всё готово! - улыбаясь и широко разведя руки, произнёс Виталий Серафимович. - Прошу к столу! - и, снова привстав, обратился к попутчицам: - Девочки, пожалуйста, присоединяйтесь. Я "Рокфор" пробовал, могу пропустить...
- Думается, мы имеем дело с гурманом... - быстро отреагировала Маргарита.
- Вам ли не знать, что вкус варьируется в зависимости от местности...
- О, да! - прищурил глаза математик. - Тогда первый тост - за изысканность чувств! - и призывно поднял металлический стаканчик.
- И - за чувственный изыск... - не удержался от алаверды Синоптик.
- Согласен. - рассмеялся Виталий Серафимович, - Хотя это ближе к седьмому тосту... Перед сном... - И компания соединила коньячные рюмки над серединой стола.
Коньяк быстро сократил дистанцию между, доселе, незнакомыми людьми, а феномен "попутчика" - когда устоявшиеся социальные роли и модели поведения в условиях анонимности и уникальности общения отбрасываются за ненадобностью - найти общую, вечную как мир, тему.
- Вот, что вы - мужики - за народ? - посетовала Лариса, когда нарезанный тонкими ломтиками рокфор, был употреблён под очередной "дринк", и мнение каждого о его вкусе прозвучало. - Для вас, что сыр употреблять, что женщину - одни инстинкты.
- Ну, я бы не стал так грубо обобщать... - ласково возразил, слегка раскрасневшийся от спиртного, Виталий Серафимович. - Вы - удивительные существа, чудные... Какой тут сыр?
- Вы, то - да! - перебила его девушка. - Потому и тянет молоденьких к взрослым мужикам: наигрались в песочнице, позадирали юбки, подустали, поостыли... Зато - познали, оценили, присмирели... Да, и... Помягче... - она засмеялась.
- Ну, не всегда..., - явно намекая на последнее, и слегка задетый, протянул доцент.
- А, что скажут вот такие? - поддержала подругу Рита и указала пальчиком на Синоптика. - Только не надо - "я помню чудное мгновенье..."
Научный сотрудник прервал поглощение консервированной кильки в томатном соусе с белым хлебом и неспеша вытер салфеткой уголок рта.
- Мадам, - чопорно обратился он к дамам. - Я! - Синоптик указал пальцем на себя. - Помню! - поднял палец вверх и протяжно закончил: - Чудное мгновенье!
- Ну, вот! - обращаясь к математику воскликнула Лариса. - И - попробуй с таким!...
- Что делать, если помню? - удивленно изрёк Синоптик. - А, если по существу - ладно! Скажу за себя. Как другие - не знаю... - и после небольшой паузы, глядя прямо в глаза Ларисе, продолжил:
- Лет пять назад, когда ещё на кафедре работал, решил профком фильм снять про достижения, так сказать, народного хозяйства. А мы тогда только наладили голографическую установку, о которых мало кто имел представление. Понятно - снимать обязательно. Ну, короче, приехала команда областного телевидения из трёх человек, и среди них журналистка (имя опустим), главное молодая, красивая, резкая... - Синоптик сделал паузу и обратился к доценту: - Что-то в горле тырынчить - не пора ли промочить? Вы, как Виталий Серафимович?
- Конечно, конечно, по чуть-чуть... - и стал наливать коньяк в металлические рюмашки.
- Ну, и? - поторопила рассказчика Лариса.
- Ну, и... Почти день возились с установкой. То ракурс не тот, то луча не видно, то специалист, то есть я, запинается. А девчонка все время рядом - интервью же... Конечно, она классная. Но, я женат - веду себя прилично. Да, и где я, а где она? Разовые контакты... Но... - он поднял стаканчик и, чокнувшись с математиком (девушки перешли на чай), медленно, не морщась, выпил содержимое. Положил в рот кусочек шоколада и вернулся в рассказ: - Но! Она не исчезла. Вначале необходимо было отсмотреть материал, потом подредактировать текст... Через месяц после завершения "кино", журналистка позвонила и предложила в ближайшем от института кафе попить кофе. О,кей! С красивой, центровой - почему бы и нет?! - Синоптик видел, что рассказ интригует попутчиц, и даже математик слушал внимательно, откинувшись на пристроенную у окна подушку. - Она была великолепна! - прибавил он красок. - Короткая джинсовая куртка и штаны, изваявшие из неё "Мисс Легкая атлетика" - всё чётко! И разговор интересный - вначале о дате выхода в эфир, о голографии, потом о фильме "Сталкер" и даже о поэзии... Понятное дело, за кофе заплатил, девушку до трамвая проводил. Через неделю звонок: "Как дела? Я тут рядом, снимали сюжет... Предлагаю по кофе!". О,кей! Занятий нет. Кофе - всегда. Заметил, что одета стильно - короткая юбка, трикотажная кофточка с красивым вырезом, подвеска... Да и ногти алым лаком покрашены, как впрочем и губы... Ну, класс чувиха! - рассказчик на секунду остановился и, описав кистью в воздухе восьмерку, указал на Риту с Ларисой: - Как вы...
Девушки явно не ожидали такого поворота сюжета и потому повели себя обезоруживающе откровенно: приподнявшиеся подбородки, поправленные локоны, смена поз, движения ресниц... Синоптик на уровне подсознания знал, что попадает точно в цель. Виталий Серафимович хохотнул и потянулся к стакану почти остывшего чая.
- Во-о-т... - не делая паузы, что бы избежать диспута об истинности последнего высказывания, продолжил он. - Не буду утомлять подробностями, думаю понятно - час разговора, кофе за мой счёт, прогулка до трамвая... И так стало повторяться раз за разом. Вот, вы девочки, скажите - что это было? - рассказчик умолк и, пользуясь возникшей паузой, тоже отхлебнул чая.
- Ясно же! - откликнулась Лариса. - Мальчик понравился девочке. Ну, и?
- То, что понравился - подразумевалось сразу. Она тоже - не всякому по зубам. Льстит...
- Может она просто хотела с Вам пообщаться? - включилась в разговор Рита. - Вы же интересно... рассказываете...
Математик как будто растворился. Прищурив от удовольствия глаза, он грыз хвостик копченой колбасы, тонко выдерживая паузу и не вступая в дискуссию.
- Но, это женская интерпретация. А, вот, если хотите, ход моих мыслей. Точнее ход мыслей здорового, сильного, около тридцатилетнего мужика, который попадает в такую ситуацию. Я смотрю на женщин в двух измерениях: как личность и как сексуальный объект. Что, заметьте, объективно и уважительно. Когда вы подходите ко мне, то можете задержаться только, если проявите одно из различаемых мной граней вашего таланта. Общение с женщиной, для точности - с молодой женщиной, как с единомышленником, другом возможно и приветствуется, но... Вы же понимаете, что вам для этого необходимы не декольте и мини... У меня есть друзья, коллеги, которые со мной на одной волне... Вы то?  С кучей условностей, проблем, обязательств, эмоций, наконец...Тратить время и деньги на иллюзию единомыслия?... Что мне с того? Зачем? Просто пообщаться... С позиции девушки - ну, да! Согласен. Но, я говорю о себе. Мне зачем? Благотворительность? - Синоптик повернулся к доценту и посмотрел на бутылку коньяка. Тот понимающе кивнул и стал отвинчивать пробку.
- Если вы явно не готовы на роль Марии Склодовской-Кюри или Цветаевой, то я начинаю смотреть на вас исключительно, как на объект противоположного пола. Точнее, это из уважения к присутствующим дамам, я переставил местами последовательность. Когда вы едва попадаете в поле моего зрения, то, ещё до встречи взглядов, тем более - до первых фраз, я на уровне подсознания оцениваю моё желание переспать с вами! Нравится это или нет, но, только после принятия решения о целесообразности соблазнения, я перехожу к рассмотрению второй ипостаси - интеллекта, со всеми его производными... А, если с каждым новым свиданием я замечаю, что вы все более подчеркиваете вашу принадлежность к прекрасной половине человечества? Я-то по прежнему - тот самый! Это ваш выбор! И, когда все условности пройдены, я кладу руку на холку!... А в ответ? "Ах, оставьте! Я - не такая!"... Всё. Сцена сыграна. Занавес!... А, какая ты?! Почему, то, к чему меня подводили целый месяц, потом мне же ставится в вину? Или - поить кофе и шампанским, таскаться в любую погоду по городу, слушать цитаты из сериалов и книг таких же, как я, "мужиков-психологов"?...
- Вы слегка разгорячились, мой юный друг, - прервал монолог Синоптика математик, и подвинул к нему коньяк, - тем более спирт имеет обыкновение улетучиваться. Девочки, не желаете присоединиться?
- Нет, спасибо, - ответила Рита.
- А, я, пожалуй, сделаю маленький глоток, - сказала Лариса и поставила на середину стола свой металлический стаканчик.
Виталий Серафимович быстро булькнул в него грамм двадцать молдавского бренди и, прерывая повисшую паузу, произнес:
- За этих несносных женщин! - а потом, после того как пустые "фужеры" опустились на льняную скатерть с логотипом "Московской железной дороги", как всегда умиротворенно улыбаясь, добавил: - Я даже больше скажу - по моему мнению, так называемая "женская скромность" часто не что иное, как защитная реакция. Они прекрасно знают и чувствуют, какие мысли и эмоции вызывают у мужчин. Боятся их, не понимают, но... Желают! Провоцируют и трусят! Такова природа. Опускают глаза, сжимаются в комок... Но... Снова и снова выходят на эту раскаленную сковородку... Разогретую такими парнями! - он засмеялся и кивнул головой в сторону Синоптика.
- Неужели всё так примитивно? – прервала молчание Рита. – Или к умным, или к красивым? А, если и там, и там – с четверочки на троечку?
- Совсем не примитивно! – Синоптик, закусив кусочком сыра и куриной грудкой, возобновил монолог. – Все женщины необычайно умны и умопомрачительно красивы! Но!…Каждой из них предназначен, если угодно, свой мужчина… И, наверняка, не один. Каждые форма, цвет, запах, тембр, в любых комбинациях друг с другом, имеют своего ценителя. Так же, как и у мужчин. Но, при рассмотрении конкретной личности, в данном случае меня, необходимо оперировать моими же критериями гениального и прекрасного. А, вот алгоритм рассмотрения женской особи, думаю, у нас общий. Если не брать крайности…
- Но, как узнать ваш райдер, господин? – съязвила Лариса.
- Методом проб и ошибок. Если я его завышаю, то остаюсь ни с чем. Если занижаю – довольствуюсь «ничем». Вы же, я думаю, знаете свой рейтинг.
- Жёстко.
- Зато честно. – Мгновенно парировал Синоптик. – Говорю, утрируя, конечно. Хотя… - он немного задумался и продолжил: - И «господин» вы употребили верно. В паре мужчина-женщина – главенствует первый. Если вы не желаете во всём следовать своему господину – он не ваш мужчина. Вы сильнее, умнее, чище – что угодно. Может быть, существует женщина, которая превосходит всех мужчин мира. Не исключаю.… Но, она обречена на одиночество и, значит, несчастье. Ищите того, кто будет боготворить вас, но кому вы будете рады омыть ноги… - Синоптик умолк.
- Но, ведь может быть, что и красивая, и интересная? – явно не желая прекращать дискуссию, спросила Рита.
- А, это уже – любовь, девочки! – в своей манере «сказочника» вставил реплику математик. – Пойду-ка я схожу за горяченьким чайком. Кому принести? – он взял пустые стаканы в подстаканниках и, выходя из купе, не дождавшись ответа, бросил в тишину: - Возьму на всех…
Когда дверь закрылась, девушки тоже встали. Лариса, прихватив косметичку, вышла в коридор, а Рита поспешила поправить сбившееся на нижней полке одеяло. Она стояла вполоборота к Синоптику, и он, разогретый коньком и темой беседы, открыто и с нескрываемым удовольствием рассматривал обтянутые джинсами бедра. Он знал, что она знает об этом. И, когда попутчица повернулась к нему спиной и глубоко наклонилась, Синоптик без сомнений положил ладонь на её оголившуюся поясницу. Ничто не изменилось в движениях женщины. Как будто прикосновение ждали...
- Когда вернемся, позвони мне, - спокойным голосом сказала Рита. – Начнёшь с первого... Если пожелаете…

- Кстати, чем дело-то кончилось с той журналисткой? – выходя на перрон Белорусского вокзала, спросила Лариса.
- Сказал ей, что должен с ней переспать, либо ей лучше уйти, - спокойно ответил Синоптик.
- Ну, и? – теперь уже не выдержала Рита.
- Ушла… - к видимому удовольствию девушек прозвучал ответ. Но, когда все взялись за багаж и начали движение, Синоптик буркнул: - С третьего раза…
Виталий Серафимович захохотал.

Лена появилась из темноты леса так же, как и исчезла. Казалось, компания забыла о её существовании. Неясное голубоватое пятно проступившее на фоне темно зеленых, почти черных елей, плавно оформилось в контуры тонкой фигуры. По отсутствующему взгляду было ясно, что телефонный разговор для нее также намного важнее всего, что происходило вокруг. Втянув плечи и спрятав руки в карманы, похожая на мокрого ежика, она подошла вплотную к костру.
«Хотелось бы, вот также позвонить…» - совершенно беспричинно возникла мысль. Синоптик сделал глоток дымящего космами ароматного пара чая и тряхнув головой, будто сбрасывая наваждение, присоединился к общему столу.

                ч.8-
- Шашлыки-башлыки! – громко, с кавказским акцентом, запел Бур Бур, снимая шампуры с импровизированного мангала. - Подходи, налетай!
- Валера, разливай! – приказала Натка, и, обращаясь в темноту леса, крикнула, - все, живые и мертвые, подходите!
Заметно истосковавшаяся по "горячему", не совсем трезвая компания оживилась и, группируясь у костра, стала разбирать стаканы. Синоптик тоже встал и, улучив удобный момент, положил в тарелку, источающий сок и плотный, до вязкости, аромат, кусок, красиво обуглившегося с одной стороны, мяса. Затем добавил несколько золотистых колец лука и пару печёных картофелин, которые сразу разломил пополам, что бы дать немного остыть. "Как-нибудь всё брошу и напишу маслом, себе на стену, такой натюрморт... Чтобы мухи падали от зависти и злости..."
Наступило время для тоста. Валера посмотрел на "непьющего водителя", как на "не имеющего стакана", и предположил:
- Ты чаем?
- Нет, налей вина.
Он удивленно поднял брови, но выполнил просьбу.
- Старик, не бэ! -  засмеялся Синоптик - Ну, ты же, когда здороваешься, перчатку всегда снимаешь?
- Не понял? - ещё больше округлил глаза виночерпий.
- Ладно... - не желая вступать в диалог, махнул рукой трезвенник. - Моя фишка...
"Странно, что люди разучились отличать знак, символ от действий, которые их формируют. Тост, поднятие бокалов с вином, их соприкосновение - ритуал. Древний, строго регламентированный и являющий собой не просто утоление жажды или употребление пищевого наркотика, а - единение, открытость, взаимное уважение, пожелание добра... Иногда - молитву... Вино неспроста удостоено такой чести... Оно - свидетель многих таинств, ещё со времен Христа... Раньше... Над ним произносились пожелания, признания, клятвы... Сок виноградной лозы, в каком то смысле, поручитель... Искренности... Истины... Причастности... А, я за вас - чаем?... Ну, как хотите... Но, только за вас. А, за тех, кого люблю..." - Синоптик легонько покрутил в руке пластиковый стакан, что бы содержимое раскрыло аромат, и медленно втянул носом приятный кисловатый запах "Совиньона".
- За любовь! – как будто услышав последнее слово, провозгласила Натка. - Всё остальное - после!
Все дружно соединили походные "бокалы", повторяя на разные лады заветное слово и добавляя комментарии, что вызвало ещё большие оживление и смех. Стаканы Синоптика и Лены оказались рядом в плотном созвездии белых пластиковых колец, а когда Валерка добавил: - Поплотнее прижмитесь! Что б всегда взаимно! - их руки коснулись под давлением откликнувшихся на призыв алчущих любви.
- Аккуратнее! Чувство не расплескайте! - захохотала Натка.
- Девочки, не все сразу! Поочереди! - веселился Борис Борисович.
- Пусть согреются ею наши сердца! - вставил свои "сто грамм" Валерка и, по-гусарски, одним глотком опустошил стакан.
- А, кому-то - тепловая смерть... - Синоптик пригубил вино и поставил стакан. Лена посмотрела на него и, также едва притронувшись губами, опустила руку.
- А, вы почему не пьете?... За любовь... - Синоптик с удовольствием начал разговор.
- Уже... Хватило... - она вновь ответила лаконично и точно, оставив место для многих смыслов...
"Как просто...", - подумал Синоптик - "Никакой коммуникации... Но, и - неприятия..." Он вспомнил, Натка говорила, что приняла на работу девочку, которая «убежала из дома мужа в домашних тапочках, забрав ребенка и небольшой чемодан с личными вещами». Ей нравилась решительность и отвага молодой женщины, которая совершила поступок, на который она сама решалась так долго. Более того, казалось неестественным и странным, когда та, выбрала свободу вместо «престижного» супруга и работы на Невском проспекте, вернувшись в провинцию на пустое место, не зная, чем завтра будет кормить своего трехлетнего сына....

- Потанцуем? – неожиданно прозвучало над ухом.
Елена повернулась и увидела молодого курсанта, улыбающегося во все лицо. Он уверенно взял ее за руку. Она не ответила, но, простояв мгновение, до вытянутой руки, послушно последовала за ним в центр танцевального зала.
Дискотеку в институте часто посещали курсанты высшего военного училища, справедливо полагая, что найдут здесь будущих офицерских жен. Девочки охотно знакомились с молодыми красавцами, теряя бдительность от погон и блеска пуговиц на мундире. Кроме того, парни были отобраны по физическим, психологическим и другим параметрам, поэтому все, что требовалось невестам – встретить приятную внешность и подходящий рост. Студентки знали, что к пятому курсу курсанты, как правило, делали предложение, что бы разъезжаться по далеким и, часто, немноголюдным гарнизонам не в одиночку. Несмотря на то, что судьба супруги военнослужащего подразумевала отказ от оседлости, собственной карьеры, а иногда и от элементарной самореализации, многие барышни рассматривали такой вариант, как крупный выигрыш в лотерею: находясь в буквальном смысле "за мужем", можно было спокойно рожать и растить детей, не заботясь о трудовом стаже и социальном пакете.
Елена не планировала жизнь так далеко: третий курс предполагал, как минимум, двухлетнее сохранение "status quo". Но, интерес со стороны таких завидных парней льстил и быстро менял принципы. К тому же, ей, как многим, нравились мужчины в военной форме.
Танец познакомил их в первые же минуты. Сергей оказался общительным и веселым парнем. Четыре шеврона на рукаве говорили о том, что через год с небольшим он получит лейтенантские погоны.
После медленного кружения последовала череда быстрых мелодий, во время которых Елена уже не могла покинуть круг Сережиных друзей, пленивших ее дикими па племени "умба-юмба". Девушка медленно кружилась в центре этого магического круга, ослепительно сияя белым платьем в ультрафиолете цветомузыкальной установки. На тонких бретельках, самостоятельно сшитое из двух мужских маек большого размера, флюоресцируя, оно казалось сотканным из хрустальных нитей. Но, несмотря на простоту кроя, необыкновенно подчеркивало тонкую фигуру и делало её удивительно беззащитной и нежной.
- Я тебя провожу, - утвердительно сказал Сергей, когда объявили последний, белый, танец. Лена сделала вид, что не расслышала слов, но после некоторой паузы положила тонкую кисть на его плечо, одновременно выбрав партнера и... продолжение вечера.
- Я живу в общежитии, - предусмотрительно сообщила она, когда они соединили руки.
- Классно! Почти по пути! И не надо знакомиться с родителями!
Девушка промолчала, понимая намек и не желая быстро капитулировать. «Вообще-то, он... Очень громкий... И... Приставучий...» - подумала она, отвечая на предполагаемый в будущем вопрос сестры. «А девочки на него заглядываются! Веселый!... Значит - умный!... И спортивный!…» - искушая, прозвучал в ответ голос Маши. «Ну, не... Ну, да! Что со мной станет? Всё равно никого...» - соглашаясь и убеждая сама себя, подвела она черту под внутренним диалогом. Однако, с последними аккордами, непонятно для себя самой, мгновенно изменив решение, тихо произнесла:
- Не надо… Пока…
- Я настаиваю! - несколько необычно, и даже старомодно, возразил он. - Жду в раздевалке с одеждой. Давай номерок! - и, без сомнений в согласии, протянул Лене открытую ладонь. Она достала из сумочки металлический жетон и безропотно отдала курсанту.
Сергей нравился женщинам и отвечал им взаимностью. Красивый и заводной, он легко пробивал оборону самых неприступных красавиц и мог подолгу находиться в центре их внимания, получая удовольствие от приумножения знакомств.
Лена завладела его вниманием с первого взгляда редким сочетанием красоты, кротости и достоинства. Конечно, нежные детские губы и выразительные глаза, обрамленные длинными ресницами, как и полагается, первыми поразили цель. А, кроме того, кто из мужчин смог бы спокойно смотреть на облегающее гибкое тело платье, на высокую белую шею, контрастно украшенную языками темных, с фиолетовым отливом, волос?! А эти - небольшие груди, вызывающе проступающие острыми сосками в отсутствие, за ненадобностью, привычного аксессуара?!
Поэтому, прощаясь после непродолжительной прогулки по усыпанному серёжками тополей и бликами желтых фонарей парку, курсант без колебаний воспользовался ее заминкой у старой скрипучей двери общежития, развернул за плечи и поцеловал. К своему удивлению, он не встретил даже намека на сопротивление. Лена не сделала попытки отстраниться, смиренно подставила губы, надолго задержав руки на его талии. Если бы Сергей знал, что это был первый поцелуй, который она дарила мужчине, желая почувствовать мужчину…
- Завтра я буду здесь в семь вечера! Обязательно! – почти прокричал он, когда разъединились объятия, и девочка, с бешено колотившимся сердцем, молча, шагнула в проём темного подъезда...

Её детство не было безоблачным.
Многодетная семья сельских учителей начала свою историю в половине небольшого двухэтажного дома, которую выделили чете "молодых специалистов", прибывшей по распределению в поселковую школу после окончания "худграфа", который их и познакомил, и поженил.
С учетом профессии, семья не была обычной в представлении большинства односельчан. "Богемность" художников не обошла её стороной, и это сказалось на укладе, в котором отсутствовали привычные для деревни посиделки, обильные застолья, куры, коровы... Соседи не скупились на пересуды, оценки, а, зачастую, злословье. Даже приусадебный участок в шесть соток возделывался под пристальным вниманием общественности и его укоризненного всевидящего ока. Несмотря на неконфликтность молодых учителей, их не понимали, осуждали, завидовали.
Обладая ярким талантом музыканта, после отработанных, необходимых, трех лет, глава семейства ушел из школы, посвятив себя фотографии и музыке. Он быстро влился в состав популярного в райцентре ВИА (вокально-инструментального ансамбля) и стал колесить по полям и весям, банкетам и ресторанам. Новое занятие стало приносить настолько же больше денег, насколько забирать любовь. Лишенный рефлексий и продвинувшийся в изучении модных учений о карме и множественности жизней, он легко приносил в жертву публичности и славе не столь яркую, отягощенную обязанностями и тревогами, повседневную жизнь семьи. И однажды он решил, что настало время для нового "этапа", и ушел к властной и решительной однокурснице, которая обеспечила ему полное идеологическое обоснование разрыва в знакомых философско-мистических понятиях. Это событие раздавило семью, ввергнув ее в эмоциональную и финансовую пропасть.
Растерянность и шок на долгие годы стали главными эмоциями холодных одиноких ночей матери пятерых детей, старшему из которых было пятнадцать... Она отказывалась верить в случившееся - сознание вело нескончаемый монолог, пытаясь найти причину, обвинить, оправдать, понять… И, путаясь в объяснениях, красивая и молодая ещё женщина неизменно засыпала в объятиях их первых встреч...
Всё имеет множество причин. Вечно погруженная в бытовые проблемы и школьные занятия, она не могла делить с мужем «тяготы и лишения» артистической жизни, смиряясь с его бесконечными гастролями, отказываясь верить в возможность измен, считая их союз исключительным, а мужа искренним и неисправимым романтиком.

Лена была младшей. Родившись на несколько минут позже Маши, она долго не начинала дышать, и бабка-соседка, узнав о ее трудной реанимации, спокойно заявила родне, что, с учетом двойни, «вторую и не надо было спасать». Однако девочки быстро оправились от недружелюбного приема и в итоге выросли в красивых и очень дружных сестричек. Лишь одна проблема беспокоила родственников – они практически не общались с внешним миром. Молча исполняя просьбы взрослых и жестами объясняя свои потребности, сестры почти до школы разговаривали между собой на только им понятном языке. Когда же встревоженные родители, уж было, собрались показать их врачам, близняшки в одночасье перешли на обычную речь. Но удивительная магическая связь между ними не могла исчезнуть. Нередко, находясь друг от друга за многие километры, они в одни день посещали парикмахера или пекли печенье по одному рецепту, а синхронно набирать телефонный номер сестры было, и вовсе, обычным делом.
Часто во время летних каникул сестер отправляли к бабушке в соседнюю деревню для помощи по хозяйству. В основном на их плечи ложилась изнурительная работа по прополке картошки и грядок с овощами. С учетом того, что этот огород кормил и их многодетную семью, отказаться или плохо делать работу было невозможно. Старшая, на три года, сестра часто освобождалась от повинности из-за проблем со зрением, брат был слишком мал, а "мелкая" сама нуждалась в уходе. Лена и Маша ненавидели эти «командировки». Спасаясь от монотонности и усталости, они рассказывали были и небылицы, мечтали о будущем, обсуждали свои девчачьи проблемы.

- Представляешь, как мы – две одинаковых старушки – пьем на нашей кухне чай, а потом идем в булочную, в шляпках и с зонтами? – мечтательно спросила Лена.
- А мужья? – задала логичный вопрос Маша.
- Не знаю, может к тому времени умерли. Или мы развелись. Или их не было, - на выбор стала предлагать сестра.
- Лучше – умерли, - выбрала Маша: - Тогда у нас по трое детей – мальчик и две девочки. И, наверное, уже внуки.
- Жалко, если умерли. А с другой стороны, почему мы тогда вместе и – в булочную?
- А представляешь, если они будут тоже близнецы? – встрепенулась Маша, разгибая спину и бросая далеко к забору большую охапку выдранной мокрицы. - Вот прикольно! Только б не перепутать. А может еще и лучше! – озорно засмеялась она.
- Кого перепутать?! Иди ты! – засмеялась в ответ Лена и бросила в ее сторону пучок травы. - Таких, как мы - днем с огнем не сыщешь.
- А как же тогда?.. – задала Маша тот самый риторический вопрос, на который они очень хотели знать ответ... Очень часто, обсуждая знакомых мальчиков, сестры приходили к одним и тем же оценкам. Понимая, что находятся в плену своей симметрии, они страстно желали увидеть будущее, в котором обретут очень личное и очень похожее счастье.
Незаметно солнце достигло зенита, и тени от яблонь перестали укрывать от зноя. Девчонки молча закончили плановую борозду и с чистой совестью пошли сдавать бабушке очередной трудодень...

Зато настоящим удовольствием для них было посещение мастерской деда Володи. Необыкновенно интересный и очень добрый, он мастерил десятки самодельных приспособлений и механизмов, которые позволяли ему легко превращать неотесанную древесину в красивые балясины, резные доски и вазы. Девочки, затаив дыхание, смотрели на большие ловкие руки деда, умело направлявшие резцы. Тонкая стружка завивалась в красивые спирали и локоны, наполняя просторный и светлый сарай запахом смолы и весеннего леса.
Среди полок, верстаков и досок, дедушка хранил и всегда готовые удочки. Получив очередное задание от бабули, которая безраздельно властвовала в доме, он делал паузу и уходил прямо со двора к недалекому озеру. Среди камыша и кувшинок его ждали заветные прикормленные места, где неизменно клевал золотой карась. Покой и красота беспрепятственно наполняли его открытую душу, рождая новые узоры и мечты...
Узнав о разрыве сына с семьей, он не проронил ни слова. Только все больше времени стал проводить в мастерской и дольше задерживать в нежных объятиях хрупких и молчаливых внучек.
- Дед, а папа когда приедет? – спрашивали поначалу они, полагая, что очередные гастроли просто затянулись.
- Приедет… - неопределенно отвечал он, ловил обеих в охапку и усаживал на колени: - Давайте-ка, я вам фокус покажу.
После этих слов дед всегда совершал какой-нибудь веселый и глупый фортель, который фокусом совсем и не был, но девочки хохотали до слез и забывали о своей недетской проблеме.
- Я хочу, что бы он был всегда! – как заклинание произнесла одна из сестер, когда однажды дождливым вечером они, обнявшись, сидели под одеялом.
- И я, - без промедления повторила другая.
Семье было очень трудно. В особенно голодные годы выручала зарубежная гуманитарная помощь, которая почему-то наполовину состояла из чечевицы и присыпки для обуви.
 Маша не стала заканчивать одиннадцать классов и поступила в художественное профтехучилище. Ее небольшая стипендия уменьшила нагрузку на скудный бюджет, позволив, в том числе, доучиться Лене и поступить в институт.
Оказавшись в общежитии в большом городе, Маша испытала все искушения и соблазны вольной жизни. Кроме того, в этот же период там проживала и старшая сестра, которая училась в "музыкалке". Они легко простили друг другу детские обиды и, взявшись за руки, смело приступили к изучению рискованной и манящей «взрослой жизни».

- Ко мне клеится такой классный пацан, - сообщила как-то сестра-студентка сестре-школьнице.
- Давай, рассказывай! – привычно потребовала Лена. Ее глаза загорелись предвкушением.
- Ему лет двадцать пять. Какой-то бизнес..., - неопределенно ответила Маша. - Смелый такой…
И она подробно описала сестре их первую встречу на дискотеке, его внешность, щедрость и веселый нрав. В каждый приезд Маша дописывала портрет своего парня новыми деталями и событиями.
Между ними не было тайн, и однажды Маша сказала:
- Я все. Того…
Сестра сразу поняла, о чем речь. Она с замиранием сердца ждала этих слов в каждом новом рассказе, но не решалась спросить. Маша не стала испытывать её терпение и прошептала: - Айда на плиты.
Девчонки быстро накинули куртки и, стараясь не привлекать внимание мамы, тихо вышли за дверь. Расположившись на ступеньках мемориала, давно ставшего "штабным местом", и оглядевшись вокруг, чтобы случайно не открыть тайну посторонним, Маша вполголоса начала свой рассказ:
- Славка за мной заехал, и мы пошли в кафешку, ну та, что рядом с нами. А потом поехали кататься, как обычно, к озеру. Ну, там - то, сё… У него бутылка шампанского оказалась и конфеты. Он-то сам не пил, а я чуть-чуть... Из горлышка. Глоток...
- Ну, ты даешь! – удивилась Лена.
- Да, ладно. Я буквально пригубила... – стала оправдываться Маша и на некоторое время замолкла.
- Ну! – не выдержала сестра: - А он?
- А, что он – как всегда… Полез целоваться… А потом, резко так, повалил на сиденье. Он, правда, и раньше так делал…
- И что?
- Ну, что?... Сначала не хотела, а потом подумала, он так давно… Да, и он не спрашивал, сам почти уже… Если честно, я, как пьяная была – ничего толком не помню. По-моему, он даже меня не раздел…. - Маша остановилась, посмотрела в широко открытые глаза сестры и, зардевшись, продолжила:
- Просто в сторону отвел… [...] - Маша засмеялась.
- Какая ты счастливая, - обняла сестру Лена: - Я тоже так хочу… И, что бы красиво, и, как у тебя, по-любви…

Машин роман с Вячеславом длился пару лет. То, затихая и даже прерываясь, то, вспыхивая вновь новыми красками. Для Лены было понятно, что сестра любит своего первого мужчину, но не в состоянии повлиять на исход отношений. Он был сложным человеком. Маша почти не знала, чем Славка занимается и кто его друзья, делая лишь общие предположения. Она даже допускала его возможную связь с криминалом. Будучи почти на десять лет старше, он легко избегал типичных для ровесников «наездов» прекрасной половины. Иногда надолго исчезал, и Маша с тревогой ждала от него вестей.
Слава сильно влиял на сестру. Лена заметила, как легко та стала общаться с парнями, манипулируя и повелевая. При случае, она без стеснения могла употребить крепкие напитки и выражения. Славка дал ей силу и кураж, но забрал былые - нежность и целомудрие. Сестры редко обсуждали интимные детали их встреч, но Лена знала, что Маша прошла под его руководством многое из программы, об элементах которой они украдкой читали в спрятанных родителями книгах.
Однажды, Вячеслав привычно, но очень надолго исчез. Вначале Маша ждала его звонка, который всегда раздавался неожиданно и в любое время.
- Выходи строиться! Я приехал, - буркал он в трубку, и, зная о реакции, неизменно хохотал…
Но в этот раз, телефон молчал... Очень долго.
- Что-то случилось, Лен, - тихо ответила Маша на привычной вопрос сестры о «делах на личном фронте»: - Что-то случилось…
Нарушая установленные табу, она начала тревожно искать его по тем немногочисленным контактам и адресам, о которых случайно когда-то узнала. Предчувствуя беду, сестра, как одинокая птица, парила над городом, пытаясь рассмотреть его следы. Кто-то кому-то, яко бы, сказал, что он в бегах; или – сидит на игле; или…
Славка так и не позвонил. Лишь лет через пять, смирившись с его исчезновением, допустив и приняв даже возможность его банальной измены, Маша продолжила свой путь, который неизбежно привел ее к статусам жены и мамы двух малышей, она случайно, но достоверно узнала, что он погиб, шагнув в окно седьмого этажа… В ту ночь она плакала и разговаривала с ним во сне…

Сергей появился у проходной общежития на следующий же вечер. Дежурившая студентка быстро поднялась на третий этаж и, с интересом рассматривая новенького, сообщила, что его попросили немного подождать.
Елена собиралась быстро, но лежавшая с книгой подруга никогда бы не догадалась, как бешено колотилось ее сердце и лихорадочно мелькали мысли о предстоящей встрече. Она чувствовала, что это знакомство может стать прологом новой жизни. Как любая женщина, Лена интуитивно понимала состояние мужчины и прогнозировала его намерения. Она знала, что «зацепила»  парня, который может быть и не был образцом ее идеального героя, но относился к категории решительных и незаурядных. Впервые незнакомец предлагал ей отношения, которые, в отличие от всего, что было до этого момента, могли решить её судьбу. Конечно, к своему девятнадцатилетию она много раз приглашалась на танцы, на свидания, в кино; но всегда это были парни из ближайшего окружения – одноклассники, сокурсники, друзья детства. Зачастую было понятно, что выбор определялся «шаговой доступностью». Вот и сейчас, одногруппник, который ухаживал за ней, как оказалось, параллельно флиртовал с двумя ее подругами. После раскрывшейся «измены», все три пассии объявили парню бойкот, но образовавшийся вакуум, как свидетельство "сатисфакции", не прибавил им оптимизма. Поэтому, появление Сергея круто изменило состояние девушки: она вновь превратилась в привлекательную и желанную. Кроме того, парень был старше, знал, чего хотел, и, как, без пяти минут, офицер, хорошо представлял свое будущее.
- Привет! – запыхавшись от бега вниз по лестнице, сказала Елена: - Долго ждешь?
- Целую вечность! – заулыбавшись во все лицо, ответил Сергей, - Да, нет – минут пятнадцать, - и, стараясь сократить неловкую паузу, быстро добавил: - Пойдем в кафе? Я мимо ужина пролетел...
- Пойдем, - также быстро согласилась она.
Юноша заметил, что ответ прозвучал робко. Ему даже показалось, что Лене не понравился такой вариант и, потому, он добавил:
- Или в кино? Только, если там можно перекусить в буфете.
- Нет, пойдем в кафе. Ты поешь, а я попью чаю. Пить хочется.
«Сегодня что? Четверг. Жить еще день, и билеты на автобус…» - следуя рядом с беспрерывно говорящим парнем, думала она. Невнятный ответ, сомнения на лице и невнимательность к рассказу о жизни курсантов объяснялись просто: катастрофически не хватало денег. Зачастую бюджет студентки на неделю равнялся стоимости проезда домой и обратно. На еду Лена зарабатывала выставляя на продажу свои творческие работы, которые, к счастью, продавались. Крайне ограничены были траты на одежду и, тем более, на иные, не «жизненно важные», нужды. Продавщицы соседнего продовольственного магазина узнавали ее, так как она, единственная, покупала по одному куриному яйцу и просила отрезать от четвертинки черного хлеба половину. Нарушая общепринятые нормы торговли, они шли ей навстречу, оставляя для нее же начатый десяток яиц и восьмушки хлеба.
- Ты что будешь? – услышала наконец она вопрос Сергея.
- Чай, - мгновенно ответила она.
- И все?! – удивился он.
- Всё.
- Ладно. Иди займи место, - попросил он.
Лена быстро нашла свободный столик у окна. Убрав пустую тарелку и пластиковый стакан на соседний, она села спиной к залу. Ранний апрельский вечер зажег золотые фонари парка и наполнил душу сказочным предвкушением весны. Она могла сидеть так очень долго, довольствуясь теплом, многоголосьем посетителей и горьким запахом кофе.
- Помогай! – прервал ее «полет» знакомый голос.
Она обернулась и увидела в руках Сергея поднос с нагромождением тарелок и стаканов.
- Еле донес. Хотел тебя позвать, а ты спиной…
- Ты что?! Зачем так много набрал? – не без испуга, спросила Лена.
- Да, что тут «много»? Пару картошек с крылышками, блины с сыром и сок томатный… Любишь томатный сок? – он весело перечислял меню.
- Люблю, - ответила она, подумав, что едва ли за последний год выпила больше двух стаканов.
- А! Ещё чаю тебе взял! Ну и себе тоже.
Чаю ей совсем не хотелось. Совсем…

Лес темнел, становился загадочным и даже враждебным. Дождь, к удовольствию честной компании, прекратился, но зато заметно похолодало. Громко, весело и, главное, одновременно разговаривая каждый с каждым, они наполнили чащу фантасмагоричным шумом. Огромная гора жареного мяса удивительным образом растворилась за пятнадцать минут, ушли также колбасные нарезки, сыр и оливки. Никто не жаловался на недостаток еды, забрасывая в рот остатки деликатесов скорее «механистически». Все чаще руки тянулись к чайным пакетикам и беспрерывно кипящей на костре кастрюле с водой.
- Пора собираться, - последовал очередной приказ Натки, оглядевшей по-хозяйски стол, - Скоро совсем будет темно. Валер, доливай последнюю бутылку! Новых не начинать!
Все вечеринки неизбежно движутся к тому грустному моменту, когда уровень алкоголя и гормонов начинает превосходить уровень освещенности и здравого смысла. Но в этот раз всех выручил ноябрь, так как ночь наступила в девятнадцать, а значит, время еще было - "вагон"! Кроме того, впереди радовали суббота и воскресенье. Посему, оставалось поднести спичку, что бы пламя народного гуляния разгорелось с новой силой. И Натка была искусным пиротехником...
- Кто не «против» - едем ко мне! – предложила она, заведомо зная, что в ее дачном доме окажутся почти все, без исключения.
- Ура!! – заорали Валерка с Борисом Борисовичем. - По машинам!

Продолжение последует... А.М.