Мои воспоминания по просьбе сына

Наверное, каждому человеку хочется знать о своём появлении на свет. Да благословит меня Господь на этот труд, дабы мои воспоминания были не искажёнными и соответствовали действительности.


Вероятно, мне надо чуть-чуть коснуться себя, моего детства, юности...
Я из большой семьи, третья по счёту, из двойни — первая. Брат через несколько месяцев умер: был слаб и, может быть, условия жизни не позволили ему выжить.
Когда мне было семь лет, родились ещё трое — два брата и сестра. Хотя мать моя бессчётно делала аборты. Тогда это было запрещено, но я помню мёртвенно-бледное её материнское лицо и как по полведра выносили крови. И отношение ко всему: "Бог дал, Бог взял".

Ссор между отцом и матерью мы, дети, никогда не слышали. Мать боготворила отца: она кормила вначале его, потом детей. Это меня очень раздражало, так как я смотрела на исчезающие вареники во рту отца с ужасом: "Куда он столько ест?" — ведь было послевоенное голодное время.

Отношение к детям авторитарное. Поэтому очень хотелось свободы, и это определило мой дальнейший путь.

В четырнадцать лет — другой город, медицинское училище. В шестнадцать лет я медицинская сестра — Валентина Павловна.

В семнадцать вышла замуж за девятнадцатилетнего помощника машиниста с мыслями: "Мама не будет меня ругать, и мы будем ходить на танцы".

Так началась моя взрослая жизнь.

Я, ещё почти подросток, но с тревогой стала относиться к тому, что первые три месяца, и когда, наконец, это случилось, я была счастлива. Я точно знала, что будет сын. Теперь я была не одна!

Моя любовь к нему спасала меня от частых конфликтов с мужем, от одиночества и отчаяния.

Теперь я понимаю, сколько лет потребовалось сил сохранять брак — двадцать три года, ради того, чтобы меня не осудили близкие, а надо ли.

По большому счёту, боль, слёзы, выпавшие на мою долю в период беременности, достались сыну.

Беременность протекала как-то уродливо: сами сшили халатик, то почему-то с пояском, завязанном впереди на животе, так что многоводие подчёркивалось, и родная сестра старшая спрашивала: "А тебе не стыдно такой ходить?".  Я же этого не ощущала, так как мои руки поддерживали живот, в котором был мой сын, и он толкался. Я ждала этих движений и блаженно улыбалась.

Или такой случай. Декретный отпуск. Надо ехать в Грозный на поезде. Мой муж с другом почему-то садятся в другой вагон, а меня одну отправляют подальше: "Иди, иди, чтобы никто не догадался, что ты со мною". Ничего я не поняла тогда, опять же, я была не одна.

Уже перед Гудермесом я решила найти его. Иду по вагонам и нахожу в купе проводниц: "А чего ты пришла?"

Внутри, в душе, что-то оторвалось. Я молча вернулась в свой вагон.

Стыдно, больно — разорвать отношения. А сын без отца? Что я скажу всем?

Появление на свет тоже было с препятствием. Первого сентября отошли воды, я испугалась, думала, что описалась. Пошла в амбулаторию на станцию Артезиан по месту жительства.

Врач грозно спросила: "Половой акт накануне был?" — "Ага". — "Не ага, а да".
Сказала она и пишет направление в роддом в Кизляр. Да, да, и вновь мы с сыном в тепловозе едим без сопровождающих в течение двух часов, ищем роддом. Муж, увы, самоустранился.

И только рано утром пятого сентября начались схватки — мучительные, изнурительные. Все женщины, поступившие со мной, давно родили. Поначалу я разговаривала, гладила свой живот, но уже ближе к двадцати двум часам я ползала по полу родильного зала, ничего не соображая от жутких болей.

Порою подходила акушерка, старая армянка, спрашивала: "Тебя не тужит?". Отвечать не могла. Заявилась заведующая родильным отделением. Она у нас в медицинском училище в Кизляре преподавала акушерство. Меня ещё не забыла. Увидев, как я ползаю по кафельному полу, стала так кричать на меня, чтобы я убиралась в свой Артезиан или забралась на стол.

Не могла я ей что-либо ответить. Каким-то чудом старой армянке, мне её, наверно, было жаль, так как и ей досталось, удалось меня водрузить на стол.
Я сказала: "Если сейчас не начнутся потуги, я выброшусь в окно!". Это второй этаж. И вдруг я замычала, как животное — такие мощные потуги, что стремительность появления на свет и крик ребёнка чуть было не упустили, а подхватила его акушерка, которая сказала: "Сын".

И вся боль, муки, страхи—  сразу исчезли, как будто это я сама родилась на свет. Такое счастье! У меня сын! Это был сентябрь 1958 год.
Я пишу, а переживаю остро. Надо короче, а может остановиться во все. Какой маленький человек, какие у него ладошки, пальчики, как у отца, а волосики светлые и глазки не карие.

Он сосёт и улыбается. Но я хочу есть. У меня нет продуктов. Ко мне никто не приходит. Далеко, денег нет. Хочу есть!

Соседка такая же молодая ест курицу, овощи, всё прячет в тумбочку - не предлагает. Я не прошу. Слёзы рядом. И так прошло три дня.
Позвонил муж, что он в Кизляре, знает, что родился сын. Обещал прийти.
Жду, волнуюсь, радуюсь, нервничаю..., а его нет и нет.

Вечер.

Приносит передачу — печенье. Этак с половина килограмма, книжечка "Серёжа" и " Подойди к окну".
А за окном вся волейбольная команда. Пьяная.
Слова приготовленные застряли в горле. Позже объяснил: "Пришёл со всеми, потому что было стыдно, что он отец".
Что чувствует мой сынуля, как ему в этом мире? Сообщают что выпишут вовремя, у сына всё хорошо.

Но забирать приехала моя сестра Мария, даже с цветами. А муж? Она ждала, но вынуждена была ехать одна.
Через два часа поезд останавливается в Артезиане. Мы с ребёнком с цветами. Оглядываюсь, увы нет отца - все знакомые поздравляют. Мне хочется провалиться сквозь землю.

Вдруг вижу по глубокой грунтовой песчаной дороге рысцой бежит муж, обросший, заспанный, стоит опустив руки.
Вокруг смотрят. Я тихо говорю: "Возьми сына". Не понимает. Сама отдаю. Так мы водворились на постоянное место жительства.

Первая ночь. Плач. Даю грудь. Успокаивается. Через час — крик. Выдерживаю время, качаю, хожу с ним по комнате. Устаю. Прошу мужа. Он неловок. Снова я. Кормлю. Снова час тишины.

Утро — разбитость. Днём ребёнок неспокоен. Что делать? Понесла к бабушке. Она показывает, как купать. Дедушка счастлив. Выходит и зовёт младшую мою сестру Олю. За дверью шепчутся. Появляется Оля: "Назови Варела". Поняла, что дед хочет дать внуку, первому и единственному для него, имя Валера.
Хорошо.

Вторая ночь та же. Но муж, укрывшись с головой в спальне, на утро говорит: "А сегодня сын спал хорошо".
Да, спорить не стала. Понесла к бабушке купать своего Валерочку, но она отказала: "Купай сама. У меня своих дел много".
Ухожу и плачу. Купаю. Страшно, но справляюсь.

Третья ночь. Крик, ор, слёзы страха: "А вдруг у него заворот кишок?" Не знаю, что делать.
Три часа ночи. Амбулатория далеко, собак много. Не могу добудиться мужа. Собралась, иду сама. Дверь закрыта. Ночь. Звёзды. Лай собак... Мне всёравно.
Бужу в амбулатории фельдшера. По дороге, на свежем воздухе, мой младенец так крепко заснул, что, распелёнанный, не проснулся.
"У него всё хорошо". Иду назад.
Стучу, открывает отец дверь, спрашивает: "А что, в Кизляр не отправили?"
Снова день. Кормлю по часам. Спокоен мой сын между кормлениями от силы полтора часа, и снова рёв.

Вечером иду спать с сыном в летнюю кухню к родителям. Она на далёком расстоянии, метров пятьдесят, никому мешать не будем. Подвесная люлька. Качаю, качаю... Всё равно плачет. Снова хожу, прижимаю к себе, может, животик болит. Нет. Снова люлька. Наклоняюсь и вижу вместо сына что-то ужасное.

С криком бегу к своей маме, бужу. Говорю что-то. Наконец меня уложили.
Утром сказали, что Валера спал, потому что бабушка накормила из бутылочки.
До двух с половиной месяцев мы дотянули и пошли в детские ясли. Там обнаружили, что у меня "синее" молоко, то есть нежирное.

Всё равно, с прикормом мы сосали грудь больше года.
Почему ясли? Надо выходить на работу. Работа от детских яслей недалеко. Через три-четыре часа бегу кормить, прямо по песку через дощатый, занесённый песком заборчик, со скоростью... бах, и я лежу на земле – не заметила натянутую проволоку, на которой вывешивают бельё.

Сын уже понимает, что мы идём, на руках несу, в сторону детских яслей, плачет, всем корпусом поворачивается в сторону и тянется к дедушке, там, где живут родители, а ведь ему всего лишь шесть-семь месяцев.

Когда стала его носить в ясли, то, придя за ним, медицинские сёстры мне показали, что им нравится, когда он хочет заплакать. Они начинают его слегка бить по щёчке, он, хныкая, нижнюю губку оттопыривает и только потом заревёт.
Мне было очень обидно за такую "любовь". Я запретила, но не знаю. Он очень не хотел в ясли.

Однажды я решила его на завтрак дома не кормить, с тем, чтобы он захотел есть в яслях и привык там. Я отдала няне сына. Его поставили в сажок. Накрывают стол и высаживают в специальные стульчики. Это всё я наблюдаю в щёлочку в двери. Он так хочет есть, жадно смотрит на кашку. И вдруг няня вытаскивает его из-за стола и выдворяет в сажок. Слёзы посыпались из глаз у сына, и у меня за дверью. Я ворвалась к ним, схватила ребёнка, прижала к себе и стала кормить сама.
Немного успокоившись, сказала: "Как вы могли? Хотя бы одну ложечку поднесли ко рту ребёнка!". "Я думала, вы его уже дома покормили", – ответила няня.

Зима. Послала мужа за сыном. Долго нет. Иду сама. Вижу – несёт, качается. Уже напился. И в такт болтается голая ножка сына. На улице мороз. Как он его вообще не потерял?

Рядом с нашим домом кинотеатр. Мы с сыном, которому всего несколько месяцев, бегаем в кино. Даю ему грудь, он спит и сосёт.
Он рос, а мы бегали бегом. Пописать — тихонько, это делаем между рядами, только журчит ручеёк. Или шуршит бумажками — конфетки кушает. Мы с ним бегали чуть ли не до шести лет, а потом я поступила в институт — не стало времени.

Мы переехали в Сибирь.
Моя мама плакала: "Раньше туда ссылали, а ты добровольно едешь!". Но муж с другом уехали, а мы, жёны, поехали за ними...

Новые суровые испытания.
Сыну было два с половиной. А может, и двух не было, скорее так. Зима. Морозы больше сорока. Условия жуткие. Снимали комнату — кладовка с окном да с печуркой, внизу подвал.

Помещаются кровать, кухонный стол и стул. Ставили ванную на стол, укладывали сына, но так как быстро становилось холодно, я забирала его к себе в кровать. Так мы спали. Ручонкой он находил моё лицо, мои губы и так спал, но если ручка сползала с лица, он резко вскрикивал и сразу успокаивался, если находил.
Пережив зиму, да ещё жутких клопов — ужас! — мы... Я устроилась в ясли-сад круглосуточные, недельные. Таким путём мы постоянно, почти всегда были вместе.

Дорогой мой Господь! Вот и пришёл конец моей жизни. Не знаю, почему всё произошло так, всё неожиданно! Знаю, что остаётся мало времени. Но так хочется сказать Тебе, что я не готова уходить, что-то не так пошло... Я всегда чувствовала Твоё присутствие, радость общения окрыляла меня.

Понедельник. О Господь, как я счастлива, что могу Тебя приветствовать!