Кажется, он умер

Умирал старый человек.
К нему в комнату заходили близкие люди. Приезжал друг, с которым провели немало часов в витиеватых разговорах о жизни.
У всех было особенное выражение глаз, что-то жалостное было в них, что-то важное пытались скрыть от него.
Ему  было всё равно.
Ему хотелось спать.
Только внучке попытался улыбнуться.
Она была младшей, с весёлым и ласковым нравом. Он тепло вспоминал её детские игры, их прогулки и разговоры. Внучка выросла, вышла замуж и была на сносях. Подойдя к нему своей лёгкой походкой, она нагнулась, приобняла его и сказала что-то ободряющее.
А ему послышались давние слова:
 --Дедушка, ты, когда совсем-совсем старым станешь, не торопись на облачко.
Перед ним неспешно проходила его жизнь.
Мелькнул образ малыша с нахмуренными бровками и пухловатыми щёчками, недоверчивого смотрящего перед собой. Он всё ещё чувствовал нерушимую с ним  связь.
Прозвучал чей-то вопрос:
--Ты куда?
И ответ:
–Домой.
Для него не было слова слаще.
Человек смутно осознавал, что за окном, как  всегда, свет следует за тьмой, до него доходили звуки домашней жизни. Есть он не хотел, только иногда  чувствовал жажду и заботливые руки подносили к его сухим губам сосуд с водой.
В жизни ему пришлось немало потрудиться, но все дела потеряли для него свою важность. Он был всего лишь надёжным винтиком. И после смерти жены всё больше убеждался в простой мысли, что земные радости, семья и близкие по духу люди – единственное, чего стоит желать. И он ощущал присутствие родных людей, пытаясь пробиться к ним сквозь сгущающуюся пелену забытья.
Вот они с женой, молодые, радостные, в гостях у друзей в далёкой Эстонии  бегут по широкому песчаному пляжу навстречу холодной балтийской воде.
Вот он едет по бескрайней степной дороге со сватом, донским казаком, уважавшим родовые корни.
Вот он гуляет в городском парке с внуком, размахивающим гибкой веткой ивы.
Вот они с младшим сыном завороженно смотрят на бордовую винную струю, с журчанием устремившуюся из открытого крана бродильной ёмкости.
Из глубины времени дошёл запах маминых волшебных пирогов.
Зашумел осенний сад,  теряющий листья.
Заплескалась большая волжская вода в мелких белых бурунах.
 И опять забрезжили родные, еле  угадываемые лица.
И они все ушли, исчезли.
Он лежал в своей постели молча и недвижно. Все тревоги растворились, все слова вокруг замерли.
Наконец, дыхание стало прерываться, тело сотрясли судороги.
Кровь ещё питала его мозг, в котором пронеслись, путаясь, замешательство, страх и последняя надежда.
Но человека, так долго бережно ходившего по Земле, на ней уже не было.
И он не мог услышать слов:
            --Кажется, он умер.