Марафон без старта

Я не спортсмен и точно не гуру мотивации. Просто мужчина, достигший диванного расцвета, с собственной философией и правом на утреннюю отложенность великих дел. Бег — это прекрасно. Особенно, когда он происходит в моём воображении. Там я — стремительная мысль, летящая к просветлению. В реальности же — сомнение, которое заблудилось между диваном и ковриком для йоги. Я не бегаю, потому что не хочу убегать от себя. А себя я люблю.

Каждый март я торжественно клянусь себе, что с первым подснежником начну утренние пробежки. Подснежник появляется, смотрит на меня с надеждой. Я смотрю на него с кофе. Мы оба всё понимаем без слов. И решаем, что лучше просто полежать: он в земле, я на подушке. Это называется сезонная синхронизация.

А всё-таки, в беге нет никакой интриги. Ну, правда, какая там драматургия? Всё предсказуемо: ты стартуешь, ты устаёшь, ты потеешь, ты жалеешь. Скучно. Я предпочитаю интеллектуальные нагрузки. Например, мысленно спорю с новыми кроссовками «Вы не понимаете, я не ленюсь! Я просто в режиме энергосбережения». Они молчат. Они всегда молчат. А вот тапочки понимают. Они не требуют усилий. Они просто есть.

Практикую осознанную неподвижность. Это почти дзен. Иногда с закрытыми глазами. Иногда даже с куриной ножкой в руке. И вот, в этот момент, когда тело достигает максимального покоя, а разум парит где-то между «ещё пять минут» и «может, завтра», я сладко засыпаю. Дочь, послушная и уже не удивлённая, медленно машет надо мной опахалом вместо вентилятора. Она знает, что отдых любимого отца — это священный ритуал восстановления героя эпоса, который однажды встанет… и дойдёт до кухни.

И мне снится, что я бегу. В тех самых кроссовках, которые в реальности служат подставкой для книг. Навстречу солнцу, лёгкий, как обещание, данное в марте двадцать лет назад. С гор меня обдувает прохладный и приятный ветер. С запахом свободы и свежеиспечённой сдобы. Бегу так, как бегают только в ярких снах и рекламных роликах. И даже куриная ножка в руке не мешает, она стала факелом мотивации, горящим ароматом специй и надежд. Солнце сияет, ветер поёт, а я — воплощение силы. Кажется, я почти достиг пика вдохновения… и тут голос. Тихий, но решительный.

— Папа, ты храпишь как бегемот, который бежит во сне.

Открываю глаза. Опахало остановилось. Куриная ножка на подносе, не в руке. Сон улетучился, оставив на губах привкус мечты.

— Я не храпел. Я дышал в ритме марафона.
— Ага, — кивает дочь с лёгкой иронией в глазах.
— Я жду вдохновения, а не насилия над собой.
— Ты ждёшь его с 2017 года. Оно уже бегает без тебя.

Сажусь, величественно, как древний мудрец, и произношу: «Я даю идеям время вызреть. Иногда годами».

А вообще я теперь живу в режиме монаха, но с интернетом. Без любовных игр, без романтических драм. Только я и дочь. Женский пол меня изрядно утомил. Кроме мамы и дочери — они святые. Остальные женщины как марафон: сначала обещают вдохновение, потом забирают тапочки и душевный покой.

Я больше не ищу музу. Я её боюсь. Она приходит с глазами, полными загадок, и уходит с половиной моих стихов и с той строчкой, где, возможно, было моё прозрение. Отныне я уверенно выбираю гордое одиночество. Оно не ревнует к куриной ножке, не устраивает сцен из-за немытой чашки и не спрашивает: «А ты меня ещё любишь?» Оно просто сидит рядом, как кошка, и мурлычет: «Ты молодец. Ты красавчик». А потом одиночество ложится на телефон, чтобы я не писал глупостей и не звонил той, которая когда-то сказала: «Ты живёшь в своих мыслях, а я хочу жить в квартире с балконом».

Дочь не осуждает. Она просто смеётся. И продолжает махать надо мной опахалом. В её глазах я могу всё! Просто не сегодня. Может, завтра… Но вот наступает «завтра». Не то мифическое, которое всегда на горизонте, а настоящее, с ароматом свежего базилика и лёгким зудом совести. Я встаю. Медленно, с пафосом, словно поднимаюсь не с дивана, а из саркофага. Спина хрустит, суставы протестуют. Дочь замирает, опахало падает на пол. Она смотрит на редкое природное явление: «Папа двигается». Иду на кухню. Не просто иду, а шествую.

— Что готовим? — спрашивает дочь, всё ещё не веря в происходящее.
— Шедевр, — отвечаю, открывая холодильник с видом Микеланджело перед мраморной глыбой.

Начинается гастрономическая симфония. Режу лук, быстро, с прищуром. Тру морковь на тёрке, будто она обидела меня в прошлой жизни. Пока варится бульон, а ароматы наполняют дом, дочь моет полы. С грацией балерины и выражением лица «я не подписывалась на это». Предлагаю ей перерыв.
 
— Массаж? — спрашивает она, подозрительно.
— Да, — киваю торжественно. — Мне нужно восстановление. Я же нарезал лук и натёр морковь.
— Пап, ты просто готовил борщ, — отвечает она, продолжая вытирать пол, не останавливаясь ни на секунду.
— Готовить борщ — это как писать роман! — восклицаю, поднимая палец к потолку. — Сначала всё кипит, потом настаивается, а потом кто-то обязательно скажет: «А вот у бабушки было вкуснее!» — и я бросаю на неё взгляд, полный подозрения.
— Ты хочешь массаж или драму? — вздыхает она, ставя ведро в угол и вытирая руки.
— А можно оба? С элементами трагикомедии и нажимом в районе поясницы?
— Только если ты не начнёшь цитировать Есенина, пока я тебе разминаю спину.
— Обещаю. Только Пушкина!

Она закатывает глаза, берёт подушку, кладёт её на коврик и жестом приглашает лечь. Я опускаюсь с достоинством, готовый к перерождению. Массаж превращается в комедию. Она давит, я издаю стоны. Она смеётся, я драматизирую.

— Ты уверена, что не училась в школе ниндзя?
— Нет, просто ты бронебойный.

Закрываю глаза, позволяя себе раствориться в странном дуэте боли и смеха. Коврик, подушка, дочь — всё сливается в одно большое «сейчас», где нет ни вчера, ни завтра, только массаж и поэзия. «Хоть тяжело подчас в ней бремя, Телега на ходу легка…» — шепчу я, цитируя Пушкина, оправдывая драму перед собственным позвоночником. Эти строки из «Телеги жизни» неожиданно точно ложатся на коврик, который когда-то был символом прокрастинации, а теперь стал ареной великого восстановления.

Позже, пока борщ настаивается, мы сидим на кухне. Я в халате, как поэт в изгнании. Она с полотенцем на голове как богиня чистоты. Мы молчим. Но это не тишина. Это момент, когда всё хорошо. И я понимаю, что иногда, чтобы стать героем, достаточно просто встать. И приготовить обед с любовью.

Дочь уже не боится моих угроз начать бегать. Она просто ждёт. Спокойно. Как ждут автобус, который по расписанию не ходит. Но вот выйду на заслуженный отдых, и тогда точно побежим. Медленно. В сторону булочной. За пончиками. Потому что главное в спорте — это цель. А у нас она с кремом. И если повезёт, то ещё с вишней.

Послесловие: Человеку, который доказал, что можно лежать на диване и всё равно быть героем. Святослав Егоров, спасибо за то, что умеешь смеяться по-доброму и вдохновлять своим талантом!