Три зловредных старухи

               
                Одноактная пьеса

Старуха первая – Арта
Старуха вторая – Барта
Старуха третья – Варта

Вокруг тлеющих углей в напольном очаге посреди большого тёмного помещения сидят три старухи с клюками в руках. Огонь очага освещает их дряблые лица.

Арта (помешивает ложкой варево в котелке). Вот раньше было… Это да… Не то, что сейчас…
Барта (ощерясь). Не то, что – что, подруга? Ну да, было… Всё было: и похлёбка гуще, и зубы целее.
Арта (дёргает щекой). У кого бы и чьё-бы чрево вещало.
Варта (чихает). Хватит распрей и сор, верные дщери мятежного времени. Что раньше было – знаем. Грядущее в тумане. Нужно думать, как будем выкручиваться сейчас. (Прутом шевелит в огне. Пламя вспыхивает. Летят угольки.) 
Арта (вскрикивает). Чёртов огонь! Чёртово топливо! Чёртов огонь! Так и норовят сжить со свету старую, больную старуху.
Варта. Куда попал уголёк?
Арта. Почему спрашиваешь?
Барта. Интересуется от нечего делать. (Пауза.) Чтобы беседа не прервалась.
Варта. Всё бы вам, дщери глупости, умничать… Умничать…
Арта. Почему бы и нет! Почему бы… (Елозит на месте.) Почему бы… не блеснуть умом… Вот!
Барта (разводит руки). Блеснуть… Ха… Умом… Ха… Кто услышит, живот порвёт от смеха… Не умом тебе, подруженька, блистать. В самую пору померкнуть умишком.

                Арта замахивается клюкой в руке.

Варта (резко). Кончай дурить, дуры старые! Гляди чего удумали – бабьи бои. Думаете, кто из вас выживет? (Повернулась к Арте.) И? что, внезапно взгрустнулось, дщерь столетия? Перехотелось кивнуть? Не кивай, понимаю, каково это, когда лет десять тому шутки с языка сами сыпались, как… (Нервно дёргает плечами.) Сейчас впору языку изо рта песком сыпаться. (Смотрит на Барту.) А ты, что же, дщерь блудная матери всех блудных отроковиц… Да поостынь и не дёргайся! Блудная – значит блудная. Гордиться, что уж тут, нечем. Тем не менее…

                Молчание.

Варта. Чего молчим, будто мух ртом доили?
Арта. Тем нет для разговора.
Барта. Всё давно переговорено. А в муку не перемололось.
Варта. Не люблю сидеть в угрюмой тишине.
Арта. Пламя слушай. Ветки, вон, как весело трещат, перемывая чьи-то кости.
Барта. Лучше чьи-то, чем мои.
Варта. Ветви. О чём они говорят?
Арта. А пёс их лешего знает!
Барта. Сплела всё в кучу: и пса, и лешего. (Смеётся.) может, именно сейчас, обсуждают именно нас. Хи-хи…
Варта. Ветки нас обсуждают? Я правильно поняла?
Барта. Правильно: ветки! Горят, кривляются в огне, покрываются серым пеплом и говорят: как хорошо нам жилось. Были единым целым с деревом. Росли веточка к веточке. Дул ветер, и все вместе наклонялись и зачарованно с листвой шелестели и поскрипывали. Затем выпрямлялись и начинали плавный танец. Веселей всего находящимся в кроне. Хорошо ведь, правда… Росли, печали не ведая, круглый год. Весной в зелёную листву наряжались. Летом с дождём в перепалку вступали. Ветру перечили. Осенью с грустью прощались с золотым убранством. Зимой стояли заснеженными, будто осыпанные серебром. В лютые морозы стволы и ветки трещали. Некоторые обламывались. Вместе с корой летели вниз. А там снова весна… И всё повторялось сначала…
Варта. Ты серьёзно?
Барта. Вполне.
Варта. Это всё ты услышала, слушая песню костра и ветви поделились с тобой…
Барта. И со мной поделились… И с тобой… И с нами вместе… Не жадничая. Когда от тебя останется серый пепел, жалеть о чём-либо смысла нет.
Варта. Чем это ты объелась, дщерь заблудшая, что речи ведёшь такие странные?
Арта. Грибами.
Варта. Мы их все ели. Я в порядке. (Тычет себя пальцем в грудь.) Арта – тоже. (Палец указывает в её сторону.) А вот что с тобой, Барта, непонятно. Сморозить такое на трезвую голову, ещё попотеть надо – сучья из костра с ней говорят!

                Пауза.

Варта (клюкой бьёт в костёр). Долой сонливость, дщери мерзкие! Не клевать носом, дщери ленивые!
Арта и Барта дёргают головами.
Варта. Арта!
Арта. Дай же ты вздремнуть чуток!
Варта. Маленькая собачка в старости щенок. Барта!
Барта. А!.. Чо…
Варта. Дразнили в детстве каланчой. Что за тоска собачья! (Шевелит клюкой уголья в костре.) Арта, хворост остался?
Арта. Да куда бы ему деться.   
Варта. Тащи скорей.

Арта уходит, ковыляя. Возвращается с охапкой сухого хвороста.

Варта. Бросай всё в костёр.
Барта. Не многовато?
Варта. Топлива костру мало не бывает. Дай и мне сучьев, Арта, дщерь скупая. Внесу и я свою лепту в доброе дело. Ух, как взвилось пламя. Почти до небес! Кто помнит, как мы в детстве говорили во время одной игры?
Арта. Игр много было.
Барта. Какой именно?
Варта. Повторяем за мной, дщери беспамятные.
Говорят, в унисон. Гори, гори ясно, чтобы не погасло, чтобы все немочи ушли вместе с ночью.
Арта. Брюхо урчит. Голодное брюхо.
Барта. Сытое брюхо к учению глухо.
Арта. Ничему учиться не намерена. К чему нынче эта роскошь – учение… Ха!.. Хвала хрустальным небесам и бриллиантам звёзд, что начала понемногу забывать, что знала.
Барта. Пустая голова (стучит себя ручкой клюки по лбу) всему беда.
Варта. Что правда, то правда. Всюду беда. Хоть открывай или закрывай ворота. Подкрепиться, всё же, нужно. На грибах до рассвета не протянуть.
Барта. Если только ноги.
Арта (мечтательно). Ой, подруженьки, как сейчас вижу: летнее раннее утро, солнце сквозь занавески лучиком нос мне щекочет. Я вся такая заспанная потягиваюсь в постели. Вставать нисколечко не хочется. Слышу, мама зовёт: просыпайся, мой колобочек! Соскакиваю с кровати. Водой из кувшина, остывшей за ночь, споласкиваю лицо. Босиком лечу в столовую. Возле стола стоит бабка-стряпуха, улыбается. Спрашиваю: чем потчевать будешь? Отвечает: оладушки с яблоками с взбитыми сливками с свежей малиной утреннего сбора. Вкусноти-и-ища!..
Варта. У нас всё было скромнее. Отец военный. Быт толком никогда не налажен. Только-только обживёмся на новом месте в одном гарнизоне, отца переводят в другой. Как бы то ни было, трудно и тяжело доставать продукты, мама всегда старалась что-нибудь вкусненькое из имеющегося приготовить. И ведь выкручивалась, как могла! Но вот не в обиду ей будет сказано, простите маменька и папенька, в солдатской столовой еда мне больше нравилась. Простая. Сытная. Вкусная. Придёшь в столовую. Зайдёшь на кухню. Повара важные все такие, в накрахмаленных белых кителях ходят, на голове белые отутюженные колпаки. Все улыбаются. Приветливо здороваются. Спросят, чего хочу. Отвечу, всего. Наложат мне от с горкой солдатской «шрапнели» с тушенкой. Наемся от пуза.
Барта. Чего наложат? Какой «шрапнели»?
Варта. Шрапнелью солдаты называли перловую кашу.
Барта. Перловка… Фу, какая гадость!
Арта. Ты хоть раз её ела?
Барта. Упаси милостивые боги небес, восхода и захода солнца!
Варта. Твоё пренебрежение понятно: ты никогда не ела превосходно – перфекто! – приготовленной перловки. Заметь, некоторые кулинары считают её кашей всех каш. Не брезгуют ею короли и цари и прочая челядь. Язык проглотишь, пальчики оближешь – говорят впервые отведавшие её.
Барта. Если повар солдатский сумеет…
Варта. Будь уверена, дщерь пресыщения, армейские повара готовят не хуже разрекламированных поваров, чьи стены украшают яркие дипломы с сертификатами и прочими цацками, до которых они охочи не менее, чем любой прихлебала у трона властителя. Если продолжить… то ничего вкуснее нет и не будет солдатских щей!.. Ах, как они были вкусны, – всегда просила добавку, – и великолепны, особенно с квашенной капустой и грибами! А хлеб… Вкуснее хлеба с той детской поры не ела, вот такие мастера были эти военные пекари.
Арта. Сменим тему, что ли… Слушаю, есть ещё сильнее хочется…
Барта. О-хо-хо… Так голодна, что стрескаешь слона?
Арта. Слона… Вряд ли, а вот поросёнка, запечённого с гречневой кашей…
Барта. Всё это глупости… Солдатские щи, запечённый поросёнок… Наша семья ни в чём не нуждалась. Потомственные имения, угодья, усадьбы, дворцы… Сколько помню, всегда питались в ресторанах или на приёмах. Папа; работал в одном жутко секретном и серьёзном ведомстве. Перед ним сами раскрывались любые двери… Завидев его, не только наши чиновники на цыпочках ходили. Иностранная шушера, всякие там послы-мослы, атташе-маташе и прочая мелочь дыхание сдерживали. Папа; знал, скажу вам, себе цену…
Варта (заходится мелким смехом). Всё-то мы друг перед другом кичимся, что ели, с кем пили, когда и как… Всё это, дщери зазнайства, понты! Правильно простолюдины говорили про таких как мы: без понтов – они никто!
Барта. Услышал бы это мой папа;…
Варта (не зло). Чтобы он сделал? Да и где он сейчас, твой папа; ?
Арта. Подруженька Варта, повтори, будь добра. С годами одолевает глухота. Сначала левое ухо…
Барта. У тебя это с детства. Когда медведь на ухо в коляске наступил.
Варта. Исключительно для тебя, Арта: без понтов – мы никто! Были.
Барта (задумчиво). Если подумать, они в самую точку эти слова. Всё правда. С нынешнего положения глядя на наш прежний модус вивенди – всё сплошной понт! По-ка-зу-ха! Хи-ме-ра! Ложь! Друг перед другом хвастались нарядами, украшениями, машинами, дворцами и конюшнями… Сейчас пелена лицемерия с глаз спала. Где мы сейчас? Где наши понты? Сдулись воздушными шариками. Очень хочется заткнуть уши воском и не слышать сладостного пения сирен хвастовства…
Варта. Эка нас, дщери лицемерия, куда завела дороженька воспоминаний. Сырая, как сад после дождя.

                Молчание.

Варта. Что-то ещё плещется в твоей бездонной баклажке, Арта?
Арта (трясёт фляжку). К нашей общей радости, что-то осталось на дне.
Варта. Раз так, давайте, дщери безумия, порадуемся в кои-то веки.
Барта. Верно, в наше время…
Арта. В наши годы…
Барта. В наше время, подруга, время, которое нас поджимает. Когда ещё потом придётся.

                Арта протягивает фляжку Варте.

Варта. Пьём по справедливости и по ней же начинаем с тебя, верный наш интендант.

                Арта делает глоток. Кашляет.

Арта. Не в то горло пошло. Никак, кто-то сглазил.
Барта. Не надо на меня глазеть. Обломитесь. Надо же – сглазил и пожалел… Было бы что путное, а так – это пойло… Да я такие вина…
Варта. Мы слышали про вина и рестораны.
Барта. Собственно, что сейчас-то… Арта, подруженька по счастью и несчастью, клянусь всеми духами мира солнца и луны, не пожалела я…
Арта. Кроме нас троих, здесь жалеть это вино больше некому. Вот только если… (Смотрит в темноту.)

                В отдалении слышится приближающийся шум шагов.

Арта. Всегда боялась ночи. Никогда не выключала ночник на прикроватном столике или горничная оставляла в канделябре зажжённой длинную свечу, чтобы хватило до рассвета. Я укроюсь с головой, закрою глаза. Пытаюсь уснуть. Не выходит. Лезет в голову всякая всячина. Нет-нет, брошу взор на противоположную стену, на ней от метущегося пламени свечи бегают тени. Одна другой чуднее и страшнее. И в голову тотчас закрадывается страшно страшное, чтобы глаза сами закрылись. Закрываю глаза, а они не слушаются. Смотрят на стену и всё. И чтобы побороть страх, начинаю фантазировать. Представляю выдуманные миры с героями, где главная героиня, не боящаяся ужасов ночи и тьмы – это я. И так продолжается до рассвета. Едва заря окрасит небо в алые краски, так и свеча почти прогорела, и огарок гаснет – и я погружаюсь в сон.
Барта (мечтательно). Да-а… В детстве чего только не напридумываешь… Не столько доброе, сколько ужасное, чтобы дрожь ледяная по телу пупырышками разлетелась и собралась на спине в складки. И ведь удачно получалось. Настропалишь себя до такого состояния, что начинаешь бояться самой себя, а уж повсюду начинается видеться что угодно… Видишь тянущиеся к тебе мохнатые лапы чудовищ из каждого тёмного угла. Слышишь неясные шорохи. Кто-то зовёт тебя с собой. Предлагает пойти туда, откуда… Только пробудившись утром, понимаешь, все страхи родились на пустом месте и ушли вместе с зарёй. Обнаруживаешься для себя то, что в каждом углу находится не мохноногое чудовище, а брошенная днём туда игрушка, скомканное платье или одеяло. О! слышите! Снова шаги…
Арта. Это за нами. Нас выследили. Пришла наша очередь… Не уверена насчёт вас, подруженьки мои, за мной – точно.
Варта. Угомонись, дщерь испуга. У каждого страха глаза велики. Если кто за кем и охотится, то уж не за нашими бренными телам – мешками с костями. Кому мы нужны, дщери заброшенности?
Арта. Хорошо быть оптимистом, когда… О-о-о… Дыхание… Тяжёлое… Смердящее… Неужто слышу я одна! 
Барта. Ты куда, Варта?
Варта. Проверю, есть ли повод для беспокойства.

                Варта уходит.

Арта. Что-то она долго не возвращается.
Барта. Она только ушла. Даже слышу её шаги.
Арта. Шаги? Да? Это шум… Сотен ног… сотен шаркающих ног…

                Возвращается Варта.

Варта. Вот и я, вижу, соскучиться не успели, дщери ожидания.
Барта. Наша трусиха… Хм… Извелась, где ты ходишь, почему так долго не идёт назад.
Арта. Почему смеёшься, Варта? Что прячешь? Покажи.
Барта. В самом деле, Варта, что у тебя?
Варта. Не поверите, не успела отойти от нашего пристанища, как сразу наткнулась на приличную помойку.
Арта. С каких пор появились приличные помойки?
Варта. Если не в курсе произошедших вокруг нас перемен…
Арта. Я в курсе.
Варта. Появились они недавно. Так вот, обнаруженная помойка оказалась золотым дном!
Арта и Барта (вместе). Ты нашла в ней драгоценные камни и украшения!
Варта. Бесполезные дщери глупости! Ныне в нашем положении не злато да серебро, ни брильянты с изумрудами драгоценность. Обычная еда, пусть даже и с помойки – сокровище. Поверьте, она почти ничем не пахнет.
Арта. Ничем гнилым?
Барта. Вот же темнота! Сказали: ничем не пахнет.
 Арта. Врёшь ты всё! Все вы лжёте! Пока что я ещё в состоянии отличать свежее от скисшего и гнилого! Принесённое Вартой воняет!

                Варта поочерёдно смотрит на подруг.

Барта. Мне, чтоб ты знала, ничем не пахнет. Ни кислым, ни гнилым. Если такая сверхчувствительная – не ешь! Точка и спорить незачем! Мне амбре не мешает полакомиться случайно полученным гостинцем. 
Варта. Смотрю на вас, дщери токсичности, и взять в толк не могу. Одно – нравится. Другое – нет. Третьего не дано, дщери потерянной добродетели. Жуйте, что послало провидение. Скажите ему спасибо за эту невиданную щедрость.
Арта. Погоди, а если найдётся хозяин у принесённого тобой добра?
Варта. Бесхозная вещь принадлежит нашедшему.
Барта. Ну, же, подруженька Варта, давай, что ты там принесла! Вкусненькое хотя бы?
Варта. Вам, измученным лихорадкой богатства и роскоши, это может не понравиться.
Барта. Насчёт меня – не сомневайся. Понравится. (Смотрит на Арту.) Обладатели чувствительного носа и тонкого обоняния пусть глотают слюнки.

                Арта презрительно дёргает лицом.

Варта. Зайчишка из лесу принёс трём сестричкам пучок сельдерея, морковку и миску.
Барта. А… Значит мне от зайчишки…
Варта. Погоди, Барта. Распределим справедливо. Тебе – морковь, совсем ослепла. Не знаю, помогает она зрению или нет, но зайцев в очках не встречала. Ха-ха-ха… Мне – сельдерей.
Арта. Мне придётся грызть миску?
Варта. Тебе отдельный подарок – яблочко. Слегка точёное червячком.
Арта (вырывает яблоко). Пусть точено червём… О, какая вкуснятина… Пусть десятком червей… О, какое блаженство…
Барта. Миска для чего вообще нужна?
Варта. Для общего пользования. Будем из неё пить. Кипятить воду, заваривать травы и коренья.

                Старухи медленно со вкусом ужинают.

Варта. Всё это утраченные ароматы прошлого. Воспоминания, грусть и печаль.
Арта. Вкусно и мало.
Барта. Хорошего понемногу. Вот ты, Варта, почему не делишься, что снилось в детстве, какие сны видела?
Варта. Ничего не снилось.
Арта. Не верю.
Варта. Твоё дело. Раз сказала – не снилось, значит, так и есть. Детство моё, в отличие от вашего, было несколько экстравагантным. Уставшая, вечером едва касалась подушки головой, мгновенно засыпала. Сон был глубоким и чутким. Просыпалась по несколько раз за ночь. Прислушивалась к шорохам, ловила звуки, тревожил неясный шепот, возбуждал шелест пространства, треск ветвей и постукивание ветра, скрипы непонятные и чьё-то дребезжание. Всё это откладывалось где-то здесь. (Стучит себе по голове.) Осталась не пустота по прошествии лет. Что-то иное.
Арта. Хочу признаться, я всё соврала. Ничего не помню из прошлого. Всё выдуло сквозняком болезни под названием время. Теперь здесь гулкая пустота откликается тихим звучанием, если коснусь лба пальцем.
Варта. Эка невидаль – соврала!
Барта. Я тоже всё выдумала. Клянусь небесным светилом и памятью родителей. Их я тоже, наверное, выдумала. Потому что совсем их не помню. Может были они или просто привиделись.
Варта. Слушаю ваши признания, дщери непознанной скромности, и такая жуткая, острая горечь бессилия раздавливает, гнетёт меня, будто я самая что ни на есть ничтожнейшая тварь, мелкая и ненужная, которая попала под чью-то тяжёлую стопу. И осталось от меня одно единственное воспоминание. (Пауза.) вы думаете, мне весело… (Арта и Барта отрицательно машут головами.) а ведь неведомая ранее, пугающая тоска одиночества вселилась в сердце (делает вид, что рвёт на груди одежду) и сплело в нём гнездо. (Пауза.) Чтобы совсем не пасть духом и не отчаяться перед (выбрасывает руку вперёд) предполагаемым путешествием за грань ночи (вздевает руки), предлагаю и дальше, кому как приятнее, сочинять, выдумывать, врать друг дружке и эти фантазии выдавать за правдивые истории. Почему это предлагаю? (Обессиленно лицо опускает на грудь.) Да потому, что в обозримом грядущем, коли оно для нас наступит, некому нам будет сказать с укоризной, а ведь ты лжёшь. Я скажу известное всем, временами часто всеми же забываемое, что тот, кто лжёт, далеко идёт. А кто правду говорит во тюрьме сырой сидит. Почему? Ложь – она всегда сладка для слуха и для сердца елей. Правда – горька, неказиста, уродлива и режет глаз. Итак, кто начнёт, дщери лжи и лукавства? (Пауза.) Арта… Ты всегда была заводилой в любой компании. Тебе и начинать. Хоть мы и знакомы сотню лет, а о прошлой жизни каждая ни с кем полностью не делилась и не откровенничала. Берегли для такого вот часа излияния души. Поведай то, что мы не знаем и на выдумку не скупись.
Барта. Поддерживаю! С большинством нужно считаться. Арта, милое сердце, жги так, будто завтра для нас никогда не наступит.

                Пауза.

Арта. Не знаю даже с чего начать.
Барта. С чего знаешь – начинай.
Арта. Да… что-то я разнервничалась. Растерялась. Давненько ни перед кем не открывалась полностью. Преподносила то, чего желали.
Варта. Ураган не остановить, строя стену из камыша, так говорят на Востоке. Это я к тому, что стеснительность твоя – стена камышовая. Самообличительная речь – ураган.
 Арта. В молодости я была ослепительно красива и оглушительно сексуальна! О красоте твердили родители, тётки и бабки, завистливо шептались соседки. Подруги, если они были, в лицо вещали одно, а за глаза – лили грязь. Да, красота моя вызывала большей частью завистливое чувство. Даже вертясь перед зеркалом нагой или примеряя платья, чувствовала, как зеркало ревнует меня ко всему, к чему можно. Да… Да-да… Может показаться странным и абсурдным это заявление, мол, как способно зеркало – обездушенный предмет – ревновать, но это так и было. Когда одна или в компании друзей шла по улице, ловила радостные, восхищённые, счастливые взоры мужчин. Ах, что там – мужчин! Эти взрослые поистаскавшиеся по борделям и притонам кобели раздевали меня глазами и пускали слюни похоти! Дряхлые дедули, оставляющие за собой шлейф песка, завидев меня издали приосанивались, гордо прямили гнутые возрастом спины, глядели молодцами-орлами, не сводили с меня восторженных глаз, в них читалось благоговение и почитание. А сколько раз на улице слышала вослед: «O, fleur de desir!» – Цветок желаний!
Барта. Как романтично: fleur de desir! Цветок желаний!
Арта. Именно так – цветок желаний!
Варта. В общем, флёр та наш дезир, не отвлекайся.
Арта. Ах, да… Да-да!.. с каким ликованием прыщавые юнцы, с ланитами, наполненными кровью с молоком, смотрели и ловили каждое моё движение, угадывали желание. Легкий поворот шеи, выбившийся локон из причёски вызывал общее состояние ступора и обожания. С каким преклонением мужчины, познавшие прелести интимной любви, пытались у меня вызвать хоть малейшее, мимолетное внимание. О! О! если бы вы знали, мой молодой напор, жизнелюбие и вкупе с ними живая, неподдельная сексуальность и неутомимость буквально вторили чудеса! Сама я ростом невелика, а мужчины мои были все статные и рослые красавцы.
Барта. Как же, помню отлично. Все тебя называли сороконожка.
Арта. Да, я взбиралась на них, как альпинист покоряет высокие вершины гор. Кто составлял мне пару на танцах!.. На балах, на раутах, прочих приёмах… Всякий уважающий себя юнец, молчу о вечных интравертах, считал за счастье согласие моё на один только танец. Я выбирала… Не к каждому проявляла благосклонность. Хо-хо-хо!.. припоминаю, один пылкий, судя по многих приметам, неопытный кавалер как-то сумел-таки запудрить голову бедной девушке. Иногда приходилось разыгрывать из себя скромную, неопытную девицу. Имел, понятно, определённое намерение сорвать – хо-хо! – цветок любви, нежный и благоухающий. Да, не всегда даже я получала желаемое. С ним вышла та же история. После жгучих признаний, лобызаний дланей и перстов, я приготовилась к непродолжительной осаде, чтобы после под фанфары дать возможность почувствовать моему… Другими словами говоря, с разными подходцами, вертя языком вокруг да около, всю ночь мы проговорили, вместо того…
Барта. Какое хамство с его стороны!
Варта. О чём проговорили?
Арта. Всё о том же…
Барта. Сейчас не время интриговать.
Варта. Говори без словесных ужимок.
Арта. Всю ночь проговорили… Нет, я не могу и сейчас без смеха вспомнить… Короче… (Пауза.) Он мне талдычил про фаллос. (Небольшая пауза.) Я ему про пенис. (Продолжительная пауза.) Вот такая история неудавшегося адюльтера. Хороший показной урок.
Варта. Урок – показательный.
Арта. Показательный урок, что не нужно ловить журавля в небе, а любоваться лучше синицей в клетке.
Барта. Это… Всё, что хотела…
Арта. Нет. Танцы… Ах, эти танцы… Кадрили, польки, хороводы, румба-самба… Язык танца, понимающий вознаградится за старание. Ах, как же я танцевала!.. Порхала бабочкой!.. На месте не могла простоять и минуты… Ноги сами просились в пляс, едва начинала звучать музыка! Тогда меня невозможно было остановить. Ноги задирала выше головы… (сидя, пытается поднять поочерёдно ноги.) сейчас проклятая старость сделала из меня живой манекен. Неуклюжий и нерасторопный. А… Была не была… (Вскакивает, опирается на клюку, начинает изображать канкан негнущимися ногами.) Так выделывала кренделя! И так – и через голову поворот и сразу на шпагат! Жила я музыкой. Музыка жила во мне. Присоединяйтесь, подруженьки… Вдруг эту ночь не пережить нам…

Барта и арта встают. Начинают подражающие движения танца Арты.

Арта. Безумие, единственное, что в состоянии спасти нас от…

                Затемнение. В темноте звучат голоса старух.

Арта. Подруженьки, что это?
Барта. Нагрянула тьма.
Арта. Я вижу… Это не то, о чём говорили всё последнее время: последние дни проведём во тьме?
Варта. Нет, дщери мои верные, это не финис мунди. (Пауза.) Не конец света. (Пауза.) Это совсем другое…

В темноте раздаются звуки прыжков и удары скакалкой о грунт. звучит детский девичий голосок.

Детский голосок. Три зловредных старухи
                Изнывают от скуки.
                Прыг да скок. Под каблучок
                Попал мелкий паучок.
                Прыг да скок… Прыг да скок…
                Пропал мелкий паучок.
                Три зловредных старухи
                Потирают жадно руки. 

                Занавес.

                п. Глебовский, 16 июля 2025 г.