Житие учителя

Пролог
        Я долго не решался поведать о моем знакомстве с учителем, который научил меня уму-разуму, как жить. Моя нерешительность была связана тем, что мой учитель по жизни вел жизнь одинокую, удаленную от людей. Поэтому я думал, зачем нарушать его покой возможным появлением непрошенных гостей, которые могли пожаловать к нему в случае моего публичного сообщения о том, где он есть и чем занят.
        Как я понял, это был человек, может быть, человек, а может и не человек вовсе. Только знаю точно, что не из нашего времени, а может не из времени, вообще, но из вечности. Так зачем привлекать к нему излишнее внимание? Можно и навредить в таком случае и ему, и им, а заодно и самому себе. Ну, его к лешему. Так спокойней. Ведь не случайно он жил поодаль людей. Скрывался от них, наблюдал за ними со стороны, вроде космического или небесного инспектора.
        Тут меня спросит нетерпеливый читатель: "Так зачем же ты при таких страхах и опасениях сам нарушил молчание"? Знамо дело, затем, что нет его более. - улетел или пропал пропадом. Уже третий год, как он исчез. Я уже и к людям успел перебраться. Вот для этого и пишу, чтобы сообщить, какого хорошего учителя, к сожалению, они так и не узнали, как знал я. Вот этим знанием я и решил поделиться с вами, дорогие читатели.

Глава первая. Встреча
        Встретился я со своим учителем, если мне не изменяет память, десять лет назад. Было это летом, где-то в начале июля. Пошел я в лес по ягоды - по грибы и..., к лешему, заблудился. Шел, шел, смотрел по сторонам, под кустиком, где есть ягода или гриб какой, задумался и сам, не знаю, как, запутался в чаще леса. Не помню, как я вошел туда. Настолько меня увлекла отвлеченная мысль, что я невольно сбился с верного пути. Стоял и вертелся, приходя в сознание сложности создавшегося положения.
        Вероятно, я зашел не туда, куда следовало зайти, и оказался в тупике.  Место было незнакомое. Я здесь никогда не был. Лес, как лес. Те же деревья, та же трава, земля и насекомые, озабоченно спешащие по своим делам и ловко обегающие меня, стоящего столбом, со стороны.
        Но что-то в нем или во мне было не так, как прежде. Мне стало тревожно не столько потому, что я заблудился, сколько потому что попал неизвестно куда, например, в никуда и лишь по инерции вижу то, что видел прежде. Я поймал себя на чувстве не реальности происходящего.
        - В самом деле? - вдруг я услышал у себя за спиной.
        От неожиданности я чуть не присел на стоящий рядом пенек. Мой ответ терпеливо ждали. Только тогда я немного расслабился и повернул голову. Краем глаза я увидел сидящего на траве старика, убеленного длинными седыми волосами и бородой ниже пояса. На нем ладно сидело просторное серое одеяние. В руках он держал сучковатый посох и с любопытством рассматривал меня, вращая, как ворон, круглыми бусинками глаз неопределенного цвета. При этом он неестественно наклонил голову, как это делают хищные птицы.
        - Что вы сказали? - переспросил я старца и невольно отвел глаза.
        - Вы отлично слышали, - отрезал он и потом добавил, иронично посмотрев на меня, - ваши чувства вас не обманули, - вы оказались там, где вам не место.
        - Это где? - невольно вырвалось у меня.
        - Где-где... В одном месте.
        - В каком именно?
        - В том самом. Это вы поняли?
        - Понять то понял, но не вполне.
        - Так кто же вполне понять такое может?
        - У меня такое впечатление, что я попал в заколдованное место по вашей вине. Не колдун ли вы какой лесной, который водит по лесу загулявших людей?
        - Я хорошо понимаю вас, - да и как вас не понять, - заблудиться одному в лесу - это страшное дело. Вот вы понять меня никак не можете, - стал объяснять мне тяжелое положение, в котором неведомо, как для меня, оказался я.
         И тут, наконец, я обратил внимание на возможного виновника того, что я оказался незнамо где. Так всегда бывает: в своих неудачах и проблемах, в данном случае в неумении сориентироваться на местности, мы виним других, но не себя.
        "Колдун" был средних лет худощавый мужчина, заросший волосами. Ко всему сказанному от него еще сильно пахло прелыми травами так, что хоть нос зажимай.
        - Вы, вероятно, травник. И своими лесными травами одурманили меня, так что я потерял чувство реальности и заплутал в лесу, - предположил я.
        - И как, мне интересно, я смог это сделать? Не скажите - не подскажите?
         - Ну, как сказать? Вам лучше известно. Не я же маг, колдун, а вы.
         - Ты ошибаешься. Я не колдун, а учитель.
        - И чему вы учите, скажите на милость.
        - Я учу жизни, как жить, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
        - Вас зовут Павел, Павел Корчагин?
        - В некотором роде "да". Жизнь имеет смысл. Необходимо ее разгадать. Она загадка. На каждую загадку есть отгадка. Догадайся. Процесс превращения загадки в отгадку есть догадка.
        Другими словами, этот процесс или путь, ведущий от загадки или тайны к разгадке или откровения, есть путь познания, целью которого является знание, которое открывает то, что скрыто от тебя в жизни, - ее тайна, не знание, точнее, незнаемое, непознанное. Не все будет познано и нечто таким останется непознанным тобой, непознаваемым, непостижимым для тебя. Жизнь коротка, но познание вечно; оно бесконечно, как мир, который познается, а познается то, что есть. Мир есть и есть ты в мире. Но ты, как и я, конечен в качестве познающего. Жизнь наша имеет место и время. Но познание и мир существуют везде и всегда, имеют всеобщий характер.
        Для того, чтобы познать весь мир, необходимо передать знание другому, своему ученику, который после тебя продолжит общий поиск знания в качестве познающего, готового уже учить тому, что знал не только его учитель, но он сам, самостоятельно узнал. Так ученик превращается в учителя, становится на его место, заменяет его в этой роли, когда учитель уходит в мир иной.
        Иначе говоря, смысл жизни раскрывается в ее познании, в общении с миром, который задает тебе загадки, которые ты разгадываешь, и таким образом живешь в мире среди людей. Ты спрашиваешь в качестве ученика, они отвечают в качестве учителей, твоих предков. Так жизнь продолжается, продолжается и традиция, ткется сама жизнь и смысл в качестве текста, который следует исследовать, расследовать, истолковать его толк, интерпретировать смысл текста, чтобы его знать, понимать.
        Ты задаешь вопрос о том, что скрыто от твоего внимания, понимания, чтобы оно открылось, ответило тебе. Этот обмен вопроса на ответ и есть познание, общение со знанием, установление истины, познание того, что действительно есть.
        Что же есть? Все, включая тебя. Так, занимаясь познанием всего, ты занимаешься познанием самого себя, узнаешь себя и начинаешь понимать. Познавая себя, ты познаешь другого. Познавая другого, ты познаешь себя.
        Для чего учитель, вроде меня, обучает другого, например, человека? Чтобы лучше узнать себя. Он задает своему ученику вопросы, загадки и показываешь на своем примере, как можно ответить на них. Попробуй догадайся. В вопросе скрыт ответ. Поставь вопрос так, чтобы можно было догадаться, раскрыть его. И тогда тебе будет откровение. Нечто откроется, конечно, не все, но так, чтобы ты дальше занялся познанием.
        Познание по своей природе имеет эротический характер. Оно открывается, чтобы вновь скрываться, увлекая за собой. Ведь жизнь меняется, но продолжается, полностью не исчезает, не скрывается, как иной мир, мир невидимого. Мы любопытны, соблазняемся неведомым. Оно влечет нас к себе, призывает раскрыть себя. Оно есть любовь, близость, связь познающего, как субъекта, со знанием, как объектом влечения, еще не познанным и соблазняющим познающего познать его, сблизиться, слиться с ним, овладеть им и обладать, как самим собой.
        Так, познавая другого, человек познает самого себя. Вот для чего нужен я, как учитель, а ты, как ученик. Ты уже давно стал взрослым. Подошло для тебя время заняться уже своим, взрослым познанием. Видишь, что жизнь продолжается и продолжается познание. Теперь ты можешь познать то, что никем еще не познано.
        - И что это?
        - Ты сам.
        - Ага, я все понял. Мир для меня тайна, загадка. Я увидел его, как лес загадок, как место тайны и ты явился мне, как тот, кто способен показать мне место в нем, откуда будет видно, что он такое, разгадается.
        - Все понять нельзя, невозможно. Но можно попытаться найти свое место во всем, как в мире целиком. Но для этого следует самому быть цельным, целеустремленным к познанию всего. Все раскроется, точнее, будет раскрываться для тебя на твоем месте, то есть, на таком месте, которое предназначено тебе. Какое же это место?
        - Не знаю.
        - А ты подумай. Для чего тебе дан разум? Для разгадки загадки мира, доя понимания смысла жизни в нем. Ты живешь в мире. И в чем заключается смысл жизни в нем?
        - В том, чтобы быть на своем месте? - неуверенно ответил я, теряясь в сомнениях.
        - Смысл имеет место и время, пока ты живой. Жизнь наша не простая жизнь, а разумная. Разум нам дан для того, чтобы мы лучше, чем животные, жили. Жизнь со смыслом сложная. Не всем людям она по зубам. Не все люди - люди, человеки. Немногие способны, как ты, стыть вполне человеком, взрослым, совершеннолетним.
        Пришло время стать избранным и принять от меня знание жизни. Не всякий может принять. Но только тот, кто готов познать себя. Ты готов?
        - Не ведаю учитель.
        - Это правильный ответ. Хорошо, что ты так сказал. Ты еще не знаешь себя. Ты спросишь: "Откуда я знаю это - то, что даже ты не знаешь, - самого себя"? Я это знаю от Я, которое есть не только в тебе, но и во мне, и в каждом, у кого есть разум. Но знает ли он об этом, догадывается ли?
        - Наверное, нет.
        - Наверняка. Я есть фигура, знак, который необходимо тебе расшифровать, чтобы найти путь к самому себе. Я есть ключ познания, как самопознания. Я показываю тебе вовне, снаружи, что есть в тебе, внутри. Учитель есть своего рода проекция ученика, его проект быть учителем и учить, учиться у самого себя. Ты можешь попробовать, попытаться узнать себя лучше, чем есть. Ты можешь стать таким, каким узнаешь себя. Если узнаешь, то мир внутри тебя откроется, как путь к иным мирам, которые будут лежать перед тобой, как на ладони. Подойди и возьми их. Сейчас. Ведь между тобой и этими мирами вечность. От них заслоняет тебя этот мир, ты сам.
        Поэтому начни с себя. Узнай себя, узнаешь и другого, узнаешь мир, в котором ты по миру в тебе. Но для этого необходимо очистить твое сознание от мнимого, от того, чего в реальности нет, но оно уже есть в нем в качестве иллюзии, мнения, которое требовали от тебя, чтобы ты имел его в себе. Прежде ты мнил, заблуждался и люди использовали твое мнение против тебя, чтобы легче справиться с тобой, чтобы ты служил им в качестве раба. Они эксплуатировали тебя, использовали в своих корыстных целях. Поэтому у тебя сложилось такое мнение, что их в свою очередь следует использовать таким же образом. Так устроен мир и нам его не изменить.
        Поэтому надо быть реалистом, прагматиком, дельцом, бизнесменом и использовать людей также, как они используют тебя, разумеется, скрывая, прикрывая, маскируя это всякими хорошими, благозвучными словами о добре, правде, счастье народа, всех людей. Пора перестать быть наивным или лицемерным, каким является обычный человек. Это естественно, в порядке вещей, который заведен у вас.
        Конечно, лучше быть не наивным простачком, но лицемером, чтобы не остаться в дураках, на которых все и ездят, кому не лень. Ты готов не быть дураком, рабом, но и не быть болтуном, лицемером, начальником, раскудрить его через коромысло?
        - Как это?
        - Как это - как это... Вот так: через пень- колоду. В таких делах следует полагаться не на то, что тебя говорят другие, или, как ты считаешь, один в числителе и два в уме, а ты сам себе на уме, в знаменателе, а на внутренний голос, который моралисты толкуют и принимают на свой лад, вроде внутреннего долга или совести.
        Это все одни глупости и не имеет никакого отношения к сути дела.
        - Неужели суть дела лежит по ту сторону добра и зла?
         - Не будь ницшеанцем. Тебе не понять Ницше. Он сам запутался. И все потому что вознамерился мерить безмерное. Добро имеет разум. Сообразно зло не имеет меру, положенную уму.
        - Оно отрицательно?
        - Кто встал на сторону зла находится на обратной стороне добра. Значит, ему надо пройти назад половину пути зла до нуля и столько отчитать шагов по пути добра, оказаться в плюсе, чтобы остановиться в добре на точке, прямо противоположной точке, где он обернулся и пошел назад.
        По ту сторону добра и зла - это в точке никакой морали или морали на "0" (нуле), равноудаленной и от стороны добра, и от стороны зла. В этой точке морального нуля нет меры. Она безразмерная. Такая точка есть в тебе. Это точка Я. С нее начинает, как эгоист, так и гуманист, альтруист. Но они идут в прямо противоположных направлениях. Гуманист отличается от эгоиста тем, что признает Я не только в самом себе и поэтому становится человеком. Эгоист сам не знает себя. Я без другого Я не бывает.
       Тебе следует начать с самого себя. Это твой путь. У каждого избранного свой путь. Он должен сам пройти его до конца. За тебя никто не будет проходить его. Этот путь не нужен никому другому, кроме тебя. Тебе пора узнать самого себя.
        - Разве я не знаю себя?
        - Ты привык считать себя Я. Но ты не есть Я. В тебе оно есть, но ты не знаешь его.  Я явился тебе, чтобы ты занялся им. Подумай про себя: кто ты такой? Вот моя первая загадка. Я опять явлюсь тебе, когда ты найдешь себя, поймешь то, что искал. Остановишься на пути познания, чтобы передохнуть. А тут я, как я. Прощай!
        Кто я такой? В каком смысле? Я хотел еще спросить неведомого учителя, но он уже исчез, пропал, как наваждение. Я закрыл глаза. Может быть, когда я открою глаза, старец опять появится. Не тут-то было. Открыв глаза, я увидел привычный мне мир. Я был в лесу, выход из которого нашелся сам собой, по привычке.
        Но то, что все вернулось назад, на круги своя, не означало, что я забылся и отказался от поиска ответа на вопрос, кто такой я.
        Казалось бы, ответ напрашивался сам собой на язык. Но я уже догадывался, что думаю, что знаю его, а на самом деле не знаю. Пора было думу доводить до ума, до мысли, домыслить себя.

Глава вторая. В поисках себя
        Но то, что все вернулось назад, на круги своя, не означало, что я забылся и отказался от поиска ответа на вопрос, кто такой я. Казалось бы, ответ напрашивался сам собой на язык. Но я уже догадывался, что думаю, что знаю его, а на самом деле не знаю. Пора было думу доводить до ума, до мысли, домыслить себя.
        Однако мне не давал покоя тот факт, что я встретился с чудом, да, с настоящим чудом, чего со мной никогда не было. Эту встречу с таинственным старцем нельзя не назвать чудом. Я снова и снова возвращался к разговору с ним. Как так получилось, что я внезапно оказался неизвестно где, а потом снова вернулся в известно куда. Зачем мне это? И кто такой таинственный старик?
        Вот я и вот мир, в котором есть я, - все это мне привычно. И, в принципе, я перестал давным-давно, не помню, когда именно, обращать особое внимание на мир, и все, что в нем есть, включая, естественно, и меня самого. И все шло самой собой, своим чередом. А вот оно вдруг взяло и стало другим, пугающе иным, где мне нет места. И я был вынужден задуматься над тем, кто я такой, в чем, вообще, во всем этом существующем заключается смысл. Есть ли он вообще?
        Может быть, эта неожиданная ситуация, пограничная для меня, поставила меня перед самим собой и заговорила со мной языком, образом загадочного старца?
        Но зачем же она стала еще более реальной, чем была всегда? Зачем мне нужен весь этот сюрреализм, более реальный, чем сама реальность?
        Или она всегда и везде такая реальность? Только прежде я был заслонен от нее самим собой, что не видел ее воочию, а лишь представлял в виде удобной мне картины, идиллии, иллюзии, в которой, как в чреве матери, беззаботно пребывал до сей поры в качестве эдакого младенца.
         И вот тут на тебе, я вышел, наконец, наружу, вовне, так сказать трансцендировал, перешагнул через иллюзорный мир быта и оказался один на один со всем миром, с самим единым бытием, которое, естественно, явилось мне самым необычным образом.
        Но этот образ, овеществленный в фигуре незнакомца, все же оказался мне, если и не до конца понятным, то узнаваемым в виде человека. Так тайна, открываясь скрывается от нас. Мы узнаем ее в качестве тайны, то есть, чего того, что недоступно нашему пониманию, что является непостижимым для нас. Но тем не менее узнаем ее в качестве одного и того же, что зовем одним и тем же словом, - "тайна".
        Что это означает? Что многое мы не знаем, и чтобы не мучится познанием ограничиваемся так называемым "отобъяснением", освобождаемся от него, объявляя его непостижимым, тайной.
       Я не могу понять, что это: тайна самого мира или моего сознания, восприятия, а, может быть, воображения?
        Это непостижимость мира, как его существенное измерение, свойство природы или это свойство, измерение меня самого? Но я сам есть часть мира? Если часть, то такое свойство есть и свойство целого, мира в целом.
        Значит, точнее, вероятно, признак меня, моего сознания есть признак признака мира.  Я потому непонятен самому себе, что сам мир непонятен. И он моим сознанием пытается понять себя на моем месте и в мое время в качестве меня, как Я.
        Мир един и одновременно раздвоен в виде меня на субъект и объект познания. Я не могу непосредственно, прямо относиться к себе, не относясь к миру, в частности, к миру людей, явлением которого и стал таинственный незнакомец, вставший передо мной в традиционном, архетипическом, символическом образе старца, старого учителя.
        Следовательно, я, опосредствованный миром, есть живое противоречие, раздвоенный на сознание, душу, интеллект и тело. Конечно, не обязательно быть строгим западным дуалистом, можно стать восточным монистом, для которого все есть тело с формой материальной, действующей или энергетической, воображаемой, символической, ментальной и без формы.
        Но в любом случае я чувствую себя несчастным, если являюсь только частью, а не самим целым, полноценным, совершенным, как бог. Счастье - это цель. Но она недостижима в этом мире, в котором мы лишь одна из частей его, но не все части в целом. Мир как целое и есть несчастье. Но мы не мир. Как только мир осознает себя нами, так он страдает. Он разделен между нами не на равные части. Не гармония, а конфликт царит между частями мира, потому что они желают, будучи частями, быть самим миром, каждая на свой манер, образ представления и действия за счет других, за чужой счет.
        Как разрешить этот конфликт? Отказаться от себя? Как отказаться от себя, тому, кто осознал себя в качестве Я? Ему еще труднее, чем всем прочим, ибо он сознает себя самим собой, а другие нет. Поэтому они, бессознательные, наивные эгоисты, не испытывают таких страданий, как мы, разумные эгоисты, за себя и еще за других, сострадая им.

Глава третья. Противоречие психоистории
        На днях читал и смотрел "Foundation" Айзека Азимова. Конечно, Азимов - фантастический писатель, но зачем же психику читателя ломать историей? Кратко перескажу основную идею романа Азимова из одноименного цикла его романов. Ученый Селдон придумал некую психоисторию и предсказал неизбежную гибель Галактической империи.
        Почему же она разрушится, как мировая цивилизация? Якобы потому, что нарушит собственную меру - начнет завоевывать соседние миры, другие Галактики. Она обречена на гибель, ибо пытается установить единообразный принцип организации различных миров. Основой или фундаментом мировой цивилизации в романе, согласно замыслу автора, становится клонирование династии правления, то есть, "вечное возвращение" одного и того же образа управления. Будущие правители буквально являются клонами прежних правителей. В результате повторяется одно и то же в управлении, что противоречит разнообразию миров.
          Согласно так называемому "железному закону империи" психоистории каждый новый цикл или клон управления империей становится хуже предыдущего, менее способным справиться с мировым разнообразием, так как сам не разнообразится. Поэтому он является как неизменная форма или идея управления, тормозом развития мировой цивилизации и начинает распадаться на своих краях. Но неминуемо зреет демон разрушения и в самом центре, основания империи.
        Что делать? Ученый предлагает живой троице прежнего, настоящего и будущего императора примириться с неизбежным разрушением их империи таким образом, чтобы благодаря его психоистории как открытому им плану истории сократить века варварства и дикости, которые скоро наступят, с десяти тысяч лет по продолжительности до одной тысячи. Таким путем или методом можно вмешаться в саму историю и справиться с ней.
        Но как сделать такое историческое сокращение или ускорение? Для этого следует заложить фундамент, основание под империю в виде необходимого запаса (НЗ) знаний всех тех миров, которые составляют части целого Галактической империи. Именно они в века разрушения явятся фундаментом возрождения, восстановления величия империи. В этом и заключается скрытый смысл такой науки, как "психоистория". Хранители галактического знания должны изнутри распадающейся империи готовить ее будущее возвращение. Указанное знание в лице хранителей явится подлинной константой мировой истории, ее хронологической связью, исторической традицией, способной преодолеть кризис управления империей (властью) за минимальное время в мировых масштабах или масштабах Галактики.
        Но действующий император соглашается организовать такое культурное основание под империю на самом крае ее влияния, на необитаемой планете Терминус. Таким паллиативным, половинчатым способом он хочет и сохранить свое наследие на века вперед, и вместе с тем обеспечить собственную власть, не вполне доверяя ученому психоисторику. Собственно говоря, "и рыбку съесть, и на трон сесть".
        Но Селдон, заранее зная благодаря своей психоистории, а на самом деле управляемой истории неразумных разумом в его и ему подобных лице, коих раз, два и обчелся во всей Галактике, как прореагирует император на его предложение, дублирует или клонирует основание, "матрицу" империи в форме знания управления.
        То есть, он сам вынужден заняться клонированием уже не системы управления, а ее знания, что не может не привести его к внутреннему противоречию, ибо само знание, как и жизнь, не терпит неизменности и стремится к видовой, идейной изменчивости. Что и требовалось доказать. С чем боролись, на то сами и напоролись. Ну, куда деться в развитии от кодов, от клонов, от роботов, как в жизни, так и в сознании, в культуре.
        Вот и в учении мы не можем избежать того же самого клонирования учителя в лице ученика. На это наводит в мысли психоистория Азимова. Ученик сам станет учителем. Но неужели он будет дидактическим клоном своего учителя? Это в лучшем случае. В худшем случае он станет клоном клона, признаком признака носителя, основателя учения.
        Быть ли очередным клоном учителя, его подражателем, а значит его имитатором, что является быть уже хуже своего учителя, а тем более даже не имитацией на учителя, а его пародией.
        Теперь же появилось уже не поколение пародий на учителя, которые прежде вызывали смех у образованных людей, но пародии на пародии, что вызывает далеко не смех, а скуку и некоторую неловкость, стыд за них и не у образованных людей, а просто грамотных. Что уж говорить о творческих существах. Они находятся, вообще, "за кадром" внимания массовой публики, которая объедается мажорной (cool) "развесистой клюквой" попсы.
        Следовательно, если не хочешь быть подражателем, но хочешь быть равным своему учителю, если и только если он сам не подражатель, мим учения, создавая, твори свое учение. Если не в силах творить, уходи из учителей, ибо лучше делать хорошо или, вообще, не делать. Кто не изобретает, не творит, делает хуже чужое, чем те, чужие, свое.
        Но именно такие подражатели, а ныне, того хуже, пародисты, симулянты составляют абсолютное большинство так называемых "учителей". Оно и понятно, кто, если не они, будут штамповать цифровых клонов информации?!
        Но тут большой вопрос, что это за диво такое, - творческое учение? Уже само учение по существу своему есть повторение того же самого учеником за учителем. Иначе как он будет судить по ответу своего ученика? Что же есть повторение, как не имитация, не подражание (мимесис) мима, актера автора?

Глава четвертая. Учитель
        Автор - это учитель, актер - подражатель. Кому подражает актер? Разумеется, автору персонажа, который примеряет на себя актер, его играет. Он играет роль персонажа, является его функцией, деятелем. Заводит его автор или его заместитель по постановке произведения на сцене - режиссер. Режиссер выступает в качестве толкователя творения автора. Он адаптирует произведения автора, доводит его до публики в виде представления, изображения.
         Учитель не учитель без ученика. Но учеником может быть сам учитель, который учит сам себя. На ком еще экспериментировать, как не на самом себе?! Вот если ты прошел школу самообучения, то уже можешь учить других, как своих учеников. В этом смысле оправдано известное на Востоке выражение: "ученик может быть не хуже учителя, который не должен быть лучше ученика".
        "Лучше" в каком смысле? В смысле ума. Учат не уму, а знанию. Нельзя стать умнее самого себя. Тот, кто умнее тебя, ничему не научит, кроме твоей глупости. Ты будешь убеждаться в своей глупости, имея дело с человеком, умнее тебя. Но если ты будешь таким же умным, как твой учитель, то ты научишься у него знанию, хотя бы узнаешь, что ты тоже умный и способен учиться, усваивать знания.
        Если все же учитель умнее своих учеников, то ему следует прятать излишек своего ума, чтобы научить их.
        Конечно, я говорю символически, иносказательно. Поэтому надо понимать меня не прямо, не буквально, а в переносном смысле. Что я хочу сказать, уважаемый читатель. Что вы должны понять меня. Иначе, зачем мне писать и быть автором? Ученик должен понять учителя, чтобы научиться. Вот поймет и будет не хуже учителя. Пусть так думает. Иначе у него появится комплекс неполноценности, и он разуверится в своих силах.
        Немногие способны прыгнуть выше своей головы и стать учителем. Вы видели, сколько существует педагогов? Тьма. И все они учителя? Не хотелось бы говорить: ни одного, чтобы вас не огорчать. Иначе, как вы научитесь?
        Пусть будет так: учитель не лучше ученика... в сознании ученика. Это учитель должен усвоить на самом себе, на своем опыте обучения. В таком случае он поймет себя, станет самим собой, а не лучше себя.
        Если же он будет думать, что лучше, умнее других, то станет хуже их, оставит самого себя в дураках.
        Разумеется, учитель умнее ученика. Но это он должен понять только после того, как станет глупее его, чтобы тому стать вровень с ним и понять учителя.
        Казалось бы, я противоречу самому себе, но так только кажется. На самом деле разница между глупостью и умом лишь относительная. Не следует абсолютизировать, доводить до предела различие между ними. Таким образом можно потерять меру, то есть, смысл. В таком случае не получится никакое учение. Ученики так и не научатся. Слишком много ума иметь в учении вредно. Не следует показывать его, если нет в том необходимости.
        Зачем быть и тем более казаться умнее других? Люди просто не поймут тебя. И какой будет тогда толк в учении? Будь умнее, если не можешь отказать себе в этом, но не показывай вида. Иначе эти, так сказать, "умные люди", введут тебе твой ум по самый ум включительно, и ты на самом деле поумнеешь, поняв, что совершил глупость, - заставил "умных людей" считать себя умнее их.
        Дело ведь заключается не в том, чтобы быть умнее, лучше других, но понять себя. Поймешь себя, поймешь и других. Они для этого и существуют. Зачем ты учишь других? Разумеется, затем, чтобы понять себя, разобраться в себе. Посмотришь на своих учеников и поймешь, какой же ты дурак: выучил на свою голову! И чему ты учил их? Всякой глупости. Вот тогда и поумнеешь.
        Полезно иметь учеников. Они для этого и нужны. Кто из учеников это понял без поучения учителя, уже стал сам учителем. Это понял такой ученик, как Аристотель, который был не глупее своего учителя. Вот почему он сказал на первый взгляд понятную фразу: "Платон мне друг (понимай: учитель), но истина дороже (дружнее)". Дорог не учитель, а учение, точнее, оно дороже. Так в учении. В жизни учитель дороже, если жизнь человечная. Но где вы такую видели среди этих людей?
       И что делать? Как учить? Это зависит от того, кого учить. Если ты не от мира сего, то учи таких же, как и ты, не от мира сего, но в мире сем. Зачем мы здесь. На этот вопрос нельзя ответить, находясь в мире сем. Поэтому прими это, как данность. Твое задание: дан этот мир, прими его, чтобы в нем был вход в мир иной. Этим входом являешься ты, как откровение для избранных тобой в качестве учеников. Не все существа иного мира, пребывающие в этом, знают о своем призвании, предназначении. Твоя роль, миссия, как учителя, заключается в том, чтобы отыскать среди учеников избранных, похожих на тебя, с целью подготовить их к осознанию, признанию своего предназначения.
        Некоторые из них будут избраны тобой (согласно закону свободной причинности или необходимости, необходимости твоей свободы) для того, чтобы быть во власти. Это их крест быть "своим среди чужих". Поэтому они будут вынуждены быть "чужими среди своих". Для чего это нужно? Для страховки, сохранения своих среди чужих, существ этого мира. Такова структура бытия. Есть мир по мнению, призрачный, ложный мир непосвященных и мир по знанию, подлинный мир избранных. Чужими являются и публично признанные посвященными. Как исключение, есть среди них и свои.
        Это известные всем мистики. Их учения есть ширма, маскировка и симуляция настоящей тайны.
        К слову сказать, здесь самое место вспомнить упомянутого выше Айзека Азимова с его клонированием "матрицы", как галактического кода знания, в фантастической саге "Основание". Необходимо иметь в виду ложных мистиков, чтобы думать об истинных, настоящих. Такова природа духа, ума.
        Взять тех же наших всемирно известных писателей: Федора Достоевского и Льва Толстого. Их можно читать не только официальным, идеологическим, научным и популярным способами (методами), но и мистическим образом. То есть, извлекать из их текстов, не то, что буквально читается читателем, толкуется критиком, объясняется филологом (ученым) или подразумевается самими авторами, но то, что может быть созвучно духу и что могут найти мистики, как гости из иного (духовного) мира.
        Кстати, так же мистически можно читать и самих мистиков, вроде Блаватской, Гурджиева или Кришнамурти, находя в их писаниях или беседах не то, что они пишут или говорят, но то, что старательно скрывают от читателей и самих себя, будучи не в силах понять и принять.
        Что заставляет так читать, например, Федора Достоевского? То, что с ним случилось на каторге. Там у него открылось "второе (мистическое) зрение", благодаря которому он стал видеть невидимое, чувствовать сверхчувственное, а не просто абстрактно представлять. Расположенность Достоевского к эйдетическому, визионерскому преображению была вызвана душевной травмой, которая была связана с его деятельным участием в трагической гибели отца. Естественно, убийство отца Достоевского биографы списали на мстительных крестьян, которых вывел из себя их деспотический хозяин.
         Сначала он был подражателем Гоголя в теме очеловечивания ничтожества, что отвечало ожиданиям прогрессивной культурной публики. Согласитесь, любезный читатель, для подражания требуется художественный талант, чему свидетельством являются артисты. Хотя для оригинального автора таланта недостаточно. Оригинальным автором Достоевского сделал криминал. Это так только кажется, что вполне достаточно для массового читателя. Оригинальным автором Достоевского сделало не то, что он написал, а то, что как раз не дописал. И понятно "почему". Потому, что недописанное многозначно и подразумевает возможность смысла, скрытого и от самого автора.
        В случае с Львом Толстым можно говорить о мистическом измерении не его художественных творений (если не брать в расчет размышлений князя Болконского накануне смерти в "Войне и мире"), а публицистических нравоучений, в которых он рассудительно поучает нас. Только эти сочинения следует читать прямо наоборот, переводя "минус" в "плюс" и "плюс" в "минус". Его рассудочное выхолащивание религиозной литературы, начиная с Евангелия, надо понимать, как негативную реакцию на ложную мистику. Но для истинной мистики у него нет подходящих слов. Вот он и пускается на всякого рода ухищрения моральной проповеди, что выдает его с ушами. Это "уши" мира иного, описанные языком мира сего.
        Почему же он стал писать духовные сочинения, располагая большой витальной (телесной) силой в качестве производителя? Достаточно вспомнить, что он так часто доставал свою жену, да и не только ее, что она родила ему кучу детей. Зачем такому племенному графу еще и дух понадобился? Загадка века. Другое дело, писатель Достоевский, который имел минимум детей и писал для того, чтобы сводить концы с концами.
        Достоевский "собаку съел" на размышлениях своих героев, так что вошел в историю русской и мировой литературы в качестве автора романа идей. В чем заключается секрет успеха его популярности среди читателей?  Интересны не столько сами идеи героев его романов, сколько умение находить им место в тексте произведения. Там они находятся на своем месте. Вне его они теряют свое неотразимое очарование. В результате не мысли стали явлением, выражением идей, но слова. Достоевский умел мыслить, точнее говоря, думать не мыслями, а словами. Поэтому он стал великим писателем, больше, чем писателем, пророком идей.
        Но вне художественного выражения, образа мысли, в публицистике, в дневнике писателя, он банален и способен сделать один "пшик".
        Толстой, напротив, интересен для любителя мысли не своим искусством делать читателя участником светской жизни, которую автор расписывает в качестве любовной истории, заставляя того в живую переживать за героев и героинь, но тем, как он уже не думает словами, но мыслит, может быть не всегда по правилам, по понятиям, но все же мыслит сам. Многие философы, не говорю учителя мысли, но собственно философы, мыслят не сами, но как если бы за них понятия. Толстой же мыслит сам, как мыслитель.
        Правда, он иногда сбивается с мысли, увлеченный идеей, бросается с головой в "омут идей". Вот тогда он становится проповедником, кликушей своего морального учения (толстовства) и несет идеологический бред.
        Он уже не размышляет, а проповедует, как какой-то безумный публицист, вроде журналиста Федора Достоевского. В этом они "два сапога пара". Недаром, имея их в виду, говорят, что на Руси писатель (не только поэт) больше, чем писатель, но еще и пророк. В этом качестве, что тот, что другой, полностью "скурвились", как мыслители, "приказали долго жить". Но именно за это их ценит бестолковая публика, принимая идеологию, как внушение, прямое действие идеи на больную, слабую голову читателя, за мысль. Как только они, эти "пророки земли русской", стали проповедовать, а не размышлять в качестве "почвенников" или нигилистов, так стали неотличимыми от прочих записных славянофилов и западников, потрафляя глупым надеждам на справедливую жизнь (где вы ее увидели?) носителям "общественного мнения" в угоду власти. Вот такая получается русская философия в кавычках. У нас есть не своя философия, философия заемная, с Запада, а литература, которая сродни восточной сказке. Народ любит сочинять и слушать, убаюкивать себя сказкой.
        Не сметь свое мышление иметь, достаточно своего мнения о чужом мышлении и о том, какое мнение имеет начальство, что ему мнится, кажется, например, в каком ухе у него звенит (есть такое мнение и оно уже установление). Это до сих пор актуально, особенно в эпоху цифрового общения. Есть алгоритм, на нем, с его помощью и общайся.
       
Глава пятая. Учение
        Чему учить? Это следующий вопрос после первого вопроса о том, кого учить. Напомню: можно учить, а тем более научить только тех, кто похож на тебя. Все прочие - вынужденный балласт, который тебе предлагают до кучи в качестве довеска, чтобы само учение, обучение учеников медом не показалось.
        Чему же учить? Естественно, тому, что один знаешь. Что же знаешь, то, что сам, а не другой за тебя, вывел из мысли или установил в ней.
        Следующий вопрос, непосредственно связанный с предыдущим: "Как учить"? Ничего не остается другого, как показывать   личный пример в творении мысли. Ученики будут вынуждены заняться подражанием учителю в мысли. Они будут подражать ему до тех пор, пока не начнут с ним спорить, чтобы отстоять свое мнение. Почему бы не поспорить с учителем, используя его же собственный метод против него? Так через игру можно научить употреблять свой образ мысли в качестве руководства к действию другого, своего ученика.

Глава шестая. Ученик
        Ученик есть приемник сообщения учителя и его приемник. Учитель передает свое учение ученику. В этой передаче важное значение имеет то, является ли учение учителя оригинальным, а также принимал ли кто-либо учение учителя до указанного ученика. То есть, является ли ученик первым учеником учителя. Есть ли у учителя опыт передачи другим существам, в частности ученикам, саоего учения.
        От опыта обучения учителем зависит усвоение учеником учения. Бкдет ли оно адекватным, поймет ли ученик учение, будет ли правильным понимание им учения.
        Как найти учителю подход к ученику? Ученик индивидуум. Поэтому подход должен быть индивидуальным. Учителю следует специфически действовать по специфической логике ученика в качестве независимого, объективно существующего объекта обучения, приложения усилий учителя. Причем он одновременно является и субъектом обучения. Поэтому обязательно будет оказывать сопротивление влиянию учителя на себя.
        Следовательно, необходимо, как можно раньше, преодолеть это сопротивление, "снять напряжение" в отношениях между ним, как учеником, и учителем. В этом "снятии" важную роль играют два фактора или обстоятельства: учитель и ученик являются людьми и поэтому могут действовать сообща. И еще: связывает их вместе само обучение; оно является между ними посредником. Но то, что связывает, соединяет, то и разделяет функционально по ролям: один из них учитель, а другой - ученик.
        Учитель воздействует на ученика, учит, а ученик претерпевает воздействие, учится. Учитель активен по своему положению, ученик же по нему пассивен. Но в своей пассивности он должен проявлять активную пассивность, чтобы усвоить учение.
        В свою очередь учителю следует проявлять активность в пассиве, не быть чрезмерным в активности, соблюдать меру в обучении, чтобы добиться в нем успеха, - найти общий язык с учеником, гармонизировать с ним отношения в обучении. Необходимо показать ученику, что учитель такой же человек, как и ученик.
        Не следует подчеркивать, специально обращать внимание ученика на то, что разница между одним человеком и другим может быть большая, чем между человеком и не человеком, ибо она может носить не только материальный, конечный, но и духовный, уже бесконечный характер.
        Поэтому учителю следует выбирать из учеников своего ученика, подбирать под себя, ибо много званных, но мало избранных. Они или их родители, или государство как наниматель учителя на работу по обучения учеников выбрали тебя в качестве учителя. Но и ты тоже, а на самом деле первым должен сам выбрать из того материала, что тебе предложили на рынке обучения, то, что способно усвоить твое учение. Иначе учение должно быть общим, возможным для усвоения любым учеником, то есть, посредственным учеником, троечником, если не двоечником, лентяем или хулиганом, конечно, исключая колпешника, как умственно отсталого, неспособного к обучению по независящим от него, врожденным причинам. Лишь при этом условии званные будут поголовно избранными.
        Но в таком случае ни о каком оригинальном, творчески развивающем обучении не может идти и речи. Это просто будет пустое сотрясение воздуха. Хорошисты могут быть в обучении только при преподавании оригинального учения самого учителя, а отличник быть в единственном числе, чтобы именно он уже не продолжил учение учителя, как его добрые, хорошие ученики, а превзошел самого учителя, предложив идею, еще идею, прожект нового, своего учения учителю.
        В этом смысле учитель либо должен тянуть свою лямку на работе, привязанный веревкой послушания к жернову общего обучения и спрашивать у других педагогов и вышестоящего начальства управленцев обучением разрешения: "А можно мне обучать своих учеников по-своему, а не по общеобразовательному стандарту" В таком случае он неизбежно дождется окрика: " Нет, нельзя. Встать в строй и не возникать. Здесь тебе не частная лавочка, а государство. И нечего выдумывать. Гений какой выискался. Мы лучше знаем, как учить народ, людей".
        Либо послать всех к чертовой бабушке, иначе говоря, к ведьме, к бабе яге, и обучать тайком, по духу, как на духу, своему учению избранных учеников под видом, знаком общего учения званных учеников
        Так и овцы, посредственные ученики, уцелеют, и волки, хорошие ученики, будут сыты с интересом будут учиться.
        Но такого рода двусмысленное обучение себе дороже для учителя.
        Здесь не лишне вспомнить про Ницше, который прозорливо говорил, что для всех - значит для никого. Он прав: для кого-то, избранного - это не для всех.
        Он оказался прав и в том, что ни с кем, кроме себя или своей музы, не следует советоваться о том, творить тебе или не творить. В этом ты полностью свободен. Конечно, говорить об этом никому не стоит, особенно твоим заурядным, посредственным коллегам, которые обидятся на тебя, что ты такой "умный", и обязательно отомстят, - сообщат, кому положено дальше по инстанции, что ты занимаешься отсебятиной и ставишь "палки в колеса" начальству, вертишь колесо сансары на себя или льешь воду на свою мельницу, частную лавочку, наживаясь на "бедном государстве".
        - Люди, будьте бдительны. Присмотритесь к нему. Это пятая колонна. Он покусился на наши традиционные ценности, подверг их уценке, занялся переоценкой ценностей.
        Между тем человек занимается элементарным творчеством, своим учением, создает из него новую ценность, делает его ценным, заслуживающим внимания избранных, как и он, склонных к творчеству, а не бестолковому потреблению того же самого... бабла. Это единственная ценность современных, заурядных людей, ради которой или в которой, как в чечевичной похлебке, они топят свое человеческое первородство.
        Однако вернемся к ученику. Понятно, что учение свет. Но важно не ослепить этим светом своего ученика. Нужно учитывать, что в обычной жизни он живет, если не в кромешной тьме, то, во всяком случае в полутьме, в полуправде-полулжи, в мире фейков идеологии обывателя (авторитарной или традиционной, реакционной личности) и рекламной пропаганды потребителя (либеральной личности) и привык в ней ориентироваться. И правда, ведь ученик еще молодой человек и не научился соизмерять свои силы и способности с обстоятельствами подлой жизни; он, естественно, увлекается, является неосмотрительным, не осторожным максималистом, что свойственно его возрасту иметь "горе от ума". Только потом, когда он "обломается", жизнь запишет его в "послушных Молчалиных".  Пока же он горит желанием учиться. Поэтому его следует беречь и кормить знанием умеренно, порциями, квантовым образом.
       Но если он проявляет любовь к знанию, любит задумываться над тем, что происходит с ним и вокруг него, не следует отказывать ему в помощи в определении пути к идеалу, каким он представляется ему, подавая пример в своем лице прежде всего в мысли, не отказываясь от чувства и действия.

Глава седьмая. Духовный учитель
        Можно сказать, что не любой учитель бывает в духе. Если он в духе, то является духовным учителем. Что значит "быть в духе"? Быть в духе - это вдохновиться и начать творить. Это необходимо, но недостаточно для духа.
        Важно не просто творить, но сотворить. Что? Естественно, творение. Духовным является такой учитель, который творит творящее творение. Таким творением является человек, рожденный свыше, от духа и способный сам творить. Для того, чтобы в ученике открылся человек творчества, учитель должен разбудить его, стать для своего ученика откровением.
        Где же находится дух? В душе. Душа же пребывает в теле; она связана им. Можно, конечно, сказать, что душа и есть дух, заключенный в тело. В таком случае дух не есть сам по себе, целиком, а только часть и часть не себя, но человека. Это и есть человеческая душа.
        Другой частью является человеческое тело, которым она ограничена, определена. Естественно, в этом материальном мире тел, душа не имеет своего место. Его имеет тело. Условно говоря, оно имеет для человека большее значение, чем душа, которой не место в мире. Это место занято телом, функцией которого является душа. Она служит телу, является его служанкой.
        Выходит, что душа не материальна, как тело, а идеальна. Тело имеет место в мире и существует в нем лишь некоторое время, имея в нем начало и конец. То, что находится между ними, - между рождением и смертью, как уничтожением, -  есть время жизни тела человека. Теряя тело, человек теряет свое место в мире. Жизнь его коротка; она сокращается во времени до предела, до нуля.
        Что же тогда происходит с человеком? Он переходит в другой мир. Это иной мир. Не мир тел, но мир душ. Миром душ является дух уже не человека, но бога. Это мир бога, в котором вечно находится душа. Дух не имеет начала и конца.
        Но можно представлять все сказанное иначе, как это делают на сказочном Востоке, то есть, не научным, а сказочным, мифическим образом, полагая душу не идеальной, но материальной.
        Что тогда получается? Что душа отличается от тела тем, что является невидимым телом. То же тело, которое мы видим, мы и зовем именно телом. Оно грубое тела, душа тонкое тело, такое тонкое, что его уже совсем не видно. Какие хитрые, эти восточные люди. Они хитрят, выдают хитрость за ум, обманывают. Только кого? Прежде всего, самих себя, обманываются. Вот, наверное, почему говорят, что "Восток дело тонкое". На Западе такую тонкость или хитрость принимают за сказку, за большое преувеличение. В этом смысле Восток сюрреалистичен.
        Таким хитрым образом восточные монисты пытаются примирить непримиримые противоположности материального и идеального, утверждая, что идеальное тоже материально, только обратным образом. Оно является обратной стороной материального в том смысле, что ввиду своей тонкости оно способно проницать всякое прочее, грубое материальное, более неподвижное, чем душа. Но душа не только активна, подвижна, свободна, она еще и более понятлива, ибо во все вникает, все проницает, что есть в материи.
        Когда мы говорим в восточном духе о содержании уже души, то оно является превращенным видом грубой телесности, некоторым тонким, идеальным, понятным в силу близости душе содержанием.
        В этом смысле восточные мудрецы являются имманентистами, полагающими, что нет непреодолимой пропасти между материей и духом, что материя проницаема духом. Увлеченный материей дух придает ей форму. Отвлеченный от нее, он становится бесформенным, идеальным, чистым духом, в котором нет ничего, никакой иной примеси, кроме него. В этом чистом виде он есть мир без форм. Поэтому дух и невидим. Такова логика объяснения взаимного отношения духа и материи на восточный сказ и лад.
        Что до нашего учителя, то он становится духовным в той мере, в какой способен увидеть невидимое в видимом и это свое видение сделать веданием, знанием и в популярной, уже видимой форме образа слов передать своему ученику. Тот ученик, который это увидит, сделает невидимое другими учениками видимым для себя, может учиться и научиться у учителя духовным образом. Ученик может научиться, а не учитель его научить в том смысле, что одного знания и старания учителя необходимо, но мало, недостаточно для усвоения учения. Требуется еще и желание, и способность самого ученика.
        Для меня духовный учитель - учитель мысли, точнее, наоборот, учитель мысли является духовным учителем. Но духовный учитель. есть не только учитель мысли, но и того, что является сверхчувственным, но не проявляется, как мысль. Но в таком случае, как проявляется? Никак. Как это "никак"? Никак в смысле нечто положительно познаваемого, напротив, в качестве непознаваемого.
        Однако, как можно это познать, так, чтобы познать непознаваемое? Абсурд какой-то, бессмыслица. Поэтому осмысленно сверхчувственное является именно в мысли.
        Важно выразить сверхчувственное чувственным образом так, чтобы всем или многим было понятно. Необходимо спасать народ от бессмыслицы существования в мире. Я думаю, в этом заключается миссия мыслителя в качестве духовного учителя. Мало подумать и надумать. Нужно для полной кондиции еще и найти нужные слова, чтобы понять, что надумал и передать это понимание уже простыми словами, понятными не только взрослым, но и детям.
        Конечно, из них не поймешь, как ты это понял. Но зато можно понять каждому, что он понял. Этого достаточно для всех. Но недостаточно для создателя, сочинителя. Но не будешь же ты писать, как думаешь. Не поймут-с.
        Трудно передать словами то, как как ты подумал. Слов не хватает. И ты говоришь, говоришь и говоришь, пишешь, пишешь и пишешь. Смысл одного находишь в другом.
        Здесь, в толковании, важно найти в словах мысль, поймать, выловить ее из слов. Но для этого следует их правильно расставить в виде жесткого текста, имеющего мягкое подбрюшие контекста. Есть мягкий живот, который можно растянуть, настроить так, чтобы он с-резонировал, завибрировал и стал дробью играть, зазвучал, как барабан.
        Ну, это, ладно, слова, но есть еще и мысли, за которыми стоят уже не слова, а что? Идеи, духи? Образ идеи доступен в мысли, понятен в ней. Почему понятен? Потому что мысль и есть функция, образ действия духа, как идеи. Сам дух невидим, но видимо умом, умозрительно его действие в мысли. Явлением действия, следствием его служит слово или изображение, икона. Икона и идея - не одно и то же. Икона имеет символическое значение; это видимость того, что само по себе, до мысли невидимо и есть дух.
        Что означает изображение, слово? То, что выделяет из всего массива, объема воображения и языка автор, оригинальный учитель. Чтобы его понять, увидеть то, что он понял, нужна перспектива, цель, что свернута в замысле, идее. Обратная перспектива, возвращение в идею представлена в иконе. Дух смотрит на тебя в букве. Следует поймать его взгляд, обратить на него внимание. Уставился и понял. Умозрение в красках. Сродни ему умозрение в словах. Оно становится доступно в просвещении, в свете мысли. Она отсвечивает знанием на фоне незнания.
        Умозрение в красках понятно без понятия в качестве приятного. В этом качестве его можно принять. Этим народ и ограничивается. Почему? Потому что умозрение в словах утомительно и уже не приятно, если только не задать второй план утешения и услащения музыкальным, мерным звуком, на который можно отвлечься.
        Здесь мера, разум задается ритмом, вибрацией, помогающей усвоить и освоить сказанное или написанное бессознательным образом. Музыка слова завораживает сознание, его усыпляет. Бу-бу-бу, бубнение слов, шепот, начетничество погружает в сон сознания, воздействует на него неявным, скрытым образом. Так действует магия языка, затуманивающая сознание, разум человека. Он уже готов принять знание из рук незнания. То, что многократно повторяется его учителем-магом действует безотказно, заполняет его уже пустое, как бамбук, сознание, которое звенит, вибрирует в такт словам учителя, который их нашептывает; внушает ученику.
        Но способно ли такое магическое обучение, характерное для начальной и средней школы, а ныне и для высшей, прояснить, разбудить сознание ученика? Конечно, нет. Нужна медитация, но не как усыпление сознания, Я, а, напротив, как размышление, его возбуждение и просвещение в том смысле, что ты есть Я. Но не ты есть он или она, а Я, отличный от другого Я. Вы едины только в том, только в том, что есть Я. Либо вас нет, а есть нечто, не кто, а что. Что это? Мы без Я - ноль без палочки. Многие нужны как раз в этом качестве. Кому? Тому, кто мнит себя единицей с нулем, на порядок выше всех.
        Но тут скрывается парадокс, внутреннее противоречие. Откуда может появиться единица, если все есть ноль? И ты тоже ноль, если признаешь других за ноль, ведь ты есть только вместе с ними. Так думать глупо. Но все меняется в осмысленную, положительную сторону, если признаешь за всеми, в каждом Я.
         В каждом есть Я в качестве Мы, если он отказался. Но для отказа от Я следует уже быть им. Так зачем отказываться от Я? Не имеет смысла. Но есть смысл в том, чтобы не будить в каждом Я. В чем он заключается? В эксплуатации. Трудно эксплуатировать того, кто есть Я.
        Кстати, в традиционной религии присутствует не только явная эксплуатация верующих, как рабов бога в качестве господина, но и скрытая эксплуатация самого бога, которого рабы просят служить им. Ведь в религии служит не только верующий богу, но и бог верующему. Иначе вера теряет всякий смысл, ибо в ней бог и заключается. У рабов и сам господин раб. Он свободен только в отношении свободных от него. Вера не освобождает, но связывает.
        С нее начинается обучение, с веры в учителя. Он "бог" для ученика, но только в пространстве, в месте обучения, в школе. Конечно, бог условный, обусловленный правилами, по которым должен учить. Отступи он хоть на йоту от них и уже никакой не учитель. Он вроде китайского, буддистского болванчика, который кланяется, кивает всем, кто его трогает за голову. От того, как он тронулся, можно самому тронуться, если внимательно наблюдать за ним. Вскоре сам начнешь кивать, кому ни лень. Так ты попадаешь в резонанс и у тебя в голове возникает согласие с самим собой и с образом учителя, который кивает тебе, как если бы намекает тебе, делай так, делай со мной, делай лучше меня, - учись.
        В этом заключается отгадка загадочной, таинственной, магической школьной фразы: "Повторение - мать учения". Это учение есть болванизм. Автор его болтун, то есть, интеллигент. Он человек звонка в голове. Он звенит, как болт, языком, привязанным к языку.
        Все ли так называемые "духовные учителя" на самом деле являются духовными? Резонно закрадывается сомнение. Да, многие из них такие, если понимать звание духовного учителя в традиционном смысле. Взять того же монаха, пусть даже такого, который не предается непрестанной молитве, а находится в медитации или исихии вдали от людей в уединении в качестве анахорета. И что с того?! Он повторяет один и тот же сценарий стирания себя до пустоты в сосуде бога. Что дальше? Ничего. Он продемонстрировал равно милосердное, любовное отношение ко всему сущему и понял, что в нем нет ничего особенного. Быть счастливым, блаженным пошло.         
        Естественно, это способны понять исключительно единицы, которых нельзя соблазнить не только дурными иллюзиями, но и добрыми.
        Что остается делать? Принять "святой вид", чтобы люди оставили тебя в покое. Для чего? Разумеется, не для того, чтобы похоронить себя заживо, а только для того, чтобы не мешали творить, заниматься собой. Таким путем (образом действия) ты достигаешь предела человеческого развития. Выше своей головы не прыгнешь. Но можно идти дальше, пока не дойдешь до конца. В этом есть смысл.
        Дальше быть на этом уровне смысла нет.
        Но смысл есть в том, чтобы быть на следующем уровне бога. Этот уровень лучше предыдущего? Лучше в том смысле, в каком следующее лучше предыдущего. И на уровне бога нет счастья. Его, вообще, нет, как нет и нирваны в качестве реальности. Тогда что есть? Проблема быть богом. Но она ведома только богу в ее конкретном содержании.

Глава восьмая. Настоящее учение
        Есть настоящее в прошлом и в будущем, но есть и прошлое, и будущее в настоящем, как настоящие, истинные.
Однако помимо настоящего прошлого и будущего настоящего есть и ложное прошлое, и ложное будущее.
        Обычно мы помним не то, что было, а то, что мы представляем, как оно было, восполняя забытое фантазией. Так прошлое изменяется в настоящем под воздействием самого настоящего, которое было будущим для него.
        Также в настоящем мы воображаем то, чего еще нет, используя из прошлого нами упущенные возможности. Это не то будущее, которое станет настоящим, но никогда не осуществится и останется в будущем. То есть, не все осуществится в будущем, станет настоящим. Не станет иллюзорное настоящим. Что оно такое?
        Иллюзорное есть, но есть не в реальности, а в представлении.
        Дело в том, что есть не только пространство и время как формы реальности мира, но и пространство и время реальности представления мира в сознании, его носителя, субъекта. Значит, есть не только независящие от субъекта, объективные пространство и время, но и субъективные формы представления человеком своего места и времени в мире, его бытия в нем. Представления чем? Сознанием. Значит, иллюзорные пространство и время есть в сознании. Но там есть и истинные пространство и время, адекватные объективным формам самого мира в реальности.
        Причем сознание есть тоже в реальности, только не материально, но идеально. Идеально то представление мира и сознания в нем в пространстве и во времени, точнее, в пространственно-временном континууме, которое адекватно самому миру. Иллюзорное же представление носит не идеальный, но идиллический, ложно идеальный характер.
        Следовательно, есть, как истинное, так и ложно идеальное существование, иллюзорное существование человека в сознании, ложное представление самого себя в том месте и времени, которых в реальном мире нет. Но они есть в сознании.
        Таким ложным представлением себя может быть само-представление человека, мнящим себя учителем в духе. Вот он болтает на уроке или лекции и семинаре со студентами и ему кажется, что он учит их.
         Что же происходит на самом деле? Противное: ложный друг ученика не учит, а отучивает того от учения, полагая, что учит. И вот по нему, по болтуну, по софисту, всезнайке, то бишь, интеллигенту, не бесплотному духу ума, а плотному телу глупости, ученик начинает оценивать и уценивать, переоценивать учение.
        Во-первых, учитель должен соответствовать учению. И следом за этим, во-вторых, ученику следует соответствовать, отвечать адекватно учителю. Настоящий ученик, как будущий учитель, должен знать, что знает учитель на словах, что он ему сообщил.
        Учить можно тому, что имеет историю своего происхождения, корни или причины, уходящие в прошлое, развития в настоящем через преодоление противоречия, конфликт   одного с другим. Этим другим может быть само одно, тогда другое является "своим", другое среди других или среда в целом. В результате в будущем появляются последствия развития учения, достигается цель обучения, - ученик делает выводы, извлекает следствия с помощью аргументов (доводов разума) их причин.
        Прежде всего, ученик стал ученым, научился, если установил связь между причиной и следствием того, происходит, меняется на ходу, в ходе учения. Что это? Это не что, а кто - он сам, ученик. Так в учении он проигрывает всю свою жизнь, которая ждет его в будущем.
        Если в учении будет тяжело ученику, трудно, то есть, он будет трудиться, то в жизни будет легко, ибо он научится трудиться. Без труда учения нет знания, так как учение и есть познание себя в мире. Мир есть сцена, на которой разыгрывается драма жизни. Для кого это - драма жизни, доя кого комедия, а для кого-то трагедия. Все зависит от того, каким является характер героя, который играет в театре жизни.
        Смысл жизни закладывается, замысливается, устанавливается в прошлом. Он скапливается, складывается в настоящем. А извлекается из клада, открывается, проявляется в будущем результате. Каким будет жизненный результат, таким и явится смысл жизни
        И какой результат жизни? Чему она тебя, своего ученика, научила? Многие самые умные люди, которых немного и которых люди поглупее называют мудрыми, мудрят и говорят или пишут, когда к ним обращаются глупцы за советом, что жизнь бессмысленна, что в ней нет никакого смысла. Именно к такому выводу приходит мудрец, вроде того же Артура Шопенгауэра или Льва Толстого, который заочно учился у него, что познание жизни открывает свою тайну, - человек узнает, что она бессмысленна. Что тогда делать? Неужели ты, дурак, не знаешь? Думать.
        Ведь как ты учился? Не раздумывая, ты учился по правилам, по обычаям, как ритуальное животное, которое приносят в жертву традиции. Тебя ведет на убой (ты живешь лишь для того, чтобы жизнь продолжалась не в тебе, а в других) учитель в качестве козла-провокатора. Он тебя учит чему? Тому, что ты виноват, ты грешник, неуч, ты должен людям, живи для них в образе детей. Ты сам не нужен никому, за исключением эксплуатации тебя в качестве дойной коровы, в данном случае, быка-производителя по роду жизни отца, добытчика, охотника. Живи и производи, ищи, не задавая лишних вопросов. Как только начнешь задавать вопросы, так поймешь, что в том, что ты делаешь, нет никакого смысла, кроме того, чтобы делать то же самое.
        Так зачем в таком случае тебе нужен смысл? Делай, что требуют от тебя и отдыхай, если уже сделал. Отдохнешь и сдохнешь. Туда тебе и дорога. И все. Так тебе и надо. Задумаешься - запьешь. В этом случае окажешься под забором и там умрешь, а не дома. Не думай и живи, пока не отдашь долги людям, которые вложились в тебя в качестве, например, предков. Таков традиционный образ жизни испокон века.
        Ты, как носитель традиционных ценностей, учись быть полезным людям, чтобы они выжали из тебя все соки, как из фрукта и выбросили на помойку мусора жизни, на ее погост, на кладбище. Именно его они берегут как память о том, что было, есть и будет в конце концов - вечный покой для мощей.
        Обычно такой ответ приходит на ум человеку, который никогда прежде не задумывался и только делал то, что нужно, - повторял за другими одно и то же - вечное возвращение того же самого. Об этом говорят и пишут мудрецы.
        Пока тебя еще не завели в тупик традиции, пока ты не закрутился в рабочем колесе, ты еще способен задумываться, задавать вопросы, возможно даже научиться мыслить. Все это для чего? Для себя, для того, чтобы стать самим собой, творить ценности, а не пользоваться чужими, как потребитель, не творец жизни.
        В противном случае, ты задумаешься о своей душе, когда будет поздно. Мудрецы в утешении дадут тебе свой ответ. Но это ответ для них, не для тебя. Тебя ждет твой ответ, но так никогда и не дождется. Время безвозвратно упущено. Ты стоишь у ворот, у дверей вечности. Эти двери только ты можешь открыть, ибо они сделаны для тебя. Но где тот ключ, которым ты можешь открыть? Ты знаешь? Нет. Почему? Потому что я делал то, что от меня требовали. Что ты делал? То же самое, что и другие: работал, копил наработанное, на это растил детей. Ну, и находи в этом смысл жизни. Другого смысла в жизни нет для таких, как ты, - для всех. А для меня? Так тебя нет и не было. Ведь ты не стал самим собой, не узнал себя.
        Будь как все, - никем, но всем. Всем не нужен смысл жизни, помимо того же самого, что у тебя на роду написано. Вот такой предопределенный смысл. В этом случае зачем творить его, искать? Он сам уже нашел тебя и на твоем толоконном лбу прописался и расписался. Посмотришь на тебя и уже все понятно завзятому мудрецу, вроде Толстого, что сказать тебе. Это ему важно, когда он прозрел, опомнился, что не знает себя. Потому ему жизнь и показалась бессмысленной, ибо в ней не было еще его, как Я, ибо до поры, до времени он был, как все, бестолковым, бессознательным эгоистом. Невозможно отказаться от того, чего ты сам не знаешь. Узнал себя и отказался. Именно в этом и заключается абсурд, нонсенс твоего существования, - в отказе от самого себя, в само-преодолении.
        Что же случилось на самом деле? Ты просто поторопился, не довел до ума, до конца принцип Я. Следует не правильно выйти из себя, но, напротив, правильно войти в себя, как в круг понимания, чтобы узнать себя.
        Ну, хорошо узнал и что с того? Не с того, а с себя, спросил себя и ответил сам собой. И в этом есть смысл? В чем еще? Есть вопрос и есть ответ, который касается тебя лично. Без тебя нет смысла. И не с кого спрашивать. Все прочее приложится к тебе. Разумеется, для тебя, если ты есть Я. Если тебя нет в этом качестве, то вопрос о смысле жизни снимается с ее повестки или сводится, редуцируется к чему-то или кому-то другому, который есть вместо тебя.

Глава девятая. Сущность учения
        Кто же был мой учитель и чему меня учил? Мне трудно прямо ответить на этот вопрос. У меня не было учителя среди людей. Почему? Этот вопрос я неоднократно задавал самому себе. Читатели могут удивиться: "Как так? Неужели вы не учились в школе, в институте или университете? Наконец, у вас же были родители! Да, родители были у меня, как у многих детей. Но они были родителями, а не учителями. И потом они всю жизнь работали и у них было мало времени для того, чтобы меня учить.
        Но как же школа? Да, я учился в школе. Учиться то учился, но там никто не учил меня лично. Там учили не меня, а коллектив. То же самое отношение я нашел к своей персоне и в институте, и в университете. Никому я не был нужен в качестве ученика. Почему? Как мне это объяснить? Наверное, потому что я был ничтожеством, идиотом, который ничего не понимал. Зачем в таком случае на мня тратить зря время?  Все равно ничего ее пойму.
        Не знаю, как было поставлено дело обучения других учеников. Чужая душа потемки.
       Что мне оставалось делать? И я стал читать. Как я читал? Так, как думаю, читают умственно неполноценные: читают одно и то же несколько раз, чтобы вникнуть в прочитанное. Мне трудно было вникнуть в смысл изложенного в книгах. Какие книги я читал? Философские. Тогда понятно: в них сам черт ногу сломит, прежде чем поймет.
        Только представьте себе, любезные читатели, как читает философскую книгу дурак! Он смотрит в книгу и видит фигу: ни фига не понимает. Что и требовалось доказать.
        Я читал из года в год до тех миров пор, пока не стал понимать сначала отдельные слова, потом предложения и, наконец, весь текст. Каких трудов мне это стоило, - ни в сказке сказать, ни пером описать. Стал ли я умнее? Как сказать! Сказать, что стал, - это ничего не сказать. Я умен не всегда, но иногда и только тогда, когда думаю. Если представить, что я думаю постоянно, то иногда мыслю. То есть, реально я мыслю меньше малого.
        Кто научил меня мыслить? Никто. Этот никто и есть мой учитель мысли. Понятно, что он не человек. Но кто он? Никто. Но кому еще нужно, чтобы я научился мыслить? Конечно, никому. Вот почему он и стал моим учителем мысли. У него я научился мыслить. Ну, у кого еще может научиться этому занятия идиот, дурак, кретин?
        Вероятно, научить мыслить может или учитель мысли, вроде Платона, или Никто, у которого нет ни имени, ни прозвища. Меня, например, научил именно Никто. Иной читатель сделает вывод, что если научит Никто, то это значит, что никто не научит. В таком случае научиться остается только у самого себя.
        Но на полном серьезе или, если говорить серьезно, честно, то я не могу сказать, что научился сам. Что это означает: "научился сам"? Не то ли, что ты не знаешь, у кого учился? Кто виноват в этом незнании: ты или кто-то другой? Я виноват в том, что ни у кого не смог научиться мыслить? Или никто не может научиться этому, ибо мыслить не надо учиться, потому что все люди умеют мыслить от рождения? Если это было бы так, то люди вполне были бы разумными существами. Но такое не наблюдается: полным-полно неразумных между ними. Достаточно только присмотреться к тому, что они говорят и делают.
        Возможно, человек от рождения имеет способность к развитию ума. Но, прежде всего, следует осознать, что у тебя есть такая способность. Учитель мысли нужен для чего? Для того, чтобы установить, дать установку на подобного рода осознание, навести ученика на мысль об этом, завести его, настроить на мысль.
        Конечно, можно объяснить ученику важность того, чтобы он позаботился о себе сам, ввиду того, что те, кто о нем заботится, например, его родители или тот же учитель, не вечны. Их не будет, кто же будет заботиться о тебе? Но как можно позаботиться о том, кто не знает, кто он? Но как узнать себя, не мысля самому? Резонно. Но поймет ли учителя ученик? Вряд ли. Для этого нужен собственный опыт ошибок. Ошибки других в этом деле плохой советчик.
        Выходит, самому учителю сомнительно научить ученика мыслить. Можно научить лишь задумываться, медитировать. Мыслить можно научиться самому ученику, а не научить его учителю. Но как? Беря пример с учителя. Этот пример и есть задумчивое состояние, находясь в котором человек благо-располагается к мысли, настраивается на нее. Учительское же внушение и буквальное наставление может только расстроить ученика. Учение должно быть ненавязчивым, чтобы состояние мысли не было навязчивым состоянием. Это ментальное состояние должно быть одновременно желательным и добровольным. Находясь в этом состояние самостоятельно, ученик начинает размышлять, учится думать. У кого?  У самой мысли, как у умного существа, точнее, у идеи, духа, который живет в этом мире, является в образе, виде, методе мысли.
        Дух в виде идеи воздействует на человека. Человек непосредственно реагирует на него знанием. Интуитивное ли это знание? Да, интуитивное, ибо другое знание, дискурсивное или рассудительное, рассудочное является уже опосредствованным, доказательным с помощью аргументов, доводов, дедуктивным, выводным, выраженным словами. Интуитивное знание непосредственно. Ты знаешь, не доказывая, не обосновывая, без слов понимая. Условно говоря, интуиция и есть телепатия, как прямая передача мысли, как того, что осознается опосля, последовательно, логично, на втором шаге, посредством другого, слов.
        На основе интуиции из чувственных данных, представимых в виде фактов складывается опытное знание посредством их многократного повторения, повторения того же самого, общего в единичных, экземплярных чувствах.
        Если же незнаемое нельзя представить, то на помощь познавателю приходит фантазия, у него разыгрывается воображение. Но оно может отвлечь человека, как уже фантазера, мечтателя, от реальности, заслонив ее выдуманным миром с надуманной историей и вымышленным сюжетом, придуманными героями. Чтобы не тешить себя иллюзией, не утешать сказкой, пытаясь наглядно увидеть невидимое, следует мысленно отстраниться от случившегося контакта с реальностью, успокоить чувства, освободиться от действия реактивного механизма восприятия и тем более от механизма компенсаторного замещения желаемой, но недостижимой реальности в чувствах фантазией, игрой воображения. В мысли является мыслящему то, что нельзя непосредственно представить, почувствовать сверхчувственное. Что это такое? Это дух, духовное, которое находится за границей чувств.
        Конечно, можно почувствовать присутствие сверхчувственное, обострив чувства, сделав чувственное чувствительным. Но таким образом, путем мистической интуиции мы окажемся на границе чувственного и сверхчувственного, в пограничной области, в серой зоне, месте неопределенности, месте так называемой "экстрасенсорики", чем занимаются маги, экстрасенсы, а не в самом сверхчувственном. В нем мы способны освоиться только с помощью мысли. Если нет мысли, то за неимением мысли, мы утешаем себя верой в невидимое и незнаемое.
        Если же есть мысль, то в дело включается интеллектуальная интуиция, то, что мы знаем не чувством, а мыслью, не можем в ней не знать. Но это надо еще доказать, чтобы разделить познанное, понятое с другими, вывести из причин следствия, продемонстрировать это знание в понятиях и изложить на словах, терминологически выразиться, показать термином, как в таком случае культурно говорят: "факт налицо" или не культурно, натурально, матерно выражаются: "х... на рыло". Ведь первоначальное значение термина есть "это самое". Кого я учил науке, лучше, сказать искусству мысли? Тех, кто сам не мог не то, что мыслить, думать и познавать. Думать, как правило, начинают те, у кого бывают проблемы с познанием, например, с памятью. Они часто забывают, не могут связать одно с другим. Думы помогают им восстановить связь времени, держать ее в своих мозгах, точнее, в мыслях. Рано или поздно они начинают обращать внимание на то, с помощью чего они держаться нити времени, находят себе место в мире.
        Так каждый из моих учеников невольно начинает знакомиться с самим собой в мыслях. Через повторение, которое является матерью, материей учения, тем что часто повторяется (что же повторяется? Само повторение!), мышление, мысль входит в привычку. Ученик начинает задумываться над самой мыслью, задается мыслью: "Что такое сама мысль"? Он рефлексирует, уже размышляет, медитирует, спрашивает себя: "Зачем мне это надо? В чем заключается смысл моего занятия, моего учения, моей мысли"?
        Для ученика мысль превращается из средства обращения, обмена информацией в сам источник не только информации, но и знания, предмет познания. Он узнает нечто важное из самой мысли. И со временем, с накоплением опыта мысли, через испытание немыслимым, перипетии, крутые повороты познания, когда кривая знания может выбросить ученика на обочину познания, в канаву незнания, где трудно и просто невозможно мыслить, у него вырабатывается возможность, собственная способность и, главное, желание, а потом и потребность, необходимость мыслить. Так ученик, наконец, научается думать, а потом мыслить, отдавая себе полный отчет в том, что он мыслит и как мыслит.
        Моя работа в качестве учителя философии в высшей школе не могла удовлетворить меня, как мыслящего человека, ибо отвлекала от мысли на бессмысленный, ладно бы философский ликбез, нет, не образованных, а буквально безграмотных студентов, формализм учебных программ по предмету, в которых нет места и грамму (смыслу) мысли.
        Поэтому философский смысл имеет не столько само преподавание философии мной в университете, сколько то, что я думаю о нем. И вот эти мысли я порой озвучиваю на занятиях со студентами, понимая при этом, что вряд ли они дойдут до них. Для современного студента они вроде китайской грамоты. Сами студенты не способны расшифровать их.
        Для этого, как минимум, следует мыслить, как я. Поэтому приходится заниматься со студентами элементарной, формальной (терминологической) логикой. Что уж говорить о диалектической (философской или понятийной, смысловой) логике, когда даже наука, которая пользуется формальной, двузначной логикой, многим "не по зубам".
        И что мне делать? Конечно, в духе нашего времени пародии пародировать самого себя на занятиях, симулировать преподавание философии, чтобы быть ему адекватным. Как правило, именно этим и занимаются преподаватели философии. Есть такая русская пословица: "С волками жить - по-волчьи выть", то есть соответствовать духу времени. Сейчас дух времени, точнее, духота безвременья - симуляция. Это вам не имитация.      
        Имитация, подражание тоже невесть что, но все же она следует за истиной. Тогда как симуляция способна только ее выворачивать на изнанку, подменять ложью, дух материей, баблом. Но даже в этом грешить против истины природы, ибо бабло - это материя, вещь не натуральная, а искусственная, техническая, точнее, символическая, означающая то, что она представляет, изображает в перевернутом виде.
        То, что следует использовать в качестве средства коммуникации становится ее целью. Благодаря этому люди обмениваются друг с другом уже не трудом и даже не вещью, но ее суррогатом. Суррогатная, цифровая материя становится "духом общения".
        В результате человек редуцируется до уровня даже не любопытного животного, но тупого робота с заданным режимом алгоритма работы по извлечению из всего разнообразия одного и того бабла, сулящего ему иллюзию того, что все можно купить и, наконец, получить полное удовольствие от обладания миром.
        Как в таких условиях продолжать делать дело мысли, творить в мысли? Разумеется, занимаясь с учениками суррогатом философии, я невольно увлекаюсь и начинаю думать не про себя, а против, вернее, напротив себя, среди учеников. Иногда я даже мыслю вслух, на слуху студентов. Но слушают ли они меня, уткнувшись в свои гаджеты и копаясь в них? Вряд ли. Но если и слушают, то непроизвольно, не слыша меня сознательно. Тем более речь не идет о том, что они разбирают то, что я говорю и понимают это.
        Иное дело, когда я нахожусь вдали от людей, или среди них, но себе на уме. Там, наедине, я могу слушать, слышать, разбирать и понимать самого себя, медитировать, предаваться своим размышлениям. Модернисты, вроде Германа Гессе, называют это "игрой в бисер", сравнивая эту игру с музыкальной, инструментальной игрой, например, на органе. Моим органом является ум, на котором я вывожу свои "фуги мысли".
        Житие есть не только у святых, но и у тех, кто не делает из быта, из инстинкта или из веры культа, ритуала, но живет не мифом, сказкой, а духом, как я мыслью.
        Со временем я понял, что общение с коллегами, чтение литературы, тех источников, из которых я черпал мысли, их развивал, находя им выражение или изложение в виде научных статей и монографий, работа со студентами вживую или в форме составления курсов лекций или бесед по философии, больше "не вставляют" меня в порядок мысли, в режим ее творения. Я стал искать свой стиль мышления, ту форму, из которой само собой могли бы отливаться мысли.
        Наконец, после многолетних опытов поиска схематизации понятий форма мысли, идея нашла меня, а не я ее, нашла, снизошла на меня. Я обрел свой стиль, как мысли, так и ее выражения в стихии, в материи языка. Я нашел слова для идеи, которая нашла меня в мысли.  В результате мне открылась terra incognita спирита в мысли. Я стал жить в мысли, жить мыслью. Это дорогого стоило. Речь идет не о материальном богатстве, но идеальном, о полноте ума и духа. Чего мне еще надо. Они даруют мне бессмертие не плоти, но Я.
        В итоге я сделался учителем не мысли, но себя, вернее, мысль была моим учителем. Теперь не других, но меня она стала учить, как следует думать, чтобы мыслить. Научившись мыслить не у так называемых "мыслителей", а у самой мысли, я принялся учить человека, самого себя, а за собой и других людей думать и мыслить. Но для этого следовало подобрать нужные для понимания слова.
        Живое и свободное движение речи является адекватным средством выражения мысли в качестве явления идеи, которое жестко фиксируется в качестве понятия, стоящем за термином в тексте. В речи мысль фигурирует в виде концепта или смысла. Если текст художественный, то за словом, имеющим значение, стоит смысл, но если он уже научный, то за буквой, термином, имеющим жесткую сигнификацию или буквальную формулировку скрывается уже понятие.
        Казалось бы, смысл и есть понятие, как сущность, явленная в слове. И есть и не есть. Смысл есть суть, а не сущность. Суть, как вид безвидного или сверхчувственного и есть мысль в слове. Эта суть становится сущностью, когда отвлекается от слова, все еще пребывая в нем, как его граница, определение, понятие, понимание на пределе.
        Дальше будет беспредел, полный отрыв сущности от явления, полный выход из языка в реальность уже не субъективную, не в душу, а в объективную, но не в объектную, материальную, но духовную, идеальную.
        Мысль живо бьется в слове, зависает и парит над ним понятием и отлетает от него, выдыхается. В тексте она остается, складируется в качестве сухого остатка, экстракта смысла в виде понятия.
        Автор вкладывает смысл в слова (он есть в них помимо значения), а читатель, если он толковый, извлекает его из них вместе со значением. Он знает толк, умеет толковать, а не только болтать языком. Вот такого толкового читателя я и ищу. Это мой потенциальный ученик. Такого рода ученик не только понимает учителя, но и сам способен стать учителем, вкладывая в общие с учителем слова уже свой смысл или толк. Он способен столковаться, согласиться с учителем. В чем? Не в том, что есть только один, учителя, смысл, но в том, что смысл есть извлекать смысл, развивать его. Как смысл изменяется и развивается? Путем образования нового, то есть, не увиденного раньше контекста. Все уже есть, но во времени оно еще не нашло, не получило или не завоевало себе место в сознании толкователя. Ведь понимание смысла не может не быть истолковывающим, как истолкование смысла понимающим, а не только понятным
        Смысл скрыт значением слова; он есть то, что лежит под, над или около, а то и удаленно от значения слова. В таком случае, что он есть относительно значения?  Он всегда есть, но что он есть? Он есть образ действия, работы со значением, метод означивания, употребления слов. Речь, конечно, идет о смысле слов, условном смысле.
        Но есть еще безусловный смысл. Некоторые горе-мыслители находят его в предмете своего внимания (интенции) и называют его интенциональным смыслом, а предмет не реальным, но тоже интенциональным, находящимся в сознании уже не говорящего субъекта (субъекта высказывания), но мыслящего. Этот смысл и есть мысль, которую сознает мыслящий и находит ей выражение в слове. Так он осознает то, что мыслит, о чем он мыслит или думает, мыслит или нет, бессмысленно болтает, или "считает ворон", разинув рот, как идиот.
        Безусловный смысл есть не в речи, а в сознании в идеальном виде, как идея в мысли. Это не сама мысль, а идея. Но идея представляется мыслящему в качестве, в виде мысли. Он "видит" не саму идею, а мысль. Он видит не ее, а ей видит мысль. Тогда он и есть мыслитель, который знает это. Мыслящий человек догадывается, но сполна не знает. Он "слышит звон, но не знает, где он". Что означает данная пословица применительно к мысли? Звенит в голове, то есть, в сознании. Это понятно. Но зачем? Догадайся. В каком ухе звенит у учителя? Это звоночек. О чем он говорит?
        О том, что ученику следует пойти незнамо, неизвестно куда и найти то, что незнамо, неизвестно "что". Вот такое задание, условие задачи. Это известие учителя, его евангелие.
        Естественно, возникает вопрос о том, знает ли сам учитель, куда он посылает, отсылает ученика? Кто его знает. Он сам знает? Условно говоря, можно, конечно, сказать, что учитель посылает ученика, нет, не на ..., не туда, куда "Макар телят не водил", а «на кудыкину гору».
        Или все же учитель Хакуин Экаку послал своего ученика Минамото-но Сэндзаки буквально " на ...", чтобы отделаться от назойливого ученика, задав ему вопрос-загадку (коан): "Известно, что такое хлопок двух ладоней, но что такое хлопок одной ладонью"? Иди решай. Такое решение и есть хождение вокруг да около, от Понтия к Пилату, неизвестно куда и зачем.
        Попробуй догадайся. Отгадка простая: задача не имеет решения, - это вопрос без ответа, как хлопок без второй ладони. В данном случае учитель повел себя, как идиот, как учитель нонсенса, абсурда.
        Доведи дело, учение до абсурда, чтобы показать ученику его место, поставить его на свое место. Место ученика не спрашивать, а отвечать. Правильно отвечая, учись правильно спрашивать, спрашивать так, определенно, понятно, чтобы иметь, знать ответ.
        Не есть ли этот абсурд образ учения как такового? Зачем учить? Разумеется, не затем, чтобы научить посылать неизвестно куда и неизвестно зачем, показать в этом пример ученику. Поступай, делай так. Но зачем? Наверное, не за тем, чтобы бездумно повторять, как догму веры вопрос "Зачем" (иначе, как же и во что верить, как не в это, в абсурд, в бессмыслицу?) за учителем невесть что. В мысли не верят, а сомневаются, чтобы не быть идиотом веры.
        Мыслящий задается абсурдным вопросом для того или за тем, чтобы поставить предел в познании, то, что, вообще, понять можно и то, что уже не понять. Если нельзя понять, то можно верить. Но мыслящий продолжает пытаться понять и превращает свое занятие смыслом, толком в бессмыслицу, бестолковщину. Именно она отрезвляет его, приводит к мысли о немыслимом, что оно тоже реально, как мыслимое.
        Не есть ли само учение, как таковое, неизвестно что? Зачем учиться, ради чего? Ради того, чтобы быть ученым, знать? Не есть ли вообще учение такая же бессмыслица, как жизнь вообще? О чем говорили умудренные не только жизнью, но и мыслью мыслители, вроде Льва Толстого.
        Учение имеет смысл, если оно конкретное, определенное, именное, это, а не то, другое, иное. Иное абстрактно, не определено. Абстрактное учение вообще бессмысленно; оно пусто. Поэтому нирвана буддистов пуста, там нет не только желаний, но и того, кто не только желает, но и не желает, не имеет Я.
        Да, жизнь, вообще, бессмысленна. Но пределом абсурда реальности является нирвана, пустота. Реальность имеет смысл, если есть кто, Я. И оно должно быть не абстрактным, отвлеченным от того, кто есть, но конкретным Я, например, человека, который не просто есть и переживает, чувствует свое есть, экзистенцию, существование, но и знает себя. Он есть в себе для себя. Но есть мир как основа его отношения к самому в себе и в нем, в сознании, и вне его, вовне. Есть еще и другой мир. Но в виде чего он участвует в бытии иного мира? В образе мысли, замысла. Как он надумает, так и будет в ином мире. Что можно еще сказать?
        Если мыслимое можно передать словами в разговоре, - так учитель дарит ученику смысл, суть учения, обращаясь к нему с речью, - то немыслимое он хранит в молчании, будучи не в силах подобрать слова. Молчание говорит само за себя о немыслимом, которое может стать предметом уже не размышления, а бездумного созерцания.
        В противном случае оно проговорится в бестолковой болтовне, которая не красит ни учителя, ни ученика. Такая бессмысленная болтовня вытесняет осмысленную речь из общения учителя с учеником, камня на камне не оставляя ничего от учения. Чему в таком случае может научить болтун на месте учителя, каким зачастую бывает софист, интеллигент не по сущности, а по имени?
Естественно, симулированию обучения ученика. В результате ученик научится не быть знающим, а казаться таковым. Таких знатоков, ложных друзей знания, ныне "пруд пруди", полным полно. Мыслящих же не просто мало, но исключительно мало. Они, как исключение, подтверждают правило бессмысленности жизни, ограничивают ее кругом страдания, из которого нельзя извлечь никакого смысла.
        Такая жизнь не имеет никакого оправдания, кроме того, чтобы пройти мимо нее. Ни она, ни те, кто так бессмысленно живет, не стоят внимания учителя, ибо таких учить сродни метанию бисера перед кем, известно тем, кто способен понять смысл евангельского выражения. Его не могут понять те, кто обезумел, в ком сидят бесы. Можно ли изгнать их из душ, потерявших смысл в жизни? Трудно, но можно, при условии, что он был в ней. Многие заблудшие души хранили его в себе, будучи не в состоянии осознать его сами, освоить его для себя, стать разумными. Известно толковым людям, что сон разума рождает бесов, чудовищ соблазна.
        Но как разбудить тех, кто уснул и видит сон, живет во сне? Ведь жалко убогих, которые достойны только веры. Но как они ведут себя с разумными? Хитро и нагло, выражая свою, сообразную бессмысленной животной жизни суть в следующей фразе: "Ты, такой умный, почему такой бедный"?  О чем с такими прагматиками говорить? Разумеется, бесполезно говорить о мышлении, которое те понимают по-своему, в качестве обмана. Они не способны понять того, что обманывают прежде всего себя. Ведь им, как симулянтам мысли, кажется, что они обманывают других, более доверчивых, чем они, чтобы те не обманули их. Но имей в виду, обманщик, они могут извлечь урок из твоего обмана и в следующий раз обмануть уже тебя. Так что не обманывайся на свой счет. Не лучше ли никакого не обманывать? Но в таком случае, как жить не за свой, а за чужой счет?      
        Учителю выбирать: пройти мимо заблудших, не могущих стать учениками в поисках уединенного места для размышления или уподобиться интеллигенту-болтуну и ради корысти сделать вид учителя массы учеников с целью стать популярным и нажиться на них, разжиться на их невежестве.
        Невозможно жить среди людей, не прикидываясь им подобным. Поэтому трудно уединяться в массе людей. Вся сила, нужная для мысли, может уйти на симулирование того, что ты такой же, как и они. К тому же есть ли время для уединения, кроме ночи, которая предназначена не для работы мысли, а для преодоления усталости от работы. Для того, чтобы одновременно жить среди людей и размышлять необходимы деньги в качестве средства существования. Но где их взять, как не у тех же людей. Или они должны их подарить тебе по завещанию. Ради чего? Чего ради? Ради того, чтобы ты не преумножил их, но, напротив, растратил?
        Кто добровольно подарит тебе деньги для растраты, если они являются смыслом жизни большинства из тех, кто может сделать такой щедрый подарок? Никто. И не дождешься. Так зачем напрасно тратить время на людей? Только за тем, что очень кушать хочется. Но сытое брюхо к учению глухо. Для того, чтобы учиться, нужно иметь голодное брюхо. Без мучения нет и учения. Но кто в наше время виртуальных удовольствий, цифровых утех хочет мучиться, учиться? Опять никто.
        Остается одно: симулировать обучение, если не хочешь жить впроголодь в уединении мысли. Ну, куда ты денешься от цифрового безумия, умный учитель, будучи среди цифровых копий людей?! Не стал ли ты уже одним из них, сделав свой посильный вклад во всеобщее безумие? Если не стал, отойди в сторону и ее мешай другим сходить с ума. Это их путь. Он уже предопределен до их рождения. Станешь поперек, они перешагнут через тебя, совершат транцензус, скачок и пойдут дальше. Ведь ты сам стал виртуальным. Они и не заметят тебя, твоих усилий привлечь к себе внимание, к тому смыслу, ради которого ты сам учился и старался учить других.
        Твое время ушло. Ты сделал все, что мог? Что ты мог и смог? Научить себя жить по уму, осмысленно. Мир обезумел. Это не твой мир. Да, и ты никогда не был его обитателем. Ведь ты есть не от мира сего. Иди и ищи свой иной мир, свою Шамбалу. Ты уже в ней своими мыслями. Тебе этого мало? Может быть, этого больше, чем надо для того, чтобы быть в ней. Попытайся в них увидеть не только их, но и ее саму. Вот и все, что тебе осталось сделать.

Эпилог
        Наиболее ценным для меня из моего бытия является бытие (где?) в мысли. Мне не важно, кто я по происхождению, человек или еще кто, мужчина или женщина, семьянин или одинокий, молодой или старый, умный или глупый, живой или мертвый. Да, я появился на свет и по сию пору нахожусь на свету и в цвете. Но это нужно мне только для того, чтобы думать, что я мыслю. Я делаю акцент не на мысли, а на думе. Для чего? Чтобы не тщеславиться и не заноситься. Конечно, мне а не кому другому судить, думаю я или мыслю. Да, я мыслю. Но для себя полагаю мысль следствием размышления, как раздумья. Для меня важен не результат, а процесс, точнее, состояние мысли в качестве думы. Где и когда я думаю, есть только условие существование, но не оно само. Поэтому мне не важно, где это происходит, - в столице или в провинции, в какой стране, на Земле или еще где-то в мире. И в мире ли? И в каком часу, на какой минуте, дне, в каком году, веке, тысячелетии, миллионолетии или того длиннее. Это все не важно. Не важно даже то, есть ли еще тот, кто не так же думает, а думает ли вообще.
        Мне все равно. Зачем мне это нужно, существу не от мира сего? Вот почему не важно, жив я или мертв. Какая разница? Неужели мертвые не думают? Живые люди или люди, когда они были еще живы, говорили и говорят (говорят ли уже и остались ли?), что думают живые. Не уверен. Мертвые тоже есть. Если они есть, то чем заняты? Дыханием, пропитанием? Конечно, нет. Но они могут думать, что дышат и кушают. Так и я могу думать, что живи думаю о жизни. Между тем, может быть, я давно мертв и только и делаю, что думаю. О чем? О том, что значит быть учителем, которым я считался людьми несколько десятков лет.