Покаяние. Роман, Глава 13

XIII

Все дни были похожи друг на друга, как близнецы, даже люди, с кем приходилось общаться были процентов на 70-80 одни и те же, за исключением приезжих наёмных рабочих, они наполовину менялись. Наёмным рабочим доводилась норма, собрать десять вёдер в совхозный «котёл» и тогда два ведра черешни можно было нарвать себе. Кто не рвал вишни или черешни, тот не представляет, что значит нарвать и аккуратно, чтобы ягоды были целенькие и с хвостиками, десять вёдер. Тут одно пока нарвёшь, в глазах рябит. Кирилл вспомнил, когда после пятого класса решил заработать себе на карманные расходы в колхозном саду. Норма была, кажется, пять вёдер. Скрипя зубами, до помутнения в глазах, что и ночью снились эти вишни, он выполнил эту норму, но больше на эту работу не пошёл. И сейчас, смотря, как дети, подростки совместно с мамами стараются на этой, казалось, приятной и не тяжёлой работы, если не считать перетаскивания ведра, но очень утомительной манипуляцией пальцев с постоянно поднятыми вверх руками и запрокинутой, до головокружения, головой.
Часов в семь приезжала бригадир с помощником и привозила тару. Как правило, приезжал и работник с молотком и гвоздями, который на месте чинил ящики. Бригадир расставляла людей на рядки, и работа закипала. «Бугор» садовой охраны «обхаживал» бригадира садовой бригады. Логично, бесспорно логично. Мыкола создавал видимость того, что без него ни одна черешня в ведёрко не упадёт, слишком важным он был с солидной «трудовой мозолью». Он развлекал бригадное начальство тем, что мог часами рассказывать анекдоты и тех это устраивало.
Митька, хоть и был ровно наполовину моложе Кирилла, который от его отца отстал по возрасту всего на два года, называл его, как ровню, по имени. Молодёжь, новое поколение, не знающее уважения. А может быть так было принято у него в шахтёрской семье, общаться на равных. Но Кира это не смущало. Когда перейдёт совсем грань приличия, тогда поставит молодого на место. На самом деле же, уже почти двадцать лет, его только по имени отчеству и величали, на работе, конечно. Митька, хоть и был ленивым, но всё же, если не просить, а построже, близко к приказному тону дать задание, то исполнял. Видимо, ещё армию не забыл.
В этот вечер, как и положено в армии или на флоте, отбой даётся для дедов и годков и наступает время «шуршания» салаг, «духов» или «карасей». Но, что касаемо Митьки, так-то понятно, а Кирилл поболее тех, кто постарше оттарабанил в своё время. Но за одно он «бугра» от души уважал, что во время службы прошёл «горячую точку». Где? Кирилл сам удивился, когда узнал, в Египте. И даже имел награду, которую вручал руководитель дружественной в то время для СССР страны, Анвар Садат, как участнику «Арабо-израильская война 1973 года», в составе контингента советский войск, оказывающих помощь Египту в так называемой ещё иначе «Войне Судного дня». Хоть он и ничего особенного не рассказывал о тех событиях, но то, что награда есть, подтверждал его кум, Мыкола.
Вечер был тихий и до «блок-поста» охраны, расположенном не вдалеке от одного из углов квартала сада, а буквально чуть ниже в лесополосе уже слышались оживлённые голоса тех, кто приехал ночной электричкой из Харцызска и остановились на ночлег на поляне, где обычно всегда останавливались, тут были примитивные «удобства» на земле вокруг выдолбленной в земле неглубокой ямы, где потенциальные работники завтрашнего дня уже успели развести костёр.
Кирилл условным знаком прислонённого вертикально к губам указательного пальца, показал Мите – «тихо» и, остановившись на расстоянии, где их не было ещё видно, но то, о чём говорят остановившиеся на ночлег, пришедшие с ближайшего полустанка граждане, слышно было хорошо. Разговоры были непринуждённые и ни о чём, что могло бы насторожить «ночной патруль». А насторожить могло бы то, что среди прибывших созревал план «ночной вылазки» в сад. Конечно, рвать черешню на ощупь – занятие так себе, но, при условии, что на небо выплывала практически полная луна, было вполне реально.
Дёрнув за рукав, застывшего, как охотничий пёс, почуявший дичь, Митьку и обойдя его, Кирилл, продвинулся вперёд и вышел в центр круга отдыхающих.
– Доброй ночи, грамадяне!
– Здравствуйте!
– Доброй ночи!
Развалившиеся на своих баулах и ковриках люди, настороженно и изучающе изучали пришедших. Высокий Митька подошёл почти вплотную к Кириллу и остановился за спиной и на полкорпуса справа от «старшего» дозора.
– Давайте знакомиться. Не пугайтесь, если есть те, кто впервые у нас в гостях, мы не бандиты, а скорее наоборот, охрана. Ну не телохранители, конечно, а охрана объекта, на который вы, уважаемые, имеете виды… в хорошем смысле, надеюсь, – Кирилл говорил спокойно и дружелюбно.
Люди, в основном молодые, тихо зароптали, зашушукались. Одна из них, девушка невысокого роста, в спортивном костюме, резко поднялась. И потому, что она стояла напротив и разделял её от Кирилла и Митьки костёр, её симпатичное и сияющее улыбкой лицо можно было хорошо рассмотреть.
Она пристально смотрела на Кирилла, глаза её отражали пламя костра и от того всё происходящее было покрыто не только ночной темнотой но и какой-то таинственной, завораживающей, колдовской неизвестность и притягательностью желания познать, что будет дальше. Она улыбалась и молчала, а по коже Кирилла, в этот момент не видящий никого, кроме этой девушки, неотрывно смотрящей ему в глаза, как смотрят гипнотизёры, пробежал холодок.
– Начальник, может чайка?! Присаживайтесь, гостем будете. И ваш товарищ тоже. Будете? – И не дождавшись ответа, нагнулась и достала из сумки термос.
– Спасибо, красавица, – как-то так, как обычно общаются цыганки, зазывающие девушек погадать им на счастье или жениха, предсказать судьбу, – мы и сами можем пригласить на чай, приготовленный на костре, с дымком…
– Ну дымка тут и у нас хватает, – продолжала диалог девушка, и обратилась уже к сидящей рядом женщине постарше, лет 35-40, – тётя, нас на чай пригласили с дымком. Там, небось и присесть можно поудобнее, да?
– Можно, конечно.
– А мы согласны, – глянув на тётю, спросила, – да? – и не дожидаясь ответа, сама подтвердила, – да! Мы согласны.
– Договорились. Только пять минут дайте мне, проведу инструктаж остальным, что завтра нужно и когда, куда подходить, и пойдём.
– Мы знаем, – ответила женщина из круга, – уже не первый раз, утром будем на месте заранее.
– Ну и хорошо. А вы следуйте за нами, коли лешего не боитесь.
– Пусть он нас бояться, – ответила всё та же девушка, идущая впереди своей тёти.
Из-за того, что шли в сравнительной темноте, и чтобы не выколоть ветками лесополосы, свисающих над тропой, Кирилл вёл за собой напарника и ночных гостей, предупреждая о возможной опасности. Впереди показался тлеющий огонёк костра, а когда подошли ближе, то послышался богатырский, не иначе, храп. Породистая овчарка, рыжего цвета, которую бригадир Василий взял у своей сестры и привёз сюда из г. Запорожье, по кличке Берта, будучи вымуштрованной, но пендитной дамой, подала голос на группу приближавшихся людей. Лайка Вега, увидев впереди всех идущего хозяина, заскулила и завиляла хвостом. У четвероногих дам с самого начала как-то не сложилось, они могли кидаться даже друг на друга и никакое «фу-у-у» не помогало, нужно было растаскивать или разборонить с применением подсобных средств. Берту держали больше на привязи, а Вегу Кирилл часто брал в обходы без поводка, только в ошейнике и тот был, как знак того, что она не бродячая. Она охотно прыгала в коляску «Днепра», садилась на сиденье и с гордо поднятой вверх красивой мордочкой, всем показывала свой статус баронессы. Наёмные работники часто подкармливали её, делясь «тормозками», а детям и подросткам она позволяла себя гладить. Но, если случалось, что хозяин начинал объяснять проникшим и пытающимся проникнуть на территорию охраняемого объекта нарушителям и любителям полакомиться «на халяву», она становилась в позу готовности рядом с хозяином, её дружелюбный взгляд как-то преображался на готовность броситься на обидчика хозяина, если потребуется, а в глотке клокотал, как при полоскании горла водой, приглушённый до поры, до времени рык.
Храп резко прервался и по ступеням из вагончика скатился, зевая и продирая глаза Мыкола с возгласом:
– Шо, злодіив зловити змогли?!
– Та, ни! – поддерживая мову крёстного, ответил Митька, – гостей ведём.
– Гости, це добро! А бэ ще с горилкой…
– Шо ты, дядько, мы ни пьем, мы дивчата гарни, – вклинилась в разговор, выходя из тени, из-за спин Кирилла и Митьки бойкая девушка.
– Вот так диво! – расширив глаза, произнёс Мыкола.
– Хватит гостей у порога держать, – вмешался Кирилл, и указав на расставленные вокруг лёгкого складного столика чурки и тарные ящики, служащие креслами, – устраивайтесь поудобнее. Мы сейчас организуем.
– Шо организуем? У нас же нема нічого…
– Чай есть! – спускаясь из вагончика и неся в одной руке пачку чая, а в другой банку с сахаром, Кирюха, с улыбкой опроверг крайнюю степень нищеты хозяев этого экзотического, а рядом с костром ещё и таинственного места обитания четырёх неандертальцев, но не с набедренными повязками и не с перьями, а иногда с пухом в голове от подушек.
Сам же Кирилл выглядел при этом, хоть и не самый старый, скорее всего – с самым древне-экзотическим обликом, так как его лик украшала более чем недельной давности борода. И, если со стороны посмотреть на действо, происходящее у костра, то можно вспомнить фильм «Три плюс два». Но эта схожесть была чисто условна, не хватало бороды у Мыколы или у Митьки. Но Митька был молод и его и так худое, продолговатое, вытянутое лицо, особенно, когда открывал рот от удивления, с бородой только бы его портило, не говоря, что старило совсем молодого человека. А Мыкола сам признавался в том, что «бреется полотенцем». Лицо его лоснилось и только при внимательном осмотре, можно было заметить на коже два ели заметных симметрично расположенных на обеих пухлых ланитах кустики волосяной растительности, тщательно сбритые «под корень». А «бугор», который мог бы нарушить математическую составляющую житейской ситуации «три плюс два», пока не показал свой лик из вагончика. Возможно и не спал, а прислушивался к словам, чтобы понять, а не «бунт ли на корабле», а не хотят ли его подчинённые в чём-то его обойти…
Кирилла сначала подкалывали из-за бороды, но он был твёрд в своём желании обзавестись на весь сезон бородой. И это была его не первая попытка. А первая и последующие, которые традиционно повторялись через год, летом, состоялись ещё в годы молодости, когда он трудовым десантом участвовал в уборке урожая и вот в таком виде, правда лет на шестнадцать был моложе и не женат, Кирилл познакомился с той, которая впоследствии стала ему женой. Видимо, борода вовсе не отпугивала девушек, в ней было даже что-то необычное, редкое в те годы и привлекательное, одновременно.
Закопченный огнём костра чайник стоял неподалеку от костра. Кирилл вылил его содержимое, налил из флажки в него воды, сполоснул и вылил в сторону от костра. Залил полный воды и подвесил на крюк над костром. Подбросив немного заготовленных дров и костёр ожил, освещая всех своим таинственным и завораживающим огнём, как и те глаза девушки, что следили за Кириллом, вызывая в нём учащённое биение сердца и заряжая все конечности, начиная с кончиков волос зарядом, противоположным тому, что он ощущал в импульсе взгляда, обращённого в его сторону. Он понимал, что подобные чувства его ранее уже одолевали, но в такой обстановке, с неотразимым блеском улыбки и глаз, пожалуй, были впервые.
– Ну расскажите что-нибудь о себе, какими судьбами к нам? – Видя, что все смотрят друг на друга с непонятной опаской или стеснением и это молчание нужно было прервать.
– А чего говорить. Приехали мы электричкой по объявлению в нашей районной газете, что мол так и так, совхоз такой-то набирает временных рабочих на уборку урожая черешни. И указано было, как доехать. А в электричке уже, попутчики объяснили подробнее. Вот так мы и попали к вам, с корабля на бал. Я – Катюша, моя тётя Люда. Хотим черешни на варенье заготовить. Из чёрной черешни, Бычье сердце, кажется, варенье, что пальчики оближешь.
– Ну, а мы тут все присутствующие, кроме «бугра» Василия, он отдыхает, охрана сада. Все, кроме меня, я почти местный, ваши земляки, из соседней области «незалежней». Меня Кириллом кличут, а за остальных не буду говорить, вдруг – «ни-зя».
– Дмитрий.
– Николай Павлович, – впервые в разговоре чисто на русском представился Мыкола, – для вас можно Коля.
По лицу добряка расплылась миловидная, если так можно сказать о человеке с головой без шеи с весом абсолютной весовой категории в сумо. Он, судя по внешним параметрам должен был говорить басом, а тут как раз и не стыковка – у него был на редкость бархатный лирический баритон. Возможно, это было от того, что по натуре он-то был добряком больше всего и во всём учение «пофигизм», как однажды охарактеризовал его отношение ко всему, что происходит вокруг Мыколы Кирилл. На это Мельнику тот ответил с улыбкой: «Знаешь, так проще жить, голова не болит. Хочешь? Вступай в мою партию пофигистов. Приму без рекомендаций и кандидатского стажа». И после этого, когда к нему обращались не по имени и, как раньше, бывало, по отчеству, Павловичем, а просто – «пофигист», он не обижался.
– Девчонки, – по-свойски, раз уже познакомились, и обе гости было моложе всех, кроме Митьки, обратился к гостьям Кирилл, – у нас китайский сервис буквально пару дней как, мышка хвостиком задела и все чашки в хлам. А потому, если не против, то будем пить из того, что имеется.
– Спиртом обработано, – внёс свою лепту в разговор Николай.
– Ну и гарно, – впервые заговорила Людмила.
– Тю! А мы думали, шо вы глухоними! – Снова проявил своё красноречие Николай Павлович.
– А батю будем звать, чи хай поспит? – забеспокоился Митька, до этого не сводивший глаз с молодой гостьи.
Та, чувствовала на себе не один пристальный взгляд и решила разрядить обстановку анекдотом:
– Это на тему «говорящая». Едет бабушка в городском трамвая. Смотрит, а рядом с ней стоит высокий негр, да ещё и в чёрных очках и держится за поручни.
«Дивіться, громадяни, Мавпа із зоопарку втекла!»
И бабуля отодвигается подальше от стоявшего рядом иностранца, но стенка и стекло не давало ей это сделать, а потому она замерла и просто, обомлев, наблюдала за крупной гориллой, одетой в одежды, чтобы, как преступнику легче было затесаться среди толпы.
Негр, чувствуя на себя пристальный взгляд, повернулся к бабульке и почти на чистой мове, хоть и с акцентом произнёс: «Чого ти вилупилася, Стара? Чого ти мужика доброго, як я не бачили, чи що? Так Ти для мене стара».
Все в трамвае, кто слышал, закатились смехом, а бабка, тыкая пальцем и заикаясь от испугу ответила: «Гляньте, а мавпа ще й говорить…»
Катюха рассказывала эмоционально жестикулируя, с мимикой, как артист на сцене и это возымело эффект в виде смеха естественно и пробуждения бригадира Васи, который хмуро и недоверчиво оглядев в первую очередь гостей, недовольно буркнул:
– Объект вверенный нужно охранять, обход делать, а они тут устроили чёрте шо…
– Начальник не ругайся. Хлопцы по доброте душевной пригласили к костру погреться и чаем угостили. Мы вот погреемся и пойдём в свой табор, – отозвалась Катя.
– Ты, шо, цыганка?! – Пристально разглядывая с спросонья девушку, удивлённо спросил Василий.
– Та, не! Отец украинец, мама русская.
– Значит так, никакого табора. Если не хотите до вечера куковать тут до электрички, как расцветёт, сделаете нам положенную норму и успеете на утреннюю. Уедете затаренные раньше. И у нас норме меньше, чем на гурт.  Но нужно успеть, пока начальство не приедет или и нам нагоняй будэ и вам. – По голосу было понятно, что Василий говорил серьёзно.
Тем более, что до этого уже вошло в практику привлекать для работы наёмных, но не в «копилку» совхоза, а в копилку сторожей, так как им за время сезона ни зарплаты, ни аванса не платили и питания предусмотрено не было. Иначе говоря, жили на самофинансировании, а ещё проще говоря, нужно было самим крутиться, чтобы выжить в этих спартанских условиях круглосуточного выполнения должностных инструкций и внегласно дозволенных и в меру позволительных их нарушений.
Гостьи переглянулись, и младшая вновь проявила инициативность в ответе, бес слов согласовав с тётей, стоит ли соглашаться с неожиданным предложением:
– А мы, в принципе, согласны. Вы же нас свет включите или как?
Все закатились хохотом, а Павлович отразил юмор своим юмором:
– Конечно, только подъём солнца придётся осуществлять вручную. Мы вчетвером пробовали, немного бы ещё и получилось. Поможете?
– А, як же! Шо крутить, шо мутить, есть пятак – прокутить! Мы согласны, – не сдавалась Катя.
Только сейчас на лице полностью проснувшегося Василия расплылась улыбка и он, подсаживаясь на приставленный к столу тарный ящик, который недовольно захрустел и, откуда-то из-под стола достав свои чашку, попросил Мыколу, который был ближе всего к стоящему на столе чайнику:
– Плясни, малехо.
С минуту-другую пили чай молча, а потом молчанье прервал тот же «бугор», наблюдая за сыном, который глаз не сводил с молодой гостьи, как и Кирюха, а ридный кум уже подсовывался с боку к Людмиле, прищурясь, толи от дыма костра, толи для выразительности, дал наряд:
– Кум, познакомился?
– А чё? Я ни чё! – расширив глаза, отчего они стали круглыми, как у совы, – ну, да, как бы так.
– Кум, ты помнишь, до какого ряда днём собрали. Зайдёте в соседний, вам хватит и низовой черешни. На деревья не лезьте, шоб руки, ноги, голова…, ну понятно. Так вот ты с …, прошу прощения, мы ж не познакомились. Я тут как бы старший, зовут Василием, а вас…  Так вот, Мыкола с Людой на один ряд, а Кирилл с девушкой, как?.. Да, с Катей на соседний и не бегать, ветки не ломать и шеи тоже. Бо завтра начальство с меня ж и спросит.
– А, я? – поднявшись, как по тревоге и с недовольной гримасой спросил у отца Митька.
– А ты, давай, спать. Завтра рано пойдешь з другого краю братву встречать с поезда, – видя недовольную мину на лице сына, – ты шо, хочешь, шоб домой отправил? Это можно, прям завтра.
– Ладно-о-о! – ленивой походкой и оглядываясь на оставшихся, и на молодайку, в надежде, что та оглянется, но не дождавшись, взобрался в вагончик.

Пухлая луна поднялась прилично и стремилась к своему зениту. Ночь была тихая и по-июльски тёплая. Кирилл отвёл свою подопечную метров на 15-20 вперёд по ряду, чтобы не «тереться» о бок Мыколы с Людмилой и не слушать его безостановочной трескотни с максимальной громкостью. Что другое, а это у него было не отнять.
У Кирилла было такое ощущение, что он, возможно, впервые за два десятка с гаком лет, в течение которых он был красноречив в любой кампании, а в женской тем более, сейчас боялся, боялся спугнуть, как дичь на охоте, вспугнуть то, что сейчас происходит и открыв резко глаза, понять, что это сон.
– Кирюша, чего ты молчишь? Командуй, ты же здесь хозяин и лучше знаешь, что и как. Я ночами ни разу, даже яблоки не воровала, – Катюша разорвала тишину, от которой, ушедший в мысли Кирилл, слегка вздрогнул.
– Да, извини! Задумался.
– Обо мне думал? – приблизившись вплотную так, что её упругая грудь прикоснулась к его, но пониже солнечного сплетения и, подняв голову вверх, пристально заглянула в глаза Кирилла.
Глаза искрились отражением лунного света и той улыбкой, которой могут улыбаться только глаза. Не отрывая взгляда, она поднесла сорванную черешню к губам и не укусила, а удерживая только губами, поднимаясь на пальчиках, чтоб дотянуться до его губ, прошептала:
– Будешь?! Бери-и!
Кирилл чуть наклонился и ощутил и сок черешни, которую девушки продегустировала ранее, девичий запах, легкий запах косметики, запах волос, запах тела и видел эту неотразимую улыбку с лёгкой издёвкой над мужчиной в два раза старше её и от всего этого вскружилась голова и заколотилось сердце так, что не ощутить этого, при плотном контакте было невозможно.
– Бери, я не жадная. Это так вкусно, попробуй…
Её голос был ангельско-бархатный, с лёгкой картавинкой, притягательный как магнит, а взгляд подобен заворожительному гипнотическому неподвижному состоянию змеи, когда жертва не в состоянии или нет у неё никакого желания убегать, а потому та становится лёгкой добычей, при стремительном броске красивого, но опасного представителя семейства пресмыкающихся. Конечно, ни о чём таком Кирилл сейчас не думал, он находился в состоянии душевного полёта и для того, чтобы его приземлить, нужно было сделать что-то резкое, что могло даже привести к испугу и выходу из прострации. Но это не происходило. Он сначала медленно приближался к запретному плоду, не думая ни о том, что это, возможно, лукавый его искушает или сам диавол сидит в этой красивой молодой девушке, он не думал ни о чём другом, как о нестерпимом желание сделать… И он сделал то, на что совсем недолго не решался. Крепко и резко обняв Катю, и сам со стороны сейчас был больше похож на вампира, который впился в, покорно принёсшей себя в жертву, в девушку.
Спелая черешня лопнула между пылкими устами, остужая их приятным, сладким сиропом. Голова закружилась, по жилам пробежался тройкой строптивых лошадей адреналин, наполняя организм ощущением эйфории, невесомости и ощущения лёгкости, не только душевного, но и, казалось, что и телесного полёта. Где-то рядом гомонили Мыкола с Людмилой, хоть Людмилу почти не было слышно. В траве стрекотали кузнечики. Низко над головами пролетела летучая мышь, понимая, что этих двоих нужно сейчас защитить от укусов маленьких кровососов, которые могли бы испортить этот их первый и такой сладостный поцелуй.
Когда, задыхаясь, пара полуночником оторвалась на время от занятия, требующего передыха и контроля над партнёром, дабы узнать, а ему это приятно или как. Хотя по близкому контакту это было без слов понятно. Они долго смотрели друг другу в глаза, в которых отражалась, расплывшаяся в улыбке луна и даже ярких звёзд всего небосвода. Голова приятно кружилась, и они стояли молча и неподвижно.
– Ты мне так и не ответил, думаешь я забыла? – тихо, но с ударением на последнее слово прошептала Катюша.
– А. что мне о тебе думать, ты ведь рядом. Хотя, нет, конечно, думал, когда впервые увидел, когда сидели у костра и сейчас, когда ты рядом.
– О чём? Распутная девка, да? Бросилась на мужика и хочет его охомутать?
– Да, нет!
– Так всё-таки да или всё-таки нет?
– Всё-таки, нет! – улыбаясь ответил Кирилл, – не так я думал. То, что ты меня привлекла собой и я смотрел неотрывно – это понятно, красивая девушка и вдруг тут, в нашей глуши, как в джунглях.
– Ну, да. А ты, стало быть, Тарзан?!
– Ну, получается так.
– Слушай, ты можешь сказать этому парнишке, Митька его зовут, да, чтоб он глаза на меня так не пялил, иначе я их могу и выцарапать.
– А чего так? Молодой парень, наверное, ровесник тебе. Как-то мы сразу перешли на ты. Это не моих привычках.
– А, чего так, – поинтересовалась девушка, – положение в обществе обязывает?
– Почти что, должность педагога.
– Простите, товарищ… Ещё раз простите великодушно, господин учитель, за бесцеремонность! – произнесла Катя иронично, но с улыбкой и без желания обидеть.
– Да, ладно Вам, госпожа Незнакомка. Я же о Вас почти ничего не знаю, как могу судить. А вы, ты, то есть уже хоть что-то обо мне.
– Да, почти исчерпывающая информация. Педагог и этим всё сказано. Одно могу сказать точно, что не зануда, так?
– Признать это, значить нахваливаться. Давай забудем. Мы будем норму «бугра» выполнять или как? – улыбаясь и всё так же не выпуская из объятий, спросил донжуан.
– Или как! Да и ты меня же не отпускаешь.
– А тебе не нравится?!
– Держи меня, хоть целую вечность. Мне нравятся сильные руки уверенного в себе мужчины. Или ты в себе не уверен?
– Допрос? Может отложим его на потом?
– Согласно, иначе разругаемся, так ничего друг о друге и не узнав. А может быть это судьба была, а мы её по оплошности упустили бы.
– Всё может быть, ¬– повернувшись назад, Кирилл заметил, что им «наступают на хвост», дружно работающие на две пары рук те, кто мог стать нежелательным свидетелем их такой приватной беседы и не только, – давай перейдём вперёд на несколько деревьев, чтобы нас, как минимум не зашиб добряк Павлович.
– Давай, – согласилась Катрин и вместо того, чтобы отпустить свои объятья, прижала, насколько могла к себе Кира, потянулась вверх и впилась в приготовленные для поцелуя его губы.
И неизвестно, сколько они так простояли минут, часов или суток, только Мыкола, подошедший к ним на такое расстояние, что мог уже заметить неподвижность двух человеческих тел, стоявших в междурядье, как одно целое и, дав ещё несколько секунд для убедительности, окончательно поняв, что не вариант ждать, а потому, сделав прочистку горла однозвучным – «Кхе-кхе-е!», скорее всего, чтобы не испугать до полусмерти. Но похоже это был не тот случай и тогда он уже рявкнул:
– Значится так! Мы тут это, уже второе ведро добираем, а вы, что? А? На курорте, что ли?!
Произошло лёгкое шевеление, и Кирилл сделал ленивую отмашку, что означало – «отвали», если Павлович успел её разглядеть. Подходить ближе Мыкола не стал, а переключился на свою подопечную Людмилу:
– Ты вот глянь на свою племянницу, глянь-глянь. Она за цим сюды приїхавши, вот це…, – вздохнув, не увидев реакции «застывшего памятника», сделав отмашку, – ох и молодёжь!
Оторвавшись всё же от более приятного занятия, чем сбор ягодок, парочка неотрывно смотрела друг на друга и о чём-то оба раздумывали. А потом первый заговорил Кирилл:
– Катюша, прости! Я не знаю, как это объяснить… ну не смог сдержаться.
– Да, что ты говоришь? – усмехнулась девушка, – прям случайно получилось, не хотел, да?
– Хотел, но нужно было же сдержаться…
– Зачем сдерживать прекрасный порыв, если я правильно поняла, что он прекрасный, душевный, а не желание маньяка, прости, Господи!
Оба засмеялись этим словам, но что-то натянутое появилось и его нужно было или попустить или одним махом порвать. И потом, успокоившись, снова стали смотреть друг другу в глаза, пытаясь разгадать, где есть ложь, если она вообще есть или всё, как на духу.
– Я должен тебе признаться…
– Что ты женат?! Так это не трудно, судя по тому, что уже не пацан и ещё потому, что такие вот смазливые на дороге не валяются, – Катя улыбалась по-доброму, с лёгким юмором.
– И об этом тоже, и о том, что ты мне в дочки годишься. Так же? Хоть и неудобно спрашивать возраст молодой девушки, но это факт.
– Знаешь, Малыш, а я бы согласилась родиться хотя бы лет на десять-пятнадцать раньше, чтоб не смущать тебя своей молодостью, но это невозможно. Мне 21 год исполнилось в феврале, и я замужем… пока ещё замужем… развожусь. Этого обо мне достаточно? Или паспорт показать? Сейчас же через пункт пропуска, через таможню. без этого не проедешь.
– Да, нет, я не просил рассказывать, мне казалось, что и того меньше. Но слава, Богу, что совершеннолетняя.
– А чё, тюрьмы боишься, плохое задумал? – прищурив глаза и повернув голову набок, заглянула Кириллу в глаза, как будто из-за угла и снизу вверх.
– Упаси, Боже! Ни в жизнь, никогда и никому!
– Ну, тогда расслабься и получай удовольствие. Так же говорят? А то, что ты женат, у тебя на лбу написано. Да здесь все женаты, коме Митьки. Слышь, Малыш, ты скажи ему, если он на меня так будет смотреть, то я ему эти зенки выколупаю.
– Может парень влюбился в тебя, ему, если я не ошибаюсь тоже где-то так, как и тебе, он весной с армии пришёл.
– Нет, его глаза выдают дурные мысли. Я в этом понимаю, поверь и не и думай, что молодая и жизни не видела. Достаточно уже насмотрелась и дерьмо видно сразу, оно ж не тонет, на верху…
– Не знаю, будет ли тактично это делать мне, человеку женатому. А я на 20 лет от тебя старше и у меня двое детей, хоть и не таких взрослых, как ты, хоть и могли таковыми быть, но подростки уже.
– Девочка и мальчик?! Хотела бы увидеть, хоть издалека…
– Зачем это тебе?
– Затронула сама… Не хотела говорить. У меня был ребёнок, мальчик… был… родился в прошлом месяце… и не стало, он мёртвым родился.
Кирилл прижал хныкающую девушку к себе и не знал, как и чем успокоить. Может быть вообще тут слова неуместны.
– Прости! Не дай, Бог, кому-то испытать такое.
– Это он, Сашка мой виноват. Как нажрётся, мент поганый, так и лупит, а когда падала и носаком ботинок не чурался поддать… Это он убил сыночка…
Кирилл не мог верить такому и не верить девушке тоже не мог. Это, бесспорно, трагедия. А, если ещё и вот при таких обстоятельствах, то… Что говорить и как успокоить девушку он не знал, просто обнимал и легонько гладил волнистые тёмно-каштановые волосы. Потом Катя глубоко вдохнула, задержала дыхание на время, резко выдохнула и произнесла:
– Всё! Больше не буду. Я развожусь с этим садистом. Даже по-хорошему может не получиться, его мама судья районная. Да мне от него ничего не нужно. Мы и года не прожили, а, если бы и захотела, то не получила бы, там все схвачено.
– Да, уж. Жить не жила, а уже такая трагедия и травма душевная, – Кирилл пытался успокоить девушку, но слова не находились нужные и тогда он резко изменил тему, – а может быть, ну их, эти черешни?
– Как?! – удивилась Катя и Кирилл понял, что, хоть на мгновенье получилось её отвлечь от больной темы, – а зачем мы приехали? Мать у сестры спросит, мол, почему не получилось черешен заработать, а то ответит – «у меня получилось, а твоя доча…».
– Я понял. Сейчас нарвём тебе столько, сколько увезёшь и всё. А остальное – мои проблемы. Не переживай.
– А так можно?! – Спросила Катя и по выражению её личика можно было понять, что всё получилось, воспоминания до поры, до времени уже позади.
– Я же не «карась», чтобы беспрекословно приказы исполнять. Можно, конечно.
– Если так, то я тебе буду должна… только не сегодня, ладно?
– Ты это о чём? – удивился Кирилл.
– Да, так. В глаз что-то попало, посмотри.
Кирилл нагнулся, как будто ночью, хоть и при луне, мог увидеть в глазу соринку. Но всё же поняв хитрость, Екатерина, решил подыграть:
– Ага, вижу! Не шевелись, сейчас достану…
И нежно обняв девушку, человек, для которого весь мир сейчас был ограничен небольшим ареалом, в который входили несколько деревьев черешен, в двух смежных параллельных рядах, с размашистыми ветвями, скрестившимися в междурядье и начал нежно и аккуратно целовать глаза, веки и всё, что было рядом и доступно.
– Ну, что достал я эти соринки?
– Не, а! Не вынул. Ну, что ты, Малыш, бревна в глазу не видишь? Соринку вынул, а бревно ещё торчит…
Оба громко и продолжительно смеялись и этот смех далеко разносился пол всему саду, нарушая тишину тёплого тихого июльского вечера.

Маленькое отступление или уточнение мог бы сделать Мельник, если бы тогда имел возможность, а главное, желание прочесть Евангелие от Луки (Лк 6:41-42), где говорится о том, что происходило между молодыми людьми, которые помогали извлечь из глаз пылинки, а стоило кому-то приняться за извлечение беса из ребра, пока он глубоко не засел. А стихи из Евангелии звучат так: «… Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как можешь сказать брату твоему: брат! дай, я выну сучок из глаза твоего, когда сам не видишь бревна в твоем глазе? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.»