Аноним. часть вторая. гл 21, 22, 23

                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
               

                ГЛАВА 21

  Конь  неспешно ступал по улицам Рима – каменным руслам, по которым текла река- история. Казалось, животное отдалось на волю   тысячелетнему течению этой реки или, возможно, восхищалось великолепием возвышавшегося над ним Колизя, возложенным на город, как корона на голову короля.
 
  Рафаэль, убаюканный поступью коня, чувствовал, как величавое дыхание города вибрирует у него под ногами.

   Несмотря на то, что здесь он был брошен после рождения, а позже потерял всех, кого он любил  и кто любил его, Рафаэль должен был признать,  что  чувствует себя в этом городе. как дома и не придумать лучшего места для такого охотника за  произведениями искусства, как он.

   Каждый дворец, каждая церковь, каждый монастырь скрывали какое-то чудо величайших живописцев, скульпторов, архитекторов. Не говоря уже о древних артефактах, которые выходили на поверхность Рима, как молочные выделения Матери-Земли.

  И если в других частях света искусство создавалось из реальности, то в Святом городе случалось и обратное: иногда реальность создавалась искусством. Например,  неподалеку возвели церковь, потому что в этом месте плакала фреска с образом Мадонны.

  Взгляд.

   Он почувствовал, как чьи-то глаза скользят по спине, словно пиявки.

  И глаза эти были отнюдь не зеркалом, а щупальцами души.
 
  Некоторых душ.

  Тех, кто высматривает, оставаясь в тени, с наслаждением шпионит и подглядывает. Глаза, подобные этим, излучали некую тонкую материю, которая, проникая в Рафаэля, вызывало тревогу и уверенность, что он под прицелом.

   Он коснулся левого бока, пистолет был на месте, заряженный и готовый выплюнуть десять необратимо смертных приговоров один за другим.

  Делая вид, что что-то ищет в седельной сумке, он осторожно оглянулся — за ним на безопасном расстоянии следовали двое всадников с опущенными на лица  капюшонами. Двое других стояли неподвижно в конце улицы, и их взгляды были направлены лишь на одну цель — на него. 
 У него не было при себе больших денег, сказал он себе,  картины в безопасности в катакомбах, он мог опасаться разве что за свою жизнь.
Кем могут быть эти люди?
Возможно,  он ошибался на их счет.
Остановив коня, он спешился и, присев на  корточки, чтобы проверить копыто, вытер ледяной пот со лба и покосился за спину.
  Его кроткий конь  пофыркивал и тряс головой, словно и его пробирала дрожь.
   Два всадника могли бы проехать мимо, что, впрочем, не давало гарантии, что за ними не следят. Но они остановились.
Двое в конце улицы двинулись было, но не ускакали, а остались на месте, не спуская с Рафаэля любопытных взглядов.
  Рука Рафаэля потянулась к металлу пистолета.
  Первая его мысль была о бирри Священной канцелярии.
   Потом он подумал о фамильярах инквизиции — людях, проводивших время, наблюдая за перемещениями и привычками других, а затем отчитываясь  перед нужным человеком.
 Вновь оказавшись в седле, Рафаэль пустил коня медленным шагом, попытавшись взять себя в руки и быть готовым к чему угодно.

 Кто мог узнать его после долгого отсутствия и, прежде всего, догадаться о причине его возвращения? 

 Очень немногие знали о существовании его тайной коллекции, и из них никто не решился бы сообщить о ней, не скомпрометировав себя, поскольку продали ему запрещенные картины до того, как священный суд успел конфисковать полотно.

  Аврора, проститутка Венецианки? Не исключено, что фамильяр посетил ее в борделе и начал задавать  вопросы о нем.

  Поиск, покупка и хранение картин, которые инквизиция хотела навсегда стереть с лица земли, были сопряжены с риском, который нельзя недооценивать. И он никогда не был столь беспечен, чтобы забыть о нем.

  Внезапно неприятное ощущение липких, влажных глаз, приклеенных к его спине, исчезло. Четыре человека, следившие за ним, растворились в тусклом свете вечера.
 
                ГЛАВА 22

 В борделе Венецианки ярко горели свечи,  входная дверь то и дело открывалась, выпуская на улицу завораживающее  дыхание пудры и духов.

Черная карета подкатила к обочине.  Кучер, одетый как гробовщик,  натянул вожжи, останавливаясь.

— Подожди немного, — раздался голос из глубины экипажа.

—Да, синьор.
 
  Аркес отодвинул занавеску, наблюдая из окна, как богато убранные кареты подвозят клиентов к дому удовольствия.

  Зрелище мерзкое и смешное одновременно, подумал он.

  Эти жалкие, лицемерные кучки возбужденной плоти с поднятыми воротниками и жабо или  шляпами, надвинутыми на лоб, стараясь быть не узнанными, быстро шли к освещенным окнам цвета крови.

Грешники, осужденные Богом.

Аркес глубоко вздохну, прищелкнув языком по нёбу в  предвкушении удовольствия арестов, допросов и осуждения тех, за кем охотится, поскольку это, как всегда, означает победу над злым.

   Закатные лучи окрасили позолотой контуры домов и деревьев. Согласно лунному календарю, с которым сверился  Аркес, в этот день белый диск полной луны должен был исчезнуть до полуночи, оставив после себя темное небо и еще более темную землю —  идеальные условия для дьявола.

Он прочел  десять Pater Noster, десять  Ave Maria и десять Mea culpa, прежде чем показалась она. Шлюха появилась внезапно и теперь шла в нескольких футах от его кареты, по другую сторону дороги.

  Аркес дал ей возможность приблизиться,  а затем открыл дверцу кареты и вышел.

— Подожди  меня здесь, —  приказал он кучеру.

— Да, синьор.

  Широкими шагами Аркес устремился к двери дома удовольствий за мгновение до того, как  девушка коснулась ручки двери. Дабы не внушать страх, он прикрыл белую доминиканскую рясу черным плащом, а голову – шляпой,  скрывающей тонзуру.

— Остановись, дочь моя!

Девушка встревоженно обернулась на голос. 

—Аврора!


— Кто вы? — она отступила на шаг.

—Брат Аркес.

Он снял на мгновение шляпу, демонстрируя тонзуру.

—Ах, — вздохнула она, приложив руку к сердцу. — Вы меня напугали.

— Ты не против немного прокатиться со мной?
 
 
                ГЛАВА 23

— Хочешь ли что-то рассказать мне, дочь моя?

 Аркес задал вопрос ангельским тоном духовника, не глядя ни в лицо женщины, ни на другие части ее тела, упорно уставясь в окно на роскошные дворцы, проплывавшие мимо, как список грешников, призванных на суд и позволив плавному колебанию кареты и топоту копыт вселить в себя необходимое спокойствие, а потом повторил вопрос.

—Что вы хотите узнать?

—У меня много глаз, разбросанных по всему городу, и некоторые видели, как в твою комнату вошел элегантный молодой человек с волосами цвета огня. Он задавал тебе вопросы?

— Ну, Ваше Преосвященство, да, действительно, такой человек приходил и расспрашивал об Анониме. Он сказал, что продает и покупает картины.

—Он назвал свое имя?

— Мне нет, но хозяйка сказала, что его зовут Рафаэль Дардо. Его брата, художника, сожгли живьем за ересь. Еще Венецианка сказала, что у Дардо   дом в Масель-де-Корви. Больше я ничего не знаю. Мне он показался хорошим человеком, он даже не коснулся меня, а просто спросил о художнике, которому я когда-то позировала. И что в этом плохого? Ведь сейчас вы  спрашиваете о том же.

— Рафаэль Дардо, — повторил про себя Аркес. Воображаемое гусиное перо зафиксировало имя в его голове.

—Это все, дочь моя? И что же ты ему рассказала?

— Ничего. Я ничего не знаю.

—Кто-то еще задавал тебе в  вопросы об Анониме? — опустив голову, Аврора отрицательно покачала головой.

— Дочь моя, ты ведь знаешь, с кем разговариваешь?

—Да, Ваше Преосвященство.

— Ты забыла о нашем договоре?

—Нет, Ваше Преосвященство.

Стук копыт по булыжникам мостовой, грохот колес, скрип упряжи и весь городской шум заполнили пустоту, вызванную молчанием Авроры.

— Отвечай!
— Если я молчу, то боюсь вас, если говорю, то боюсь других — Аврора принялась взволнованно грызть ногти.
 
— Кого ты боишься?

— Дона Карло. Это молодой дворянин, солдат. Я познакомилась с ним, когда у него завязался, ну, если так можно так сказать,  любовный роман с Лавинией Ченчи, за несколько недель до ее смерти.

  Дон Карло Карафа?

 Кровь похолодела в венах Аркеса.

  Непристойный роман между племянником кардинала Джанпьетро Карафы и проститутки-модели стали причиной того, что он действовал с таким рвением, причиной, по которой кардинал подгонял его, требуя избавиться от тела девушки, похоронив его на кладбище братства.

— Он приходил к тебе в бордель?

—Да, Ваше Преосвященство.

—И он с тобой...совокуплялся?

— Да, с полным равнодушием.

— Что еще ты знаешь о нем?

— Ну, то, что знают все. Он один из двух племянников декана кардиналов, префекта Конгрегации Святой канцелярии.

 Действительно, это знали все!

  Вот почему Господь поручил ему прекратить пересуды людей в столь деликатный момент для Римской Церкви и будущего папы. Потому что Джанпьетро Карафа решил, что хочет папский престо для себя и совсем немного препятствий стояло между ним и его желанием. Одним из них, безусловно, было подозрение или, что еще хуже, откровение, что его племянник был завсегдатаем борделей и убийцей проституток.

 — Что еще он хотел от тебя, кроме...?

— Он спрашивал, была ли я в доме Анонима, знаю ли я, где он живет, и слышала ли когда-нибудь о секретной рукописи этого художника.

— Рукопись?

— Я ответила, что ничего об этом не знаю, и это правда.

“Что же пришло в голову этому развратнику?" – думал  Аркес, скрежеща зубами и сжимая кулаки. Что он узнал? Что он замышлял? И какую секретную рукопись вознамерился найти  этот наемник, жадный до крови и денег?

 Его размышления о  несчастье, которое  подобный человек представляет для семьи Карафы и, возможно, для будущего Церкви прервала  Аврора,  прижавшись к нему и  положив свою теплую руку ему на колено.

— Хотите … Ваше Преосвященство?

— Изыди, Сатана! — рявкнул Аркес, резко отталкивая ее и с силой постучав по потолку кареты

 — Сейчас я отвезу тебя обратно в твой бордель.