От Умбы до Тювы на шлюпке 3

Ни утреннее безветрие, ни мутное, словно полиэтиленовое небо, ни ветхие береговые постройки никоим образом не печалили наших героев. “Наконец-то!!!” — ликовали курсанты единым порывом, всей командой. Гребцы в меру слаженно опускали вёсла. И ялик, почувствовав запах свободы, устремил свой бег вон из бухты.
Кандалакшский залив встретил мореходцев тем же самым отсутствием ветра. Такое состояние погоды и штилем не назвать. Как будто  замешкался в нерешительности тот, кто дует ветер над морями. Озадачился вопросом: какой-такой ветер наслать на путешественников?
А ребята поскидывали куртки да бушлаты, уже и свитера им не нужны! Все гребцы полосатые — остались в тельниках — жарко им. Кормчий фуфайку растегнул. Нахохлился, на часы поглядывает. Второй час гребут, о перекуре даже слышать не хотят. Всё-таки договорились: отдыхать раз в час на три-пять минут.
Некурящие. Один Славка сигареты захватил, да он во время гребли не курит, у костра, если только, на привале.

Так и не трогали паруса в первый переход, шли на вёслах. Солнце высоко, а судовод кричит:
— Кончай грести! Якорь за борт!
— Брашпиль пошёл! — с иронией пошутил "заведующий электрическими машинами", с носовой банки Электрон, и перекинул якорь через борт.
— Ты чего, паря, румпелем устал ворочать? — подхватил ноту стёба его сосед, поглаживая весло.
— Не, парни, тут надо понаблюдать… Я в училище в читальный зал ходил. Таблицы приливов брал. Рассчитал время начала прилива для нашего места. По моему прилив уже час, как начался. Он нас должен тормозить и поверхностное противное нам течение теперь будет только усиливаться.
— Да ладно! Мы же только разошлись. Вон ваши судоводы рассказывали, что по 14 часов в день они воду лопатили на шлюпочной практике. Мы и поболее сможем.
Тем временем якорный канат натянулся.
— Смотрите, шлюпка в том же направлении остаётся, никуда нас не поворачивает, значит всё-таки есть течение навстречу, — настаивал судовод.
— Эй, на носу! Кусок картона киньте в воду!
Ребята оторвали картонку от ящика с тушёнкой, бросили в воду. Потом бросили с другого борта. Стали наблюдать. Картонки поплыли вдоль бортов в сторону кормы и дальше, дальше за корму. Покидали ещё кусочки картона, понаблюдали. Определённо, поток воды набегал с носа лодки и увлекал её назад. Если бы не якорь, дрейфовать бы шлюпке назад, течение несло бы её обратно.
— Вон, я ручей здесь приметил! Пора, думаю, зубами поработать! Обедать будем. Успеем ещё всухомятку поплавать!
Народ поворотился в сторону левого борта. В самом деле, на траверсе виднелось устье небольшого ручья.
— Ручей — это аргумент, и течение — тоже аргумент остановиться, — сказал Миша взявшись за весло.
Выбрали якорь, двинулись к берегу. Вскоре, расположившись вокруг костра, решали извечный вопрос туристов: макароны или гречка?

Уже когда ложки друзей подчищали кашу на доньях мисок (а макароны в походе, к слову, — это тоже каша) огласился вопрос:
— Жень, как долго будем здесь вёсла сушить?
— Прилив полуденный. — взялся объяснять судовод. — Это значит, два раза в сутки повторяется цикл. По 12 часов на каждое повторение или 6 часов на прилив и столько же на отлив. Нам тут, полагаю, ещё пару часов точно надо “покурить”. Не думаю, что имеет смысл, лопатить против течения. Глядишь, опять же, и ветерок наладится…
Судомех Слава полез за сигаретой, закурил. Продолжил рассуждения:
— Ежели бы под парусом, то и без разницы… Подумаешь, относит течением, главное двигаться вперёд, хоть и медленнее. А вот если под вёслами, то смысла и вправду не много. Стоит ненадолго прекратить грести, и потом догоняй снос…

— Ёксель-моксель, не уверен, имеет ли это отношение к приливам, — заговорил судовод. — Тогда, четыре года назад, мы тоже стартовали из Умбы. Шли на лыжах. И если теперь мы топаем на лодке вдоль залива, тогда мы пересекали Кандалакшский залив, шли на противоположный, южный берег. Был март.
Первый день похода, рюкзаки тяжёлые. Утром ступили на лёд. Поле ровное — казалось иди себе и иди. Снег по бахилы поверх льда. Только забрели мы в сырое поле... Морская вода под слоем снега. А направление по компасу — вперёд, по слякоти, через поле отсыревшего снега. Лыжи облепило, тяжёлые стали, скольжения никакого. Скорость наша упала. Медленно-медленно ползём, отстаём от графика. Рюкзак на привале не снимешь. Если плюхнешь его в солоноватую жижу — ещё тяжелее станет.
Это прилив через трещины заливал воду поверх льда. Так прошёл день, а берега не видать! Где заночевать?! И лыжи не снять — хоть и обуза, а боязно провалиться. И палатку не поставить, вдруг зальёт. И не присесть в жижу. Так и шли. Ночь настала. Где посуше, быстрее получалось, где сыро — топтались на месте. Только к утру, вусмерть уставшие, до берега дотелепали тогда. Хочешь или не хочешь, а зауважаешь приливы и отливы! Вот, что я хочу сказать, ёксель-моксель!
— Хотя к этой нашей экспедиции и нет никакого отношения, а вспомнить тот поход почему-то приятно, — сказал электромех, которого друзья называли Боликом. — Ещё маяк моргал с берега.  И мне тогда палатку досталось нести, самое тяжёлое…
— Ты же самый здоровый был среди нас, потому и рюкзак самый тяжёлый... А то что превозмогли, всегда вспоминать приятно!
— Не в тот ли раз, когда возвращались в Мурманск, ты на одной из станций побежал за хлебом и отстал от поезда, а потом через пару часов заявился к нам в вагон?
— Что отстал, то меня в последний вагон не пустили, в нём заключённых этапировали…
— ???
— Поезд трогался. Я снаружи на подножку вспрыгнул и там стоял весь перегон до следующей станции. В тамбур конвоир выходил покурить. Не впустил меня, хоть я и билет через стекло ему показывал. Спасибо на том, что не согнал с движущегося поезда.

Беседа скрасила время бездействия. День заканчивался, но ребята даже не помышляли оставаться на месте. Заварили кан чая с собой. Затушив костёр, двинулись к воде, где скучала их лодка одинокая без дружной команды.
Лёгкий прибой катил волны одну за другой, ветер не сильный, подоспевший с юга, веял в лица ребят, обращённые к водной стихии.
— О, никак проснулся ветрило!
— Теперь и парус попробуем!
Судовод зачем-то закинул палку подальше от берега. Пока сталкивали ял с каменистой отмели, совершали туалетные процедуры, загружались на свои баночки, всё поглядывали на палку. Она плескалась на месте. Приливное течение улеглось, отлив ещё не начался.
Славка в резиновых сапогах последним выжал свой вес от транцевой доски и перемахнул внутрь яла уже скользящего по глади вод. Перед этим он с силой оттолкнул шлюпку от берега. Новый путь до следующей стоянки предстоял ребятам — шесть часов плавания. Палка, захваченная прибоем, наоборот, стремилась к берегу.
— Подальше отгребём от берега, раз ветерок привальный, там и парус поставим!
Гребцы разобрали вёсла, без команды начали. Теперь для гребли командовать счёт не было нужды. Без суеты ребята попадали в такт, подстраивались.
Вот и паруса расправились. Вёсла легли вдоль бортов. Шкоты держали поначалу в руках. Но, так как ветер был невелик, дул ровный боковой галфвинд правого борта, то через час примерно, пообвыкнув на парусном ходу, раскрепили шкотовые концы по бортам.
Паруса надулись, расправили складки, двигали ял уверенно. Берег скальный, местами поросший лесом, медленно отодвигал свои ландшафты. Береговая линия плыла назад, а лодка шла, нет, скорее бежала, вперёд и вперёд!