Marco preto. Глава 7

***
А в пятницу «со сранья», по выражению нашей записной сквернословки, циничной как все хирурги, самоназначенной аристократки Гавриловны,  я начал подготовку к обряду. Старт его планировался на 12 часов. В полдень я обязался прийти к «древу», произнести первое заклинание и уйти в молчанку.  Но прежде  нужно было испросить про добро. И я   был совершенно уверен, что получу   точный ответ! Откуда уверенность?! А вот была. А в магическом деле нет мелочей. Уверенность – ощущение ощупывания чего-то «верного» в тонком мире... И поэтому я был уверен…. Вижу, что говорю бред, но поехали дальше. Итак, я получу добро. От него буду плясать, а перед самой  «молчанкой» -  договорюсь с офисом, чтобы тетки мне зазря не звонили, для чего нужно придумать убедительную причину. Ну ладно, это по ходу дела соображу. Потом посещу клиентуру. Я накануне созвонился, предупредил,  чтобы аптечница, крупная буржуйка,  была в своей богадельне утром, потому   когда мы обычно встречаемся - после обеда, я быть у ней не могу.  После надо  вызвонить   брата Пашку, предупредить, что он мне нужен вечером на «бревне», чтобы  не напился в конце смены  в своих теплосетях и чтобы не удивлялся моим странностям. Еще - объясню   как ему закрывать свой  пункт «Дружба» и помочь мне с пунктом «Любовь»  - опять же почему-то чувствовал что не должен вязать этого  гуся в одиночку.  А чувство – тоже   доказательство. Еще раз   – мы вступили в зону  Слова и овеществления суеверий. И идем наощупь.  В темноте! Но – к Белому Свету.  Так.  Ну и вот.  Будет Добро. Будет Дружба и Любовь.   Кров, Служба, Помощник – тут  все проще пареной репы.  Ну и причастие – журнал «Наука и жизнь» спит в машине, на полке под бардачком. Останется только прийти на стоянку, «причаститься», и отправить «лебедей» по намеченному адресу в портал над Кубком Стэнли.  Таким был план.
И когда я подбил бабки, то даже как-то усовестился. Неужто небо откликнется на подобную простоту? По бытовым представлениям, тудаже  надо что-то отдать. Необязательно сакральную жертву, пусть меня тут попы не подлавливают. Это может быть вдохновение. Может быть – красота. Как у танца. Ограничение. Что-то оторванное от сердца должно уравновесить благоволение неба. Выламывающееся из обыденности.    Да, будет молчание. Однако,  это показалось не сложным, разве что при встрече с теткой нужно будет как-то  удержаться в ответ на ее шпильки. Хотя тетка к моим заскокам привычная.  Вот как бы и все. Страшно мало! Тогда я  решил добавить к ритуалу офигительную физнагрузку.  Пот – хорошая приправа к любому жертвенному заказу. Никогда не бегал с отягощениями, а сейчас побегу, - решил я, - заодно освобожусь от лишних эмоций. 
Поэтому поутру  я надел  брезентовый  жилет электромонтера с узкими кармашками,    сунул в них пластины  от автоаккумуляторов,  кое-как закрепил на себе ремнями – попробовал бежать – жилет тут же сполз на пятую точку. Пришлось дополнить это дело веревками, сплести что-то вроде портупеи. Надел поверх нее  футболку и пробежал  до городской окраины, благо как и до центра, до оной рукой подать, и оврагов на пути кстати, нет.  Там поносился  по лесу и хорошенько вымотался.  Потом на дрожащих ногах вернулся в свою рощу, на  заветное дерево с  беспорядочно растущими зелеными антеннами».  Сел   и принялся вопрошать о  «добре.  Дерево не ответило. Древо смолчало! Несмотря на уверенность, что я точно что-то услышу! Дерево повело себя совершенно предательским образом! Тогда я положил ладони за спиной на целлюлозную тушу и повозил ими туда-сюда.  Шершавая желтоватая кора опять что-то неразборчиво прошептала.  Тогда, следуя своим правилам, я обратился  к наличному миру – но  не было ни болтающих прохожих, в чьих разговорах я мог подслушать ответ, ни радио, ни громких телевизоров - ничего. В мобильники видео запихают еще нескоро.  Было тихо, вокруг  шевелилась  зеленая рать в человечий рост, над головой  скучала листва.    Даже птицы не пели. Еще ручей   привычно побулькивал на камнях и сброшенных  в него остовах механизмов.  В общем, помогать ничего не хотело. И тогда я обратился к последнему «приемнику  – к собственным мозгам.  Какая в них идея победит. Понимаю, выглядит халтурно, но что мне еще оставалось?  И вот я сосредоточился и стал ждать, что само по себе всплывет  в костяном аквариуме с серым веществом.  И понятно,  толку не было,   одна муть лишь всплывала, типа беспокойства за чистую воду, как бы тетка не пришла раньше и не использовала таз с отстоявшейся   водой на помывку деда. Вода у нас частенько   ржавая,  и чтобы гарантированно помыться,  мы накручиваем на носик краника тряпочную культю. Она служит фильтром. Но он не надежен. И душ не примешь. Поэтому я налил воду в бак, и она ночь отстаивалась.   И вот эта хрень про помывку только и циркулировала между  ушей,  после пробежки по лесу со свинцовым грузом. 
Потом я   подумал, что это логично.  Нужно привести себя в порядок. Не фиг пытаться разжалобить небо измученным видом. Ты им его  только    оскорбляешь!
- Ну да! Пошел в баню!
И я вернулся домой и полез в душ, забыв про бак с чистой водой.   Однкао, забыл потому, что  вода теперь в трубах была чуть ли не родниковой  (хотя она, в сущности, и есть родниковая – наш квартал издревле был военной «базой» с автономным водоснабжением. Воду качала   неприметная каменная избушка). Я обдался, вытерся полотенцем, с сожалением посмотрел на воду -  столько   было трудов ее отфильтровать, меняя тряпки на кране – и вот те, нате.  И надел   лучшее из наличного:  белая рубашка, брюки от костюма, и начищенные еще с нового года, черные штиблеты с острыми носами.  Во всем этом прикиде через пять минут ринулся  обратно  в бурьян.
Сидел я там еще где-то с полчаса. И не только сидел, а  вставал, ходил, пытался отвлечься. Снова усаживался.  В итоге составилось нечто похожее на ответ. Оно как бы и само ответилось, и как бы – не само.  Ну, такое, не сильно замороченное. Я бы даже сказал, о-очень простое. Я бы даже предложил вообразить  какой-нибудь учебник жизни, натуральный   полиграфический продукт – вот, чисто книгу.  Вы смотрите на книгу. И вдруг начинается обратная перемотка киноленты, и книга вдруг снова становится целлюлозной   массой, потом – нераспиленной деревяшкой, потом – едет на лесовозе задним ходом и вдруг брякается здесь, на краю оврага в виде упавшего, суковатого, с земляной короной   бревна, на всем длинном пути не потерявшем   ни одной буквы из краеугольной, жизнестроительной цитаты, прошуршавшей   под моими ладонями.
Цитата такая:   «Делай как лучше для себя».
Нате вам. 
Делай как лучше для себя! – ответило древо.     «Делай как лучше для себя» - повторил я разочарованно, глядя, как качается надо мной листва с прогалами синевы. «Делай как лучше для себя»  - нет,  ну  какая   свежая мысль!
Ничего в голову больше не лезло. Что означает, что   больше и нечему лезть.
- «Делай, как лучше для себя»?  Ладно.  Будем искать, где это «лучше».
И я пошел домой. Открыв дверь,   обнаружил теткины белые пузатые пакеты, поставленные на половицы поперек коридора, и услышал обрывок ее перепалки с дедом:
-   С какими еще я должна встретиться господами, отец? Не говори глупостей, тебе помыться надо.
-   Отстаньте вы…
-   Папа, мы  две недели ванну не принимали. Демьян? Дема, это ты пришел?
-  Я пришел.
-  Хочу  отца помыть, как вода?
-   К сожалению, чистая. 
-   Почему «к сожалению»?
-   Я с вечера нацедил, ждал утром грязную, а   она чистая.
-   А зачем тебе целый бак?
-   Помыться после кросса.
-  Что ж, закон подлости никто не отменял! – бодро продекламировала тетка, - Вот если бы воду не поставил, наверняка бы  шла грязь! – теперь она увлеченно перебирала  полотенца на веревке в углу дедовой комнаты, находила их влажными и  вешала обратно.  Доставала белую простыню, сворачивала  в несколько слоев. Потом     вышла из дедовой комнаты,  мельком глянула на меня и замерла от неожиданности.  Тут же улыбнулась в полные бульдожьи щеки,    прищурилась и тряхнула пирамидальными черными кудряшками. Прича у ней характерная, гладкая,  с полукольцами на ушах по довоенной моде. Потом  отошла на шаг, еще раз осмотрела с ног до головы одобрительным взглядом. 
  -  Ишь ты, пижон сегодня, медведи сдохли. Что это, на свидание собрался?  - зашла в комнату… и еще раз обернулась, любуясь на мой свежевымытый, расчесанный и надушенный облик, - грязная вода, я забыла?
-  Чистая.
- Чистая? Ах, да… – понесла, открыла воду,  –   включи-ка колонку.
Я пошел на кухню, нажал черную кнопку  газового клапана, подождал, пока огонек в трубчатом фитиле устойчиво запалит  дюзы в белом коробе с медным теплообменником, и вернулся в коридор. Тетка носила из дедовой комнаты в ванну банные причиндалы – расческу, синее полотенце, дедов парадный, коричневый в блестящую клетку халат…
-  А ты уверена, что он захочет?
Тетка отрицательно затрясла   паклей    черных волос – совсем не уверена.
-  Надо его убедить.  Прости господи, не жилье, а конюшня,  – тяжко прошептала возле комнаты, и бросила с ноткой осуждения -  Ты сейчас куда уходишь?   
-  Да на работу, куда.
На часах было только 8-00.
-  Не поможешь  помыть?
-  Сейчас? не вечером?
-  Забудь про вечер, я иду в театр. Мне хоть раз можно выбраться в люди?!
-  Просто мы обычно вечером моем, поэтому и говорю.
-  Вечером я иду в театр! С твоей мамой, кстати. 
-  Это действительно медведь сдох, - хмыкнул я, думая про домоседку-мамашу.
-  Правильно, чем мне еще заниматься вечерами?    Ты   за меня будешь ухаживать за отцом, а я поживу как хочу? – мгновенно обиделась тетка, развернулась и ринулась обратно в комнату деда, откуда сквозняком потянуло хлорный дух, и забормотала, -  кого попросила?  У них же личная жизнь!   Мы великие, не могиге  нас трогать, людишки убогие.!
-  Я ночью два раза  вставал. И  все вымыл за дедом. Я же не жалуюсь?  - крикнул громко и уже тише пробормотал, что «лучше бы дочку свою  попросила для некоего разнообразия…
- Ах, ах! Встал он ночью, надо же, небеса рухнули.
Я зацепил  стеганные одеяла висящие   за вбитый в косяк крючок, и оперся плечом о наличник. Тетка, бормоча о моей неблагодарности, суетилась возле массивного, трехстворчатого платяного шкафа, выбирая чистые простыни.  Дед не обращал на нас внимания – прикрыв глаза рукой – тыльной стороной ладони вверх, лежал, словно происходящее его не касалось.  Возможно, дремал. Тетка бормотала на ходу про свою пропащую жизнь,   и как ей все надоело. Потом вернулась к повестке.
-   Папа,  если ты сейчас меня не послушаешь, мы тебя на руках понесем в ванную. Папа… -  остановилась, сделала два шага от шкафа и  нагнулась к деду, чуть ли не к самой руке над лицом, -  папочка,    Мы знаем, что  надоели тебе, но в комнате уже невозможно дышать…
- Кому? Господам? – внезапно ответил дед, на миг отняв ладонь.
- Каким еще господам, папа?  Ладно тебе?   
- Теть, не говори с ним, как с маленьким.   
-  Все по плану у них?  Уже объявили?!
Дед снял руку с лица, положил ее рядом на постель, повернул изможденное, со впалыми щеками на лысой голове лицо с остатками седины на боках.
  –  Им тяжело, -  повернул лицо к ней, -  от них прибежала?.
-  От кого, папа?   
-  Новые господа?
-  Папа,  все  господа у нас  старые. Пошли   мыться, пап.      
-  Завели «орднунги»? Поменяют  на немцев… обормоты… 
- Что поменяют?
- … ордерное население. Ишь, человек для них плох…  добра… не удержит…
Я напрягся. Но тут тетка опять запорхала возле дедовой кровати  с причитаниями и все испортила.
- Папа, ну садись…  давай, я помогу.
И получила жесткий выкрик, оборвавший политический шепот.
- Не говори со мной    как с ненормальным! Я еще в своем уме! Оставь меня в покое!
Дед попытался подняться, привстал на локоть, потом неожиданным рывком выбросил  тонкие белые ноги в синих прожилках, сел и наклонил корпус к ногам, наставив лысую голову на дверь. Начал качаться и  прерывисто ныть: «уйди…уйди». Потом  опять схватился за палку – я этого   не видел из коридора, куда отошел, чтобы не попасть под раздачу, - наблюдал только, как он протянул руку к стене, а тетка шустрой коробочкой   выскочила из комнаты, сбив с гвоздика навешанные в дверном проеме тряпки – те брякнулись, как быстрый занавес.   Встала в  коридоре и сокрушенно посмотрела на меня.
-  Сходила  Римма в  театр.  Ладно, попробуем вечером. Оставлять его так невозможно.
С тем и ушла.
А я замер в задумчивости и озадаченности. Как меня напрягло это: «орднунги»! «Смена населения»! Как я ждал продолжения! Да и еще жду…
«Делай как лучше для себя». «Человек плох, добро не удержит»… И вообще, опять  до моих ушей словно эхо их разговора с адмиралом донеслось…  И еще   слово «добро»… «Человек для них плох, добро не удержит»
***

Я попрощался и… не поехал на фирму, а двинулся в кленовую рощу. Бессловесное  дерево  было уже не     учебником с кучей банальностей, а Задумчивым, Вещим, реально погруженным в горизонт ноосферы!  Я еще издалека  почувствовал это, еще не видя его!
Конечно,   стоны деда могут и не касаться старого разговора. Тетка что-нибудь    прочитала – она периодически садится возле его кровати и начитывает книги, газеты. Что касалось общественных дел, всегда слушал и слышал, и  складывал   куда-то в шкафчиках разума  по своим полочкам. И теперь  взял – и   выдал дочке обратно. Но почему с такой болью? С той же болью, что была    после общения   с моложавым еще, лысым гостем в черном морском мундире.  Человеком   настолько влиятельным, как я узнал потом,  что  его можно было бы действительно уподобить волшебнику – настолько масштабен был гость с большой лысой головой в адмиральской форме.  «Черт» – так назвал его   дед в нервных причитаниях.   И вот опять.  Я начал вспоминать, как дед в  одиночестве – в соседней комнате или на скамейке,  принимался   спорить с воображаемым сановным визитером. И, как правило, начиналось действо с одной фразы: «Да как же они не понимают!» а потом шло  остальное. И   деду совершенно  не с кем было им поделиться. Родителям   он не доверял. В  разгар перестройки те   повелись на разоблачительные сюжеты. Его сверстники умерли,   а кто не умер,     вряд ли могли деда понять. Говорить   было не с кем, а содержание явно распирало дедовский разум.  Это чувствовалось во всем его поведении.  Партия, дело, цель, заявленная сто лет назад и так паршиво, позорно проваленная… Тогда еще – только-только начавшая движение вниз.  А самое главное, угасшее вскоре  без очевидных причин.
Как уже говорил,   дед погрузился в себя и похоронил разговор. А я  прошел свой путь от   радостного разрыва с   прежней действительностью,  с ее казенным оптимизмом и беспричинной верой,    сначала к недоумению, потом к отчаянию, а затем и полному неприятию... Уж лучше беспричинная вера в «светлое завтра», чем эта паскудная подворотня с грабежом и развалом! А  еще – к потрясающему открытию – зло было, оно имело место, и у его творцов были  имена. И сейчас   отголоски прозрения   больным эхом отзывались  во мне, подрывали с места,  тащили к деду… «Смена ордерного населения», «орднунги заведут» -   в не фигня это, а кому сказать – засмеют.
И,  чувствуя неодолимый соблазн заговорить с ним прямо сейчас, я начал взвешивать   за и против. И  не нашел аргументов против.  Не захочет дед общаться – оборвет разговор. Если     заругается, разговора и не получится. А если я почувствую, что беседа ему в тягость – сам ее прекращу.  Но если нет противопоказаний, почему я не могу соорудить  потребное мне добро? Потому что тема беседы достойна  двух сумасшедших? А кто нас услышит? Зато,  если сладится и дед подтвердит мои штудии…
«Добро» - кроме того  ясно и внятно промолвил  дед. Или – не дед. А дедовыми устами – пространство. И тогда это… ответ?
-  Добро – следом   сказал я нечаянно.
-  Потребное мне добро –  и снова сказал я. 
Да это же и есть добро.   Да! Вот мое добро – чтобы дед подтвердил мои выводы!
-  Вот оно – мое  добро предобрейшее! – вскричал я и побежал на стоянку, чтобы поскорей закончить дела на работе. Потом решил не брать машину – там же  ритуальный бардак, его нельзя трогать  и  затопал  пешком.
Наш офис  – столы по периметру вдоль стен, кадки с цветами, принтер, на столах – мониторы. Начальства не было, стол Биркина пустовал. Девицы телефонистки сухо щелкали по клавиатурам, не отрывая от экранов глаз. Собственно, я бы мог   и не отпрашиваться,   но мне нужно было, чтобы меня никто не вздумал искать. Потому что нельзя не ответить на рабочий звонок.  А уж если вызовут, значит, причина конкретная и тогда к дьяволу  шизофрению. А какую обозначить причину?  - я на секунду задумался, а потом щелкнул пальцами – да помывка же деда! Старого мыть пора! Причина-то на поверхности, и выдумывать ничего не надо.
Я сел за  стол   справа от двери, наш «ходоковский» верстак, что нацелился  суженым задником монитора на высокие цеховые окна, забранные сеткой и  на красивую голову с пирамидальной прической принадлежащую Галке Весень,   бывшей  бухгалтерше, а теперь телефонистки.  Большая Галка, как обычно по приходу на работу, положила перед собой газету с кроссвордом и насупив густые брови, тихо орудовала карандашом. 
Наконец, дамы   отложили работу, заметили меня и  переглянулись. При этом загадочно   улыбаясь, что явно означало прекращенное с моим появлением обсуждение меня. «Чего лыбитесь?» сварливо спросил я, и мне было отвечено, что  директриса «Натали», которую  я намедни предупреждал, уже   три раза звонила и спрашивала,  когда меня ждать. Что у вас там?» «Не там, а «с ней?» «Тоже неправильная постановка вопроса, Татьяна, -  сказала Гавриловна, пожилая докторица в фиолетовом платье с горлом, не отрывая глаз от экрана, -  у вас  серьезные отношения    или  текущий перепихе-ён?»
Я ответил, что «не перепихон, а мозготрах», и затем изложил свою просьбу – отпустить после посещения из офиса,  потому что надо помочь тетке вымыть предка.
-  А чего не завтра? Суббота, вот и занялись бы стариком, и ни у кого не надо отпрашиваться,  - язва Танька Макутенко,   толстогубая брюнетка в больших очках, первостатейная стерва и ябеда,   не могла не вставить свои две копейки.
-  Сегодня вода чистая.
-  И что?
-  А завтра может пойти грязная. Мы у себя на квартале каждый день ловим воду для стирки и мытья. На той неделе не поймали и вторую неделю предок не мыт.
-  А вечером нельзя? 
-  Мы его   вечером и моем. А сегодня вечером тетка куда-то идет. Короче, это не мой распорядок.
-  Да  можешь не отчитываться,  мы же не начальники.  -  поджала  губы Татьяна.
-  Вы мои самые близкие люди,  я вас ценю и не хочу обижать
-  Иди, Дема, иди.  – Анна Гавриловна, властно качнула ладонью и повернулась к Таньке,  -      не наезжай на человека. Ему бы семью заводить, а на него обузу свалили. - подняла очки на меня, - В Ягодное, значит, деда   не повезете? 
-  Да он нормальный. Говорит, ругается.
-  Ой, не обольщайся, Демьян.   
-  А хочется.
-  Что хочется?
-  Обольстится хочется. Вдруг проскочит.   
Год назад наша   бывшая главврач, когда я рассказал про симптомы дедовой хвори,   сказала «готовься». К чему? – переспросил я, - скоро отмучается?  – Отнюдь, хотя возможно. А вернее всего,   к живому трупу на неопределенный срок, - и склонила  голову с короткой седой причей, скептически посмотрела в прямоугольные линзы в тонкой оправе, - вы же в интернат его не сдадите?
Я помотал головой, а собеседница цинично усмехнулась: значит, готовься.
Вот и теперь она пожала плечами. Правда, ее «скоро» длится уже около года,  поэтому повторил, нарочно ввернув докторское словцо:
-  Динамики  нет, уже  почти год.
-   А почему  вы не хотите сдать его в  интернат?   - подала голос Галка, не отрываясь от кроссворда.
-  С какой радости?
-   Там   будет уход.
-   Мы и сами ухаживаем. И вообще, негоже  предка сдавать в интернат.
-   Почему негоже? А   если он станет как овощ? Ему все равно, а вам мучится, – возразила Галка,  -  С тобой ему разве лучше?
-  Не в этом дело.  Я знаю, как в том интернате ухаживают.     Старики лежат в два яруса, безумные,    беспомощные, смрад сплошной…  - я потряс головой в отвращении, -  нельзя   от родственника избавляться ради комфорта.
-  Но ему-то    все равно, -  повторила Галка Весень -  Зато  если приступ –ему сразу укольчик.
-  Ага,  «сразу». Минимум сутки  в дерьме. Я о простынях не говорю, их неделями не перестилают. 
-  Заплатите - будут каждый день  менять.
-   У нас нет таких   денег. 
-  Вот  с этого бы и начал! -  разом всполошились равнодушно глядящие в экраны тетки. Теперь они смотрели друг на дружку   с   укоризной и облегчением, мол,  зачем  из себя целку строил? Нормальный же мудак, как и все!» 
 - Если за уход платить нечем – остается мучиться!   
-  Деваться некуда, -   кивали   телефонистки.
-  Мы и с деньгами бы не отдали   - возразил я сквозь шум,   но народ уже распрягся и потерял ко мне интерес.
Махнул рукой, подхватил сумку и вышел из офиса. И еще больше укрепился в  решении поговорить с дедом -  ему в любой час ему может стать хуже.  Надо ловить момент.  Адмиралы    на  волгах с лебезящей охраной  к тебе не пожалуют. И  есть ли другие варианты добра? – спрашивал я себя, трясясь в троллейбусе, везущего меня к  аптеке   у  Чертова рва, неподалеку от  польского костела, - нет. Мне не сменить хату,    денег нет. Убежать в брак – уже было   Работ других нет. Связей – нет. Так что остается?– узнать долгожданную правду. Добро узнать свое. И закончить обряд.  Пойти по магической цепи   – единственный шанс.
И вот в тот самый момент, когда я окончательно  утвердился в своих планах, жизнь  подбросила иной  вариант ответа.  Чистое, абсолютное добро. Не виртуальное,   а настоящее, плотское, с пытливым взглядом под выщипанными бровями, сулящее,  если  положусь на него – во всех смыслах положусь -  вернуть  все,  что   задолжала судьба!    Сделать реальность чреватой деньгами  и связями! Новой квартирой! Капиталом на бизнес, если я что-то понимаю в намеках! Бабами,  в конце концов, пусть не лучшей кондиции – и не фиг носом вертеть, вспомни,  кто   «в рыцари» тебя посвятил, сколько   было лет теткам?! А на сколько бывшая жена тебя старше?!  На 12 лет вроде бы?! Ну?! Что «ну», это вообще-то называется словом «судьба»! Значит,  не беги от нее, принимай!
 Да, это настоящее добро, - думал я обалдело, возвращаясь домой   по трамвайным рельсам и  пиная свалявшийся   в рваные  мочалки тополиный пух. И что же теперь? Оставить деда в покое?  Мысли метались в голове, и я решил снова вернуться к пресловутому древу – вот как хотите, а ведь с него дело пошло.  Еще час, даже два у меня есть законное право снять трубку и позвонить по известному номеру.   И не трогать деда. Во доблесть -  допросить предка полуживого. Так ли уж важно, во что его посвятил генерал? Ритуал   похеришь? И что? Это же фигня! Белая магия твоя фиг- ня! Трепотня, блажь, ерундистика  кому рассказать!      На кой черт это   надо, когда можно просто   набрать номер  и договориться о встрече, о которой моя визави просто  адски мечтало – и пустить жизнь в новое русло?!  Черт возьми, если бы мне дали эту возможность  месяц назад, нужна была бы  сегодняшняя затея?   Зачем бы я  морочил  голову?!
Конечно, надо звонить! – я остановился, рискуя попасть под звенящий за спиною трамвай.
Но  почему возможность представилась только сейчас?!  Почему настоящее добро  открылось вдруг именно тогда, когда я  взялся менять жизнь?
 А еще заклинания. Как они шустро   ложились на бумагу!   Как они вылетали из под пера! И я не сомневался ни в одном своем слове!
«Значит, начнем ритуал» - сказал я себе решительно.  И тут же словно в насмешку,    в другой  части мозга   открылась тайная дверь, за которой перманентно шел   бесконечный спор между  ангелами, но теперь они дали   себя послушать. И я услышал: «Он забыл    наш спор, тот вечер, когда  в белый саван одевался  перрон, а он бродил по платформе во время стоянки экспресса. Он уже пожалел об отъезде.  И вот, подошла  электричка в Москву. Он  мог вернуться туда, где   был Котом в сапогах,  и где ему давалась награда, званье маркиза,       принцесса и замок. Но кот недовольно зафыркал -     в Москве ему замок не нужен, он лучше поближе к дому его подберет. Котяра решил,  что сможет и дальше легко питаться людоедами – и вернулся     на   провинциальную свалку» 
-  Какой же я  был идиот!  - закончил я   за ангелов с чувством,.
С минуту   раздумывал, вспоминая «первую сказку». Да, это была сказка «Кот в сапогах». Я приехал в Москву и мог все получить.  Но я ее тогда не прочухал сюжет!
-  Восемь лет назад  ты ошибся. Не    поступить ли умно теперь? Просто набери ее номер… Скажи: здравствуйте, я   как вы думаете, почему я ненавижу писателя Бунина? 
И  вот  я пришел к дереву, сел на него  залез в пакет, достал синюю мотороллу, с резиновой короткой  антенной   Быстро подбросив на руке, большим пальцем натыкал нужную комбинацию цифр.
-  Алло… И еще раз здравствуйте.       Забыл   спросить, знаете, за что я ненавижу Бунина?  Это писатель, нобелевский лауреат, он книжки кропал про старую Россию.  Так не знаете? Конечно, не можете знать. Это долгий рассказ!    Какие у вас    планы на сегодняшний вечер?
И?
«А поутру, лежа  в широкой    постели под белыми  простынями,  с покровительственной улыбкой разглядывая горбинку на его носу и нежно   поглаживая ее мизинчиком, она тихо  промолвила: ты все-таки решился, мой мальчик... ты позвонил»
Этим  окончилось? Если бы…
…
После моей тирады в трубке  закашлялись. Потом, не слыша продолжения,  мужской голос  вкрадчиво поинтересовался:
-  Ты чегой-то? У нас же из баб  одни обходчицы?
-  А на   месте бабы ты бы повелся?
-  На месте какой?  Альки?
-  Нет, клиентка подкатывала.      
-  Богатая? -  сразу просек фишку собеседник и получив утвердительный ответ, категорично подытожил, -   Если пое…ться хочет - прокатит.  А чего менжуешься? Некрасивая?
-  Да нет,    миловидная…только  толстая.
-  И чего?   
- Не  люблю я толстых, не в моем вкусе.   
- А бабки в твоем вкусе?
-  Семидесятилетние?
-  Не, шуршащие и звенящие…
-  Хочешь, телефон ее дам?
-  Чтобы меня сразу послали? – сварливо проворчал Павел, -  да кому мы нужны, слесаря!
Вот так. Дальше я объяснил Павлу его обязанности, договорился на время, место – в шесть на дереве -  и пиво.  Разговор закончился его руганью с бугром, тоже нашим приятелем, с которым после его повышения по службе у Пашки отношения не заладились. Едва он хотел опустить трубу, я спохватился:
-  Ты ж только  приходи без опьянения,  у меня обряд строгий.
Пашка фыркнул.
- Не задержусь. И  без… опьянения при-иду.
Я позволил себе усомниться:
-  У вас же по  пятницам плановый гудеж?
-  Чего?
-  Ну, вы же бухаете в пятницу?   
-  Да-а…. С некоторыми  тут побухаешь!
Таким образом,  договорились  на шесть часов у бревна.   Потом я посмотрел на часы –на часах  было ровно двенадцать.   Пора. Я встал лицом к дереву и вытянул руку:

День как день.
И день не как день. 
Он – кудель.
Ниточку тяни-потяни
Не крылья вязать  - подобья искать.
Раз, два три….
Роща да клен?
Нет.
Сказано: 
здесь
Вещее древо,
Сказочный лес.

 
 Я двинулся в квартиру исполнять главный пункт ритуала.  Интересно, в каком настроении дед?  Он ведь мог  просто   послать  подальше, фыркнуть и ничего не ответить, просто отвернуться к стене.  Или замолчать на несколько суток. И кстати, в его отношении мне позволялось – так я чувствовал – говорить любое, лишь бы он ответил согласием. Он же и был первым «лебедем»,   и если он ответит согласием, значит,  и   остальные мои слова, даже не по делу, даже междометия – мне простятся. А вот потом – потом уже только угу или у-у, или  размахивать руками.  С посторонними!